Старообрядцы часть 2 глава 4

                Опасно ходим            
       Солнечным, морозным днём, Светлана с крёстным направились по нарядным, чистым улицам Абазы к деду Феофану.
Лёлиным* больным ножкам помогает верный друг – батожок*. Они наслаждаются густым ароматом соснового настоя, фотографируют яблоньки, вдоль тротуара. Там лакомятся семенами дичек желтогрудые синички и воробьи, посыпая снег яркими искрами мякоти. На окраине города застыл молчаливый сосновый бор – любимое место отдыха горожан и любителей, маринованных маслят. Частные дома, словно барышни перед балом, в кружевных, замысловатых украшениях, выпиленных из дерева. Кружевами опоясаны фронтоны крыш, окна, двери, крылечки. Углы домов, калитки, спинки скамеек украшены мозаикой из разноцветных, пластмассовых пробок. Из-под снега выглядывают, огороженные пластмассовыми бутылками, клумбы с живыми цветами анютиных глазок, разноцветной декоративной капусты, бархатцев. Гармония хрупких цветов и снежного пуховика умиляет, напоминает о Серафиме Саровском, ходившем в  ветхой ризе зимой и летом, но не знавшем мук холода.
       В центре города, у подножия скалистых гор стоит добротный, потемневший от времени дом Феофана. Его стены хранят смех и забавы детей, внуков, правнуков, согревают холодеющую кровь деда долгими, зимними вечерами и бессонными ночами.
       Задумчиво смотрят на мир окна, с зелёными крыльями ставен в белой, кружевной короне наличников. Незатейливая жизнь двора укрыта от посторонних взглядов дощатым забором и калиткой. Через зелёную сетку ограды из палисадника выглядывают на улицу плодовые кустарники и цветы, уснувшие жёлтым сном.
       В просторных сенях заветная дверь, за которой бьются сердца восьмидесятитрехлетнего Феофана и его верной спутницы – бабушки Али. Рядом с настоящим мужчиной она обманула долгие годы и пронесла, не расплескав, подвижность, командирскую энергию, остатки былой привлекательности и красоты. В просторной прихожей гостей встречает поток восклицаний, вопросов, объятий, низкорослой бабушки. Из комнаты выкатывается серенький колобок упитанного Кузи. Пёсик устремляет на них бельмастый взор. Светлана хотела погладить его, но отдёрнула руку из-за отчаянного визга: он настолько стар, изранен собачьими баталиями и колёсами машин, что даже ласка отзывается в немощном теле нестерпимыми болями.
        За Кузей, шаркая тапочками, выплывает величественная, сухощавая, фигура великана дедушки, облачённого в тельняшку. У слабого на вид деда, очень сильные руки. Он обнимает Светлану, отстраняет, рассматривает, задаёт вопросы и снова обнимает. Щекочет окладистой бородой и аккуратно подстриженными усами. Светлана купается в потоках любви ясных, не утративших голубизны глаз, прижимается к щуплому, но удивительно крепкому телу, сбитому таёжными переходами. Не подвели бы ноженьки – впору тягаться с молодёжью. Голос сиплый, но не умолк навеки, после онкологии горла.
         Улеглись волны первого изумления. Дед слабым голосом выдавливает: «Хочу задать тебе один вопрос наедине». Но не выдерживает и выпускает из лука времени стрелу прошлого, которая впивается в истерзанную плоть. «Это правда»? «Да». Улетела сказка. Подкралась боль, которую старалась вытрясти под перестук вагонных колёс. Бабушка пытается рассеять неловкость. Приглашает к столу, но они отказываются. За семейными альбомами окунулись в задорную молодость. Потом бабушка Аля захотела показать фильм про деда, снятый красноярским телевидением. Но справиться с видео приставкой ума не хватает, и она по телефону зовёт на помощь дочь Веру с мужем. Светлана сидит на диване между крёстным и дедушкой, прижимается то к одному, то к другому, засматривается в удивительно ясные глаза и слушает уютное воркование бабушки:
       – Фильм называется «Последняя осень Феофана Иванова». Его показывали в России, в Австралии, в нескольких европейских странах. В Англии настолько полюбился дед-старообрядец, что его фотографию с биографией поместили в английских учебниках! Фильм этот не единственный, твой сродный брат Серёжа работал на телевидении – у него много кассет о таёжниках.
        Она рассказывает о своих юбилеях, показывает шуточные альбомы с фотомонтажом, аппликациями и стихами, хвалится подарками. Греет душу незатейливая простота быта. В скромном серванте не теснится хрусталь. В нём коллекция подарков хранит память о знаменательных датах. За каждым презентом целая поэма о встречах, застольях, задушевном общении, дорогих лицах. Светлана ехала в Сибирь, не надеялась увидеть дом, где родилась и, вдруг… Встретилась со статуэткой Хозяйки медной горы и бирюзовой вазой, которые открутили стрелки часов на 55 лет, унесли  к знакомым запахам детства, где на цыпочках, она засматривалась на них из-за краешка стола!
       Дед Феофан то покуривает трубку, то самодельный чубук с сигаретой. Хрипловатым голосом открывает страницы прошлого, оживляет память, которая не единожды поражала Светлану сведениями со страниц, написанных бессонными ночами. Оказывается, эпизоды были извлечёнными из глубин подсознания, а не выдуманы ею!
       – Все думают, что я свою жизнь живу? Нет. Девять человек, которые лежали со мной в палате онкологии, давно «приказали долго жить», а я молитвами мамаши, да тётки Анисьи живу. Помнишь их? Они и папаше моему, комиссованному из армии с лейкемией, на 20 лет жизнь продлили. Столько лет отмотал я, не знавал про больницу, а тут попал! Таких страстей насмотрелся, каких и в войну не видывал!
         В ухе появился полип. Увезли в Красноярске. В ЛОР отделении удалили,  надрезали ухо и долотом выдолбили загнившую кость. Во рту вырезали пласт кожи, приставили к черепу и пришили ухо. Когда вели на операцию, увидел ракового больного с надрезанным горлом. Две медсестры оттягивали пинцетами кожу, а врач очищал. Думал, от увиденного, в обморок брякнусь, – пронесло.
Дед помолчал, набил трубку и продолжил:
        - Через время снова появляюсь там, но уже с онкологией горла. Увидел мужика с удалённым пищеводом и выведенной трубкой. Он пищу пережёвывал и пальцами проталкивал через трубку в желудок! От ужаса после химиотерапии, согласился идти под нож. Но, до назначенного срока, бродил по тайге, добрую память о себе робил – зимовье поправил, дровишек заготовил, плотик подшаманил, вёсла новые вырубил, кормушек птицам навешал и поехал умирать. Чин чином со всеми простился – не думал, что свидимся. Крутили, вертели меня эскулапы так и этак, выспрашивали, чем лечился, а потом и пнули домой – здоров.
       Дед улыбнулся, затянулся из трубочки и продолжил:
       - Поначалу, даже обидно было – столько готовился к великому таинству, а отмерил ещё десять лет. Вот и помоги мне в этой философии разобраться, откуда тот рак ко мне прилепился?
Он же не тиф, не грипп, микробами не разбрасывется, но прошёл мимо того стола и здрассте, пожалуйте, а врачи не болеют. Ты в делах церковных поболе кумекаешь – просвети.
       – Интересный вопрос, дедуля. У тебя от веры один забор с калиткой остались, да жизнь таёжника, а бабушки за забором с покаянием, да молитвой жили. Мысли в чистоте блюли. Глазами по чужим грехам не стреляли. На газосварку в упор смотреть не будешь – скажешь безумие, а, не зная мир невидимый, нарушаешь технику безопасности. Зачем болезнь даётся? Чтобы страданиями очистить мир невидимый от бедлама, который устраиваем грехами, а каяться – лень. Допустим, там грешник воспринимается, как газосварка.  А ты, измученный болезнью, на операцию шёл не с молитвой и покаянием, а «продавал глаза». Подсознание во время стресса открыто. Достаточно одного взгляда на сварку грехов того страдальца, чтобы разделить сочувствием его грех и отпечатать в мозгу настолько, чтобы заболеть самому.
        Во время монолога баба Аля, прекратила суетливые, мышиные передвижения по комнате:
       – Неужели вера, - это так серьёзно и важно для нас? А какие молитвы надо читать?
       – И тут не всё просто. Не прикасаться к молитве может быть меньшим грехом, чем читать её с повреждениями. Первые християне с Исусом, во время Литургии, совершали коллективное пение и чтение, соблюдая чистоту произношения слов. В современной церкви, из-за незнания славянского языка, ввели клир из грамотных певцов и чтецов, а прихожане принимают пассивное участие, чтобы не допускать ошибок во время службы, как в разговорном  языке. Вместо хлеб, говорить «хлеп», вместо снег - «снек».  После никоновских реформ, крюковое пение с божественной благодатью, заменили на концертное, прекрасное, но безблагодатное творение рук человеческих. После неповреждённых молитв люди выходят из Храма, уподобляясь сынам Божиим, а после похереных, с установкой: «На Бога надейся, а сам не плошай». Недаром купцы, ревнители древлеправославной веры, за богатые пожертвования  брали на длительный срок из монастырей благочестивых послушниц в домашние молельни.
      – Запиши нам эти молитвы, научи, как надо читать, и спой.
      – Записать могу, прочитать могу, а петь –  не буду. Обучаться крюковому пению пока не начала – очищаю мозг от концертного.
      Светлана записала молитву «Отче наш», прочитала с пояснениями и дополнениями, а потом обратилась к Феофану:
       – Дедуля, какое несчастье, что нарушена духовная связь поколений. Не восстановим – не выстоим. Бабушки-праведницы и на небесах молятся за нас, а мы не можем отмаливать наших усопших.
       Баба Аля покрутила тетрадный листок, отложила в сторону и снова приступила с вопросом:
        – А есть молитвы, которые помогут долг вернуть. По простоте душевной заняли человеку крупную сумму, а он не возвращает.
       Я улыбнулась, рассматривая её фартушек:
         – Во сколько лет вы начали работать? Сколько получали первый год?
       – Первую зарплату принесла в 15 лет. До пятидесятого года заработок в 30 рублей считался не маленьким, ведь килограмм хлеба стоил около двух рублей. Булки большие, воздушные, сожмёшь их, а они снова распрямляются.
       – В Библии сказано, что со всех доходов, мы должны отдавать десятину Богу. Вы отдавали? Помножьте на трудовой стаж. Что получится?! Значит, в этой беде молитва только одна: «Слава Тебе, Господи! Что, по милосердию Своему, избавил от необходимости погашать долги». Опасно ходим! Живы, только молитвами небесных покровителей.

 Артос - артус "освященный хлеб",
          Панагия - (греч. всесвятая) 1. Просфора, из которой на литургии изъята частица в память Богородицы. 2. Или энколпион - небольшое изображение Богородицы, носимое архиереем на груди поверх облачения.
           Антиминс - четырёхугольный плат, с зашитыми частичками мощей святых, который лежит на престоле в алтаре и на нём совершается Литургия. Последнее время на нём изображают положение во гроб Исуса Христа. Если необходимо совершить Литургию вне храма, то антиминс берут с собой для этой цели.
    Ипостась - Личность. «Во Св. Троице иное есть общее, а иное особенное: общее приписывается существу, а ипостась означает особенность каждого Лица», – учит св. Василий Великий. «Первое, – говорит также св. Григорий Богослов, – означает природу Божества, а последнее – личные свойства Трех». Св. Григорий Нисский разъяснял, что три Ипостаси относятся к отличному в Боге, а Бог есть имя единой и неразличимой сущности. Отождествив Лицо и Ипостась, Великие Каппадокийцы ввели новое понятие – «личность».
        Леля, лёлий, лёлька, лёлюшка – местное обращение к крёстным.
        Батожок – дорожная палочка.