Откровение, которое получил Роткадер

Откровение, которое получил Роткадер

Реальность безостановочно рвало в разум ответами. Сгустки чистых смыслов набухали внутри дословестными истинами, и они казались софизмами, но был ясно - софизм это - считать их софизмами. Разум возводил сомнения, и цеплялся за них, но информация сметала сомнения, и остовы сомнений жалобно маялись, мялись, таяли,  блеяли и жались по углам забвения, растворяясь в неоспоримом положении дел. Мысли нарастали поверх знания, вербализируя и формулируя его - измождённые, как дети на мануфактуре первой промышленной эпохи, и жаждали отвлечься, но срослись с ремеслом в единое липкое. Всё становилось неумолимо понятно, всё становилось безжалостно ясно, и цементный пазл более не собирался распадаться:


Давным-давно: до пустоты, до ничто, до небытия - не было ничего.
Не стоит думать: "было отсутствие", или "было ничто".
Лучше формулировать именно "не было ничего" - дабы не давать уму почвы для уловки - для вопроса: а откуда взялось и это? Откуда взялась пустота - вопрос легитимный, как и откуда взялось ничто и даже небытие. Но к фразе "не было ничего" он не применим - ведь ничего именно что - не было.

И как не было ничего, то не было и законов и правил причинности, и ничего не мешало случаться.

Так сперва возникло небытие  - потому что ничего не препятствовало.

На нём наросла пустота  - потому что могла..

Можно считать, что смерть возникла в пустота - потому что ничего не препятствовало.

Можно считать, что смерть возникла в небытии, и создала пустоту - потому что могла.

Можно считать, что смерть возникла когда ничего не было, и возвела небытие и взрастила пустоту - потому что, а почему нет?

Эти три формулировки и верны и не верны в равной степени, ибо смерть - суть - то же небытие, и тоже небытия, и та же пустота- аспект, эпизод, фрагмент - равный целому во всём, ибо она и возникла и выделилась, и и отделилась, и осталась аспектом.

Потом смерть взрастила пространство, а ему дала - топологию: сделала что у верха есть них, у лева - право, что есть направления и расстояния.

Потом сочинила логику: что у причины есть следствие, а у следствия - причина, и что причины дополняют или конфликтуют друг с другом, и получаются разные следствия, и что А=А, и что А не равно Б.

Потом смерть учинила физику.

Всё это она могла делать так, или иначе: могла создать другую физику или логику, или вовсе использовать вместо логики или пространства нечто иное - ничто её не сковывало. Иначе и быть не может - ведь она - фундаментальна, а фундаментальное - не обусловлено и ни из чего не следует.

Тогда смерть породила материю, и наконец - связала материю временем.

Убедившись, что материя даст жизнь, смерть стала ждать.

Ибо ещё тогда - в пустоте, смерть создала голод, как сорт втягивающего небытия, как втягивающий аспект небытия, свойственный ей. И она могла просто убрать его, но могла и создать жизнь.

Чтобы раз за разом жрать.

Только в этом цель жизни: умирать, умирать и умирать. Только в этом смысл жизни: что смерть съест любую жизнь.

А свойство жизни - стремиться не умирать. Что делает смерть мучительной для большинства жизни, особенно обладающей мозгом.

Когда на миг вспыхивают все нейроны - субъект переживает внутри себя десятилетия и столетия агонии и ужаса - унизительных, лишённых пафоса и поэзии, несправедливых и обидных. Если нужен образ вот он: жестокая пытка в куче нечистот, где субъект сдаёт всех и вся, и отрекается от всех и вся, в надежде хоть на миг смягчить страдание. Но страдание кончится лишь когда смерть сожрёт его.

Эта мука - не воля смерти, потому растения, микробы и иные не испытывают её, но она и не мешает смерти потому сложный мозг делает эту вспышку неизбежной. Это мука совершенно безразличное для смерти следствие важного свойства жизни, ведущего к растягивания трапезы.

Эта мука - последняя попытка мозга стимулировать себя, напугать себя и заставить ещё раз сбежать от смерти. И это то единственное, что мозг должен и может делать, умирая, ведь язык боли для монолога мозга - стимул попытаться избежать умирания. Ибо мозг - мозоль возникающая от трения бега от смерти о реальность, а бег от смерти - ключевое и важнейшее свойство всякой жизни.  Этот бег плодит формы и реализации жизни - ползающей и бегающей, растущей и прорастающей. И та, которая завела мозг - испытывает в миг смерти эти муки, и  мозг растягивает этот миг на субъективные годы и субъективные  века.

Стремление жизни сбежать от смерти -  важно для смерти, так как оно стабилизирует жизнь, а вот разнообразие - не важно: Смерть не различает бабочку, баобаб, бактерию и биолога: разум, инстинкты, сознание, бытие в растительном дзене, целеполагание и чувства. Тем более - не различается святого и маньяка, поэта и бомжа. Столь важные моральные и таксономические разграничения для Смерти - даже не бутерброды с разным содержимым, а бутерброды с разным распределением пор в хлебе: всмотрись в два куска хлеба, и увидишь - они уникальны, как снежинки. Вот что для неё разница между тобою, птицей и грибницей - и она на бутерброды не пялится, она их ест.

Это разнообразие не вредит смерти, и не интересует смерть: ей важно чтобы была жизнь как таковая, чтобы было что бросать в горнило своего голода.

Но жизнь привязана на время, и время в 100% случаев приводит жизнь в смерть.

Какой пример не возьми - нигде нет 100%.

Вот ты солдат 18 века, и в тебя летит пушечное ядро - и оно попадёт в тебя, однако есть номинальный шанс на спасение: хотя бы другое ядро могло бы попасть в это, и сместить его с траектории. Пусть что вероятность этого ничтожна, пусть что такого не случится ни разу за всю историю: мир таков, что такое чудо не запрещено его законами, и лишь статистически невероятно, но вероятно онтологически.

Пихаешь ли ты пальцы в розетку, ждёшь ли нагоняя за проваленную работу, перебегаешь ли дорогу на красный, идёшь ли на свидание, идёшь ли за хлебом - всегда скрытые от твоего ума процессы могут пойти так, что то, что 100% ожидаемо не случится. Пусть что оно случится, онтологически - может не стать.

Но две гарантии даны два раза по 100%

А: Время пройдёт

Б: И приведёт в смерть

Потому и говорят: живые - мертвы, пусть и в будущем. Неумолимость времени делает сроки не существенными, ибо время - в быту - занимает нас от привычки к тому, что время содержит в себе потенциал для вариативности - реализованный или нет, реализуемый - или нет. В данном случае - нет никакого потенциала, даже густо и спекулятивно теоретического, и нам остаётся понять что 2+2 не равно 4, 2+2 и есть 4.

Все живые и всё живое -получат разное умирание, но одну смерть: под завалом или от болезни, в любящем кругу или среди врагов, в позоре или славе - незаметно или мучительно - войдут в одну вспышку агонии, которая кончится большим и чужим ням-ням. И станет так, что тебя не было, как не было тебя до тебя.

Когда тебе гулялось по скверу, или читалось книжку, или сиделось без дела - когда тебе жилось наполнено и бесцельно,  это влияло на тебя или сущностно, или - хотя бы - приближая тебя к событиям, у тебя было до и было после. В смерти у тебя не будет после, и в смерти у тебя не будет до.  В смерти у тебя не будет тебя.

Чтобы жить здесь и сейчас, нужно "сейчас", но его нет.

Это легко понять, подумав - сколько людей от первого человека и до тебя, жило свои "сейчас" - и где они?

Или вспомнить свои "сейчас" - мучительно долгое ожидание последнего звонка, или сладкий момент который хотелось растянуть - они были вечными, но они в прошлом.

Потому и говорят: нет сейчас, есть будущее - где тебя сожрала смерть, становящееся прошлым где тебя сожрала смерть.

И однажды смерть решит, что всё будущее мира стало прошлым, и съест всё прошлое.

И станет так, что прошлое было - ам, и прошлого не было никогда: так и кончится мир, но не взрывом а нямом.  И это не будет - как будто ничего и не было, это будет дословно: ничего и не было.

И только смерть решит, делать дальше новый мир, или убрать из себя голод, и более не отличаться от небытия, и не существовать.

Потому жить на всю катушку - так же глупо, как отдать себя смирению и принятию, или творчеству, или прагматике - любой вывод из этого факта произволен, и не имеет самостоятельного смысла. Смысл в том, что тебя съест смерть.

Чтобы не признаваться в том, что она - пища, жизнь порой становится рабом, и славит смерть: вот, говорят люди, смерть даёт ценностям - ценность. Смерть даёт жизни - смысл. Но смерть лишь жрёт - это смысл, но он не для живых, а для Смерти.

И до того доходит рабство, что бессмертие пугает больше смерти, и ищущий бессмертия в историях - обычно зол, а нашедший - несчастен. Вот до чего доходит желание полюбить свою тюрьму. Но иного не дано: нет бессмертия и быть не может,  так что поймём людей - включая и себя, однако поймём страх бессмертия как понятную глупость и понятную подлость, а не разумный вывод.

Люди поглупее ищут бунта - думают, словно их образ жизни - будь то книги и стихи, будь то взгляды и норов - могу быть бунтом против смерти и её мира. Однако бунт, даже если не наносит ущерба угнетателю - должен хотя бы иметь номинальную возможность подобного. Смерть же эти бунты не в состоянии ни уязвить, не обеспокоить, не уведомить - добро бы бунты были бессмысленны, но они просто не являются бунтами. Смерть жуёт бунтовщиков, и все они внутри последнего мига находят агонию и ужас, какого и бояться не смели, и отрекаются и от бунта и от себя - и это тщетно.

Люди попроще ищут спасения в последствиях, потомках и поколениях - но того не видят, что всех потомков и каждого и каждую и всех вместе, сколько их будет - смерть уже съела в будущем.

Люди безумнее хотят служить смерти, но смерти не нужны ни помощь ни служба.

Люди совсем смешные ищут в ней свободу, или утешения - но в ней есть свобода лишь для неё самой, а тешит она лишь свой голод.

Невежды - пытаются прожить подольше, но время - слуга смерти, а не человека, и кто не живёт дословную вечность - тот и не жил, как бы долго он не коптил будущее прошлое.

Самые же глупые - ругают её и её мир абсурдом, и называют не справедливостью. Вот говорят, мир страшен, значит сотворивший его - неумелый демиург, а того не разумеют, что если мир создан не тобой и не для тебя, то отчего ему быть комфортным для тебя, а не для той цели, для которой служишь и ты, хочешь ты того или нет. Потому если ты гностик или экзистенциалист - ты не умнее ребёнка, сетующего что от радиевого карандаша отваливается челюсть, не потрудившись или не умея узнать, каковы свойства радия. Разница в том, однако, что радию твоя челюсть не нужна, а вот смерть тебя и растила на убой.

Ибо лишь смерть - альфа и омега, и смерть - точка отсчёта, потому она справедлива по определению, а мир - по определению не абсурден, абсурдны ожидания от мира, и ожидания от того, какая она - справедливость, и каков он - смысл.

Лучшие из людей не замечают этого, или слышат это как слова ради слов, и игру унылых слов. Но как тебе искалось истин - истина тебе и дана - кто обещал тебе, что смыл жизни тебе понравится, что творение гарантирует награду, а доброта творца обращена к тебе, и удобна для тебя? Из чего ты вывел, что справедливость - это то, что ты считал таковой? Кто сказал тебе, что любое и всякое знание - сила, и может быть обращено на решение вопросов и проблем? Не с потолка ли ты взял эти идеи? Как ты мог не подумать, что и цель есть, и функция и истинный смысл, а утешения из них не следует? И ты - в фокусе безразличного внимания коровы к травинке. Всё здесь - чтобы был ты, но не лично ты, не прямо уж вот именно ты, а впрочем ты, ли не ты - а полезай-ка в рот. Ибо ты от того только и жив, что родился, и для того только и родился, чтобы было, кому умирать.

Узнавший не забудет, а почувствовавший - не уймёт, осознавший не вытравит и не выбьет из себя осознания, и однажды увидев - получишь след на сетчатке, без права отвлечься и забыться хоть на миг, и поверить в иное. Никакой компенсации - и так теперь и будет - ты хотел не этого, но получил это, и ничто этого не изменит, пока она не придёт и за тобой, чтобы отправить тебя в минувшее, растворить в ненасытном голоде, и забыть, исторгнув из актуального. 

До той поры ты пропитан истиной, и смердишь ей, и не будет от тебя ни тепла, ни плода ни пользы ни другим ни самому себе - черствеющему заблёванному и унылому - какая бы гримаса не обитала на лице - улыбка, или перекось рта. Сможешь ли ты вернуться к людям, а если сможешь - зачем, и как, и уйдёшь ли ты к ним от себя теперь? И больше, чем людей ты будешь бежать только любимых людей, а пуще любимых людей ты будешь беажть только таких же осведомлённых, как ты - ибо вам не о чём говорить, и не о чём молчать.
 Ибо истина не нуждалась в знании, в жрецах и умах, чтобы быть истинной, но и не бежала от тебя. Ибо она безразлично во всём, кроме одного:  ты создан чтобы умереть.  Она не накажет, и не одобрит, она не высмеет и не улыбнётся, он подойдёт когда решит сама, и съест.  Ибо такой она решила быть вначале, хотя умела и убрать из себя голод - но, зачем ей это, и какая ей была разница?

Все эти люди, и многие иные - и не только люди - будут ей съедены, и уже съедены в прошлом или будущем.

И если ты ищешь творца и смысла жизни - вот тебе и творец и смысл жизни, и других нет, и выхода не предусмотрено: нет способа не быть ещё пищей, или быть её особенно пищей - хоть кол на голове теши, хоть в рот себе мочись, хоть крепись, хоть жди, хоть не жди, хоть убеждай себя, что теперь свободен, хотя ты - не.

С этим знанием как получится - так и живи, и умирай - как пожелает Смерть