Жертва науки. Пророчество

    Носов открыл глаза.
    Сквозь толстые шторы продиралось солнце. Один луч просунулся в узкую щелку и ткнулся в глаз. Носов отодвинулся и зевнул. Соблюдя этикет, прикрыл рот бледными длинными пальцами.
    Почмокал тонкими губами и с хрустом, нарушавшим стылость носовских суставов, потянулся.
    "Ещё поспать иль заняться научной деятельностью?" - умно подумал молодой и перспективный аспирант Носов, но тут же появилась другая мысль: "А не помыться ли сначала?"
    Он геройски отшвырнул одеяло.
    В одних трусах, зябко перебирая ногами по прохладному полу, двинулся в туалет.
    Внезапное озарение предстоящим счастьем в занятиях научной деятельностью вскружило ему голову.
    Душа его запела: "Ах, зачем эта ночь так была хороша! Не болела бы грудь, не страдала б душа-а-а!"
    Пел он страстно, выразительно выламывая и выгибая руки, вырывая и выдавливая из своей груди звуки столь интимные, что любое женское сердце, заслышав медоточивое пение, распахнулось бы перед Носовым с преданным содроганием.
    Носов открыл кран и несколько минут сосредоточено и с глубокомысленным видом осматривал струю воды.
    Правда, мыслей при этом не было, они ещё дремали.
    Подставил под струю палец.
    "Холодная" - отметила голова.
    Умываться руки не хотели.
    Голове пришлось применить насилие.
    Почистил зубы.
    Безнадёжно провёл рукой по подбородку. Разочаровался -  щетина упорно не росла.
    Надел в крупную желто-красную полоску штаны, зелёную майку с неоторванной этикеткой на плече, ноги вдел в стоптанные  шлёпанцы с загнутыми носами и…
    Взялся жарить яичницу - пора было и позавтракать.
    Где-то тоскливая и одинокая страдала наука.
    Раздавил жалость, как гадину, было не до неё, желудок был роднее и настойчивей.
    Уселся есть. В дверь кто-то постучал.
    Это оказалось соседка - тоже одинокая, добротная и где-то местами, как подозревал Носов, даже горячая женщина.
    Совсем-совсем, как отмечал при каждой встрече с ней сам Носов, ещё молодая.
    "Владимир Иванович, у вас соли щепоточки нет?"
    Прошли на кухню. Носов подал солонку.
    Соседка прищепотнула, но уходить явно не собиралась, прислонилась мощным плечом к косяку двери и стала приглядываться к носовской кухне.
    Носов не знал, куда деться, куда засунуть руки, что сказать. Снова сел за стол. Пригласил соседку. Она томно вздохнула, отказалась.
    Душа Носова пребывала в раздерганном состоянии, толи приседала, толи пыталась взлететь.
    Ни выгнать, ни оставить…
    Понёс вилкою ко рту янтарный желток.
    "А что это у вас, Владимир Иванович, за-женщина вчера вечером была".
    Дрогнула душа.
    Желток полетел вниз, вилка, предварительно стукнувшись острием в ногу, зазвенела по полу.
    Наклонился за вилкой, задел локтем чайную чашку. За ней нагибаться было уже не надо, можно было сразу мести в мусоропровод…
    Носов чувствовал, как пощипывает кончики ушей, сердце бьется где-то в горле.
    Глотнул - забилось в желудке.
    Есть расхотелось.
    В голове остервенело жужжащей зелёной мухой о стекло билась мысль: "Всё! Конец! Прослыву развратным типом? Засудят на кафедре!".
    Но одномоментно, захлестнула обида и тоска!
    Женщины-то у Носова вчера не было и никогда не было вообще.
    Он пел! Вот как только что! Голос у него такой - высокий!
    А эта наглая, приставучая, одинокая хамка регулярно прослушивает его квартиру, приставляя к разделяющей стене кружку. Создавая дополнительное резонансное пространство - это он знал точно, по науке!
    Сам так делал…
    Носов ответить не успел.
    "Ну я пошла?"- сказала, как будто оставаясь. Соседка вопросительно смотрела волооким взглядом.
    Носов хотел согласиться, выдохнув: "Пошла ты…"
    Но выдавил: "Ага,"- рыба сказала бы внятнее.
    По спине продолжали шустро бегать мурашки.
    По стене в свой домашний угол бежал таракан.
    "Разжирел тут, в моей квартире, на моих харчах, подлец!"- взревел в сердцах Носов и стал швырять в него шлёпанцы.
    Пятым ударом таракан был повержен на пол.
    Носов со сладострастием превратил его в тень. Стало даже жалко.
    "Не раскисать над поверженным!, - с ожесточением, но пафосно изрёк Носов,
    «Займись наукой!" – приказал себе Носов, чуть ли не отдав при этом пионерский салют.
    Сел за стол.
    Для ощущения пыли веков заточил гусиное перо, обложился фолиантами и принялся за науку.
    Шелест страниц, скрип. Шелест страниц, скрип-скрип.
    Проклятый стул!
    Вздох, шелест, шелест, скрип-скрип.
    И так далее, и так далее, и так далее…
    Зевота, вдох, тихое посапывание, переходящее в тихое прихрапывание.
    Завершающие страницы научного труда поднимались и опускались под мерным дыханием молодого перспективного аспиранта, совершившего очередной научный подвиг и мирно спавшего для будущих благ.

Послесловие
    Пророчество предназначалось измученному историческим многознанием, откровенно дремлющему однокурснику в чудный день весеннего солнцестояния лета 1975 на лекции мрачных страниц истории то ли средних веков, либо нового времени.
    Очнувшись от сладостной дремоты, герой пророчества прослушал предъявленное сочинение.
    Обозвал автора нехорошими словами. Интеллигентно звучали на их фоне удобочитаемые: «плагиатор», «компилятор», «сволочь» и «гад». Заключительными словами были: «И не похоже, и пошёл ты, знаешь куда?».
    Пытался пророчество порвать.
    Услышавшие пророчество однокурсники похихикали и признали, что схожесть будущего всё же есть.
    Через двадцать пять лет на встрече однокурсников герой пророчества объявил, что он кандидат наук, доцент, надеется, что скоро защитит докторскую.
    О своих семейных тайнах, культурных наклонностях и других пристрастиях распространяться не стал.
    Скромником был, скромником и остался.