Савелий Крамаров. Начало

История о том, как московский мальчишка по кличке «Сова» стал популярным киноартистом Савелием Крамаровым, рассказанная самим Савелием Крамаровым в 1972 году, до настоящего времени практически неизвестная широкому кругу читателей.



«Когда я иду по улице, мальчишки кричат мне вслед: «Нечистая! Нечистая!». Я вздрагиваю, как в детстве, когда меня дразнили «Совой» (Савелий - вот и «Сова». А теперь «Нечистая» - по фильму «Неуловимые мстители»).

В детстве я принадлежал двору. Мы тогда с мамой только-только вернулись из эвакуации. Она работала, я гонял по улицам. Какие у нас тогда развлечения были... Зимой - коньки, уцепишься таким проволочным крючком за борт грузовика и шпаришь по дороге. Летом - футбол, конечно. По воскресеньям в кино, как говорили тогда, «тырились». Люди выходят из кино, а мы против движения - в зал.

И вот в 4-5-м классе я с экрана услыхал песенку, простую, даже примитивную и стал её петь. Про себя, а когда оставался один, то и вслух. И не просто пел, а ещё и артисту подражал. Что за фильм? «Джордж из Динки-джаза».

Смешно, конечно, но эта привязавшаяся мелодийка что-то повернула во мне, дёрнула внутри какую-то струну... К тому же я тогда чуть не каждую неделю на эстрадные концерты стал ходить: мама работала в Министерстве сельского хозяйства и была знакома с завклубом.

Мы жили плохо, и если бы не это мамино знакомство, я бы никогда не увидел ни Хенкина, ни Райкина, ни Миронову с Менакером... А я всех их видел много раз и понял, что именно это мне нравится, что это - моё. Хотя интересовался и другими видами искусства.

Недавно получил письмо из одной воинской части: «Пишет тебе твой школьный товарищ. Помнишь, как мы оперой увлекались?». Я сразу вспомнил его. Мы с ним учились в одном классе. Я перед ним преклонялся. И злился, что не могу чувствовать оперу так, как он. Опера занимала меня своей формой, но проникнуть в её суть мне было не дано. И потому я снова стал насвистывать песенку Джорджа из Динки-джаза.

Вскоре место любителя оперы занял в моей жизни Витя Сергачёв, который сейчас в «Современнике» играет. Два последних хода школы просидели мы с ним на одной парте. Вместе занимались в драмкружке, но Сергачёв был премьер, да ещё играл в спектаклях педагогического института. Это поднимало его в моих глазах на недосягаемую высоту. Ко всему Сергачёв был круглым отличником, поэтому дружба с ним была мне полезна вдвойне: мало того, что я ходил с Сергачёвым во МХАТ, я у него ещё и списывал.

Но через некоторое время наши пути разошлись. Сергачёв занимался драмой, серьёзным искусством, а меня всё сильнее и сильнее тянуло несерьёзное - эстрада. Я переписывал с пластинок тексты, которые исполняли Хенкин, Афанасий Белов, Райкин, и выучивал их.

Эстрада тогда была не таким полноправным жанром, как сейчас, и я со своими штучками-дрючками был не нужен нашей школьной самодеятельности. Лишь один раз мне дали выступить на новогоднем вечере - давай, мол, докажи, что ты не ерундой занимаешься. Помню пел я что-то вроде: «А поезд шёл - чик-чик-чик - а поезд шёл - чик-чик-чик - а поезд шёл - чик-чик-чик - в Чикаго». Я чувствовал, что публика меня не принимает, и сникал, сникал, сникал... Меня даже потом на бюро прорабатывали за дешёвую эстраду. «Чтобы быть актёром, надо быть Райкиным, а ты...» -говорили мне, но я никого не слушал. Меня уже никто не мог удержать. Я разучивал монологи, сценки, конферанс, ходил на концерты и в театры. Перед каждыми каникулами я покупал целый набор билетов, и если выдавался день без театра, я считал его потерянным. Но гораздо чаще бывало, что утром я - в один театр, вечером - в другой, а днём, чтобы не пропадало время, - в кино.

Дело шло к экзаменам на аттестат зрелости, а там ведь и в институт поступать надо. С моими эстрадными мечтами мне идти было некуда. Тогда ведь не было ни Мастерской эстрадного искусства, ни Циркового училища... А в театральный я бы наверняка не попал. В результате я поступил в... Лесотехнический институт. И по очень простой причине. В то время было раздельное обучение - мальчики учились в своих школах, девочки - в своих, но мы потихоньку встречались. И вот случилось же так, что я понравился одной девочке. Совершенно неожиданно, потому что все считали, что я «страшненький». А эта: «Крамаров да Крамаров...» Я ходил ужасно гордый. На одном школьном вечере эта девочка сказала мне: «Буду поступать в Лесотехнический на факультет озеленения», - я сразу решил, что и мне другого пути нет. И поступил.

Правда, девочки моей я там не нашёл. Наверное, она передумала и пошла в другой институт, а я застрял в Лесотехническом.

Не могу сказать, чтобы учёба в институте была для меня основным занятием. В голове была одна мысль: «Выучу репертуар, приду на эстраду и стану отличным конферансье». И я с ещё большим остервенением принялся за осуществление своего плана.

К тому времени я остался абсолютно один. Умерла мама, единственный мне близкий человек. Я жил на стипендию и сдавал угол жильцу. По воскресеньям ходил обедать к родственникам, где был вынужден выслушивать их бесконечные нотации по поводу моего легкомысленного отношения к жизни. Они боялись, что я стану стилягой, плесенью. Тогда эти два слова наводили на общественность ужас. Вот и мои родственники боялись, что я отпущу себе волосы под Тарзана, повешу на шею галстук с драконом, подобью туфли «манной кашей» (белым рифлёным каучуком) и буду с утра до вечера «рвать» буги-вуги в коктейль-холле... Они не понимали, что если бы меня и привлекала такая жизнь, то всё равно у меня для этого ресурсов не было... Однажды приехал из Харькова двоюродный брат, захотелось ему гульнуть, повёл я его в ресторан «Аврора» (сейчас «Будапешт»). Платил, разумеется, брат... Помню, всё там было шикарно. Джаз Лаци Олаха играл популярную мелодию «Гольфстрим»... Посмотрел я на всё это с любопытством, но не больше. У меня были другие представления о настоящей жизни.

К тому времени я стал ходить на биржу эстрадников. Шустрые администраторы подбирали там бригады на «левые» концерты. Жалкое зрелище - музыканты, певцы, разговорники в потрёпанных пальтишках ходят туда-сюда с надеждой заглядывая в глаза администраторам, а администраторы не спешат - выбирают... Я тоже ходил туда-сюда. Но никто на меня не обращал внимания.

И вот однажды подходит ко мне женщина: «Вы что делаете?» «Я конферансье», - как можно солиднее отвечаю я. Взяла она меня вести концерт в воинской части. Прямо туда должен был приехать знаменитый артист оперетты Аникеев.

И вот вышел я на сцену и стал читать монологи, репризы. Репертуар кончается. Аникеева же как назло нет. Я стараюсь изо всех сил, вспоминаю всё, что когда-нибудь слышал, анекдоты, старые шутки, басни Крылова, которые в школе учил... А в зале - тоска. Наконец приезжает Аникеев, поёт, пляшет - положение спасено. Для администраторши, но не для меня. Она говорит мне: «С вашим репертуаром я вас занимать больше не буду» - и даёт мне 45 рублей вместо обещанных 80 (деньги, конечно, старые). Так прошёл мой первый профессиональный дебют.

Правда, в самодеятельности мои дела пошли лучше, чем раньше. В школе меня с моей эстрадой ото всюду гнали, а в институте я вдруг стал нужен. И на факультетских вечерах я выкладывал всё, что умел. А умел, надо честно сказать, немного.

Но если бьёшь в одну точку, в конце-концов чего-то добиваешься, что-то случается в твоей жизни и делает все твои предыдущие усилия не зряшными.

В 1955 голу был объявлен конкурс в «Первый шаг», эстрадный коллектив при Центральном доме работников искусств. Я участвовал в конкурсе и был принят. Впервые я очутился среди ребят, моих сверстников, которые так же изголодались по настоящей эстраде, как и я. Вокруг меня были единомышленники, и я был счастлив.

В «Первом шаге» сошлись студенты из разных институтов. С нами занимались признанные корифеи. Каждый из нас готовил свой номер.

Через полгода мы выпустили программу, которая так и называлась: «Первый шаг». Полный успех! Мы выступаем в ЦДРИ, ездим по клубам и концертным залам, нас показывают по телевизору... Я на коне! Показываю пародии на Утёсова, Райкина, Афанасия Белова... Сам Райкин аплодирует мне, Утёсову не нравится. А зритель принимает всё. «Ну теперь-то, думаю я, - меня непременно пригласят работать на профессиональную эстраду». Ждал приглашения со дня на день. А приглашения не было...

После четвёртого курса института нас отправили на военные сборы. И получилось так, что мы оказались вместе с дипломниками ВГИКа. Там я познакомился с будущим кинорежиссёром Алексеем Салтыковым. Кончились сборы - мы разъехались по домам.

И вдруг в Москве меня разыскивает Салтыков и предлагает сняться в его дипломной работе «Ребята с нашего двора». Я отказываюсь. У меня у самого диплом в Лесотехническом на носу, я жду приглашения в эстраду - словом, кино не входит в мои планы. Салтыков - с ножом к горлу. И я согласился.

Приехали в Коломну. Стали снимать... Интересно сейчас вспомнить, что чувствовал, впервые стоя перед камерой... Одно ощущение помню чётко - было легко, гораздо легче, чем сейчас. Всё просил ещё дубль, ещё... С каким удовольствием я работал! Готов был сниматься и днём и ночью. Меня удивляло, что рабочие группы требовали выходного! Какой может быть выходной? Ведь лучший отдых в выходной день - киносъёмка!

Но вот мы закончили работу и приехали в Москву. Меня охватило тоскливое чувство пустоты. «Как! Неужели всё кончилось? Что же теперь делать?» Я стал рассылать свои фотографии по всем студиям страны, чтобы меня снова пригласили сниматься. Но никто мне не ответил...

Тем временем я защитил диплом и устроился в жэке садовником. Должность удобная: много свободного времени. В красном уголке я целыми днями разучивал монологи, фельетоны, репризы...

«Первый шаг» распался. Кто смог, ушёл на эстраду - Майя Кристалинская, квартет «Четыре Ю», остальные завяли. Стали набирать «Второй шаг». Однако новые люди были уже не те. Меньше фанатизма, больше практицизма, меньшее ощущение «голода» по эстраде, который был у нас...

Я снова остался один. Настроение было неважное, но я не сдавался. Верил в то, что пробьюсь.

Иногда я думаю: мог бы я сейчас, как тогда, долбить в одну точку при минимальной надежде? Не знаю. Наверное, нет... Без той чертовской работоспособности и маниакальной веры в свой путь, которые у меня были тогда, ничего не вышло бы. А с годами всего этого во мне поубавилось...

Вообще-то я везунок. Повезло мне, что у меня был знакомый директор клуба, повезло, что с Сергачёвым учился, повезло, что в «Первый шаг» попал, повезло, что с Салтыковым на одних сборах был... Повезло мне, что я садовником устроился и что красный уголок целыми днями был в моём распоряжении... А в это время мне повезло больше всего: однажды я получил вызов в Одессу на съёмки фильма «Им было 19». После этого фильм - «Прощайте, голуби», потом «Друг мой Колька», а там пошло, пошло, пошло...

Везёт мне и сейчас: снимаюсь часто, попадаются неплохие роли... Может быть, везёт и больше, чем я этого заслуживаю. Я это понимаю. Но всё это одна сторона медали. И раз уж мне сегодня дали слово, я хочу сказать и о другой.

Я кое-что умею. Чего не умею, тому учусь, коплю понемножечку, потихонечку беру ото всех режиссёров, актёров. Но я всё время жду, что придёт мастер и всё перечеркнёт, перевернёт моё представление о себе, о том, что я умею и чего не умею. Поймите, это вовсе не значит, что я хочу сыграть Гамлета. Я хочу движения в своём амплуа. К большей эксцентрике, а может быть, к поэзии, а может быть, к фарсу, а может быть, к балагану, а может быть, к гротеску, к трагикомедии... Не знаю.

К сожалению, нет у меня в искусстве наставника. Я один. Вот и играю то, что вы видите на экране.

Когда-то я страдал от недостатка работы, сейчас работы много, но нет внутреннего удовлетворения. Все предлагают мне примерно одно и то же. И я играю, играю...

Я буду считать себя настоящим везуном, если в результате поисков и блужданий найду, наконец, мой актёрский путь, предназначенный только для меня, мой и только мой...»