Как я сходил в армию 4

   Да уж, не успел я восстановиться после затяжной голодовки. С тем и прибыл в в/ч №51582, или говоря проще в Зареченский наш базовый батальон.
   Как водится в штаб и далее в хозроту, а в ней ротным капитан Машнин. Пересеклись опять пути дорожки. Перевелся сюда мой ротный из автобата, а с ним тот же  что и в третьей роте порядок вещей, что называется не забалуешь! Поглядел на меня недобро, потому как за мной тянулся длинный хвост дел моих щумных, с подачи Гниды и Романюка. Уж те то спели дуэтом. В общем есть у меня репутация, а стало быть сразу под надзор, с особой, как водится любовью.
   Старшина роты, Русских Андрей, он родом из Владивостока, как и мой уже бывший кундурский друг Андрей, как-то тоже не выказал мне доброты чувств. Чтобы такое случилось, как потом я понял, он ждал голубиной почты, которая летела за мной по уже нашим солдатским проводам. А вот кто был мне искренне рад, так это Камалов Олег, с которым мы вместе пропивали свои деньги на Завитинском вокзале, а потом, смурные и усталые, топали строем через Архаринскую сопку в неизвестную нам всем тогда Советскую армию, с тем чтобы отдать ей два года нашей юной и полной мирских надежд жизни. Камал был в Зареченском батальоне банщиком! Его задачей здесь, было следить за чистотой наших и в первую голову офицерских тел.  Это место было круче хлеборезки. Он жил и не тужил, как шах в этом теплом и уютном банно-прачечном дворце, словно в пустынном оазисе. Не светился на вечерних поверках, пропадал в самоходах и валялся на чистых простынях, покуривая травку и грезя о приближающемся неизбежном  дембеле!. Его радостная рябая башкирская рожа была тогда единственным светлым пятном в этом новом и неприветливом для меня царстве. Именно сюда я привозил на комендантском зиле утопленного французами меньше года назад  своего приятеля из Перми и как оказалось Камал его и запаивал в цинковый ящик под литерой 200! Ни одного его. Это тоже было его работой и случалось довольно регулярно.
   Между тем я пытался как-то восстановиться от своих недавних похождений, попав как мне казалось из огня да в попымя. Машка меня определил в автопарк, который находился за окнами нашей роты и состоял из десятка доведенных до отчаяния и замерзших насмерть единиц боевой техники. Они понуро стояли заиндевевшей на морозе шеренгой, задом к парковому забору, другой своей стороной украшавшему вид из окон роты. Ремонтный бокс, предназначенный для их теплого хранения и восстановления, растерянно смотрел на мир вдоль этого ряда своими распахнутыми воротами. Система его отопления была разморожена и от того пол того бокса представлял собой сплошной каток из замерзшей воды когда-то радостно вырвавшейся из плена лопнувших отопительных труб. Как детские секретики в том катке виднелись разбросанные поршневые и стопорные кольца, коренные и шатунные шейки, шатуны и многие многие детали разобранных накануне события двигателей . Живыми в том парке были: водовозка на базе газ 52, офицерская дежурка-зил 130 с пассажирской будкой и прэмка- зил 131 с кунгом на горбу. Последний никуда не ездил, но стоял в центре парковой стоянки и дымил буржуйкой. Этот кунг был спасением для всех тех, кто нес там службу. Кроме него и комнаты дежурного по парку на кпп согреться было негде. Мне, в числе прочих, причастных к батальонному автотранспорту распоряжением ротного надлежало нести службу в этом парковом хозяйстве и стало быть нести за этот бардак и ответственность. А за порядок в парке Машка спрашивать умел, прежде всего в ручном режиме, как Ливен в автобате, да и батальонный кичман, тот просто слюной исходил, ожидая к себе новых гостей хоть сколько-нибудь причастных к покушению на тот порядок.
   Теперь мой распорядок дня сводился к ежедневному прибыванию на территории автопарка, уборке вечно валящегося с неба снега и поддержанию имеющегося подвижного состава в работоспособном состоянии. Задачка, при все тех же исходных: полное отсутствие ремонтного фонда и даже сколько-нибудь теплого места для ТО и ТР была мягко говоря лукавая, хотя спрос за ее реализацию предъявлялся с обычной военной простотой - что называется трудности для нас не проблема. Но так или иначе дежурка, скрипя рессорами каждое утро бегала в Архару за офицерским составом и обратно, равно как и водовозка за водой. Благо скважина находилась недалеко от части и даже в пределах видимости   из окон штаба.
   Голубиная почта, которую ждал Русских, не заставила себя ждать. Тот первый  голубь прилетел из Архары. Какой-то пройдоха, очевидно изрядно отгребший от комендачей, гостя у них в мою бытность службы в комендатуре, сдал меня с потрохами, как водителя той самой их машины, что наводила ужас на всех обитателей Архаринского гарнизона и имела в нем крайне дурную славу. Сам факт попадания любого из нас в рабочий батальон был равносилен смертному приговору. Череп, выкидывая меня в мир, знал что делал. Мой двухметровый сослуживец Зуб, осенью с почетом ушедший на долгожданный дембель до дома не доехал, потому как был выкинут из поезда и размазан по шпалам Амурской железной дороги. Царство ему небесное... И мне теперь заулыбалась судьба мента, посаженного на общую зону. Моей персоне светила батальонная прописка, а я еще после Кундура и веса своего не набрал. Порывом ветра с дороги сносило. Кормежка в батальоне желала ждать лучшего.
   По этому случаю был сбор у Камала в бане. Трибунальная комиссия, во главе со старшиной нашей роты, ждала меня в большом зале раздевалки. Членами той комиссии были все авторитеты с двух рот Зареченского батальона. Был неразлучный друг старшины - классический бандит из третьей роты, аналог Коня из автобата, с рваной в клочья рожей, покрытой шрамами. Сегодня бы однозначно дал ему погоняло "Скорцени". Его нрав полностью соответствовал его физиономии. Адольф Гитлер тот бы точно признал в нем своего лучшего бандита. Были там разбойники рангом и пониже, с нашей роты; профессионально сидевшие на наркоте. Камала только не было как на зло!!! Он бы не дал такому событию хода! Но на тот момент он был в самоходе, а я стало быть один на один со всей этой шоблой...
   Ростом Андрей Русских был под метр девяносто и имел разряд по боксу, что прилюдно продемонстрировал мне в центре круга из своих подельников. От той двоечки знакомые звезды привычно закружили хоровод в моих глазах, но с ног он меня не сбил. В себя я пришел быстро и можно было дать ему в пузо, но это был бы конец. Стая бы меня порвала, а силы мои были в тот момент на нулевой отметке. Я был не боец. Ну в общем парой пропущенных ударов легко отделался, зато всех своих врагов увидел в едином так сказать обличии. Они зубы оскалили, я их срисовал. Теперь знаю откуда если что подвоха ждать. Все-таки какая-то определенность. В общем поставили мне на вид, что мое прошлое у них не в почете и мол только отзыв обо мне  Камала дает мне право тут жить. Ну еще подождем голубя из Кундура, тогда и приговор!
   Ну а пока те же армейские будни. Служба от подъема до отбоя... Совсем забыл упомянуть, что в роте на тот момент зимовал мой московский  друг Григорьев. Камаз его стоял, укрытый снежным одеялом, в общем ряду подвижного состава ротного парка. Всякий раз завидев меня, у него просто желчь текла с губы. Он ей оплакивал свой стереоприемник, бесследно исчезнувший в Кундурской роте и виновником той пропажи в его глазах был я. Хотя, я не особо переживал об его утрате, но лишняя вражья душа в этом волчьем логове усложняла мое положение. К бандитам он был невхож, но еще один оппонент, ростом под метр девяносто, для меня тогда было перебором в двадцать пять к двадцати одному. Несколько позже мои опасения реализовались, хотя всякому событию свой черед.
   В то, нелегкое для меня время, будучи вечным дежурным по парку, обрел себе нового друга. Терентьев Андрей был с моего призыва. С ним мы через день заступали в наряд по парку и тащили там вечную службу. Призывался он из Уфы, а потому мне был стопроцентным земляком-соседом. Как-то с ним мы нашли общий язык, сначала в делах служебных, а чуть позже просто сдружились и до дембеля всегда были рядом, как в радости так и в трудные судьбы моменты.
   А между тем члены той шоблы меня доставали. Один из тех персонажей, с подачи Русских, снабжал весь батальон анашой и пользовался в тех кругах неограниченным уважением. Это, как он считал, давало ему право, после описанных событий очень портить мне жизнь и выглядело примерно как поведение Хохла, во времена моей службы в автобате. Не погоняла его, не имени моя память не сохранила, но он буквально отслеживал все мои перемещения по батальону и докладывал о том Русских. Служил ротным радиодинамиком, рассказывая всякие про меня сказки, чем естественно осложнял мне армейский мой быт, мастерски стравливая меня с теми же волками. Вдобавок ко всему оседлал водителя-духа водовозки и приспособил его быть курьером по доставке своей травы из села Отважное в часть, и потому та водовозка постоянно отсутствовала в батальонном парке, что конечно же привлекло внимание Машки. А спрашивал ротный с дежурного по парку. И нам с Терехой нужно было прикрывать весь этот цирк с тем чтобы не спалить наркосиндикат, крышуемый старшиной роты. В общем в определенный момент тот персонаж совсем слетел с катушек. Но то было позже и тому предшествовали некие события, описанием которых я сейчас и занимаюсь.
   Как выше написал, хлопотами этого персонажа ситуация для меня сложилась крайне негативная. Так бывает, когда долго терпишь чьи-то проделки - как со старухой Шапокляк в известном сюжете. Но всякому терпению случается конец и для меня такой момент настал!
   Как-то утром, после очередного ночного инцидента в роте, зная привычки и маршрут следования моего любимчика, я не ошибся в расчетах и дождался его, беззаботно бредущего в сторону бани, мимо глухой стены ротной столовой. Увидев мое радостное лицо клиент просто опешил! Все наши с ним диалоги до того всегда происходили на публике, полностью находящейся на его стороне и без преувеличения, на тот момент, представляющей для меня реальную угрозу, примерно как сегодняшняя "ер" для одиночных оппонентов в думе, но естественно в более приземленном бытовом варианте, типа "Перо под ребро - если что". Он явно не расчитывал на такую мою наглость и в следующий момент мы сцепились с ним в рукопашке. Мне, при своем еще бараньем весе, пришлось выложиться по полной, но праведная моя злость быстро надавила на мою же чашу весов и через пару минут отчаянной возни в снегу он уже хрипел и цеплялся за мою руку, намертво обхватившую его голую шею...
   Потом, совершенно обессилив и тяжело дыша, мы оба, как пингвины в белых фартуках, сидели на снегу и я слушал его признания в уважении. Он, потирая свой посиневший кадык, хрипел мне что я реальный пацан и что больше его вражды ко мне не будет! Меня такой расклад устраивал и расставаясь на том месте, мы даже по моему пожали друг другу руки. Нужно отдать должное своего слова он не нарушил и с того дня мы стали с ним здороваться ну и в каком-то смысле быть приятелями.
   Настроение мое поменялось. Самую больную для себя тему, на тот момент, я закрыл, не потеряв при том лица. Даже прочувствовал какое-то подобие уважения от наших бандитов и соответствующую ситуации смену режима. Меньше стал оглядываться и ждать подвоха от этой банды сослуживцев. Да и где-то в эти же дни в роте появился Папка – Серега Панкратов. Он, по своим служебным делам, оказался здесь  и мой вопрос был решен в мгновение ока.  Все окончательно встало на свои места. Это был мой Кундурский голубь. С его прилетом меня приняли в стаю!!! Все претензии по комендантской моей практике были сняты, а стало быть ротная моя жизнь стала приходить в повседневную норму.
   Та наша встреча с Серегой Панкратовым была, как оказалось последней. Серега убыл с армейским грузом в Кундур и больше я его не видел. Как раз в те дни, зимой 1984 го года, межнациональные разборки в Кундурском гарнизоне достигли своего апогея. Моя бывшая рота сполна в них поучаствовала и чья-то мусульманская  душа, хлопотами Сереги, чуть было не отправилась в гости к Аллаху, отгребши от русского парня ломом по черепу.  Панкрата, почти под дембель, сослали в дисбат. Больше я никогда его не видел.  Жаль парня…
   Парковая наша жизнь тем временем шла своим чередом и как в ротном умывальнике капель, день за днем отсчитывала наши дни до дембеля. Мы каждый божий день морозили свои уши, выполняя или не выполняя всякие дурацкие распоряжения  командиров. В их отсутствие набивались в тепло нагретый буржуйкой кунг нашей прэмки, стоящей посередине автопарка, и там, отогревшись, чудили! А что нам молодым и задорным было делать в этой таежной глуши?   У кого-то был план, у кого-то водка, ну и чай с карамелью - это было всегда. И прокопченный чайник с чифиром  сидел на буржуйке как наседка на насесте. Конечно этот факт не давал покоя нашим отцам командирам и они периодически нас застигали врасплох. Всегда стандартно, пара зуботычин и в штабной кичман, с изъятием всех запасов и заначек. Но дед Мороз все равно нас загонял на единственно теплые точки и вся эта карусель закручивалась вновь и вновь, как день сурка. И не позавидовать было  тому духу, стоящему в наблюдении за входом в парк, если он не успеет нам отбить чечетку по кунгу, завидев направляющихся в парк комбата, гниду, Машку или Постучать. Был такой у нас капитан. Погоняло свое он заработал многолетней упорной службой по вычислению всяких неуставных солдатских шалостей. Зная наши повадки, он мог часами на морозе торчать у того же запертого кунга с прислоненным к нему ухом, с тем что бы вычислить наше в нем присутствие.  И мы играли с ним в эти пережидалки ХА-ХА!!! Он на морозе, а мы внутри. Капитану было лет под сорок и как-то не складывалась  его карьера. Когда я уходил он был тем же капитаном. Ну нравилось ему стучать, как дятлу…
   Случилось так, что встала на морозе наша единственная живая дежурка. От комбата прилетело Машке, ну а от него уже нашему хозвзводу. Разнос вечером того дня был таков, что несколько впереди стоящих на вечерней поверке отгребли свое и команду «смирно» достаивали на четвереньках. Машка был на нервах, а потому перед тем, в каптерке принял на грудь несколько наркомовских и на ротном построении был во всей своей красе!  Установка на ночь всей роте была такова: «К утру вторая дежурка, с осени стоявшая в калашном ряду, должна задымить трубой и отправиться в рейс за офицерским составом. Не задымит она – задымите вы!!! Исполнять»!
   С Машкой не поспоришь. Мы, после отбоя всем гуртом, в наихудшем настроении двинулись в парк.
   Движок той дежурки находился в середине композиции. Вернее его блок и головки вросли в лед того катка, что был в ту счастливую пору полом армейского ремонтного бокса. Детскими секретиками в том катке светились под нашими лампами кольца, шатуны, поршни, прокладки, клапана и все прочее, что когда-то в единой своей гармонии являло собой зиловский двигатель.
   Разделились. Нас, несколько рукастых механиков, набралось четыре человека и мы, в первую очередь выкопав изо льда блок, головки и коленвал с шатунами и клапанами заняли теплую комнату парковой дежурки, вовсю раскочегарив в ней буржуйку. Отогрелись, определились  кто и что будет собирать и началось колдовство. Таинство рождения нового старого двигателя! Каждый собирал свою часть этого уродца, по мере того как археологи все подносили нам откопанные изо льда бокса  артефакты. Конечно все без притирок и подгонок. «Я его слепила из того что было»! Сейчас трудно поверить, но той ночью мы исполнили приказ нашего ротного и утром дня вторая дежурка зашевелила поршнями. Кряхтя всеми своими отмороженными суставами и пердя глушителем, она отправилась в Архару за офицерским составом! А мы так перекрестились, глядя вслед слетающим с ее будки сугробам. Наш с Терехой списочный состав пополнился еще на одну живую единицу.
   Но, как в песне поется, недолго музыка играла. В следующем действии описываемой мной пьесы на сцену вышел, или скорее выехал мой недавно обретенный друг. В какой-то момент его воспаленный дурью мозг дал сбой и однажды наша водовозка не вернулась в парк. Все знали что негласным штурманом  на ней был тот самый мой приятель, что возил в батальон дурь. По известному маршруту отправилась дежурка и по дороге в село Отважное та была обнаружена лежащей на боку. Оказалось, что будучи под тяжелым кайфом, известный персонаж выгнал духа водителя из-за руля и устроил ралли на дороге. Итог не заставил себя ждать. Покореженной водовозка на галстуке вернулась в часть.  Машка тогда просто рассвирепел!  Наркодиллер отгреб свое по программе номер один. Рука у ротного тяжелая и мой приятель имел большое счастье, попав после беседы с Машкой под замок батальонного кичмана, с тем, чтобы утирать там свои кровавые сопли. Подъем роты в то утро прозвучал на час раньше положенного. По команде ротного  построились в парке, возле ушибленной водовозки, и по его же команде всей толпой потащили ее за пределы батальонного забора к водокачке. Машка ехал следом на дежурке и никому не дал отлынить от поставленной задачи, не взирая на звания и былые заслуги. Помнится вспотели мы не на шутку, хоть на улице и стояло зимнее неприветливое утро. Даже не успели утереться, как из окна подъехавшей следом дежурки послышалась новая команда: « Полчаса на заправку бочки»!!! Естественно ведрами… Дело пошло. Шутки в сторону. Заправили, утерлись. Новая команда – «Водовозку в батальон»! Впряглись и поехали. Дальше утренний развод и установка: «Если водовозка не поедет сама, то завтра все повторится»!
   Конечно за день мы ее восстановили. Кабина помята, но езде не мешает. Утром завелась и поехала. Дух поехал.
   Другой дух, тот что с последней дежурки, был единственным персонажем в моей армейской практике, который, в силу моих должностных обязанностей  отгребал от меня по служебной, так сказать необходимости, в силу своей профнепригодности. Отгребал всегда с одной и той же формулировкой: «Ну что же ты такой тупой-то»!!! Собственно и садить на дежурку было больше некого. Все шофера наперечет. И потому с ее запуском ушли остатки скуки из тогдашних  моих будней. Каждая поездка той дежурки была как боевой вылет.  Провожу и жду, вытирая руки, как летный техник. И на лице всегда вопрос: «Собьют, не собьют»? …Иногда сбивали ха-ха… Мотор тот еле вез, в силу истории его реанимации и потому мы с Терехой  стали ждать весны, с тем, чтобы с ремзавода получить другой.
  Между тем, на излете февраля,  как-то незаметно подкрался день Советской армии. Стоит ли говорить, что солдатский и офицерский состав отмечать его начали загодя.  Личный состав батальона, блестя глазами,  громче обычного орал: «Так точно»! отвечая на команды своих командиров, зачастую не осознающих своего посыла и далее каждый брел в свою сторону,  напрочь забыв друг о  друге и отданном только что  приказе одним и полученном другим.  В общем на часть нахлынул праздник,  поглотив ее как снежная лавина лагерь альпинистов, неосторожно ставших на привал у нее на пути. После ужина, в тот день, я оказался в роте.  Рота, на тот момент, гудела как пчелиный улей. Народ  кучковался  в ней маленькими и большими группками. По телевизору пели песни и из каптерки, где заседал Русских с компанией, звучал магнитофон. Офицеров в роте, равно как и в батальоне не наблюдалось. Тереха, тот в наряде, а я так свободен. На КП парка  он жарил картошку, а потому я не особо усердствовал в солдатской столовой, в предвкушении запланированного праздничного ужина. Взяв из тумбочки припасенное к случаю,  двинул в парк. И надо же было перед выходом из роты, возле тумбочки дневального, мне столкнуться с заходящим в этот момент в роту Григорьевым. Дело к тому давно шло и мы не разошлись с ним на половице. Столкнулись плечами и понеслось!  Через секунду уже катались с ним по коридору роты под громкое улюлюканье окруживших нас сослуживцев. Москаль был здоров от рождения и питался от хлеборезки, а потому водоизмещением ко мне, как два к одному. Хотя это не мешало мне доставать его по борзой роже. Читал я в юности какой-то  рассказ про американского боксера-профи, оказавшегося в какой-то момент жизни на ее дне и как-то решившего поправить свои дела коммерческим поединком. Для той победы ему просто нужно  было перед боем съесть кусок мяса, который дал бы ему силы победить. Но у него было пусто в кармане и пришлось выходить на ринг с пустым желудком. Тот бой он проиграл и это было для него катастрофой. Такая же участь постигла и меня. В какой-то момент этот слон заблокировал мои сбитые в кровь руки и начал крушить мою физиономию и мои недавно сросшиеся ребра. В общем это мое Бородино я проиграл с ужасающими для себя потерями.  Икнулся мне тот транзистор… И тот день Советской Армии  запомнился  на всю оставшуюся жизнь. Хотя, как оказалось позже, не только мне… Обломался наш с Терехой праздничный ужин. Я залег на дно с опухшей рожей, захрустевшими ребрами и сломанной переносицей.
 А праздник в батальоне тем временем только набирал обороты. И вот  в разгар этой всенародной вакханалии в роту ворвался пьяный Машка и наш барак наполнился его отборным матом, с соответствующим попутным  рукоприкладством, кому не повезло увернуться. В каптерке, там Русских со своими бандитами во главе со Скарцени… В общем как говорится картина маслом! Нашла коса на камень! Не надо было Машке там появляться. Устроили моему ротному темную по полной программе. Он потом был просто синий. Сильно поправили ему здоровье мои однополчане, уже куда как круче чем мне. Машке тоже запомнился тот праздник Советской армии.
Больше ротного я не видел, пропал он из батальона, лишь позже узнали, что
реализовался комбатом в автобате. Все по спирали возвращалось на круги своя…Но наш праздничный сценарий на том не закончился. Несколько дней в части продолжался постпраздничный хаос. Упиваясь своей победой, на фоне временного безвластия, Русских с сотоварищами устроили в батальоне передел сфер влияния. Через день после описанных событий он со Скарцени вломился в наше с Терехой царство с требованием предоставить доступ к транспорту, с которым его до этого жестко обломал наш ротный. У бандитов конкретно горели жабры. Тереху бесцеремонно вытащили из КП в помещение диспетчерской и там задрожали стены. Я же остался здесь, еле живой после вчерашнего своего приключения и был вынужден молча наблюдать эту бойню, потому как едва мог дышать и шевелить руками, Мои ребра похрустывали… Терехе досталось и мне до сих пор за то перед ним стыдно. Но бандиты ушли ни с чем и теперь в нашей берлоге в лежку залегли два подранка. Праздник еще не закончился.
   От мужского к женскому путь в две недели. Мы его прошли семимильными шагами.  Что до нас с Терехой, то просто пролежали… На выходе из части женской увидели нового ротного. Им был капитан Барабан. Долговязая фигура его, с округлыми скулами, злыми, узко посаженными глазами  и всегда недовольной физиономией, предстала перед нами однажды во всей своей красе на утреннем разводе.  В тот же день в роте начались зачистки, посадки  и прочие удовольствия для служивых, всегда сопутствующие смене начальства. В первую очередь коснулось всех невостребованных на данный момент, на которых не висела сколько-нибудь ответственная служба или какое-нибудь хозяйство и стало быть, по уразумению командира, они зря жрали армейскую перловку и хлеб с маслом. На первый момент нас с Терехой оно обошло.  Летели головы службистов, ходивших в наряды по роте, по штабу, по столовой и прочих снегоуборщиков. На какое-то время рота поубавилась в численности личного состава и зажила новой,  постмашнинской  жизнью.
   Русских по прежнему был ротным старшиной и порядок отношений  в ней остался прежним, хоть и зашел на некоторый период в фазу затишья, что дало нам с Терехой  время зализать свои раны и как-то восстановиться. Но с некоторых пор,  по причине стоящего на приколе автопарка и еле ползающей дежурки, сверлящий буравчиками взгляд ротного остановился на нас с Андреем. Двоих зараз упрятать в кутузку было невозможно и тогда Барабан остановил тот взгляд на мне.  Как-то, на утреннем разводе,  я с удивлением услышал свою фамилию в списке тех, кто сразу после завтрака,  должен был убыть в гарнизонную губу на дисциплинарную профилактику, естественно на нашей дежурке. Тот дух, который числился у меня в особых любимчиках и на которого  Терехой был выписан путевой лист, после приезда из Архары, мирно поглощал в столовой свой армейский паек и готовился после завтрака мотать километры по Архаринским  дорогам, наслаждаясь теплой кабиной дежурки и полной свободой от батальонной солдатской рутины.  Дежурка та  стояла за глухой стеной столовой и дышала только что заглушенным теплым мотором. Капот ее совсем не упирался и с охотой откликнулся на мою просьбу. Я уже столько реанимировал этих зилов и потому всю их электропроводку  мог собрать с закрытыми глазами.  Два провода на коммутаторе поменялись местами и капот также дружелюбно закрыл собой чрево моторного отсека. 
   Перед  ротой маялась ожиданием моя команда,  а  перед ней,  длинными ногами, как циркуль на белом ватмане, вышагивал Барабан.  За мной в парк был заслан гонец.  А я вдруг сам нарисовался, вытирая руки тряпкой на ходу.  Занял место в строю и мы стали ждать,  когда же из-за столовой выедет наша дежурка с синей пассажирской будкой  и отвезет нас на гарнизонную гауптвахту! Блин, мы так по ней соскучились!!!  Барабан явно нервничал и в нетерпеже послал туда дневального. Тот, минуту спустя, вместе с перепачканным мазутом водителем,  вынырнул из-за стены столовой. Мой чумазый  дух  с опаской подошел к Барабану и начал ему объяснять, что машина,  полчаса назад, была совершенно исправна, а теперь ну никак не заводится, даже с кривого стартера. Ну никак!!!  Барабан, зло  сверкнув  глазами,  чуть не отвесил духу оплеуху, но армейский наш кодекс не позволял офицерам прилюдно дубасить молодняк. От черпака до деда без проблем, а духи, они под юрисдикцией ротного состава. Утерся ротный и скомандовал: «Разойтись»!  Потом из его уст прозвучала моя фамилия и приказ: «Оживить дежурку»!
   Да не вопрос. Через час та завелась со стартера и галопом поскакала к штабу. Там уже вовсю истерил комбат и Барабан виновато выслушивал его матюки, послушно кивая головой и козыряя. Машина давно должна была быть в Архаре и грузиться военной амуницией на гарнизонном складе.
   Хоть   ротный  тогда  и  утерся,  сия  установка, о моей командировке на  гарнизонную  губу,  из его уст   регулярно  повторялась  на утренних разводах. Не помню уже как, но я всегда находил способ туда не попасть. В конце концов,   наверное до него довели  или дошел тот факт, что работоспособность автопарка, она в большой степени держится на мне и потому, мое в нем отсутствие для него было бы  выстрелом  себе в ногу и в какой-то момент я исчез из списка всегда наказанных и стал присутствовать на утренних разводах, что сняло с Терехи  серьезную  нагрузку по постоянному  объяснению причин моего там  отсутствия.
   Между   тем   на   дальний   восток  тихой, но уверенной поступью пришла  весна и зашагала по его бескрайним просторам, освещая  их теплеющим день ото дня солнцем и  разрезая его землю  журчащими ручьями.  Уже  давно  шел   стодневный   отсчет   нашего   дембеля. До приказа оставались считанные дни. Маршалу   Устинову, в тот год,  последний   раз   икалось  перед ним.   Для   нас  тот приказ  был   желанным,   для  него  же  оказался  последним, им подписанным.  Судьба злодейка заканчивала его и наш срок одним росчерком пера.
   Зимняя наша спячка закончилась. И началась подготовка к началу рабочего сезона. Нужно было оживлять наш автопарк, о  чем  нам  очень  ненастойчиво  и регулярно напоминал вышедший из зимнего анабиоза  батальонный инженер товарищ Гнида. Он теперь постоянно  торчал  в  парке  и  нас  с  Терехой  имел  там, как говорится в «Хвост и в гриву».  А мы соответственно  таким  же  образом  весь  шоферской состав. И все наши духи были перепачканы с ног до головы мазутом.  Стирались  каждый   день  в  бензине  и он  десятками  ведер  ежедневно сливался в грунт. Вот же были времена!!!
   Был у нас при роте прапорщик Малман – в миру Малманов. По национальности казах, что плоскомордой  печатью удостоверяло его личность лучше всякого документа. Умом бог обидел беднягу, но с лихвой компенсировал этот недуг талантом гимнаста.  Малман был в батальоне царем турника. Как он крутил солнышко! Это надо было видеть!  Он разбудил во мне желание и под теплеющим весенним солнышком я в числе других моих завороженных сослуживцев торчал у того турника все свободное время и просто чувствовал как мои мышцы вновь наливаются мужской силой.  А еще начал вставать  до подъема и бегать по нашей трассе. Нужно же было себя приводить в порядок – скоро дембель. Кем я вернусь домой? Перед армией я таким же образом к ней себя готовил. Каждый вечер отжимался по двести раз, дыхалку  имел  отменную - лыжи, коньки. Все потом пригодилось -  под кровать по духовству никто не загонял. Отгребал наравне с другими, но себя не потерял.  Бывало по духовству и деды от меня отгребали. Всего хватало и больше чем в армии я никогда и ни где не дрался, если только еще в девяностые, уже на гражданке.  Но  это  другая история, если до нее руки дойдут… А пока жизнь шла полным ходом к долгожданному дембелю и каждый новый день меня к нему неумолимо приближал. Духи нам орали после каждого отбоя, сколько дней осталось до приказа и оно так радовало слух и душу!  Наверное это было самое счастливое время в моей жизни. Тогда нам казалось, что впереди у нас сплошная полоса счастья и все наши печали останутся здесь, в этой казарме и уже совсем скоро мы вольными птицами выпорхнем из этой клетки, называющейся «Советская Армия» чтобы расправив крылья, полететь домой, не в силах надышаться воздухом свободы!  Какими же наивными мы были, но как хотелось  в  это  верить  и мы верили… Тем наверное и прекрасна молодость.
   Но  конечно же, не смотря на все переживания, служба  шла своим чередом и наше офицерство порой просто зверело, осознавая тот факт, что самая обученная солдатскому ремеслу часть личного состава в ближайшем обозримом будущем выйдет из под их опеки, оставив  их же в начале рабочего сезона  с  необученным молодняком.
   Началась торговля дембельскими аккордами. Товарищи офицеры старались по максиму выжать из нашего брата все что только было можно. Стахановцы, те бы просто утерлись, вместе со своим бригадиром! Закипела смола на крыше гаражного бокса, заискрилась сварка на его порванных злой зимой трубах отопления.Закипела работа на асфальтовом заводике, мирно спавшем всю ту зиму на пустыре за окнами первой роты, другими своими сонно таращившимися через строевой плац на фасад нашей. Начались шумные торжественные переклички на том плацу, заулыбавшимся на весеннем солнце ровненьким асфальтовым покрытием, с обязательным  завершающим маршем и песней  «У солдата выходной – пуговицы в ряд»…!  перед папахой комбата и замполита, стоящих у штабного  крыльца.
   В нашем с Терехой  хозяйстве  тоже кипела работа. После завтрака мы с ним не вылезали из парка. В роте свирепствовал Барабан, истерично наводя там нужный ему порядок  и  мы совсем не завидовали  дежурному по роте, не говоря уже о дневальных. Один за одним заводились моторы стоявших в калашном  ряду армейских  автомобилей.  Дошла очередь и до нашей санитарки, всю зиму простоявшей отдельным сугробиком, в самом начале того ряда. У нее стучал мотор  и  Нагнибеда  обозначил  его ремонт аккордным финалом для одного из водителей нашего призыва и теперь тот, в творческом порыве, вытаскивал этот бублик на середину парковой стоянки, прямо  напротив окна  нашего кпп.  Такая  суета  в автопарке мне напомнила подготовку к техосмотру в автотранспортном  двадцать четвертом цехе нашего радиозавода, когда я там работал водителем, в ожидании призыва в армию.  Кольнула в сердце ностальгия, ХА-ХА!
   Но, как водится, любая самая бурная суета рано или поздно меняет свой знак на противоположный. Так оно случалось и у нас, когда наш муравейник пустел от звездопогонной публики как футбольный стадион после матча и мы с Терехой оставались там почти одни, если не считать наших духов и пацанов из роты, забредших сюда на «Попить чайку и раскурить косячек».  И вот сижу я за рулем в зиловской кабине в наилучшем настроении, в компании двух обкуренных сослуживцев и дивлюсь через ее окна  уже не на стоянку, а на  пляж, где солнце в зените! Мы  веселы  и  поэтому  так громко хохочем, что привлекаем внимание пузатого мужика в цветных семейных трусах, одиноко бредущего по водной кромке, что еще больше нас веселит и мы испытываем дикий восторг от его прикида!  Между тем, тот отдыхающий подходит к нам и с силой распахивает  водительскую  дверь Я так  чуть не выпадаю из кабины. Боже ты мой!!!  Узнаю в пузатом  нашего замполита,  одетого в свой мундир с майорскими погонами на плечах и удивленно на меня смотрящего. И когда он успел одеться? 
-«А ну дыхни сукин ты сын»! - требует замполит и я выдыхаю ему в лицо все, что имею в легких, равно как и двое других моих соплеменников. У того глаза по рублю:
-«Вы же трезвые»!
-«Так точно товарищ майор»!
- «А что вы тут ржете как лошади? Марш по местам! На губу захотели»?
- «Никак нет товарищ майор»!
   Вот же пронесло! Не знал наш офицерский состав в большинстве своем, действия анаши и запаха ее. Борьба велась тогда  лишь  с  пьянством и симптоматика ее была у них на вооружении, но не более того… Полгода назад он приезжал к нам в Кундур на собеседование, по случаю того, что мы с парнями, закисая от таежного однообразия и скуки, написали рапорта командиру  с просьбой  дослужить свой срок в Афганистане. Романтики военной мечталось хлебнуть. Тут же из батапьона прилетел наш замполит. Отвел нас в сторонку, и протирая платком свои очки, совсем как-то по отечески нам  сказал: «Парни, оно вам надо? Дослужите свои полгода с гаком и езжайте домой здоровыми,  при полном комплекте рук, ног и головы»… С нашего согласия он порвал те рапорта и пустил их клочки по веру…Хороший был мужик, да храни его господь!
   А солнце все выше поднималось в зените и как-то по тихому, без выпускного вечера, ушел на дембель старшина роты Русских, а с ним и Скорцени.  Не  афишировали  сей факт наши  дембеля, если была такая возможность. Были те, что боялись мести новоиспеченных черпаков, в их бытность пришедших духами на службу. По мере того, как уходили первые, численный перевес был на стороне последних  и их молодая память  частенько требовала мести за пережитые унижения. Поэтому чем ближе  светил  дембель, тем несноснее становилась жизнь для отдельно отличившихся персонажей.  Ротная сушилка нет-нет,  да начинала отыгрывать  те же спектакли что и год назад, только актеры в них менялись ролями.  Таковой она стала для моего приятеля наркодилера. Ранний дембель ему не светил, в силу фронтовых его заслуг перед отечеством и потому в роте он перестал появляться, а если попадался мне на глаза, то хороший смачный бланж под глазом, а то и два, он теперь всегда носил при себе, вернее на себе. Ну не только он один конечно. Я вот не помню, что бы мои кулаки-удовольствия ради, безответно  молотили бы духовские физиономии, что у нас считалось нормой солдатского быта.  Никогда не испытывал какого-либо удовольствия от подобной рутины. Но конечно были и другие мнения на этот счет и в ту весну оно стало видно невооруженным глазом, тому конечно, у кого он не затек.
   Наш армейский аккордеон, от слова солдатский аккорд играл свою прощальную мелодию всеми мехами и кнопками инструмента. В немалой степени хлопотами дембелей, в рекордный срок  расконсервировался и запустился асфальтовый  завод. Калашный ряд армейских грузовиков, всю зиму  проспавший за окнами нашей роты, фыркая и матерясь  разъехался по многочисленным делам и нуждам батальона. Тереха теперь пачками выписывал им путевые листы. Все закрутилось, все завертелось! То ли по каким-то хозяйственным делам, то ли по авто-хозяйственным  довелось мне ехать в Кундурскую нашу роту. Наверное все-таки с обычным Кундурским грузом: дизмасло и кислород в комплекте. Туда приехал я нарядным, не утруждая себя погрузо-разгрузочной суетой. Слава богу со мной были молодые. Шустро таскали баллоны и умело катали бочки. Я так в новеньком хб и начищенных до блеска сапогах.
   Сказать по правде, ехал туда с радостью предвкушаемой встречи с товарищами, с которыми пуд соли съел, но к сожалению своему  увиденное  меня не порадовало.
   Там, на нашей горочке, где еще совсем недавно стоял вагончик электроцеха , теперь красовался свежий   ротный барак, сбитый из фанерных щитов, стоящих на фундаментных блоках. Тех самых блоках, которые меньше года назад мы с таким трудом туда притащили, ценой здоровья моего и еще пары тройки автобатовских зилов. В роте нас встретил сержант Коля. Молодых, приехавших со мной, я отправил на разгрузку баллонов, туда где по прежнему гудела пс-ка, обеспечивая светом весь околоток, состоящий из ротного барака и асфальтового завода. Здесь тоже начался рабочий сезон. Здесь тоже все приходило в движение.
   В роте из наших увидел Виталю Гафутяна. Поздоровались, но он был не в духе и носил под глазом бланж. Явно тут что-то шло не так.  Пахло раздором. Похоже распалась наша дружная до того компания. Коля предложил для разговора присесть на кровать и я чуть не сел, но вдруг отпрыгнул от нее как от чумы. По синему армейскому одеялу ползали громадные постельные вши. Уже успел от них отвыкнуть и не хотелось привезти их с собой. Пара тройка дежурных фраз и я поспешил удалиться из роты, найдя себе занятие по части разгрузки привезенного.  Да и с пацанами встретился, поговорили - из чего узнал, что бланж тот Гафутяну навесил Коля. В общем тут все разладилось. Конечно пообщались, попили крепкого чайку и   уже вечерним кундурским трамваем мы отъехали обратно в Заречное.
   В воздухе пахло первомаем и потому, рота скидывалась на праздник. Наша продавщица Нина, что в единственном  Зареченском магазине являлась царицей и богиней в одном лице, тем не менее была предупреждена и озадачена, думается  Нагнибедой, недопустимостью продажи нам белого зелья. И та, чтобы не осложнять себе жизнь, резко сократила число постоянных клиентов, в предверии всемирного дня трудового народа, из того же народа. Для нашего брата из спиртного остался  доступен лишь огуречный лосьон, весьма противный на вкус, но за то в неограниченных количествах.  Поэтому решено было поручить это ответственное задание мне, потому как имелся опыт еще с комендантских моих дней, да и я под тем или иным предлогом мотался теперь по округе на бортовом зиле, обеспечивая наш автопарк запчастями. В Архаре свирепствовала ВАИ и комендатура  и потому любой из магазинов был у них на прицеле. А вот в Каменном поселке был тот самый заветный магазинчик, в котором мне никогда не отказывали и за солдатское жалование удовлетворялась любая моя прихоть, хотя бы и с оговорками… Туда в означенный предпраздничный день и навострил я лыжи. Там же стояла еще одна наша рота, Возле нее была камнедробилка и в ней постоянно что-то ломалось. В общем повод был и я, выждав момент  когда из части отъедет вечно везде шныряющий и нюхающий воздух Гнида, выскочив из тех же ворот, повернул налево и взял курс на село Отважное. Каменный был на его левом траверзе. Денег был полный  карман и они должны были обеспечить всю нашу первомайскую концертную программу. Роту в Каменном, я проскочил, не встретив на пути ни одних погон со звездами. В магазине, мило поулыбавшись с продавщицей, нагрузился всем необходимым ассортиментом, если конечно глядеть из дня сегодняшнего, то помимо нескольких бутылок водки это были сигареты «прима», чай, конфеты и печенье. Все шло гладко и ни что не предвещало неожиданностей. На обратном пути  мне нужно было отметиться в роте Каменного, возможно что-нибудь забрать. И чуйка мне подсказала: «Спрячь зелье»!  Я, скрипя зубами, открутил боковые крышки на дверях и упрятал туда всю посуду.  Стекла теперь не опускались, а солнце грело уже совсем  по летнему. Сделав дело, я тронулся в обратный путь. Теперь любая встреча с погонами могла мне вылезти боком и при неудачном раскладе, а к дембелям подход особый, пахло губой и долгим-долгим дембелем. В роте Каменного, там своя предпраздничная суета и мой визит  ни чем меня не озадачил. Как водится, чаек с конфетами и косячок для поддержания боевого духа. И вот сажусь за руль и в бодром расположении его от роты отъезжаю, беря курс на Заречное и на выезде нос к носу упираюсь во встречный наш же зил! А в нем Гнида! Собственной персоной!    «Стоять боец! Из машины»!  И пошел шмон кабины!  Надо было видеть его рожу, предвкушавшую захват выслеженной им дичи и ожидаемую заслуженную зверскую над ней расправу! Как же он искал! Раскиданные коврики, задранное пассажирское сидение! И за спинкой водительского ничего! «…Ты только стеклоподъемниками не крути и дверками не хлопай» - думал я, глядя как он царапая пузо о борт, заглядывает в кузов, ища и не находя там заветного груза. Радостный задор охотника  в его глазах сменяет искреннее недоумение. Дичь улетела! Прямо со стола. «Нужно  другую искать, или ночь не буду спать»! Я аккуратно закрываю двери и жду указаний майора, кисло смотрящего на окна роты. Эффект внезапности утерян. Все уже все увидели и ясен перец, теперь шмон роты ничего не даст. «Ну уж извините товарищ майор! Испортили Вам праздник!  Бывает»… Перемигнувшись на прощание с водителем Гниды, я продолжаю свой путь. Иду на базу. С грузом…
   В воздухе с каждым новым днем все сильнее  пахло  дембелем… Доброй половины нашего призыва с нами уже не было. Ушли блатные и бестолковые. Остались нужные.   Те, на ком что-то держалось. Ушел на дембель водитель таблетки, торжественно перед тем ее запустив и нарезав несколько кругов по парку перед Нагнибедой, радуясь жизни из открытого ее окна всей широтой своей московской рожи. Его след еще не остыл, а мотор у нее опять застучал. Гнида поскрипел зубами и в итоге повесил эту таблетку на меня.
      В теплый весенний вечер мы с Терехой на кпп жарили картоху. Она проклятая так вкусно пахла, а  мы, предвкушая этот праздник живота, просто исходили слюной, завороженно глядя на прокопченную сковородку, громко шваркающую разогретым маслом. Незадолго до того, в парк  забегал дневальный  и обозначил в роте сбор, объявленный Нагнибедой. Но мы, с Терехой, тот факт проигнорировали. Если что, сошлемся на незаконченные работы, порученные нам тем же Гнидой. Уже  в руках держали ложки и тянули их к картошке, когда дверь распахнулась пинком офицерского  сапога. Нагнибеда с бешенными глазами предстал перед нами!  Наш с Терехой  ужин пинком его сапога  в секунду разлетелся по служебной комнате, а мы так бросились наутек! Выбегая из парка, я мельком глянул на трубу кпп.  Ее дым густо стелился по земле,  окутывая сизой дымкой  весь плац перед ротой и личный состав, по колено в нем стоящий на построении!  Понятно. Пришел на запах!  А нам уже наср…ть! От того и бесится…
   Где-то через день Тереха ушел на дембель.  Даже не помню как попрощались и попрощались ли. Алгоритм отправки, как правило, был внезапным. Построение, проверка дембельского багажа с обязательным отъемом всего неуставного и неположенного, краткое прощание с сослуживцами, посадка с сопровождающим офицером в дежурку и отправка на Архаринский вокзал. Билеты на поезд и положенные на дорогу деньги, до момента посадки, у сопровождающего.
    Сложилась такая практика, когда отслужившие и озверевшие от армейского беспредела  дембеля, задерживались здесь на гражданке с тем, чтобы посчитаться с доставшим их за время службы офицерским составом. Вследствии  чего погоны частенько уходили на больничный или светили в частях своими свернутыми носами, если того не хуже. По той причине комбриг издал указ - сажать на поезд всех, кто не успел здесь пустить корни  или  поджениться!  Такое случилось  с Камалом.  Нашел себе в Аркадьевке невесту и уже давно зависал у нее в ночных самоходах, когда мы отдувались за него на вечерних поверках. А на момент описываемых событий у него полным ходом шел медовый месяц, от чего его рябая и всегда обкуренная рожа просто цвела и пахла, когда он, на правах уже гражданина,  наведывался  к нам, еще здесь торчащим,  с планом и как водится водкой, чаем и конфетами, чем весьма напрягал Гниду и еже с ним. Для них он стал  проблемой.
   Я тем временем, который уже день  подряд,  отлеживал  свою спину на горячей, уже от летнего солнца земле. Лежа под санитаркой, уже в сотый раз снимал и ставил поддон ее двигателя, перед тем подкладывая под его серые от армейской жизни вкладыши, золотинки  от шоколадных конфет, постигая все секреты Лосевского мастерства, когда-то  меня им очень удивлявшего,  в пору моей духовской бытности в хозроте управы.  Гнида прилюдно мне объявил, что на дембель  я  уйду лишь тогда, когда она поедет. Но таблетка  ездила день.  После чего все повторялось снова и снова. И каждый раз я точно также, как когда-то  Лось,  вслушивался в музыку ее мотора, ловя в ней малейший намек на зарождающийся в нем стук подшипника.
   Я остался почти один с нашего призыва. Новый мой друг Шея был младше меня на полгода, по сроку службы. С ним мы познакомились в комендантской роте управы, где я когда-то ждал второго своего заключения под стражу. Родом он был из Башкирии, как и Тереха. И фамилия его была Шайахметов.  Даже в сравнении со мной пацан он был безбашенный, чем наверное и привлек мое внимание. Правила службы в нашей ПВО ( Полувоенной организации ), как я позже полюбил называть род своих войск, он просек с первых дней своей службы и к моменту нашего знакомства владел ими в совершенстве – словно в этом аквариуме и выикрился. В Отважном у него жила то ли невеста, то ли подружка и мы частенько с ним бегали туда после отбоя, по единственной туда  дороге, прячась в придорожных кустах от фар редких машин, шныряющих ночами по тем же местам. А к утру, хмельными брели обратно, опаздывая на утреннюю поверку.
   На третьи мои именины Мама по моей просьбе прислала мне гражданку, чем я сразу стал злоупотреблять в ночных походах, хотя оно бы не спасло, попадись мы на глаза ночному патрулю или офицерам из гарнизона. Уж слишком засвечены были наши физиономии за годы усердной  службы. На наших лбах просто сияли печати войсковой части из военных билетов! У Шеевской подружки хранилась теперь моя дембельская парадка со всевозможными знаками военной удали и железными буквами СА на сержантских погонах. Они уже год, как были сняты с погон советской армии и являли собой жуткий и крайне желанный дефицит среди нашего брата. У прапора с вещевого склада  я, за немалую цену, прикупил офицерские яловые сапоги и был тем фактом счастлив и горд. Шея мне завидовал и я обещал ему из дома тот комплект прислать. Зачем оно мне на гражданке? 
   А гнида в части рвал и метал! Моя тумбочка, мои вещевые ящики на кпп были им выпотрошены. Он искал ту мою парадку. Мечтал проводить меня домой оборвышем. Такая у нас с ним сложилась отеческая привязанность. Хотя все, кто уходил передо мной, тоже имели это счастье. Тут уж кому как повезло.
   Уазик, под которым я имел счастье лежать почти весь июнь месяц, наконец-то оттарахтел положенные десять часов и двадцать пятого июня я, стоя у штаба в гражданской своей одежде, тепло прощался со всеми своими сослуживцами перед посадкой в нашу дежурку с синей пассажирской будкой, которая нетерпеливо фыркала глушителем, желая отвезти меня и еще нескольких парней из роты каменного карьера, на Архаринский железнодорожный вокзал. Через час с небольшим мы, с моей новой компанией уже были в плацкартном вагоне поезда, следующего в родной мне город, с аэропорта которого, больше двух лет назад я взмыл в воздух…
   Прощай Советская армия! Прощай Архара!…