Наваждение

Однажды Николаю Петровичу приснился странный сон.
И чтобы читатель меня не обругал, что я Николая Петровича не представил, я сейчас именно это и сделаю.
Николай Петрович — миллионер.
«Как миллионер?» - Спросит читатель. «А что он, долларовый миллионер или не очень?» Если долларовый, так это как будто даже и не патриотично звучит. А рублёвый – так не солидно.
Согласен, сейчас с этими понятиями вовсе запутались. Это раньше миллионером быть почетно очень даже было, а сегодня и миллион как-то уже не тот. Так как же это, миллионер, хорошо или фигня какая-то? И то сказать, выиграет кто-то миллион или парочку в телевикторину. И чего? Только что на автомобиль более-менее и хватает. Порадуется такой «миллионер» денек, может, даже стол накроет, и опять пойдет на работу, где на него обязательно кто-нибудь накричит или косяк какой повесит. Из зависти, наверное.
Оно, звучит, конечно, призывно, кто, мол, хочет стать миллионером, давай сюда! Да вот только даже если ты дюже умный, миллионером то все равно не стал. Жизнь идет, как и шла.
Настоящим миллионерам, между прочим, никто не завидует попусту – наоборот, гордятся знакомством. И уж тем более, на них никто не кричит.
Вот и Николай Петрович – миллионер это самого порядка. Такого, значит, что всё у него есть. И те миллион, либо два, какие «миллионер», из позапрошлого абзаца, в случае большого везения получит, Николай Петрович и за деньги то не считает, может позволить себе эту сумму за полдня прогулять где-нибудь со свитой или каким-нибудь приглашенным дорогим гостем. Может, даже из этих самых. Чинов.
Вы скажете, ну раз он такой важный, и все у него есть, может все-таки миллиардер? Нет, возражу я вам. Все у него, несомненно, имеется, но у миллиардеров есть все, помноженное раз на десять, или даже того похлеще. Что? Математикой понукаете? Все логично, ведь не у каждого миллионера все есть, а только у того, у которого миллионов много. У Николая Петровича – дюже много. И, уж простите патриоты, не только в рублях.
И вот ему приснилось, что вся, значит, его жизнь ему приснилась. Т.е., что никакой он вовсе не богатей. Что он после института не познакомился со своим партнером по бизнесу, с которым вдвоем они выхлопотали выгодный контракт, а еще чуть позже прикупили производственную базу за недорого. Что они, тогда в девяностые, еще совсем по сегодняшнему его пониманию юнцы, распивали и разгульничали с важными лицами, и везде им зеленый свет был — все только сон. И его бизнес — сон, и прибыли, и барыши, и барышни без числа, и дорогие машины. Дома повсюду — в Италии, Испании, Австрии, по одной только России — десятка два, квартира в Нью-Йорке, Лондоне и еще Бог знает где — все это не про него.
Всех тех крутых тусовок со знаменитостями, дорогих мероприятий, знаковых поездок по заграницам, где он жил в фешенебельных отелях бок о бок с голливудскими звездами — тоже никогда не было. И не было всех тех льстецов, какие последние годы окружают его повсюду, стремясь втереться, пожить за его счет. Огромный особняк, собственный кусок леса с озером, где охотится с разными уважаемыми людьми, самолет, наконец. Разве это возможно для одного человека? Разве может случится, чтобы нормальному человеку настолько пёрло? Всё только виденье.
В том странном сне после института, отслужив в армии, он, как и подавляющее большинство, пошел работать, как люди работают. Каждый день к девяти утра. Да так и ходил потом всю жизнь к девяти утра, сперва помалу продвигаясь по карьерной лестнице, а где-то за тридцать застрял навсегда в одной стадии.
И вот все у него, как у всех — жена как жена, дети как дети, квартира обычная в занюханном спальном районе, машина обычная - старая. Кредиты еще не выплачены, а уже новые в прогнозах, потому что все ломается, и за все отдаешь последние, кровные деньжонки, и ни на что не хватает.
Подумать ведь, сколько разных проблем. Никто не уважает, к примеру. А кто будет уважать-то в нынешнее время без денег? За ум без денег ведь еще и попрекнут. Скажут, проср..л возможности. На человечность и порядочность пальцем у виска покрутят опять же. И то же самое скажут — проср..л. Все мог иметь, а ни хрена нет, потому что честный, принципиальный. Дурак потому что! Еще какой-то пример вспомнят, как жизнь могла в гору пойти, а он, дескать, выбрал свои идиотские правила. Такого случая, может, и не было вовсе, а всё одно будут приплетать, чтобы лишний раз подчеркнуть — нищета.
Да, нынче никто без денег уважать не хочет. Вы скажете, пусть с ним, с умом и честность туда же, а если, например, чувство юмора? Юморных разве не уважают? Весельчаков? Ну? Уважают, когда он, как некоторые, с телевизора всякие анекдоты пересказывает и деньгу зашибает, а если ты за столом смешно шутить горазд, так наоборот, прошипят за спиной двоюродная сестра и жена с тещей, клоун, мол, шутник, всю жизнь всех веселит, а мог бы, как тот же, допустим, сами знаете кто, опять же. А то ходит каждый день в контору за пятьдесят тыщ рублей оклада. Нет, нынче без денег уважать — увольте. В пробке стоишь, если машина не очень, норовят из ряда выдавить, прижать, любой может на три буквы послать. Подрезают, сигналят, дальним светом прогоняют с дороги. Да разве только в машине дело! Ведь боишься всех к тому же - на всякий случай. Боишься начальника, какой все время недоволен, не говоря уже про босса-директора, что где-то там, в своем огромном кабинете на верхних этажах. Боишься даже коллег, в том плане, что могут подставить, крайним сделать, и потому держишься в стороне. Боишься чиновницу в ЖКХ, какая высокомерно гундосит на заявление. Доктора на приеме — особенно. И заискиваешь, лишь бы тот лечение назначил, а не стал мстить, в профилактических целях прописав дорогие, да к тому же не те, пилюли.
Ссориться с людьми страшно, особенно, если не дай Бог, подключат судью. Там уж и вовсе надеяться не на что, коли с тебя и взять нечего.
Жена все время ворчит, да отчитывает, и все Федьку какого-то своего бывшего вспоминает, какой выбился в люди. А она вот, дура, не с ним. Вот так, был бы богатым, глядишь, купил ей машину, другую, пятую, да квартиру в центре, чтоб после салона могла там подремать на дорожку, ворчала б поменьше.
С работы идешь если поздно — попадет от жены, а захочешь уйти вовремя — начальник косится неодобрительно. Ну, от жены все одно попадает, лучше из двух зол выбрать и задержаться. Ясно, не для работы – а просто ждешь, когда начальник уйдет. Такая субординация. Неважно, что начальника полдня не было, и он вечерком забежал проглядеть отчеты. Ждешь. А он, гад, не торопится, потому что дома, наверно, тоже скандал в перспективе.
Вечно спешишь, вечно опаздываешь, кажется, лопнет башка. Как много надо успеть всякой всячины, а не то... Не то что? Не то всё... Хана. Детей в школу, со школы, на кружки и с кружков, с женой по магазинам, помощь в уборке, в готовке. К теще да тестю — шкаф надо перевезти или еще какие дела. Опять же переживаешь за каждую ерунду, хоть то пылесос, хоть стиральная машинка, потому что могут быть опять непредвиденные расходы, а значит, снова переворачиваться в долгах без надежды на сокращение их. И самое обидное, что переживай — что не переживай, обязательно будут эти непредвиденные траты, и, к несчастью, даже больше, чем способен осилить...
И живешь, и живешь. Главное, башка все-таки крепкая в итоге. Всё никак не лопнет.
А на работе? И на работе за чужие косяки отгребать уже устал, а всё привыкнуть не можешь, как старшой на тебя перекладывает, как блатной на тебя перекладывает, а за тебя и встать некому. Бедолага ты. Вечно виноват перед всеми, и настолько срастаешься с сущностью виноватого, что даже кошка, и та кажется, тебя презирает, посматривая свысока на твои тапки.
Жизнь пролетает вот так, всё в хлопотах, в страхах, в безнадеге. Когда-то мечтал, старался, жилу рвал, но где-то лет в тридцать пять — сдался. Хорошо, что хоть так. Квартирка, конечно, тесная, пара комнат всего, но хоть дом новый и в подъезде почти не гадят…
Проснулся Николай Петрович, открыл глаза, смотрит. Темно. Непонятно. Всё пытается сообразить, но никак не выходит смекнуть, что это значило, и как это вообще на самом деле. Он сам кто? Богатей, какому приснилось чудное? Или обычный трудяга, какому приснилось другое чудное? Ощупал рукой вкруг себя, на кровати никого, но простыни на ощупь недешевые, и кровать, как будто, велика. Нащупал сбоку выключатель от лампы, щелкнул, от яркого света на миг зажмурился. Глаза открывал постепенно, не вполне готовый к плохому исходу. Наконец, осмелился, приоткрыл правый глаз. Спальня большая, мебель из массива. Похоже, он не зарплатный служака. Уже хорошо.
Привстал, взял с тумбочки домашнюю одежду, натянул портки и пошагал из спальни. Понятное дело, следы виденья быстро испарялись. И то сказать, как им не испариться, если только от кровати до двери сделал приличных десять шагов, а потом еще коридор с дорогими люстрами и резная лестница, портьеры на окнах. Какая-то уродливая картина – наверняка, больших денег стоит. Свой дом Николай Петрович разглядывал, как в первый раз.
Приговарил: «Ну ни хрена ж себе!»
Между ним тем, простым, живущим незатейливой жизнью, и этим, было всего несколько минут в восприятии, но пропасть в действительности.
Кухарка на кухне подавала завтракать. Николай Петрович окинул оком стол из массива, стулья, каких и в музеях не сыскать, потер лоб.
«Да, ничего себе я живу! - подумал он. - Домище какой! Кухарка даже!»
Наличие кухарки казалось более удивительным делом, чем подошедшая к столу его молодая жена. Такую жену, он, как раз-таки, ожидал. Однако, констатировал и тут, что жена у него, что надо, аппетитная. Вспомнил, каких денег ему обходится. Хотя от кухарки пользы не меньше, и стоит она не в пример жене дешево.
На секунду Николай Петрович подумал, что, конечно, эффектная женщина — не эффективное вложение средств в его возрасте. Потребы в том уже большой нет, и эту потребу приходится еще к тому же стимулировать разными медикаментами, от которых в глазах темнеет, и сердце заходится. Какие тут удовольствия? А кухарка — вне всяких сомнений дело хорошее!
Рассуждал он все это недолго, события сна еще сильно влияли на размышления. По правде сказать, сон этот совсем не шел из головы. Вышел из дому, огляделся. Делал, так сказать, мысленную инвентаризацию своей собственности. Домище-то под две тыщи квадратных метров. У Бэтмена, небось, и то попроще. Да с бассейном внутри. Целый гектар земли в элитном коттеджном поселке. Николай Петрович вспомнил, как купил себе сразу восемь смежных участков. У риэлтора от таких комиссий точно целый ряд мечтаний осуществился. Чем не добро?
Ох! Какая всюду у него красота! Деревца подрезанные, кусты окультуренные, газоны зеленятся сочной зеленью, птички поют. На стремянке садовник орудовал ножницами.
«Мать твою! И садовник...» Николай Петрович уж забыл про того совсем. «Надо уточнить, кто им всем платит, кухаркам да садовникам, а то уж совсем об этих помнить забыл» - проговорил его внутренний голос. Он обогнул дом, зашел на стоянку машин, оттуда шагнул в открытые ворота гаража. «Очуметь!» - До десяти раз повторил он, правда, в созвучных синонимах. - «Целый автопарк!» Он вспомнил, что из одиннадцати машин, только три его, остальные — жены. Вздохнул. Из-за под автомобиля вылез механик, поздоровался. Николая Петровича от всего этого изобилия даже как-то немного затошнило. Что и говорить, обычный работяга еще немного жил в нем после того странного сна, его то как раз и тошнило внутри Николая Петровича.
Он вернулся в дом слегка как будто потерянный. Как же так? Как так вышло, что он, так сказать, Николай, Коля, вдруг столь значительно выбился, столько всего заимел, что у него даже кухарка, садовник и автомеханик (в огромном гараже) неустанно трудятся? Надо, кстати, не забыть осведомиться, кто им всем платит, а то любопытно ведь. Но отвлекся от мысли. Да, точно, как так вышло, что он, Николай, то есть, Коля, сделался таким богатым, влиятельным, известным во многих кругах Николаем Петровичем? Какими такими чудесами? Может, способности какие недюжинные? Он вспомнил Ваньку одноклассника, умный тот был, ох и умный! С легкостью все запоминал, думал быстро, соображал стремительно, шутил, бывало, точно Райкин и, главное, еще обыгрывал так всё, с живостью, артистизмом. Да, Ваньку, конечно, Бог одарил чуть не со всех сторон. И что Ванька? Вроде, в фирме какой-то третьего сорта начальник отдела. По сути, та же самая беднота. Наверняка, над ним еще старшие, которые и Ванькин талант не оценят. Ну, хоть жена, небось, его таланты ценит. Или тоже даром не дались?
«Так как же я так?» В памяти всплыл еще один человек прошлого, сокурсник, Антон. Как они ему все завидовали! Видный такой парень, высокий, хваткий, учился бойко, всё ему удавалось, в баскетбол за институт играл. И чего? Работает на работе. В одноклассниках видел его фотографии с отпуска. В Турции отдыхал.
Николай Петрович несколько минут продолжал размышлять про этого Антона. Представил, как тот перед начальством на планерках отчитывается. Даже горечь какая-та образовалась во рту. И опять он обвел оком свой дом, бросил взгляд на красивые растения.
«Как я так смог? - Спросил он себя. - Помнится, ведь, и учебой не горел, и к спорту интереса не было. В студенчестве любил водки тяпнуть и девку щипнуть, вот и все, так сказать, чаяния. За что это всё свалилось? Не нобелевский лауреат, не какой-нибудь крутой гитарист или там, изобретатель годноты хоть какой-то. Вот друг, вот контракт, вот первые крупные заработки. И производственная база почти задарма. Поездили, повыпивали, покуролесили за пятерых, да еще в процессе ухитрились порешать вопросы со сбытом. А потом как по писаному. Без сучка, без задоринки. И деньги потекли. Одна пруха».
Пока пил свой кофе, пока смотрел в окно или в телек, крутил в голове хороших людей своих прошлых и настоящих знакомых, и как-то даже пожаливать их начал, что ли. Даже, как будто, ощущая остатки ночного видения, рассуждал о том, что это значит, иметь малый доход, как при этом жизнь строится. Например, что болеть бедняку накладно. Болеть и так неприятно, ломает, кашель случается, а то и из носа течет и не только. Но Николай Петрович тогда весь под опекой, отдыхает, попусту никем не обеспокоенный, целый день в полудрёме, а когда пробуждается, ему приносят его малиновый чай и таблетки. И значительно от хвори порастерявший аппетит, он заказывает себе самые редкие кушанья.
У обычного человека другая картина. Ему и лечь не дадут подчас. Да еще и не так посмотрят, ведь мало того, что его полезность в хозяйстве серьезно снизилась, если не сказать, совсем ее нет, теперь он ведь и источник заразы, то есть и тут косяк. Нередко встает и едет работать. Кому-то, может, и удастся выкроить день-другой отваляться, но и тут замучают сослуживцы звонками. То надо, это надо. Подскажи. А лекарства? Тоже, понимай, вещь недешевая. Это если так, сопли да температура. А если, не дай Бог, требуется операция? И надолго выпал из процесса? Вообще человека это разорить может, что он и последнюю рубаху продаст. Ужас, как им всем непросто. «За что мне все эти ништяки и послабления в жизни?» - Качал Николай Петрович головой.
Уже когда натягивал туфли и шел к машине, где его ожидал комфорт дорогого автомобиля, вспоминал хлопца одного в своей компании, который очень ему сейчас и Ваньку и Антона напоминал. Малый такой уважительный, сметливый. Игорем звать. Если Николай Петрович не ошибается, тот, вроде, чуть не золотой медалист и университет с отличием закончил, а еще, как будто даже в прошлом серьезный спортсмен, если не врет. Только по какому спорту забыл. А он того на днях м..даком обозвал. Прилюдно. И уже, кажется, не первый раз. А за что? Мужик-то, вроде, не подлец, и, главное, скромный такой, смекает ловко во всем. Всегда так говорит обстоятельно, предложение строит доходчиво, по уму. И видит же порой, что не до всех быстро доходит, терпеливо ждет, а то еще и разжует, если надо. Как тут не взбеситься и не обозвать?
В следующую секунду Николаю Петровичу стало и вовсе совестно. Его жизни любой бы позавидовал, а у других ведь проблемы! Он же их, этих, с проблемами, еще чихвостит, гайки подкручивает. Бывает даже грозиться выгнать. А они — люди, может, мнительные, восприимчивые, потом мучаются с резью в животе от таких волнений. И представил он на минуту опять этого малого, Игоря, как тот сидит всякий раз напротив, говорит складно, по существу, а Николай Петрович злится слушать эти умные речи, в какие вникать потребно, потому что привык, что в жизни все у него должно быть просто. Найдет он, значит, какую-нибудь пустяковую ошибку в докладе и давай бранить этого Игоря, как школоту, а тому уже сорок лет минуло, между прочим, и даже, как не в этом году. А Игорь этот сидит спокойно, только на крики слегка глаза прищуривает. Тоже, надо полагать, злится на несправедливость. Догадывается, зараза, что шеф его в институте матанализ и алгебру пересдавал. А сидит и молчит. Потом, при случае, похваливает сквозь зубы, явно прошлую обиду не забыв.
Пока ехал на работу, какое-то время продолжал рефлексировать — и про сон, и про несчастных простых людей. Выдергивал из памяти по временам фрагменты сновидения, где он рядовой житель страны со всем соответствующим набором рядовых атрибутов, развивал в воображении ту, другую жизнь, даже рисовал себе как будто отдельные сценки. Как, например, Новый год с друзьями в квартирке с оливье и селедкой под шубой или отпуск за поклейкой обоев. Шум пылесоса по выходным и соседской дрели – по вечерам. Он сам не понимал, откуда у него эти знания про пылесос этот и дрель или еще про что. Может, в кино видел? А то еще воображение и мысли уносили его опять к знакомым — то в давнее прошлое, то сюда, в здесь и теперь, и он все думал, думал, думал.
Ну это я так пишу, думал, думал, думал. Для придания художественности. Потому что все это, было, в общем-то не так и долго. Уже через пять минут дороги, ровно в ту секунду, когда он собирался уже расспросить у своего водителя про его жизнь, и порефлексировать всласть и над его несбывшимися планами, позвонил сперва один заместитель, потом другой. На третьем заместителе потерял Николай Петрович тот настрой. Вычеркнулись все эти Ваньки-одноклассники и Антоны-сокурсники, все эти приснившиеся чаяния простого человека, его боязни, его трудности, масштаб хлопот. Еще какие-то минуты назад задавал себе он одни только безответные вопросы, и недоумение сменялось негой от осознания, что все-таки чудесной звездой ознаменовалось его рождение, что судьба уберегла его от всех тех невзгод, которые даются в жизни каждому, но не ему. Думая об этом, он переворачивал вопрос, переводя от себя на прочих, и пробуждалось в нем небывалое сочувствие к ним, и укор к самому себе, за то, что часто беспричинно жесток с другими людьми, что сам является частью их проблем, их страхов. Но это было минуты назад.
Отвечая на телефон, и слыша очередную кляузу на коллегу, он быстро освободил свое сознание от всех тех недавних ощущений, которые самым неведомым образом проникли в него, чуть не как явь. Стремительно Николай Петрович превращался вновь в раздраженного и высокомерного. Он как будто опять зарядился той самой аурой своей реальной жизни, которую на короткие мгновенья отобрал у него этот сон. Включились в нем давние привычки, напрочь подавившие задумчивость и затершие неявные следы непрошенного гуманизма, привычки, которые в принципе отрицают гуманизм вообще. Он снова был самим собой, боссом, большим богачом, который не имеет к себе вопросов, также, как и не имеет свойства болеть за других. Куда-то в самые далекие уголки подсознания (там, где они и были все эти годы) сама собой затворилась всякая память и об однокласснике, и о сокурснике. Всё это попросту перестало существовать. Точно также, как и случайно откуда-то подхваченная информация о своем подшефном, Игоре, про то, что тот — был чуть не лучший студент на курсе и чемпион хрен знает в каком спорте. Это знание тоже в мгновенье ока перестало существовать во вселенной Николая Петровича.
Уже с порога в офисе он нарычал на охранника при входе, потом на лестнице спросил какую-то цифру у своего коммерческого (которую тот вряд ли держал в своей голове) и отчитал за плохую память, параллельно восхваляя свою; ну а после вызвал и не раз еще каких-то подчиненных к себе в кабинет — наезжал, критиковал работу. Так завертелась обычная круговерть рабочего дня Николая Петровича, в которой он всем отсыпал на орехи, с наслаждением костерил, порой слегка даже стращал, ну и некоторых (не сразу, конечно, но к апогею рабочего дня) прилюдно грозился повыгонять на хрен. И, конечно же (а как без этого?) уже до конца дня Игоря назвал м..даком.
Ну а что?