Глава 52, О Федоре Тютчеве и страсти жениться

Рассказ надо бы начать как-то так, — "Смеркалось. Темные тени ходили вдоль забора...".
Но... Великие Скрижали есть Великие Скрижали, так не начнешь, тут, как говаривал один приятель автора,  -"Все серьезно".
Тем более, не смеркалось и никакого забора не было.
В отличие от драматурга Островского, который, как всем стало ясно из 51-й Главы Великих Скрижалей, жениться не любил, классик русской поэзии Федор Тютчев жениться как раз любил. И делал это с удовольствием.
Федя, как и положено в юности нам, нормальным классикам, завел роман с дворовой девушкой Катюшей Кругликовой. Ну, разумеется, беременность, то-сё, родители подключили связи на самых верхах, выхлопотали разрешение на досрочное окончание Московского университета, и отправили Федю в Петербург, от греха. С Катюшей договорились, дали вольную, приданное, и быстренько-быстренько выдали замуж за кузнеца.
Федя решил в Петербурге не задерживаться и уехал в Мюнхен.
Там, в Баварии, сочиняется, как известно, легче. А пиво — вообще не сравнить, о чем он не преминул написать Амалии фон Лерхенфельд, своей новой мюнхенской пассии. И еще добавил вот это, — «Твой милый взор, невинной страсти полный…».
Отношения с Амалией несколько омрачались наличием у дамы сердца мужа — барона Крюднера, и его поведением. Тот почему-то не был рад ни роману своей супруги, ни Фединым стихам, вызвав Тютчева на дуэль.
Поэт решил судьбу не искушать,  свалил из Мюнхена на полгода в Россию, тем более, по слухам, Крюднер хоть и был мужчина возрастной, но стрелял прекрасно, да и чувствовал себя великолепно.
Дома случилась пара проходных романов, но Амалию со злым Крюднером Федя не забыл и написал -

     "Я помню время золотое,
      Я помню сердцу милый край.
      День вечерел; мы были двое;
      Внизу, в тени, шумел Дунай",
 
и еще вот это - "Я встретил вас, и все былое", ну все знают.

Вернувшись в Мюнхен, Федя, чтобы как-то отвлечься от Амалии, немедленно женился на Элеоноре Петерсон, которая, надо заметить, была графиня, и его не остановили ее четверо детей от другого брака.
Любовь с Элеонорой была безумная, нежная, страстная, та родила Феде еще троих дочерей. 
Вообще, по рассказам друзей русского поэта, брак Тютчева с Элеонорой был идеальным, они просто обожали друг друга, хотя отношения и несколько омрачались фоновым романом Феди с Эрнестиной Дёрнберг, которой поэт, пока Элеонора зевала, писал:
 
       "Люблю глаза твои, мой друг!
        Но есть сильней очарованья:
        Глаза, потупленные ниц
        В минуты страстного лобзанья,
        И сквозь опущенных ресниц",

ну и все такое.

Кстати, отношения Федора с Эрнестиной не так уж, чтобы очень нравились Элеоноре,  однажды она даже пыталась покончить с собой, что было, конечно же, совершенно неразумно, тем более что всего она еще и не знала.
Верная и любящая Элеонора в итоге  простудилась и умерла, освободив место для баронессы Дёрнберг, которого та, заметим, ждала довольно долго.
Тютчев, в свойственной ему манере, едва погоревав с месяц по любимой Элеоноре, женился на Эрнестине.
И его можно понять - не сидеть же на чужбине одному.
Баронесса быстренько родила от Тютчева пятерых детей и развернула большую и дружную семейную жизнь, тем более, сам Федор писал, что с Эрнестиной его роднила необыкновенная духовная близость.
Дочерей Тютчев держал в Смольном институте, не без оснований полагая, что лучшего воспитания девочкам нигде не получить, часто их там навещая, поскольку был любящим и преданным отцом.
Естественно, дорогие мои, Смольный, глаза разбегаются, юные красотки из лучших семей империи...
Не выдержал и Федя. Очень ему приглянулась подружка дочери Даши — Елена Денисьева. То-сё... Начали встречаться, закрутилось, как говорится.
Так что на фоне счастливой семейной жизни с Эрнестиной и пятерым (новым) чудным деткам, постепенно вошел в силу роман с юной Еленой.
Оно и понятно. Поэт в летах и молоденькая смольнянка на фоне целого цикла стихов, посвященных Денисьевой.

      "Пускай скудеет в жилах кровь,
       Но в сердце не скудеет нежность...
       О ты, последняя любовь!
       Ты и блаженство, и безнадежность."

Тютчев снял уютную квартирку для встреч с музой, та  рассорилась со своей семьей, друзьями, наплевала на карьеру фрейлины и как водилось у Тютчева, начала  рожать ему детей.
Федя явно предпочитал младшую семью старшей, тем более что и жена в этой семье была, мало того, что юнее, но и всегда на его стороне, в отличие от Эрнестины, которой Смольное увлечение супруга с новыми тремя детьми почему-то явно не нравилось. Да и волновалась Эрнестина за мужа, - возраст все-таки, нельзя же так метаться, чай не юноша.
Здоровье же подвело  не Федора, а Елену Денисьеву, - чахотка.
Тютчев очень переживал ее уход, вернулся окончательно к Эрнестине, от которой, собственно, и не уходил. Правда, он еще успел немного помучить любимую парой-тройкой незначительных романов.

Да, так о чем это я... Отвлекся, понимаете ли, потерял нить рассуждений... И немудрено, персонаж то какой.
А... Вот...
Автор так и видит, как его поклонник, прочтя этот небольшой исторический экскурс, начал уже задаваться вопросами.
Вопросами, каким же образом будет перекинут из истории мост в настоящее, а то и в будущее, как сверкнет в темноте  путеводная нить Ариадны, как свяжет блестящий авторский талант вечные ценности, что обычно дарят бессмертные строки Великих Скрижалей, с жизнью одаренного русского поэта Федора Тютчева.
 
И в этой Главе, именно в этом вопросе, верных читателей и очаровательных читательниц ждет некоторый сюрприз. Не волнуйтесь, надежная авторская рука не подведет, протянет почитателям его великолепной строки фосфоресцирующий клубок, укажет в темном Южном небе Канопус, зажжет свет в Маяке Бесконечности, одарив читателя незабываемой возможностью самому нащупать границы, разделяющие свет и тени, лед и пламень, землю и небо, сомнения и терзания, добро и зло.
 
Казалось, при такой интенсивности личной жизни, как у Федора, времени не должно; бы оставаться просто ни на что. Тем более, приходилось еще и не лишенные, надо сказать, изящества, стихи сочинять, худо-бедно их даже в пушкинском "Современнике" иногда печатали, правда, заполнить возникающие пустоты.
Вообще-то, Федор Тютчев еще и ездил по Европе, состоя при Министерстве иностранных дел. Выполнял, знаете ли, различную посольскую работу.
Матримониальные приключения поэта все ж таки привели его к сильно пошатнувшимся финансовым делам и крупным неприятностям: Тютчева исключили из списка чиновников Министерства иностранных дел, лишили звания камергера, в общем, надо было что-то решать.
Федор не нашел ничего лучшего, чем начать общение с небезызвестным начальником Третьего отделения Бенкендофом. Тому самому, что осуществлял надзор за Пушкиным и  "писал ему вежливые письма, после которых не хотелось жить и дышать».
Действительно, а к кому еще обратиться в трудную минуту.
Тютчев предложил Александру Христофоровичу целый проект "Создания положительного образа России в Европе". Тут были и подкуп журналов и газет «для помещения в оных нам угодных статей», и «формальные предложения видным корреспондентам защищать пером [русское] дело на Западе, то есть выдвигать правильную постановку восточного вопроса в противовес Западу", "создание полемики, пусть даже искусственной, но благосклонной к интересам Императора", и многое другое.
Проект понравился, о нем было доложено Бенкендорфом Александру I, высказавшем, в свою очередь, всяческое поощрение важному и хорошему делу.
Тютчев не только тесно общался со всесильным начальником тайной полиции, но и просто сдружился с ним.
Александр Христофорович пригласил своего нового друга Федора к себе на дачу, скорее во дворец, построенный в готическом стиле, в Таллинн, называвшийся тогда Ревелем.
«Немного я видал людей, которые мне с первого взгляда казались так симпатичны, как граф Бенкендорф, и я чрезвычайно польщён тем приёмом, какой он мне оказал… Всё это в соединении с его добрым нравом произвело то, что… прощаясь, мы расставались как добрые знакомые».
Но это было не все, что объединяло представителя творческой интеллигенции и руководителя Третьего отделения.
Амалия Крюднер вовсе не исчезла с горизонта светского Санкт-Петербурга, как могли бы подумать некоторые читатели и читательницы. Войдя в женскую зрелость, она только похорошела, еще больше полюбив роскошную жизнь и деньги. Князь Вяземский: «Мюнхенская красавица Крюднерша… очень мила, жива и красива, но что-то слишком белокура лицом, духом, разговором и кокетством; всё это молочного цвета и вкуса…».
В светском Петербурге ее так и звали — "Крюднерша", она, говорят, не обижалась, тем более что самого Крюднера Александр I услал послом в Швецию, чтобы не путался под ногами.

Нафлиртовавшись с Императором, порядком ему надоев, она стала официальной любовницей Бенкендорфа, хотя ей пришлось в борьбе за это место серьезно побороться с актрисой Нимфодорой Семёновой-второй, восхищавшей тогда Петербург «более ещё красотою, нежели талантом».
Так вот, именно Амалия сделала протеже Тютчеву к Бенкендорфу в трудную минуту. Как говорится, "не стареют душой ветераны".
Кстати, жена Бенкендорфа, Елизавета Андреевна, подолгу жила в Париже у старшей дочери, поэтому не мешала супругу в его рекреации после тяжелой работы, о некоторых особенностях которой, тот писал, например,  Дельвигу: «Законы пишутся для подчиненных, а не для начальства, и вы не имеете права в объяснениях со мною на них ссылаться или ими оправдываться".
Впрочем, сам Бенкендорф потом уже предпочитал Амалию, отправившись с ней, например, на воды в Карловы Вары (городок в то время еще называли "Карлсбад"). Благодарный начальнику тайной полиции Государь «в щедрости своей пожаловал на эту поездку 500 000 рублей серебром», то есть попросту выдал из казны (бюджета).

Скромный французский писатель Виктор Гюго про все это тогда написал:

   "Россия! Ты молчишь, угрюмая служанка
    Санкт-Петербургской тьмы, немая каторжанка
    Сибирских рудников, засыпанных пургой,
    Полярный каземат, империя вампира.
    Россия и Сибирь — два лика у кумира:
    Одна личина — гнёт, отчаянье — в другой."

Так что, вашему любимому автору, пожалуй, пора и заканчивать.
Тем более, Рабочий Полдень на исходе, настроение не улучшилось, а кофе еще не выпит.
На прощание хочется лишь заметить, что мы все, чувствуем ли сие, либо нет, стоим на плечах гигантов. Хорошо ведь, что сейчас все совсем не так, правда?
Да, чуть не забыл! Люблю грозу в начале мая... Весна сегодня.

01.03.2021