Полная версия повести История любви

                Глава 1

Ольга стояла в выставочном зале картин, или в студии какого-то интеллекта художественного изобразиста, как она его обозвала.
Выставка художественного интеллекта,  какой-то восходящей звезды. Как ей объясняла её тётя, которая и уговорила её пойти с ней на эту выставку.

«Хм ничего так студия. – Подумала Ольга. – Кое-что я чуть бы по-другому повесила, и шторы другие здесь должны быть, но и это прекрасно. Свет падает под правильным углом на картины. А почему не в галереи? Не слышала, чтобы она была занята.
Хотя здесь тоже просторно. И народа достаточно. Видна заинтересованность их.

Это здание ей знакомо с самого детства. Внизу был папин магазин. По-моему и сейчас он там есть. Никогда не интересовалась им, что там и как.
С детства там не была. Когда-то весь дом был наш. Здесь, наверху жили, была наша просторная квартира.
Так и к чему мне воспоминания? Прочь! Развлекайся, Оля, смотри, любуйся.   Приказала она себе. 
Тебя позвали оценить интеллект, а не ворошить память воспоминаниями.
Вот и давай оценивай пока его картины, а затем и его уже.

Прошлась чуть дальше, некоторые стены снесены, и было просторно. Возле широкого окна, когда-то в этом месте была гостиная, стояло мамино фортепиано.

Ох, ты! Оно целое? –  Сердце её заволновалось, и она подумала.
Уходить надо с этого места, хотя, как интересно вписываются наши вещи и мебель в интерьер студии. И картины развешены, и расставлены не броско, красиво получается. И скульптуры, а интересно, скульптуры тоже этого интеллекта, он что ещё и ваятель? Скульптуры бы я по-другому расставила.
Ладно, не моё это дело. Всё здесь красиво, но я не хочу воспоминаний, не хочу.
Не –  хо – чу! Я пришла смотреть интеллект и его картины.

Она повернулась и пошла к картинам, висевшим на противоположной стене. Медленно прохаживалась от картины к картине, вспоминая разговор с тётушкой, который и смешил её, а порой раздражал, и чуть не поссорились. Но всё же, выплыла из раздражения, научилась держать себя в руках.
И здесь не стоит расслабляться. Держись Лёлька, живём дальше. Помыслила она, вспоминая разговор с тётей.
 
– Интеллект, так интеллект, посмотрим на твой интеллект, что он там собой представляет, что так увлеклась им. Ты, что тёть Лер и вправду влюбилась в него? Он молодой или как?
– Да не то, что влюбилась, так просто встречи без обязательств.
– Ох, тётя, тётя, доведут тебя когда-нибудь такие встречи, даже не стану говорить до чего. И когда за ум возьмёшься? Вроде возраст уже.
– Ну, не все же, такие целомудренные, как ты, и не говори мне о возрасте, не так уж я и стара, всего лишь чуть старше тебя. Чуть больше десятка старше тебя, подумаешь. А ты так и останешься в старых девах. Вот, что будешь делать?
А я выберу под себя, чтобы был по мне и тогда ребёночка рожу, мне больше ничего не надо.

– Ага, а под себя – это как? По душе и по телу? Здесь разница есть, тёть Лер.
– Пока ещё не знаю. И не называй меня тётей, сколько можно говорить? Ты нарочно это делаешь? На нервы действует это твоё «тётя»
– Хорошо, хорошо, Лера. Ты, как с цепи сорвалась, остановись Лера.
– Остановлюсь, вот пойдём со мной на выставку, посмотришь и скажешь, как он, подойдёт мне.

– Лер, я знала, что ты дура, но не думала, что настолько.
А тётушка только хохотала, отсмеялась и спросила.
– Так пойдёшь? Ну, правда, Оль, мне не с кем идти. Что мне подруг своих, Аню с Раей звать, боюсь, они его уведут у меня.
– А меня не боишься? Вдруг я уведу его у тебя.
– Ты не уведёшь, он на много старше тебя, ты на него не обратишь внимания.
– Как не обращу, а как же я буду смотреть, подходит он тебе или нет?
Ольга рассмеялась.

– Ну, он реально старше тебя. На много.
– А тебя лет на пятнадцать? Больше, меньше? Для тебя не староват?
– Кто бы говорил. В самый раз. Пошли, Лёля, ты же любишь картины рассматривать.
– Ладно, пойду с тобой. Вот и посмотрю на твою звезду, на его интеллект.
– Да интеллект не он. И тот с кем встречаюсь, он здесь не причём, не хотела тебе говорить, это его племянник, вот он моложе его. У него несколько племянников, но мне уж понравился этот интеллект, хотя они все там с прекрасным интеллектом.

– Это ты для меня, что ли свой интеллект приберегла? Ну, тётя не ожидала от тебя такого. Тоже мне сваха.
– Да нет, Лёлька, нет, вот именно для себя, я хочу, чтобы ты взглянула на него, стоит ли от него детей рожать. Все-таки ты психолог.
–  Лер, я не тот психолог, который помогает найти пару. Специфика  у меня другая. А это по-другому подбирается.

– Ну и что же. Тот не тот, какая разница, психолог же. Ты умеешь изнутри смотреть человека, обычные психологи не могут. Мне твой бывший врач объяснял ещё давно, говорил, что ты не обычная. Только ты не хочешь этим заниматься. И не захотела с ним работать.

–  Лера знаешь, как страшно такое смотреть. В человеке можно увидеть всё что угодно, порой и не человека вовсе. А оно мне надо? Мне достаточно детей детдомовских. Вот им надо помогать. Их предали.
Она сидела, молчала, что-то в груди вспыхивало. И она продолжила.
Как и меня. Всё оставили и ушли.

–  Олька, не говори глупости, ты ещё разревись.
– Нет, плакать уже не стану. Столько лет прошло. Всё, я спокойна. Надо только любить, любить всех, сильней, чем себя. Они обделены. Как и я.
– Лёлька! Я-то осталась у тебя, а ты у меня. Жить надо дальше.
–  А я живу, Лер, живу. И как могу, помогаю людям. Всё же альтруизм у меня проявляется, хоть моё сердце ранено.

– Вот и хорошо, живём, Олька, живём. А я хочу, чтобы у моего ребёнка был всесторонне развитый талант.
– Лер, талант могут родители не передать. Иногда у очень талантливых родителей вырастает бездарность, и даже тупость и ни к чему нет тяги, кроме развлечений. На такое надеяться, себе дороже. Так, так, постой, тётя, что-то меня осенило. А почему ты встречаешься с одним, а родить хочешь от другого? Что тот, который староват, он настолько староват, что не сможет воспроизвести качественного потомка?
– Нет, Оль, он сможет, но…., в общем, ты посмотри сначала. Ладно, а потом разъяснения, тем более там три племянника и ещё его брат. Деда ихнего я не беру в расчёт.  А так они такая мощь, их бы всех женить, как говорит мой Данила. И потом один из братьев так смотрит на меня, как будто что-то хочет сказать, или  спросить.
–  Или предложить. Себя? –  Ольга рассмеялась, но продолжила.
  Ты тётя точно дура, или идиотка. Что-то милая тётя, я так думаю, или у тебя хронический авантюризм, или ты темнишь, ох и темнишь. Рассказывай.
– Нет, Олька, я встречаюсь с одним, а ребёнка мне надо родить от лучшего из них, по всем лучшим параметрам.
– И как ты выберешь лучшего? Такое я ещё впервые слышу.
– Вот ты мне поможешь. Оля, ну помоги мне выбрать лучшего.

– Я!? Да, ты, ты, ты.  – С испугом вскрикнула Ольга. Она задыхалась от возмущения. – Ты точно авантюристка, и ты, тётя вообще с катушек съехала.
– Оль, Оль, да не о том я. Что ты испугалась. Я хочу, чтобы ты посмотрела на них, и своим умением или, как там, способностями своими, ты же умеешь вовнутрь влезть, ты же психолог-то и даже какой-то не нормальный.
– Ты хочешь сказать парапсихолог? Ой, рассмешила, тётя, так рассмешила.
Ольга рассмеялась. – Нет, я не парапсихолог, я метапсихолог.

– Ну вот, вот и я о том же говорю. Ты спокойно просмотришь их, а потом мне скажешь, какой мне подойдёт.
– Я думала, это делается по любви. Дети должны рождаться по любви.
– Это и будет по любви. Оля, я же не виновата, что они мне все нравятся, не могу выбрать сама. На самого младшего я не смотрю, не совращаю, да у него девушка есть, вот он тебе бы подошёл, хотя думаю тебе лучше старшего.

– Вот уж действительно, ты у нас выродок какой-то, как папа говорил…..
Она замерла, замолкла, дыхание задержалась, готова была заплакать. Лера с испугом смотрела на неё, думала, «как бы опять не ушла в себя при воспоминаниях о родителях»,  но Ольга  справилась с собой, продолжила.
Что заиграла в свахи? Лера, здесь любовь должна быть, душа с душой творить. Ты вот о себе подумай. Боже всевышний, защити мою тётю Леру от заблуждений, вразуми ты ее, пожалуйста.

– Ты понимаешь мои часики скоро протикают, а мне надо родить. Мне нужен ребенок. Ты можешь меня понять? А когда мне ждать той любви?
– Нет, не могу. Такое понять, по-моему, совсем не возможно. Надо только любить, Лера. А Любовь истина божья.

– Да, где же тебе понять, ты ещё в детстве влюбилась и всё. А где он? Твой любимый? Вот, где? Наверняка всё ещё на лесоповале, а может голову, где уже сложил, а ты чудо всё ждёшь и себя винишь.
Когда ты перестанешь винить себя?
Лёлька, в чём ты виновата?

– Прекрати тётя. Не дави мне на сердце. – Жёстко произнесла Ольга, и слёзы, что только их проглотила, вновь подступили. И давно забытые слёзы с комом горечи подступил к горлу.
Я тогда совсем была ребёнком. И такого благородства, как у него больше ни у кого не видела. Уйди со своими потенциальными производителями, уйди  от меня, уйди из моей комнаты.

–  Лёля, Лёленька, прости, прости, прости, пожалуйста, но прошу тебя пойдём со мной. Прости племянница моя любимая, ведь мы вдвоём остались из всей нашей большой семьи. Оленька, прости, я разрешаю тебе называть меня тётей, но только дома. Оля не сердись, пожалуйста, прости.

– Ладно, всё проехали. Жизнь продолжается.
Ольга проглотила подступивший и стоящий в горле ком, и вытерла слёзы, что успели выкатиться из глаз.

– Пойдёшь? А? Лёленька? А заодно развеешься. Ну, что ты, как столетняя старуха. Никаких развлечений у тебя нет. У тебя только дом и работа, только работа и работа, да ещё детдомовские дети.
– Как ты не понимаешь, детям надо помочь выйти из того состояния в которое они попали. Травма на всю жизнь, попасть в детский дом. Надо в сердечках их зажечь солнышко. Они же потеряли веру в любовь, им её никто не дал.
А нянечки стараются, но они ведь только лишь на работе.

– Понимаю, понимаю, помогай, зажигай.
– Мне печально, не всегда у меня получается, чтобы поверили, что среди зла есть солнце и любовь, доброта. Добрым быть не сложно. Может у меня и не получается, что в сердце моём истинная любовь замолкла. Но верю, она пробьется, и помогу детям осознать её.

– Помогай, Оля, помогай,  а я хочу своего ребёнка иметь. Пойдём?
Слушай, меня осенило, сейчас.
Вот ты посмотришь картины, и у тебя будет лучше получаться зажигать солнышко в детях. Там есть такие солнечные картины. Прям взгляд не оторвать и в сердце становится легко, легко. Пойдём?
Я тебя ещё когда звала, два раза звала. У него те раза были не большие выставки, там такие картины были.
Вот уже бы давно своих детдомовцев восстановила. Может и в этот раз они будут. Тогда просто выставки были в одном зале, теперь же аукцион будет и в блоке и в студии. Студия большая, очень много картин. Пойдём Лёленька.
Тётушка смотрела на неё умоляющим взглядом, что Ольге стало её жалко.

– Ладно, куда от тебя денешься, не отстанешь же.
– Нет, не отстану. –
Радостно улыбнулась Лера, обнимая и целуя племянницу, и продолжила.
Для тебя тоже будет радость, вот увидишь.

И вот она стояла, смотрела на картину, что в ней изображено? Абстракция какая-то.  Но нет, а если всмотреться? Нет, нет, здесь очень даже всё живое и глубокое. Странно, эта картина о чём-то мне хочет сказать?
Подумала она.
Она отошла к другой стене, посмотрела другие картины, вернулась вновь к этой, вновь начала рассматривать её. Огляделась. Лера куда-то пропала.

– Наверное, завлекает свой интеллект. – Улыбнулась Ольга. – Посмотреть бы на этот интеллект, что он там из себя может представлять, что тётушка так запала. Где же этот интеллект? Не показывается ещё пока.
Ольга осмотрелась, ни тётушки, ни её интеллекта, но её вновь потянула картина. Рядом ходили люди, что-то говорили между собой, а ей было всё равно, она смотрела и рассматривала её. И лишь подумала.

Для чего я здесь? Хотя, действительно у этого интеллекта картины красивые, легкие. А вот почему меня притянула эта картина? Интересно.
Картина втягивала её, и ей хотелось крикнуть во всё услышание, с силой, во весь дух.
           «Отогрей моё сердце. Отогрей! Подари мне любовь»

–  Что за мазня? – Услышала она рядом.

Ольга оглянулась и увидела парня и девушку, девушке явно здесь не нравилось.
И он уговаривал её говорить тише, что её могут услышать, а он обещал другу придти сюда, ведь это его картины выставленные здесь.
–  Разве это можно выставлять? –  Вновь продолжила девушка. – Это же вообще разобрать нельзя? Неужели это можно ещё и продать?

– Каждый художник видит мир по-своему. –  Произнесла Ольга.
– А вы понимаете здесь что-нибудь? – Спросила её девушка.
Ольга не определенно кивнула головой.
Так проясните мне. – Попросила девушка.
–  Ну, здесь художник изобразил безконечность

–  А я думаю, что он просто не умеет рисовать. – Произнесла девушка.
– Ещё здесь много ярких красок. – Продолжила Ольга.
А это мечты, надежды, картина успокаивает, несет спокойствие гармонию и зовёт, зовёт вдаль. В безконечность
–  Куда зовёт? –  Спросила девушка.

–  В безконечность, я не совсем верно выразилась, зовёт не останавливаться, не стоять на месте. Здесь проявляется светлый лик, словно на иконе. Он зовёт в будущее, рассказывает, что будущее совершенно.
Думается, это сильным подвластно.
Но ещё думаю, каждый из нас по-своему прав. В будущее идти или оставаться, решать им, а будущее у всех разное.
Ольга посмотрела на парня, стоящего с девушкой. – Как вы думаете?

–  О, нет, я не объективен. –  Произнёс парень,
–  В чём не объективен Костя? –  Спросил его подошедший мужчина.
–  А, Юра.  У твоего брата довольно таки прекрасная выставка, не совсем понимаю некоторые картины его, но вот девушка понимает, как я понял. Вот у неё свежие впечатления, а Марину не бери в пример, в живописи она ноль.
Мариночка не обижайся, для тебя любая живопись мазня, если это не эскиз   модного платья, произнес парень сопровождающий девушку, целуя ей пальчики.  А, где наш обаятельный живописец?

–  Он в соседнем зале, скульптуры свои разъясняет дяде и его пассии. Вот ему и расскажешь.
–  Но ты, тоже имеешь к этому своё причастие. Я так думаю всё же это твоя картина. Девушка! 
Обратился к Ольге парень, что был с девушкой. 
Посмотрите вот на эту картину, а затем на соседние картины. Что скажите? Оцените свежим глазом.

Ольга оглянулась и увидела рядом с ним высокого мужчину средних лет.
«А может, я ошибаюсь. – Подумала Ольга. –  Может моложе»
С красивой бородой. Взгляд её пролетел по его лицу, и остановился на глазах.
И она мгновенно зависла в них, в его удивительно синих глазах, что на его лице появилось удивление, затем стала проявляться растерянность.
А у Ольги задержалось дыхание, но она отвела взгляд, мысленно сказала себе.

«Я дышу в единстве со своим истинным сознанием. Я принимаю только истину и правду источника любви, что в моём сердце».
«Что это со мной? – Спросила мысленно себя Ольга. – Отчего это у меня?
Что я глаз таких не видела?
В том то и дело видела. Отчего сразу возникло в её сердце. Глаза, эти глаза». Сердце тревожно забилось, в виске за пульсировало.

– Вы что-то спросили? Простите, я не расслышала. – Спросила она.
– Да, девушка. –
Вновь обратился к ней молодой человек, что стоял с девушкой. –
Сравните эти картины. – И он указал на ту, которую смотрели и на другие рядом расположенные с нею. – Что вы скажите?

Ольга сделала шаг в сторону, к следующей картине, внимательно в неё вглядываясь. Проникновения вглубь, такого, как в той картине не было, затем обошла ещё следующие. И так посмотрела несколько картин, вернулась вновь к первой. Вновь посмотрела в глаза незнакомому мужчине с синими глазами, на миг что-то мелькнуло в них непонятное, и ответила.

–  Я удивлена, выставка одного художника, но здесь есть и другого мастера.
–  Да? –
Вроде бы, как удивились оба. Мужчины внимательно смотрели на неё.
– Да. Извините, может, я ошибаюсь, но вот эта картина, как она называется?
И она хотела прочесть название под картиной, но бородатый мужчина, которого называли Юрой, моментально закрыл ладонью табличку.

– А, как бы вы ей дали название? – Спросил он чуть охрипшим голосом.
– Я? Ох, это надо слышать мысли автора. Так вот просто и не назвать. Хотя, я назову её «Отогрей моё сердце».
Он с удивлением посмотрел на неё и произнёс.

– Вы так считаете? Она вам кричит?
– Нет, она не кричит, это я ей кричу. Извините.
Ольга заволновалась, щёки её налились багряной краской, заполыхали так, как будто она близко сидела у открытого огня, но руки похолодели под пристальным его взглядом, она приложила свою холоднющую ладонь к щеке, опустив голову, повернулась, чтобы уйти, а он её остановил, произнёс.

– Подождите, пожалуйста, продолжите, вы же, что-то ещё хотели сказать.
И взял её за руку. Это движение, обхват её ладони, скользнув к пальцам, показался ей знакомым, она вновь взглянула в его глаза.
В её сердце отдалось какой-то щемящей болью, но опустив глаза, она спрятала свои чувства, вновь взглянула в его глаза. Синь его глаз затягивала её. Откуда-то мелькнула фигура в белом костюме, и ласковый голос позвал её

«Воробышек».

А в синих глазах она словно поселилась, ещё немного и она растворится там, но отвела свой взгляд, стряхнув свои видения, и продолжила.
– Но, правильнее будет назвать эту картину «Путь домой»
Она зовёт вдаль, в новоё, в будущее, в пространство дома. Где-то там за горизонтом дом. –
Она махнула неопределенно рукой, а в его глазах замелькало белое, розовое, голубое в солнечном отражении, и она продолжила. 
А может в вышине, там за небосводом есть дом, который был и есть всегда домом. Дом. – Она замолкла, опустив лицо, тихо продолжила. 
И всё-таки я чувствую, эта картина написана другим автором, не тем, чья эта выставка. Здесь душа другая. Здесь есть внутренняя сила.
Слитая в одно, сила Души и Духа.

– Ох, мне страшновато стало спрашивать вас дальнейшего мнения о картине. Произнёс тот, которого назвали Юрой, с какой-то хрипотой в голосе, голос дрогнул и осипшим голосом продолжи. 
А в других картинах нет силы Духа? Что ещё скажите?

– Ну, что вы, есть, конечно, есть, но не так сильно выражено. А картина мне нравится. Но я не могу сказать вам большего, я не являюсь специалистом в живописи, но она меня впечатляет. Всё же, как она называется? Покажите.
– Вам понравилась она? – Вновь его голос охрип. – Верно, я понял? Вы так видите? Путь домой?

– Да. Путь домой. Так я увидела. Так, как она называется?
– Поистине я удивлён. Как назвать родство душ, а вы случаем не психолог? 
Чуть откашлявшись, спросил он.

– А, что? Это имеет значение? Так вы уберёте руку? Прочесть-то можно название?
– Да, конечно можно. Вы угадали, и я бы сказал, вероятно, почувствовали. Она действительно называется «Путь домой». Вам действительно она понравилась?
– Да. В ней многое можно прочесть.

– Ну и, слава Богу. – С таким облегчением произнёс этот Юра так, как будто выдохнул весь груз жизни. И ему стало легко и свободно.
– Скажите, всё же, это вы её автор? – Но он не ответил на этот её вопрос, словно потрясён её ответом, но продолжил.

– Отдыхайте, наслаждайтесь. – С грустью произнёс он ей и обратился к молодому парню, что был со скучающей девушкой. –
Костя, я на тебя надеюсь, и ты останешься, Лев просил, передать тебе, о чём-то хотел с тобой поговорить. Мы скоро подойдём.
Взглянул ещё раз на Ольгу, которая пошла вдоль стены, он ушёл.
– Интересно, интересно. Как не ожидано, как она здесь оказалась? Хотя, что значит как? Объявлений о выставке и аукционе было много. Анонс пестрил задолго до начала. Но, какое разъяснение! Ох! И понятие чуткое картины. Неожиданно. Или ожидано? –
Прошептал он и ещё раз оглянулся на Ольгу.

Ольга, рассматривая другие картины, пошла вглубь зала, думая о том.
«Куда подевалась тётушка Лера? И почему меня зацепили глаза этого бородача? Бородища, так бородища у него, но глаза. Глаза!
Глаза знакомые? Возможно, кажется мне знакомыми, взгляд его проницательный, но лицо вижу впервые. Хотя, может быть, бородища эта и делает его незнакомым. А, возможно и встречались где в городе».

Так она шла, вглядываясь в картины, вошла в другой зал, и ей отчего-то захотелось пойти быстрее, что-то её тянуло, просто не выносимо стало прямо, какое-то притяжение. Как будто кто-то её тащил за руку, и вдруг притяжение пропало, она остановилась.
– Что это было? – Спросила она себя, поднимая взгляд на противоположную стену, и сейчас же оттуда возник её крик. Он просто ворвался в её сознание. Крик звал её.
Она явно услышала, прозвенело её же голосом, голосом из детства.

«Неправда, он не виноват!»
Ольга содрогнулась, и пошла на зов. На стене висела картина, в которую она так и нырнула с головой. Услышала многоголосый ропот недовольства, и вновь крик.

«Неправда, он не виноват».
От этого крика, сердце её ухнуло, а в глазах стало темно, она смотрела на картину и ничего не видела, но точно знала, на этой картине изображена она.
Как и почему – этого она не знала и не могла осознать. Она и не видела себя, не видела вообще ничего, но чувствовала себя там.

И наступила тишина, она оглядывалась, видела, вокруг ходили люди. Они разговаривали, это видно было по шевелящим губам.
Но она ничего не слышала, словно в ней выключили звук. Повернулась посмотреть вновь на картину, но так и ничего не увидела, кроме белого пятна и брызги воды и солнца, и что-то тёмное и силуэт. Вырисовывался силуэт. И сколько не всматривалась в неё – ничего не видела.

Сколько она стояла в оглушающей тишине, минуту или час, она не знала. Не понимая, что происходит, она вновь услышала слова, которые с нежностью исходили от той же картины.

«Воробышек, малышка милая, прости, я упал. Такую подножку подставили, но ты же, знаешь, я не виноват. Ты ничего больше не говори, не стоит им доказывать что-либо. Не поверили и уж больше не поверят. Не унижай себя, не умаляй их. Кто-то должен ответить, во вселенной так, получил, заплати. А я получил тебя. Это такой дар мне. И я, и ты, и наши родные оказались в том месте в неурочный час. Остановись, не кричи».

Она почувствовала чьи-то нежные губы на кончиках своих пальцев, кто-то держал её за руки. Посмотрела растерянно на свои руки. Нет, никто не держал, а слова летели с такой мощью, что казалось, они звенели отовсюду в самой середине её мозга. Чуть утихли, установилась тишина, и вдруг зазвенели с новой мощью.

«Я любить тебя буду всегда. Ты у меня одна, одна на всю жизнь, да, что там, на жизнь, на все жизни, на все жизни ты моя, единственная малышка, моя. Только прошу тебя, не жди, это очень долго, я состарюсь, а ты вырастешь. Будь счастлива солнечная девочка с майскими глазами. Сумерки скоро рассеются. Возможно, когда-нибудь мы встретимся».

Слышались какой-то лязг, громкие голоса, но она уже ничего не слышала и не видела. Лишь многоголосый ор, затем тишина. Наступила давящая тишина.
Ольга всё же очнулась, оглядела зал.
Стал слышен звук, даже с таким усилением, как будто прибавил кто-то громкость на полную мощность. Как будто все разом и по отдельности говорили в рупор.

– Богдан! О! И леший тоже здесь, как хорошо, что вы приехали.
Услышала Ольга и оглянулась, увидела представительных мужчин, одеты цивильно, высший класс, но Ольга почувствовала, одежда им не нравится, они себя чувствуют, словно в скафандре.
– Мы обещали Лёве, Юра, как не приехать. Посмотрим, посмотрим, одно смотреть в саду, в доме, а другое в таком зале. А где Данила?
– Вон стоит, что-то объясняет своей пассии, с поэтичным именем Валерия. – Они все тихо рассмеялись.

Ольге показалось, что смех каждого в отдельности бил её прямо в середину мозга так, что она вжала голову в плечи и с болью смотрела на них.
Она вновь встретилась с взглядом с человеком, которого называли Юрой.
Он уже с тревогой посмотрел на неё.
Сердце защемило так, что ей стало трудно дышать. И она повернулась и пошла из зала.

– Оля! – Услышала она голос тёти. – Ты куда? Подожди, я же хотела тебя познакомить. Ольга!

Ольга не остановилась, где-то вдалеке слышала голос тёти, он тоже был громким, но проскальзывал, не задевал её сознание.
Бегом, спускаясь по лестнице, перед ней расступались, давая ей свободный проход, словно она их расталкивала, или же, как будто неизвестное и невидимое бежало впереди неё, расчищая ей путь. Выбежав на улицу, здесь её оглушил шум улицы. Она остановилась, от слабости в ногах.

«И откуда она появилась? – Подумала она. – Слабость до тошноты».
Она прислонилась к стене здания. Стояла, часто дыша, и думала.
«Сейчас отдышусь, и надо бежать».
– Бежать? – Спросила она себя. – Куда бежать? Зачем бежать? Что происходит со мной?
Беги, беги! – Кричало у неё внутри.

И она резко оторвалась от стены и побежала. Бежала, не разбирая, где бежит и куда бежит. Свистели, визжали тормоза машин, крики людей.
Сколько бежала, не знает, не помнит, и уже выдыхалась, но каким-то образом, восстанавливалось дыхание, и восстанавливались силы, и она бежала и бежала, и сознание стало проясняться, и она остановилась.

– Где это я? Как я здесь оказалась? Мамочка моя, да я за городом.
Она осмотрелась, поворачиваясь по сторонам, в удивлении. –
Да, за городом и далеко за городом. Города вообще не видно. И ничего не видно, кроме леса вдалеке. Сердце замерло в удивлении. – Как это могло случиться? – Спросила она себя. –
Я, что пешком, бегом преодолела такое расстояние? Не может быть!
Из центра города? Не может быть!

Это же, сколько километров? И где я теперь нахожусь?
В какую сторону я бежала? Местность незнакомая.
Хм, и что теперь делать? – Она вновь осмотрелась.

Дорога, на которой она стояла, была еле заметной, асфальта она никогда не видела, поросшая густой травой вперемешку с цветами, лишь еле заметные колеи, след от редких проездов машин.

Так. И куда мне теперь идти? В какую сторону? Кто же мне подскажет?

Аааа! – Закричала она, продолжительно громко и звонко, чуть постояв, вновь издала звук. Аааа! –
Кричала она, давая выход скопившимся эмоциям внутри себя.

Что происходит? – Вновь громко закричала. – Мне кто-нибудь пояснит? Вселенная! Прошу тебя, дай пояснения. Вселеннаааяяяяяя!

Ещё громче закричала она и вдруг услышала внутри себя тихий ответ, тихий, но она вздрогнула.

– Не кричи. Успокойся. Тебя слышно. Слышен шепот твой, слышны мысли твои. Что вновь потерялась?

– Хо! Как? Где я могла потеряться и почему? – Громко спросила.
– Потерялась в пространстве и времени. – Вновь пошло ей изнутри, из самого сердца. – Малышка не грусти, тебя найдут.

– Кто? Кто найдёт меня?
– Твой любимый.
– Какой ещё любимый? У меня нет любимого.

– Есть. – Ещё тише пришло из сердца. – Присядь, отдохни, приготовься сейчас дождь пойдёт. А ты уставшая. Призрачно всё в этом мире загадочном.
– Да уж, загадка, так загадка. И как мне её разгадать?
– Сама разгадается. – Ответило ей сердце.

Ольга, отчего-то сразу успокоилась, в сердце наступило такое спокойствие, что даже вроде, как безмятежность, радость, что ли тихая какая-то или благодать проступала, какое-то умиротворение, вот только не могла понять, что именно случилось с ней.
Стала проявляться усталость, все мышцы и ноги заныли, наливались болью, а сознание стало заполняться безразличием. И опускаясь на траву, прямо на дороге, лишь прошептала.

– Найдут, так найдут, надо отдохнуть. Потом подумаю об этом.
И чуть посидев, прилегла, раскинув руки вширь, расслабилась, но думы отчего-то не уходили.

Что получается? Ольга, ты психолог, и даже уже выше пошла обычного психолога. – Сказала она себе. – Расследуй этот случай.
Разбери его на основы, дойди до сути. Да, у тебя нет твоих шпаргалок, созданных тобою же, инструкций твоих и таблиц с собой, но они в твоём сердце, в твоём мозге, исследуй так, как пойдёт.

Сама природа является сутью всех событий. Видимая тривиальность призрачного мира, что связывает нас с миром в целом и с миром, в котором живёт всё во вселенной. Мы же там? Я там? В мире бушующем и постоянно перестраивающимся. Так?

– Так. – Ответил ей кто-то из сердца.
– Значит ли это, что сегодняшнее моё состояние призрак прошлого? Так?
–Так. – Ответило ей вновь сердце.

– Значит я не психопатка?
– Нет. – Ответило ей сердце.
– Потрясение души? Или потрясения сознания у меня произошли?
– Немного, есть такое. – Ответило ей из сердца. – И осознанность придёт. Не пропусти тот миг.

И вдруг она услышала в пространстве, откуда-то пришло.

«Ох, ты воробышек! Ты же такая лапочка, а, какая же ты цыпочка, просто загляденье, на тебя красулечка, так бы любовался».

Воспроизвелось ей каким-то знакомым голосом, что Ольга прислушалась, замерла. Но нет, вновь восстановилась тишина.

– Что это? Кто это сказал?
– Отголосок прошлого. – Ответило ей сердце.

И показался человек сидел где-то в лесу и рисовал, смотрел на рисунок и произносил эти слова.

– Это что? – Спросила она вновь.
– Прошлое скоро станет настоящим, пройти миг тебе предстоит, ты сможешь. – Ответило сердце.

– А может, ну его, это прошлое? А? Для чего оно сводит меня с ума? Сколько можно? Только жить начала, всё прошлое закопала. Психология для меня стала неожиданностью. А я ведь другое мечтала.

– Ты мечтала помогать людям, вот и открылся твой дар.
– Для чего мне тогда он открылся с такой болью? Потеряв всех самых близких? Для чего?

– Но ты же, не обычный психолог, ты и не душевный психолог, ты духовный метапсихолог, над этим ты уже размышляла. В тебе заложен ресурс, которым ты сможешь помочь людям, познать себя, кто они на самом деле.
– Вот таким манером?

– Разъяснения в тебе. Этот миг тебе пройти надо, пришло время к осознанию. Отбрось толкование ума, помысли сердцем, сознанием.

– Легко сказать. – Произнесла Ольга. – Дай отдохнуть. Я так устала. Как же я устала. Думала, всё, закончилось прошлое, а оно вернулось.

И устремила свой взгляд в небо, сине-голубое с белыми пушистыми облаками. Мысли ушли, и она незаметно уснула, лишь перед этим услышала.

– Твоя душа выходит из детства. Вот так легко выходить из детства. Почувствуй взросление души, познания духа вход в мудрость уже открыт. Шагнёшь в эту дверь, и станет радостно тебе. Проследи за этим, вникни.

И вновь почувствовала она, что эти слова идут из сердца.

–  Да? Хм. Я давно уже повзрослела, с тех пор как вылезла из трясины. –
Сонно произнесла она.
И почувствовала себя, или всё же, увидела себя, что она стоит окруженная светом и смотрит на небо. Вверху белое пушистое облако, но отчего-то пошёл дождь.
Не мелкий моросящий, но и не ливневый, а просто тёплый летний дождь крупными каплями покрывал Ольгу словно одеялом.
Ей стало тепло, легко, как будто её поднимало вверх, и согревало солнышком. Она чувствовала, эти солнечные лучи и дождь и ещё что-то, такое, что именно это оно и поднимало её вверх.
А вверху, над дождём горела новая звезда. Ольга чувствовала, каким-то образом она с ней связана.

Как-будто это она, Ольга – сверхновая звезда, которая появилась вследствие взрыва, затмевающая своим взрывом целую галактику. Этот взрыв воспроизвёлся, она видела рождение новой звезды.

«Осознание жизни позволило душе воспрять. Жизнь дала тебе осознание своих поступков, и теперь душа может свободно парить. Ты только продолжай размышления о жизни, не отбрасывай. – Услышала она вновь в сердце. –
Осознай целостность.

В сознании замелькало водоворот разных картинок, поверх этих картинок пронеслись журавли. Явь или прошлое?
А может, не осознанное что-то было в её жизни? Какая-то ошибка? Я что-то ещё пропустила в своём познании? И в разборе не дошла до сути?

Ольга не успевала рассматривать картинки, что неслись перед её глазами, и хотела, чтобы они остановились. Как они закрылись проливным дождём. И её унесло в этот водоворот, лишь успела подумать.

«Я тону? Как я очутилась в воде?

Она старалась выплыть из этого водоворота, но он уносил её в омут, а она старалась всё же, выплыть,  барахталась, но её тянуло и тянуло вглубь. И она, обессилив, смирилась и дала себя утащить в этот омут, думая.

«Сейчас полежу на самом дне, там тоже хорошо. Оттуда так же видно небо, облака, и даже звёзды. Отдохну и вынырну».

Свернулась в комочек, прижав руки и ноги к груди, словно эмбрион.
Но на дно она не попала, а наоборот, её потянуло в сторону, крутануло в этом водовороте так, что сердце готово было выпрыгнуть.

Оно не успевало ни за телом и тем более за сознанием. Её подняло так высоко, словно струёй воды, как фонтаном  и сквозь воду она услышала музыку.

Пела и плакала скрипка под звуки органа, к ним прибавилась флейта, к ним прибавилось шум моря, шум дождя. Красивая музыка, как же она любила эту музыку. Она могла её слушать часами.

Музыка моя страсть. – Подумала Ольга. – Музыка – моя любовь, в музыке уходит и растворяется боль. В музыке можно думать, размышлять. Но отчего, сейчас-то сердцу больно? Музыка звучит, а боль не уходит.

Сквозь воду просвечивалось небо, солнце, музыка продолжалась, и к ней присоединилось пение птиц.
Ласковый день и высокий атлет в светлом костюме, и хрупкая маленькая девушка в нарядном платье и в туфлях на высоких каблуках.
Диссонанс? Возможно, но смотрятся божественно.

Почему? – Криком кричит её сердце, её душа. – Почему, я опоздала родиться?
Так нельзя же. Боже, почему? Он ведь всегда был моим. Он мой.

Мооойй!

А музыка громче и громче, сознание потерялось в музыке. Фонтан опустился, и она вновь оказалась в водовороте, в этом тёмном омуте.
Её вновь утащило на самое дно.
Вверху замелькал свет, яркий свет и он её потянул вверх. Выныривая в струе воды, вновь услышала музыку и невнятный разговор, и радостный смех. И увидела себя, себя ещё малышкой, лет двенадцать ей было. Услышала, как её зовут.

–  Лёлька, иди домой, мы на танцы.
–  Я тоже с вами, я уже большая, тоже хочу танцевать.
–  Лёлька, мама не разрешит, мы в другую деревню пойдём, а это далеко. И папа узнает, будет ругать меня, что не уследила за тобой.
Домой! Марш домой! Некогда мне за тобой следить.
А там всякое может случиться.

–  Что случится со мной? Соня, Майя. Соня, а то тётей буду звать.
–  Ну, вот что с ней поделаешь? Высечь бы эту засранку, да брат самую высечет, за свою любимицу. Идём, шантажистка, но только назовёшь меня тётей, прибью.

– Ага. Не буду. Майя, Сонечка, тётушка моя любимая.
–  У, ты мне! – Замахнулась на неё Соня. –  Я тебе покажу тётушку.
–  Ну, не буду, не буду. Правда, не буду. Лучше я Леру буду называть тётей.
– Вот и зови Валерку тётей, а меня не стоит. Я молодая.
– Так вы ровесницы, Сонь.
– Всё равно я молодая.

Музыка всё громче, и громче и вот уже расслышала слова песни.

«Я готов целовать песок, по которому ты ходила».

Толпа, все танцуют, кто во, что горазд. И вдруг она увидела вновь высокого атлета в белом костюме с той же девушкой.
Сердце защемило, её маленькое сердечко заплакало.

«Как? Почему? Он же мой! Я, что опоздала родиться? Опоздала!»

А они уже подходили к ним, а она ничего не слышала, что говорили, что отвечала старшая сестра и тётя. Зато увидела, как он взглянул на неё и удивлённо поднял бровь, спросил.
–  Воробышек!? Что ты здесь делаешь? –  Услышала, как он обратился к сестре. – Что делает здесь ребёнок?

Больше она ничего не услышала, лишь звенело в ушах, «ребёнок».
Мир померк у неё в глазах, раздвоился. «Он назвал меня ребёнок».

Видела, как сестра увлекла его в танец. Пришедшую с ним девушку увлёк кто-то другой, но на сердце всё равно было тяжело. Соня тоже ушла танцевать со своим парнем, а она осталась одна. Одна!
Все вокруг танцуют, и она смотрела как Майя, её сестра танцевала с ним, с её любимым. А в сердце больно было.

«Почему? Почему она меня опередила? Ведь я должна была родиться вперёд неё.
А почему она?
Ты обманула меня. – Кричала я ей, молча. – А ещё сестра называется. Меня все обманули. Обманули! Опоздала родиться»

Чуть постояв, на слабых ногах от обиды, и чтобы не разрыдаться,  тоже стала производить танцевальные движения.

Танцевать она любила тетушки, и сестра старшая научили. И вскоре вошла в раж, танцевала и ничего не замечала.
Что танцевала, не знает, всё воспроизводилось само.
Сознание как будто всё отключило. Даже не заметила, что круг освободился, и вся публика в восклицаниях,

–  Давай! Давай! Вот даёт девчонка! Неслось из толпы.

В свои двенадцать лет она смотрелась старше, на все пятнадцать лет, а то шестнадцать лет ей давали. И отец строго следил за ней, зная её любопытство во всём. Но сейчас она в гостях у бабушки и тётушек, и она расслабилась, дала выход своей обиде через танец.

«Мол, вот смотри, я не хуже сестры. И что ты там прилип к ней?

Её окружили взрослые парни, танцуя вокруг неё. Каждый тянул к ней руки, они хватали её. Сознание возвращало её в явь, и ей становилось страшно, но вдруг кто-то схватил её за ворот курточки и легко закинул за себя, заслонил. Она ещё продолжала танцевать, и услышала.

–  Это девушка со мной. Прочь. – И подхватил её по талии, легко перекинул себе на плечо, понёс с танцплощадки.
–  Юра! –  Кричала сестра. – Ты куда её?
–  Домой препровожу. Нечего ей здесь делать. Зачем взяла с собой? Ты посмотри, слюней-то сколько испустило.

А она обалдевшая, от того, что он держит её в своих руках. Ну и пусть не в объятиях, пусть, словно куль на плече, всё равно же, на его плече.
И она изловчилась, и обняла его за шею рукой, и лицом приникла к его шее.

Что она почувствовала внутри себя, она не знала, как объяснить.

Восторг, полный восторг в сердце, сердце так стучало и бухало, но что-то тёмное, тяжёлое вклинивалось, старалось разъединить их. Она слышала свой крик, а он тихо с нежностью успокаивал её.

Фонтан воды вновь обрушился, увлекая её в омут, протащило по дну, и вновь выбросило на поверхность. Её или сознание?
Не осознавала, почему она в воде. Но успела схватить его руку.
Ольга крепко держала его за руку и мелькнуло в мыслях.

«Ни за что не отпущу».

Ты его любишь? –  Кто-то спросил её внутри неё. – Любишь, любишь.
Кричит  сердце.

Люблю. Шептала она, очень люблю так, что сердцу больно. Люблю.

Она чувствовала его всеми своими клеточками. Чувствовала его руки, видела себя в его руках, свою голову на плече, а он прижимал её к своей груди.

«Держись воробышек, ещё немного»

А сердце пело, и кто-то в нём произнёс. –

«Огненной птицей из пепла возрождается вновь, чистая и нежная ваша любовь. Он без ума от тебя, за тебя свою жизнь отдаст. Но не страшат вас невзгоды, вы ровно прошли. Этот миг запомни, счастье он сулит».

А кто это сказал, не понятно ей, но от этого ей стало так приятно.
Она ликовала, что даже не почувствовала боль, какая-то ветка хлестнула её по щеке, не сильно, но чувствительно, но из блаженства её это не вывело.
Лишь фонтан воды лился и лился, а она внутри фонтана, внутри потока воды.

Потом ей стало холодно, очень холодно. Холодно ей было давно, согревало её его присутствие. Чувствовала, как он надевал на неё какую-то одежду.

«Но к чему она в воде?»  Подумала она, а как почувствовала его торс, упругие жёсткие мышцы, она прижалась щекой с наслаждением.
Но холод не давал ей насладиться его присутствием.
Ей стало не выносимо холодно,  озноб пронизал её так, что дрожало всё тело.
И внутри   был танец, танец озноба и со степом зубов.
Зубы яростно отстукивали чечётку, что сильно отдавалось в голове болью.
А он разжал руки и услышала его голос.

– Она вся промокла и замерзла, переодеть надо. Сегодня, погода отчего-то раскапризничалось, фонтаном льётся вода, что с неба, что с земли брызжет.

А она чувствовала, её раздевали, чувствовала его руки на своём теле, но отчего-то ей радости не доставляло, наоборот, он слишком больно гладил её.

–  Больно. –  Прошептала она.
–  Раз больно, значит отойдёт. –  Сквозь пелену шума услышала Ольга.
– Кто отойдёт? Куда отойдёт?

Она открыла глаза, всё было, как в тумане. Вновь какая-то толпа, и все на одно лицо. Казалось все пространство заполнено толпой. Что-то говорили, чем-то её поил какой-то старик.

–  А куда делся он? Где он? Любимый? –  Спросила она и вновь закрыла глаза. И услышала.
–  Ну, вот теперь она будет спать. Грелку надо. Укройте её ещё теплее, полностью закутайте, грелка где? Богдан?

И она почувствовала, как её ноги приподняли и положили на что-то теплое и тёплым накрыли. Руками своими она произвела движения в воздухе, ища его руку, нашла, прижала к щеке своей, осознала, что это его рука, и уснула.

Ольга просыпалась медленно.
Вначале проснулось сознание, сквозь закрытые веки она ощущала яркий свет, солнечный луч.

– Здравствуй солнышко! Солнышко, соверши чудо, солнышко.
Тихо произнесла Ольга, не открывая глаз, как всегда при пробуждении по утрам находясь дома в своей постели.
И сейчас она старалась в блаженстве почувствовать лучи солнца, но лучи не касались её лица.

«Почему? – Спросила мысленно она себя. – Я так долго спала?»

И медленно, медленно поднимала веки, привыкая к яркому свету. Свет был кругом, белые стены, белый потолок всё пронизано светом. И не слышно никакого шума, ни шума трамвая, что под окнами грохотал всегда в час её пробуждения. Никакого другого шума, кроме пения птиц, откуда они доносились, не ведала и не вникала.

– Я, что в больнице? – Удивлённо произнесла она. – Как я попала туда?

Но не слышно, ни больничного шума, ни городского шума, наоборот, пение птиц звучало ещё сильнее и ещё какие-то звуки не разобрать, толи шум деревьев, толи листья шумели, стучали брызгами какими-то. Она повернула голову, осмотрелась и определила.
Нет, это не больничная палата, это комната, жилая комната.

Напротив неё стоял диван,  далее огромный шкаф и повидимо старинный. И над ним и вокруг него стеллажи с книгами. Далее письменный стол возле окна. И кресло, такое большое, что в него можно поместиться полностью с ногами и ещё место останется.

– Это где я? – Произнесла вопрос, но тоже не получила на него ответ. Интересно.   

И повернула голову, увидела ещё окно,  чуть дальше, женский туалетный столик с зеркалом, или очень старинный или сделано под старину. И вновь такое большое кресло под окном. Окно было открытым, и вот оттуда доносился шум,  и пение птиц, и шелест листвы, и брызги слетали с деревьев, стучали о стекло раскрытых створок окна. Тянуло испарением влаги, теплой, знакомой с детства, когда бывала в деревне, и после дождя наступало жаркое тепло. И этот сладкий аромат, аромат леса после дождя.

– Я что в лесу? Где я?

Она хотела сесть, но тело слабое, не слушалось, вроде руки, ноги шевелились, но подняться было тяжело. Без сил опустилась на подушку, закрыв глаза, стала вспоминать. Что последнее она запомнила от прошедшего дня?
Так это, как её уговаривала тётушка пойти с ней на выставку.

– Так, это я помню. – Произнесла она. – Я пошла, помню, помню, стояла в зале рассматривала картины. С кем-то разговаривала. Картина. Точно картина, картина «Путь домой», она меня тянула. Потом глаза, синий взгляд, почему-то запали эти глаза мне. –
Ольга лежала и пыталась вспомнить. Вспомнила его взгляд.

Почему он смотрел на неё удивлённо? А может потому, что я угадала название картины?

Ольга молчала, мысли остановились, затем они вновь зароились.

Нет, – помыслила Ольга. – Взгляд его был удивлённым раньше, ещё о картине не разговаривали. И даже, как мне тогда показалось, чуть растерянным.

Что же случилось? И где я? Ещё слышала какой-то крик. Какой?
А какой не вспоминается. И где Лера?
Ведь мы должны быть вместе. Надо встать. Вставай! – Приказала она себе и откинула одеяло, а под ним она обнаружила себя нагой.

– Ох, ты! – Испуганно произнесла она. – Это что?
Спросила себя или пространство, и вновь быстро накрылась одеялом.

Эй! – Крикнула она. – Кто-нибудь есть? Лера! Эй! Отзовитесь кто-нибудь.

Она осмотрелась, недалеко от кровати стоял стул и на нём аккуратно сложена её одежда, трусики, бюстгальтер, а платье повешено на спинке стула, но платье не её. Белье было её, а платье – нет. – Странно, а моё где?

Она с трудом поднялась, заворачиваясь в одеяло, потянулась к стулу, взяла бельё. Всё чистое стиранное пахло приятно, но не стиральным порошком или мылом, а лесом. Аромат живой травы.

Интересно! Кто меня раздел? Что-то ничего больше не вспоминается. Что же придётся надеть платье, то, какое есть.

Взяв его в руки, ощутила мягкий натуральный шёлк, как когда-то давно были такие платья у мамы. Старинный натуральный розовый шёлк. Но это платье было ещё с красивой вышивкой на груди, на рукавчиках и на кармашках вышиты цветочки, как бы вензель монограмма из трёх буков, в этом красивом цветке.

Надев платье, нежась в состоянии благости, от того, как шёлк скользил по телу. Затем поправила и застелила постель, машинально разгладив все складки морщинки на одеяле, или же это плед, не обратив внимания, стала искать свои туфли.
Поискала туфли, не нашла, вышла босиком из комнаты. Осторожно шла, и осматривалась.

– Эй! – Не громко, но достаточно, чтобы было слышно в другой комнате, произнесла она, но никто не ответил.
Комната, в которую она вошла, оказалась просторным коридором с несколькими дверями с большим окном и лестницей на второй этаж.
Открыв первую дверь, к которой потянулась рука, и оказалась в просторной кухне, в современном стиле, но даже с русской печью в углу.
Здесь вкусно пахло едой. Но есть не хотелось, а вот пить, да.

В кувшине стояла вода, она с удовольствием выпила целый стакан.


Стакан был красиво рифлёный и с такой же монограммой, как на платье, которое, что только надела. Ольгу заинтересовал вензель, как будто семейная монограмма из трёх букв, но осознать ничего не смогла. Чей это герб или что это, не знала.
Да и в гербах она не сильна. Ни к чему ей было это.

На кухне было солнечно, и всё блистало чистотой. Большая двухстворчатая полностью стеклянная дверь вместо окна, была раскрыта на обе створки, заглянув в раскрытую дверь, увидела веранду, со всеми раскрытыми окнами настежь в сад. Осматривать её не стала, а повернулась и вышла из кухни в дверь, в которую вошла.
Прошлась по коридору, интуитивно толкнула дверь возле лестницы и вышла.
Это оказался ещё коридор с дверями, одна дверь была, как и на кухне, полностью стеклянной, и она была  открыта и в неё светил дневной свет.

– Ага, вот и выход. – Ещё на кухне Ольга, попив воды, почувствовала прилив сил. Слабость в теле ещё была, но её уже заинтересовал мир и то, куда она попала.
И ей захотелось узнать, что это за место.
– И это уже был явно не бред и не сон. –

Прошептала она и вышла из дома. Но не совсем, из дома-то она вышла, но оказалась на веранде, где была летняя мебель для отдыха, большой стол и дальше увидела мольберт.

Где же всё же я? Куда попала? И почему никого нет? Странно.
Спустившись по ступенькам, оказалась в цветущем саду. Сад окружал лес.
Лес или парк? – Спросила Ольга. Кого спросила?
Да просто спросила. Восхищаясь увиденной картиной сада. Цветы, цветы и цветущие кусты везде, дорожки, тропинки, покрытые травой, расходились в разные стороны от дома.
Ох, вот это да! Я, что в раю?

Она вновь осмотрелась и никого не увидела. Возле одного куста в тени, она увидела срезанные цветы, стоящие в большом ведре. Отчего-то у неё на сердце произвелось не объяснимое, как давно такое уже было. Ей стало больно, она почувствовала боль цветов. В мыслях пробивалось какое-то знание или воспоминание. Что-то связано с цветами. Увидела себя, как она гладила цветы, разговаривала с ними. И не задумываясь, произнесла.

– Вам больно? Розочки, лилии, хризантемы? –
Спросила она срезанные цветы. Их было много и названия разные. –
Как вам уменьшить боль? Ваша боль отдалась в моём сердце. Вас что срезали без вашего согласия?

Она провела рукой по нежным лепесткам сверху и продолжила.
Красивые, вы будите радовать сердца людей, издавать аромат для них. Украшать по всей вероятности дом людей. Вас ведь приготовили для этого?
И она почувствовала возникновение радости в пространстве и услышала отзыв, срезанный цветов, ему вторили и живущие на кустах.

– Богиня, ты прекрасна! –
Услышала она многоголосый хор. Ольга оглянулась никого небыло.

– Это кто сказал? – Спросила она.
Это вы цветы? Вы говорите? А я, что, слышать стала природу? Удивительно. Но я не богиня, я просто человек. Мне бы узнать, где я. И как в этот рай попала. Никого не вижу, кроме цветов и деревьев.

Не осознавая для чего и почему, Ольга стала собирать букет. Подбирая цветы по цвету и гармонии друг другу, разные виды.
Эх, сюда бы ещё сиреневого цвета добавить, такое сиреневое кружево.
И услышала.

– Меня, меня добавь.
– Кто это?
– Я, дельфиниум.
– Нет, не могу срезать. Срезанные цветы, я соберу в букет, а срезать не могу.

– Проснулась? Девица, красавица, голубка ясная? Гостьюшка наша долгожданная. Здравия тебе и благости в добром солнечном утре.

Услышала она, оглянулась, увидела, к ней подходил мужчина, в руках он нёс срезанные сиреневые дельфиниумы.
Сколько лет ему, не определить.

Может шестьдесят, может быть меньше, а может и больше, сто или даже больше, дело не в возрасте, Ольга почувствовала его мудрость, его лёгкость в сердце, в нём светило солнце. Создалось впечатление, что весь мир находился в его сердце и свободно парил там. Здесь и звёзды планеты, вся вселенная, и главное солнечный исток любви и принятия.

–  Ух, ты! Оооо! –
Удивлённо восторженно произнесла Ольга, как увидела всё в нём.
И продолжила. –
Доброе утро.  Правда я не знаю утро или уже день, солнце вроде не так уж и высоко.
–  Утро, и ещё раннее, можно было, и поспать ещё. Но раз проснулась, значит выздоровела.

–  А я разве болела? Вроде здоровая была вчера ещё. Правда, сон какой-то снился сумбурный. И я не знаю, где я нахожусь. И как попала к вам. Вы не скажите? Вчера вообще у меня день был какой-то, как бы это сказать, что-то, как-то, наперекосяк. Ничего сама не могла понять.

–  Вчера? –  Спросил он, улыбаясь яркой улыбкой.
–  Да, вчера, как пошла с тётей на выставку с неохотой, так всё наперекосяк и получилось. Не хотелось идти, но пошла. Упросила она меня.
–  А что ещё ты помнишь, голубка ясная?
– Что? Зал с картинами, а потом этот странный сон, и что-то смутное, даже не могу сказать, что снилось.
– Картины, это было в действительности у тебя. А ещё, что ничего не помнишь? Совсем, совсем?

Ольга с удивлением смотрела на стоящего перед ней человека, она покачала головой давая понять, нет, ничего не помню и, не осознавая почему, взяла один цветок дельфиниума из его рук, и вложила в середину букета, что создавала и держала в руках. Произнесла.
–  Вот теперь букет завершён.

– Дед! – Услышала она. –  Готовы цветы? Надо ехать.

К ним подходил уже молодой мужчина, и он чем-то походил на этого деда. Или кто он там, но глаза были другими.

–  Готово Славий, готово. Можешь забирать. Здесь уже есть готовые букеты.
Ответил дед и ласково улыбался Ольге.

Ольга смотрела в глаза Славия, глаза были похожими на глаза того человека, что видела вчера на выставке, похожие но не они. Но сам он как-то был знакомым. Кого-то напоминал. Может, просто встречались где, мало ли где люди могут столкнуться.

– Юрий звонил, спрашивал, как наша гостья. Вижу всё хорошо с ней. Я ему ещё тот день сказал, горячка спала. Но он волнуется.
– Когда он сам прибудет?
–  Может быть, сегодня и прибудет. Дела там заканчивает.
–  Добре. – Ответил дед.

– Скажите мне, пожалуйста, вы говорите, тот день. Как понять? И гостья это я? Вы обо мне? – Спросила Ольга.
– Да. О вас.
– Но, как? Тот день это когда?
– Тот день? – Улыбнулся Славий. – Это для нас, три дня назад.
– Как три дня назад? Я же помню, вчера, была на выставке.
– На выставке вы были милая девушка. – Улыбнулся Славий.
Были, но восемь дней назад.

– Как? – Удивлённо спросила Ольга. – Восемь дней? Как же так? Ничего не помню. Почему восемь дней? – Потерянно спросила Ольга.

– Немудрено, в стрессе и попала под такой ливень, здесь и повидавшие жестокие испытания и то бы свалился в горячке. – Произнёс дед.
Имя-то своё помнишь?

– Конечно, помню, Ольга я, не помню только, что было, после, как увидела картину. Мне бы домой вернуться. Как попасть мне домой?

– Рано ещё тебе домой, восстанавливайся, на ногах ещё еле стоишь.
– Вы не волнуйтесь Ольга, Валерия знает, где вы. Данила ей сказал.
– Данила, это кто?
– Данила, дядя наш, а Валерия его любимая. Вы ещё не знакомы с ним?

– Ах, да, да, вспомнила. Лера меня пригласила на выставку, чтобы с ним познакомить меня. Ещё говорила о племянниках. Но отчего-то не получилось знакомства. А вы значит племянник?

«Этот что ли интеллект? О котором тётя говорила. Но не нахожу в нём живописца. Может, он в чем-то другом интеллектуален?
Хорош собой, ничего не скажешь, но уж явно молод для неё.
Хотя в жизни всё бывает. Внутренне рассматривать не хочу, но видно он чист.
И уж точно не для тёти.
Ладно, потом время будет, посмотрю её любимого, раз уж она просила. Так уж хочется тёте родить себе ребёночка, и пусть рожает».

Подумала Ольга, и она чувствовала человек, которого назвал этот молодой человек, дедом её сканирует. И ей стало неприятно, и повидимо он это почувствовал, и он улыбнулся, а у неё от его улыбки на сердце стало легко.

– Познакомитесь, вот ваше состояние поправится, и они свои дела закончат, и приедут. Какие вы букеты красивые составили. Вы флорист?

– Я? Нет, что вы. Я психолог, не просто психолог, а метапсихолог. Откуда мне эти знания пришли, не знаю. Немного училась, пока саму вытаскивали из топи, а потом откуда-то мои знания проявились, что мой учитель удивлялся. Отчего-то стала оправдываться Ольга, или же так старалась защитить себя.

– Мы знаем, что такое метапсихология. Красивые букеты у вас, может быть, и из остальных составите? Пожалуйста. – Произнёс Славий.

– Да. Можно составить. Мне не трудно это сделать, если сумею. Я этим не занималась, так для себя составляла букеты. Это здесь, отчего-то руки сами потянулись к цветам, вероятно детство вспомнили.

– Цветы чувствуют руки богини. – Произнёс дед.

– Скажите тоже. Я обычная и даже заторможенная по жизни, долго была отключенной от всей жизни. Просто родители занимались цветами, оранжерея у нас большая была, магазин цветочный. А мама была флорист хороший.
А вот сюда бы веточку аспарагуса. У вас есть он? Или берграс, или пампас какой-либо, синеголовник. Что есть у вас?

– Есть, есть и такое есть. Дед срежь и принеси, я емкость принесу.
Вот повезло мне сегодня, так повезло. Даже не знаю на первом этаже выставить в магазине флористики или же на втором рядом с картинами.
Интересные композиции у вас получаются. – Вновь произнёс Славий, забирая готовые букеты, и осторожно укладывал для транспортировки.
Я учился, но такой красоты даже учителя мои не создавали.

– Я и говорю, цветочную богиню чувствуют цветы. – Улыбался дед.

– Вы мне льстите. Не ведомо мне, почему, но чувствую, льстите.
Произнесла Ольга и серьёзно без улыбки посмотрела в глаза ему.
Мысленно подумала,

«Что-то им от меня надо, а вот, что не могу ещё осилить, познать»

И вновь почувствовала, что её мысли прочли. Или дед, или даже оба. Но она промолчала, молчали и они.
Вскоре Славий забрал цветы и уехал, а Ольга спросила разрешения.

– Прогуляться по саду можно?
– Отчего же нельзя, можно. А завтракать не хочешь?
– Нет, я не голодна. Совсем не хочется.

– Тогда прогуляйся, прогуляйся, за садом есть река, и лес.  Далеко не заходи, хотя Альфа с Амуром или Кузя найдут тебя, не надут заблудиться. Так, что здесь уже не потеряетесь.
– Амур, Альфа  и Кузя, это кто?

– Наши собаки. Их не стоит бояться, они ласковые и любвеобильные. А вон наш Кузя бежит, где-то здесь значит и Амур с Альфой гуляют.
Указал в сторону, и Ольга увидела лохматого лопоухого пса черно-белового и чуть коричневатого в лапах, окраса.

Бежал и огромные уши у него крутились, как пропеллеры вперёд. Бежал, но ещё оставалось метров пять до места, где стояла Ольга, как он лёг на траву передними лапами, вытянув голову вперёд, чуть наклонив набок, и словно в воде плыл, плыл по траве. Высунув язык, подползал к Ольге, прошёлся ползком вокруг неё несколько кругов, затем положил голову на её ступни.
Ольга не успела, и испугаться, как он облизал её ноги. И с такой преданностью смотрел ей в глаза, высунув язык.

– Вот, видите, Кузя признал тебя, как хозяйку. Он у нас добродушный пёс. У него пары нет здесь, бегает в деревню. Вероятно, и радостным стал от встречи со своей любимой. – Смеялся дед.

– А вас, как зовут? Мы не познакомились.

– Зови меня, голубушка, дедушкой Егором. Я ведь действительно дедушка. Со мной внуки живут и правнуки. У нас здесь мужское царство. Данил, Лев в городе живут, здесь бывают наездами. Богдаша чаще дома бывает. Славий и Юрий почти постоянно.

– Они ведь взрослые у вас, но повидимо не женаты? Отчего?

– Нет, вот Данилка, кажись, собрался жениться, как я понял на твоей тёте. Пока мне её не представлял. Ждём-с ещё.
А так женщин здесь не видели, с тех пор, как погибла внучка десять лет назад, вместе с родителями, так вот теперь одни. –
Дед смотрел Ольге в глаза, пристальным взглядом, что Ольге отчего-то стало не по себе. Что-то сердце заныло до сжатия в боли.  И в голове завертелась мысль.

«Я и в этом виновата?»

– Это её платье я надела? Я не хотела, но почему-то не оказалось моего платья. Оно где? – С печалью спросила Ольга.

– Оно стало такое невзрачное, что лучше на него и не смотреть. Выбросили.
Не понравилось Верочкино?
Так можно позвонить домой, твоей тёте, Славий  или Данила привезут.

– Я не знаю. Наверное, нужно позвонить. Да, надо обязательно позвонить, как-то неудобно в чужих вещах ходить. И домой ехать в чем-то надо. А телефон? У вас есть здесь телефон?

– А как же, мы всё-таки живём в современном мире, я позвоню внукам, они передадут и привезут.

– А тётя? Тётя Лера, когда я увижу её?

– Увидишь, увидишь, голубка ясная. Мне сказали, она занята, но она знает, где ты и уверена, что с тобой всё в порядке. А страхи твои ей не стоит знать в это ответственное для неё время.

– Ах, да, да, у неё в салоне показ будет. И я обещала её поддержать, а сама….
И что со мной приключилось?

– Вспомнишь ещё, не торопись, не стоит перегружать мозг воспоминаниями, лучше отдыхай. Пусть радостью наполнится твоё сердечко.

Дед протянул руку и погладил её по голове, чуть взъерошил ей волосы. Они рассыпались по плечам.
И от этого его движения, ей действительно стало радостно. Как давно её никто не гладил по голове.

«Как давно это было, то беспечное время, в другой жизни. Да совсем другая жизнь была, радостная солнечная, рядом с папой, мамой. Как давно это было. Майечка сестрёнка, Сонечка младшая тётушка. Впервые вспомнила о них, целых десять лет старалась забыть, а сейчас вот вспомнила. И удивительно на душе легко стало. Раньше так тяжело было вспоминать. А сейчас, как ветром всё сдуло».

– Успокойся, жизнь продолжается. Ты ни в чём не виновата, больше не вини себя.
А уж  в уходе родителей и сестры с тётей, ты и вовсе не причём.
Так было и прошло, жизнь продолжается. Твоя жизнь разворачивается в данный момент, и будет  солнечной и радостной. –
Ответил дед на её мысли, а Ольга кивнула, головой и вновь спросила.

– Так прогуляюсь?

–  Гуляй, голубка, гуляй. Кузя! Охранять, чтобы не потерялась.

Ольга пошла вглубь сада, за ней с радостным скулежом помчался Кузя, наворачивая круги вокруг неё, а затем рванул вперёд. Его уши вновь закружились словно пропеллеры, что рассмешило Ольгу.
Она захохотала, почувствовала, как вместе со смехом у неё ещё что-то ушло из сердца, словно птица чёрная вылетела и освободила её сердце для радости.

И с удовольствием побежала догонять Кузю. Ощущение мягкой травы голыми  стопами ног, ей показалось невообразимо чудесно.
Толи в сердце совершился переворот, толи почувствовала непосредственно землю, её энергии, толи всё разом, но в сердце возникло ликование, восторг.

И теперь уже и платье её не смущало, оно ей нравилось. Нежно розовое, с вышивкой яркими розовыми нитками с позолотой, длинная широкая воздушная юбка. Оно обнимало её и дарило радость.

Пробежав немного и в глазах её, появилась Верочка, такая, какой видела её улыбающейся и радостной, когда ещё и не знала о том, что она сестра Юрия.

Да и имя его в то время не знала, лишь ревностью изводилась. И вот она радостно смотрит на Ольгу и Ольга ясно услышала.

«Ты молодец! Живи в радости. Счастья тебе сестрёнка».

Ольга остановилась, видение пропало, а она увидела луг весь в природных цветах среди травы.
–  Ох, какая красота! –  Произнесла Ольга и замерла в восторге.

                *******************

А в студии выставка картин продолжала работать.
Посещение не убавлялось, залы не пустовали.  Приходили, смотрели, высказывали своё мнение, кому и что нравилось Кому-то просто нравилось, кто был в восхищении.
Часто стояли возле картины «Путь домой»
Возле картины «Крик души» тоже останавливались, но меньше, и Юрий заметил, народ а было меньше, но дольше разглядывали.
Видно проникало в душу, в сердце им.

«Значит, запечатлённое на картине, что-то такое похожее происходило и с их душами». – Думал Юрий.

Постепенно картины продавались. Но Юрий подумав, и сделал свои выводы, полотна  «Путь домой» и «Крик души» решил снять.

Убрать подальше от любопытных глаз, не хотелось уже, чтобы даже братья смотрели его «шедевр», а не только посторонние люди.
Дед оценил их, назвав мировым шедевром.
Дед ценитель живописи, и здесь он сказал, «Ты развернул сердце. Душа распахнулась. Юра, но как бы кое-кому не вышло боком».

И как в воду смотрел. Нежданно, негаданно воробышек появилась.

«Но ты ведь и ждал её. Всю жизнь ждал, ждал и надеялся на встречу. – Неслось ему из глубины сердца.  Ты знал, где она, но не осмеливался с ней встретиться, пока Данила не стал действовать. Хотя вот таким методом, привести её в студию и показать картины, но ты и здесь был бездейственным.
С твоей бородой она тебя не узнала, но ты-то видел её и ждал. Не отрицай себе же. Ждал. Сознайся себе –  ждал».

Ждал. –  Ответил он сам себе. Но кто я стал? А она цветущая…, и не таким же манером создать встречу, как получилось с ней. А как получилось?
А вот так, так и получилось.
И договорить не смог, вновь почувствовал её аромат, её внутренний аромат той девочки, и это проявилось мощно, что он застонал.
Унося из зала картины, встретился с братьями. Братья Лев и Славий.

– Юра, почему ты снял картины с выставки? – С удивлением спросили.
Они уже  проданы. Зачем?
– Лёвушка, картины мои, и я их покупаю у самого себя, и не желаю, что бы они достались ещё кому либо. Здесь моё сердце и её.
– Что цель достигнута?
– Достигнута, даже с переливами. Бедная девочка, только бы выздоровела. Слав, как она там? Ты видел её?

– Видел, видел, не волнуйся. Сегодня она уже вышла в сад, правда, худенькой стала. Была стройненькой, а сейчас одни глаза, глаза огромные, а так в норме.
Вы посмотрите, какие она букеты составила. Дед срезал цветы, они оставались в растворе, пока мы подошли почти все букеты были готовы. Тоже шедевры. А?
Произнес Славий, показывая на цветы. –
Сейчас расставим, большую часть в зале магазина цветов поставил, а эти остальные здесь. Не думал я, что вместе с живописью и флористика у нас продастся, вроде бы для красоты поставили. А здесь, что произошло! Интересно.

– А о своём магазине она так и не узнала? – Спросил Юрий.
– Нет, и не интересовалась никогда. С тех пор, как Валерия всё её наследство оформила на неё, и передала Даниле и мне управлять. Этим они больше не интересовались. Валерия занята своим делом, и Ольгу старалась не дёргать, а, по словам Валерии, она не интересуется ничем, кроме детдомовских детей да непосредственно психологией.
Всё же капитал ей мы приличный скопили, только ещё не знаем, как ей это преподнести. Ты появился, дальше сам думай, как быть.

– Юра, «Путь домой» оплачен полностью, а за «Крик души» аванс приличный. – Продолжил Лев.
– Значит верну. Ответь им, что автор раздумал продавать. И всё. А букеты действительно красивые, шикарные.

И перед глазами Юрия предстала картина, личико юной очаровашки. Всё в цветочной пыльце, и опускались, и поднимались ресницы с налипшей на них пыльцой. Это вызвало у него внутренний стон.

Он ушёл и занялся упаковкой своих картин, чтобы Славий их увёз домой. Сам ещё показываться дома, отчего-то не осмеливался.
Когда осмелюсь, взглянуть ей в глаза? Сам ответить себе не могу.
А как хочется смотреть её голубые глазки, в майское небо.

Упаковал картины, сел в кресло, а в глазах так и стояла юная девочка, и не отмахнуться, а он и не хотел отмахиваться. Воспоминание сами пришли, он погрузился в них.

                ***
Решил порыбачить, проснувшись на заре, быстро собрался и вот  уже на реке, благо от нашего сада протекает не далеко. Разложил все принадлежности, закинув удочки, стал ждать, хотелось со спиннингом, но сейчас отчего-то взял простые удочки.
И уже достаточно наловил рыбы, но отчего-то сижу и жду. А чего жду? Сам не знаю. Послышалось напев какой-то мелодии.

И подумал. – Верунька, что ли проснулась? Так рано? Она же соня, любит спать. С пелёнок так бы и спала, но и голос не Верочкин.

Поднялся, пошёл на голос, и вскоре увидел очарование. Вовсе не Верунька, та спит и видит сны, здесь другое очарование.

Девушка, не высокого росточка, стройненькая, тоненькая, а может ещё и девочка, ходила по полянке, что уже за нашим садом, ближе к лесу, ходила и ласкала цветы, напевая про чистое голубое небо, о солнце, как склонились цветы ему в поклоне.

Что-то с нежностью тихо, не разобрать, говорила цветку, держа его бутон в своих руках, наклонилась прямо, чуть ли лицом не утопала в цветке. А вокруг всё тянулось к ней.

Такое я видел впервые. Природа, как бы замерла пред ней. Как будто богиня спустилась с небес. Дед наш кудесник, а эта очаровашка действительно прям богиня.

Ох, ты! Действительно так. – Мелькает энергетический уровень, и там кланяются ей цветы, здесь и то выражено. А тааам, ох!

Да, уж, солнцу или не солнцу, а тебе они точно кланяются. Интересно, интересно, кто она и откуда в столь ранний час в нашем лесу? До деревни от нас, километра полтора. Неужель оттуда такая краса?
Не знаю, не видел такое очарование.
Деревушка маленькая, ничего в ней нет, кроме, как небольшого продуктового магазинчика. Там из чужих только у Неверовых. Приехали гости из города. С одной гостьей, не менее очаровательнее этой крошки, я уже знаком, понравилась, не прочь продолжить знакомство.
Но от этой очаровашки исходило что-то такое, непонятно, что в моём сердце запело.

Что-то с лёгкостью проникало в меня, до боли родная энергия, от которой у меня звенело и в сердце, и в голове.
В крови заструилось жидкое пламя, разгоняя сердце до неимоверной скорости.
И я понятия не имею, как жил до сих пор без этой очаровашки.  Мне показалось, что ещё несколько минут я и не жил, а так, существовал.
Только вот сейчас моя жизнь начала проявляться, как возникла она.
Подойти, познакомиться?

Нет, нет, не пугай девочку, пусть природа насладится ею. Эх, жаль, нет с собой даже блокнота. Зарисовать бы её в этих цветах, в этой идиллии.

Моё сердце рвалось к ней, а здесь мой слух уловил звон колокольчика на удочке, и я пригнулся за куст, и во время, девушка повернулась лицом ко мне.
Быстро ретировался на берег к своим удочкам. Снял рыбу, вновь закинул и сижу в ожидании, но не рыбы, а её, этой очаровашки.
Почему-то был уверен, она появится здесь.

Прям осязал её так, что по спине прошлись энергии вверх, вниз, и холодок погнал толпу мурашек, и они наперегонки  побежали вдоль позвоночника.

И действительно послышались лёгкие шаги и её дыхание, и аромат цветов с луга.
Она пропитана цветами, и теперь аромат распространялся здесь, заглушая запах рыбы и реки.
Не оглядываюсь, уже знаю, всё её лицо покрыто пыльцой всех цветов, что растут на лугу. Чувствую, её красивые губки в пыльце, вероятно, перецеловала все цветы. Показалось, что и её реснички в пыльце.

Она стояла и молчала, молчал и я, и не оглядывался, сделал вид, что занят и увлечён рыбалкой. То и дело трогал удочки, как в нетерпении, хотя было это безнадобности. Всё же я не выдержал и оглянулся.

–  Доброе утро. – Прозвенел её голосочек.

Подле меня стояла маленькая хрупкая девушка, совсем ещё ребёнок, а уж по сравнению со мной, совсем малышка. Вся такая светлая, невинная.

Это же, сколько ей лет!?

Глаза чистые, словно синь майского безоблачного неба. На ресничках действительно была пыльца. И носик и губки и щёчки в пыльце, и от этого она становилась всё более очаровательной.

В моём лексиконе моментально закончились слова, что и сказать, как я был очарован ею. Уже понял, она младшая сестра Майи. Говорила же мне Майя, что приехала с сестрой. Очень похожа на неё, лишь в глазах различие.
У Майи серо-зелёные глаза, а у этой синь майского неба. Такие глубокие, глубокие. Посмотрел ей в глаза и утонул в этом аромате счастья.

Боже, сколько ей лет?

Я поторопился родиться? Почему?

Зазвенел колокольчик удочки, а я смотрел и смотрел в её глаза.
Она протянула руку и, указывая на воду, произнесла.

– У вас клюёт. – И рассмеялась.

А я всё же, смог оторвать свой взгляд от неё и вернуться к удочкам, она оставалась там, где стояла и мило улыбалась. Затем тихо засмеялась и произнесла, как увидела рыбу висевшей на крючке.

– Скажите, а почему ваша рыба не трепыхается? Это бутафория?

Я оглянулся, она стояла, чуть нагнувшись, облокотясь ладошками о колени и смотрела на рыбу и улыбалась.

–  С чего вы взяли, что моя рыба бутафория? –  Спросил я охриплым голосом, сам того не ожидая. «Что это с моим голосом?» И откашлялся.

– Видно. Вы, любите рыбачить, но не хотите умертвлять. Так? И поэтому бутафория? Интересно, я такого не видела ещё никогда. Как в детской игре?

– Я люблю рыбачить? Аааа. Да, люблю, но рыба эта живая.

– По-моему, она дохлая. – И очаровашка задорно рассмеялась. – У вас там никого нет под водой? Никто не сидит, не насаживает на крючок?
– В каком смысле?
– Как в фильме «Бриллиантовая рука». – Она вновь рассмеялась, а я молчал, затем она продолжила.

Ну, там Никулину, Папанов под водой цеплял рыбу на крючок. Помните? Но там они живые были, рыбки-то, трепыхались, а здесь дохляк.

– Нет. – Я рассмеялся. – Мне никто рыбу на крючок удочки не насаживает, просто я умею ловить и просить рыбку так, что ещё до того, как она попадёт ко мне в руки, её душа улетает ввысь.
– О, хо! Интересно, интересно, это как? Вы умеете разговаривать с рыбами?

– Как и вы с цветами. Вы же тоже умеете разговаривать? Вас любят цветы, вы заметили девушка?
– Любят? С чего вы взяли?
– Заметил, увидел, как они потянулись к вам.
– Как увидели? Вы что умеете видеть невидимое?

– Не совсем, просто я с раннего детства подмечал всё вокруг себя, а потом и научился просматривать вокруг себя пространство. Оно как-то само во мне развивалось.
– Ой, как интересно! А расскажите, как это просматривать?

– Вы цветочная принцесса, богиня. –
Произнёс я тогда с такой нежностью, которое выдало моё сердце.
А она смущённо улыбнулась и ответила, как бы отодвигая мою нежность. И махнула рукой.

– Ой, да ну, вас. Выдумали себе. Принцесса. Вы сейчас это сочинили?
– Нет, я видел, действительно видел воочию, и заметил
– Вы заметили? Что заметили? А где вы видели? – Задала вопрос за вопросом с детской непосредственностью.

– Да, заметил. На лугу.  И ещё мне показалось, вы не любите рвать цветы, а букеты создавать любите, но уже из срезанных, но не вами. Почему?

– Как вы догадались? Интересно. Вы же видите меня впервые.

А ему хотелось ответить ей, громко, так громко, чтобы услышал весь мир, крикнуть.

«Тебя я знаю всю жизнь, даже больше. Вечность!»

Но спросил тихо, задав тот же, вопрос.
– Почему? Скажите?
– Вам правда хочется узнать?
– Да.
– А вы расскажите, как вы разговариваете с рыбой? Расскажите. Хочется послушать.
– Я первый задал вопрос.
– Нееет, я же вначале заметила.

– А я ещё раньше вас увидел, разговаривающей с цветами на лугу.  И ещё раньше, давно, давно. Видел, как  вы разговаривали с цветами, но вы в тот раз так исчезли быстро, что я не смог вас найти. Так давно я вас видел и скучал, и искал. Я искал вас прекрасная незнакомка. Долго искал.

– Для чего? И когда вы видели меня. Вы были у нас, в папином магазине?

– Нет, не был в папином магазине, но искал, чтобы продолжить знакомство. И удивительно, вот мы встретились в этом месте. Вы, как здесь оказались?

– Я? Не знаю, гуляла. Здесь не далеко. Я приехала в гости к бабушке и тёте.
Здесь мой дом. – Она неопределенно махнула рукой, и получилось так, как будто показала везде и на реке. – От её взмаха рукой в глазах у меня засверкало белое розовое, голубое и что-то такое золотистое, словно пыльца, и спросил.

– Здесь на реке? Вы русалка?
– Можно и так сказать. – Улыбнулась очаровашка.
– А прошлый раз вы были нимфой лесной.
– Нимфой? Это игра такая? Вы всегда так знакомитесь?

– Игра? Это громко сказано, я же нашёл тебя на дороге.
– На какой дороге?

«Что за чушь я несу? – Думал я. – Всё выдумывается само собой на ходу.
Но и действительно какая-то картинка тонкого уровня мелькнула перед глазами  в моих видениях, несу её на своих руках еле живую.

Что это? Прошлое или будущее?
С дедом надо будет поговорить на эту тему. Что моё сознание мне выплёскивает?»
И продолжил, сам не осознавая.


– И мне так и не удалось разгадать ту загадку, как и почему вы оказались там, ночью на дороге, да ещё раненой. Вы не расскажите?

– Я? Где, когда? Вы возможно с кем-то меня перепутали?
Ответила она, но в её глазах загорался неподдельный интерес ко мне.
И что в её сердечке? Вот бы узнать. Читать в сердце мне ещё не подвластно, ум могу просчитать, но не сердце.

– Ты мне говорила, что не помнишь.
Не осознавая, я перешёл на «ты», руки мои дёрнулись, сжали рыбу, что чешуя прилипла к ладоням. Нагнулся, отпустил рыбу в воду, и руки ополоснул, набрал воды полные пригоршни, освежил лицо, но это не охладило меня, нет, жар добавился, словно и в реке была горячая вода.

«Боже! Что я несу? Сам не знаю, откуда всё идет у меня? Из сознания? Боже, тридцатник доходит, а оробел перед этой малышкой. Какая-то околесица сумбурная в моём мозге».

– Воробышек! – Произнёс я вслух охрипшим голосом. Во рту всё пересохло, склеилось, и вновь с трудом произнёс. – Воробышек.

– Во-ро-бы-шек? –
По слогам и каким-то радостным удивлением произнесла очаровашка. И у неё приоткрылся её красивый ротик, словно ждала поцелуя.

«Боже, сколько же ей лет?» – Простонал я мысленно.
Ответа не последовало. Спросить?

Но сам не осознавая, что я делаю, подошёл к ней вплотную, она и так была маленькая, при моих метр девяносто, да ещё стояла чуть ниже пригорка.
Подняв голову, смотрела мне в глаза, и не отводила взгляд. Её щёчки начинают алеть, с её ямочек. Такие пятнышки в этих местах, очаровательные, а глаза распахиваются, и личико её сделалось кукольное, такое трогательное. Что моё сердце затрепетало.

О чём она думает? Может, она тоже вспоминала? Может, в ней тоже торкнуло, вспоминает меня?
А я смотрю сверху вниз, на её жилку, трепещущую на шее, в углублении соединении ключиц и завис на тонких линиях ключиц.
Ничего не соображая, притянул её к себе, но до губ её не дотронулся, а своими губами собрал пыльцу с её ресничек, затем поцеловал в глаза, затем собрал, как слизал пыльцу с носа, со щёк.

Боже! Какая же она сладкая.

Девочка стояла в стопоре. Моё сознание всё же прояснилось и у меня хватило выдержки не целовать её в губы, лишь после колебания всё же провёл языком по ним, и спросил.

– Тебе сколько лет, воробышек?

Надо же, моё сознание пробило инстинкт. Подумал я, ждал ответа, прижимая её к себе всё теснее и теснее.

– Двенадцать. –
Пропело где-то у меня в груди, в складках, моей рубашки надетой нараспашку поверх тенниски. Сознание ударило меня ещё раз.

«Отпусти ребёнка». «Боже! – вскричало во мне болью. – Как?»

– Как двенадцать? – Спросил я тихо.

И с не охотой, с болью, освобождал её из своих объятий. Я-то думал, лет пятнадцать шестнадцать, и то думал, поторопился родиться, а здесь совсем ребёнок.

Она стояла и смотрела на меня чистыми глазами голубого майского неба и со слезами. Они крупными бриллиантами скатывались по щекам.
Она молчала, даже не всхлипнула. А слёзы текли и текли.
Прозрачные слёзы, в них даже отражалось солнце. И блестели, переливались радугой. Или мне так виделось, или действительно происходило так, её лицо освещалось солнцем и солнечные лучи играли на её лице и в её слезах.

Слёзы от испуга? От моей напористости взрослого мужика? Или же что-то другое? Может все же мелькают в ней воспоминания?

Я подожду, если она вспомнит, подожду, как вырастит. Только вот сейчас мне её надо отпустить. Отпустить. Отпустить!

Руки мои опустились, но так и остались стоять соединённые, телами и физическими, и энергетическими, а энергетические, как я почувствовал, слились полностью, не знаю, как она, но я чувствовал и видел.

И ни я не сделал шаг назад, и не она.
Я старался впитать её в себя, напитаться её присутствием, её ароматом. Ароматов цветов и ещё тем, что пробивалось изнутри неё, тем её бутоном распускающим, в котором идёт постепенное её созревание. Созревание моей любимой.

И оно такое сладкое, вся её внутренняя суть, сладостью доносилась до меня и я её впитывал. И мне подумалось.

Подрастет, расцветёт, будет ещё краше. А мне ждать, только не упускать её из виду. Быть всегда поблизости. Как это сделать?

Раздался всхлип, она вдохнула с силой воздух, а я очнулся и сделал шаг назад. А она стояла и всё так же смотрела удивлённо с печалью.

– Воробышек, извини, я сделал твоему сердечку больно. Извини.

А она ничего не ответила, повернулась и побежала, побежала с такой быстротой, что почти моментально пропала из виду, словно растворилась.

Прошло какое-то время, я по-прежнему встречался с её сестрой, без обязательств, и старался видеть воробышка, но только чтобы она не видела меня.
Видеть её хоть издали мне было не обходимо, это как глоток воздуха, она была для меня воздухом и всем остальным. Моей жизнью.

День был прожит зря, если я её не увижу, меркло всё. Что случилось, как быть? Я взрослый, мне почти тридцатник, а она ещё ребёнок.
Ждать, только ждать.

И прошу вселенную, сбереги её. Прошу, ветер разгони лишь тучи, но не смей любовь нам разрушить! Я же люблю её больше жизни.
Боже! Как она мне дорога.
Верю, придёт наше счастье. Не наша вина, что разница большая у нас в возрасте. Здесь не исправишь, лишь любить.

Однажды сестра Верочка уговорила поехать на танцы в соседнюю деревню, не в ту, где жила воробышек, а дальше.
И с Верочкой, и с младшим братом поехали на танцы, условились, что Майя и её тётушка, тётушка, младше её на два года. Смешно, но что в жизни не бывает.
У нас самих были дяди молодыми, Богдан и Данила, всего лишь на несколько лет старше меня.

Условились, что девушки тоже будут на танцах, но не ожидал увидеть там воробышка. Боже, как резануло мне сердце.

И она смотрела на меня с болью в сердце, теперь-то я видел.
Видел.
Она узнала меня не того, кого встретила на реке, который с чудовищным напором хотел целовать её, а наше начало. Начало! Истинное.

Мы одно целое, но родились не вовремя, хорошо хоть в этой жизни увиделись.

Сохрани нашу любовь Исток творящий,

Майя звала меня в танец, танцевал с Майей, но не сводил глаз с воробышка. И почему я не повёл в танец? Чего я боялся? Видел, она в обиде стояла возле стены. Слышал её крик, внутренний крик.

Она кричала, кричала сердцем, душой.

«Он мой, а я опоздала родиться».

И этот крик отзывался в моём сердце. Раздумывал, как уйти от сюда и увезти её и всех остальных. Вот отчего раздумывал?
Надо было сразу уходить и увести всех, хоть Верочка протестовала, танцы, танцы, танцы, а я чувствовал ведь какоё-то нарастающее волнение.
Что-то витало в пространстве неприятное. Для себя, мне было всё равно, но воробышек и Верочка, да и Славий ещё совсем юнец, пятнадцать лет.

И вдруг она стала танцевать, да так, что у меня челюсть отвисла. Я сразу понял, танцевала она для меня. И не сразу заметил, как вокруг неё образовался круг из жадных и похотливых парней.

Оставил Майю среди толпы, я бросился на защиту воробышка, и даже с какой-то грубостью схватил её за ворот тоненькой джинсовой курточки, что ворот затрещал. Забросил её вначале за себя, заслонил собой, а затем и вовсе перекинул её через плечо, понёс из зала. Майя кричала.

– Юра! Ты куда её?
– Домой препровожу. Нечего ей здесь делать. Зачем взяла с собой? Ты посмотри, слюней-то сколько испустило.

Да. Те, что окружили её, действительно исходили слюной, вероятно уже мозг их возбудился и воспалился эротическими сценами или даже хуже, извращённым порно.

Воробышек мой, девочка, несмышлёныш, зачем ты здесь?

Спрашивал, неся её на своих плечах, а она молчала, то ли от испуга, видел её испуганные глаза, перед тем взять на руки и положить на плечо.
Её рука обвила мою шею, а лицом уткнулась сзади в шею, боже, как огнём обожгло, и сразу такая благодать пронизала всё моё тело, что внутренний стон чуть не вырвался наружу. Затолкал её в машину и приказал.

Сиди я сейчас. А сам побежал в зал, там оставалась Верочка, сестра моя, чуть старше воробышка, лет на пять, тоже молоденькая дурочка, глаз да глаз за ней тоже нужен. Пока вернулся с Верочкой и со Славием, воробышка уже вытаскивали из машины, услышал её испуганный крик, кинулся защищать.
До сих пор не разобрался, что же такое получилось. Воробышка я вновь толкнул в машину, а здесь драка, завязалась.

Драка была не со мной, а эти уроды, их по-другому, и назвать нельзя, слова не идут, дрались между собой. Да не просто кулаки почесать, а настоящая драка, с поножовщиной.

И как получилось? Нечаянно или же специально задели Верочку.

А я, как только увидел сестру, опускающуюся на землю, сам не осознавал и не понимал, как включился в эту драку.
Сколько там подонков осталось лежать, пока Славий втаскивал Верочку в машину, мой мозг не осознавал.
Но тогда, точно знал, я дрался лишь кулаками. Может, кому и своротил скулу или нос сломал, но не убивал.

Как оказался нож у меня в машине, да ещё с моими отпечатками? Кто сунул мне? Так и не вспомнил. Кто его мне сунул, не смог осознать, но точно помню, дрался я кулаками, да и не было у меня такого ножа никогда и даже в доме у нас таких ножей не было.
Загадка вселенной, которую я ещё не разгадал. И разгадать надо её мне, только мне, более она никому не нужна.

А как доехали до больницы, всё остальное происходило, как в тумане, как сквозь сон, слышал голос врача.
– Мы сделали всё, что смогли,
– Как это всё? – Кричала неистово воробышек.

Всю дорогу она держала голову Верочки у себя на коленях, зажимала своей курточкой рану Верочки, и умоляла быстрее ехать в больницу.
А как быстрее после проливных дождей по полевым дорогам? Со Славкой толкали машину, пока выехали на трассу.

– Значит, не всё ещё сделали. Быстро работать, приводите в чувство.
Кричала на врача моя маленькая девочка. В ней было такое, что врач дёрнулся, повернулся и пошёл назад, в операционную. Но всё же, вскоре вернулся, и, отвернувшись, от воробышка, ответил.

«Уже невозможно, что-либо сделать».

А она не хотела верить, что Верочка больше не дышит и сердце молчит. До сих пор этот крик звенит в ушах.

«Это я виновата».
И так кричала, что врач уже её приводил в чувство.

А чуть позже, мы были там ещё в больнице, ни я, ни Славий не могли прийти ещё в себя, я держал на руках, воробышка, привезли остальных пострадавших.
От меня пострадавшие или от самих себя, а может совершенно от других лиц.

Позже Славий рассказывал, ходили слухи и даже знают, кто это сделал, но молчали. Упорно все молчали.
И на меня здесь же надели наручники. Вновь на глазах воробышка, да так грубо её оттолкнули, , что она упала, хорошо, хоть Славий её успел поймать. И вновь её крик, крик моего воробышка.

«Он не виноват, я же всё видела»

Но кто её слушал, когда все прятали глаза друг от друга. А ответить кто-то должен. Даже на похороны родителей не отпустили.

Удивительное и не постижимое порой очень болезненное происходит в мире и также произошло в наших жизнях.
Стечение обстоятельств или, как это назвать?

Мои родители и родители воробышка вместе с Майей попадают в страшную катастрофу. Как будто всех соединил кто-то в одно место.
Рухнул пролёт моста эстакады в тот момент, когда под ним находились автомобили. По стечению обстоятельств или кто-то так захотел, но наши родные оказались в этом водовороте ужаса.

Вот и думай, осознавай, отчего и почему, для чего и как?
А во мне что-то сгорело. Такое безразличие наступило, даже на вопросы следователя не отвечал, лишь думал, как мой воробышек там.

Позже, уже после суда, Славий сказал, что её больницу поместили. Думал, выдержит ли моя девочка. Одна осталась. А потом Славий рассказал, тётя есть у неё взрослая, лет 25 лет, это немного успокоило меня. Просил братьев и дядю помогать им.

Сколько лет прошло в полной разлуке, только и узнавал о ней от братьев. А позже, Данила, наш дядя, оказывается, влюбился в её тётушку.
А я с воробышком отчего-то боялся встретиться. Как она встретит меня?

Оля, Оленька, Лёлечка все эти года она стояла перед моими глазами маленькая малышка, с пыльцой на лице, солнышком освещённая и со слезами в печальных глазах.
Танец маленького воробышка , да ещё крик её в суде.

И всё же разрешили мне подержать её холодные пальчики рук, и губки вкусные, до которых смог дотронуться сквозь железную решётку.

Видел и чувствовал, как её трясло. Как содрогалось её тело и внутри и снаружи. От страха, от разлуки и от страшной смертельной действительности.

Девочка, совсем ребёнок, ей бы под материнским крылом быть, а здесь теряет всех. И меня нет рядом.

По рассказам Валерии, Данила рассказывал, она всегда молчит, улыбается только лишь детям из детдома. И ещё, когда встряхнёшь её, оживишь каким либо образом.
И вот встретил. И зачем я выставил эту картину, этот «Крик души»
Юрий вздохнул.

Ведь любить – это счастье, а что у нас получилось?

А я, как взглянул на неё, здесь в зале, сердце моё, думал, выпрыгнет, но она не узнала меня. А может, не ожидала встретить?
В первом взгляде, как встретились наши глаза, я почувствовал, её потянуло ко мне, не осознанно, но видел, потянуло.
Может, воспоминания зашевелились в тот момент?

Обрадовало меня это или нет, не успел понять. Она убежала. Но когда нашли её на дороге, осознано или не осознанно, она обнимала меня, пока нёс её до нашего дома. Что-то шептала, «люблю» вырывалось порой шептанием из её уст. Руку не хотела мою отпускать.

Так и пришлось рядом с ней быть, держать за руку, пока дед растирал её тело, и пока она успокоилась и уснула. Да я и сам не хотел уходить от неё. Но почему-то потом уже утром струсил и уехал? Вот почему?

Сам не понял, не осознал ещё. Дед смеялся надо мной, говорил.

«В любви и мудрые теряются и глупеют. Ничего выйдешь и ты из ступора».

Меня удивляет ещё один феномен.
Как она смогла преодолеть такое расстояние? От центра города, до того места, где случайно нашли её. Это ведь только от самого города сорок с лишним километров, да ещё по городу.

А ведь Валерия была уверена, что она убежала домой. Подумали, она вспомнила меня, и заволновалось, и убежала, чтобы ничего не выяснять, не объяснять.
А здесь вон оно что.
И мы поехали этой дорогой, хотя к домой ездили через деревню, так не ближе, но там асфальт, а здесь сами редко ездили. Ох, если бы не поехали?
Он посидел в молчании, и произнёс вслух.

– Нет, поехали бы, за рулём был я, а меня уже вело туда, ведь я почти проехал поворот, но вернулся, Славий ещё ворчал, что ливень начался.

Бог мой, воробышек, всё же я тебя увидел в этой серости вечера и в непроглядном ливневом дожде. Ливень такой, что показалось, вся природа взбунтовалась.

Пока принёс её в дом, мне казалось, что она и дышать перестала. В темноте по лесу, без дороги, интуитивно четыре километра напрямую получилось.
Как дед сказал, когда в чувство её приводил, растирал её тело, оживлял.

– Во вселенной и не такое может быть, а человеческий организм, он такой непредсказуемый, может быть очень выносливым.

И мозг, а его, в общем-то, понять никто не сможет, может такое выдать всем на удивление. Есть там в нём пунктик аль центрик, который напрямую связан с Истоком творящим.

И ничего удивительного здесь нет, вы-то должны понимать, душа её освобождалась от травмы. Прошла путь этот, жизнь ведь не просто так даётся в этом мире.

И девочка осознавать начала, другой ей путь уже предначертан. Здесь ей вся вселенная помогла пройти этот путь. Горячка пройдёт и проснётся, мир уже для неё станет другим.

– Понимаю, дед, понимаю. – Сказал я ему. – Но не укладывается в моей голове это бурное действие.

– Уложится Юра, уложится, всё прояснится, если эту истину Исток посчитает нужным для тебя донести, тебе объяснится. Тебя не сменить? С ней будешь?

– Да, дед, не волнуйся, я побуду до утра с ней.
– Отвар сейчас принесу, будешь поить её периодически, как стонать начнёт.

– Славий вернулся? Приехал? – Спросил деда, как тот принёс отвар.
– Тоже пешком пришёл, под таким дождём машину не исправить. Да, что с ней сделается, с машиной-то, потерпит до утра железяка этакая. И как вот вы её увидели в таком ливне? Не переехали ещё ненароком.
Удивительно!


– Не знаю, дед, не знаю. Просто чудо!
Мне показалось очень яркое пятно, словно высветили её. Круг такой яркий, ослепляющий был, даже ливень не закрывал, как прожектор светил в глаза, а она в этом круге, свернувшись в комочек, лежала. Еле успел свернуть, поэтому и врезались в тот бугор и в дерево, росшее на нём.

– Славий уж мне рассказал.
Ответил дед, и положил ещё на диван подушку и одеяло.
Устанешь, можешь, поспать, или меня позовёшь. Аль остаться с тобой? Хотя… Он помолчал, затем продолжил. Жар спадёт к утру, но спать будет долго. Может и возвращаться будет жар, там у неё многое, что надо стереть.
Восстановление трудным будет. Да ты не волнуйся, конечный итог будет приятным для обоих. Я ещё праправнуков понянчу.
А там вон, какие лекари прибыли, окружили её. Не волнуйся, сам успокойся. Отвар не забывай давать, да укутывать его не забывай, чтобы тёплым был.

Дед ушёл, а мне так захотелось её сжать в своих объятиях, но довольствовал лишь её рукой. А она просыпалась, когда убирал руку, поил её, но поймав мою руку, вновь успокаивалась.  Что-то шептала, не разобрать, шептала очень тихо, порой начинала и обрывала. Лишь одно слово смог разобрать «Люблю» Что происходило у неё в подсознании? Вспомнила меня? Есть надежда, что вспомнила.

И вдруг вырвался крик у неё, крик боли, и имя моё.
– Юрааа!–
Подняла голову, но тут же, опустилась в бессилии, и замолкла, став, словно тряпичная кукла, но дышала.
Дед тут же вошёл в комнату, потрогал её лоб, посмотрел на меня, улыбнулся и молча, повернулся.

– Дед, что молчишь? Спросил я, что с ней?
– Всё нормально, не волнуйся, вектор жизни повернул на жизнь. Посмотри сам, что боишься увидеть там не себя? – Дед рассмеялся и закрыл дверь.

А я погладил её личико, провёл по волосам, с радостью посылая свою энергию ей. слышит или не слышит, но говорил ей ласковые слова.

– Не волнуйся, душа её слышит и радуется. – Произнёс дед.
когда он снова вошёл не заметил. а он продолжил.
Перевес состоялся, пойдёт на поправку, сейчас успокоится и уснёт, спать будет долго. Здесь уже ждать, как сама проснётся. Можешь поспать и сам.

– Нет, дед, я не устал я посижу. Столько лет ждал момента быть с ней, не таким манером естественно. Дед ушёл, закрыл дверь.

А я смотрел на неё, как обострилось её личико, ещё днём было здоровым с нежным румянцем. Боже, а краснела, как она, как взял её за руку. Совсем как раньше, румянец начинался с ямочек. У самого сердце, думал, выпрыгнет. И почему сразу не сказал?

А взмах руки, когда высказывала своё мнение о картине «Путь домой» такой же, как и тогда на реке, в первый миг знакомства с ней. А вот улыбка, не совсем такая, как прежде. Прежде улыбалась сердцем, солнечно и улыбка была радостная и широкая, а сейчас лишь чуть уголками губ.

Может зря не послушал деда, что не сам пришёл к ней сразу, как вернулся.
И чего я боялся? Вот чего боялся?
Но, по словам Валерии, она не хотела вспоминать, что было в прошлом. Даже о родителях не хотела вспоминать.
Валерия говорила, при упоминание о них она вздрагивала, и уходила из дома, или закрывалась в комнате на ключ. И целую неделю к ней не пробиться.

Все воспоминания были под запретом. А мне так хотелось посмотреть в её чистые глаза, цвета майского голубого неба с отражением белого пушистого облачка. Они и сейчас такие же ясные, только радость белого облачка не отражается. Не было радости в ней. Но, как дед сказал, восстановится.

А деду я верю, он не простой лекарь душ. Воробышек мой восстановится.
 
– Воробышек, мой воробышек. – Произнёс  вслух Юрий. И сквозь его мысли пробился голос братьев. Подняв голову, он увидел Льва и Славия. Они стояли  возле двери и в унисон звали его.

– Юра, поезжай-ка домой. – Решительно произнёс Лев. –
Здесь от тебя никакой помощи всё равно нет, Славий останется, а там деду помочь надо, Богдаша ещё не приехал, не впрягать же нашу гостьюшку.
Юрий с удивлением смотрел на братьев, и спросил.

–  В чем помогать там деду? В саду? В оранжерее? На пасеке? Там всё в….
Но братья  были решительны. И Лев перебил его отказ, продолжил.

– Хоть ты и старший брат, но послушай младших.
Поезжай, хватит прятаться и стонать. Ты так не найдешь ответа, всё решится когда вы будете рядом. Я уверен. Пора!

Теперь-то она уже не малышка, а взрослая девушка. По обстоятельствам посмотришь, что и как. Как тебе представится, поговорить и успокоить её и самому успокоиться.
А у нас кроме выставки есть ещё и основные дела.
Никого ты сюда нанимать не хотел, и сам устранился.
Так, что давай поезжай домой.

Ещё и Данила уехал к Валерии, там у неё сегодня решающий день. Молодец женщина!
Я восхищаюсь ею. Давай поднимайся, поднимайся, хватит сидеть.  Юра, даже путь в тысячу миль начинается с первого шага. И его надо шагнуть. Понимаешь? Шагнуть! Шагни, Юра.

– Юра!  Юра! – Уже в унисон произнесли строго братья.

– «Путь домой» может, оставишь? Покупатель опечалился. – Спросил Лев.
Юрий чуть подумал и произнёс.

– Картину пока оставлю здесь, дай подумать несколько дней. Позже отвечу. А «Крик души» уничтожить надо.
– Ты в своём уме? – Хором в унисон вскричали братья.

–  Ты душу вложил в неё. – Продолжил Лёва. – Я видел, как её смотрели. И много смотрели, долго стояли, что Валерия её ещё несколько дней комментировала посетителям. Задевает она людей и очень, видно, душами смотрят. Нет, я тебе не дам её уничтожить.

– Их же покупают. И они будут далеко, обе картины. – Вставил Славий.   «Крик души» вообще на другой континент перекочует. Если людям нравится, пусть любуются. Вот посмотришь через несколько лет ей цены не будет..

– Ладно, я подумаю, много картин осталось?

– Твои все уже куплены, их оплатили, и будем готовить к отправке, по истечению срока выставки. Все, кроме этих двух. И моих несколько осталось. А так, всё, что запланировано, о чём мы дружно мечтали, сбылось, скульптуры и те проданы. С лёгкой руки Славки, вернее будет сказать. –  Лев рассмеялся. –
С его лёгкого языка, дедовы цветы продались.
Вроде привезли для украшения, а Славий во все услышание объявил, что цветы тоже можно купить не только в магазине, но и здесь на выставке. И здесь такое пошло. А Ольгины букеты сегодня  сразу ушли.
Юра, поднимайся и поезжай. – Уже строго произнёс Лев.

– Хорошо, можешь продолжить сделку, раз уже оплачено. Продавай. Пусть исчезнут из моего поля зрения и больше не напоминают об этом случае.
Произнёс Юрий на выдохе. И ему стало легко и свободно. Всё, что держало его ушло вместе с выдохом и со словом «продавай».

– Вот и отлично. – Ответил с улыбкой Лев. – Поезжай домой.
Или тебя отвезти?

Юрий ещё несколько раз сделал вдох и выдох и почувствовал в себе прилив сил и радости. В пространстве мелькнуло почему-то радостные лица сестрёнки Верочки и воробышка. Он улыбнулся и произнёс.

– Да действительно надо было сразу их убрать, как продались. Эти картины, продажей вернули мне радость. Удивительно, согласился с вами и у меня настроение повысилось. Ладно, поеду. Доеду сам, не волнуйтесь, со мной всё в норме.
Теперь ясно стало, картины меня держали, всё-таки в «Крике души», там энергия не для счастья.
Надо было ещё в первый день, снять, ведь они были уже заказаны. Вектор надо изменить в них. Вот, вот, вектор.
И последнюю фразу Юрий произнёс уже с радостью.
Лёва, ты, когда планируешь отправлять их? Пусть сутки повесят здесь. Вектор повернулся на счастье. И к новым владельцам поедут нейтральными.
Жизнь и свет, наполняет картины, пространство, состояние счастья – миг гармонии. Источник счастья – это гармония с самим собой. Вот главное.

Братья переглянулись между собой, вначале улыбнулись, а затем расхохотались, кинулись обнимать старшего брата. Приговаривая.

– Юра! Юрка! Наконец-то ты ожил. Молодец брат!
– Езжай домой. Она там и тоже оживает.
– Да, да, всё, я поехал.

Юрий вышел и, спускаясь по лестнице, даже что-то пропел, вспомнил песенку воробышка, однажды усланную им в далёком прошлом.

«Я хочу, чтобы небо было чистым, синим».

Быстрым шагом вышел не через парадный вход, а прошёл через магазин на выход из здания. И вскоре он уже был на дороге, что вела в родной дом, но чем ближе был дом,  тем больше сердце наполнялось  волнением, оно, то радостно замирало и расширялось, то в него смятение врывалось.
Как мы встретимся? Как произойдёт встреча? Что она ответит мне?
А что мне сказать ей? Вот вопрос.
«Всё придёт само». Тихо прошептало из глубины сердца.

                ***************
А Ольга, словно ребёнок, с радостью носилась по лугу не перегонки с Кузей. Ей вспоминалось детство, то счастливое детство, где она была всеми любима и любимицей у всех, и у родителей, и у бабушки с тётушками, и у сестры. Вспомнилось, как её любили все деревенские собаки, и кошки, когда бывала у бабушки. Жаль,домой ей приглашать таких друзей, строго запрещалось. Но в кармашки у неё всегда были заполнены лакомством для них. Оказывается, они тоже любили конфеты и больше всего им нравились, как и ей самой, «клубника со сливками».   

Собаки радостно носились за ней по лугу, где часто по утрам гуляла одна. И даже  птицы не боялись её. Вспомнилось всё это уже без боли.
Боль ушла и растворилась, сердце постепенно заполняется солнечным светом. И что-то ещё мелькает вдали, но Ольга, увлечённая игрой с Кузей, ещё не поняла, что происходит. Она просто отдалась радости и отпустила всё. А через какое-то время на Кузин призывный лай прибежали ещё две собаки.

Они бежали от реки. Такие огромные сенбернары, Кузя побежал навстречу, и как бы, что-то рассказывал им, бежал рядом, повернув к ним мордочку, и поскуливал и лаял. Ольге так смешно было смотреть на них.

А сенбернары бежали, улыбались, глаз у них ещё не видно было, но видно было, они радостны.  Мощные лохматые, и всё прыгало в них, и дрожало.

Лохматая шерсть, уши, брыли, складки под шеей, белый хвост и вилял и подпрыгивал, язык вообще не успевал за телом, свесился в бок из открытой пасти, слюни летели в разные стороны.
Всё это в плавных движениях повторялось в такте их бега, а Кузя, на фоне сенбернаров казался маленьким, но не менее забавным,  со своей мохнатостью и длинными ушами, которые при беге крутились вперед, словно пропеллеры.

Ольга захохотала, как увидела это трио, как они смешно бежали к ней.
Первым подбежал самый большой сенбернар и сразу положил свои передние лапы на её плечи и поделился с ней своими слюнями, облизал её лицо.

– Фууу! –
Произнесла она. Но это слово произнесла не командой, а восклицанием, оттого что всё её лицо стало мокрым от языка собаки, но собаки разом сели возле её ног и с преданностью и удивлением смотрели в глаза ей.
Поняв в чём дело, она рассмеялась и протянула к ним руки и сейчас же собаки кинулись к ней.

Так, так, и кто из вас Альфа?

И тут же одна собачка, что казалась чуть меньше, наклонила мордочку вниз и подняла лапу, чему удивила Ольгу.

Да вы оказывается учёные собачки, а ты значит Амур.

И сейчас же другой сенбернар склонил к ней мордочку, касаясь её ног, и подал лапу. И даже с удовольствием лизнул ей ногу.

Ой, какая прелесть. – Произнесла Ольга. – Какие вы вежливые.

Играя с собаками, Ольга забежала за цветущий куст. Что за растение такое и, как оно называется, Ольга не знала. Растение с белыми и чуть розовые махровыми цветами.   А возле куста лежали срезанные цветы не большой кучкой.

–  Ах, а про вас-то и забыли. – Печально и с нежностью произнесла она. Взяла в руки, прижала нежно к груди словно ребенка а потом радостно произнесла.
Отчего же забыли о вас? А хотите я из вас сделаю себе веночек на голову. В детстве мне мама вязала веночек. Красивые были.
 
И она присела на полянке начала плести венок, примерила, и завершила венок, затем водрузила на голову, при этом спросив собак.

– Ну, как я вам? – Повертелась, как-будто возле зеркала и пошла к лесу. –
За мной!
Весело приказала она собакам, но им и не нужен приказ, сами рванули за ней.

А на границе сада и луга стоял дед Егор и смотрел в след удаляющей Ольги. Он пришёл позвать её на завтрак, но увидев знакомство с собаками, он остановился.

– Отходит твоё сердечко голубка ясная, отходит, ещё чуть, чуть и засветится ярким солнышком. Радость войдет и поселится навсегда.

А Ольга остановилась посередине луга, наклонив голову, как будто что-то вспоминая. И вдруг вскинула руки вверх и запела.
– Ах, Агнесса, Лёлька, Эсмеральда. Как глаза твои сияют! –

Вспомнились слова, тётушки, когда она учила её танцевать. А здесь уже пошли из сердца слова, которые она пропела с печалью. –

От чего стучит так сердце, очень буйно, вновь покой в душе нарушен.

Производя танцевальные движения. Ольга увидела себя вначале в образе маленькой Агнессы, затем образ перерос в Эсмеральду.
Вспомнилось, как её учила тётушка Соня этому танцу.

Танец Эсмеральды, как он захватывал Ольгу. Она с восхищением смотрела на тётушку, как та танцевала, совсем как Джина Лоллобриджида. Даже наряд Ольге сшили такой и с удовольствием за тётей повторяла, разучивая движения этого восхитительного танца. А тётушка Лера и сестра Майя танцевали вокруг неё. 

Когда она разучила танец, и уже сама восхищала им всех родных. Даже у её отца так и захватывало дух. Он гладил её по голове и говорил,

– Ах, мой воробышек, сколько мужских сердец разобьёшь, красавица моя. Танцуй, танцуй крошка моя. Танцуй, у тебя безоблачное детство, надеюсь, и жизнь сложится безоблачно.

– Воробышек!? – Переспросила тогда маленькая Ольга.–
Что знакомо отдалось вот тут, папа. – Она показала ладошкой на сердце. –
Как, что-то хочется вспомнить, но никак.

– Придёт время вспомнишь. так назовёт тебя твой любимый.
– Папа, откуда ты знаешь?

– Я твой папа, родитель твой, а значит всё знаю о тебе, крошка моя. Я тебя знал давно, ещё там, в том большом доме за небесами.

– За небесами? –
В удивительном восхищении каком-то спросила в тот раз Ольга. – Расскажи папа. Очень интересно послушать. Ты знаешь кто мой жених? Папа расскажи.

– Как-нибудь расскажу, Лёленька, но позже, пока же, расти и не забивай себе красивую головку такими пустяками. Живи и радуйся, придёт время, вы встретитесь. Ты узнаешь его, он узнает тебя. Просто живи.

– Но мне интересно, папа. – Бегала она за отцом и просила рассказать.
– Рано ещё, доченька, рано, сантии, веды лучше читай, пора тебе знать и полезнее будет, чем никчёмные развлечения.

– Никчемные развлечение ребёнку тоже нужны, полезно сопоставлять ей будет по жизни, распознавать верные пути. – Говорила её мама. – Идём Оленька букеты составим. Не волнуйся. – Говорила мама отцу. Девочка вырастет такой, как надо вселенной. тебе подобной.

Но не успел ей отец рассказать о доме за небесами и о любимом её, а сантии читать, читала, и любимого встретила.

И она в данный момент затанцевала.

Танцуя, у неё перед глазами замелькали какие-то образы, и пришли в мыслях слова, которые она вновь пропела.

– Озарил свет мою больную душу. От чего в вышине дрожат мои руки?

А дед Егор замер, зная, наступил последний штрих, и главный перелом, растворения всего негативного прошлого и не только в этой жизни. Так и остался стоять, внимательно всматриваясь в Ольгу.

Ольга танцевала, а счастливая публика из трёх собак, сидели чуть в стороне, участвовала в её танце.
Кузя, сидя на задних лапах, перебирал в воздухе передними в такт песни и танцу Ольги, затем встал на задние лапы и поворачивался, вращаясь.

Она танцевала с воодушевлением, увлечённо в таком возбуждении, что сердце того и смотри и выскочит из груди. Не замечая никого и ничего, даже не слышала тревожного поскуливания собак.

Танцуя, полностью ушла в себя. И вдруг у неё вновь пошли образы, и она увидела себя, в том далёком прошлом, где были радость и счастье.
Смех сестры и тётушек ясно слышался ей.

«Молодец Лёленька, теперь тебя можно и на сцену выпускать. Так и быть возьму тебя в свою труппу, такой талант прятать нельзя. Будем танцевать Лёлька». Обнимая её, говорила Соня.

А любимого встретила, неожиданно встретила. Встретила , встретила любимого, красивого солнечного, высокого, стройного.
Ну, просто мечта!
Вот только он оказался на целую её жизнь старше неё, даже больше, на целых восемнадцать лет.
Как же она плакала. А солнце затмила туча, это её любимый не обращает на неё внимания.

– Он старше, на целую жизнь старше меня. – Плакала она.

И вот видит, она с сестрой на танцах, а он, красавец в белом костюме, строго посмотрел на неё, для чего она здесь в толпе взрослых, и ушёл танцевать с сестрой. А у неё болело сердце. Криком кричало.
А чем заглушить боль?

И сама не осознавая, почему, стала танцевать, даже и не знала, что танцует Эсмеральду. А внутри, мысленно пела.

«В сердце моём любовь, как же хмельно мне и пьяно».
А её сердце кричало,
«Он мой, а я опоздала, на целую жизнь опоздала. Вот, посмотри, какая я».

Ах, эта детская любовь!
Чистая любовь, хрустальная, в радужных мечтах. Почему так происходит?
Это подарок Бога?
Соединение душ?
Но почему такая разница в рождении? Сладость мечты тревожит детское сердце. Зачем? Для чего?

Какой смысл в такой любви, пришедшей так рано? Не объяснимо.
Или всё же объяснимо?
Знает Исток Творящий, когда и кому посылать любовь.

Знает, что за этим подразумевается и следует и последует ещё.
Рождённое целое от вспыхнувшей творящей искры, в момент мечты Творящего, поделилось пополам.
И эти половиночки пронизывая собою своей искрой и светом всё Мироздание.

Мужское и женское начало, не могут жить друг без друга, тоскуя, и ища друг друга, сливались, порой не найдя друг друга вновь и вновь рождались, чтобы найти и проявить любовь.
Процесс творения любви продолжается, не останавливается.

Порой бывает больно, трудно, но сильным душам подвластно воспроизвести гармонию любовью по всем мирам.

Танец в этом времени её захватил, танцевала со страстью. Дед Егор так и стоял не двигался с места, всматривался в Ольгу, ждал момента, чтобы вовремя помочь ей и лишь прошептал.

– Выдержит, выдержит твоё сердечко, выдержит.
Танцуй, девочка, танцуй, голубушка, танцуй. Танцуй, чтобы боль ушла, проживи её, голубушка ясная, ещё раз.

Окончательно и безповоротно решишь все узлы боли и страха, вплоть до древности. Все токсины воспоминаний сейчас и растворятся, и с настоящего, и с прошлого.

И старая энергия и боль и страх больше не смогут находиться в тебе, в твоём подсознании и сознании и в этой реальности и на всех планах бытия и сознания.

Нигде более не спрятаться ей, всё высветится. Разбились все зеркала и осколки утилизировались, никакого отражения более не будет.

Вот сегодня ты окончательно исцелишься. Танцуй доченька и себе и другим поможешь этим танцем, этим деянием сразу в нескольких пространствах.

Жаль, Юрий не видит такой красоты, глядишь, и его сердце скорее оттаяло. Когда всё пройдёт, успокоиться, станцует и для него, и уже без боли, а в радости.

Красиво танцует голубка, красиво, словно сама Эсмеральда.
Красиво, красиво, принцесса цветов. Танцуй, не поддавайся страху, уйдёт боль, засияет любовь.

А Ольга увидела в танце, драку. Дрались, наверное, чуть ли не все находящее здесь на танцах, мужчины, парни.
Славий загораживал Веру, старались обходить драку. А как обойдёшь?
Они возле машины и окружили, как специально. А может и специально. Уже кто-то падал в драке.

Видела, как её, Ольгу, Юрий толкает в машину, протягивает руку Верочке, но врывается в толпу какой-то черный мужчина с орлиным носом, бросается с ножом на Юрия, а Верочка, маленькая улыбающаяся его сестрёнка, не так уж на много старше Ольги, с криком закрывает его.

Это видение было таким ярким и чувствительным, и осязаемым, словно в реальности, что Ольга, закричала.
Закричала и замерла на месте с поднятыми руками. Она увидела там Верочкино красивое личико искажённое болью.

Ужасом сковало её, Ольгу, и она стояла и кричала с надрывом и неистово.

Дед Егор, с резвостью молодого парня, подбежал к ней и во время, она падала на землю. Ноги её подгибались, и он поддержал её, укладывая на траве.

Крик перешёл в стон протяжный и мучительный, словно сердце разрывалось, словно это ей попали ножом в сердце, и она замолкла.

Подбежали сенбернары, и легли рядом с ней. Кузя подполз, дед Егор приподнял голову Ольги и удобно положил на живот Кузи, а Ольга выдохнула и прошептала.

– Опять бред ужасом терзает сердце моё и душу, опять. Свет озарил мою больную душу, но нет, опять догнал меня ужас. Боже! Как же больно.
Из глаз её потекли слёзы.

– Всё пройдет голубка наша, все пройдёт, это последняя твоя боль, сейчас она растворится. Улетит. Поспи доченька, поспи. Земля сыровата, сейчас принесу плед. Альфа, Амур лечить.

При этих словах, Альфа положила голову на грудь Ольги. Дед ушёл, и вскоре принёс два пледа, сложил их и постелил, и уже хотел передвинуть Ольгу на расстеленный плед, но раздумал.

– Ни к чему делать прослойку между ней и Землёй Матушкой, но убрать её с того места надо. Пусть то место восстановится, уничтожит тот её ужас, его уже Земля вытянула из неё.

Он поднял Ольгу и отнёс в другое место, положил её на возвышенность среди цветов, под деревом.
Могучий дуб здесь рос, даже дед не знал, сколько ему лет или уже столетий. Солнце светило сквозь крону,

– Вот так. – Произнёс дед Егор. – Здесь ей в самый раз. Земля и солнце, и вся приРода произведут для неё своё лечебное действо.

Собаки, все три несколько раз, стоя на том же месте, встряхнулись, отбежали и вновь встряхнулись.
Стряхнули с себя вредную энергию, подошли к Ольге и вновь легли с ней, как лежали, а Кузя под головой.
Дед прощупал у неё пульс, он был уже в норме, ровное и тихое дыхание говорило о глубоком сне.

– Матушка ПриРода, Матушка Сыра Земля, растворите в дочери нашей Ольге боль душевную и физическую, восстановите её здоровье, наполните радостью, раскройте её любовь, что закупорилась, остановилась тем временем.

Затем наклонился, положил ей свою ладонь, подержал на темечке, и произнёс.
Вот и всё, теперь всё будет хорошо, восстанавливайся голубка наша ясная.

Чуть постояв возле неё и оставив её на попечение пращуров под дубом, знал, там мощные энергии идут, и они восстановят девицу, дед Егор пошёл в дом.
Он был уверен, всё сложится наилучшим образом и для старшего правнука и его возлюбленной голубки.

Прошли они испытания, хоть и трудные были. Труден путь был до счастья в познании истины, что у правнука Юрия, что у Олюшке, голубки ясной. И вскоре они соединятся, возможно, уже сегодня.

И расцветёт наше пространство, засияет счастьем. Глядишь и в скором времени, будут бегать и правнуки, а ещё лучше правнучки. – Думал радостно дед Егор, шагая в дом. – Нет, праправнучки.
Это, какое же поколение я вскоре дождусь?

Ох, так давно живу здесь в этом мире, сколько пережил детей и внуков. И вот ещё посчастливилось мне вести этих светлых правнуков.
А может праправнуков?
Сам уже забыл, но нам надо девочек. Девочек надо в наше мужское царство, радости. Вот он уж будет девочек лелеять, и холить помогать растить настоящими богинями.

Вскоре приехал Юрий.
– Дед, я приехал. – Произнёс он, заходя в дом. – Ты, где дедуль?

– Здесь я, Юра, здесь на кухне.
Юрий вошёл на кухню, увидел, как дед убирал со стола еду.
А я убираю со стола, готовил для голубки нашей, но не удалось накормить её. Может, ты будешь кушать?

– Что случилось? Дедуль? Она где? Ушла? Пропала? –
Нервно задавал вопрос за вопросом. – Славий сказал, что хорошо уже с ней, поправляется.

– Не волнуйся, Юра. – Улыбнулся дед. – Всё действительно хорошо.
– А что молчишь? Что сразу сказать нельзя было?
– Так ты не давал вставить слово. – Рассмеялся дед.
– Где она?
– Спит.
– В комнате? – И он шагнул к двери, где была Ольга, пока выздоравливала.
– Нет, в саду.
– Почему в саду? Где там спать? Гамак, так и не повесили.

– Там? Да в любом месте можно отдохнуть. Везде состояние благости будет, а она за садом, на лугу, под дубом пращура.

– Под дубом? А что случилось? – Вновь с тревогой спросил Юрий деда.
– Теперь уже всё хорошо, по всей вероятности, это было последнее.
Эсмеральду танцевала.
– Эсмеральду!? Ох, ты!
– Ты знаешь этот её танец?
– Знаю дед, знаю, с него-то всё произошло.

– Так она в тот раз этот танец танцевала? Ох! Но и не мудрено, что всех так зацепило, если так, как сегодня танцевала, то страсти-то сколько было.
Славий потом, когда ты был уже далеко, за колючкой, он всё же, мне рассказал. У него самого был стресс.

– Но тогда она была малышкой и в обиде на меня, разве можно её винить за это? А я-то, думал уже всё, прошла, всё осталось позади.

– Никто её и не винил. Славий сам освободил своё сердце от тяжести. Он тоже винил себя, почему не он, а Верочка защитила тебя.
Удар тебе был направлен и он бы всё равно произошёл не в тот раз, так в другой. Верочка просто попала в этот инцидент. – Дед вздохнул. –
Она тебя очень любила, я так думаю даже больше остальных братьев.
И немножечко по-другому, но подавляла ту любовь, знала кровь родную смешивать нельзя, ты брат для неё.
Ох, как всё же, жизнь складывается, и тут уж ничего не поделаешь, видно так и замыслено было.

– Кем замыслено? Дед?
– Развитием, Юра, Истоком творящим. Сам знаешь, понимаешь, что такое здесь человеческая жизнь.

– Да, прекрасно понимаю, осознаю, но всё равно больно.

– Так и должно быть Юра, так должно быть, истина познаётся больше всего в боли, разлуке и страданиях, но потом происходит чудо.
Юра, истина разворачивается в сердце, любовь наполняет сердце. Ведь главное любовь в себе не растерять, а давать возможность накапливаться, чтобы заиграла всеми красками в принятии и согласии.
А удар тот, нападение на тебя произошло бы, не тогда, так позже. И он произошёл ведь, сколько раз на тебя нападали, но, видать, ты здесь нужен, раз ещё жив.
Ты хоть видел, понимал, кто твои ангелы хранители?

– Да, дед видел. Видел всех, а эти глаза моего нежного ангела вели и вели, и выводили меня на истинный путь.

– Вот и будешь жить счастливым. С таким ангелом – то! Ох, а танец красиво она танцевала. Умм!
– Ты видел, дед?
– Видел от начала до конца, и помог ей, чтобы уснула.

Дед посмотрел на внука, и с лукавой улыбкой продолжил. –
Может когда-нибудь и покажет тебе, когда будет в радости, чтобы счастье осветило танец для тебя.

– Ох, дедуля! А с ней, правда, всё в порядке?

– Правда, правда, с ней собаки, все трое. Так приняли её, прямо настоящую хозяйку. Для них она уже настоящая хозяйка и для дома, и для пространства. А для тебя как? Полностью осознал? Есть будешь?

– Буду дед, буду, только вначале пойду, взгляну на неё.

– Осторожно. Не буди, пусть спит. Хорошо бы до вечера поспала, а ты придумай, как появится перед ней. Может, бороду-то сбреешь?
Больно уж на себя не похож ты с ней. Меня и то пугаешь ею, немудрено, что случилось такое с голубкой нашей.
С ней я и то не сразу признал тебя. В её состоянии ей ещё надо совладать. Не мудрено, что не узнала. Сбрей, сбрей, Юрий и усы не смей оставлять..

– А уродистый шрам во всю щёку? Дед?

– Ну и что. Она тебя любит и это чувствуется. Вот увидит тебя и вспомнит. Будешь, как Жоффрей, ты чем-то напоминаешь его. – Дед рассмеялся.

– Скажешь тоже, дед. Жоффрей. Выдумаешь всё, лирик ты наш. Жоффрей! Ну и сравнение. Пойду, взгляну.

– Иди, иди. Собаки тоже пусть будут с ней, не отзывай, они сами отойдут. Почувствуют и уйдут. Юрий, она очень любит, очень, Юра.

– Верю, и знаю, чувствую. Я и сам её больше жизни люблю. И как только я выжил без неё? Но, как проявится это здесь, неизвестно.

– Сильным душам всё подвластно. Беги, беги, взгляни и возвращайся, да пообедаем хотя не обед ещё, но и не завтрак. Ты завтракал?
– Нет, дед, сейчас вернусь. –

Юрий вышел, сбежал по ступеням крыльца и быстрым шагом пошёл по тропинке к дубу.
Дуб этот стоял одиноко, чуть поодаль от него росло много, целая дубрава, а этот дуб, как старейшина рода, впереди дубравы.

Сколько лет этому дубу, никто точно не знает. Пятьсот или больше?
Дед утверждает, что даже больше тысячи. По каким-то приметам определял. Говорил он, «Сам мальцом был, он уже был могуч».

И мы в детстве прятались в его кроне, вместе с дядями своими, которые и старше меня, на три и пять лет.
Вместе росли. Он уже был очень могуч, и помнится, все вместе ребятня, и дядьки и племянники не обхватывали его. Очень могуч.

Дошёл до середины луга и увидел примятую траву, и чуть подпалённую, зелень высвечивалась белёсыми извилистыми линиями. Видно, как здесь лежало её тело, примятая трава вырисовывала очертание.

И перед глазами у него возникла картинка. Явно, до осязания явно, увидел, как она танцевала этот танец.
Танцевал уже повзрослевший его воробышек.
Сколько раз в своих скитаниях видел в пространстве танец маленького воробышка и сердце сжималось.
А здесь, сейчас дед это сделал или само пространство показало ему?
Юрий стоял, замерев, и смотрел на фантом танца.

– Бог мой! – Произнёс он. – Сколько страсти она вложила в этот танец.

Видно, что танцевала увлечённо в возбуждённом состоянии, а сколько боли выражалось на лице у неё, что у Юрия сжалось сердце, и произнёс.

Бедная девочка моя, мой воробышек, сколько же в тебе жила такая боль. А как красиво на ней Верочкино длинное платье. Точно по фигуре, и с широкой длинной юбкой. На Верочке было свободнее, а здесь, словно выточенная фигура.

Как будто дед специально выбрал из всех платьев именно это платье, оно подчеркнуло её фигуру, и для танца хорошо. Словно дед знал, что такое произойдёт. А может и знал.
Он у нас тот ещё феномен.

Даже когда погибла Верочка, он как-то спокойно воспринял.
А позже всё же поделился.
«Я свыкся с мыслью, что Верочка уйдёт с этого плана. Было тяжело, мне это не вот перед трагедией открылось. Я всегда знал»

Славий тогда спросил.

– А нельзя было предотвратить?

– Этот миг можно было бы, просто остаться дома. Но позже догнало то, без чего не обойтись. Она была здесь, чтобы своим сиянием озарить этот мир, далее у неё другое деяние с Истоком любви. – Пояснил дед.

– Дедушка, ты все наши судьбы знаешь?

– Все, но не скажу, живите, и любите жизнь. Не стоить думать о печальном. Вам ещё многое предстоит сделать в жизни, главное научиться любить и передать людям. Многое вам предстоит светлых свершений деяний для людей, для всего мира.

– А, как ты живёшь? Дед? С такими знаниями?

– Привык, это первое время тяжело, но зная, кто мы на самом деле всё входит в гармонию в принятие, в состояние любви в сердце.

– Ох! Воробышек мой, настоящая Эсмеральда!
Воскликнул Юрий и увидел, как она замерла, ноги её подгибаются и падает, а он забыл, что это фантом, ринулся её поддержать.
Но фантом исчез и он остановился в растерянности. Так и стоял, осознавая, что это было. Такое яркое видение, до явного, что можно физически ощутить.

Из этого состояния его вывел Амур, ткнулся влажным носом в его руку, взял его кисть в пасть, чуть сжав, и потянул в сторону. Затем отпустил и потрусил впереди. Осторожно улёгся подле Ольги. Кузя, тот и не пошевелился, лишь скосил свои глаза на хозяина.

Ольга спала, спокойно и умиротворённо. По лицу скользили лучи солнышка, пробиваясь всё же сквозь густую листву. Улыбка радости мелькала,
Что она видела во сне и где находилась, не узнать.
Но его радовало, что на лице нет печали и она спокойная. Так он смотрел на нее, и смотрел не отрываясь. И подумал.

«Смотреть на неё одно удовольствие, но что же, я стою, как последний дурак, пялюсь на спящую девушку.
Она лежит ко мне лицом, и нет для меня милее картины, чем воробышек мой. А нет бы, её зарисовать».

В кармане у него всегда есть небольшой блокнот и карандаш. Рисовал он её много, ещё до трагедии, эскизов скопилось много.
И в длинную разлуку, он в свободное время рисовал её. У него столько скопилось таких блокнотиков с зарисовками её, не счесть.
Рисовал её, разной и светящейся в пыльце и в танце, что видел на танцах до трагедии, и такой, какой она ему приснится во сне или привидится в видениях.

Вот и сейчас он быстро стал зарисовывать её. Закончил эскиз, сложил и убрал в карман, но продолжал любоваться ею.

«Нет ничего прекраснее, чем созерцать сон женщины. Прекраснее ничего нет, чем женщина, в минуты сладкого покоя. –
Юрий улыбался, продолжал думать. –
Лёленька, спи, спи, родная, во сне ты такая особенно трогательная, нежная... а до чего любимая! Воробышек мой».

Полюбовался на нее, и пришла мысль ему в голову.

«Надо преобразиться самому» и повернулся быстрым шагом пошёл к дому.

– Дед, я не буду есть, кофе только.

– Это что, я зря тут возился? Ну-ка садись и не выдумывай. Успеешь, она ещё часика два, а то три поспит.

После обеда ушёл в ванную и долго раздумывал, сбривать или не сбривать мощную растительность на лице, рассматривая себя в зеркало.

Естественно она делала его лицо неузнаваемым.
Родные привыкли, а вот воробышек, как? И всё же решил убрать всю растительность с лица, пусть будет пока шрам.
А, там видно будет. Кроме шрама во всю щёку более увечий не было.

«Может быть, ей понравится твой шрам». Мелькнуло в мыслях.

Повернусь к ней сначала правой стороной, а там видно будет.
Сказал сам себе и улыбнулся своему отражению в зеркале.

– Дед, а куда дели мою старую одежду? –
Спросил он деда, выходя из ванной. – Выкинули?

– Нет, в ящике в шкафу так и осталась лежать. Никто её не трогал. А кому трогать-то? Только вероятно её уже не наденешь, старая она уже, чать расползётся. У тебя новой полно. Не выкидывал, думал, сам решишь, что куда. Так зачем тебе она?

– Образ прошлый создать, дед. Образ такой, каким я был в первый раз, когда встретились, увидел её.

– Аааа! Ну, поиграй, поиграй. – Усмехнулся дед. – Тебе обязательно такую одежду? Она уж очень старая.

– Ну, белая тенниска у меня есть, а вот клетчатой рубашки нет. А нашёл.

– Нашёл? А то возьми и Славия, у него есть разные, клетчатые. –
Дед зашёл к нему в комнату, спросил. – Не расползлась.

– Да, нет вроде. Пойдёт. На один раз хватит. Всё дед я пошёл.
– Она ещё спит.
– А мне надо ещё удочки приготовить.

– Ну да, ну да. Играть, так играть. – Рассмеялся дед. – А червячков? Как будешь рыбку-то удить без червячков? Беги уж.

Хлопнув его по плечу ладонью. Он рад, внук наконец-то зашевелился. Вот объяснится ещё, и глядишь, всё образуется.

Парню сорок лет и всё никак не объяснится. Да ещё сбежал, увидев её однажды в детском доме.
Двоечник! Как его Лёвушка обзывает.

Левушка специально повёз его к ней в детский дом. Думал, увидятся, разберутся.

Удивительного здесь ничего не было, что поехали туда.
Ещё родители их организовывали этот детский дом и оставались непосредственными опекунами над этим детским домом, где по случайности работала голубка наша.
По случайности?
Лёва продолжал вести благотворительный фонд, созданный ещё родителем.

А голубка из всей нашей семьи, не считая Юрия, знала только Славия и Верочку. А ребята ей не показывались на глаза, боялись за её психику. Лев с Юрием очень похожи, почти одно лицо, Славий – то нет.
Так увидев её, сбежал, оттуда, даже не зашёл, повернулся и уехал.

«Почему? – Спросили его. – Ты же мечтал всё время о встречи».

«Дед, она такая не обычная, такая красивая и молодая. А каким я стал?».

«Всё таким же, как был на восемнадцать лет старше, так и остался. Что изменилось? Лишь мудрее оба стали. Ну да, возмужал ты, не постарел, а возмужал.
Так ведь? Стрелец неприкаянный. Пора, пора и стрельцу войти в согласие со своим сердцем. Юра».

«Не знаю дед, не знаю, что-то со мной происходит, и не могу без неё и боюсь, а вдруг она не посмотрит на меня».

– Как малый ребёнок, охо-хо-хо. Вот трусишка. В каких передрягах побывал, не трусил, всё выдержал, а встретиться с любимой боится.
Произнёс дед, смотрел, как Юрий с удочками спешил к реке.

Но Юрий уже сам, как ребенок вник в свою игру. И через какое-то время он был уже на берегу. Река протекала по лугу. И он расположился напротив растущего дуба, тот стоял не так далеко от реки.
Пологий склон и видно с берега, что делается под дубом и от дуба тоже виден берег реки.

«Вот только обратит ли она внимание на берег? – Волновался Юрий.
Но собаки с ней. Позову, прибегут, а она за ними пойдёт».

Отчего-то он был уверен в этом, обязательно подойдёт.

– Подошла же в тот раз. – Прошептал он. – Да, цветочную принцессу надо завоёвывать снова. Но каким образом, ещё не знал. Знал, надо посмотреть в её глаза, а там будет видно.

В глазах всегда видно.

Как же я скучал по ней, все года разлуки. Не выразить. Почему я сразу не вернулся после освобождения?
Сам не знаю, да видать всё равно, пока с Вавилой не повидался, вернуться не удалось бы. И после Вавилы, путь домой был через Камяна. До Камяна были ещё и Яволод и Кирилл и Ивгор.

Такой вот путь у меня – познания жизни, приобретение знаний, а она единственная моя была далеко от меня и не знала, где я, и что со мной. Считал её единственной, на других не смотрел.

Для меня это было всё равно, что измена, а измен я не люблю.
Измены вызывают у меня отвращение…. Воробышек единственная в моём сердце, для другой там места нет и не найдется никогда.

А секс, ради секса, я перерос ещё в студенческие года. Да и вряд ли у меня вышло бы с кем-то, кроме нее. Хоть её и не знал в этом, она в то время малышка была, но мне достаточно было впитать в себя всю её суть, её аромат, её сласть в первой встрече.
Остальные женщины по-прежнему не интересовали, они вызывали во мне скорее негативные эмоции, нежели позитивные.

Для меня моя Лёленька, мой воробышек — единственная.

Я нашёл тебя, любимая.

Сколько раз видел её миленькое личико всё в пыльце, сквозь деревья, сквозь метели, шагая по неизвестным дорогам. Да там и небыло дорог, а мелькнёт её личико с глазами голубого майского неба, так и путь прокладывался.

Шёл на её голубой огонёк в её милых глазках. А в каком нибудь затишье, где уже можно было развести костёр, рисовал её, рисовал тот путь, что она мне прокладывала.
И, как сказал тогда Вавило, к которому шёл, пробирался по тайге, даже и ничего ему не рассказывал. Ввалился к нему, в его избушку. И не успел ещё и отдышаться. А он сразу сказал.

– Вывела тебя твоя голубушка, вывела. Сильная связь у вас. Чистейший подарок Бога Творца Истока.
Она там, в сердечной боли, а её душа, голубкой обернулась, да к тебе прилетела, дорогу показать.
Вот какой бывает любовь, что в детском сердце развернулась. Теперь она взрослее стала, но познала боль любви малышкой.

– Почему нам такое испытание любовью? Почему мне пришлось её увидеть ещё малышкой, а мне уже быть зрелым?
Для неё рано, для меня поздно. Для чего? Где смысл?

– Есть смысл, парень. Есть. Рано или поздно, это лишь фразеологизм.
А у вас аксиома.
Да, ты был уже не юноша, но так вам повстречаться довелось. Да, в разноё время вы опустились со звёзд.
Великий смысл есть в вашей любви, и он откроется вам. Пращуры его знали.

Любовь дар, полноценный дар вам. Великая энергия Истока Творца Любви и благодати опустилась вам обоим и не сожгла ваши сердца, а сохранила, и даже её, не окрепшее сердечко. Вы её дети, дети любви.
Она взращивает вас, а вы взрастите её. Великий смысл Истока, кто познает этот смысл, будет уже на веки вечные счастлив. И возможно поднимитесь к Истоку. Вернёшься, береги её.

Юрий с волнением прохаживался по берегу, на удочки внимание так и не обращал, как их поставил, так и стоят и поплавки дергаются, звенят.

Будоражили и воспоминания, и сегодняшнее состояние. Надо, надо встретиться и посмотреть в глаза. Там огонь, я помню его там, там…..

И только он присел на берегу, как почувствовал её пробуждение. Послышался радостный скулёж собак.

– Проснулась. – Прошептал он.
И зачем-то вытащил блокнот и начал по памяти дорисовывать её.

Чуть обернувшись, скосив взгляд в сторону дуба, увидел, как она стояла и потягивалась, вытянув руки к небу. Собаки бегали вокруг.
Быстро вернулся в прежнее положение и старательно стал дорисовывать эскиз.

Он чувствовал, собаки бежали сюда, к нему. Он напрягся, заслышав в пространстве её дыхание, её легкие шаги, босыми ступнями.
Они мягко ступали по густой траве, но он слышал их. Ощутил её аромат.

Аромат трав с цветами, чуть примешанный запах собак. Но её чистота явно ощущалась. Та чистота, та невинность, что ощутил в первую встречу и запомнил на всю жизнь.

Почувствовал, как она уже остановилась возле него, а он всё что-то рисовал, в блокнотике, выводил и выводил новые штрихи, и не поднимал головы.

«Да что же это такое? Мне сорок лет, а я снова оробел перед ней».

Подумал Юрий, сжал карандаш, что он сломался, стержень воткнулся в середину ладони.

Одна из собак ткнула его в спину, и послышался её смех, как когда-то и тихо прозвенело приятным голосом, чуть с запинкой.

– Здравствуй… и через секунду добавила… те. Чувствовал, она переминалась с ноги на ногу, и добавила тихо, тихо. – Юрий.

Юрий кивнул головой, хрипло выдохнул.

– Здравствуй. – Оглянулся, да забылся и повернулся левой стороной.

А по-другому здесь и не повернёшься.
Она сразу неприглядную сторону увидела, понял, потому, как её глаза расширились в удивлении, увидев шрам. Глаза чистого майского неба. А губы всё такие же пухленькие, только без пыльцы.

«Пухлые детские и не целованные». Произвелось в его мыслях.

Сердце его прыгнуло вверх и опустилось в низ, и вновь вверх, поднимая его, но он оставался сидеть и смотреть ей в глаза, снизу вверх.
Какая-то сила тянула его подняться, но продолжал сидеть. Она же, как и в тот раз, нагнулась, оперевшись ладонями о колени и спросила.

– А, что вы там рисуете? Можно посмотреть? –
И протянула руку к блокноту.
И ему ничего не осталось сделать, как отдать ей блокнот. Листая его, она удивлённо произнесла.

– О, а когда вы меня нарисовали? Да, так много.
– Похоже? – Спросил Юрий всё тем же хриплым голосом.
– Похоже, очень. Вы смотрели, как я сплю? – Увидев последний рисунок.
– Смотрел, мне было приятно и радостно. Я тебя рисовал.
– Вижу, а остальные рисунки когда?
– Остальные по памяти, когда тебя вспоминал, или когда ты мне снилась, я просыпался и рисовал.

Она улыбнулась и посмотрела в его глаза, так, как он все годы разлуки мечтал об этом. Стояла и молчала.

«О чём она думает? Просканировать? Фу, даже противно стало самому. Любимую сканировать? Но о чём же, думает и смотрит так на меня, а мне так прижать её к себе хочется.

Любовь это дар, её купить невозможно.Как сияют её глаза, в них утонуть можно, но как это приятно, тонуть в глазах любимой.

А что за странный озноб во мне? Желание её обнять?
Или больше – познать?
Вот теперь я осознал, что готов жизнь отдать, чтобы ты жила, хотя я и раньше с первой встречи был готов отдать, но так хотелось дождаться, чтобы познать тебя, Лёленька, воробышек мой, хоть так и не познав тебя.

Любовь — это дар. Никто не сможет забрать её у меня, мы сможем жить только в объятиях любви, больше никак, иначе нельзя. Любовь прекрасна.

«Боже! Слава тебе Боженька, ты услышал мои молитвы и помогаешь мне. –
Мыслила Ольга. –
Боже, надеюсь, он не может меня сканировать, как его дед. Ох, эти глаза!

Ольга зависла в них, утопая, погружаясь в них глубже и глубже. Его взгляд, как бы говорил ей,
«Я нашёл тебя, любовь это дар».

Но молчит, ничего сам не говорит. Ох! Какие они у него!
Глаза так же блестят, как и тогда, но он изменился, ещё более возмужал. Он и тогда был не отразим для меня, а сейчас, ох, и шрам. Откуда шрам? Слава тебе Боже! Мы встретились.

Всё то же лицо, только шрам. Откуда? Эти широкие скулы, подбородок с ямочкой….
Ох, как они с ума сводили меня, когда увидела его впервые.
А потом забыла. Почему-то забыла эти красивые скулы.
Из-за того ужаса?
Они снились мне во сне, а я не могла вспомнить, кто мне снится, а вот глаза, глаза не снились никогда. Почему?
Откуда у него этот шрам? Такой глубокий и через всю щеку. Наверное, было очень больно ему.

Сердце её сжалось, почувствовала боль, его боль на своей щеке, даже глаз её дёрнулся.

Но он его нисколько не уродует, наоборот, придал мужества. Вот почему он был с бородой, из-за шрама, и я его не узнала.
А почему сейчас сбрил?
Чтобы узнала?
Он, наверное, понял, что я его не узнала на выставке. Но я не знала, где он, вообще о нём ничего не знала.
Лишь чувствовала сердцем, чувствовала, он жив.

Так скучала, невыносимо было, и лучше не вспоминать, и старалась не вспоминать.
А может, надо было помнить?
Но я боялась того ужаса, что часто снился мне во сне.

А в воде, в ливне, в фонтане я его узнала. Мне бы обнять его вот сейчас, или хоть прислонится, как тогда в первый раз.
Ну отчего же, он молчит?
Смотрит и молчит.

А я не знаю, не знаю, что говорить. Хочется слышать его голос.
Вновь почувствовать его объятия.
Вспомнила!
А объятия, его объятия, тоже мне снились, только не видела, кто обнимает.
Но ласковые объятия, нежные.
Молчит. Почему молчит? Смотрит и молчит. Она вздохнула и произнесла вслух первое что пришло.
– Я сегодня очнулась в доме у вас. И тот дедушка, он вам дедушка?
Она махнула Она махнула рукой в сторону дома, и в глазах у Юрия замелькали голубые розовые белые и солнечные, золотые, энергии.

«Как в тот раз», подумал он.

– Да, мой родной дедушка. – Наконец-то хоть что-то произнёс Юрий нормальным голосом.

– Он сказал, что вы несли меня километра четыре по лесу, через дебри, через завалы, без дороги. Зачем?

– Как это зачем? Спасал вас.

– А для чего? –
Она даже не задумывалась, зачем и почему стала задавать глупые вопросы.

Да, потому-что хотелось слышать его голос. Его голос слушать для неё удовольствие.

Внутри Ольги загорался огонь, она не осознавала, что это такое. Такое с ней впервые. Возрастает желание обнять его.

Боже, как долго его не было, а он даже… и говорит совсем не то, что хотелось бы мне слышать. Пролетело у неё в мыслях.

– Удивительный вопрос. Для чего? А вы, как думаете? Жизнь должна жить. А в вас я чувствовал внутреннюю силу, и она хотела жить.

– Да? Жизнь должна жить? –
Спросила она вялым голосом, без эмоций, сама себе удивлялась, отчего с ней такое, то радость, то печаль и продолжила.
Может быть, и не стоило спасать. – Произнесла она таким голосом, словно потеряв интерес к нему, повернулась к реке.

Ей казалось, слёзы сейчас польются у неё потоком. Они уже выкатывались, она старалась сдержать их.

«Ох, ну, что же он? Так и будет сидеть и смотреть? А когда-то...»

Она, оглядываясь, поворачиваясь, старалась не смотреть на него, боялась, того, что кинется к нему, сама прижмётся к нему и обнимет его за шею, и вот тогда не оторвёшься. А вдруг я ему не нужна. Совсем не нужна.

Словно стрелой пронзило её сердце.

А пространство отвлекало её от дурных мыслей, она увидела удочки и рассмеялась. Протянула руку, показывая на реку, и произнесла совсем, как в тот раз….

– А у вас клюёт. Смотрите! Смотрите! Ваши удочки скоро рыба утащит. Сегодня по всему видать зацепилась рыба живая, а не дохляк. Да?
Так, так! Давайте же спасать ваши удочки.

И она звонко и радостно рассмеялась. Ей вспомнилась первая встреча.
Она понимала уже, что сейчас накалённая обстановка со слезами, разряжает рыба, утаскивающая удочки в реку. Но ей было радостно уже от того, что он рядом, а что будет дальше, об этом старалась не думать.

Единственное и значимое в данный момент для неё было это – он был теперь рядом, остальное потом.

А губы так близко, поднимаясь, он не сводил с них своего взора.

«Как она красиво смеётся».

О чём она молчала, ему уже было всё равно, его сердце не умещалось в груди, давило, пробивалось сквозь грудную клетку.

– Воробышек мой, девочка моя! – Произнёс он поднимаясь.

Уже не осознавая, что и как, как и тогда в первой встрече, притянул к себе, и как тогда, начал целовать с ресничек.
Оторвавшись от поцелуя, спросил –

А сегодня нет пыльцы. Почему? – Юрий, прижимал её к своей груди.
– Не успела собрать. –  Ответила она радостно, где-то там в его груди в распахнутой рубашке.

У неё в груди возникало ликование, «Он рядом и он обнял меня»

Подняв лицо, посмотрела в глаза и продолжила с болью, и с радостью, старалась боль заменить радостью.

– Как же тебя долго не было. Я думала, я умру. Умру без тебя, думала, вся жизнь прошла уже. И так опоздала родиться, а здесь ещё и тебя совсем нет рядом.
Юра!

– Это я поторопился родиться, любимая. – Произнёс Юрий и с наслаждением закрыл её губы своими губами.

И изнутри её он почувствовал аромат цветов, её бутон распустился. В той первой встрече он только ещё пробивался, только ещё было самое начало созревания бутона.

Но уже тогда было сладостно вдыхать всю её внутреннюю суть. Всё в ней было таким сладостным, и он старался напитать себя ею.
Ему хватило на всё время, и заключения, и в походах к волхвам за истиной, и пройтись по мерностям.
Лишь желанней и желанней становилась она, и каждый шаг по земле, хоть и уводил его от дома, но и приближал их встречу.

А сейчас её нежные губы отвечали ему, не умело и не смело, но отвечали.

Дикий мёд! – Пронеслось в мыслях Юрия. – Настоящий дикий мёд!

Он упивался её ароматом.

Нетронутый девственный цветок с ярким и тонким ароматом, наполненный диким мёдом, со сладким, но очень приятным и необычным вкусом. Такого он ещё никогда в своей жизни не испытывал.

Он оторвался от её губ, но тут же, вновь потянулся, и в сладостном захвате её губ, лишь успел помыслить.

Ох. Бог мой! Исток Творящий, почёт и слава тебе, какой ты мне подарок сделал. Благодарю тебя Всевышний.

Слившись в поцелуе, у Юрия из воспоминаний выплыла ароматная пыльца, она добавляла ему такую яркую особенную радость.

Ольге вспомнились его прикосновения, те которыми он собирал с её лица пыльцу своими губами.
То сладостное детское перешло уже сюда, в это время, и словно взрыв в сердце произошёл. Их сердца слились в унисон.

И зазвенело запело в пространстве. То нежное пиано раздавалось в пространстве, то могучее форте звенело и несло их по пространству, что оказались среди звёзд.
Среди ясного голубого неба, такого, как глаза у воробышка, пролетали в сиреневом свете звёзд.

И он вновь, как когда-то, стал собирать с её лица пыльцу, и удивительно, она у него проявлялась на языке. И он снова и снова целовал её.

Сколько они стояли в объятиях и в сладком поцелуе, и в полёте среди звёзд, в мелодии Любви, в том славном полете, о котором они мечтали всю жизнь.
У кого длиннее жизнь, у кого короче, и не ведали до сегодняшнего момента, такого вот блаженства.

Звучала нежная музыка любви.

Откуда она звучала из их сердец, или в пространстве, а может с самой высокой высоты от Истока Творящей Любви. А может в едином потоке их сердец и Творящего Истока, в пространстве зазвенело, что ярким светом осияло.

Даже дед в доме увидел сияние сердец в любви. Вышел из дома, посмотреть явное, что там такое происходит. Стоял возле дуба пращуров и любовался.
Любовался идиллией любви.

Звенели слова, в которых было и простота, и величие творящей любви.

Пусть всегда на земле расцветают цветы, а в сердцах воцарилось согласие, и всё счастьем объято и весь мир в любви. И плывет вместе с ними Источник счастья. Он подсказывает, как собою остаться, сохраниться в любви, и творить в радости счастье. И себе, и людям, и земле, и вселенной.

Все пустые слова растаяли, всё земное склонились в поклоне великой любви и цветы, и дубы, и светом озаряется пространство,

Из грёз их вывели собаки. Альфа ходила возле них, поскуливала и тихо изредка произносила «гав».
Наконец-то они опустились с небес, проявились разумом в яви, их души ликовали, но сердца чуть, чуть успокаивались. И услышали собачий призыв «гав».

– В чём дело? Альфа? – Спросил Юрий.

Альфа уже громче гавкнула и прыгнула к воде.
Юрий и Ольга увидели, как Амур и Кузя, плыли посередине реки и тащили за собой удочки.

Да не просто удочки, они были с рыбой.

А рыба ну, никак не желала и не хотела плыть в поводу, на леске удочки.
Рвалась назад, взмывала то высоко над водой, то плюхалась назад в воду и уходила вглубь ко дну.

Амур тащил легко, а Кузе приходилось с натугой тащить удочку. Его две рыбины, попавшие на оба крючка, рвались назад.
Юрий видел, что рыба попалась крупная, на удочках, чему очень удивился.

Вообще-то он и не мечтал о рыбалке, это нужно было ему для того, чтобы воробышек вспомнила всё, и главное его – Юрия.

А на удочках были блёсны и так таково, рыба ему не нужна, но раз сама поймалась, так тому и быть.
Ольга расхохоталась, засмеялся и Юрий.

– Юра, помоги Кузе. – Хохотала Ольга.
– Ради веселья любимой, забуду, что оторвали меня от моей любимой.

Смеялся Юрий и полез в воду, забрал удочки с рыбой. Рыба видать обессилила и уже легко подтянулась к берегу.

– Юра, давай всю рыбу отпустим. – Она смотрела на него таким просящим взором, да ещё полным любви, и он не колеблясь, согласился.

– Я и сам хотел отпустить её. – Произнёс Юрий, осматривая рыбины. –
Но, воробышек, отпустить её, не получится. и стал вытаскивать блёсна изо рта рыб.

– Почему? – В удивлении спросила Ольга.

– Слишком глубоко заглотила блесну с крючком, не вытащить, не поранив её.
Осматривал каждую рыбину. Пусть уж на корм вот этим рыбакам идёт, раз уж выловили. А отпустим её, она все равно погибнет.

– Жаль. Юра, но она же, живая. Юра ты в тот раз говорил, что умеешь разговаривать с рыбой. Это как?

– Ты помнишь? – С радостной улыбкой спросил он.

– Да, я теперь всё вспомнила, и мне не больно. Легко. Ты появился рядом, и мне стало совсем легко. Легко и радостно. Но я так и не успела тем утром узнать, как ты разговаривал с ней.

– А я не успел узнать, как ты с цветами разговаривала. Расскажешь?
– Может быть. – Засмущалась Ольга. – Но я первая спросила.
– Первая спросила, значит сейчас первым, и я расскажу.

Юрий, положив всю рыбу на траве, обнял Ольгу и произнёс. – Давай ей радость в любви подарим, чтобы душам их было радостно пойти в новое воплощение. Погладь её и скажи, «люблю тебя».

Ольга присела, погладила рыбу и произнесла.

– Люблю тебя. – Повернулась лицом к Юрию, и вновь произнесла. –
Люблю тебя. Юра, я так люблю тебя, Юра. Если ты ещё раз исчезнешь, я умру. Я так люблю тебя. Так люблю.

Она смотрела снизу вверх в его глаза, в её глазах было всё сразу и боль, и страдание, и любовь, и радость. И повторяла. «Так люблю тебя».

А он подхватил её под руки, притянул к себе, тоже произнёс.

– А уж я-то, как тебя люблю, выразить не могу, и они вновь слились в поцелуе. В моём… у меня… слова … нет слов…., как сказать тебе… люблю.

И целовал, целовал её межу словами. Чуть оторвавшись от её губ на несколько секунд, вновь произнёс. –

Больше мы расстанемся никогда. Только вместе. Навсегда вместе. От начала до конца Лёленька, только вместе, воробышек мой.
Для нас война закончилась, Лёленька, мы выстояли в этой войне, возмужали и через все трения и водовороты прошли. Вот наступило наше начало, и мы вместе на веки вечные. Мы вместе и нам….

А эти губы вновь потянули его, Он внутренне улыбнулся, «Теперь-то мне нет преград» Подумал он и продолжил вслух.

– Будем продолжать жить и уже в полновластной любви, Война закончилась для нас, но для многих из остального народа она продолжается.
И в наших силах в единстве с Истоком помочь народу выйти из порабощения, из войны.

«Что ты несёшь? – Прозвенело в мозгу. – Она этих слов ждёт?»

«Ох, ну что я вновь несу? В этот момент встречи долгожданной?».

Но продолжил между поцелуями.

– Мы поможем ему, народу, поможем….
Поможем наполнить пространство энергией любви ….

Но в голове звенело, а в сердце горело, и поцелуй продолжался.

А в стороне стоял дед Егор и улыбался, и тихо для себя произнёс.

– До чего же влюблённые все глупеют, смущаются, стесняются. Внуку сорок лет, а он, как мальчишка глупыш, слово лишнего не вымолвит.
Наконец что-то членораздельное стал произносить, и то чушь какую-то.
Как-будто это не могло подождать. Как-будто этих слов она ждёт. Ладно, хоть целует, не отрываясь, натосковался он. Ох, как натосковался…. Хм, я думал он её в охапку и дом понесёт.
Хотя нет, он такой романтик, а в такой долгожданной любви и …...
Что и говорить, у меня самого слов нет.

Он осторожно, чтобы не мешать им, подошёл, забрал рыбу, удочки и сказал собакам.
– Пошли друзья, мои товарищи, рыбу будем чистить да ужин вам из неё готовить. А влюблённые пусть наслаждаются, не будем им мешать и смущать их своим присутствием. Хотя, по-моему, они нас и не видят. Где-то далеко и высоко. Ну, пусть полетают, насладятся.

Дед и собаки ушли, а влюблённые ещё стояли в полёте любви.

И когда спустился в них и разум, и души, они очнулись, Юрий сам не зная зачем, или ошалевший от любви, от наслаждения ощущать воробушка рядом, держать её в своих объятиях. И уже можно без зазрения обнимать и целовать.
В данный момент они равны и едины. А разница в возрасте здесь не причём, когда души в слиянии, а сердца в едином ритме бьются в унисон.
Выдохнув, он произнёс.

– Здесь недалеко, чуть в стороне, на другой полянке, есть ферма бабочек. Не желаешь посмотреть?
– Бабочек? – Удивилась Ольга.
– Да. Сходим? Посмотришь, Тебе понравится.
– Хочу. – Радостно ответила она.

– Ты когда нибудь видела много, много красивых разноцветных бабочек? – По-детски ошалевший с радостным воодушевлением произнёс он.
– Нет, только мотыльков, и то не так уж много. Когда бывали в деревне, в детстве, разных бабочек видела, но не много.
– А здесь, есть бабочки разных видов, со всего мира.

«Ох, что я опять несу? Чушь какую-то о бабочках, а интересно ей?»

– Интересно посмотреть.
– Так пойдём? С радостью вновь предложил ей.
– Не могу Юра, я босиком. Туфель моих здесь не оказалось, и платье не моё.

Как в полупечали произнесла она.

– Да, дела, об этом я как-то не подумал. Туфли твои потерялись повидимо, когда тебя нёс по лесу, платье тоже в негодность пришло. Его пришлось деду разрезать, невозможно было снять с тебя его мокрым. Ты уж извини Лёленька. Так я тебя понесу, Лёленька.

И подхватил, её закружил, шагнул к дубраве.

– Юра, мне радостно быть на руках у тебя, но мне нужны вещи мои.
– Сейчас поедем и всё купим.
– Зачем? Зачем покупать? У меня всё есть. А не лучше ли отвезти тебе меня домой ко мне?

– Нет. Ни за что, я ни на секунду расставаться больше не желаю. А попадёшь ты домой, и что будет там, не известно. Нет, нет.
Да и дом там не твой, а Валерии. Твой дом в другом месте. Твой здесь.

Ты заметила? Тебя дом принял, пространство приняло, тебя собаки признали хозяйкой. И в их глазах только ты им хозяйка, и никто больше. Я это почувствовал. Лёленька, воробышек мой.

Он вновь поцеловал её, затем оторвавшись, продолжил.

Расставаться не желаю, и мы будем здесь всегда. На ферму мы сходим в другой раз. А сейчас идём в дом, позвоним, твои вещи привезут.
Оленька, воробышек мой, я тебя не отпущу более, в тот раз не смог, ты была мала и обстоятельства не позволили. Теперь же всё иначе.

– Юра, на минутку всего лишь. Вещи забрать. Ты же со мной будешь.

Ольга весело улыбалась, ей было радостно, Юрий держал её в своих объятиях и не хотел отпускать. Это ли не счастье?

Счастье! Ликование!

И он продолжил ещё радостные слова для неё.

– Я не смогу без тебя. Не могу позволить, что ты закроешься от меня даже дверью шкафа. Давай сегодня здесь останемся. Рано тебе в мир отсюда выходить, так дед наш сказал.
– Давай.– Согласилась она.

– Сегодня кое-что тебе привезут, а как-нибудь поедем, и ты заберёшь всё что захочешь. И если ты хочешь, позже навестим твой отчий дом.

– Валерия его продала.

– Нет, все, что осталось от твоих родителей, цело и принадлежит только тебе.
– Но как? Я же видела деньги, Лера приносила. А остальные, говорила она, на счёт положила.

– Насчёт денег не знаю. Возможно, Данила сделал так, чтобы ты не знала, и чтобы ничего не волновало тебя. Может это была прибыль.
Данила и Славий управляли всем.

– Я не знала ничего, Юра.
– Тебя оберегали, воробышек. Все тебя берегли, твою психику берегли.
– А ты? Знал обо мне? – Она вопрошающе и с интересом посмотрела ему в глаза.

– Знал, Лёленька, я о тебе всё знал. Мне Славий всё о тебе писал и по телефону рассказывал. Вот только рядом я быть не мог с тобой. И как только выжил вдали от тебя, не знаю.

– А мне ничего не говорили. –
Удивлённо и как с огорчением сказала Ольга.

– Не обижайся, Оленька, воробышек мой. Волновались за тебя, ведь ты не хотела никаких воспоминаний, а Валерия очень боялась за тебя, ты же ей как дочь. Данила и Славий хорошо управляли всем.

Вот квартиру они переделали без твоего ведома, но с ведома Валерии, тем более ты не совершеннолетней ещё тогда была. Студию сделали. Ты заметила, когда была там, что это ваш был дом?

– Да, заметила, но не предала значения. Я была уверена, что это уже не наше. Родителей нет, а мне зачем? Но знаешь, когда мы с тётей пришли туда, и она исчезла там, где-то, а я одна осталась и осматривалась, и подумала, я бы дизайн сделала бы другой. Ну, шторы там и всё такое.

– Если хочешь, будешь заниматься сама. Магазином хотя бы, оранжерей.
– Нет, Юра, я тоже желаю быть с тобой. Может позже, но не сейчас.
– Верно воробышек, верно, у нас есть более важные деяния.
– Какие?

– Любить, Лёленька, любить, родная моя. Воробышек мой. А нашими делами как занимались братья и дяди столько лет, так пусть и продолжают. Успеем ещё и мы влиться к ним.

И он подхватил её на руки и понёс домой, на ходу целуя её, она же обхватив его шею, наслаждалась в его объятиях.
Провела рукой по его шее сзади, что огонь пронизал его и охватил всё его тело сладкой истомой.

– Чуть позже, Лёленька, чуть позже. –
Произнёс он вновь охрипшим голосом.
Мне надо позвонить, воробышек, туфельки тебе достать.

И чуть позже Юрий в доме позвонил брату Лёве.

– Юра, Юра, братишка, как ты вовремя позвонил. Скажи, ты, что там сотворил? Признавайся. Ты молился? Медитировал? В нирване летал?
Кричал в телефон брат Лёва.
– В каком смысле, молился, летал?

– Ты знаешь, от твоих картин теперь народ не отодвинуть. Ты, как сотворил это? У нас сегодня, ох, Юра, это что-то. Откуда и как узнали о счастье.

– О каком счастье? – Спросил Юрий.

– Да, как только весть разнеслась по городу о счастье и радости, так посещение увеличилось. В блоке, в эфир я выходил.

– О каком счастье ты говоришь, Лёва? Какой эфир?

– О картинах твоих, Юра, брат. И за них цена удваивается.

– Зачем? Не надо удваивать. Лев, это не этично. А, что случилось?

– Картины излучают радость, Юра. Я сам это почувствовал, и видел людей. Их словно сам Бог, сам Исток творящий посетил, такие одухотворённые лица становятся. Признавайся, что сделал?

– Да, ничего я не делал. – Удивился Юрий.
– Так уж ничего?
– Хотя, кое-что было…. У Юрия сразу пошли догадки, что его голос вновь охрип, и он замолчал.

– Ну, ну, что молчишь? – Гудел в трубку голос брата. – Говорииии! А с Ольгой разговаривал? Ну!? Что молчишь? Разговаривал? Объяснились?

– Нет. Не успел. – Ответил Юрий.

– Как нет? Как не успел? До сих пор не поговорил?
Двоечник!
Нет, ну надо же, до седин дожил, вся голова седая и всё молчит. Ты сколько уже  собираешься сказать? И всё трясёшься, как мальчишка семнадцатилетний.
Юра! Ты, когда поговоришь?

– Нет, я не разговаривал. – И уже тише добавил. – Я целовал её.

– Ааа! Это другое дело. Юрка! Брат! значит, в тебе самом изменилось, всё изменилось. Твои энергии сердца передались картинам.
И теперь название «Крик души» сменилось. Теперь «Счастье души». Радость.
«Путь домой» и так была светлой, а сейчас вообще сияет.
Ты загляни в ментал. Загляни.

– Не до этого. – Тихо произнёс Юра.

Он ещё не осознал, что произошло, но точно знает, счастье пришло. Оно вошло искрящим потоком и установилось. Прочно установилось. Оно во всём. В каждом мгновении, в каждом предмете, в каждой частичке пространства, счастье его и Ольги во всей вселенной.
Он улыбнулся, осознавая, что, наконец, мир его засиял и продолжил. –

Немного, кое о чём говорили с Олей, о делах, которые вы вели.

– Нет, ты идиот? Куда это бы всё делось? Ты сказал ей о любви? Ты сказал ей, как ты её любишь?

– Не помню, кажется, говорил, у меня в сердце и в голове до сих пор творится не понятное. Лёвушка, я счастлив.

Лев захохотал в трубку.

– Ладно, вечером мы приедем со Славием, разберёмся с вами. Расскажешь. Вот уж действительно не знай, как назвать тебя.
И сколько бы ты ещё ждал своего счастья, если бы Данила с Валерией не стали действовать. А?
Данила с Валерией ещё не знаю, приедут или нет. Там тоже у них своя радость. Данила звонил, говорил, день удался.
Валерия в радости и за Ольгу и за свой успех. Сейчас позвоню, что-то Данила говорил о вещах твоего воробышка. Мы приедем.
Брат! Счастье-то, какое поселилось в нашем доме.

– Приезжайте, Лёв, привези какие-нибудь вещи воробышка, а то здесь ей, и надеть нечего. И главное обувь не забудь, туфельки её потерялись.

– Вечером ждите. А, Славий вот говорит, в машине туфельки. Что? Говорит, когда ещё за машиной ходил, там и нашёл их, где она лежала. Он забыл отдать. Ищи в машине.

– Лев, всё равно привези вещи Оленьки.

– Да, привезём, привезём. – Ответил Лев и телефон умолк.

Положив в карман телефон, Юрий пошёл к машине, действительно там нашёл туфли Ольги. Посмотрел на них и с удивлением подумал.

«И как она бежала столько километров на таких высоченных каблуках? Удивительно! Мистика!»

– Ничего мистического нет, Юра, ты-то должен осознавать.
Не обыватель чать спущенный иль проявленный для праздного любопытства.
Ты другого уровня, как и она.
А бежала она не так уж много, и то по городу, несколько кварталов всего лишь. А затем произошло…

– Да, да, дед, понял я, переместили её. Я вообще-то удивляюсь тому, как женщины могут ходить на таких высоченных каблучках. Мне кажется, на них невозможно устоять, а они ходят, да так красиво ещё ходят и танцуют.

– О, так это же женщина, Юрий. – Рассмеялся дед.
Ей всё подвластно.

– Вероятно так, дедуль, я ещё маме удивлялся и Верочке.

– Она так загадочна, в этом мире, Юрий. Женщина. То чаровница, то проказница, и не в силах отгадать её даже Истоку. Он сам восхищается своим творением, её искринкой в глазах, улыбнётся и печаль растворится, её взгляд любовью напоит.
А на крыльях любви вынесет и из беды.

– Дед, ты, что это стихами заговорил? – Рассмеялся Юрий.

– И стихи на ум придут и сами сложатся, рядом с богинюшкой такой вот.
Она проснулась, проснулась, в ней любовь проснулась.
Сегодня первый день только, как очнулась, прошла очищение, увидела тебя, её внутреннее состояние изменилось, вибрации так подскочили.

Подожди, вот ещё проснётся в ней наслаждение собой, увидит себя в лучах Истока, взорвётся искра, по-настоящему полюбит весь окружающий мир.
Звезда уже зажглась ещё в тот день, и в том месте, где вы её нашли.
Любовь для неё уже стало состоянием.
Ты и сам вон, как воспрял. Вдохнул её, и уже дышишь, вдыхаешь и выдыхаешь любовь. Ох, и интересная позиция ваша вырисовывается.
 Такое пространство создаётся вами. Идеальная модель мира. Это ещё начало.
Начало Юра.

– Я пока не вижу, дед.

– Ты сейчас и не увидишь, подожди чуток, вдохновение ваше ещё только сливается. Поле любви нарастили мощное. Да ты же, сам ей сказал,
«Прошли войну, закончилась она, наступило ваше начало». Вот и начинается ваше творение деяний во благо.

– Всё-то ты, дед подмечаешь. – Улыбнулся Юрий.

– Служба у меня такая, всё подмечать, внучек Юра. Видел её восторженные глаза, когда ты её нёс домой.
Высоко поднимет тебя, хотя ты и так летишь высоко, но с ней вместе взнесётесь. Пойдём, поможем, она на кухне восторгается, что-то хочет приготовить.
Скоро ребята приедут. Данила с Валерией тоже прибудут

А дальше, как продолжение сказки.

И жили они долго и счастливо.

Жить остались в этом доме, в поместье в лесу.
Прошло какое-то время, Ольга преобразилась, поднялась в состояние вдохновения и любви. Внутренний свет высоким пламенем освещал пространство, созданное предками, передаваемое из поколения в поколение.

И вот настала пора ей стать царицей, богиней этого пространства.
И она с удовольствием стала и богиней и царицей и хозяйкой этого пространства, которое её прияло, давно, что даже она ещё и не догадывалась об этом.
Совсем ещё малышкой, когда впервые встретились с Юрием, пространство приняло её и впитало в себя.
Впитало так же, как и Юрий впитал её в себя в тот миг наслаждения, собирая цветочную пыльцу с её личика, с её ресничек.
А пространство впитало её тогда, когда она целовала цветы на полянке, произнося им ласковые слова и напевала им песенку.

И ей предоставили возможность создать уютную и очаровательную свою модель мира, чтобы вдохновлять своего мужчину.

Ольга и Юрий соединились, растворились друг в друге, обрели полностью друг друга, единое целое любви искрящей, восстановилось.
Оберегали счастье своё, любовь свою.

Ах, женщина, ты загадка вселенной, драгоценность жизни этой. И в улыбке и с любовью подставит хрупкое своё плечо, и утолит, растворит печали.
А уж если она в состоянии любви со всем миром на земле и в космосе, то и полёт высокий с любимым, соединив в полёте крылья.

Ольга в городе появлялась редко, только, чтобы осчастливить детдомовских детей. Теперь-то её сердце светилось солнцем, излучала и радость, и любовь, и счастье.

И своей альтруистической и вселенской любовью, легко вселяла детям уверенность в себе, наполняла их сердечки радостью счастьем и любовью так, что они уже сами могли альтруистически любить и сотворять благо и дарить любовь, оберегая сердца других детей.
 
Гармония и любовь витали вокруг.

Так вслед за скромной, но весёлой радостной и счастливой свадьбой Юрия и Ольги, одна за другой прошли радостные и уже шумнее свадьбы дяди и братьев.

Шумные и весёлые, оттого что там было много друзей. А так, как у Ольги мало было подруг, всего одна была подруга детства и тётушка, и у Юрия все друзья остались в прошлой жизни, то и свадьба прошла скромно, в кругу семьи,
А им она и не нужна была, для них главное быть вместе, вместе и навсегда.

Но и друзья вновь стали объявляться, видать высокие вибрации любви притягивали их.
И возобновилась и дружба, а где и общие деяния на благо Земли и всего Мира.
 
Данила с Валерией тоже наконец-то соединили свои сердца и судьбы в единую любовь, и ждали наследника. Оставались жить в городе. Но были частыми и желанными гостями в доме предков, в пространстве любви.

Другой дядя Богдан, тот уехал к любимой, он раньше ещё уехал, а приезжал навещать деда и племянников.

Славий и Лев, так же устроили свои жизни, соединившись со своими любимыми.
Жили в городе, но часто и с удовольствием навещали родное поместье, пространство с могучим дубом пращуров, где свободолюбивая энергия любви наполняла пространство и распространялась повсюду.

Могучий дуб – это Мировое древо, на котором держатся все миры.
И вот, семья – это тоже древо, ствол которого любовь.

И, как хорошо, что Души вновь встретились через разные тернии испытаний, вперёд и вглубь идет и распространяется чувство живое, живой души, отыскав свою пару истинной Любви.

Вперёд и вглубь летит чувство, всматриваясь вдаль, ширится, расширяется вселенная, торжествует истина  над старым искривлением  мира.  Где-то там, за горизонтом остаётся искривлённая память о прошлом. Прошлое просто стирается.

Растворилась прошлая даль, в завтрашнем дне  и уходит вместе с искривлённой памятью о прошлом и фальшью в нём. Летит вперёд чувство живое.
В пламенном потоке тишины

А чтобы хватило всем комнат, ведь нужны будут детские, просто сделали просторный пристрой. И когда-то и так просторный дом, комнат хватало всем с избытком, стал ещё больше. Семья должна расти.

А Ольга с удовольствием и радостью помогала Юрию на его ферме бабочек, на пасеке, в оранжереях. Остальное они предоставили братьям и дядям.
Общее семейное дело объединилось, хотя оно объединилось ещё много, много лет назад, по известным уже обстоятельствам. И продолжалось.

Жили братья и дяди очень дружно.
Под стать им и супруги любимые, богини лучезарные. Вместе часто собирались, в этом просторном пространстве любви, казалось, что чаще некуда.

Оказывается это такое увлекательное занятие, любить всё и всех, и помогать. Все пары ждали первенцев.

А дед Егор так же был счастлив возле внуков. Не сказать чтобы сердце его ликовало, он был ровен во всем. столько лет или веков прожил на земле в служении Истоку и роду.

Служение Истоку и Роду шло в полной гармонии, как всегда.  Но был действительно счастлив. Радовался за всех и за своих внуков и правнуков и вот, вот появятся праправнуки.

Праправнуки?
А может ещё дальше и глубже поколение, дед Егор высчитывать не стал, все они его внуки любимые.

Это ли не счастье?

Счастье, да ещё какое!

Скоро пространство огласится детскими голосами, детским смехом, радостью, и он уже знал, сколько будет у него в скором будущем  внуков малюсеньких и внучек.

Никто ещё не знал, а он знал.
И знал, сколько девочек родится через несколько месяцев, и сколько мальчиков.
И кого, тоже знал.
И был счастлив в ожидании. Ждал маленьких богов и богинь с особой трепетной радостью. Видел какие души прибудут и это его радовало.

Жизнь продолжается. История любви продолжается.
История любви продолжается у каждого человека на земле.

Закончилось повествование о любви двух душ, которые были разъединены, но вновь слились в единое целое.

Всем желаю, радости, гармонии, мира, согласия, согласие в себе в своём сердце, с самим собой.
Пусть будет всегда покой гармония принятие любовь, братство и равенство всех народов, достаток, счастье, в свете божественном, без войн и без болезней и без распри.
Единение всех душ всех народов.
Пусть всегда на земле расцветают цветы, пусть повсюду растут сады, пространства любви. Пусть в сердцах у всех человеков у всего народа будет мир и согласие.

И какое благо созерцать это.

                Конец

Таисия-Лиция.