Посвящение

АНТОН ИЗМЕРЛИЕВ - http://proza.ru/avtor/fokfok1987 - ПЕРВОЕ МЕСТО В 120-М КОНКУРСЕ ПРОЗЫ МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
               
 Старик закрыл книгу. Хуторяне сидели молча, по-крестьянски обстоятельно обдумывая услышанную историю.
«Дак что же?», - спросил один из батраков, здоровенный глуповатый детина по прозвищу Оглобля, - «Так и отпустил жену с этим хлыщом?»
«Отпустил», - кивнул старик, - «Он любил её».
«Дураак», - протянул Оглобля с сожалением, - «Хлыщу надо бы в рыло, а бабу кнутом - вот те любовь, шала....»
Хозяйка погрозила ему пальцем, и Оглобля замолчал, не докончив ругательства. Тут все разом заговорили, заспорили, перебивая друг друга. Только хозяин с женой сидели молча – им не солидно было кричать и ругаться со всеми вместе.
«А может, муж её бил, а?!», - наседала на Оглоблю крупная девка с огненно-рыжими волосами, - «Терпеть ей надо было, а?!»
Немалой своей фигурой она нависала над парнем, и тот поглядывал на неё с опаской.
«Ну, бил и бил..., - неуверенно пробормотал Оглобля. Он уже жалел, что раскрыл рот.
 «Это ж муж... Надо... Без битья баба дуреет. Правильно я говорю?», - обратился он за поддержкой к сидящим рядом мужикам.
«Неправильно», - вмешалась-таки в разговор хозяйка, - «Последнее дело руку на женщину подымать».
«Дак если…», - завел было снова Оглобля.
«Дак, дак – дурак», - перебил его Кузьма, один из старших работников, - «Чего так переживаешь-то? Все знают, что ты только с рукой любиться ходишь, а уж она тебе рогов не наставит. Или», - он с притворной заботой заглянул в лицо парню, - «ты ее в чужих портках поймал? Ай, беда», - Кузьма сокрушённо покачал головой.
Оглобля насупился, но смолчал.
«А ты-то, что скажешь?», - хозяин посмотрел на старика.
Старик улыбнулся: «Скажу, что плач, спор или смех – верный признак того, что история была хороша».
Хозяин махнул рукой.
«Хитрый ты», - сказал он без всякого осуждения, - «Никогда напрямую не ответишь».
Он поднялся с бревна и подал руку жене: «Пошли ужинать, что ли».
Все разошлись и только Олег, младший сын хозяев, остался сидеть у костра. Старик сел рядом, поворошил палкой угли. Искры взлетели вверх и растаяли в темном небе. Он догадывался, о чем попросит мальчик и давно уже ждал этой просьбы.
«Кто научил тебя читать?», - спросил Олег.
«Один человек из Речных поселений. Он ухаживал за мной, когда я лежал раненый», - старик достал табак и свернул самокрутку.
«А кто тебя ранил?»
«Я был в Ополчении. В те года поселения постоянно воевали друг с другом – делили землю. В одной стычке мне прострелили плечо, и я лежал в бараке с другими ранеными. Рана была пустяковая, но мне с каждым днем становилось все хуже. Дело было в том, что я не хотел поправляться».
«Почему?», - глаза мальчика широко раскрылись от удивления.
«Почему...», - медленно повторил старик, собираясь с мыслями, - «Потому что я ничего не видел впереди, кроме пальбы, голода и болезней. Потому что отец умер, когда я был ребенком. Потому что мать работала шлюхой, чтобы накормить меня и сестру. Ты знаешь, что значит «шлюха»?»
Мальчик покачал головой.
«Вот и хорошо», - старик глубоко затянулся, выпустил целое облако сизого дыма и продолжил: «Я умирал, мой мальчик, и мне было все равно. Но однажды к нам забрел тот человек. Он не говорил нам слова утешения, не говорил нам про Бога, нет. Он просто раскрыл книгу и читал нам истории, удивительные истории о мире, так не похожем на наш. В нем люди не дрались из-за объедков, сосед не стрелял в соседа из-за клочка земли, а женщинам не приходилось раздвигать ноги перед каждым встречным, чтобы накормить голодных детей.  Он приходил к нам неделю и за эту неделю моя рана затянулась. Врач говорил, что дело в отраве, которой он меня пичкал и я не спорил. Но дело было не в лекарствах, дело было в тех историях. Когда человек с книгами собрался идти на Запад, я ушел с ним. Он научил меня читать».
«А где он сейчас?»
Старик вздохнул.
«Умер. Его забрала Болезнь. Давно это было».
Они молчали, слушали, как весело потрескивает костер.
Наконец мальчик поднял голову и посмотрел на старика серыми, задумчивыми глазами, в которых отражались отблески пламени: «Я тоже хочу научиться читать истории».
«А я тебе говорю, незачем!», - хозяин хватил кулаком по столу, - «Вместо работы сидеть в книжки пялиться?! Парень и так будто пыльным мешком по голове вдаренный, а еще ты лезешь»
Старик терпеливо ждал. Хозяин выговорился и сердито замолчал, сверля старика взглядом. Они спорили битый час, и старик чувствовал, что смертельно устал. Ему хотелось плюнуть на все, обложить упрямого мужика отборной бранью и уйти прочь из хутора. Но мальчик должен научиться, подумал он. Есть в нем что-то особенное. Не случайно мы встретились. Значит, терпеть, убеждать, умасливать. Да и соврать, если уж без этого никак.
«Послушай, почтенный…», - начал было он.
«Подожди», - хозяйка говорила редко, но, если уж говорила – все замолкали и слушали.
«Ты», - она посмотрела на старика, - «Ты не про то говоришь. Никакой пользы нам от книг не будет (хозяин обрадованно встрепенулся при этих словах и хотел было что-то добавить, но она остановила его небрежным жестом руки). Мой муж правильно сказал. Ну, прочтет Олег, что надо сеять так, а мы сеем эдак, и что с того? Все как раньше сеяли, так и будут сеять. Книгу твою неизвестно кто писал, а тут способ временем проверенный. Зачем урожаем рисковать? И так со всем будет, старый. Знаю, что скажешь. Что читать можно не только про то, как пахать и сеять. Ты вот нам и про любовь читал, и про дружбу, про верность читал. Хорошие были истории. А какая от них польза была? Плакали, спорили, раз даже подрались. Я знаю, старый, надо и драться, и спорить, и плакать надо, иначе все как Оглобля станем, только мир такой, что в нем Оглоблей быть надежней всего. Так что про пользу ты брось. Тут другое важно».
Она обернулась к мужу.
«ТЫ ведь и сам видишь – никакой из Олега крестьянин не выйдет. От него вреда по хозяйству больше, чем пользы.  Что его дальше ждет? Будет сначала у тебя на шее сидеть, потом у старших братьев, если еще прочь не погонят. А сам он хозяйствовать не сможет».
«Да как не сможет-то?!», - взревел хозяин, - «Его дед этот хутор построил, все своими руками делал, плотничал, сеял, ковал, Я что хошь могу сделать, у его братьев любая работа в руках горит, а он не сможет?!»
«Он не ты, и не твой отец. И на братьев своих не похож. Ему другое на роду написано», - отрезала женщина, - «Смирись».
«Да ну к черту», - заорал хозяин, вскакивая из-за стола. Он метнулся в дверь и захлопнул ее за собой с такой силой, что стены дома заходили ходуном.
Старик сидел оторопев. Женщина засмеялась.
«Вот дурной», - сказала она с неожиданной нежностью, - «Медведь медведем».
«ТЫ вот что, старый», - она посмотрела на старика, - «Сходи-ка на пасеку, если не трудно. Отнесешь Мирону обед, да и меду заодно прихватишь».
Старик нехотя поднялся с лавки. Он, все же, надеялся переубедить хозяина.
«Старый», - окликнула его женщина у самых дверей.
Он обернулся.
«Вечером жди Олега. Учи его как следует».
«Но твой муж...»
«Не твоя забота», - ответила она, - «Иди».

Олег пришел вечером, принес в узелке ужин для себя и старика. Они перекусили, старик закурил самокрутку. Дым поднимался тонкой струйкой в черное небо над их головами. Летний вечер пах травой и костром. Старик с грустью подумал, что может и не увидеть следующего лета. Ему шел уже восьмой десяток. Он докурил, бросил на землю окурок и затоптал его каблуком. Порылся в видавшем виды заплечном мешке и с самого дна достал книгу в потертой зеленой обложке. Похлопал по бревну возле себя, приглашая Олега. Мальчик сел рядом. Они склонились над книгой.
«Буква А», - желтым от табака ногтем старик постучал по странице, - «Повторяй за мной – А».
«А», - послушно повторил Олег.
Старик запрокинул голову и посмотрел вверх. Ему вдруг почудилось, что где-то за звездами, в бесконечной черноте, дрогнуло, начиная вращение, исполинское, чудовищно огромное колесо. И что его тащит за собой это движение, увлекает куда-то, и ничего не может он с этим поделать...
Старик тряхнул головой, отгоняя морок.
- Хорошо. А это – Б.

Лето пролетело незаметно. Днем он помогал хозяйке по мелочи, вечером учил Олега. Мальчик схватывал все на лету. Он быстро научился читать, пришел черед письма. В мешке у старика нашлись карандаши и чистые листы бумаги. Порой Олег просиживал над ними до глубокой ночи – мальчика завораживало, как из-под его руки выходят на лист знаки, что оборачиваются словами, если сложить их вместе. Слова же складывались в предложения, а из предложений, как объяснил старик, складываются истории.
«А ты когда-нибудь сочинял историю сам?». – однажды спросил мальчик. Старик с сожалением покачал головой.
- Нет. Я прочел тысячи чужих историй, но сколько не пытался, так и не смог написать ни одной своей.
Мальчик задумчиво посмотрел на него: «Иногда я вижу истории у себя в голове. Может, получиться записать их?»
Два следующих вечера Олег не приходил к костру. Днем старик натыкался на него то в саду, то в поле, но вечером мальчик исчезал. Даже на общем ужине его не было.
«Парень скоро помрет от такого учения», - ворчал хозяин.
На третий вечер мальчик принес старику свою первую историю. Она была об охотнике, что заблудился и много дней блуждал по лесу, пока, наконец, не нашел свой дом. Это была не лучшая история из всех, что доводилось прочесть старику, но это была хорошая история. ОН несколько раз прерывал чтение, чтобы взглянуть на Олега и убедиться, что ему не померещилось, что мальчик и вправду владеет даром сочинителя. Он дочитал до последней строки «... и жили они долго и счастливо», и вытер рукой глаза.
«Что с тобой?», - забеспокоился мальчик.
«Не знаю», - честно ответил старик. Он и правда не знал, почему плачет.

В октябре собрали последние яблоки. Хозяин, его жена и старик собрались в горнице, за большим деревянным столом. Хозяин разлил по кружкам густой, темный сидр. Запахло осенней листвой и яблоками.
«Выпьем, старый», - хозяин поднял кружку, - «За то, чтобы дороги твои были легкими, а годы долгими».
«Выпьем», - эхом повторила женщина.
«Выпьем», - согласился старик.
Кружки сошлись.
Терпкий, пряный сидр защипал язык и нёбо.
«На вкус как осень», - подумал старик и улыбнулся.
«Останешься, может?», - хозяин посмотрел на старика, - «Перезимуешь у нас, а по весне пойдешь. Олег к тебе привязался. Да и ...», - он смущенно почесал затылок, - «да и мы тоже».
Старик покачал головой.
«Надо идти. Если буду жив – загляну к вам на будущий год. Да, вот еще...», - он порылся в мешке и выложил на стол два ножа, не поделку хуторского кузнеца, а два старых, добротных, довоенных ножа.
«Если», - в голосе старика появились просящие ноты, - «Если через хутор пройдет торговец, и у него будут книги – обменяй их для Олега».
«Сделаю», - кивнул хозяин, - «Только ножи я себе оставлю, а книги обменяю на еду».
«Как тебе удобней», - согласился старик.
«Выпьем», - поднял он кружку, - «Пусть у вас все будет хорошо».
«И у тебя, старый», - тихо ответила ему женщина.

Он проснулся задолго до рассвета и долго лежал, смотрел в потолок. Старик хотел хоть чуть-чуть оттянуть тот момент, когда придется откинуть овчину и вылезти из тепла в холодное октябрьское утро. Было грустно покидать хутор, он уже успел привыкнуть к его жителям и даже полюбить их. А Олег... У мальчика есть дар, никаких сомнений. Остаться бы, наблюдать, как его истории становятся глубже, сложнее, как взрослеют вместе с Олегом его герои, учить его, направлять. Но старик никогда не врал самому себе. Ему уже нечему было учить мальчика.
Он наконец встал, оделся, умылся холодной водой из бочки во дворе. Одел заплечный мешок. Припасов, что дала хозяйка, хватит недели на две, а то и больше. Тихо, чтобы не потревожить спящих, старик вышел из дому. Рассвело. Лучи скупого осеннего солнца осветили соломенные крыши, бревенчатые своды изб. Ему не хотелось уходить.
«Старый», - окликнула в спину хозяйка. Старик обернулся. Она сошла со ступеней и протянула ему узелок,
«Еще это возьми - тут вяленое мясо», - она постояла в раздумье, потом маленькой теплой рукой притянула старика к себе и поцеловала в лоб.
«С Богом, старый», - старик хотел сказать ей хоть что-то, но слова комом встали в горле.
«И вам С Богом», - наконец неловко выговорил он.
«И нам с Богом», - серьезно согласилась она, - «Он сейчас всем нужен. А за Олега ты не переживай. Книги мы ему купим. И отпустим, когда время придет. Я знала, что он когда-нибудь уйдет. Всегда знала».
Хозяйка ушла в дом. Старик посмотрел ей вслед, в последний раз оглядел хутор и зашагал прочь.
Широкая полоса дороги убегала вдаль и превращалась в крохотную точку далеко на горизонте. По обе стороны дороги лежали поля с пожухлой осенней травой. Они тянулись и тянулись, насколько хватало глаз. Изредка, у подножья дорожной насыпи встречались одинокие деревца. Старик собирал под ними сухие ветки для вечернего костра. Первый привал он сделал за полдень, расстелил спальный мешок на дороге, перекусил валяным мясом. Потом откинулся на спину и лежал, смотрел в холодное, глубокое осеннее небо. Высоко над ним медленно двигались облака. Если лечь на облако и посмотреть вниз, представил старик, то увидишь выцветший квадрат поля, перерезанный черной ниткой дороги. И по этой нити, еле различимая сверху, ползет крохотная былинка. Он усмехнулся. Ему бы стихи писать. Старик полежал еще немного, вздохнул, поднялся, растер ладонями поясницу и тронулся в путь. Километр за километром он шел на запад. Там, в городке на краю пустыни, он переждет зиму в доме бывшего ученика. А весной вернется прежней дорогой с одним из караванов. Навестит Олега. Потом к Речным землям. А там будет видно.
Ночлег устроил у обочины, развел костер из припасенных дров, поел. Ночь разлилась вокруг костра густым, черным дегтем. После хутора непривычно было спать на открытом воздухе и сон долго не приходил к нему. Наконец, веки старика дрогнули и закрылись, дыхание стало медленным и ровным, он заснул. Старик спал крепко и не услышал, как где-то вдали тоскливо завыла собака.

Дорога подымалась на холм и на самой его вершине виднелся контур чего-то большого, громоздкого. Грузовик, подумал старик. Эта была первая машина, которую он повстречал с тех пор, как вышел из хутора. Когда дошел до начала подъема, стало видно, что наверху стоит не грузовик. Это была армейская бронемашина, одну такую он видел еще ребенком в поселении, где жил с матерью. Старик начал подыматься на холм.  Подъем не был таким уж крутым, но к на середине все же пришлось остановиться и перевести дух. Броневик стоял наверху будто идол, ждущий подношений. Старик поморщился – закололо в правом колене. Он растирал колено, пока боль не утихла, потом продолжил взбираться вверх. Боль вернулась снова, когда он дошел до броневика, прострелила так, что с губ сорвался приглушенный стон. Старик опустился на дорогу, обхватил колено руками как в детстве. Ему вдруг стало так жалко себя, что захотелось расплакаться. Да, подумалось, старый дурень сидит и ревет на холме. Посмотрел бы Олег сейчас на своего учителя. Мысль об этом подстегнула старика, он встал и даже боль на время отступила. Он обошел броневик и увидел дорогу по ту сторону холма. Спуск, более пологий, чем подъем, был перекрыт целой колонной автомобилей. Две сотни машин, не меньше. Борта ближайших к броневику машин зияли крупными рваными дырами, асфальт возле них усеивали осколки стекла и ошметки металла. Два скелета в истлевшей одежде лежали на дороге, между машин. Еще один свешивался из наполовину открытой двери грузовика. Старик торопливо зашагал прочь.
Он шел меж машин и то и дело натыкался на брошенные людьми вещи – расческу, истлевшую мягкую игрушку, бумажник. Старик представил, как разгневанно гудели автомобили, как высовывались из окон водители и грозили перегородившим дорогу солдатам. Как мужчины, сжав кулаки, шли к броневику. А командир махнул рукой и пулемет на броне развернулся к людям и застучал, загрохотал, затрясся в припадке, поливая толпу свинцом. Люди бежали, сшибали друг друга с ног, в панике выпрыгивали из машин, бежали без оглядки, прочь от этого страшного грохота. А пулемет стрелял по верх голов, плевался и рычал, будто хохотал над беспомощными человечками. На миг старику показалось, будто он слышит крики, ругань и стоны раненых. Стало так жутко, что он чуть не пустился бегом. Но звуки резко исчезли.  Машин стало меньше и вскоре он снова шел по пустой дороге.
Старик заметил собаку только за полдень. Худая облезлая псина шла за ним на расстоянии в пару сотен шагов. Он остановился – собака тоже встала на месте. Он поманил ее к себе. Собака даже не шелохнулась. Старик пожал плечами и продолжил путь. Когда обернулся, то увидел, что собака снова следует за ним. Она не пыталась сблизиться, но и не отставала. Как будто по следу идет, подумал старик. Ему стало не по себе. Крупная, прикинул он. Запросто собьет с ног, если напрыгнет. Хотя зачем ей прыгать. Дождется, пока засну и тогда...
Он остановился, отвязал притороченный к мешку топор. Собака настороженно наблюдала за ним издали. Теперь старик шел медленней, то и дело оглядывался – ему казалось, что стоит забыть это сделать, и зверь мигом сократит расстояние между ними и набросится со спины.
Как назло, снова заболели колени. При каждом шаге в них будто всаживали по игле.  И, хотя до сумерек было еще далеко, старик начал высматривать место для ночевки.
Ему повезло. В поле лежали два штабеля серых каменных плит – остатки так и не оконченной постройки. Штабели смыкались углами, образуя клин. Высотой они были в два, а то и более, человеческих роста, так что сверху собака не нападет. А на входе старик разложил костер.
Он расстелил спальник, сел и с наслаждением вытянул ноги. Не спеша поел, свернул самокрутку. Подремал, не позволяя себе слишком глубоко погружаться в сон – нужно было поддерживать огонь.  Когда стемнело и на небе появилась луна, собака завыла где-то совсем рядом. Старик положил топор на колени и так и просидел до самого рассвета.
Он снова был на дороге, и собака следовала за ним, но держалась уже ближе, чем вчера. Поспать почти не удалось – псина все время рыскала поблизости. Голова гудела будто с похмелья. Он не мог понять, почему собака его преследует. Все-таки, человек был не самой легкой добычей.  В полях по пути ему попадались зайцы. Если только... Он, продолжая идти, искоса посмотрел на собаку. Она двигалась странной, ковыляющей походкой, припадая на переднюю лапу. Немедленно, словно из солидарности, напомнили о себе и его колени. Старик усмехнулся. Понятно. На кого еще может охотиться собака с больными лапами? Только на старика с больными ногами.
На самом деле, ему было далеко не до смеха. До ближайшего поселения еще сутки, на открытом месте спать больше нельзя. А когда голод доконает тварь окончательно, она и темноты дожидаться не станет, броситься где придётся. Если найти какую-нибудь старую постройку, то можно отсидеться, пока псина не уберется прочь или совсем не ослабнет. Но, насколько он помнил этот кусок дороги, никаких зданий на нем не было. Да и кто знает, сколько придётся ждать.  Припасов у него много, а вот воды может и не хватить. Но больше всего старика беспокоили ноги. Колени воспалились и даже на ощупь были горячими. Боль пока еще была терпимой, но он знал, что будет хуже. Зимовал бы и вправду на хуторе, подумал старик. По весне ушел с торговцами. А не дожил бы до весны – так хоть умер бы под крышей, по-человечески, а не посреди дороги, заеденный облезлой псиной.
К полудню боль стала нестерпимой. Пришлось остановиться. Он снова и снова растирал колени, с тревогой ощущая, как же сильно они распухли. Собака легла на дороге, положила морду на лапы и, казалось, спала. Но стоило старику тронуться с места, как она тут же поднялась и, пошатываясь, пошла следом.
Он ковылял по дороге, превозмогая боль, до самых сумерек. На пути так и не встретилось ни одного подходящего укрытия. Старик развел костер у дерева на обочине. Глаза сами собой смыкались, и всякий раз колол себе пальцы кончиком ножа, когда чувствовал, что вот-вот заснет. Собака бродила возле костра, сердито скулила, будто злилась на никак не хотящего умереть человека. В отблесках пламени он заметил, что шерсть животного местами выпала, оставив розовые проплешины. На морде, особенно возле глаз, кожу разъедали красноватые язвочки. Старик уже видел такое. После войны остались места, побывав в которых, люди заболевали. Язвы, выпавшие волосы, кровавый понос. Некоторые сходили с ума. Собака тоже могла забрести в такое место. Псина вдруг остановилась и уставилась на него.  Она ощерила пасть и с желтых клыков на землю закапала слюна.
- Пошла прочь! - крикнул старик и швырнул в псину ветку. Та упала в двух шагах от животного. Собака продолжала неподвижно стоять, роняя слюну. Старик швырнул ей полоску вяленого мяса. Собака равнодушно посмотрела на еду, упавшую у самых ее лап, обнюхала ее. Потом, не тронув мяса, подняла голову и снова уставилась на старика.
- Так чего же тебе надо? – прошептал он. Они смотрели друг на друга, разделенные пламенем костра. Потом собака медленно отступила во тьму. Больше в ту ночь он ее не видел.
Утром забарабанил дождь. Старик, хромая, медленно шел по пустой дороге, и собака неотступно следовала за ним. Он не спал третьи сутки, и собственная голова казалась ему набитой мягким пухом, в котором тонули все мысли. Все, что он мог – это только идти вперед и ни о чем не думать. В колени будто забили по раскаленному гвоздю, каждый шаг заставлял старика морщиться от боли. Но боль хотя бы отгоняла сон. Еще сутки, думал он, и я дойду до людей. Высплюсь. Пару дней просплю. Только бы дотянуть. Еще и дождь, как назло.
Дождь падал с серого неба, стекал по одежде старика, по его морщинистым впалым щекам. Дождь заполнил пространство, скрыл за водяной пеленой поля и дорогу, спрятал редкие деревья. Старик брел сквозь его потоки, не видя ничего впереди. Каждый шаг простреливал нестерпимой болью колени. Старик уже не верил в то, что доберется до поселения, но все равно продолжал идти. Шаг за шагом, сквозь дождь, по дороге на запад.
Монотонный шум дождя прорезал новый звук, звук бегущей воды. Дорога уперлась в овраг, по дну которого с шумом бежала грязная речушка. Через овраг когда-то был наведен мост, но теперь лишь обломок проема нависал над водой, словно протянутая для рукопожатия рука. Старик посмотрел вниз. Речка неглубокая, и, если спуститься с дороги, можно будет перейти её в брод. Надо будет найти дерево для шеста... Он почувствовал опасность слишком поздно. Старик развернулся и успел увидеть распластавшуюся в прыжке собаку. Он только успел прикрыть рукой горло, когда животное всем своим весом обрушилось на него. Собачьи зубы впились ему в руку, защищающую шею, другой рукой старик вцепился в собачий загривок. Они вместе рухнули на последний уцелевший пролет. Затрещали выдираемые из земли балки, и старик вместе с собакой с остатками моста рухнули вниз. Серое небо замелькало перед глазами, а потом тело ударило об склон, отшвырнуло дальше, и вот он лежит по пояс в холодной грязной воде, из левой руки чуть выше локтя торчит обломок кости. Собака лежит рядом, упавшая металлическая балка перебила ей хребет. Старик пытается встать и не может – совсем не чувствует ног. Тогда он ползет вдоль берега, пальцами здоровой руки впивается в глину, подтаскивает мертвое ниже пояса тело. Времени для него больше не существует. Он ползет час, другой, третий, пока, наконец, стены оврага не становятся все более пологими. Старик перебирается на другую сторону и снова ползет, теперь уже в сторону дороги. Он умирает и знает это. Он достигает дороги к концу дня. Дождь прекратился, прояснилось небо, и старик видит закат. Он доволен. Старик сидит, прислонившись спиной к дереву у дороги. Он достает из мешка книгу в зеленой обложке и одной рукой неловко пристраивает её на коленях. Старик что-то пишет в книге, улыбается, и прячет её в мешок. Потом обнимает мешок, прижимает его к себе и ждет. И в последнюю секунду своей жизни он снова видит далекий черный космос и в нём огромное колесо, что продолжает вращаться...
В октябре, после сбора яблок, семья собралась за столом.
«Значит, всё-таки, уходишь?», - отец угрюмо смотрел на Олега.
«Да», - кивнул Олег, - «Ухожу».
Сестра и брат молчали, мать возилась у плиты, по вздрагивающим плечам он понял – плачет.
«Знал бы, как всё выйдет – на вилы бы того старого дурака поднял», - процедил сквозь зубы отец.
Олег накрыл его большую тяжелую ладонь своей.
«Ты же на самом деле так не думаешь?», - мягко спросил он.
Отец опустил голову.
«Нет», - наконец выдавил он, - «Не думаю. Ты и без него был какой-то», - он неопределенно покрутил рукой в воздухе, - «не от мира сего».
Олег засмеялся.
«Мам», - позвал он, - «Иди к нам».
Мать села за стол. Краем передника она вытерла слезы.
«Давайте выпьем», - предложила она, - «Чтобы через год, через два, через три, но ты вернулся бы к нам. Хоть ненадолго, но вернулся».
«Выпьем», - поддержал отец, - «Лёгкой дороги, сын».
Пять кружек сошлись над столом.
Сидр пах яблоками и пряной осенней листвой.
Он сделал глоток и вдруг почувствовал правильность и неотвратимость всего происходящего и где-то в пустоте над звездами прекратило вращение и встало на нужном месте вечное колесо людской судьбы.
Он шёл по дороге на запад, вдоль осенних полей и одиноких деревьев. Заходил в хутора и читал людям истории. Некоторые из них он написал сам. Были деревянные столы, уставленные снедью и сидром, и веселые деревенские праздники, и крепкие, ладные девушки, прибегавшие к нему ночами. Были и драки с ревнивыми хуторскими парнями, и спущенные на него злющие цепные кобели. Были горящие глаза людей, которые жадно внимали каждому слову чтеца. Были и равнодушные, пустые глаза, глаза, которые невозможно ни удивить, ни растрогать.
С запада он двинул на юг, в обход пустыни. Там, в умирающем степном поселении у него появился ученик. Дни шли за днями, годы потерялись в дороге, и вскоре первые седины засеребрились на висках. Он не жалел ни о чём. Лишь порой, после особенно тяжелого дня, когда усталые ноги стонали, ныли старые раны, а ветер выдувал из тела последнее тепло, ему вспоминался родной хутор, деревянный стол, кружки, полные терпкого, крепкого сидра, лица родных. Вспоминалось шоссе и далеко на холме силуэт матери, что всё смотрела и смотрела ему вслед.
Тогда он укрывался от непогоды навесом и разжигал костер. С самого дна заплечного мешка он доставал книгу, старую книгу в потрёпанной зелёной обложке. Там, на пожелтевшем первом листе дрожащими, прыгающими буквами было выведено его имя.  А ниже имени буквы складывались в слова:
ВСЁ НЕ НАПРАСНО
В отблесках костра он смотрел на надпись и слёзы сбегали по худым, впалым щекам.
Он и сам не знал, почему плачет.

            

На 120-ый Юбилейный Конкурс прозы для начинающих http://proza.ru/2020/12/14/950 МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА Великий Странник Молодым