Трагедия с медузой

  Невиданные волны плескались на поверхности океана. Ударялись друг о друга. Вздымались. Поднимались на высоту многоэтажных домов и рушились. Под ними бесчинствовали водные потоки. Хотя, глубже, в пучине, становилось куда тише.
  Тьма обволакивала пропасть спокойной воды. Чем глубже нырять в эту пропасть, тем слабее ощущались бы течения. А на самой глубине властвовал покой. Дно лежало тихим и недвижимым.
  С трудом пробивавшиеся тонкими столбами к нему лучи света ласкали влажные пески. В эту почву вдруг попало небольшое тельце.
  Текло время. Из песка начал вырастать полип.
  Полип, по сути, лишь фаза в жизненном цикле стрекающих. Скоро из него вырастает почка медузы, которая затем отсоединяется, отдаваясь на волю потоку. Тут всё ясно.
  Интересна судьба этой отсоединившейся медузы, если для вас это только не звучит странно. Воды несли её по морю. Периодически студенистое тело прогибалось и мялось, подстраиваясь под течение.
  Не секрет, что по природе, медузы не зрячие в привычном нам понимании. Возможности их чувствительных клеток ограничены способностью отличать темноту от света. Этого, по крайней мере, хватило, чтобы медуза поняла... ощутила, если вам так более нравится, то что она всплыла из под водного покрова на светлую поверхность.
  Её качало вверх-вниз слабыми волнами, и тут книдария потеряла из зоны осязания привычную ей воду. Лишь тонюсенькие ручейки стекали по прозрачному телу.
  Она не могла каким бы то ни было образом определить, что происходит. Чтобы это стало ясным, по крайней мере, нам, придётся сменить ракурс.
  На песчаном бережке сидел старик с сачком в руках. Большие, но глубоко посаженные глаза презрительно смотрели на угодившую в этот самый сачок медузу. Почти отсутствовавшие брови были строго сведены к широкой переносице. Морщинка образовалась на высоком лбу. Старик пробормотал себе под нос - «Всё ведь испортят» - или что-то на подобии этого, подтянул сак сеткой ближе к себе, и заодно надел очки, дабы получше рассмотреть странный улов.
  Рыбак тоже был необычным. Посмотрев на его строгий академический взгляд, вам бы точно пришло в голову подшутить, не является ли данный субъект профессором. Таким образом, вы бы случайно угадали его учёное звание. Областью же, в которой он данное звание получил, было естествознание. На самом деле, был он личностью крайне многогранной, и блестяще разбирался в очень многих областях, но, думаю, для человеческого общества в сухом остатке будет иметь значение лишь то, что звание профессора из всех них он получил лишь в области естествознания.
  Только поэтому ему так захотелось рассмотреть пойманого стрекающего, вместо того, чтобы сразу выбросить его обратно в море, как по первому рефлексу и хотелось ему сделать. Правда, поступи он так, и случилась бы крохотная катастрофа для научного мира. Ивану Дмитриевичу же, так звали профессора, хватило чуткости, чтобы не допустить ничего подобного.
  В медузе, правда, ничего любопытного он не нашёл. Подумал было всё же выбросить её. Только, как известно, «подумать» далеко не означает «сделать». Сам того не осознавая, чисто механически профессор положил зачем-то медузу к себе в рюкзак и пошёл к дому, располагавшемуся на краю посёлка.
  Там его встретила коллекция изготовленных им собственноручно сумочек. Да. Этим он тоже увлекался. И только после расставленных у входа по всем полкам сумочек, профессора встретила жена:
- Куда ты ходил?
- На берег.
- А зачем брал сачок?
  Этот фундаментальный вопрос поставил профессора в тупик. Он никогда не задумывался, что супруге придётся объяснять простейшие вещи. Так что он принялся достаточно тактично, как это и было ему свойственно, обрисовывать собеседнице элементарную взаимосвязь меж берегом и предназначением сачка. Только после этого его жена выдохнула:
- Вот уж никогда бы не додумалась,
  Приставив сак к стене, Иван Дмитриевич начать разбирать свой рюкзак и с удивлением обнаружил лежащую поверх всех немногочисленных взятых с собой вещей пойманную медузу.
- Смотри, Роксолана, - он взял книдарию на руку и поднял на уровень глаз.
  Жена профессора, Роксолана так же занималась наукой. Будучи по образованию юристом, в девяностых она купила себе диплом о втором образовании, и с тех пор так же называла себя учёным-биологом. Печаталась во многих журналах. Сначала - в соавторстве с кем-либо, затем - самостоятельно.
- Фу, - поморщившись, только и ответила Роксолана.
- Нет, ты посмотри, она пролежала у меня несколько минут и всё ещё живая! - восторженно промолвил профессор.
- Она ещё и живая?!
- Поднеси мне аквариум.
  С большим нежеланием, Роксолана быстро наполнила их старый аквариум водой и поставила на подоконник. Иван Дмитриевич бросил в него живую медузу.
  Та снова ощутила себя в привычной среде.
- Как ты понял, что она не умерла?
- Это же элементарные научные знания, дорогая, - отвечал муж. - Думаю, мы бы их могли сейчас пополнить, если б поняли, каким образом эта медуза смогла длительное время продержаться вне воды и не высохнуть...
  Иван Дмитриевич наклонился и стал наблюдать за плавающей книдарией чрез стекло.
- Это было бы революционное открытие.
- Кому оно нужно? - авторитетно сказала Роксолана.
- Ты о чём?
- Когда ты уже поймёшь, что биология - это не наука, а смесь науки и бизнеса. Да и вообще, любая наука, это не наука, а смесь науки и бизнеса.
  Профессор моргнул.
- Сначала, - принялась объяснять Роксолана - нужна посмотреть, над какими исследованиями сейчас работают твои конкуренты, посмотреть, на какие знания сейчас спрос, и только потом тратить силы. Ты бы лучше не занимался подобной белибердой, а сделал что-то более полезное. Подстригся бы, не знаю.
  Действительно, Иван Дмитриевич стригся всего раз в два года. Его нечёсаные волосы спускались до плеч, скорее смахивая на гриву.
- Хорошо, - оскорблённый профессор встал, из вежливости не выказывая своего разочарования. - Я схожу и... подстригусь.
  В глубокой задумчивости, он прошёл до двери. В мозгу ворочалось множество мыслей. Все мы знаем, как иногда, в процессе делительных размышлений, мы можем неосознанно уходить от изначального предмета обдумывания куда-то в сторону. Так и Иван Дмитриевич неожиданно начал размышлять о возможной обратимости получения воды и диоксида углерода через реакцию этилового спирта на молекулярный кислород, но тут же спохватился, о какой же ерунде он думает, и вернулся к тому, над чем рассуждал изначально. Продолжая размышлять, он начал обуваться, и уже пред самым выходом обронил:
- Но отвези пока эту медузу моему товарищу - Якову Лёвьеву. Ты его знаешь.
- Зачем?
  Вопрос не успел дойти до профессора, поскольку тот уже закрыл дверь.
  Роксолана ещё раз посмотрела на плавающую в воде медузу. Понимая, что каким бы ни был чутким и добрым её муж, по приходу он явно будет недоволен, если она не выполнит его просьбу. Против своей воли, женщина взяла аквариум, и повезла его на автомобиле в город, до лаборатории доктора Лёвьева.
  Лёвьев, морщинистый плешивый старичок с большим носом и огромными глазами... вообще, трудно как-то ещё охарактеризовать его глаза. Далее разные люди говорили о них по разному, очевидно, в зависимости от того, в каких отношениях они находились с Яковом. Одни говорили, что его глаза жалобные; вторые, что они грустные; третьи, что пустые; четвёртые - потерянные. А некоторые, что они «полны познания и проницательно смотрят прямо в вашу душу». Даже не знаю, можно ли тут выбрать нечто усреднённое. Давайте остановимся на случайном из вариантов и скажем, что его глаза были... пустыми.
  Итак, Лёвьев морщинистый старичок с большим носом и огромными пустыми глазами, рассматривал аквариум примерно так же, как его рассматривала Роксолана:
- И что это?
- Понятия не имею. Муж попросил тебе прислать.
- Зачем?
- Для изучения.
- Это обычная медуза. Они изучены уже вдоль и поперёк, - Яков легонько постучал костяшками пальцев по стенке аквариума. - О данном виде известно буквально всё. Ничего нового тут быть не может. Принципиально.
- Мудро говорите.
- Не знаю, как молодые специалисты в роде тебя, Барячкина, но я проработал в этой лаборатории уже шестьдесят лет и знаю уже о медузах, да и обо всей природе всё, что только можно знать.
  В то время, пока они говорили, где-то в посёлке к себе домой уже вернулся со стрижки Иван Дмитриевич, заметил, что у одной из его рукодельных сумочек отвалилась ручка. Он взял её и мастерски приклеил обратно. Затем прошёл в кабинет, думая в голове о предстоящей конференции по естествознанию, а меж тем усаживаясь за стол с химическими колбами, и отодвигая их в сторону, чтобы приняться за долгожданные расчёты по астрономии, которые он обдумывал ещё во время стрижки.
  В лаборатории же пока всё так же находилась его жена Роксолана Барячкина и слушала доктора Якова Лёвьева.
- Существуют уже тысячи исследований медузы.
- Да, при том каждый вид обследовался несколько раз в разных странах.
  Лёвьев помолчал, создав видимости того, что он услышал, что сказала собеседница, и продолжил говорить о своём:
- Если Дмитриевичу так надо изучить это существо в тысячный раз, то я уже не буду тратить время и просто запишу уже имеющиеся параметры.
- Давайте так и поступим.
- Поищи в моей картотеке. Там должны были уже сохраниться подобные бумажки...
  Одну из подобных бумажек Роксолана успешно нашла и хотела взять, но тут возник Яков:
- Что ты творишь?
- Беру бумажку из картотеки.
- Нельзя никому копаться в моей картотеке. Лучше поищи в электронном архиве и распечатай.
  Роксолана так и поступила и привезла необходимый документ домой супругу. Он ради этого тут же отвлёкся от телескопа, с помощью которого наблюдал за небом, и взял протянутую ему бумажку:
- И?
  Это краткое «И» было преисполнено ожиданий.
- Самая обычная медуза, - ответила Барячкина.
  На это Иван Дмитриевич ничего не сказал, только смял бумажку, отбросив её в сторону, и вернулся к астрономическим наблюдениям.
- Как же печально это... - пробормотал он спустя время.