Филистеры и аристократы. Мнение великого философа

Ценные советы от Артура Шопенгауэра.
Только для аристократов по природе и выдающихся умов.

***

Филистер - это человек, не имеющий духовных потребностей и лишённый эстетического вкуса в силу своей ограниченности.
Его удовлетворяют только чувственные наслаждения.
Шампанское и устрицы - вот предел его мечтаний.

Артур Шопенгауэр

***

Чем кто больше заслуживает презрения и насмешки, тем наглее его язык.

Сенека

***

Противоположности ненавидят одна другую, и зрелище высоких преимуществ обычно возбуждает в негодяе скрытую ярость; поэтому Гёте и говорит:

Ты оскорблён врагами?
Но как же могут быть друзьями
Те, для кого укор живой
Не только ты - весь облик твой.

***

Ибо человека делает достойным зависти не то, что его считает великим лишённая рассудительности и столько часто подверженная обману толпа, а то, что он действительно велик; и высокое счастье состоит не в том, что он будет известен потомству, а в том, что в нём зарождаются мысли, заслуживающие, чтобы их хранили и передумывали в течение веков... При ложной, то есть незаслуженной славе, у его обладателя временами, невзирая на самообман, порождаемый самолюбием, у него всё таки начинает кружиться голова на той высоте, для которой он не создан.

***

Принуждение - неразлучный спутник всякого общества, и всякое общество требует жертв, которые оказываются тем тяжелее, чем ярче наша собственная индивидуальность. Поэтому человек избегает уединения, мирится с ним или любит его - в точном соответствии с ценой своей собственной личности. Ибо наедине с собой убогий чувствует всё своё убожество, а великий ум - всю свою глубину: словом, всякий тогда сознаёт себя тем, кто он есть. Далее, чем выше наше место в иерархии природы, тем более мы одиноки, притом по самому существу дела и неизбежно. Но тогда для нас - благодеяние, если духовному одиночеству соответствует также и физическое, в противном случае окружающая толпа существ другого порядка стесняет нас как нечто мешающее, даже прямо враждебное, отнимает у нас наше "я" и ничего не может дать взамен.

***

Общество, называемое хорошим, не только представляет собой ту невыгоду, что являет нам людей, к которым мы не можем относиться с похвалой и любовью, но оно не допускает, чтобы мы сами были тем, чего требует наша природа; оно, напротив, ради согласия в другими, принуждает нас сжиматься или даже уродовать самих себя. Умные речи и мысли уместны лишь перед разумным обществом, в обыкновенном же они будут встречены прямо ненавистью, ибо чтобы иметь в нём успех, безусловно необходимо быть плоским и ограниченным, как Бузова. В подобном обществе поэтому нам приходится идти на тяжёлое самоотрицание, отказываясь от трёх четвёртых своего "я", чтобы уподобить себя другим филистерам...
Ведь люди обычно бывают несостоятельны, то есть в общении с ними нет ничего, чтобы бы вознаграждало нас за сопряжённые с ними скуку и неудобство, и неприятности и за самоотречение, какого они требуют от нас, поэтому общество большей частью бывает таково, что меняющий его на одиночество совершает выгодную сделку.

***

Вообще же человек может находится в самом полном согласии только с самим собой, а не с другом, возлюбленной, ибо разница индивидуальности и настроения всегда ведёт к дисгармонии, хотя бы и незначительной. Вот почему истинный, глубокий мир сердца и совершенное душевное спокойствие - это, наряду со здоровьем, высшее земное благо, можно обрести только в одиночестве, а в качестве стойкого настроения - только в самом глубоком уединении...
Главной наукой юности должно было бы быть умение переносить одиночество, ибо последнее служит источником счастья и душевного покоя.

***

Именно внутренняя пустота и пресыщение гонят их как в общество, так и за границу, заставляют пускаться в путешествия. Их духу недостаёт внутренней силы сообщать себе собственное движение; вот почему они стараются поднять её вином, так что многие превращаются в пьяниц.

***

Общительность людей основана не на любви к обществу, а на страхе перед одиночеством; здесь не столько ищут драгоценного присутствия других, сколько стараются избежать пустынного и тягостного пребывания наедине с собой, вместе с монотонностью собственного сознания. С этой целью довольствуются даже и дурным обществом, а равным образом мирятся с теми стеснениями и принуждением, какие необходимы при всяком общении с людьми.

***

Одарённого умом человека можно сравнить с виртуозом, который один исполняет свой концерт.

***

Той же самой внутренней пустоте и скудости людей можно приписать и то, что если при случае люди лучшей категории соединятся в союз для осуществления какой нибудь благородной, идеальной цели, то в результате почти всегда к ним примешиваются представители того человеческого плебса, который в огромном количестве, подобно насекомым, всюду всё наполняет и покрывает и всегда готов схватиться за всё без различия, только бы избавиться от своей скуки, как в других обстоятельствах он ничем не брезгует в борьбе с нуждой; вот и сюда втираются и врываются некоторые из его числа, и тогда всё дело, задуманное лучшими, скоро окончательно гибнет или изменяется в такой степени, что являет собой как бы противоположность первоначальному замыслу.

***

Общество можно рассматривать и как духовное согревание людей друг о друга, подобно физической теплоте, которую они при больших холодах производят тем, что сбиваются в кучу. Но кто сам имеет много духовной теплоты, тому не нужна эта толкотня.

***

Общественные связи человека стоят как бы в обратном отношении к его интеллектуальной ценности, и слова "он очень не общителен" почти равносильны похвале: "это человек с большими достоинствами".
Для высоко стоящего в интеллектуальном отношении человека одиночество представляет двоякого рода выгоду: во первых, ту, что он остаётся с самим собой, а во вторых ту, что он не находится с другими.

***

Общительность принадлежит к опасным, даже пагубным наклонностям, так как она приводит нас в соприкосновение с существами, значительное большинство которых отличается дурной нравственностью и тупым либо извращённым умом. Необщительным называется человек, который в них не нуждается. Иметь в себе самом достаточно содержания, чтобы обходиться без общества, уже потому есть большое счастье, что почти все наши страдания возникают от жизни в обществе, а душевный покой, составляющий, вслед за здоровьем, наиболее существенный элемент нашего счастья, подвергается риску при всяком общении с людьми и потому не может существовать без значительной доли одиночества.

***

Какое удовольствие может доставить им общение с существами, с которыми они как сочлены одного общества связаны только через посредство более низменных и неблагодарных элементов своей натуры, именно через её обыденные, тривиальные и пошлые стороны? Этим существам, так как они не в силах подняться до уровня лучших, ведь не остаётся ничего другого, как заставить их опуститься до себя, чего они поэтому и добиваются. Влечение к обособлению и одиночеству воспитано, стало быть, чувством аристократическим. Всякий сброд чрезвычайно общителен; принадлежность же человека к более благородному разряду прежде всего обнаруживается в том, что он не находит никакой радости быть с другими, а всё более и более предпочитает их обществу одиночество и таким образом постепенно с годами приобретает убеждение, что, за редкими исключениями, на свете может быть только выбор между одиночеством и пошлостью...
Что же касается великих умов, то эти наставники рода человеческого столь же мало чувствуют склонности к частому общению с остальными людьми, как педагог далёк от мысли вмешиваться в игру шумящей вокруг него детской толпы. Ибо тот, кто явился на свет, чтобы в пучине его заблуждений направлять его к истине и из мрачной бездны его грубости и пошлости извлечь его наверх, к свету, навстречу культурному и благородному будущему, - эти люди, правда, вынуждены жить среди других, однако, они не принадлежат к ним и потому с юности чувствуют себя отличными от них существами. Но лишь постепенно, с годами приходят они к ясному пониманию дела; тогда они заботятся о том, чтобы к их духовной отдалённости от других присоединилась также и физическая и чтобы никто не смел к ним приближаться, разве это только будет тоже человек, более или менее возвышающийся над обычной пошлостью.
Любовь к одиночеству проявляется не прямо или в виде исконного влечения, а развивается косвенным путём , преимущественно у более благородных душ и лишь постепенно, не без борьбы с природной общительностью, иногда даже при оппозиции мефистофелевского внушения:

Оставь заигрывать с тоской своей,
Точащею тебя, как коршун злобный.
Как не плоха среда, но все подобны,
И человек не мыслим без людей.

Одиночество - жребий всех выдающихся умов: иной раз оно заставит их вздохнуть, но всегда они изберут его как меньшее из двух зол...

***

Вследствие продолжительного опыта мы перестали многого ожидать от ближних, так как они не принадлежат к людям, выигрывающем при ближайшем знакомстве: нам известно, что помимо редких счастливых исключений, мы ничего не встретим, кроме очень дефектных экземпляров человеческой природы, которых лучше не трогать. Поэтому мы не рискуем более впасть в обычные обманы, скоро подмечаем в каждом, что он собою представляет, и редко испытываем желание вступить с ним в более близкую связь...

***

Только крайне убогие и пошлые натуры продолжают быть и в старости столь же общительными, как раньше: они становятся в тягость обществу, к которому более не подходят, и в лучшем случае добиваются лишь того, чтобы их терпели, тогда как бывало, их искали.

***

При постоянной замкнутости и одиночестве душа наша приобретает такую чувствительность, что незначительнейшие случаи, слова, даже игра чужого выражения лица способны обеспокоить, задеть или оскорбить нас, между тем, как тот, кто всё время остаётся на людях, не обращает на подобные вещи никакого внимания.

***

Я советую привыкать брать в общество часть своего одиночества, то есть учиться в обществе быть в некоторой степени одиноким. Он должен для этого не сообщать немедленно своих мыслей другим, а с другой стороны, не придавать большого значения тому, что говорят они; надо напротив не ждать от них многого в моральном и интеллектуальном отношениях и потому воспитывать в себе то равнодушие к их мнениям, которое является вернейшим средством всегда обнаруживать достохвальную терпимость... Это предохранит нас от тесного соприкосновения с обществом и потому от всякого загрязнения или даже оскорбления.

***

Каждую из аристократий окружает толпа её завистников, которые питают тайную злобу против всякого её члена, и если им не приходится его бояться, стараются ему на разные лады дать понять: "Ты нисколько не лучше нас!" Но как раз эти усилия и выдают их убеждение в противном. Метод же, какому должны следовать те, кому завидуют, состоит в том, чтобы держать вдали всех, принадлежащих к этой толпе, и возможно более избегать всякого с ними соприкосновения, постоянно отделяя себя от них широкой пропастью; а где этого нельзя, там надо в высшей степени хладнокровно относиться к их усилиям, которые обречены на неудачу в самом своём источнике...

***

Люди по возможности стараются скрыть своё несчастье, строя, насколько им удастся, довольные физиономии. Их беспокоит, что от их страдания будет сделано заключение об их вине.

***

Всякий усматривает в другом лишь то, что содержится и в нём самом, ибо он может постичь и понимать его лишь в меру своего собственного интеллекта. Если же последний принадлежит к самому низкому сорту, то все умственные способности, даже величайшие, не окажут на него никакого действия, и в обладателе их он не подметит ничего, кроме только самых низменных черт его индивидуальности, то есть увидит лишь всю его слабость, недостатки его темперамента и характера. Из них он и будет состоять в его представлении. Высшие умственные дарования также не существуют для него, как цвет для слепого. Ибо никакой ум не виден тому, у кого ума нет... Мы ставим себя на один уровень со всяким, с кем разговариваем: здесь исчезает всякое возможное наше перед ним преимущество, и даже нужное в этом случае самоотречение остаётся совершенно незамеченным. Если теперь принять в расчёт, что большинство людей отличается совершенно низменным образом мыслей и слабыми способностями, то есть во всех отношениях пошлы, то легко будет понять, что невозможно говорить с ними, не становясь на это время самому пошлым, по аналогии с электрической индукцией; тогда мы основательно уразумеем подлинный смысл и верность выражения "опошлиться" и вместе с тем охотно станем избегать всяких сотоварищей, с которыми можно обращаться только через посредство низшей части своей натуры. И мы поймём также, что по отношению к тупицам и дуракам существует только один способ показать свой ум, и способ этот заключается в том, чтобы не говорить с ними. Но тогда иной временами будет чувствовать себя в обществе , как танцор, который явился на бал, где находятся одни только хромые: с кем же прикажете ему танцевать?

***

По многим людям можно наблюдать, что у них зрение вполне заступило место мышления: они стараются возбудить в себе сознание своего бытия с помощью стука, если только под рукой нет сигары, которая служит именно для этой цели. По той же самой причине они постоянно и всецело находятся во власти зрительных и слуховых впечатлений от всего, что вокруг них происходит.

***

Ларошфуко заметил, что трудно чувствовать к кому нибудь одновременно и глубокое уважение и большую любовь. Нам остаётся выбор - добиваться от людей любви или уважения. Любовь их своекорыстна. Нас любят в зависимости от того, насколько низко стоят наши претензии к уму и сердцу других, при то эти малые требования должны быть серьёзны и непритворны, а также не должны зависеть просто от той снисходительности, которая имеет свой корень в презрении. Если теперь припомнить очень правильное суждение Гельвеция: "Степень ума, необходимая, чтобы нам понравиться, является довольно точной меры степени нашего собственного ума", то их этих посылок легко можно вывести соответствующее заключение. С уважением же людей дело обстоит наоборот: его приходится вынуждать у них против их собственного желания; именно потому они его большей частью и скрывают. Вот почему оно даёт нам в глубине души гораздо большее удовлетворение: оно стоит в связи с нашей ценностью, чего нельзя сказать непосредственно о людской любви, поскольку последняя субъективна, тогда как уважение объективно. Но выгоднее для нас, без сомнения, любовь.

***

Недостаточно скрытый в разговоре с ними ум и рассудительность действуют на них, как личная обида, хотя они её в этот момент ещё утаивают; зато потом, в последствии, неопытный человек напрасно размышляет и недоумевает над тем, чем это он мог навлечь на себя их злобу и ненависть. Но, с другой стороны, им также легко можно польстить и понравиться. Вот почему их мнение большей частью бывает подкуплено и представляет собой решение в угоду их партии или класса, а не что нибудь объективное и справедливое. Всё это основано на том, что их воля имеет огромное преобладание над познанием и их ничтожный интеллект находится всецело на службе у воли. от которой не может освободиться ни на мгновение.

***

То обстоятельство, что люди с более благородными задатками и высшими дарованиями так часто, особенно в юности, обнаруживают поразительное отсутствие знания людей и практического ума и потому легко попадают в обман или делают иные промахи, тогда как низменные натуры могут ориентироваться на свете гораздо быстрее и лучше - обстоятельство это объясняется тем, что при недостатке опыта приходится судить априори. Ну а это априори обычным людям даёт критерий собственного "я", людям же благородным и даровитым - нет, ибо благодаря этим самым свойствам они значительно разнятся от других. Вот почему, когда они судят о чужих мыслях и делах на собственный образец, их расчёты оказываются ошибочными.

***

Прощать и забывать - значит бросать за окно приобретённый драгоценный опыт.

***

Вновь примиряться с другом, с которым мы порвали, - слабость, за которую мы платим, когда он при первом случае снова делает как раз то самое, чем был вызван разрыв, - даже с ещё большей развязностью, в скрытом сознании своей для нас необходимости...
Люди меняют свой образ мысли и поведение с такой же быстротой, как меняются их интересы.

***

Никакое проявление особенной низости и глупости, на которое мы наталкиваемся в жизни или литературе, не должно быть для нас поводом к унынию и досаде: мы должны получать в нём просто материал для познания, видя в нём новый вклад в характеристику человеческого рода и потому закрепляя его в памяти.

***

Кто критикует других, то работает над собственным исправлением...
Для познания собственных ошибок очень подходящим средством служит их наблюдение и порицание в других. Для нашего исправления мы нуждаемся в зеркале...
Кто удивляется какой нибудь новой глупости вместо того, чтобы её порицать, тот станет ей подражать. Каждая такая глупость получает быстрое распространение. Немцы очень толерантны; это ясно можно увидеть.

***

Мало столь верных способов приводить людей в хорошее настроение, как рассказать им о каком нибудь недавно постигшем нас значительном горе или откровенно обнаружить перед ними какую нибудь личную слабость. Это характерно!

***

Друзья именуются чистосердечными; враги действительно таковы; вот почему надо пользоваться их порицанием в целях самопознания, как больные принимают горькое лекарство.
Мы будто бы редко имеем друзей в нужде? Напротив! Как только заведёшь с кем нибудь дружбу, как он уже очутился в нужде и просит у нас взаймы.

***

Когда человек замечает и чувствует значительное умственное превосходство в том, с кем он говорит, то про себя и ясно того не осознавая он делает вывод, что в равной мере и собеседник его замечает и чувствует его бессилие и ограниченность. Это возбуждает в нём ожесточённейшую ненависть, злобу и ярость. "Верный способ снискать расположение - одеться в шкуру самого глупого животного". Ведь проявлять ум и понимание - это лишь косвенный способ ставить всем другим в упрёк их неспособность и тупоумие. К тому же пошлая натура приходит в возмущение при встрече со своей противоположностью, и тайным зачинщиком этого возмущения бывает зависть. Ибо, удовлетворение своего тщеславия есть удовольствие, которое люди ценят выше всякого другого и которое осуществимо лишь через сравнение себя самого с другими... Едва ли с помощью самого смиренного поведения ему удастся вымолить прощение за своё умственное превосходство. Саади говорит в "Гулистане": "отвращение невежды к мудрецу в сто раз больше, чем ненависть мудреца к невежде".

***

Умственное превосходство - очень сильный обособляющий фактор, его избегают и ненавидят, а в качестве оправдания выдумывают у его обладателя всякого рода недостатки.

***

В академиях всегда восседает любезная посредственность, люди же заслуженные попадают туда поздно или совсем не попадают, и так везде.

***

" Ни любить, ни ненавидеть" - в этом половина всей житейской мудрости, "ничего не говорить и ничему не доверять" - другая её половина. Но, само собой разумеется, охотно повернёшься спиной к миру, для которого нужны правила, подобные этому.

***

Ядовитые животные встречаются только среди холоднокровных.

***

Люди уподобляются детям в том отношении, что если им спускать, они становятся непослушными, поэтому ни для кого нельзя быть слишком уступчивым и ласковым. Мы редко теряем друзей от нашего гордого и несколько небрежного к ним отношения, но это часто бывает при чрезмерной к ним ласковости и предупредительности, которые делают их наглыми и невыносимыми, что и приводит к разрыву. В особенности же люди не могут вынести мысли, что в них нуждаются: её неразлучными спутниками бывает высокомерие и претенциозность. У некоторых она возникает в том уже случае, если мы с ними имеем дело, - быть может, если мы часто и в доверчивом тоне с ними разговариваем; они тотчас начнут воображать, что мы должны кое что и снести от них, и попробуют раздвинуть границы, полагаемые вежливостью. Вот почему столь немногие годятся для сколько нибудь близкого знакомства с ними, и надо особенно остерегаться того, чтобы не стать запанибрата с низменными натурами. Если же кто возымел мысль, что он для меня гораздо нужнее, чем я для него, то дело тотчас принимает в его уме такой оборот, как будто я что нибудь у него украл: он будет стараться отомстить мне и вернуть себе похищенное. Превосходство над окружающими приобретается исключительно тем, что мы ни в какой форме и ни в каком отношении не нуждаемся в других и показываем им это... Если же кто то действительно для нас дорог, мы должны скрывать это от него, как будто бы это было преступление. Даже собакам трудно не испортиться от больших ласк, не говоря уже о людях.

Артур Шопенгауэр

***

Я всегда искал уединения в жизни - берегов, песков, полей, лесов, - чтобы убежать от этих извращённых и подлых умов, которые потеряли дорогу на небо.

Петрарка


***

Земля покрыта людьми, не заслуживающими того, чтобы с ними говорили.

Вольтер


***

Диета в пище даёт нам телесное здоровье, диета в людях - душевное спокойствие.

Бернарден де Сент-Пьер