Врач без границ

Многоэтажный панельный дом напоминал морской корабль. Плоская крыша – палуба, квартиры – каюты, окна – иллюминаторы. Окружённый стаями суетливых черноголовых чаек он шёл неспешным курсом в фарватере липкой и душной петербургской ночи. Рано утром из кухонных камбузов остро пахло яичницей с луком, свежим кофе и подгоревшей геркулесовой кашей, а на улицу-пристань выползали первые сонные жители. Словно списанные на берег хмурые матросы они суеверно оглядывались на свой плавучий гроб, а после устремлялись к городскому центру, разносимые подземным потоком по кустистым артериям пыльных улиц.
Толик Соколов работал дворником в многоэтажке, где в одной из кают-квартир теснилась вся его многочисленная семья. Оформлена на должности в ЖЭКе была супруга Эльмира, которая безвылазно сидела дома с детьми. Ежедневный тяжёлый и грязный труд за неё выполнял смиренный Толик. Путёвый многодетный отец в России нередко заменяет мать. Роли по взаимному согласию смещаются, вопрос гендерного неравенства не возникает. Особенно, если это касается мытья посуды, стирки или уборки мусора. Там, где лютое страдание стало религией, любые стенания напоминают радостный смех. Русские смеются, чтобы не плакать.
С первого года совместного супружеского счастья Толик с утра до вечера безропотно вкалывал за любимую жену, которая за это родила ему шестерых здоровых детей. Подметать двор и чистить мусоропровод многоэтажки она не могла по состоянию здоровья. После третьих родов у неё дебютировал сахарный диабет, а после пятых эндокринолог, гинеколог, да бездарный терапевт совместно запретили ей рожать. Эльмира восприняла это как волю Божию, располнела, почти не выходила из дома, а в церкви появлялась только по воскресеньям. Она целиком посвятила себя семье, не красила седые волосы, экономила на стоматологе и лечении. На еду и квартплату уходила вся мизерная получка и грошовые детские пособия. Толик оформился работником сразу в трёх местах, брался за всё и где придётся. Дети отца не видели, домой он являлся только переночевать. Уходил – они ещё спали, приходил – уже засыпали.
Толик философски полагал, что любая работа в городе давно потеряла связь с созидательным, разумным трудом и стала напоминать колокол, потерявший язык. Все жители дружно, ежедневно, до изнеможения пытались его раскачать. Звон всё не раздавался, колокол оставался нем и глух. Особо-прыткие шли в политику, где делали карьеру, ловко строили позолоченного идола и пытались для него потанцевать, ожидая материального поощрения сверху или снизу. Танец должен был производить благосклонное впечатление на окружающих, радовать господина хозяина, а также – вселять самому танцору надежду на высшую милость и уверенность в необозримом будущем. Коллективизм проявлялся в том, что в свободное время и выходные работники дружно пьянствовали, а также – скрупулёзно подсчитывали свою и чужую зарплату. Некоторые – мечтали войти в пенсионный возраст и наконец начать безбедную трезвую жизнь на крохотном дачном участке.  Немногие доживали до огородной стадии старости. Одних – ушатывали подъемы на золотые горки, других – калечил бытовой травматизм и инсульты, прочих – добивали мировые эпидемии. Идеалисты молились на трудовой успех и карьеру, которые вызывали внутри обманчивое эйфорическое ощущение успокоенности. В уставшем от незримой красоты обществе все выглядели унылыми и скучными материалистами. Толик не только знал, но и понимал, что обладает внутренним видением и многое ему ещё предстоит. Он ясно ощущал свою высшую миссию, предназначение, суть которого он ещё не раскрыл.
На общем быдлофоне Толик с Эльмирой выглядели нелепо и патриархально, словно русские крестьяне, пришагавшие в современный мегаполис прямо из далёкого девятнадцатого столетия. Карьера их совсем не интересовала, зарплата нужна была, чтобы плодить, кормить и поить детей, а после – выдать их замуж и женить. Тогда с чистым сердцем можно и помирать. Они не прокладывали свой путь, а поступали как поколения предков, веруя в простую истину – чем больше детей, тем крепче твой дом. Во время многочисленных войн и неминуемых бедствий, приходящих с каждым новым бестолковым правителем, шансы выжить хоть кому-то из многодетной семьи значительно увеличивались. Толик любил философски повторять Эльмире:
– Если лежат двое, то тепло им. Горе человеку, когда он один! Нитка втрое скрученная нескоро порвётся!
Прокормиться, обогреться и просуществовать всем вместе казалось значительно легче, чем в одиночку. Особенно, если материальные запросы невелики, а дети приучены помогать друг другу. На лукавые подачки или случайный выигрыш в лотерею в этой семье никто не рассчитывал. Есть пропитание и одежда, будем довольны тем. Всё остальное - от лукавого! Рогатого мы не поминаем!

***

Чистить мусоропровод – дело муторное. Мало того, что – запах и грязно, а из щелей лезут тараканы и крысы, так ведь – какая-то сволочь возьмёт, да бросит в шахту тлеющий окурок. Тогда многоэтажка тихо стонет и задыхается едким, вонючим дымом. Корабль не так-то легко поджечь! Строили его в годы холодной войны, с учётом возможного ядерного удара противника. По архитектурной идее выгорать должны – квартира за квартирой, давая жильцам шанс на спасительную эвакуацию. Может быть поэтому пожаров тут никто особо не боялся. При возгорании мусоропровода равнодушные жильцы никогда пожарным не звонили, полагая, что это за них обязательно сделает кто-то другой, например – Толик или сосед по лестничной клетке.
Пожарные приезжали неторопливо, зато с музыкой. Они разгоняли скучный быт резким воем сирен и новогодними огоньками на красных блестящих машинах.
Оттуда бодро выскакивали человечки в полосатой форме, шлемах и негнущийся штанах из брезента. Они с грохотом ломали кувалдами замок на металлической двери мусорного отсека, выкатывали пылающий, зловонный контейнер, поливали содержимое водой из брандспойта и, вдоволь проматерившись, уезжали, оставив в трюме корабля дымящуюся пробоину. Жильцы ходили туда-сюда, переступая через громадную лиловую лужу, а мусорный отсек долго стоял незакрытым. Он напоминал крошечный хостел, гостеприимно распахнувший двери для небогатых заезжих туристов.

***
– Приплыли! – грустно вздохнул Толик, заметив в сыром, тёмном и пропахшем дымом мусорном отсеке неподвижное человеческое тело. Он слышал, что преступники избавляются от трупов разными способами. Иногда они по частям кидают человека в мусоропровод. Бедолага казался потрепан, но вроде ещё цел. По крайней мере ноги у него имелись. Они по голени торчали из отсека-трюма. Несчастный лежал на животе.
Верхней части туловища и лица Толик не видел. Видимо, несчастный руками перед смертью хватался за торчащую из стены арматуру. Похоже перед смертью он пытался от кого-то спрятаться.
– Предстоит пообщаться с милицией! Пойдут за понятыми, будут брать показания!
День потерян! – расстроился Толик. Он собрался было идти домой звонить в ближайшее отделение и даже обдумал, что сообщить: – Это дворник. Обнаружил тело, под ним кровь!
Ясно, тогда сотрудники быстрее приедут, сами скорую вызовут, может к обеду удастся освободится и бегом – на вторую работу.
– Угораздило же вчера какому-то гаду кинуть окурок и спалить мусоропровод! Надо было закрыть на замок, в него никто не смог бы так легко забраться!
Одолеваемый невесёлыми мыслями он попытался отодвинуть горелый контейнер от входа. Неожиданно труп замычал и пошевелился.  Толик удивился не столько звукам, исходившим от тела, как их странному тембру и инородному звучанию, многократно усиливаемому трубой мусоропровода.  Такое ощущение, что кто-то говорит с тобой на непонятном древнем языке. Теперь он ясно разобрал слово – перке!
Как будто грубый мужик растягивал нежную русскую гармонь:
– Пуркуа! Перке! Пуркуа!... Толик подошёл поближе и внимательно рассмотрел тёмные руки с красными ладонями и кудрявую голову незнакомца.
– Почему – перке!? Кто этот самый Перке?
На затылке избитого зияла громадная ссадина из которой сочилась кровь. Сомнений не оставалось. Это настоящий негр! Толик попытался усадить несчастного, но тот всё время заваливался на бок. Тогда он сбегал домой и принес перекись водорода, бутылку воды и бинт.
Вскоре он кое-как промыл рану и перевязал стонущего горемыку.
– Милиция! Врач? Надо позвонить?! – проорал Толик в чёрное ухо.
Негр отрицательно мотнул головой. Оказалось, что он отлично понимает русскую речь.
– Скорая не нужен! Басиру сам врач! – прогудел африканец, и, опираясь на Толика, поднялся.  Мусоропровод словно гигантский удав раскрыл пасть и нехотя расстался со своей полумертвой, оцепеневший от страха кровавой жертвой.

***
Речка Злобненькая протекает вдоль старинного кладбища. На нём бок о бок лежат расстрелянные рабочие Путиловского завода, неудачно сходившие к безвольному, кровавому царю с челобитной, невинные жертвы наводнения, жители местных кварталов и деревень, несколько сотен заслуженных лиц и героев, матросы, да погибшие в войну фашисты. Даром - только смерть! Она уравнивает всех, заставляет замолчать даже самых гордых, отважных и сильных.
Территория вдоль кладбища безлюдная, по обе стороны от реки заросла камышом, берега облюбовали крысы, по лужам дефилируют сизокрылые утки. Тихо как в пещере Платона. Только по рельсам изредка одинокой тенью позвякивал ржаво-красный ленивый трамвай, уносящий граждан в дачном направлении. На него то и опоздал доктор Басиру. Он весь день работал в приемном покое терапевтического отделения, осматривая и принимая больных. Потом засиделся в ординаторской за историей болезни и когда взглянул на часы, стрелки уже двигались к полуночи. Последний трамвай безмятежно уехал без усталого врача-ординатора. К общежитию пришлось идти пешком вдоль речки. Белые ночи давно закончились, август выдался холодным и дождливым.
Выродки нагнали одинокого путника и ударили в спину чем-то холодным и острым. Басиру почувствовал, как тяжёлый металлический предмет разорвал куртку и впился в плоть. Молнией сверкнула ясная мысль: – Убивают!
За годы жизни в северном городе Басиру усвоил важный урок, полученный ещё в Выдропужске, где когда-то изучал русский язык.  Учитель Пётр Анатольевич Верзила объяснил студентам-африканцам народную поговорку: "Бьют – беги, дают – бери!" Вероятно, в этот момент Верзила вспоминал свою офицерскую молодость, проведённую в душном Афганистане: лихие рейды в кишлаки, танцующих бачат, недоступных ханум в ярких паранджах, первые магнитофоны-панасоники и бесследно пропавших в горах безусых бойцов. Басиру внимательно слушал Петра, усердно записывал цитаты в школьную тетрадку. Навык выживания быстро пригодился.
Не погибну! Басиру оттолкнул нападавшего и изо всех сил побежал, спасая жизнь. Преследователи бросились следом, надеясь перехватить несчастного у единственного моста, на перилах которого красовалась загадочная надпись "не трогай меня!" Они мчались резво, с азартными криками, видимо, были значительно моложе Басиру. Он ощущал себя зверем, за которым гонятся охотники. Инстинкт сохранения жизни, да память поколений предков, спасавшихся в лесах Конго от рабовладельцев, придавали ему ускорения и сил. Никогда ему так не хотелось жить, как сейчас.
Опередить преследователей оказалось не так-то просто. Засаду они подготовили основательно. Из кустов, наперерез, мешком, под ноги Басиру бросился неприметный парень в короткой куртке - бомбер и тяжёлых берцах.  В руке кровожадного юнца зловеще блеснул короткий острый предмет.
– Если упаду – смерть! Звать на помощь бесполезно. Место безлюдное, никто здесь так поздно не ходит. Добежать бы до ближайших домов! Господи, помоги мне! – взмолился африканец, обращаясь к тому невидимому пастырю, кто мог провести его невредимым сквозь мрачную долину смертной тени.
Единственный шанс на спасение это горящий огнями окон дом. Он словно старый круизный лайнер причалил у края дикого, заросшего кустами и чертополохом безлюдного парка и зловонной речки. Как исклеванный чайками, утопающий матрос в бушующем море, Басиру ухватился за последнюю надежду на избавление и прохрипел:
– Что вам надо, парни! Денег нет! Я врач! Людей лечу!
В ответ он получил тупой удар в затылок:
– Сдохни! Жрать землю будешь!
Его сбили с ног, он поднялся и в смертельном отчаянии, интуитивно выбежал на проезжую часть пустынной дороги. Где-то поблизости залаяла собака и газанула случайная легковая машина. Это на считанные секунды отвлекло внимание преследователей. Басиру захрипел сдавленным горлом и помчался с проклятого места, отчаянно устремляясь к ближайшей спасительной многоэтажке. Подъезд оказался закрыт на кодовый замок. Негр рванулся в открытую дверь рядом, получил ещё несколько тяжёлых ударов в спину и потерял сознание. Погоня закончилась, но борьба за жизнь не прекратилась. Кто-то наверху не захотел погибели Басиру. Если верхи не хотят, то низы – не смогут!

***
Оказывается, можно видеть и закрытыми глазами.
Басиру открылась удивительная панорама. Он мчится по долине смертной тени. Почему-то она напоминала лес с картины Шишкина.
– Ты знаешь новые правила входа в голубой лес? Сможешь их повторить в порядке угасания? Где твой актуальный аусвайс? Кто твой последний хозяин?
– белые конги задали растерявшемуся Басиру столько вопросов, что он забыл русские буквы.
– Ребятушки, моя только хотеть ходить! – пробормотал негр и отвёл взор, надеясь на снисхождение конгов.
– Твоя жрать чужой воздух! – заявил старший конг, укоризненно покачивая уродливой мордой.
– Никто не жрать чужой воздух без аусвайс! – добавил он, наклонившись к своей стае. Конги весело заржали. Басиру почувствовал запах рома "Толстый монах" и водки «Чёрный тюльпан». Между тем старший урод продолжал:
– Твоя жрать воздух, моя жрать тебя! Яволь или неяволь?
На этих словах конги, как по сигналу, внезапно, с поросячьим визгом кинулись на Басиру, заломили руки и повалили на траву. Один ловко застегнул на его запястьях наручники, другой проколол шилом ухо и ехидно рассмеялся:
– Через наш голубой лес пройти захотел? Твоего рыжего друга Вилли мы уже сожрали! Ты вовремя появился! Ты наш раб теперь!
– Помилуйте, братцы! Моя только шёл в голубой лес ловить целебных змей! Я лечу людей! - простонал Басиру.
– Язык наш забыл, удод намороченый! Говорить будешь, когда тебе разрешат! Не можешь по-конгерски, говори по-русски, но заглавными конгерскими буквами!
– Почему? Почему? Пуркуа? Пуркуа? – по-французски заорал Басиру и очнулся. Напротив него на корточках сидел Толик Соколов.

***

Бог одарил Толика шестью белокурыми дочерями, мальчика почему-то не послал. Эльмира шутила, что это случилось из-за того, что Толик любил есть чеснок.
- Если бы ел лук, как сосед наш Максим Степанович, то у тебя родилось бы шесть мальчиков!
Жены часто ставили мужей друг-другу в пример, соседи внимательно наблюдали успехи в области деторождения.  Казалось, они соревнуются между собой в эстафете многодетности.
Чернокожего доктора в семье приняли как небесный дар и искренне полюбили. Он стал неизменным гостем в доме Соколовых. За общим столом ему отвели почетное место справа от Толика. Эльмира неизменно предлагала негру добавки картофельного пюре, макарон по-флотски и украинского борща. Старшие девочки пели ему под аккомпанемент фортепьяно про маленький цветочек, что сорвала девочка и несёт маме и Русь-родимую под ногами юного романтика, младшие дети играли с Басиру в прятки и доброго ослика. Толик даже разучил несколько африканских слов и гортанный псалом, напоминавший перекличку в пионерлагере.
Вскоре Басиру неожиданно попросил у родителей руки старшей дочери Марианны. Бракосочетание наметили провести осенью в немногочисленной христианской общине, к которой традиционно принадлежала семья Толика.
Накануне торжества испекли многоступенчатый розовый торт, который хранили на балконе, приготовили ведро винегрета и таз картофельного пюре. Спиртного Соколовы идейно не употребляли, потому свадьба выходила экономной. Толик родился в деревне и с детства помнил, как праздники, сдобренные водкой, превращаются в побоище, после которого подсчитывали убитых и раненых.
Басиру пьянел  от первой рюмки водки, потому также предпочитал трезвость.
Венчал пару пастырь строгий как школьный директор и скучный словно диктор первого телеканала. Дельной в общине считалась только долгая и содержательная напутственная проповедь, вбиваемая в ошалевших слушателей как гвоздь в крышку гроба. Главное, чтобы в процессе венчания невеста от духоты и волнения не упала в обморок. Подруги предусмотрительно держали несчастную, подхватив с двух сторон сотрясающееся тело под липкие от пота красные руки. Родственники лениво зевали, обмахивались поздравительными открытками и усердно изображали внимательных прихожан. В завершении церемонии молодые вставали на колени, окружающие произносили многочисленные надрывные молитвы. Некоторые импровизационные тексты по длительности и благостному содержанию соперничали с воскресными проповедями. Молодым желали процветания, которое с времён праотца всех евреев и христиан Авраама как-известно сопровождается многодетностью как особым благословением от Бога. С этого славного момента Толик должен был называть Басиру сыном, а африканец его - папой. Пастырь особо подчеркнул, что в семье Соколовых чудесным образом появился чернокожий сын.
Несмотря на заявление религиозного начальства, что браки совершаются на небесах, не все в общине обрадовались гремучему смешению крови. Племянник Толика громогласно процитировал молодым текст из Библии: "Может ли эфиоп изменить цвет своей кожи, а барс – свои пятна?" Слова древнего пророка были безжалостно вырваны из контекста, но произвели эффект удара более болезненного чем арматура юных садистов у Злобненькой речке. В этот момент Басиру решил уехать – куда глаза глядят.

***
Басиру не выбирал Испанию, страна корриды сама нашла чернокожего доктора. Он купил туристическую путевку, взял любимую жену и только что родившегося малыша и отправился на отдых. Каким-то чудом всю семью выпустили заграницу. Возможно, свою роль сыграл статус врача или случайно пролетавший ангел крылом закрыл глаза пограничникам. В Испании Басиру немедленно отправился к старому другу Хосэ. Когда-то, работая доктором в благотворительной организации "Медики без границ", он помог наивному испанцу, который в России попал в беду. Соплеменник Сервантеса лишился вещей, документов и чуть было не потерял свободу. Испанец познакомился по переписке с милой веселой девушкой Катей из Северодвинска и приехал к ней с твердым намерением жениться.
Избранница Хосэ оказалось бывалой бабой нескучного поведения. Она одиноко проживала в общежитии медицинского училища, куда он по приезду и заселился. В первый же день медики дружно отметили приезд интуриста, пили спирт, танцевали ламбаду, курили запретные растения и вязко обнимались в коридоре. Очнулся Хосэ в объятьях чужой тётки, а северодвинская хохотушка исчезла с его деньгами как запах эфирного наркоза после операции. Была ли девочка? Вместо неё рядом с пикадором-неудачником курила славянского вида рыхлая бабища непонятного возраста, зато - с японскими письменами по всему розовому нагому телу.
– Когда моя свадьба? Где Катя из Северодвинска? - поинтересовался Хосэ на ломаном английском.
– Не женишься на мне, бл*дун полуночный, подам заявление в милицию, что ты меня изнасиловал!  Яволь или неяволь? - кратко пояснила свою позицию незнакомая невеста. Соседи по общежитию перевели испанцу на английский требования новой избранницы, с учётом контекстной реальности попадания за решётку. Они также нарисовали пикадору живописную картину голодного лагерного быта, поиска брусники под сибирским снегом и лесоповала в гостеприимной тайге.
- Моя хотеть уходить! – пролепетал Хосэ по-русски и малодушно сбежал.
Его предки воинственные конкистадоры постеснялись бы такого трусливого родственника. Надо было показать характер, например, для верности – заколоть кого-нибудь из новых друзей испанским стилетом или традиционно выкинуть из окна. Но трусливому евроиспанцу пришлось поспешно выбираться по самодельной простынной верёвке, спущенной с ржавого балкона бандитского общежития.
В комнате низкосоциальных невест остались его вещи, паспорт и подарки для суровых поморских родственников. Жених оказался один на один с ледяной русской неизбежностью. На улице имени Капитана Воронина какие-то небритые люди угостили Хосэ тёплым баночным пивом и вонючими сигаретами. Так незаметно испанец связался с бомжами и продрейфовал две недели по чердакам и подвалам, пока наконец не угодил в больницу с нагноившимся на ноге абсцессом. Здесь он и познакомился с Басиру. Доктор принимал бродяг, лиц без документов и места жительства. Среди сирых, убогих, хромых и нищих нередко попадались и иностранцы. Истории у бездомных были разные, но Хосэ в общей массе заметно выделялся. Несостоявшийся брак висел над ним как дамоклов меч. Собственный дом в далёкой Испании казался теперь миражом, а тюремная хата такой близкой и почти родной реальностью.
– Моя только хотеть купить русская невеста! – добродушно за жизнь объяснял испанец – хмурым бывалым бомжам.
– Знаешь, пикадор, у каждого человека свой путь. Русские идут к счастью через страдания. Вот и ты жених-хренов, иди вместе с нами! – вразумлял его Андрей, который когда-то был преподавателем университета и знал толк в философии. В подвале он исполнял роль старшего и объяснял бомжам-новичкам нехитрые правила выживания в мегаполисе.
Хосэ не хотел вечно страдать как русские, люто боялся полиции и страстно мечтал вернуться обратно, туда где коррида, послеобеденная сиеста, готика Гауди и ласковое солнце. Любое обращение за посторонней помощью наполняло его щемящим страхом поскольку напоминало про обещание невесты отправить испанца по плохой статье в тюрьму на нары. Жизнь, однако заставила его предстать пред светлые очи врача "без границ".
Басиру вылечил ногу Хосэ и даже сходил в злополучное общежитие, где нашлись документы беглого внука конкистадоров. Также удалось вернуть часть вещей брачного туриста, про которого студенты-медики давно позабыли. От радости Хосэ даже попытался поцеловать доктора в щеку, но тот не дался. Вскоре испанец благополучно вернулся на родину. Он чувствовал себя обязанным африканскому другу, звонил по телефону и постоянно звал в гости. 
Теперь помощь потребовалась от Хосэ. Как известно, сосед вблизи - лучше, чем брат вдали. Братья Басиру жили в Африке, а он засобрался в Испанию. По воле случая доктор поселился в отдельной съёмной квартире, его иммигрантским делом занялся адвокат, которого нашел пенсионер-благодетель. Появилась и работа - в загадочном реабилитационном центре какой-то нетрадиционной для Испании религиозной группы. Африканца устроили кухонным рабочим. Доктор безропотно мыл тарелки реабилитантов, подметал и убирал хозяйственные помещения.
Однажды Басиру раздавал пациентам лазанью. Кто-то в очереди за едой громко спросил:
– Нравится тебе твоя профессия, чёрный?
К всеобщему удивлению негр с достоинством ответил:
– Вообще-то я врач, в России в университете медицине учился!
С тех пор его прозвали русский. На свою вторую родину Басиру больше не вернулся.

***
Толик Соколов заграницей не заинтересовался. Съездил, навестил Марианну с чернокожим мужем, повидал внуков и успокоился.
– Испания как Испания! – отвечал он всем интересующимся.
– А готика Гауди? Ну, знаменитый собор в Барселоне. Расскажи! – не унимался сосед Максим Степанович.
– Что я там не видел?  Налеплено всего, того и гляди, обрушится. Вот мусоропровод у них в квартире это чудо. Положил мусор. Хлоп! Его уже и нет! Исчезает! Да, да. Кладешь пакет, нажимаешь кнопку, сам по трубе улетает. – Как улетает? По воздуху? Куда? – рассмеялся Максим. – Жаль, ты не видел! Это вакуумный мусоропровод. Нам бы такой в доме!
– Всё равно я больше люблю Россию! – не унимался сосед,
– У нас из окна на кухне виден Финский залив, Кронштадт, чайки и красивая речка!
– Говнотечка твоя речка, - внезапно грубо отрезал Толик.
– Там моего любимого и единственного сына чуть не убили! Пришёл к своим, а свои не приняли!
Толик мысленно попросил у Бога прощения, а также - дар обретения душевного равновесия. Для искупления и умиротворения, по привычке в полголоса запел старый матросский псалом:
Кто дал бы мне крылья, как у чайки?
Чтоб улетел и успокоился!
Далеко удалился.
В пустыне остался!
От ветра и бури укрылся!