Стационар

1.

Когда я в первый день заехал на территорию больницы, вместе со мной заехали еще трое человек. Сразу хотелось устроить соревнования: кто первый до регистратуры, но со мной был брат, а потому мне не хотелось еще больше ронять свой вид адекватного индивида перед ним. Но, как оказалось в итоге, если ты не борешься, тебе остаются одни ошметки. То бишь – в регистратуру мы подоспели последними. После обыкновенных протокольных вопросов меня стали спрашивать, на что я жалуюсь. А на что я жалуюсь? Я жалуюсь на отсутствие революции, на безвольность правящего класса и униженное положение пролетариата в моей стране. Но я посчитал, что это вовсе не то, что хотели услышать с той стороны окошка.
– Тревога, – сказал я. – Неконтролируемая тревога и обилие хаотичных мыслей с ее приходом.
После этого нам показали, куда пройти в наше, третье, отделение. Простояв около получаса, я стал замечать, какая стоическая, я бы сказал, архитектура представлена в этом здании – здесь на стенах были вылеплены древнегреческие путти, а, кроме того, представлено подобие плоских колонн. Стоило ожидать, что на всю эту красоту вот -вот будет назначен отдельный гид с четкими разъяснениями и моментами-паузами, где можно будет затаить дыхание, а после восторженно ахнуть. Однако единственное, что произошло после всех моих ожиданий, – это когда дверь центрального кабинета распахнулась и к нам вышел здоровенный, два на два в высоту и ширину, главврач и предложил проследовать за ним. Он сказал, что свободными остались три места в двух разных палатах, и мы можем выбрать любое из них. Я посмотрел на представленные апартаменты и в итоге выбрал палату, где окно выходило во двор и откуда в помещение обильно светило солнце. Два других места во второй палате в то же время выходили на заднюю стену, где можно было видеть лишь голубей, слетающихся по утрам к зарешеченному окну да воду, стекающую по водостоку.
– Ну, что ж, прими меня, обитель здоровья и покоя, – сказал я и завалился с обувью на койку.
Через десять минут мне сказали, что обувь и одежду надо снять и вообще через полчаса обед, а после этого начнутся процедуры.
– Черт побери. Почему же за все приходится платить. Вот и за здоровье и покой платишь свободой. Ну, бог с ним. Я разделся до приличного, снял обувь и лег отдыхать. Брат попрощался с врачом, зашел напоследок ко мне и сказал, что при положительной симптоматике меня можно будет забрать через неделю.
– Хорошо, – сказал я. Мы с ним обнялись и я ушел.

2.

Я проснулся от того, что какой-то шум раздавался из какой-то из ближайших палат слева. Я решил выйти и посмотреть, что происходит. Оказывается, я был не первый, кого это зрелище привлекло: у четвертой палаты уже стояло около семи психов, из которых кто-то посыпал проклятиями увиденное, кто-то голосил беззубым ртом от хохота, а кто-то пытался укрыться собственной рубашкой от страха.
А что же происходило внутри. Сидя на койке с перевязанной полотенцем башкой, как у индейца, один из психов долбил крышкой от кастрюли в саму кастрюлю и издавал действительно индейский клич. Вокруг него же танцевали четверо других обитателей палаты, изображая каких-то диких туземцев, и периодически кланялись в пол главному действующему лицу. Судя по всему, это было похоже на какой-то индейский ритуал, а центральный псих исполнял роль племенного шамана. Возможно, еще через каких-то пять минут я бы и смог наблюдать, как они вызовут кого-нибудь из потустороннего мира, но тут прибежали санитары, дали «шаману» подзатыльник, отобрали магический инструментарий и разогнали всех остальных. Тут же «шамана» скрутили, вкололи какую-то дрянь и держали, прижав к кровати, минут шесть, пока «снадобье» не подействует. Но вот, наконец, его глаза стали закрываться и можно было смело сказать, что индейский маг погрузился в транс.

3.

Я собрал трех человек для того, чтобы искать клад, древние артефакты и вообще все, что угодно, что может быть спрятано в этом здании. Целью было пробираться в места для персонала, куда было запрещено входить пациентам. Но как только нам показалось, что мы нашли священный грааль, на самом деле мы нашли палку санитара, опустившуюся на наши спины.
Снаряженный поход был отменен и нас дружно погнали в душ, где мы выглядели, как стая облысевших обезьян, волнительно мятущаяся по территории душа. После этого нас постригли налысо, и я, взглянув на себя в зеркало, почувствовал себя не иначе как Нео из «Матрицы». В целом безвкусная каша в столовой и бесцветная печальная территория здания эту мысль оправдывали. Но пока что было время для укола в задницу, и я мужественно направился в амбулаторную.

4.

Во второй палате на кровати постоянно сидел дед без одной ноги, который то и дело посылал всех на три буквы, когда они с той стороны становились в дверях палаты и заглядывали внутрь. Также он постоянно смотрел на часы и говорил, что сегодня за ним придет его дочь и заберет его домой. Так проходили дни за днями и, предполагаю, месяцы за месяцами, но дочь должна была прийти неизменно всякий раз «сегодня».
Вместе с тем мой брат действительно пришел в этот день, привез мне каких-то шмоток и вредной еды. Если бы я не знал, что я в психушке, я бы подумал, что нас ожидает вечеринка на дому у кого-то в вязаных свитерах, где ты впервые залазишь рукой девке промеж коленок, а она их сначала сжимает, но потом сдается. Так или иначе, но атмосфера конца февраля за окном придавала даже здесь какого-то уюта, хотя уюта определенно сибирского, сурового типа – рядом со мной находились брутальные мужики, которых, по моему мнению, лучше бы было отправить на свежий воздух лес валить – вот уж где мозги встают на место.
Брат сказал, что завтра врач побеседует со мной, чтобы точнее сказать о моем состоянии.
Я, как обычно, сказал «хорошо» и лег в кровать.

5.

Действительно, как и обещалось, Виктор Арчибальдович пригласил меня к себе в кабинет. Обилие всяких грамот и просто предметов на стенах и на столе уже заставляло взгляд разбежаться. Было крайне сложно держать сосредоточенность хоть на чем-нибудь.
Первое, что он спросил, как я полагаю, какое сейчас число. Я ответил верно. Потом он спросил, кто президент нашей страны и что-нибудь из последних новостей. Удивительно, я не знал, что матрица так близко и мне будут задавать те вопросы, которые эту матрицу составляют. Ведь, в конце концов, меня можно было спросить, кто я, в чем, по моему мнению, смысл жизни, почему я такой, какой я есть и что меня тревожит в экзистенциальном смысле. Но нет, его интересовали вопросы исключительно системы. С тех пор я расстроился и понял, что врачи – такие игроки системы, как все прочие, а может быть, даже еще больше.
Он показывал мне какие-то картинки, задавал кучу профильных вопросов, проверяя меня, не маньяк и не пидор ли я. После всего он сказал, что все хорошо и я могу вернуться в палату.

3.

Мне приснилось, что мы, ища артефакты, наткнулись на машину времени, однако поступили с ней неподобающим образом, из-за чего время завернулось в петлю и я вернулся в первый день своего посещения больницы, в котором должен был остаться навсегда. Время не шло вперед, я должен был вновь и вновь переживать все события, как день сурка.
Проснулся я оттого, что дико орал на всю палату. Я требовал меня выпустить и заявлял, что время – это творение сатаны в антипод вечности.
Меня угомонили, связали таким образом, что руки оказались расставлены в стороны, и если бы представить, что меня поднять вертикально на 90 градусов, то я был бы похож на нашего Господа.
Только лишь мне хотели вколоть что-то, как я посмотрел измученным взглядом на персонал и спросил:
 – Это эвтаназия, да? Миссия провалена и меня можно ликвидировать?
И тут я стал чувствовать, как мои веки закрываются.

6.

Я проснулся. За окном, как ни странно, пели птицы, снег значительно подтаял и казалось, что находиться под одеялом даже несколько жарко.
Было на удивление спокойно, словно за все это время я впервые услышал тишину. Постоянный молоточек, стучавший в моем мозгу, наконец-то, остановился, и я смог услышать даже движение ветра в деревьях.
Я посмотрел, что осталось у меня в тумбочке. Там было немного печенья и сока. Я решил устроить себе предварительный завтрак с ощущением истовой свободы. И нет, в этот момент я находился не в психушке – я находился где-то на природе, на лужайке вместе со своей любимой и собакой. Мы сидели, кормя друг друга тарталетками, и искренне смеялись…
Но тут в конце коридора послышалось:
– Подъем!
«Прибыли, черти», – невольно подумал я.

7.

Вечером этого же дня телевизор был включен на фильм про инопланетян вместе с Николасом Кейджем в главной роли. И это был настоящий фурор. Кто-то наматывал круги вокруг самого себя под определенным наклоном, кто-то визжал, как сирена полиции, кто-то надевал подушку на голову, пытаясь таким образом установить связь с пришельцами. Но самым жутким было, если смотреть эту картину с самой задней точки коридора: создавалось впечатление, что толпа зомби толпится у телевизора, надвигаясь на него и словно готовясь его захватить в свое владение. Когда даже персонал понял, что что-то не то, они резко переключили фильм на музыкальный канал. После этого началась дискотека. В частности, больше всех танцевал 30-летний парень, которому на вид можно было дать не более 15, который убил свою бабку, но был признан невменяемым и направлен почему-то именно сюда, а не к каким-то особо опасным.   

8.

Я знал, что завтра все должно закончиться, но, тем не менее, внимательно слушал и запоминал все, что происходило вокруг. Двое сумасшедших в пятой палате обсуждали, что нам всем очень повезло, что мы оказались в этом отделении, потому что т.н. буйное отделение недалеко от нашего – оно вовсе не буйное, оно такое же – просто там людей отдают на органы. Перед этим там устраивают подобие собачьих боев: больным надевают ошейники на шеи, вкалывают подпольный, неодобренный министерством препарат, из-за чего те начинают передвигаться исключительно на четвереньках. А потом, после звучания гонга, двое из них, как собаки, бросаются друг на друга. Побеждает в итоге тот, кто первым перегрызет второму сонную артерию.

9.

Брат вправду приехал за мной, как и обещалось, в этот день. Был обед. По сравнению с недавними деньками, сейчас немного похолодало, а потому я надел пуховик и теплые ботинки.
Выходя из здания больницы, я словно прощался с чем-то, чем сам был все это время. Это крайне странно и, наверное, в какой-то степени напоминало стокгольмский синдром.
Я рассуждал о том, что как необычно, когда мы оказываемся в каком-то месте, бывшем нам до этого совершенно чужим, на сколько-нибудь продолжительное время, мы срастаемся с ним, становимся его частью. Его жизнь уже не существует отдельно от нашей.
Но вот сейчас, когда мы вышли за территорию больницы, нам пришлось встать на исходные позиции, разделившись друг от друга, как было вначале. Однако важным был другой вопрос – вправду ли ничто на земле не проходит бесследно? Ведь, как известно, соль, попавшая в воду, навсегда растворяется и остается в ней. Вот и я думал о своем влиянии на это место – осталось, и если да, то насколько, мое влияние на него?
Пока я думал обо всем этом, подошел наш автобус. Брат подтолкнул меня рукой. Я растерянно посмотрел на него, а потом увидел открывшиеся двери.
– Да, пора, – улыбнулся я.
Мы запрыгнули внутрь, и всю дорогу, пока автобус покачивался из стороны в сторону, я думал, что сейчас как раз обед, а значит, дед опять смотрит на свои часы и говорит, что его дочь сегодня непременно придет за ним.