Эхо добрых дел

Мальчишка барахтался в проруби, безуспешно пытаясь ухватиться за острые закраины. Белые от ужаса глаза, раскрытый в немом крике рот… Эйкити отшвырнул собранный хворост и сломя голову помчался к реке. Немного не добежав до проруби, он плюхнулся на лед и, извиваясь змеей, пополз. Мальчонку уже почти затянуло под лед, но невероятным усилием воли его спаситель успел схватить утопающего за ворот пальтишки.

… Наталья Осиповна неторопливо спускалась по лестнице, услышав отчаянный стук в дверь.

- И куда это нянька запропастилась? Вернется – получит у меня нагоняй…

В распахнутую дверь ворвались густые клубы морозного воздуха. На пороге стоял японский солдат из военнопленных, прижимая к груди маленького Валерку. Оба – и спаситель и спасёныш – уже покрылись местами стеклянной коркой льда и дрожали. И как она только не свалилась в обморок! Но сознание того, что сыну нужна немедленная помощь, придало ей силы. Она схватила Валерку и ринулась с ним в комнату. На ее отчаянный крик уже бежали повариха и сторож.

Ещё раз прижавшись сухими губами к лобику уснувшего ребенка, растертого, укутанного в меховое одеяльце, она спустилась вниз. Возле входной двери, скорчившись, сидел тот военнопленный японец, что принес спасенного Валерку.

- Господи! Как я могла забыть! – Наталья бросилась к нему, помогла подняться и повела в кухню, к теплу и еде.

Наталья Осиповна - жена начальника лагеря для военнопленных японских солдат - обладала немалой властью, поэтому спаситель был обогрет, переодет в чистое, сухое и теплое и оставлен в доме до возвращения из командировки мужа – Чеботарева Василия Андреевича.

На следующее утро повариха доложила, что «япошка» и воды натаскал вволю, и дров наколол, и снега натопил. Вот молодец-то! А то от Михалыча-сторожа пользы как от козла сами знаете чего! Одна беда: «япошка» или молчит или мычит что-то непонятное, сердешный! Должно, с испугу или от воды ледяной повредился.

Эйкити Нисикава

«Я рос не только нищим, но был немым и добрым, поэтому очень быстро стал мишенью для издевательств как сверстников, так и взрослых. И это было настолько нестерпимо, что я начал всерьез думать о самоубийстве», – признается Эйкити в одном из интервью. Но японцу важно уйти из жизни достойно. Поэтому юноша решил умереть с пользой для общества – он поступил в школу летчиков-камикадзе. В приемной комиссии ему задали вопрос о причине его выбора. Эйкити написал: «хочу умереть», и, поймав удивленный взгляд экзаменатора, сделал приписку – «за императора». В воздухе он чувствовал себя как дома, ему нравилось небо. Война подходила к концу. 18-летний Эйкити получил задание: разбомбить важный объект во Владивостоке. Он осознавал, что это полет в один конец, и был уже готов к смерти. Известие о капитуляции Японии во второй мировой войне застало его в воздухе.

Он так и остался в семье майора Чеботарева, охотно помогал по хозяйству, радостно возился с маленьким Валеркой, заменив ему нерадивую няньку, по вине которой малыш едва не погиб. С другими военнопленными он и раньше почти не общался: дефект речи и военное преступление против императора отгородили его от массы остальных японцев. Ведь Нисикава был камикадзе, т.е. смертником, и погибнуть он должен был в бою, выполнив свою боевую задачу. И никак иначе! А он остался жив и стал военным преступником в глазах соотечественников.

Для справки:

15 августа 1945 года 124-й император Японии Хирохито объявил о капитуляции. Многие военнослужащие из Страны восходящего солнца восприняли поражение во Второй мировой войне как личную трагедию.

Согласно кодексу Бусидо, которому следовали офицеры проигравшей армии, позор капитуляции можно было смыть, лишь совершив ритуальное самоубийство (сэппуку), которое в нашей стране чаще называют «харакири».

Разумеется, далеко не каждый человек, считающий себя самураем, мог отважиться на такое в условиях лагеря для военнопленных, но бывало всякое. Например, в апреле 2015 года «Российская газета» рассказала о 96-летнем японском самурае-камикадзе по имени Еситеру Накагава, который совершил харакири, но чудом выжил: его спас талантливый и опытный советский хирург.

После отправки нескольких эшелонов военнопленных на родину пронеслись слухи, что многие смертники, не выполнившие приказ, были уничтожены за измену императору. Однажды вечером Чеботарев позвал к себе Эйкити. За то время, что «самурай» прожил в доме начальника лагеря, русский и японец научились сносно понимать друг друга и общаться на смеси русских и японских слов, жестов и мимики.

- Пойми: вернешься – сразу и погибнешь. Ты выжди, может, что и переменится. Ну тут ведь тебя никто не обижает…Ведь не обижают?

Эйкити поклонился, помотал головой.

- Ну вот! А что тебя там ждет? У тебя ж ни родни, ни помощи ниоткуда… Ты погоди. Успеешь еще…- майор положил тяжелую руку на плечо маленького, щуплого солдатика. – Согласен?

Японец согнулся в низком поклоне.

Для справки:

Естественное желание любого человека, оказавшегося в плену на чужбине — как можно быстрее вернуться на родину. Поэтому многих советских чиновников и стражей порядка удивило, что не все японцы хотели домой.

В основном, от возвращения отказывались выжившие пилоты-камикадзе, которые должны были погибнуть во имя своей страны, а также представители старшего и среднего офицерского звена, не совершившие харакири. Эти люди опасались, что в Японии их ждут не только позор и бесчестие, но и судебное преследование.

Причины для страха были вполне реальными. Все офицеры императорской армии знали о трагической судьбе двух летчиков, попавших в плен Красной армии. В 1939 году во время военного конфликта на реке Халхин-гол они были ранены и физически не смогли совершить самоубийство. После обмена пленными летчики вернулись на родину и узнали, что их уже объявили геройски погибшими. Тогда собственное командование просто заставило обоих застрелиться.

Кто-то из японских военных принял советское гражданство, кто-то смог сбежать по пути на родину и затеряться в Сибири. Сколько из них остались в СССР, точно не известно.

***

Был уже поздний вечер, когда в воронежской квартире Чеботаревых зазвонил телефон.

- И кому это неймется на ночь глядя? – пробурчала Наталья Осиповна. – Алло, слушаю. Да, Чеботарев Василий Андреевич. Спит он уже. А кто это звонит? Кто-кто? Откуда? Да, конечно! Сейчас…

Василий Андреевич по-стариковски дремал в стареньком кресле перед телевизором.

- Вася! Там тебя к телефону!

- Кого это черти в бок толкают и по ночам носят?

- Тсс! Тихо ты! Оттуда… - и Наталья Осиповна выразительно потыкала пальцем в потолок.

Василий Андреевич слушал телефонную рубку, стоя навытяжку, как в старые добрые времена.

- Есть! Будет сделано! Есть! Разрешите выполнять!

Через два дня семья Чеботаревых в полном недоумении въезжала в новенькую, пахнущую ремонтом, обставленную квартиру с видом на Воронежское «море». При переезде ловкие грузчики с очень интеллигентными одинаковыми лицами на вопросы не отвечали, улыбались, делали все споро и умело. Перевезли личные вещи, помогли развешать шторы и картины, переставили кое-что из мебели и исчезли, будто растворились в воздухе три сказочные феи. А вечером телефонная трубка доброжелательно поздравила с новосельем, посоветовала ждать гостей и ничему не удивляться.

Гостей? Каких гостей?

***

Нищий, больной, почти предатель … Кому он был нужен на родной земле? Но в его сознании уже произошел перелом: он не искал смерти, не ждал ни от кого помощи, надеялся только на себя. Устроиться на работу в условиях послевоенной разрухи было почти невозможно, но он все же нашел работу на какой-то фабрике с условием получить зарплату только через три (!) года. Еду искал на городских свалках, спал в заброшенных сараях. Денег на фабрике ему так и не отдали, а «биться» за них он не стал. На одной из свалок Эйкити нашел старый ржавый велосипед, отремонтировал его своими руками и стал развозить по заказам соевый сыр – тофу, который брал на местной сыроварне, за это ему разрешали ночевать в сарае и давали чашку супа.

«Я понимал: для того, чтобы выжить в истощенной войной стране, надо крутиться очень хорошо. А чтобы выжить немому – необходимо работать в три раза больше. Моё лицо стало черным от недосыпания, а тело напоминало «мешок с костями», поскольку питался очень скромно, откладывая про запас каждую вырученную копейку».

Ценой неимоверных усилий он скопил сумму, необходимую для аренды сыроварни, которую потом сумел выкупить. Стал появляться доход, и на эти деньги Нисикава купил участок земли под строительство рынка. Затем он стал развивать сеть торговых центров.

Но все эти годы в его сердце жила надежда найти тех людей, благодаря которым он выжил когда-то в жестоких условиях плена, которые помогли ему обрести свой жизненный стержень. Их надо найти и отблагодарить. А еще надо попытаться заговорить!

«Я много работал и мне некогда было учиться. Хотя в мыслях всегда мечтал о двух вещах: разыскать майора Чеботарева и научиться говорить. Первое желание было сильнее, поэтому я именно с него и начал. Как только отношения между нашими странами потеплели, я обратился в консульство России в Японии с просьбой помочь найти Чеботарева».

Он стал говорить, он готовился к встрече с главным человеком всей своей жизни. А тот… Тот умер, так и не дождавшись появления своего японского «крестника». Старость, старые раны, больное сердце…

«Разыскали их довольно быстро, но майора уже не было в живых, зато осталась семья, Валерка… В 1988 году я пригласил их всех в Японию. Специально для встречи построил русский дом, а потом задумался. Что же я им скажу, если говорить не умею? Начал учиться. Пригласил лучших специалистов, обследовался, и оказалось, что это вполне возможно — операции и тренировки. Я занимался так же, как работал, самозабвенно, без передышек и выходных. И представьте — заговорил! Когда это произошло, сам не мог поверить, что слышу собственный голос».

На встречу с Эйкити Нисикава шел не майор Василий Чеботарев, а Валерий Васильевич Чеботарев, тоже военный, преподаватель Воронежского высшего военно-авиационного училища, отец двух взрослых дочерей, но для Эйкити – тот самый Валерка…

«Целую речь к приезду Валерки подготовил. А когда тот приехал (уже совсем седой) — мы встречали их в консульстве, вышел к трибуне, открыл рот и… заплакал. Ни одного слова выдавить из себя не смог». Так и стояли, обнявшись, плача и не стыдясь своих слез, - японец и русский, спаситель и спасенный…

Потом Эйкити не раз приезжал в Воронеж, чтобы навестить своих друзей, постоять у могил Василия и Наташи. В ее честь он привез из Японии и подарил Воронежу несколько оснащенных по последнему слову медицинской техники машин «Скорой помощи». Эти реанимобили, носившие имя «Наташа», стали символом доброты и человечности, которые не зависят от национальности, гражданства, цвета кожи. Они стали эхом добрых дел…