не с многоточия строится Начало...

Сегрегация? Да ну!

Пользуясь случаем, обозначу подводные течения сегрегации «по происхождению», которые скрыто существовали весьма долго. И об этом не говорили, об этом не пишут, но об этом, наконец-то, меня даже попросили (!) написать… И кто попросил? Люди из администрации Главы республики! Видимо, действительно приходят другие времена.
Итак. Конечно, мы все слышали про преференции коми национальным кадрам и их детям – и при поступлении в вузы, и при выдаче квот на поступление в престижные вузы. Это совсем официально – существовала программа развития национальных окраин и выравнивания возможностей развития разных малых народов и народностей. Вот им – гарантированные проходные места. Кто следующий? Ещё совсем не «все остальные». Следующие со льготами вплоть до 80-х годов будут дети сотрудников правоохранительной системы: МВД, прокуратуры, предполагаю, что дети сотрудников КГБ само собой. Всё? Следующие – все остальные? Как бы не так. Дальше получат преференции «члены профсоюза». Не все. Дети того «профсоюза», который сидит на распределении путёвок в пионерлагеря и в вузы, то есть дети руководителей отраслевых профсоюзов. Следующие, а точнее вместе с ними – дети партаппаратчиков КПСС и дети тружеников торговли (не все, конечно, а только на масштабных должностях: на базах, на дефиците, на ресторанно-презентационных тусовках) – ибо уже и в 40-50-х, и уж тем более в 1960-х и далее эти неформальные связи, доступ к «знакомствам» и теневым связям уже складывались в масштабах страны. В Коми – с её повышенным товарным обеспечением – само собой тоже.

В 1951 году газета «Комсомольская правда» впервые разразилось статьей об увлечении части советской молодежи «вещизмом». Так называли потребительское желание красиво одеться, что-то «достать», выделиться среди сверстников. Ещё бы - военная форма и телогрейки за 40 лет непрерывных войн, «героизации» революций, плакатного культивирования милитари как-то стало уже надоедать. Это мы сегодня, как карикатуру, видим кабацкую жизнь через одежду якобы деклассированных элементов в фильмах «Ликвидация», «Место встречи изменить нельзя» или «Бриллиантовая рука». На самом же деле – такие образцы одежды и такой стиль жизни был вожделен, он считался элитарным, как и одежда, как и явный момент достатка. Эти люди точно не голодали, точно не работали на тяжелых работах (и на улице) и точно имели доступ к благам цивилизации получше всей основной массы населения.
Приведу отрывок (чтобы не повторяться) из своего материала «У Бога все живы...», который вышел в книге «Северный Плутарх» в 2019 году. В отрывке наглядно показана разница жизни людей на одной лестничной площадке в обычном доме.
«…И вот в посёлке Железнодорожном (сейчас это Емва) к августу 1964 года были построены первые две «хрущёвки», и нам дали квартиру! Это были две трёхэтажки за старым деревянным Домом культуры. До этого в райцентре были только двухэтажные дома и лишь новая школа была из трёх этажей. В первые два года эти трёхэтажки были полублагоустроенными – в них были печи. И дрова складывали не только во дворе между домами – там были сараи – но и на лестничных площадках.
В августе 1964 года я с маленькой расшитой подушкой в руках, которую мне дали, чтоб я, значит, тоже лично поучаствовал в переселении, шагал от нашей «квартиры Савченко», от бывшего зековского барака, в новое жилье. Был солнечный яркий день. Мне исполнилось четыре года.
А в заводской трёхэтажке мы прожили те самые два года, когда были печи. Причуды погоды случались и тогда. Зимы были лютыми. Минус 40 и ниже держалось по две - три недели, иногда в два захода – в декабре, а потом – в январе-начале февраля. Но в 1964-м начало декабря было слякотным. Снег уже был, но вдруг очень сильно потеплело.

...Но двор тех трёхэтажек даже за два года жизни там мне запомнился деталями, которые способны рассказать и о жизни поселка в целом. Например, как мы были с отцом в гостях у соседки нашей, заведующей детским садом мехзавода Ванды Борисовны Глотовой. Она сама весьма модная женщина была – в смысле, одевалась по моде, стильная, с хорошим парфюмом и косметикой. Говорили, что она полька по происхождение, и у неё родственники где-то там, то ли у западных границ СССР, то ли в самой Польше, и что она именно там «заряжается» новым современным стилем. Оказались мы у неё в гостях по простой причине – отцу надо было срочно позвонить, а телефон на весь подъезд был только у Ванды Борисовны. Её муж работал, кажется, в аэропорту Железнодорожный, из которого тогда летали самолёты в Турью, в Ветью, в Кослан, в Сыктывкар. Это были обычные Ан-2, прозванные в народе «кукурузниками». Были ещё и вертолёты, и санитарная авиация, и пожарная… В общем, аэропорт – заведение солидное. Но отец мой, обычный дизелист с мехзавода и оператор котельной, с мужем Ванды Борисовны как-то сдружился, общался. Уж не знаю, какие темы их там объединяли, но иногда зайти позвонить по телефону – это было не в напряг, как я думаю. И вот мы постучали к ним в дверь. Скорее всего – именно постучали, потому что помню, что дверные звонки не сразу и далеко не у всех появились.

Открыл дверь старший сын Глотовых, тоже модный парень. Он с друзьями, тогда, видимо, старшеклассники (потому что по моим подсчётам ему должно было быть около 16-17 лет) слушали дома музыку. Я ту музыку не помню, но помню своё удивление от вида мебели, часов и, особенно, радиоприемника. Они были какие-то очень модные, я таких ещё не видел. Будто из заграничного кино. А французская мода тогда уже вовсю рванула в молодежную культуру: “Человек из Рио”, “Жандарм из Сент-Тропе”, “Шербургские зонтики” – французские фильмы с Жаном Маре, молодым Бельмондо, с какой-то «потусторонней» Софи Лорен и, конечно, дебильноватыми героями-полицейскими в исполнении Луи де Фюнеса. Уже появились первые серии «Фантомаса», и грассировала на эстраде Мирей Матье – всё это было суперсовременным тогда, но я этого ничего не знал. Ни-че-го! Зато впервые увидел журнальный столик на тоненьких ножках, рядом кресло с невероятно сильно откинутой спинкой (как мне казалось), настольную лампу с блестящим подвижным абажуром, стеклянный шкаф и ламповый радиоприёмник. А ещё на тоненьких ножках стояла радиола и из неё громко и весело неслась музыка в каких-то неизвестных мне ритмах и на неизвестном мне языке. Отец попросил позвонить и, кажется, спросил: «Твист танцуете? Стиляги?». «Ага», – будто даже с вызовом сказал сын Глотовых (не помню я его имени) и сел… на журнальный столик, забросив ногу на спинку кресла. Разве так можно? Ну разве так можно? – удивлялся я тому, что попой на стол сел и что так со взрослыми разговаривает (тем более с моим папой), и что ноги на мебель не забрасывают же… Надо же стоять перед старшими и вежливо отвечать на вопрос. А они, кажется, даже не сразу выключили музыку… Стиляги. Да, были они и в Княжпогосте. Обменивались пластинками, клетчатыми пиджаками, девушки шили из тюля колготки, а парни заужали брюки до невозможности. Народ в целом ходил ещё в телогрейках и в одеждах из коричневых, серых, черных и синих тканей, но уже появлялись те, кто не хотел этой скуки, кто выписывал толстые журналы с вкладышами модных одежд. Их было совсем мало. Может, они и на танцах-то в Доме Культуры не всегда могли появляться – там нравы были ещё строгие. Причем, строгие в двух смыслах – с одной стороны на танцульки ходили вовсю ещё даже фронтовики. Тогда, в начале 60-х, «Вечер танцев» совсем не означал «вечер для молодёжи», ещё звучали духовые оркестры. С другой стороны – на танцах всегда было полно криминально настроенных молодых людей, которые хвастались не клетчатыми пиджаками и пластинками, а кастетами и наборными ножами-финками… Для этих стиляги были «почти пидарасами» (если сам Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев их так обозвал – впрочем, кажется тогда «генеральный» секретарь назывался ещё «Первым» секретарем) и говорить с ними можно было только мордобоем… Для них культура гоп-стопа была понятнее.

Цыплёнок жареный,
Цыплёнок пареный
Пошёл на речку погулять.
Его поймали,
Арестовали,
Велели паспорт показать.
Паспорта нету –
Гони монету,
Монеты нет –
Садись в тюрьму.

И садились. С интенсивностью призыва в армию и даже чаще. Сколько их, парней Княжпогоста, выкосила тюрьма и «зона» ни в сказке сказать, ни пером описать. Уголовная культура цепляла молодёжь и уже не выпускала из лап громадное число. Жизнь по воровским понятиям порою начиналась совсем рано – лет с 12–14.
И на этом фоне были тоже «последние звонки». Чинные, по-армейски тихие. В лучшем случае с простыми гуляниями до парка, до реки, по центральным улицам. Кстати, «последний звонок» как и выражение «от звонка до звонка» для отсидевших в лагерях срок полной мерой – всегда звучало несколько ехидненько. Во всяком случае, так было во внутренней субкультуре практически всех городов Коми, построенных вокруг лагерей.

Из дневничка самоизоляции

И вот, завершая эдакий «дневничок самоизоляции», зафиксируем – 9 июня 2020 год. Жара. Температура днем второй или даже уже третий день подряд 28–30 градусов. Кафе работают в Сыктывкаре только на вынос. Посидеть негде. Настроения уныло-разбитые и у бизнеса, и у работников культуры (театры, музеи, библиотеки – все пока закрыты). Все понимают, что так продолжаться не может вечно. Но как будет? Псевдофутурологи говорят о том, что от учебы до культуры в он-лайн и в дистанционные формы уйдёт многое из нынешнего «прямого контакта». Но такой прогноз – это не прогноз, а тыканье пальцем в небо. В интернет-бизнесы и так многое уходило, сфера там расширялась, а в реале оставалось что-то, что казалось все-таки вечным – возможность посидеть с друзьями в кафе (за последние 40-50 лет приучили к этому), купить бумажную книгу и бумажную газету. Сейчас книжный рынок просто добивается. Как пример: стихи в бумажном варианте – сборники поэзии – просто коммерчески невыгодны уже все. Без исключения. Поэзия в бумаге остается только как подарочный вариант. Она вся в интернете. И критерии – высокой, талантливой или ведущей в каком-либо стиле поэзии практически не разглядеть среди «поэзии вообще», потому что информационный шум и волны навязываемых настроений сшибают даже то, что стоило бы пристального внимания.
Очень необычная ситуация у нас в Коми и с выездным отдыхом. Но это настолько отдельная история и настолько специфическая тема, что выношу её в отдельную главу. Они – летний отдых и выезды – и вправду по-разному влияли и влияют на разные города и территории в Коми.

Традиции выезда с севера на отдых к морю.

Наверное, это единственная главка в книге, в которой рассмотрим не сто лет, а двести. Потому что этот вид «культуры» для северян невозможно рассмотреть без более широкого, всероссийского процесса. Ведь и моря-то подразумеваются южные. К северным морям выезд был, но это был выезд не на отдых.
Почему есть смысл отдых у моря (и на юге) рассмотреть отдельно, как системообразующее культурное явление? Потому что планированием его, воспоминаниями о нём и формами отдыха гордились и премировали, он был критерием успешности и благосостоятельности. А также потому, что альтернатива и пример южного стиля жизни был в том числе и одной из форм моделирования быта у нас  на Севере.
Ещё в 1850-х ссылки и каторги были на каменоломнях Кавказа, да и попозже тоже. Это потом каторга переместится на Сахалин и на Север.
После войны с Наполеоном в период муджахидов – войны с черкесами и полумиллионного исхода черкесов за рубеж (оценки историков разные – некоторые утверждают об исходе чуть ли не шести миллионов, но это не наш вопрос, и, мне представляется, вообще вопрос добросовестности расчетов) Черное море стало Российским. Кавказ стал хоть и провинцией, но какой-то романтической провинцией. До Льва Толстого с его «Хаджи Муратом» вовсю разрекламирует Кавказ и его экзотику Александр Бестужев-Марлинский – писатель, который в прозе был в 1830-х популярнее и издаваемее Пушкина. Но он рекламировал Кавказ не как территорию, где можно позагорать и отдохнуть. Этими категориями – «отдохнуть у моря», «загорать», «провести отпуск с семьей» – мыслят пока только аристократы высшего сословия. И в лучшем случае имея в виду Одессу, Карловы Вары, ну с 1860-х годов , возможно, ещё и Крым, где вокруг Ялты уже начинает развиваться примитивнейшая индустрия отдыха и развлечений. Только к концу 19 века заезды в Крым становятся более-менее массовыми. До этого и железной дороги-то не было. Заезжают очень богатые люди, на долгие месяцы – на сезоны... Потом придет время «рекламы от Чехова» с его «Дамой с собачкой» в Ялте и Максимиллиана Волошина со всей тусовкой великих депрессионных «алкоголиков» Коктебеля.

Коми край до революции понятия о сибаритстве на южных морях практически не имел. Исключения были, конечно – например, известны фотографии того же вымского купца Микит Паша Козлова в Венеции, известны прогулки усть-сысольских и ижемских купцов на яхтах в Гельсингфорсе и выезды в ту же Ялту. Но это явления штучные. Буквально – штучные. Среди ссыльных мы скорее сможем насчитать больше тех, кто отдыхал на морях, кто делал свои уголовные авантюры в Одессе или в Крыму, чем тех, кто был выходцем из Коми края и ездил на моря отдохнуть. Впрочем, и первых и вторых можно пересчитать на пальцах двух рук.
До Великой Отечественной войны, и даже до конца 1940-х годов, стремлений к выезду на море не наблюдалось. Откуда же взялась эта мода? Может быть, из кино? Ведь и в 30-х годах по экранам прокатилась кинокомедия «Весёлые ребята» – вполне себе уже советская, с видами Абхазии, с новыми советскими отдыхающими людьми. Вполне себе могли запасть в сознание и образы из фильма «Свинарка и пастух», где так же мелькают государственные санатории. Во всяком случае, как нечто возможное для каждого, этот вид отдыха был в сознании поколения уже обозначен. Однако массового моделирования и планирования своего годового отпуска с поездкой к морю до конца 1940-х годов не было.

Что принципиально нового появилось в нашем северном краю в конце сороковых? А, может, это не у нас появилось, а впервые появились горные и морские территории, свободные от мин, от стихийных захоронений и схронов оружия?
Да, разминирование, подчистка и зачистка склонов гор, например, возле Горячего Ключа и Минеральных Вод, возле Пятигорска в 1946 году освободила только отдельные туристические тропы. На Азовском побережье и в Крыму до 1947 года ещё разбирали завалы, которые открывали из-за смердящих трупов только  неблагополучную эпидемиологическую обстановку. И ещё – до 1948 года продолжались публичные казни... Да-да. Ещё вешали на площадях Киева и Львова, Днепропетровска и Запорожья, Анапы и Геленджика предателей и полицаев, обнаруженных военной контрразведкой, следователями прокуратуры и прочими «народными мстителями». Психологический фон был часто отнюдь не курортный. Чего уж там – на склонах Карпат продолжались бои с бандеровцами. Отдыхать было стыдно – и на фоне разрухи, и на фоне голодного местного населения (вплоть до 1949 года). Впрочем, и наше население сытым ещё не было. Карточки на хлеб отменили в ноябре 1947-го, а хлеб коммерческих магазинов в регулярных возможностях был по карману только каждой пятой семье. Овсяный или ячменный кисель и тюря с картошкой ещё были на столах основным блюдом.

Так что же стало происходить с 1948-49 годов? Дело в том, что это годы, когда в Коми на лесозаготовки (страну надо восстанавливать) заезжали тысячи свободно вербованных рабочих. По законному трудовому праву они один раз в год имели возможность выехать в отпуск. Отпуска тогда были короткие – 12–24 рабочих дня, но достаточные, чтобы съездить домой повидать родных и близких. А «домой» – это куда? Откуда были вербованные? Украина, Молдавия, Кубань, Грузия, Белоруссия. Ехали домой в города у моря, привозили фрукты, привозили модную одежду и даже какие-то гражданские деликатесы (армейская тушёнка и лесная дичь в магазинах леспромхозов – вещи, конечно, качественные, но когда привезут сало или чачу, перец или венки лаврового листа, семена цветов – тогда явное праздничное разнообразие запоминалось). Как в долгие зимние вечера вспоминались и теплые дни на юге, появлялись предложения друзьям и коллегам поехать на следующий год вместе.

Пользуясь случаем, скажем – в Коми не было привычки в семьях держать на подоконниках цветы. В монастырях в царское время ещё случалось (там бывали люди из центра России), встречались цветы в домах сельских управ. Но это редкое исключение. Цветы в бытовую жизнь семей региона пришли только с семьями офицеров НКВД и потом с двумя волнами сосланных и вербованных. Украинки, белорусски, прибалтки, молдаванки – именно они принесли моду на цветочки на подоконниках. Тяжело приживалась эта простая красивая привычка быта. С конца 40-х по 2000-е. Сравнительно быстро – в квартирах и офисах, в бараках и в частных дворах, – за одно десятилетие. А вот уличная культура клумб и цветников приживалась долго. Пока громадные массы людей не наездились по крупным городам, турциям и европам, пока не стало совсем очевидно, что жить в окружении серых заборов и без благоустроенного городского быта – это как-то «совсем не по европейски», до тех пор и оставались поселения уныло-серыми, не знающими даже нормальных газонов. На центральных площадях Сыктывкара, Ухты, Печоры цветы прижились, конечно, раньше – в 1960 дачное движение в Коми начиналось знаете с чего? С просьбы открыть вспомогательный цветочный питомник на НПЗ в Ухте. А потом это уже переросло в идею дач... Но это другая тема.
В конце 1950-х годов состоялась вторая волна вербованных. Теперь уже не только на лесозаготовки, но и на шахты, на строительство Усинска и Вуктыла, на новые стройки – такие, как железная дорога на Сыктывкар от Микуней и ЛПК (через несколько лет). Но к концу 50-х годов уже выстраивается и система пионерских лагерей и система, организовавшая детский отдых у моря. Сначала это были сугубо отраслевые выезды. МВД и шахты Воркуты, например, организовывали длительные, сменами по 60 дней выезды детей в свои подведомственные пансионаты и санатории. Совсем скоро появятся «объединенные профсоюзы», то есть некие обкомовские организационные структуры. И в объединенных лагерях уже с начала 60-х годов отдыхают и дети из Тракта и Кебанъёля, и дети Воркуты и Ухты.
Между прочим, все хвалёные бренды, типа «Артек» или «Орлёнок» – знаменитые Всесоюзные здравницы для пионерии – вместили в себя совсем не много детей из Коми. Как-то из своей пионерско-комсомольской юности с трудом в памяти могу вытащить 3–5 случаев поездки кого-то из знакомых в «Артек». В том числе и из «дальних знакомых». За десять–пятнадцать лет 3–5 случая маловато. Наверное, в целом по республике ездили, конечно, дети и в «Артек», но мало. Даже очень мало.
Где отдыхали наши дети? Куда ездят сегодня? Были известные пионерские лагеря под Одессой, в селе Рыбаковка, в Николаеве, в Тирасполе (строго говоря – не сам Тирасполь, а лесная роща на правом берегу Днестра в 6-8 километрах от Тирасполя в сторону посёлка Каушаны). В Крым выезды были тоже, но не столь массовые – не эшелонами. Видимо, там был в Саках какой-то объединенный лагерь (возможно, вместе с другими предприятиями по Главкам: Лесмаш, Тяжстрой, Угольной промышленности и т.п.). Эпизодически, по договорам появлялись лагеря под Анапой, Ейском, в Ольгинке и Геленджике. На закате Советской власти, фактически все 80-е годы был пионерский лагерь в Бердянске Запорожской области. За лето южные морские лагеря принимали до восьми с половиной тысяч детей из Коми. Профсоюз оплачивал от 70 до 90 процентов стоимости. Существовали и совсем бесплатные путевки для малоимущих и многодетных. Были и наградные – например, из Мещурского школьного лесничества Княжпогостский район (оно занимало часто первые места по России и даже СССР по масштабам высадки пихты, сосны и ели) в награду юным лесоводам путёвки часто давали бесплатно.
Но вернёмся к моде… Благосостояние людей улучшилось. В конце 50-х начале 60-х происходит ещё и массовый выезд населения из деревни. Увеличивается число рабочего класса, не привязанного к земле, к скотине, к вопросам обязательных сенокосов и ухаживания за грядками. Работа-дом. И вот отпуск. И есть деньги. И вчерашний деревенский паренек махнул с другом в Сочи или в Гагры. Всю следующую зиму они будут рассказывать бригаде и своим девушкам о море и красотах. А если фото привезут – вот тебе и вожделенная мечта: «Хочу так же!» Именно в это время гораздо масштабнее заработали здравницы. Те, что уже были расширились по приему отдыхающих. Строятся и новые. Начинает формироваться массовая модель поведения. Если отпуск, то на море (для Воркуты, Инты, Печоры, то есть для городов с хорошими зарплатами и городов, живущих более длинное время в условиях северных зим и сумерек, отдых на море и солнце стал очевидной необходимостью).
СССР был страной с закрытыми границами, поэтому вплоть до 80-х выезд даже в социалистическую Болгарию был лишь для передовиков производства, комсомольских активистов, артистов и «деятельных членов профсоюза».
Но... Надо сделать важную ключевую оговорку. Выезд к морю – мода, но эта мода зиждется на моде на туризм. Глубинное желание людей мигрировать, тоска по перемене мест и бессознательное желание «расширения сознания» (не через водку же бесконечно), всё это было оформлено в «китч-отдых». Валяться на пляже, есть сахарную вату, кукурузу и чурчхелу, пить пиво и считать себя счастливым и успешным. Жизнь удалась, если ты можешь вывезти жену и двух (как правило) ребятишек к морю. В фильме Василия Шукшина «Печки-лавочки» по житейски мудро герои смотрят на смыслы и бессмыслицу такого отдыха. И смыслы есть, и бессмыслицы не мало. Потому что неразвитость индустрии отдыха в Российской Федерации и в союзных Украине, Молдове, даже Прибалтийских странах в 1960-70-е просто удручала. Только Грузия, наверное, могла похвастать более приличным сервисом. Но тут уже начинали возмущать «несоветские» схемы переплаты за все услуги, недолива пива (обязательная часть рассказов, вернувшихся с югов, про «оборзевших чучмеков» – так «националистически» тихо обозначались все нерусские с Кавказа и Средней Азии)...
А европейцы в это время также заражены модой отдыхать на курортах Средиземноморья? Да. И тоже – мода появляется как раз где-то в 50-х годах. До этого скорее съездили бы в Швейцарию, в Альпы, на воды в Баден-Баден и в Карловы Вары. Но в 1950-х зарождается маркетинговая модель пляжного отдыха. Сети Хилтон-отелей, Президент-отелей, сети сезонных отелей (чего до 20 века не было, если не считать религиозных постоялых дворов, принимающих паломников на праздники), отдельная тема – пансионаты, дома отдыха, санатории – всё это начинает продаваться и продаваться агрессивно. Иногда даже с идеологической подоплекой, подчеркивающей преимущества того или иного сословия, образа жизни и сибаритской философии потребления.
Между той статьей в «Комсомольской правде» 1951 года (см. выше – о влиянии вещизма на умонастроения молодежи) и модой на заграничный туризм в 2000-х прямая связь. Фотографии на фоне Эйфелевой башни, с курортов Египта и Турции, с развалин античных амфитеатров стали интернет-документом состоятельности. Как «документом» были духи от Пьера Кардена и сумочки, шляпы от Дольче-Габбана. У тебя «всё путем», ты успешен, ты если не совсем уж крут, то вполне состоятелен, если отдыхаешь именно так. Магнитным полюсом приложения сил, и реальным вожделением стали выезды семьями. Мода не прижилась только в некоторых районах. Нет, не из-за нищеты – в Ижемском, например, или Прилузском районе, в Троицко-Печорском и на Вуктыле достаточно состоятельных людей, но там в массе своей критерием успешности пляжный отдых и туризм не стали.
Почему? Что здесь в людях такое, что не пробил агрессивный маркетинг интер-туров? Здесь сложилась шкала «брутальности» на охотничьих и рыбачьих успехах.
Попробуйте побеседовать с мужиками и парнями из Троицко-Печорского района, из Ижмы или Княжпогоста о том, как они отдохнули, чем могут удивить, чего такого обрели, что точно в их понимании – это класс? И тебя загрузят рассказами в экзотических подробностях о снегоходах «Буранах» и патронах с усиленным зарядом, о коптильне и о новой избушке, которую построили с друзьями на Едве, на Унье, на Мылве.

И в это же самое время уже и здесь появляются семьи, которые с удовольствием вспоминают «берег турецкий», зовут коллег на круизы по Средиземноморью, в Китай на остров Хайнань. А уж в городах – в Сыктывкаре, в Воркуте, в Ухте летний отдых с пляжами, лобстерами, с пальмами и пивными бокалами с лошадиную голову – это совсем уж обязательный критерий хорошей состоятельной жизни.
                За вредность
Север, нехватка солнечного света, нехватка витаминов — всё это и сегодня актуально. А представьте себе всё это же, когда и зимы были холоднее, и народ недоедал вообще. Спасались коми, конечно, тяжелым (и радостным одновременно) сбором ягод. Помногу. Иногда десятками ведер — клюквы, брусники, черники. Заготавливали в урожайные годы и грибы. Резали по весне  ли. Это такая тонкая прослойка питательной кожицы под верхним слоем коры сосны, собирается очень короткое время, но и её собирали бидонами.
Собиралась чага и иван-чай, но... Это ведь только опытными северянами да местным населением. Приезжие в лучшем случае покупали это, в худшем — зарабатывали болезни и авитаминоз.
 Детей спасали государственные программы. Ягодные кисели в детских садах и школах были обязательными. Морковь — тоже. А ещё все помнят рыбий жир (омега-6) - незаменимы, противный и всё-таки спасающий.
Молоко «за вредность» (т.е. за вредные условия труда) тоже выдавали. Но мало кто знает, что молоко было практически бесполезно. Его и выдумали-то, как средство, в другом голодном году — в 1921-м (был тогда указ Совнаркома о выдаче молока). И с тех пор оно на столетие стало скорее психологическим, чем реально оздоровительным подспорьем. С 1980-х продвинутые и грамотные руководители производств всё чаще стали замещать молоко на те же ягодные кисели, на витаминные программы. Нельзя без них. Никак нельзя на севере. Вся северная Европа сидит на программах селенизации (селен  в природных источниках почти дефицит — его набрать в нужном количестве — это неизвестно сколько надо съесть базилика, чеснока, некоторых видов мореродуктов). Но чеснок — хотя бы чеснок. Там селен в самом концентрированнном виде в природе. Во всяком случае , в той части «природы, которая под рукой.

           Ещё даже не середина пандемии

...Ах да. И вот коронавирус. И вот закрыты границы. И вот уже конец июня 2020-го, а только-только начинают открывать пляжи и санатории в Краснодарском края. Поездки за рубеж откладываются для 95% населения (может, и для 99 процентов). Новая изоляция. Неполитическая. Но факт – новая психологическая реальность.
Что теперь придет взамен моде на пляжный туризм? Он, наверное, тоже останется, но уже никогда не будет столь массовым, каким был последние шестьдесят лет, и уж точно – сам по себе он уже перестает быть мерилом «успешности и качественности» отдыха, жизни и принадлежности к социальной группе какого-то среднего (условно) класса. Я не буду гадать, что именно станет новым знаком, новым визуальным или каким-то другим индексным моментом отдыха. Может быть, виртуальная реальность с её видеотеками и квестами дополненной реальности? Надевай шлемы, включай дорогущие программы – и вот сколько у тебя программ, на что хватит твоего кошелька, чтобы «слетать» хоть на озёра Марса, хоть «в горы Юпитера», хоть на пороги Вымские… Но только виртуально. И полетел. Такие заходы могут стоить дорого и быть ценнее (в определенном смысле) реальных путешествий. Это и станет критерием успешности, статусности и даже признаком принадлежности к продвинутому классу. Уж не знаю – среднему ли, высшему ли. Или не будет слова «класс», а будет что-нибудь типа «категории доступа». Как водительские права. И население по возможности доступа будет социализированно. Посмотрим. Всё это рядом. Совсем рядом. Многие из вас не успеют состариться.