19 Фейерверк

         Он ждал Хельгу, хотел ее видеть, нежную, пугливую, чудился запах лавандового поля, ее запах. Ждал  до сумерек. Может, приходила, но не достучалась.

        Мансарда - осажденная крепость, стоит ослабеть, и спустят вниз, а крышу дочь будет сдавать, как недавно сдавала родительскую половину военному. Он без семьи, часто бывал в командировках, незаметный, только периодически появлялся свет в окнах.  В конце лета Петр наблюдал суету у его крыльца, дочь заглядывала в окна, Елена трясла дверь. У Петра пропала вода, значит, Алиса отключила, наверное, квартирант задолжал. 
        Потом увидел, как  крепкий загорелый мужчина вышел из калитки  с чемоданом. Дочь бежала за ним, размахивая кулаками,  но Петр не стал вмешиваться.

        Мысли о дочери отозвались болью в сердце. История повторилась, он постарел, и теперь Алиса  ненавидит его, как он ненавидел постаревшего отца. Дурная бесконечность, замкнутый круг, не выбраться.

        Хельга  не пришла,  что-то тут нечисто: или Зоя постаралась, или, что вероятнее,  Ивану нечем платить.  Культурный центр сдох, из всех активов интересен был  бар, в него вложилась Алиса, потом что-то пошло не так. Петр догадался, когда  аромат свежей выпечки  перестал до него доходить. Раньше Алиса одаривала  пирожками с мясом.  Пирожков он не видел с весны. 
    
         Ефим предупреждал, что бизнес так в России не делается. Еще при Украине Иван с Алисой заняли помещение, брошенное после сноса рынка. На том месте  построили квартал многоэтажек. Как сохранился этот плохонький, покосившийся домишко, приткнувшийся к одной из высоток, - загадка.  Зданьице дышало на ладан, пришлось заново перестраивать. Внутри раскрасили стены такими яркими цветами, что и без алкоголя голова кружилась.
         Документов не было, просто заняли то, что никому не нужно, а тех, кто мог прикрыть лавочку, кормили бесплатно и были уверены, что никто не отберет. 
       
         Зачем нужно было вкладывать деньги в сомнительное предприятие?  Иван пожимал плечами: расширяться – закон бизнеса, доходы небольшие, но стабильные. Подъездной дороги еще не построили, вокруг непролазная грязь,  но бар в спальном районе  пользовался спросом.
         Ефим посоветовал Алисе продать свою долю  Ивану, но она отказалась, советчик нашелся, что он понимает в современной жизни. Наступил момент, когда забеспокоился Иван и продал свою часть за миллион знакомому, правда, тот только обещал, даст – не даст, но снос здания уже не за счет Ивана. Алисе придется платить, а  могла получить деньги, если бы послушала Ефима.

        Он стал перебирать пожелтевшие листы, стараясь не думать о дочери. Но как не думать, если она начала охоту, не успокоится, пока папку не заберет. Объяснять, что обещанный дедом Федором миллион – фигура речи, бесполезно, она никому не доверяет. Бумаги выбросит. Нельзя, единственная память об отце.
         Пусть историки разбираются в этой писанине, как говорила мать, он устал погружаться в прошлое.  Страдать? только за деньги,  как бы сказала Алиса.

          Папку отправит Александре, как только сможет, а сейчас спрячет, чтобы дочь не нашла. Ей бы работать следователем, кажется, не смотрит по сторонам, но  все замечает.
       
           Чтобы сбить Алису со следа, решил не прятать в залежах бумаг, у беспорядка тоже есть определенный порядок, чуть сдвинешь, она заметит. Проверено, не раз.
          
           Эта история случилась недавно. Пахомыч попросил ко Дню  Октябрьской революции написать заметку, прояснить читателям «Правды» природу эксплуатации, чтобы плавно перейти к пониманию  морали пролетариата.  Петр сначала отказывался, не было времени рыться в старых книгах. Тогда Пахомыч дал ему (оторвал от сердца) брошюру Ленина «Задачи союзов молодежи»  в четверть стандартного листа, тридцать две страницы мелким шрифтом. На обложке в красных тонах вождь машет рукой, из-под козырька знаменитой кепки удачно схвачен ленинский прищур. Издание восемьдесят второго года.
   
         Вот с какими книжками ходить по квартирам, особенно перед выборами. Шрифт покрупнее, немного подсократить и вперед, товарищи. 
      
          На теме эксплуатации  возбудился Ефим, извратил все, перевернул, оказалось, что палачи это труженики без сна и отдыха,  а жертвы сплошь  тунеядцы, давно Петр не слышал этого слова.

         Дискуссия прервалась, когда  Петр  притащил с мусорки «Фауста» Гете. Дьявол   будто с Ефима списан.  « Если хочешь, ты Фауст, но я не дьявол», - возразил он. «Кто же ты? Маргарита?» – «Нет, Гете». – «Писатель значит? Что такого ты написал?» – «Свою жизнь», - загадочно ответил Ефим. Лучше бы не писал, - подумал Петр, но не сказал, чтобы не обидеть.

          Статья не получалась, Пахомыч настаивал, даже подсказал почитать библию. Петр  отказался, даже пригрозил, что бросит на стол партбилет, если тот не отстанет. Ефим тоже отказался. Выручила Зоя, нашелся знакомый священник, написал, никто ничего не понял, но заметка в газете появилась.

         Ленинскую брошюру и «Фауста» и все остальное, что было в стопке бумаг,  дочь выбросила, нечего всякое старье в дом тащить, своего хватает. Что было с Пахомычем, лучше не вспоминать.

          Не отвлекаться, приказал себе Петр, дочь явится в любой момент. Тут же пришла идея положить папку на столик под сушилкой, Алиса туда не заглядывает, унитаз загажен, только расстраивается. Так и сделал, прикрыл папку полотенцем и  тщательно задернул камуфляжную занавеску.

          Почувствовал усталость, ныла нога,  лег, вытянулся, - диванная болезнь, заразился от Елены.

          Почти сразу  попал в  темно-серо-багровый плотный туман, сквозь него пробивались трубы, увенчанные ослепительными шарами. Но свет не рассеивался. «Не хватает мощности разогнать дым», - объяснял отец, держа его за руку. Они вдвоем, значит, сегодня воскресенье,  сбежали из дома,  отец под видом прогулки вел сына на завод.
          Это был их общий секрет, мать бы не разрешила тащить ребенка в опасное место,  пусть играет в песочнице под окнами.

          Они шли пешком, и отец рассказывал историю про то, что Луна обитаемая, на светлой стороне живут светлые люди, на темной  - темные. Не в смысле цвета, а плохие и хорошие, ведь плохое чаще совершается в темное время суток,  при ярком солнце и воевать не хочется. 
          «А если  я родился на темной стороне, всегда буду плохим?» – спросил он. Отец удивленно посмотрел на него, подумал и сказал: «Увы, это так». – «Но я не виноват, что не там родился».  – «Кто ж винит тебя».  – «Я не хочу быть плохим, хочу быть хорошим». – «Ты молодец, всегда стремись  на светлую сторону, отец тебе плохого не посоветует». 

          Темное окно неожиданно ярко осветилось, свет пропал, опять появился, пожаром не пахло, землетрясение?  но не трясло и не падали вещи. Скорее вулкан пробудился. Откуда быть вулкану, вероятнее метеоритный дождь.
 
          Он приподнялся  и увидел, как  вдоль дороги расцветали и гасли огненные струи.  Обыденная грязная улица со слабо  освещенными окнами, кое-где мерцали елочные гирлянды, и вдруг, как в сказке, фейерверк до неба, закручивался в спираль, рассыпался фонтаном,  не оторваться. У кого-то праздник, молодежь гуляет, любят отмечать шумно и красочно. 
         
         Петр не удержался, поднялся посмотреть, кто празднует,  и увидел соседа. Огненные всполохи освещали Саню в   меховой домашней безрукавке, с непокрытой головой,  воротник светлой рубашки перекошен, брючины засунуты в незашнурованные  ботинки, - знакомая фигура то появлялась, то пропадала во тьме. Неужели кто-то родился у его дочери? Или  решил отметить праздник? Но для него каждый день  праздник.
 
         Саня странно двигался, не  как обычно, когда пьяный изображал партизана в лесах Закарпатья. Он скакал из стороны в сторону, будто танцевал, какая прыть, кто бы мог подумать, неповоротливый медведь, а сколько энергии.
          Фейерверки набирали силу, из-под саниных ног  вырывались ослепительные струи, будто ботинки высекали огонь,  вот взмахнул руками, присел, но не упал, удержался, закрутился на месте, шаман, настоящий шаман, танец в огне, вызывает духов, когда такое увидишь на улице Кипарисовой.

          Огни теряли яркость, поднимались все ниже и тут же  опадали,  Саня повернул к дому, на мгновение лицо  осветилось, нет, не веселится,  в отчаянии, чего-то сильно испугался. Белая горячка?  Допился сосед.
          Почему Вера  не уведет домой?  Где она? Убил что ли?
         
          Остановился,  согнулся как от боли, все ниже и ниже, почти лег, нет, не почти, лежит, к нему подошли люди.

         Вышла Алиса в материнском халате, с телефоном, кому-то звонила. Народ не расходился, вскоре приехала скорая, вышли двое в белых халатах с носилками, Саня, сгорбившись,  шел за ними. Люди  не расходились, вынесли носилки с телом, накрытым одеялом с головой.  Веры нет, умерла, раньше мужа, он пил, а она умерла.
        Быстро приехали, повезло Сане.   

        Он лежал без сна, жалея о том, что ушла Вера. Кому она мешала? Покорная, рабыня, у мужа  в служанках, разве это жизнь, но  не так все просто. Ей пытались помочь соседи, уговаривали написать заявление в милицию, она  переставала здороваться с ними, пробегала мимо и скрывалась за калиткой. Ее сочли  глупой, перестали  сочувствовать и больше не вмешивались.
         Петр считал, что она любила Саню. Как он теперь будет жить без нее?
         Даже летом она ходила в темных одеждах.  В сентябре он увидел ее в светлом костюме, спросил, куда это она вырядилась. Печально улыбнулась и ничего не сказала.

          Под утро приснился голос, долгий, зовущий, откуда-то сверху, как поют в храме.
          Морской берег, светлое море, над ним нависла серая туча, над тучей белесое небо. Слабый свет сконцентрировался в нежно-желтый женский силуэт. Яркая вспышка ослепила его.
          Пейзаж изменился, потемнел, накатила волна, настигла, накрыла, потянула за собой, растеклась до горизонта. Свет окончательно  погас, и его не стало, нигде. Проснулся от ужаса,  тихо, даже в ушах не звенело. Боли не было, света тоже. Умер? Лежал, не двигаясь,   боялся, что   от неловкого толчка порвется тонкая нить, накроет тьма, так придет смерть.
         Тьфу ты, чушь какая, протянул руку к Мадонне, почувствовал прохладу бумаги, - живой.
         
          Что означает появление во сне покойника? Близкую смерть? Бывшая учительница предупреждает, что он скоро умрет?  Что он следующий?
       
          У нее была бесхитростная фамилия - Иванова, незамысловатое отчество – Николаевна, и только имя Лариса встречалось нечасто.
          Когда  первый раз она вошла в класс, кто-то ахнул, кто-то не выдержал, громко произнес: «Какая красивая». Она улыбнулась и заговорила сильным голосом преподавательницы русского языка и литературы. Весь класс внимал ее словам.
          Ларису Николаевну  любили так, как не любили ни одну учительницу, даже первую.
      

         Ее  ждал у школы  муж на черной Волге, говорили, ревнивый, следит за ней. Одноклассницам он нравился: крупный, седовласый, настоящий мужчина.

            По программе девятого класса дошли до «Войны и мира» Льва Толстого (Петр прочитал всю книгу летом, пропуская  тексты на французском,  взялся изучить  язык, но забросил),  и что-то не пошло, было вдохновение и не стало, класс почувствовал, таких шумных уроков не было ни раньше, ни позже. Несколько раз она ошибалась, Петр поправлял, она краснела и начинала спорить, мелко для нее.
          Кто-то бегал по классу, кто-то смеялся, громко говорили все, она кричала, особо шумных удаляла за дверь.
 
        Петр решил помочь, встал и спросил:

                - Я хочу писать романы, что бы вы посоветовали?
    
          Стало тихо. Она благодарно посмотрела на него,  голос опять стал звонким и молодым.
      
                - Что посоветовать? Много читать, но ты и без того много читаешь, писать, садиться и писать. И еще наблюдать. И еще, - она помолчала, - рядом должен быть кто-то, - задумалась, показалось, что забыла о нем, взмахнула рукой, - сам поймешь, кто тебе нужен.
          
           В апреле  стало известно, что  она сбежала от мужа, среди ночи. Высокий блондин провожал и встречал ее, они шли, взявшись за руки, не таясь.
         
           Кто-то назвал ее  Анной Карениной, Петр засмеялся. Когда ее не стало, не мог простить глупого смеха.

.          А потом наступило лето, и она умерла. Хоронить пришли все, кто оставался в городе. Поговаривали разное: покончила собой, умерла от тяжелой болезни, убил муж.
         Мужа посадили, но вскоре выпустили.

          Долгое время Петр хранил портрет красивой женщины в берете, надвинутом на лоб,  плечи укутаны воротником из серебристой лисы. 
          Елена нашла сходство с его матерью. Нет, не мать, актриса, кажется, Серова. Елена поверила.
          Ему не хотелось, чтобы она знала правду.  Хотя, что тут такого: молодая красивая учительница рано умерла. Да, был влюблен в нее и даже собирался писать роман,  себя представлял Вронским, но Лев Толстой уже написал об этом.