Без воды и на воде

    После Безмеина и моей оплошности, несколько часов, рассекая студень зноя семью десятками лошадей, мы спешили к морю. Трасса шла по окраине Кара-Кумов, лишь пару раз отхватывая у пустыни куски. Только у самого Небитдага, у кустов акации, живой стеной огородивших пригород, съехав с трассы, нырнули под космы ветвей. Почти укрывшие нас кусты палили сухим треском созревших стручков. Застывшая листва, как и всё вокруг, чудовищно покрытая серой пылью, вызывала сомненья в теории фотосинтеза как основы жизни. 

    Неудобством стоянки была невозможность выйти, чтобы на вершок не утонуть в перемолотой колесами пыли, и не сотворить ее ливень с веток, но окупалось неудобство скрытностью с трассы. Береженного же и Бог бережет. 

    Малость подкрепились домашними припасами. Это скорее был не ланч, а желание придать смысл труду добродушной Лидии Николаевны, приготовившей птицу, при всех наших ухищрениях доживавшую последние часы своего второго бытия. Обошлись без чая – вода кончилась. 

   Любоваться видами гор близ Красноводска не пришлось: неприятность в пути и томящая неизвестность дальнейших событий не лучший настрой созерцать пейзажи.

    Добрались до порта после полудня. Мы оказались уже во втором десятке. В балагурстве водителей услышал объяснение, уныло выстроившимся вдоль трассы, многочисленным рулям. Особенно на юге Кара-Кумов. Всё оказалось проще известной репы. С наступлением ночи в пустыне быстрее стынет песок, а полотно дороги – там оно часто основательное, под асфальтом даже бетон – долго хранит тепло. Сообразительные верблюды к ночи ложатся на асфальт. При скорости в сто двадцать – потолок для “жигулей”, но меньше перегонщики не гонят – расслабившийся водитель успевает только ахнуть.  Родственникам остаётся пристроить в пустыне руль.
   
    Пришлось поверить в версию: до Ашхабада нас хранили ангелы.

    Не помню времени погрузки на паром, но было еще светло, а судно называлось “Советским Азербайджаном”. Не видел, брал ли паром вагоны, но легковые машины точно грузили на высокую палубу.

    Как много лет спустя воспоминает один из незнакомых мне участников тех переправ: “Отец машину загонял по эстакаде на палубу, там её нехитро крепили, чтоб не покатилась, а потом предстоял съезд на другом краю Каспия. Мне тогда это представлялось чем-то очень опасным и героическим, и папа для меня был тогда настоящим асом”. 

    У нас всё было с точность до наоборот: загонял машину я, а за сердце хватался отец.

    Судно стояло лагом к пирсу шириной метров пять-шесть и на сотню метров уходившим в море. К борту судна была приставлена специальная эстакада, по ней машины взбирались на высокую палубу. При небольшой ширине пирса, полотно эстакады вынужденно было быть круто к борту, а машины идти по пирсу в полуметре от кромки, чтобы с разгоном повернуть вправо и по эстакаде лезть вверх.

    Как разогнанную машину на пяти-шести метрах развернуть перпендикулярно пирсу, не потерять разгон и попасть на эстакаду...  Поспешишь – не впишешься в поворот, зацепишь правое ограждение, опоздав – левое. А потеряв накат, не влезть на борт.

    Суматоха, толкотня, суета. Машины жались к пирсу. Кто-то уже скатывался, не вытянув наверх. На причале, как принято, масса советчиков, меж ними деловито шастали мужики, загонявшие за плату, но при аварии просто сбегавшие. На этой погрузке стало дурно отцу.

    Как без ущерба заехал я, как говорится, каким-то везет. Но больше - удача. Вероятно, помогло и то, что к тому времени я уже водил суда, танки, немного грузовики, да и на “оседланной” уже пробежал больше тысячи.

    Спать легли в машине. Это была, с одной стороны, возможность присмотреть за авто, с другой – не лишняя экономия средств. К тому же располагала и пахнущая морем августовская ночь.

    Перед сном говорили мало. Я был рад успешной погрузке, но не мог уснуть – вздрагивал, мерещилась недавняя встреча с пресмыкающимся в зарослях Каракумского канала. Отец, перенервничав, был настолько уставшим, что произносил только междометия удивления.

    Утром, неким приключением для всех, стало вдалеке кажущееся погружение подводной лодки, что для пассажиров, людей сухопутных, казалось событием эпохальным.

    Баку нас встретил утренней прохладой. Вопреки всем предостережениям, по атласу, без проводников, и, снова-таки, без траты средств, выбрались на трассу. Справедливости ради, надо сказать, что на улицах было столько указателей, что чтобы заблудиться, надо было иметь особый талант.

    Не обошлось без казуса. Простота дороги сыграла злую шутку – отвлекшись, на кольцо въезжал с нарушением, о чем мне, жестикулируя пальцем, с удовольствием бросились указывать хором. Напугав отца, легко вырулил. Да, и в те годы наши водители отличались от японских.

    Езда на новой машине по отличной трассе подняла настроение. Спустя время, мы на минуты остановились. Скрытый с трассы откос, с вразброд наклонившимися камнями памяти, круто спускался к городу.

    Останавливались размять ноги, а оказалось, и напомнить себе: всё – хэвэл хавалим.
        1980