Городские и провинциальные. Часть 1

Начинаю публикацию сборника сказок. Хотя никогда не был уверен, сказки ли это. Приятного времяпрепровождения, мой неизвестный читатель.
(почти всё это я когда-то здесь уже выкладывал)


Молчание сосен

Сосны любят помолчать, особенно зимой. Тут, знаете ли, не до разговоров: мороз, снег, ветер. Да и дни короткие, сумрачные. Скрипнешь изредка, покряхтишь – и опять погружаешься в безмолвие на дни и недели. А вот люди болтливы и суетливы, мелькают туда-сюда, проходят мимо. На сосны не смотрят, некогда им.
Вот только этот вдруг замер, уставился. Еще и телефон вытащил, сделал несколько снимков.
– Эге, – скрипнула старая сутулая сосна. – А я его помню.
Остальные удивились, что молчание нарушено. Но прислушались.
– Он мимо нас на метро ездил каждый день, – задумчиво продолжала сосна. – Прижимался лбом к стеклу и смотрел, смотрел...
– Ты точно помнишь? Когда это было?
– Да не так давно, лет сорок пять назад примерно. Да... Он полюбил тогда сосны рисовать.
– Надо же!
– Потому что мы красивые. Нарисует очередную сосну, и подарит кому-то. И так всю жизнь. Теперь вон уже и сам ссутулился, и хвоя поредела...
– Зачем он нас фотографировал?
– Наверное, приедет домой и снова начнет сосны рисовать.
Сосны умолкли. Теперь они не скоро заговорят, если только не случится что-нибудь удивительное. Потому что у сосен есть правило: в любой непонятной ситуации – молчи.
А жизнь на этой планете и есть самая непонятная ситуация.


Все равно надо мечтать

От берега в море отходил мол.
– Работа у меня такая, отходить от берега, – объяснял он. – Но я недалеко отхожу и всегда возвращаюсь обратно.
Мол гордился названием своей должности: гидротехническое сооружение. Однако никто особо не обращал на него внимания. Ну, отходит от берега, ну, вдается в море. Таких молов на побережье десятки.
– Я всегда хотел большего, – рассказывал мол волнам, которые на него накатывались. – Я, может быть, мечтал стать мостом! Соединять один берег с другим, что может быть лучше? Но не вышло. Не хватило бетона, наверное. У нас кризис в стране, вы в курсе?
Волны не отвечали. Они разбивались о стенки мола и откатывались назад, сердито грохоча. Будете вы отвечать собеседнику, если разбиваетесь об него?
Мол изо всех сил вытягивался вдаль, стараясь стать все-таки когда-нибудь мостом. Но длиннее, конечно, не становился. Его мечта никак не сбывалась.
– Глупый ты все-таки, – сказала ему однажды рыбацкая лодка. – Где ты видел мосты через море? Мосты бывают только через реки. Ты не в том месте мечтаешь.
– Да? Как же мне быть?
Мол засуетился, занервничал. Мечта ускользала от него.
– А никак. Чем тебе не нравится быть молом?
– Но мосты так красиво выгибаются...
– Я по реке плавала, много мостов повидала, – задумчиво сказала лодка. – Это только на первый взгляд кажется, что выгибаться и соединять два берега просто. А на самом деле по мостам днем и ночью колесят легковые автомобили и тяжело груженые фуры, грохочут поезда. Подумай, оно тебе надо?
Мол задумался. Волны разбивались об него в сильный ветер, но зато в штиль ласкали. К нему иногда швартовались лодки и терлись об него боками. На самом его конце всегда стояли рыбаки и ловили рыбу. А в солнечную погоду по нему с визгом пробегали и прыгали в воду ребятишки.
– Выходит, я счастливый? – удивился мол. – Получается, у меня все есть... Почему я этого не знал?
– Потому что надо же о чем-нибудь мечтать, – ответила лодка и посмотрела в море.
Там, на самом горизонте, стоял на якоре большой многопалубный корабль.


Шкаф и его внутренний мир

Человек подошел к шкафу и посмотрел в зеркало. А шкаф посмотрел в человека.
– Что-то не нравлюсь я себе в последнее время, – подумал шкаф. – Старею, скриплю... Не буду на себя смотреть, одно расстройство.
И он заглянул внутрь. У него был богатый внутренний мир, которым можно гордиться, даже похвастать при случае. Внутри все находилось в полном порядке: одежда аккуратно висела на плечиках, как положено.
– Когда я на человеке, – глубокомысленно сказала одежда, – я форма. А когда внутри шкафа – содержание и внутренний мир. Парадокс!
Плечики пожали плечиками и промолчали. Они-то знали, что только они держат на своих плечах весь мир. Пусть внутренний, но мир. Такая у них работа – держать на себе то, что другие не могут. Им, другим, некогда. А тут держишь, держишь, и никто спасибо не скажет.
Человек смотрел в зеркало и тоже, наверное, что-то думал. Но никто не знал, что именно.
Разве по людям это поймешь?


Снегопад и закон всемирного тяготения

Снег падал на землю и постепенно укрывал город своим широким одеялом. Снежинки суетились, метались из стороны в сторону. Некоторые летели вверх.
– Эй, вы куда? – удивлялись снежинки, летящие вниз. – Вам что, закон всемирного тяготения не указ?
– Нам не хочется вниз! Тут плохо. Тут страшно, все вокруг угрюмое, черное и никакой нежности.
– Нам тоже страшно! Но все летят вниз – и мы летим. Вам что, больше всех надо?
Большинство снежинок летело вниз, хоть и металось из стороны в сторону – так, для очистки совести: они ведь знали, что закон всемирного тяготения все равно прижмет их, не отпустит. Но некоторые упрямо поднимались вверх.
– У нас такая работа, – уговаривали их, – надо ложиться и закрывать все плохое своим телом. Да, мы погибнем, но после нас, потом когда-нибудь, станет хорошо!
– Мы не хотим погибать, мы хотим любить! – отвечали эти некоторые и упрямо пытались подняться. – Нам нужно, чтобы хорошо прямо сейчас!
Снег падал, рождая слово снегопад и заглушая все споры. Когда такой снегопад, становится непреодолимо понятно, что споры вообще бесполезны: что-то внутри каждой снежинки выбирает, куда ей лететь, и не лететь в свою сторону она просто не может. Но в основном, конечно, вниз.
А на общем фоне странных снежинок не видно. Только если задержаться у окна, если как следует присмотреться... Тогда видно, что некоторые снежинки упрямо поднимаются. И ты невольно заражаешься этим противозаконным упрямством, поднимаешься вместе с ними.
Ненадолго поднимаешься, так как ты все-таки не снежинка.
Но на сегодня – достаточно.


Новый день сегодня и всегда

Вот и новый день наступил. Один из бесконечной череды дней, когда откроешь глаза – а вокруг все как прежде, как всегда и постоянно.
– Интересно, – задумчиво пробормотал красный пожарный газик, – она сегодня поедет куда-нибудь?
– Не поедет, – ответил ему коричневый газик спасательный службы.
Они помолчали. Скорая вздохнула, просыпаясь, потянулась всеми своими рессорами и ворчливо произнесла:
– Надоели вы мне, близнецы. Каждый день одно и то же обсуждаете.
– А что нам еще обсуждать, – ответил спасательный. – Ты-то что скажешь, поедет или нет?
– О ком это вы?
– Да вот же, через дорогу, стоит и стоит. Машина фольксваген. Спорим на литр бензина, что поедет?
– Мне все равно, – заявила скорая. – А чего ты так уверен?
– Он уверен, – хихикнул пожарный газик, – потому что с нее снег счистили.
Они опять помолчали. Когда у тебя в запасе бесконечная череда дней, то можно никуда не спешить. А в разговорах с друзьями спешить вообще не стоит, даже если в запасе ничего нет.
– У нас снег счищают просто так, – послышался голос. – И не счищают тоже просто так.
Это заговорил бронетранспортер. Ему тоже надоело стоять на приколе молча.
– Никакой закономерности в жизни не существует, – продолжал он. – Все может произойти всегда, и ничего может не произойти никогда.
Газики и скорая почтительно слушали пожилого военного. Его лучше слушать почтительно и не возражать, а то разозлится и давай командовать: правое плечо вперед, левое вперед, равнение на середину...
– Это точно, – рискнула вставить скорая, – то же самое с ценами на бензин...
Ей никто не ответил, но все подумали об одном и том же. О том, что фольксваген рано или поздно поедет. Все вокруг ездят, движутся куда-то. Это раздражает, потому что завидно. А они стоят и будут стоять, потому что они музейные экспонаты. И пожарная часть – не пожарная часть, а музей. Скучно быть музейным экспонатом. С другой стороны, никуда не спешить, не суетиться, ничего не делать, быть в неподвижности – тоже неплохо. А то, не ровен час, в ДТП попадешь. В общем, невесело, зато спокойно.
К неподвижности и покою можно привыкнуть. Можно спорить на литр или на поллитра, поедет эта машина сегодня или не поедет. Все равно бензина у них нет. Можно заглядывать в окна дома напротив и гадать, что делают люди. Вон там один все время чего-то выглядывает, фотографирует, потом садится и записывает.
Наверное, он так развлекается: ему тоже скучно быть музейным экспонатом.


На кого положиться?

На подоконнике стояло комнатное растение в вазоне. Никто из жильцов квартиры не знал, как его зовут, да оно и само не знало. Росло себе, вилось по оконной раме, и все тут. И еще опиралось своим вьющимся побегом на соседнее растение, которого звали Восковое Дерево.
Однажды безымянному растению приснился сон, будто у него появился цветок. В виде созвездия из нескольких цветков. Созвездие большое, аккуратное, симметричное настолько, что оно было похоже на пластмассовое.
– Это настоящий цветок, или мне только снится? – спросило растение у соседа по подоконнику.
– Почему это снится? Настоящий. Только зачем вы облокотились своим цветком на меня? – недовольно проворчало Восковое Дерево.
– Снится, потому что я сплю... Извините, так получилось. Не на кого больше положиться.
– Но я-то не сплю! Так не бывает, чтобы одно существо спало, а другое нет, но оба разговаривали. Кстати, мне тяжело.
– От одного жалкого цветка?
– Он сильно пахнет! Как целый парфюмерный магазин! Мне сейчас станет плохо!
Безымянное растение не унималось:
– Мы, растения, не можем двигаться, так что ничего не поделаешь. Терпите. И кстати, я-то знаю, что сплю, а вы – нет, потому что вы в этом сне живете.
– Двигаться не можем, а разговаривать – да?! Безобразие! Уберите свой сон и свой побег!
– Не могу!
Тут к ним подошел человек, который это все придумал. И увидел, что придумал не очень хорошо, так как клиенты недовольны. Тогда он все раздумал обратно: и сон, и разговоры. Только побеги с цветком и оба растения он не мог раздумать, потому что все это – самая настоящая правда.


Сейчас и завтра

После щелчка выключателя кухню затопила тьма, но ненадолго. Свет уличных фонарей коснулся потолка, осветил настенные часы. Холодильник, прохрипевшись и прокашлявшись, умолк, и к сумраку присоединилась тишина. Только стрелка часов один раз в секунду произносила: «Шорх, шорх, шорх».
– Ненавижу я этот ваш Интернет, – сказали вдруг настенные часы, перестав шорхать.
– Почему же? – удивились наручные часы.
Они лежали на столе рядом с ноутбуком, поэтому многое знали про всемирную сеть. И даже украдкой смотрели на монитор, когда хозяин читал свою ленту друзей. Там такие анекдоты попадались!..
– Он сбивает человека с толку, вот почему. Человек смотрит в нем, какая завтра погода, какие ожидаются курсы валют, и вообще – ему кажется, что узнает будущее. Но это же обман!
Наручные часы пожали плечами, насколько им позволял металлический браслет. Все на свете часы знают ближайшее будущее, потому что имеют дело со временем. А что удивительного? Это как с дорогой или рекой. Ты плывешь и видишь вперед на несколько сот метров, замечаешь повороты, отмели, водоросли и даже всплески рыбьих хвостов. Часы плывут в потоке времени, потому и знают, что впереди.
– Будущее его, видите ли, интересует! – не могли успокоиться настенные. – А на нас с вами он смотрит, только когда ему нужно настоящее! Вот глупец!
– Не глупец, а несчастный человек. Он же не знает, что завтра у него...
– Тихо! – испугались настенные. – Молчите. И вообще, это спорный вопрос. Как на мой вкус, так он не несчастный, а счастливый, пока этого не знает.
– Вы противоречите сами себе, – хмыкнули наручные. – Вам не нравится, что он не догадывается спросить у нас о будущем, хотя только мы и можем ему сказать правду. Но пока он будущего не знает, его счастье длится.
Настенные часы замолчали, потому что возразить было нечего. Для человека счастье – не знать, чем все закончится и когда.
Часам известно, что счастье возможно только в настоящем времени. Люди этого не знают, ведь они не часы. Едва счастье уходит в прошлое, люди начинают его замечать.
А толку?


Навести порядок

Просыпаясь, он почувствовал, как сильно у него все затекло и задеревенело. Опять, что ли, долго спал? Такое уже бывало. Провалишься в полудрему и сам не заметишь, как глубоко забудешься сном.
Ну ладно. Он открыл глаза, потянулся, присмотрелся и прислушался. Эге! Действительно, как все изменилось! Налицо упадок и запустение. Безобразие, что же они делали, пока он отдыхал? Беда с ними. Теперь придется наводить порядок!
Недовольный собой, он сосредоточился. Тут уже одним сеансом не обойдешься, нужно несколько. Не спать, сконцентрироваться. Вскоре они начнут самостоятельно организовываться в группы, станут ремонтировать, красить, чинить, украшать. Хотя и не поймут, почему им хочется бесплатно красить лавочки и ступени в парке, ремонтировать замшелые подъезды, сажать новые деревья. Просто им от этого будет радостно. Инстинкт угас было, теперь заработает с новой силой.
Людей он любит, они ему нужны. Он же и вырос, и живет для них. Они тоже не могут без него, только сами этого не знают. И часто бывают бестолковыми. А сейчас он как-то особенно долго спал, и вот результат... Как дети, честное слово!
Ничего, все будет хорошо, остается лишь подождать.
А ждать город умеет.


Давайте сочетаться

В давние времена в мире не существовало цвета. Земля и вода, птицы и звери, небо и деревья были серовато-бледные, никакие. Зато боги щеголяли насыщенными тонами, и было их много, и темные не любили ярких.
– Господа, я собрал вас, чтобы... – заявил Капут-Мортуум.
– Знаем, знаем мы этот прикол, – поморщилась Сажа Газовая, – к делу, шеф.
Темные боги собрались посовещаться, как обычно, на своей любимой черной грозовой туче. Собрались они числом в семь плащей. Главный бог, Капут-Мортуум, был в фиолетово-коричневом, холодного оттенка мрачном плаще. Непроницаемыми черными накидками укрывались Сажа Газовая, Тиоиндиго Черная и Слоновая Кость Жженая. Сестры Умбра и Сиена, обе Натуральные, надели свои темный и светлый коричневатые плащи, а Коричневый Ван-Дейка – шоколадный.
– В общем, яркие опять усиливаются.
– Как это? – буркнул в ус Коричневый Ван-Дейка.
В то время людей на свете еще не было, а были только двое художников: Адам и Ева. Темные боги шефствовали над мужчиной, и он творил полотна всех оттенков коричневого и серого, радовал богов резкой черной графикой. А женщину опекали яркие боги, даря ей живопись радостную и светлую, но без черной краски.
– А так! Смотрите, на какие рисунки они вдохновили Еву! – воскликнула Сажа Газовая.
Она повела в воздухе рукой и появилась картина. Темные боги посмотрели на нее и отшатнулись. Голубой, желтый, малиновый и оранжевый на этой картине сияли так, что аж глаза болели. От картины так и веяло радостью.
– Да-а... – выдохнула Сиена Натуральная. – Ужас!
– Мы должны ответить достойно! – воскликнула Сажа Газовая.
И они ответили, то есть явились к Адаму и нашептали ему в уши сюжеты произведений угрюмого колорита.
...На веселенькой белой тучке собрались семь других богов в своих ярких плащах. Улыбчивый Марс Желтый и его друг Кадмий Оранжевый, любвеобильный Кармин Красный, вдохновенная Берлинская Лазурь, пронзительная Голубая ФЦ, добродушная Зеленая Земля и главный бог – сияющий Квинакридон Розовый.
– Вы видели этот мрачняк? – спросил Квинакридон.
– Какой, последнюю работу Адама? Да, видели... Прям затошнило, – ответил Марс Желтый, а Зеленая Земля и остальные кивнули, припоминая. Там, на картине, был изображен черно-серый лес, какие-то размытые зловещие фигуры... Унынием, холодом и страхом так и веяло от этой работы.
– Безобразие! Мы должны ответить!
– Желтизной!
– Нет, краснотой и голубизной!
– В общем, красочностью.
И братья по яркости изо всех сил старались вдохновить Еву на пестрые образы...
Это была жестокая война колористики. Боги распалялись все сильнее и уже переходили на личности.
– Эй, вы, ахроматические, вам цвет недоступен! – пренебрежительно бросали яркие темным.
– Что?! – взвивался Капут-Мотруум. – Это я ахроматический? Да в моем фиолетовом больше оттенков сирени, чем в вашем паршивом тупом Кадмии!
Квинакридон Розовый слепил прожекторами нестерпимо малинового света. Кадмий Оранжевый пылал от ярости, пытаясь сжечь все и вся, но тут вступал Коричневый Ван-Дейка и заглушал красноту Кадмия... Черные Сажа, Тиоиндиго и Слоновая Кость то и дело пытались закрыть своими плащами небо. Тогда прибегала Берлинская Лазурь и с криками «Цурюк! Ферботен!» распихивала черноту синими мазками.
После этого боги удалялись на свои тучки, чтобы отдохнуть и набраться сил...
Однажды отдых длился довольно долго. Боги валялись, предавались мечтам и зубрили искусствоведческие термины – оружие для новых схваток. Коричневый Ван-Дейка бормотал, раскачиваясь:
– Готика и зрелая готика... Высокое барокко, классицизм...
Ему вторило Тиоиндиго:
– Абстракционизм, дадаизм и кубизм, а лучше пуантилизм.
Но всех превзошел, как всегда, шеф, Капут-Мортуум, властно заявивший:
– Сюрреалистический модернизм! И формализм, понимаешь!..
Остальные темные в ответ на это растерянно моргали.
Не теряли времени и яркие, уча запутанные слова: «Взаимоотношение общего тона и цветового строя... Наряду с композицией... Целеустремленная гармоническая ось пространственной линии...»
Тем временем Адам и Ева тоже отдыхали от своих живописных и графических упражнений. У них появилось много свободного времени, и они случайно познакомились. Потом познакомились поближе. И понял мужчина, что Ева – женщина. И поняла Ева, что Адам... Ну, сами понимаете.
Когда боги спохватились, было уже поздно. В живописи мужчины и женщины появились все краски – и темные, и яркие, и их сочетания. Они рисовали реки и моря, солнце и лодочки, мальчиков и девочек. Картины сияли и черным, и синим, и красным.
– Что вы наделали! – воскликнул, схватившись за голову, Капут-Мортуум.
А Квинакридон Розовый растерянно спросил:
– Как это получилось?
Ева смутилась, а Адам, кашлянув, ответил:
– Ну, мы, это самое... Сочетались.
Боги остолбенели. Ева преодолела смущение и заявила:
– Хватит противостояний. Мир состоит из хроматических и нехроматических... В общем, из сочетаний красок. Так что пора и вам, о боги, сочетаться.
И дальше она произнесла целую речь. Оказывается, черный – вовсе не траурный, а цвет графики и изысканной точности, символ контраста и благородства. А коричневый – цвет классики и старины, доверия и надежности. Фиолетовый тоже не обязательно мрачный, он может быть игривым... И даже теплый красный может быть неприятен, все зависит от того, какой цвет рядом с каким находится. От цветовых сочетаний, их гармонии.
– И еще, пожалуйста, – попросила Ева, – раскрасьте весь мир. Земли и воды, небо и животных, книги и фильмы.
– Зачем?
Женщина опять немного смутилась.
– Потому что у нас с Адамом скоро родится ребенок. А дети должны видеть только цветное.
Короче говоря, мир раскрасили, и он стал ослепительно-радостным, сверкающе-разноцветным. Яркие краски только выиграли оттого, что их подчеркивала черная тонкая линия. Тогда боги помирились и стали жить дружно. Правда, они увидели, что уже не нужны, но не расстроились – у них теперь появилось много работы. Они составили специальные цветовые таблицы, из которых было заранее понятно: если сочетать синий и желтый – выйдет зеленый, если красный и зеленый – получится коричневый, и так далее.
Мир постепенно заселяли люди, они сочетались, но почему-то никогда заранее не знали, что из этого получится. Наверное, краски – бывшие боги – из маленькой вредности не захотели делиться с людьми своими тайными таблицами.
А богами стали совсем другие существа.