Омут другой жизни

Часть 1. Незабываемое Рождество.

История с потерянной сестрой не отпускала меня. Особенно потрясало то, КАК я увидела прошлое - не как смутные образы, а с пугающей телесной достоверностью, будто провалилась в тот роддом сквозь время. Мысли возвращались к этому снова и снова, но рациональных объяснений не находилось.

То видение пришло внезапно, как удар молнии среди ясного неба. Забытая на двадцать лет трагедия - смерть сестрёнки в роддоме - предстала передо мной в новых, жутких подробностях.И теперьвсе это жило во мне как открытая рана. Каждый раз, вспоминая то видение - как будто кто-то вручил мне кусок чужой памяти - я чувствовала, как земля уходит из-под ног. Я ЗНАЛА, что видела правду, но... А если это была всего лишь галлюцинация? Если мой разум, не вынеся горя, выдумал эту сложную историю с подменой? Не просто узнала - именно вспомнила, всем телом, каждой клеткой. И теперь этот шок не отпускал меня."Я ДОЛЖНА узнать ответ!"- твердил мне мой разум.

В Греции мы обосновались в лихие 90-е, спасаясь от экономического краха на родине, в нашей жизни будто появился новый отсчёт. Отец устроился в немецкую фирму по специальности, брата определили в греческую школу. Мама осталась ухаживать за бабушкой, появляясь у нас лишь наездами. Я работала за шестьсот километров от Афин, где жили отец с братом, и редкие встречи стали для нас драгоценными.

Перед тем Рождеством (в Греции его, как и везде в Европе, отмечают 25 декабря) я особенно ждала семейного тепла. Мама обещала приехать. Но всё изменил случайный разговор на работе.

Двое коллег с горящими глазами рассказывали о ежегодной поездке в Спарту, в некий монастырь, где на Рождество появлялся старец Павлос - человек, по их словам, святой жизни, способный ответить на любой вопрос. Их восторг был заразителен, но я отказалась - семья ждала.

Когда коллеги заговорили о старце Павлосе, во мне что-то откликнулось. Не надежда - что-то более древнее и сильное, как инстинкт утопающего, увидевшего спасательный круг. Вдруг этот человек действительно мог подтвердить: да, твое видение было истинным, сестра жива. Вдруг он назовет место, где она сейчас.

Я представляла, как падаю перед ним на колени: "Скажите только одно слово - да или нет. Я больше ничего не прошу". Мне было не нужно чудо - мне нужно было подтверждение, что я не сошла с ума, что те картины прошлого, которые я видела, были реальностью, а не плодом больного воображения.

Но страх оказался сильнее этой жажды. Что, если он скажет "нет"? Что если развеет последнюю иллюзию? Поэтому я отказалась от поездки - трусливо прикрывшись семейными планами. Хотя в глубине души уже знала: однажды мне придется встретиться с этим старцем. Не тогда - так в другой раз. Потому что вопросы без ответов, как незаживающие раны, всегда дают о себе знать."


23 декабря.Дорога в Афины медленно погружала меня из золотистого зимнего дня в вечерние тени. С каждым оборотом колёс привычный мир терял чёткие очертания, а в грудной клетке разгоралось странное, болезненное нетерпение. Ладони прилипли к рулю, а сердце выбивало странный ритм: "жи-ва-не-жи-ва", словно знало то, что мой разум отказывался понимать. Я не понимала, что именно ждало меня впереди, но знала одно: это важнее всего, что было в моей жизни до сих пор."

Как мотылёк, загипнотизированный пламенем свечи, я неслась навстречу своей судьбе. Разум был слеп, но каждая клетка моего тела трепетала, улавливая незримый зов. Где-то за горизонтом мерцал огонёк - не городской огонь, а нечто древнее, первобытное, звавшее меня именем, которое моя душа забыла, придя в этот мир.

Когда тормоза взвизгнули перед домом в Глифаде, реальность на мгновение померкла. Я вышла из машины, и праздничные гирлянды на соседских домах вдруг показались мне жалкой подделкой - фальшивым светом, который не мог рассеять тьму, сгущавшуюся во мне.


Переступив порог квартиры, я застыла как вкопанная. Картина, открывшаяся моим глазам, напоминала последствия урагана - разбросанная одежда, горы грязной посуды, хаос, который даже бардаком назвать было трудно. Отец и брат, сияя улыбками, радостно встретили меня:

- О, наконец-то! А мы тебя ждём- ёлку наряжать!

Ёлка. Это слово подействовало на меня как красная тряпка на быка. В глазах потемнело от внезапной ярости - значит, кроме уборки этого апокалипсиса, мне ещё предстояло играть в рождественскую фею? После месяцев каторжной работы? Нет уж, спасибо.

Резко набрала номер коллеги:
- Слушай, я еду с вами. Через полчаса буду в Коринфе. - Отрезала я, даже не поздоровавшись.

По лицам родных пробежала тень подозрения. Не дав им опомниться, бросила через плечо:
- У вас ровно два дня, чтобы привести этот свинарник в порядок. А ёлку сами нарядите!

Хлопнула дверью прежде, чем они успели раскрыть рты.

Дорога до Коринфа заняла считанные минуты - вечернее движение словно расступилось перед моей решимостью. Дальше - три часа ночной дороги, пока не показались мрачные очертания монастырских стен. Непривычно высокие, они скорее напоминали тюремные, чем святое место.

Тяжёлые ворота со скрипом пропустили нас внутрь. В свете фар мелькнула фигура мужчины, молча указавшего на парковку. Какая-то женщина, появившись как тень, провела нас в крохотный домик-бытовку: четыре кровати, умывальник и пронизывающий холод. Спали, не раздеваясь, под тонкими одеялами, пахнущими пылью и нафталином.

Утро принесло неожиданное решение: до вечерней службы мы отправимся осматривать Спарту. День прошёл в странном двойственном состоянии - между восхищением древними руинами и нарастающим беспокойством. Таверна, парк, смех... Но где-то в глубине сознания уже шевелился червь сомнения."
Служба уже шла. Какие-то монашки дали мне платок, который я должна была повязать на голову. Проверили, чтобы волос не было видно из-под платка. На мне были джинсы, а сверху длинное пальто. Поначалу монашки не захотели пускать на службу. Мол, в штанах женщине не положено. Но мои коллеги убедили тёток, что пальто мое вполне сойдет за юбку.

Служба была странная. Ритуалы не слишком явно, но отличались от привычных православных. В углу стояла большая семья -  прихожане. Женщина и мужчина, а вокруг человек восемь детей разного возраста. Особенно яростно молилась женщина. Сначала я не поняла, что за звук сопровождает всю службу. А потом увидала, что мамаша этих восьми детишек бьется об пол головой. Да так прямо усердно! Бум-бум-бум-бум – слышалось монотонно.
Попы размахивали кадилами вокруг главного иерея, к которому выстроилась небольшая очередь для причастия.  Мои коллеги подтолкнули меня в сторону попа, мол, надо и тебе причаститься. Я поначалу попыталась сказать, что причащаться можно только после трехдневного поста, но меня никто не слушал.

Руку попу лобызать  не стала, видя, как до меня ее обцеловали на совесть другие. Для причастия дали почему-то только вино. И не с ложки, а выдали отдельный небольшой пластиковый стаканчик. Остальным давали такие же. Кто и что в эти стаканчики наливал – мне увидеть не удалось. Служки проконтролировали опустошение содержимого, и мы отошли в сторону. Вообще, весь процесс этого причастия мне показался каким-то маскарадом. Ну не похожа эта служба была на то, что много раз видела в других православных церквях. Я, конечно, не знаток, но в Греции религия занимает важное место в обществе, поэтому на службах в церкви мне бывать приходилось.

Наконец, стало казаться, что этот балаган подходит к концу, на улице начинало темнеть. Когда хор запел нечто торжественное, у тетки, которая билась головой, пошла пена из рта. И это был не приступ эпилепсии. Это был религиозный экстаз!

Видя такие фанатичные проявления религиозного рвения, я слегка струхнула. Но успокоила себя тем, что это, скорее всего, единичный случай. Служба, тем не менее, так и не собиралась кончаться.  И она все меньше и меньше напоминала христианскую.

Вдруг ко мне подошла монашка, и как-то прямо резко, стала тянуть к выходу. Молча. Хорошо, что ребята из нашей компании сказали, что она зовет к старцу.

Женщина долго вела меня между какими-то зданиями. Они мало напоминали здания монастыря. Хотя откуда мне знать, как выглядят монастыри изнутри?  В конце концов, мы поднялись по ступеням к какой-то двери, и тетка втолкнула внутрь.

Там было темно, горела лампада, пахло какими-то благовониями, но не ладаном. Еле-еле мне удалось рассмотреть, что в углу, у печки, в метре от меня, примостился не особо старый монах с бородой по пояс. Одежду его мне не удалось рассмотреть.

Я попыталась заговорить, и не смогла. К горлу подкатил ком, голова закружилась, стало нечем дышать. А дед смотрел мне в глаза и улыбался улыбкой блаженного. Голова закружилась настолько сильно, что я забыла, зачем сюда пришла. Но мне удалось собраться с силами и сказать по-гречески: «Моя сестра жива?»
И тут перед глазами все поплыло, ноги подкосились, издалека, как во сне, услышала голос старца: «Все будет хорошо…». Уже теряя сознание, я с разочарованием осознала, что дед не ответил на мой вопрос.

Очнулась я на кровати в какой-то просторной комнате. Заглянул парень из нашей компании и сказал, что мне стало плохо у старца. Что это бывает с грешниками, ведь они не могут вынести святости, поэтому падают в обморок. Но ничего страшного, меня теперь обучат быть благочестивой. Если буду соблюдать строго все указания, то снова смогу увидеться со святым.

Слушая этот бред, я осознала, что меня чем-то опоили. Не знаю, что за гадость мне дали вместо причастия, но это явно из-за нее мне стало плохо. Чувствовала я себя на редкость паршиво. Это было даже не как с похмелья, скорей так мог себя чувствовать человек, в первый раз попробовавший наркотики. В голове гул, будто голоса попов, завывающие песнопения. А еще перед глазами стояло лицо того старца. Было трудно сосредоточить свое внимание на окружающей обстановке.

Меня отвели в большую комнату, где стоял огромный стол. Там, кроме нас с коллегами, сидела семья фанатиков и еще какие-то страшновато бородатые личности. Оказывается, Рождество наступило, служба кончилась, и вот все собираются отмечать праздник.  «Это ж сколько я часов без сознания провалялась, получается?» - задумалась я. Все "страньше и страньше"…

Женщина, что билась в церкви головой об пол, и пара ее дочерей суетились, накрывая стол. Стол был…Да на нем только какая-то каша и стояла. Принесли еще хлеб, но и тот серый, невкусный.  Оглянувшись, я рассмотрела помещение. В этой большой комнате стоял только стол и стулья, где сидел народ. Больше мебели тут не было. Вспомнила, что в спальне, где я очнулась, тоже кроме четырех кроватей и тумбочки не было мебели. Даже шкафа.
Оглядев еще раз местную компанию, я обратила внимание на детей. Они сидели, опустив глаза в пол. Молча. Взрослые о чем-то говорили, но я не уловила, о чем.

Найдя взглядом знакомых, я отозвала их в сторону.
- Ребят, где моя сумка, мне надо привести себя в порядок. А то праздник, а я как лохудра. – на самом деле я собиралась тихонько слинять, да и понятно, что зеркала в доме нет и быть не может. Но другого повода выйти я не нашла.

Один из парней сходил в другую комнату и принес мою сумку. Показав где тут можно уединиться, ушел. Я оказалась в прихожей. Топилась огромная печь, похожая на нашу русскую печку. Помещение напоминало сени.

Подойдя к входной двери, я обнаружила навесной замок. М-да, кажись отпускать меня не собираются.

Найдя в сумке телефон, стала спешно набирать отцу. Сигнал был очень плохой, но все же был.  Встав спиной к запертой двери, я вкратце объяснила отцу ситуацию. В этот момент увидела, как ко мне идут двое громил с черными бородами. Я их видела за столом. Лица у них были такие, будто они меня сейчас свяжут и запрут где-нибудь в подвале.

Напугавшись, громко заорала в телефон название места, в котором нахожусь (это какая-то деревушка), и фразу «Папа, вызывай полицию!». Орала я по-русски, но громилы уловили слова «папа», «полиция» и название их логова. Один отобрал у меня телефон. Попытался и сумку, но я в нее вцепилась мертвой хваткой. Ведь там ключи от машины и документы.

Приготовилась отбиваться. Вдруг захотят скрутить.  Одновременно затараторила по-гречески, что, если они мне что-то сделают, мой отец, даже если полиция не отреагирует, пришлет им сюда русскую мафию. Кстати, уже не раз убеждалась, что русофобская пропаганда в Европе не зря ест свой хлеб.

Несла совершеннейший бред, но громилы тормознули. Слова про русскую мафию им явно не понравились. Тут нарисовался один из коллег, который и зазвал меня в этот монастырь. Он пошептался с громилами, и они вышли из помещения. Сам подошел ко мне.

- Ты кому звонила? – с волненьем спросил он.
- Отцу я звонила, сказала, что меня тут заперли, не выпускают, чтоб звонил в полицию, если полиция не отреагирует, он позвонит знакомым в Россию. А там русская мафия и КГБ и вообще, вам это с рук не сойдет. К тому же я сказала, где нахожусь, и он уже выехал наверняка.
- Ты не говорила, что у тебя в Греции кто-то есть из родных…
- Я что, всем должна отчитываться? Ясно, что не говорила, ты мне кто? Друг? Или может жених? С чего это я тебе буду сообщать подробности своей жизни? Быстро дверь открыл! И телефон мой отдай. Хотя нет, лучше оставь, вас так вычислят быстрей… - последнюю фразу я произнесла так, что парень аж подпрыгнул, и чуть не силком сунул мне в руку мой телефон.
«Наивные греки…не чета нашим браткам из 90-х. Нет, ну прямо, как дети!» - подумалось.
Телефон был отключен, кстати. Наверное, громилы постарались, пока шептались.
Парень кого-то позвал, и один из громил открыл замок на двери.  Я выскочила наружу так, будто за мной гнались черти. Бегом побежала к своей машине. Коллега, что-то говорил, но я не вникала. Вроде лепетал про то, что уже ночь, куда на ночь ехать, что мне может стать плохо в дороге и так далее. Не особо прислушивалась. Села за руль, газанула, даже не разогрев мотор, в то время, как громила открывал ворота, и, чуть не снеся по пути коварного знакомого, выехала наружу.

Отъехав на безопасное расстояние и убедившись, что меня никто не преследует, набрала отцу.

Сказала название населенного пункта, что со мной все вроде нормально, но машину вести не могу. Договорившись, где встретимся, отключилась. Отец уже и правда выехал на своей машине. В полицию не стал звонить. Он понял, что тот мой крик предназначался не ему, а кому-то, кто мне угрожал. Не знаю, что он думал делать, как вызволять меня. Но обошлось. Вырвалась. Не так уж все и страшно оказалось.

Время тянулось медленно. Мне было очень плохо. Голоса на периферии сознания пели псалмы, перед глазами стояло лицо старца, тошнило жутко, голова кружилась. Машину я и правда вести не могла. Весь обзор загораживала пелена с лицом монаха. Не знаю, как он меня зомбировал, но явно какое-то воздействие на психику было. Физически тоже было очень плохо. Кроме тошноты, слабость жуткая, координация движений нарушена, мозг будто отключился. Соображала с трудом. Пока находилась в опасности, то как-то смогла мобилизоваться, а сейчас, сидя в машине, понимала, что прошла прямо на волоске от пропасти, настолько мне было плохо. Ведь неизвестно что со мной собирались делать эти сектанты. А то, что это именно сектанты, сомнений не было.

Похоже, это секта Иеговы. Они практикуют промывку мозгов. Им нужны рабы, зомбированные личности, которые живут и работают в социуме, а денежки приносят в клювике вышестоящим руководителям. Этот же старец, Павлос, обладает техникой гипноза. А монастырь, служба в церкви, попы, монашки – это все маскарад.  Плюс официальное название монастыря опять же служит для отвода глаз, чтобы никто ничего не заподозрил. Немного удивляла такая конспирация и продуманность. Но кто их знает, этих сектантов. Похоже мои коллеги как раз и есть такие вот зомбированные рабы, приносящие деньги организации. Про эту секту я не раз слышала от греков. Это прямо какая-то мафия, на самом деле. Тем, кто туда попадает, выбраться сложно. И опять я порадовалась, как мне повезло. Хотя, надо признать, что совершила глупость, отправившись с незнакомцами неизвестно куда. Впредь буду умнее.

Отец приехал часа через три. Прицепил свою машину к моей и повез домой. Я всю дорогу спала. Из моей памяти напрочь выпала пара следующих дней.
Мама в тот год не смогла приехать на праздники. Но, поговорив со мной по телефону, во-первых, сказала выбросить все, что мне дали в монастыре, а во-вторых, начать читать кое-какую книжку. Книжку я читала месяц, засыпая на каждом абзаце. Также я выбросила несколько маленьких иконок, которые мне дали в монастыре монашки.
Книжку поначалу читать не хотела. Но меня все время преследовала пелена перед глазами и лицо старца Павлоса. А еще у меня было ощущение, что я умираю. Вот просто умираю, и все. Предпосылок никаких не было. Все в жизни складывалось наилучшим образом. Но это ощущение все никак не отпускало. Мама сказала, что это потому, что я иду не по той дороге, что не выполняю задачи, поставленные мне душой. Сама я никакой эзотерикой не увлекалась, несмотря на многие мистические события в жизни, и эти слова из маминых уст показались мне странными.  Ведь она тоже была далека от разного рода духовных поисков.

Устав ощущать себя живым мертвецом, я стала читать книжку, которую посоветовала мама.
По мере чтения мне становилось все лучше и лучше. Постепенно пелена перед глазами ушла, лицо старца перестало являться, а состояние «умирания» прекратилось.



Часть 2. Падая в другую жизнь.

После прочтения книги прошел год. Сама книга вызвала у меня настолько сильные эмоции и мысли, что я стала искать ответы на множество вопросов, которые у меня возникали.

Это не был интерес именно к эзотерике. Мне хотелось найти объяснения некоторым событиям своей жизни, с которыми мне часто приходилось сталкиваться. События эти были частью мистические, частью настолько странные, что казалось, будто все происходит во сне.
Я стала искать ответы. Меня очень интересовала тема человеческого восприятия. Так как с детства видела такое, что человеческому глазу недоступно. А также ощущала и понимала вещи, непривычные для многих людей. Эзотерики всех мастей такое восприятие называют «третий глаз». Из первой прочитанной книги по теме, я нашла ответы на многие вопросы. Мне стало понятно, что мир не совсем такой, каким мы привыкли его воспринимать. Это были первые шаги по формированию в моем сознании определенной картины мира. И картина эта сильно отличалась от привычного людям восприятия действительности.

За год я узнала много. О многом думала, сопоставляла, вспоминала, находила объяснения. Шла постоянная мыслительная работа. В моем сознании происходили изменения. Пришлось многое осознать, переоценить, переосмыслить. Долгая и психологически болезненная работа над собой вызывала недомогания физические. Все время казалось, что я ДОЛЖНА что-то вспомнить, понять…Но вот что именно - было скрыто за какой-то темной завесой подсознания. Я цеплялась за картинки, возникающие непонятно где, я мысленно кричала непонятно кому: «Что? Что мне нужно вспомнить? Что мне нужно понять?» Но ответа не было.

Ближе к следующему Новому  году я опять приехала в Афины. Мама, наконец, прилетела в Грецию. Родители сменили район проживания ближе к отцовской работе. Планировка квартиры была необычной для типичного афинского жилья. Длинный коридор с несколькими встроенными шкафами вел на просторную кухню, где было уютно проводить вечера. В центре стоял большой круглый стол, и было достаточно места для семейного чаепития. Обычно там мы все и собирались. В гостиной как-то не получалось. Ведь и круглый стол стоял на кухне. Но именно коридор стал тем местом, где все и случилось...

В один из дней перед Новым годом родители сидели на кухне, занятые разговорами. Я валялась на диване и смотрела что-то по телевизору. Не смотрела даже, а бездумно пялилась в ящик. Вот я лежу и смотрю в телевизор, а в следующий миг…
Я осознала себя, что бегу босиком по снегу. Бегу и рыдаю…Это происходило на самом деле. В реальном для меня времени. И это был не сон, так как все вокруг было именно настоящим. Так мы всегда себя ощущаем в обычной жизни, в бодрствующем состоянии.
Вся моя жизнь, моя личность, мой привычный мир не просто исчезли, их будто бы никогда и не существовало. В этот момент была лишь я, рыдающая, бегущая босиком по первому снегу…



Неизвестно где.

«Нет! Нет! Бабушка погибла! За что они так с нами! Мы никому не сделали плохого!» - мысли хлещут, будто плетью, -  Куда мне бежать? К озеру… К озеру…Там наша лодка…Бабушка сказала нужно уплыть отсюда… - рыдания продолжают разрывать душу, ощущение потери настолько сильно, что невозможно остановить их. Голые ноги не чувствуют холода, хотя лежит снег – первый снег в октябре. Ветки так и норовят ободрать лицо, цепляются за тонкую ночную рубашку, за длинные волосы.

Где-то на периферии сознания кто-то в моей голове удивлен. Он пытается понять где находится. Он тянется к моим воспоминаниям. Но все это я отмечаю как-то мельком.

Этот кто-то вспоминает за меня. Зачем? Не понятно.


Я наблюдатель.

Сознание раздвоилось. Часть его наблюдает за событиями в здесь и сейчас, а другая его часть «вспоминает» свою короткую жизнь.

1.
Вот я бегу босиком по снегу. Моя бабушка погибла. Мы спали, когда наша собака залаяла. Залаяла, а потом, заскулив, затихла. Громкий грохот – кто-то пытается сломать входную дверь в сенях.
Мы с бабушкой вскакиваем. Мне страшно, но я молчу. Бабушка достает откуда-то большой нож, которым обычно разделывает зайцев. Она зачем-то ударяет им по бычьему пузырю в окне. Несколько раз – еще, еще, еще…
Грохот стихает, слышится треск – нашу дверь в сенях выломали.

- Где эти ведьмы? Вон там, наверное, в светлице, - слышится грубый мужской голос, - Дубина! Ты зачем поджег? Мы еще не осмотрели дом!

- Дык, ведьмовские травы! Очистить огнем жеж надо! – второй голос помоложе.

Несколько человек ходят по дому с факелами. Бабушка говорит мне шепотом:
 - Беги к озеру. Где лодка – помнишь? Скорее, лезь в окно! – она все же освободила оконный проем. Окошко маленькое. Я в него пролезть смогу, а вот как же бабушка?

- Нет, ба, не полезу, а ты как жеж?
- Лезь, дурная! И не вздумай меня спасать! Я знала, что это будет! Давно знала…

Голоса заголосили:

- Ведьму ищите, ну! Дурни! Счаз сгорим!

В этот момент произошло несколько вещей:
В светелку, толкаясь, вваливаются двое детин в рясах, с факелами в руках.
Бабушка с криком «Беги!», хватает ближайшего детину, вцепляясь в него мертвой хваткой и загораживая подход к окну, у которого стою я.

Факел выпадает из руки детины прямо на матрас, набитый соломой. Матрас в мгновение ока вспыхивает, комнату охватывает огонь.

Я, сама не понимая как, оказываюсь на улице…Бегу в сторону леса, который начинается сразу за домом…снег, босые ноги…Русые длинные волосы то и дело цепляются за ветви кустов. И крик…Ужасный… Долгий…мужской крик.

Крики остальных… На бегу, слышу, как они вываливаются из дома…Но я уже углубилась в лес и бегу к озеру. Светает.
Обрывки воспоминаний мелькают, как в калейдоскопе:

Вот мы с мамой, папой и бабушкой сидим за столом…
Вот я, совсем еще кроха, сбегаю из-под надзора родителей в лес. Птички… они смешно разговаривают. «Сюда, сюда, сюда…», «Не догонишь, не догонишь…», «Опасность, опасность…», «Червячок, ой, ой…». Эти разговоры такие глупые, но такие смешные -  заставляют хохотать в голос.

Вот я уже постарше, мы с бабушкой собираем травки. Она из них делает снадобья от болезней. Бабушка показывает мне растение с тремя лепестками:
 - А ну-кась, смотри, как учила.
Смотрю.
 - Нет ба, не вижу…
 - Да ты не глазами смотри, сердцем смотри…ну…

В голове параллельно обычному восприятию возникает рисунок растения, который показывает бабушка, и мне становится понятно, что оно помогает, чтобы кишочки работали хорошо.  Но я не знаю, как это описать. Говорю лишь:

- Вижу, ба, ой вижу…
- Вот молодец! Знатно лечить будешь, как вырастешь, гляди покамись…

Вот отец приезжает из деревни и привозит письмо. Удивляет, что вся семья, кроме маленькой меня, умеет читать. Это не я удивляюсь, а тот, кто захотел вспоминать мою жизнь.
Суета, сборы в дорогу. На улице метель, темно, как ночью…
И вот мама  - с большим животом - и папа кланяются порогу, садятся на козлы…

Вот мы с бабушкой дома, она учит меня прясть. Зима, на улице солнышко, но морозно.
- Ба, когда мама вернется?
- Не знаю, родная, скоро, наверное, -  улыбается бабушка, но я вижу, как слезы катятся по ее лицу.
Откуда-то точно знаю, что не приедут родители никогда. Не плачу. Просто грустно.

Вот мне уже лет 16. Бабушка видит на моей голове венок и хмурится. Потом говорит:
- В деревню ни ногой. Христьяне приехали. Много. Пьянствуют, насильничают.

Ни ногой, так ни ногой. Подумаешь. И дома дела найдутся. Беззаботно напеваю себе под нос…

Все это я вспоминаю одновременно, будто в разных потоках сознания. Это тот некто, в моей голове, хотел узнать. Рыдания прекратились. Начинаю ощущать, что ноги заледенели. Но осталось не долго, вон уж и озеро. Задумавшись, продолжаю бежать вперед, стараясь уворачиваться от веток.
Подбегая к озеру, вдруг понимаю, что вижу отблеск костров, слышу пьяные песни и брань. Почему-то, не останавливаясь, продолжаю бежать вперед.
На большой поляне перед озером горят костры. Выскочив из леса, я не сразу понимаю, что меня хватают с обоих сторон под руки…
Оглядываюсь вокруг, потом оборачиваюсь к схватившим меня людям.
От коричневых ряс рябит в глазах. Берег озера заполнен монахами, такими же, что пришли в наш дом…Дыханье перехватывает от страха. Начинаю вертеть головой вправо-влево.
Держат меня двое. Тот, что слева безумно хохочет:
- Попалась, ведьма! В аду гореть тебе!
Тот, что справа улыбается и пытается заглянуть мне в глаза…У него не хватает передних зубов, а изо рта смердит перегаром и какой-то гадостью…
Страх вдруг проходит. Совсем уже не боюсь, даже плакать уже не хочется. Запоздалая мысль только мелькает: пытать жеж будут, ой мамочки!

Меня тащат к берегу озера, я сопротивляюсь, но молча. Вдруг кто-то из монахов подходит ближе. У него в руках железный обруч. В стенке обруча дырка, а в нее вставлен узел от веревки, которая свисает почти до земли. К концу веревки привязан большой камень. Еще успеваю заметить, что обруч разомкнут. Монах направляется ко мне, и я понимаю, что это ошейник…

Меня нагибают вперед, вывернув руки.  Волосы свешиваются почти до земли, на шею надевают ошейник. Почему-то не страшно. Но зато очень страшно тому, кто в моей голове. Он в ужасе, он оцепенел…Чувствуя его страх, успокаиваюсь еще больше.
Как очутилась в воде не знаю.  Камень, привязанный к веревке ошейника тянет меня вниз. Озеро у нас странное. Два шага от берега – и омут. Я сдерживаю дыхание. Тот, в моей голове, кричит в ужасе…
И вот -  вижу со стороны свое тело. Оно вниз головой двигается в глубину. Волосы колышутся, сорочка задралась и видны ноги. Белые-белые…


Афины.
Я пытаюсь вздохнуть, легкие жжет огнем, страх разрывает сердце, слезы текут…Я сижу на диване. Не знаю сколько времени прошло. Все было наяву. У меня настолько сильный шок, что еще несколько минут задыхаюсь, не в силах вздохнуть. Огонь в груди постепенно затихает. Паника отпустила, дышу более размеренно. Уже нет страха. Только удивление и невозможность понять, что это было. Одновременно знаю, что та девушка, которую утопили, была я. Прошлая я. Это была моя прошлая жизнь. И это была моя смерть. Не в силах принять, то что пережила, не находя объяснение тому, как могло такое случиться, встаю и решаю пойти на кухню к родителям. С мыслями о том, как им рассказать то, что только что со мной было, двигаюсь по коридору в сторону кухни. И…

Четыре шага. Всего четыре шага, и я осознаю, что знаю ВСЕ! Огромный поток информации обрушивается не просто на мой мозг, а на все клетки моего тела, на все составляющие моей души. Все, что меня мучило последний год перестает быть непонятным. Я знаю ответы на все вопросы. Я осознаю, что моей личности, которая родилась и жила в этом мире, больше нет. Осталась только некоторая часть ЭГО. Я проснулась. Я вспомнила себя настоящую, пусть пока и не знаю кто я. Не вся память вернулась. Но поток информации льется на меня, как манна небесная. Я знаю, как исцелять болезни, что у болезней есть причины. Что причины эти принято называть грехами. Но это не грехи в общепринятом смысле, а уроки души…И еще много-много-много знаний приходят одномоментно, за доли секунды. Всего четыре шага понадобилось, чтобы осознать, что…
Я ЗНАЮ ВСЕ…