5. Фантастика и правда жизни

   К фантазёрам, к коим я себя причисляю, настоящие писатели относятся снисходительно. Насочинять может каждый, ты попробуй правду рассказать, разложить её по косточкам, да так, чтоб интересно было.
   Соглашусь с маститыми. Не мне, любителю, спорить с признанными талантами. Правильнее будет прислушаться к критике и поучиться у них. Только вот почему фантастику читают чаще, чем исторические романы и мемуары? Умом читатель не дорос? А для кого мы тогда пишем?
   Рассказать о дне прошедшем не сложно. Зачем только? Перед женой отчитаться? «Зачем» - этот вопрос всегда стоит передо мной, когда выставляю свои нетленки на суд читателя. Что сказать хотел, к чему отвлёк. Словом своим похвастать, так оно на мониторе у всех одинаковым выглядит, печатным.
   Интересный рассказчик тот, у кого жизнь насыщена, кто за день по много километров накручивает, для кого день – одно сплошное приключение; у кого рыба ловится, и зверь на выстрел идёт. А тут пришёл с работы и – в огород.
   А как же Шукшин? Рассказывал ведь о простых людях, и читали его. Читали семьями. Мне говорили: вся семья за столом и отец во главе с книжицей в руках. Не какая-то там интеллигентная семья – колхозники! Читали Шукшина, жизни учились. Любил Василий Макарович людей, оттого и читали его. Людям любовь нужна.
   Читали Шукшина, да время другое пришло. Сегодня интересны истории про то, как бабла накосить без существенных усилий, да избежать при этом осуждения: всё по-честному у нас, и замок я свой непосильным трудом отстроил.
   Что ж, попробую и я рассказать о людях простых, о днях текущих. Поучусь у старшего товарища по перу, благо, живу я на родине его, и люди рядом со мной те же – алтайские. Те же, да не совсем. Время меняет людей, остаётся в них основа. Душа, что ли?
   Пробовал я уже описывать, как картошку сажал на работе новой, сторожевой. Писал, не прошло. Да перо отточить никогда лишним не встанет. Тем более, идей к сочинительству у меня пока не находится. Пиши о том, что за окошком видишь, чего уж проще.

                ***

   Людей к работе не отбирают. Приходится работать с теми, кто пришёл, кто на помощь откликнулся. Встаёт необходимость притираться к напарникам, подстраиваться как-то. Работа – не спорт, не театр, где проводится жёсткий отбор по характерам, предпочтениям, талантам.
   А работа у меня на конец моей трудовой деятельности выдалась несложная, хоть и ответственная – сторожевая. Лёгкая работа, скажу: спи себе вдоволь и просыпайся вовремя, по звонку. Охраняют сегодня автоматы. Мы так, с боку-припёку. Вышел с грозным видом на злодея, бородой потряс, рогатку из заднего кармана достал для острастки – вот и вся наша обязанность.

   Буквально недавно похвастал перед соседом слаженностью нашей охранной бригады. Сосед ровесник мой, тоже сторожит. У них там, на Водозаборном острове, собралась сторожевая команда из забулдыг. Кто проспит с похмелья, кто вовсе не выйдет. Приходится за них по второй смене кряду стоять. А то, случается, и на службе кого потянет к змею зелёному. Вызывают, бывало, на подмену, от дел домашних отрывают.
   У нас в магазине мужики ответственные. Не сказать, что непьющие, но ни одного нарушения за ними не наблюдалось, пока я тут работаю.
   Только разговор тот соседский случился, в следующую смену Колька сменщик ко мне в сторожевую каптёрку вваливается – никакой весь. А мне ему на следующий день дежурство сдавать. Да тот инцидент без последствий прошёл. Колька вышел с утра как огурчик, будто и не пил накануне весь день напролёт.
   Посидели мы тогда, познакомились. Он про себя много чего интересного рассказал. Я даже записал его рассказ и предоставил ему рукопись с просьбой о публикации. Редко кому сознаюсь о своём писательском увлечении. В нашем кругу такого не поймут, не примут. Рыбалка – это дело другое. Рыбалка – по-мужски.
   В тот день мы мирно разошлись. Полмесяца не прошло, заявляется – трезвый, как огурчик, и шкалик за пазухой прячет: «Жена дома пить запрещает». А как не пустить? Друзья как-никак. Напарники.

   Уселись с напарником в тесной каптёрке, отхлебнул Колян горючки и язык развязал. Вспомнил, как он отару овец до тысячного поголовья довёл. Здесь уже, на Алтае, в Красногорском районе. Я молчу, слушаю, жду, когда он что интересное расскажет, чем после с читателем поделиться можно будет.
   Про службу свою в спецназе он не рассказывает, вспоминать не хочет. А этого я больше всего от него добиваюсь. Говорит, напоишь меня, тогда, может быть, и расскажу. А как разговорить его под дело такое, где подловить? Разве что на рыбалке, чем он бредит больше всего. Я бы и сам ради того хлебанул бы граммульку, на природе-то. В здоровье своё верю, не пил-то сколько.
   -У меня КАМАЗ личный был, - похвастал Коля. – Я тогда ещё в Киргизии жил. Фрукты по всей Сибири развозил. Челночил.
   -Стреляли? – поинтересовался я, прикрываясь шуткой.
   -Не-е. Угрожали только, - завёлся Коля на всём серьёзе. – Меня подстраховывали. Друзей после войны много осталось. Боевики на нас не рыпнутся. В Казахстане, кстати, с рэкетом спокойно всё было. Плати и езжай куда надо. Не трогал никто. Это в Киргизии менты обуревшие насквозь, да в России – бандиты беспредельные. Этим имя скажешь, они и отстанут. Я имён много знаю, меня все поддержат.
   Как-то иду я с Бишкека с дынями. В Ленинском меня останавливают, на границе с Казахстаном. Борзые такие киргизята, маленькие. Я вышел, они мне в пупок своими глазками тычат. «Документы (говорит) давай». Я им все документы предоставил, свою правоту доказываю. Они: «Это не те документы. Нам цветные нужны. Тугрики. Понимаешь»? Как не понять. Я в Киргизии родился, всё здесь знаю, понимаю с полуслова. «Сейчас, - говорю, - позвоню. Подвезут скоро». И громко так, в рацию: «Жасорбек Мурадович? А где товарищ Османов? Трубочку ему передайте». Это начальник их. Мы с ним ещё в Афгане пересекались. Менты скукожились разом, примолкли. Один подошёл ко мне, шепчет «не звони» и руку мне в карман суёт. У меня в кармане столько отложилось, сколько просили они за проезд. Вот такие дела, Игорёха. А ты говоришь «стреляли». Пацан ты ещё!

   Колька заграбастал моё плечо своими лапищами, загундосил что-то несуразное:
   -Я любого на руках уложу. Веришь? – Завертел своим кулачищем у меня под носом. – Я в армии центнер весил. Ни грамма жира, одни мышцы. Это после тюряги никак вес не наберу. А так – мне любой замызганый каратишка пофиг. Уложу, как пить дать – уложу!
   Я увернулся от его привязчивых движений, взглянул на бутылку, почти опорожненную. Дошёл Колян до кондиции. Меру свою знает. Это сколько ж он выпил досель? Литра этому бугаю точно будет мало.
   -Да ты не обижайся, Игорёха, - не унимался Коля. – Сейчас посижу малёхо, допью и домой пойду.
   -Мне к печке пора, - вывернулся я из неприятных объятий и вышел на воздух.

   Ох и достал же меня этот пропойца! Как устал я от него! Верно говорят – трезвый пьяному не товарищ.
   Прошёл к печке, проверил термометр, рукояткой сброса золы пошевелил. Делать в кочегарке было нечего. Солнце светит, магазин греет. Ни к чему лишний уголь тратить. Я сюда по целым дням не подхожу, у меня в каптёрке термометр стоит, по нему за топкой слежу. Вышел, чтоб от Кольки отдохнуть.
   Закурил, а он – тут как тут! Улыбается за спиной, сигареткой цыкает: «щас покажу, как печку топить надо». Вскрыл котёл, промял кочергой тлеющий уголь и – бухнул туда угля ведро, ненужное никому. Я сплюнул по злобе: куда лезет?! Кого учить вздумал? Все планы мои порушил. Теперь придётся котёл в ночь вычищать, когда мне уже отдыхать положено. У меня опыт в кочегарке – дай боже! Огня хранитель – моё присвоенное самочинно звание.
   Я схватил снежную лопату и ткнул ею в снежный сугроб, с крыши нападавший. Лишь бы Коля отстал. Занят я!
   -Ты бы железную лопату взял, - продолжал наставлять меня Коля из-за спины. – Этой не возьмёшь. Снег взрыхли, а потом уже перекидывай.
   Я только цыкнул по злобе, промолчал. Прав Коля. Только не надо мне такими мелочами тыкать. Отбросил снежную, взял совковую лопату.
   -Вот, правильно, - удовлетворённо выдал Коля. – Быстро схватываешь. Молодец.
   -Я вот что тебе скажу, - не смолкал Колян, пока я снег через забор скидывал. – В Бога надо верить. Тогда всё у тебя пучком будет, и душа на место встанет. Бог поможет. А то ты вёрткий какой-то, всё не по тебе. С людьми ладить надо, слушать, что говорят. Я вот войну прошёл, в тюрьме два года отсидел. Все университеты жизни во мне отложились. Потому и жизнь моя цельная. Всё видел, всё состоялось, что в жизни быть положено.
   Я отставил лопату, закончив со снегом, и взглянул на напарника без грамма одобрения:
   -Знаешь, Коль. Тюрьма ничему хорошему не научит. Потерянные годы за решёткой. Знавал я сидельцев. Разные они, одно отличие в них общее – серость угрюмая, даже за улыбкой. Чтут они воровские законы выше общечеловеческих. Не нужно это меж людей никоим образом.
   Что войны касаемо… Писал я в армии согласие на добровольца. Нам на политинформации всем взводом предложили – добровольно, без принуждений. Написали все. Я рад, что не отправили, не понадобились мы в Афгане. Рад, что не убил никого. Надеюсь, до конца жизни выдержу, не загублю ни единой души – ни звериной, ни человеческой. Вам же, воинам, защитникам Отечества – моё уважение безмерное. Если Родина пошлёт…
   И последнее – атеист я. Когда я вижу, как наш Президент в церкви крестится, понимаю, отчего Россия неизвестно куда катится, по одному благословению Божьему. И ты хочешь сказать, что церковь способна исправить весь тот разброд, что сегодня в России творится? Да в кои то веки такое сплоченье от церкви ожидалось?
   Колька замолчал, перемалывал услышанное проспиртованным мозгом: то ли принять меня, то ли лопатой огреть для лучшего взаимопонимания. Решал недолго, бросил докуренную сигарету под ноги (мне убирать за ним):
  -Так я пошёл. Бывай, Игорёха. И не обижайся. Я правду говорю.
   У меня как камень с души упал – уходит, наконец. Сдержал эмоции, попрощался как положено, проводил и закрыл за гостем калитку на ключ, чтоб не совался ко мне больше. А этот в магазин попёрся! Я по монитору следил, как он с продавщицей ещё полчаса о чём-то беседовал. Благо, в магазине клиентов не оказалось. Выгонят забулдыгу! Нам потом с Женькой вдвоём придётся дежурства делить, через день. А оно мне надо?   

  С посещением Николая спокойствие во мне растаяло, будто и не было его. Так-то я отдыхаю в каптёрке с домашних забот, от попрёков жены в вечной домашней нехватке. Вот надо было ему заявиться, будто друзей не нашлось кроме меня!
   Атеист. Какой из меня атеист? Атеист – это тот, кто не верит в сверхъестественное, с суевериями борется. Я же крещёный и помню о том. Бабушка моя верующей была, светлая ей память. И что мне теперь, бороться с ней?
   Не могу я поверить в Бога, который не присутствует в жизни. Ничто не подтверждает его явления, когда всё в мире подчиняется природным законам и научно объяснимо. Слепая вера не по мне, и с недоверием посмеиваюсь я над теми лжеучёными популистами, которые утверждают, что Стивен Хокинг под конец своей жизни допустил божественное участие в создании нашей Вселенной.
   Не могу поверить, потому что жил средь двух религий, и знаю, как прямо противоположные ортодоксальные мировоззрения могут разделять людей. Ничто в России не работает на единство кроме названия правящей партии. Это в СССР прилагались громадные усилия по воспитанию гражданина страны. Разнузданность и вседозволенность среднего класса нисколько не способствуют гражданскому единению. Каждый сам по себе, недоверие и ненависть захватили Россию смрадным дыханием.
 
   Раскол заметен и в нашей сторожевой бригаде. Про магазин я промолчу. Ни для кого не станет новостью, если я расскажу, какой рассадник интриг заложен в офисных коллективах. Разобщённость в рабочей среде только начинается, мы защищены от той заразы делом и результатом. Но и в наши бригады этот вирус начинает проникать ударными темпами. Болезнь в обществе сродни болезни медицинской. Если не лечить её, хворь разовьётся и станет хронической.
   Когда я устроился на эту работу, средь сторожей царил раздор, сравнимый с Думой РФ образца 90-х. Самый старший из наших – Вовка, пользующийся поддержкой директора, подмял под себя всё сторожевое хозяйство, и без его ведома шага нельзя ступить. Вовка и по сей день командует нами, но гонор свой ему пришлось приструнить под тяжестью Колиного авторитета. А тогда от Вовки ушли двое напарников, и это только те, с которыми мне довелось познакомиться.
   Директор магазина старается выглядеть заботливым и премирует нас за некоторые побочные работы. Вовка на правах старшего забрал себе всю эту подработку: уголь заказывает и принимает в свою смену, в самый буран, котёл в морозы чистит по заведённому самочинно графику. Деятельность его сквалыжная не может не раздражать проживших жизнь мужиков. Взрываются они, уходят с полоумного обращения. Директор раскусил Вовку-рвача, уяснил, наконец, причину текучки в охране, приструнил Владимира, наделив того нелицеприятным званием «вымогатель». Бригадир остепенился, но делиться с нами директорскими премиальными не стал. Алчность, осевшая раз в душе человеческой, неистребима.
   Мне те мелкие премиальные погоды в доме не сделают. Пенсии вкупе с зарплатой на жизнь хватает. Лично я примирился с рвачеством бригадира. Да и Коля особо не кидается за каждой мелочь. Вовку уже не исправить по его преклонному возрасту, пусть доживает уже как есть. А нам спокойней, нет авральной работы на смене.

   Я попытался прекратить склоки в бригаде проверенным «ребята, давайте жить дружно». Мужики согласились, вроде. Пожилые уже все, всяко в жизни испробовали. Понимают. За зиму притёрлись, вроде, здороваемся на пересменке, текущими проблемами делимся.

   Когда Коля только устроился в наш магазин, я ему рассказал первым делом, как в армии у нас посты принимали: до обеда сменщики по мелочам гоняли, уставную приёмку-сдачу не подписывали. «Мы с тобой, Коля, уже не молоды (говорю). Мурыжить нас не по рангу. Каптёрка в чистоте содержится, по совести. Температура в отопительной системе в норме. Что ещё надо»? Не знал я тогда ещё, что Коля в звании офицерском, хоть и отставном. Он же на мои предложения откликнулся молчаливым согласием, с претензиями на будущее.
   В ту ночь в мою смену буран случился. Территорию занесло под самое «не могу». Я три часа проходы к магазину разгребал. Перекурил только раз, у котла, когда температуру до нормы нагонял. К приходу Коли успел только половину автопарковки у магазина расчистить. Николай скинул в каптёрку свой дневной паёк и – ко мне, приказным тоном:
   -Не уйдёшь, пока не расчистим всё. Мне поможешь. Я дома снег всю ночь разгребаю, если приспичит. Вы же на работе только и делаете, что спите.
   Я оторопел от той наглости. Как поступить? Бросить лопату, плюнуть на всё. За это меня никто не осудит. Что мог, то сделал. У Коли весь день впереди, а буран уже кончился.
   Сдержался. Помог напарнику. За час с небольшим закончили всё. Вместе-то, оно сподручней. После оказалось, правильно поступил. Сдружились мы с Колей, общий язык нашли.

   Замучили меня мысли о разнокалиберных напарниках. Как с ними работать? Вот тебе и спокойная смена! И к чему это Коля в пьяном виде в магазин попёрся? Уволят! Как пить дать – уволят. Придётся с Вовкой вдвоём смены делить, пока Кольке замену найдут. И кто подвернётся ещё – не угадать. По сегодняшним временам какого только деятеля не встретишь.
   Когда я магазин закрывал уже, продавщице Лене удивился – весёлая такая, как никогда. Коля, говорит, насмешил. Весельем поделился. «Хорошие же вы, мужики, когда под мухой, да в меру».

   Коля подошёл на смену удивительно свежим. Помалкивал, правда. Болел, но скрывал. Мне это знакомо: когда здоровье поправить удалось, а психика нарушена ещё. Стыд берёт за то, что сотворил по пьяне.
   -Ты что Ленке наговорил вчера? – Нашёлся я чем Николая поддержать. – Она сегодня именно с тобой дежурить желает. Ждёт. Ты заходи к ней почаще.
   Расплылся Коля в улыбке! Доволен. Провожал меня как гостя дорогого.

   Всё в порядке у нас на работе. Магазин в тепле, территория чищена, охрану не видно, не слышно. Клиент идёт, торговля процветает.

                ***

   Вот – рассказал, как просили. Всю правду, ничего не приукрасил. Законы жанра сохранил, как мне это видится. Только вот, кто это всё читать станет? Соседу рассказать, тот выслушает разок. Читатель такое не оценит, хоть книжку ему в золотой переплёт предложу. Читателю приключения нужны, убийства, любовь.
   А как же Шукшина читали, вопрос напрашивается? Так то - Шукшин. Я кто такой? Да и Шукшин сколько лет по районным газетам печатался, пока себе имя известное по фильмам не слепил. Сколь помогали ему, рекомендовали, пока рассказы его до народа не дошли.
   Время тогда другое было. Пытались человека воспитать из каждого, а на читателя мода была. Потому и добро в ту пору в цене было, что Шукшин его в народ засылал немеряно. Сеял добро средь людей рассказами своими примерными, своими мыслями:
   «Не было бы добрых людей, жизнь бы остановилась».