Уфимский кремль

Евразийская фантастика.

Повесть-утопия о стольном граде Уфе
 

Содержание

Глава 1 Уфимское метро

Глава 2 Двойник

Глава 3 Евразия

Глава 4 Санкт-Петербург

Глава 5 Возвращение

Послесловие


Глава 1.

Уфимское метро

1.
«Лет через сто метро построят
А нынче «Райфл» продают.
We all live in Ufa
We all live in Ufa
Без яшайбез Уфа…»

Ростик ткнул курсором в стрелочку виртуального проигрывателя. Хриплый голос Шевчука оборвался. Ростик усмехнулся. Разговоры про уфимское метро стали почти что анекдотом. Городские власти обещали его построить еще при Советской власти, но горожане, как это видно по песне Шевчука (в восьмидесятые – рядового уфимца), не очень-то им верили. Потом в 1996, когда мы, как говорится, проголосовали и проиграли, в Уфу приезжал Ельцин. Он в изрядном подпитии – Ростик сам это наблюдал в местной программе новостей – вместе с тогдашним президентом Башкирии заложил камень первой станции Уфимского метро. Создали даже организацию «Уфа-метрострой», а на скептические замечания ученых о том, что под Уфой очень плохие карстовые породы, власти отвечали: Петербург вообще на болоте, а метро построили! Но на дворе уже третье десятилетие XXI века, а метро в Уфе как не было, так и нет.
Это расстраивало Ростика, но не очень. Он любил свой город и таким. Любовь эта, правда, пришла не сразу. В молодости он ощущал себя обитателем последней дыры мира, где не жизнь, а - скукотища, и если бы ему сказали, что он через 20 лет будет рыться в старых фотографиях с улицами Уфы, он бы рассмеялся сказавшему в лицо. Будучи юным аспирантом, Ростик рвался в Москву. Ему нравились эти толпы на улицах, этот постоянный шум, толчея, эти городские фонари с пятнами света, проступающими сквозь вечерний смог и несущийся из киосков рев Луи Армстронга. Но когда ему стало за тридцать, он, приезжая в Москву на конференции и круглые столы, стал все чаще ловить себя на мысли, что толпы и шум его раздражают, вечерний смог вызывает не ассоциации с картинами импрессионистов, а кашель, а Армстронг ревет о том, что всем нормальным людям ничего не надо, кроме как  свалить из этого египетского плена.   
Правда, московское метро Ростику всегда нравилось. Эти величественные дворцы под землей с их мозаиками, барельефами, статуями, казалось, были созданы не для вечно усталых и хмурых снующих туда-сюда торгашей и гастарбайтеров, а для веселых и счастливых людей-творцов, которые должны здесь отдыхать. Еще когда Ростик спустился в метро в первый раз, его кольнула мысль: вот он и есть – обещанный большевиками коммунизм, страна мраморных фаланстеров, где нужно слушать музыку, декламировать стихи, пить вино и закусывать его фруктами. Почему они этого не понимают?
Хотел бы Ростик, чтоб хоть такое метро было бы в его родном городе, который теперь, с годами, казался ему все уютнее и милее. Оно гораздо лучше подходило для утопающей в садах провинции. Духу мегаполиса соответствовало бы что-то похожее на грязную и банальную нью-йорксую подземку… 
Ростик глянул в правый нижний угол компьютера, где светились цифры электронных часов и подскочил. Он ведь опаздывает на встречу с профессором Звягинцевым! Выключив комп, он схватил сумку и выбежал на улицу.

2.
С Борисом Викентьевичем Звягинцевым, профессором Евразийского национального университета в Нур-Султане, почетным доктором и прочая, и прочая, и прочая Ростик познакомился случайно. Как-то он сидел на лавочке в сквере Маяковского, неподалеку от бассейна «Буревестник» и перечитывал «Подданство идеи» Савицкого. Его докторская была по евразийцам, он заканчивал уже  третью главу, но как-то не вырисовывался анализ евразийской концепции идеократии. Был летний день, жарило солнце, вокруг бегали детишки.
Вдруг к нему подсел высокий благообразный старик, с седой бородой и бакенбардами, в европейском костюме, но в татарской тюбетейке. «Вы позволите, добрый человек?» - поинтересовался он. «Пожалуйста – кивнул Ростик, и снова уткнулся в книгу, но старик опять его отвлек – О! Читаете Петра Николаевича!» «Вы слышали о Савицком? – удивился Ростик. «Странный вопрос! Как я не мог слушать об Отце…» - старик немного смутился. – Извините! Знаете ли, я – ученый. Специалист по  классическому евразийству….
- Как интересно! Я знаете ли тоже! – в Ростике проснулся искренний интерес. - Простите, а как Ваша фамилия?
 Ростик занимался евразийством 17 лет.  Всех ведущих и даже второ- и третьестепенных специалистов по евразийству он мог назвать, даже если б его ночью разбудили.
 - Профессор Борис Викентьевич Звягинцев.
– Мне очень стыдно, но я не читал Ваших работ…
 - Конечно, я ведь … старик запнулся. – Из Казахстана. Евразийский университет имени Гумилева. Слышали о таком?
– Да! Слышал.
Действительно, казахских исследователей Ростик знал не очень хорошо. Трудновато было достать литературу оттуда.
Так они и познакомились. Борис Викентьевич оказался интереснейшим собеседником, но очень странным человеком.  Он прекрасно знал наследие евразийцев, особенно ранее. Он наизусть цитировал целые письма Савицкого времен гражданской войны, которые Ростик читал лишь в московских архивах, потому что опубликованы они не были. Но при этом он путался в элементарных фактах пражского периода жизни Петра Николаевича. Он был иностранец, говорил, что в Уфе – в первый раз, но иногда вел себя как коренной горожанин, будто бы узнавая здания и дворики.  Но это еще можно было объяснить интересом к истории Уфы, правда, непонятно почему вспыхнувшему у жителя Нур-Султана. Но как объяснить, что доктор наук, профессор, человек, посвятившей исторической науке более 50 лет своей жизни, практически не знал английский язык? Ростик как-то показал ему монографию Глебова на английском, но Борис Викентьевич повел себя так, будто не может прочитать даже название, хоть он и старался это не показать. Зато однажды на улице, старику-татарину, который, путаясь в русских словах, спросил у него время, Звягинцев – природный русак, хоть и из Казахстана, ответил на чистейшем татарском литературном языке. Ростик сам жил в национальной республике и знал, что русские как правило знают язык местных в лучшем случае на уровне: «исянмесес» . К тому же казахский заметно отличается от татарского. А потом выяснилось, что кроме казахского он владеет и башкирским, и киргизским...
Но главное – было непонятно, что Борис Викентьевич делает в Уфе? Сам он говорил про какую-то командировку, но практически все время он проводил вместе с Ростиком, просил показать ему город, рассказать про историю, современность… Впрочем Ростику это было только в радость – отпуск, занятий в университете нет, времени навалом.
В этот раз они договорились встретиться у Монумента Дружбы.  Звягинцев обещал принести редкое издание  - журнал «Русская мысль» за 1916 год со статьей Савицкого, да еще с автографом автора! Обещал дать не только в руках подержать, но и домой взять, почитать. Чудеса, да и только! В Интернете такое издание стоило немало – до 60 тысяч. 

3.
Ростик огляделся на улице и решил не идти к остановке, а пройтись пешком. Вниз по Коммунистической можно было спуститься к проспекту Салавата Юлаева минут за 15. А потом перейти на улицу Октябрьской революции и там еще минут 10 до Первомайской площади. А оттуда уже и два шага до высокой стелы Монумента Дружбы, высящейся над рекой.
Ростик очень любил эту маленькую тихую улочку, бывшую Большую Казанскую, которую переименовали в честь вооруженного переворота в Петрограде. Может, потому что в далеком детстве он ходил сюда в детский сад. В здании садика потом разместили военкомат, куда Ростик подростком тоже ходил – точнее, вызывали на медкомиссию  - пару раз. Теперь это здание снесли и остался только забор с калиткой. А может, потому что сама улочка была типичной улицей старой Уфы – с деревянными постройками конца XIX века - резные наличники, окна в стиле модерн - утопающими в припорошенной цветами зелени садов. Особняки встречали прохожего лаем собак и запахом яблонь и сирени. Просто пройтись там летним днем – уже было удовольствием. Душа наполнялась такой умиротворенностью…
 Стояла там и пожарная каланча начала ХХ века. Ростик, подходя к ней, всегда останавливался, подолгу смотрел на нее, пытаясь представить ее и всю эту улицу, какими они были 100 лет назад. Скорее всего, они не сильно и изменились, только дома обветшали...
Так, спокойным шагом, Ростик дошел до Монумента. Там на скамеечке его ждал Борис Викентьевич. Он поприветствовал знакомца, а потом кивнул в сторону реки: «Смотрите, какая красота!» 
- Это Белая еще сильно обмелела – сказал Ростик, садясь. - Я помню ее полноводной, когда по ней ходили теплоходы. До Казани и до самой Москвы ходили. А в этом месте в Белую  Сутолока впадала – он махнул рукой. - Правда, я ее застал  небольшим ручейком, но судя по глубине оврага, когда-то и она была не мелкой рекой.
- А куда ж она сейчас делась? – удивился Борис Викентьевич.
– В трубу закатали. Теперь здесь на холме будут строить микрорайон «Уфимский кремль». Элитное жилье для богатеньких. Хотя я бы на месте отцов города  восстановил бы сам Уфимский Кремль.  Башни бы построил, стену возвел дубовую, ворота сделал. Музеи, кафе в башнях и вокруг пооткрывал. От туристов бы отбоя не было. В конце концов, Уфа – старый город, при Иване Грозном основана. И Кремль у нее действительно имелся, пока в XVIII веке не сгорел… Я был в Костроме, там Кремль восстанавливают и ждут больших прибылей от этого…
- Замечательная идея! Просто замечательная! Борис Викентьевич оживился -  Вы – Ростислав Андреевич, просто умнейший человек, даже здесь… Я хотел сказать: голова! Представляете, здесь бы была стена. Только не дубовая, а белокаменная, как в столице… И ворота! Лицом к реке – Нагайские, слева – Успенские, справа – Михайловские, а сзади – Ильинские и Фроловские… И три башни с двухглавыми орлами и иконами. И прекрасный многокупольный Троицкий собор вместо этой гранитной громады…  Впрочем, Монумент Евразийской Дружбы тоже нужен, но ведь не в виде меча…
- Откуда такое знание уфимских древностей? – мечтательно улыбаясь, спросил Ростик – Не каждый уфимец перечислит все ворота Уфимского Кремля… Его ведь нет уже триста лет…
- А Вы знаете, Ростислав Андреевич, есть такая теория. Я не физик, а историк, и в тонкостях не разбираюсь… Но согласно ей существует другой мир и другая Уфа, где Кремль так же реален, как этот Монумент. Вы ведь хотите его увидеть?
Ростик должен был подумать, что он сумасшедший и рассмеяться. Но он почему-то  так не подумал. Он понял, что профессор (или кто он там был на самом деле?) совсем не случайно подсел к нему в сквере Маяковского… Мелькнула мысль: «Что ему от меня надо?» Но в этот момент Борис Викентьевич вынул из барсетки какой-то пульт с кнопками, похожий на телевизионный, и утопил в нем палец. Скамейку окружило синее сияние и Ростик провалился в темноту…
Когда он очнулся, он снова сидел на этой же скамейке, только Бориса Викентьевича рядом не было. Так же июньское солнце медленно сползало к закату. Перед ним была Белая – река и здание речного пароходства. Только раз в пять побольше того, что он видел в детстве, да и куда изящнее. Слева от него в Белую впадала Сутолока – огромная, полноводная, не уже Белой, с крутыми берегами и гранитной набережной с чудными фонариками.   Вокруг гуляли люди, причем, судя по всему, среди них было много иностранцев, которых сопровождали гиды. Иностранцы щелкали фотоаппаратами и эмоционально вскрикивали.  То тут то там звучала монотонная английская речь гида:
- А теперь, дамы и джентльмены, мы с вами увидим жемчужину Площади Людей Длинной Воли – главной площади …
Ростик пригляделся и изумился. Действительно, автомобильная дорога исчезла. Да самой набережной Белой простиралась площадь, вымощенная сработанным под старину булыжником. Посреди высился памятник – три мужские фигуры.  Надпись отсюда было не видно. Рядом бил фонтан.
… Уфимский Кремль – завершила тираду гид.
Ростик обернулся.  Зубчатая каменная стена. Над ней – высокая башня с орлами наверху, а под ними икона и огромные часы, как на Спасской башне Московского Кремля.   В стене – золоченые ворота, над которыми фигурной славянской вязью выведено – «Ногайские».      















Глава 2.

Двойник

1.
Ростик встал со скамейки и как загипнотизированный подошел поближе. Кремль никуда не исчез.  Иностранцы щелкали фотиками. Но между ними встречались и местные. Их легко было узнать. Они были одеты не в джинсы и футболки как почти все иностранцы (и как был одет сам Ростик), а в странные костюмы. Настолько необычные, что Ростик даже забыл о чудесах архитектуры.  На мужчинах были рубашки-косоворотки с яркими, цветными поясами и шаровары, какие носят турки. На ногах – блестящие кожаные сапоги или туфли. Шапки похожие на татарские тюбетейки. Все мужчины – с бородами, даже молодые парни. На женщинах были сарафаны, у некоторых на головах - кокошники. Но самое удивительное – практически у всех были мобильные телефоны (или устройства, на них похожие). Прямо сюрреализм какой-то: старинная чуднАя одежда и современная техника!
Между ними встречались то ли военные, то ли полицейские: тоже в форме, похоже на старинных стрельцов с картин Васнецова, но со вполне современным оружием – пистолетами, похожими на ТТ,  и даже автоматами на ремнях. Из громкоговорителей играла громкая музыка – то ли китайская, то ли турецкая. В толпе шныряли бойкие торговцы, которые звали попробовать  пряники и пироги. Людская река текла с площади на улицу, по которой Ростик недавно спустился к уже несуществующему Монументу. Чувствовалась атмосфера праздничной расслабленности, веселья, ничегонеделанья. На Ростика никто внимания не обращал, видимо, из-за его одежды, его принимали за иностранца, каких здесь было множество. В ушах звенела разноязыкая речь – английская, немецкая, турецкая, башкирская, татарская, казахская... Торговец в красном кафтане побежал к Ростику: «добрый человек! Купи  пирог! Вкусный, с грибами, с луком, бик якши !  Ростик вытаращился на парня совершенно славянской внешности, который сыпал тюркскими словами.  Тот истолковал это по своему: «Всего 50 алтын!» Ростик, ничего не понимая,  как во сне вынул из кармана кошелек, расстегнул, протянул пятидесятирублевую купюру. Торговец взял ее, изумленно повертел.
- Из Питера что ли, дус? 
 - Почему?
- Да вот же, написано: «Санкт-Петербург».
Ростик посмотрел, действительно написано. Никогда не замечал. 
 - Ты того, поосторожнее.
Торговец кивнул в сторону стрельцов, и растворился в толпе.
Ноги сами понесли Ростика вверх по улице. Ее можно было еще узнать, но с трудом. На месте каланчи и полицейской части высился огромный дом с восточной крышей, над помпезным подъездом висела табличка: «Пожарный приказ». Время от времени встречались и другие высотки, но между ними стояли те же приземистые, казавшиеся теперь еще меньше, чем были деревянные и кирпичные одноэтажные старинные дома, которые Ростик знал по своей Уфе. Улица, видимо, была пешеходной, автомобилей не было, хотя из-за строений доносился шум моторов. Ростик свернул около плаката (как и прежде там было написано «Проспект Салавата Юлаева»), поднялся вверх по Коммунистической (впрочем, на табличках теперь значилось «Большая Казанская») и встал как вкопанный.
На месте его дома – старого, двухэтажного, с верандой, был тоннель, куда по ступенькам деловито спускались пешеходы. Над входом высилась арка, на которой горела большая буква «М», а под ней, мельче – «Уфимский метрополитен имени барона П.П. Арапова. Станция «Большая Казанская».
Тряхнув головой от изумления, он посмотрел на вывеску еще раз и сделал два шага вниз по ступенькам. И вдруг услышал оттуда приглушенную музыку. Причем играла не одинокая скрипка уличного музыканта, а настоящий симфонический оркестр, и неплохой. Навстречу ему поднималась компания молодежи, совсем не похожей на затурканных, не смотрящих по сторонам посетителей подземки. Они громко и как-то светло и счастливо смеялись и в руках у них были … тропические фрукты и цветы… «Неужто и вправду мраморные фаланстеры?» - мелькнула дикая мысль. И тут Ростика тронули сзади за плечо.

2.
Советник посмотрел на дверцы подъемника и решил снова пойти пешком. Скоро ему должно было стукнуть 50. Работа сидячая, нервная, да к тому же ее так много -  выбраться в Ойорт отдыха некогда. В здравницу в Крымской Орде страшно сказать – 5 лет назад в последний раз летал. Правда, хорошо отдохнул, Гезлев  - чудесный городок, ему всегда там нравилось, еще с детства, когда  в евразмольский лагерь туда ездил.  Но с тех пор даже в отпуске в кабинете торчал. Его тренер – маленькая черненькая татарочка Таслима посоветовала ему хотя бы подъемниками реже пользоваться и на самокате меньше передвигаться. Пешком надо ходить, движение – сила, иптяш  -  с улыбкой  она сказала ему на последней тренировке, подавая ему бутылку с водой после тренажера.   
Он не без одышки взобрался на 5 этаж, а дальше все-таки – на подъемнике. 37 этаж высотки - не шутка! Прошел по коридору, поздоровался с секретарем в приемной и открыл двери своего кабинета. На стене висел, как полагается, большой порет Великого Хана. Рядом – Отцы-Основатели. Во всю стену – окно с прекрасной панорамой.  Излучина Белой, Сутолока, Кремль как на ладони. Пока он располагался в кресле, вынимал бумаги из сумы, зазвонил дальноговоритель.
- Ис;нмесез! Да, я слушаю. Пусть войдет.
Вошел иптяш Георгадзе – товарищ воеводы Приказа Тайных дел. Самого воеводу советник в свой план пока не посвящал, неровен час Великому Хану брякнет. Рано еще Великому было об этом знать. Вокруг него вечно всякая шелупень кружится журналисты, то да се. Опасно.  А Георгадзе подходит – ловкий, хитрый, все на лету схватывает. Из Кавказской Орды в Уфу приехал. Поговаривали, что отдаленный родственник самого Берии! Правда, советник проверил - врут.   
«Плохие новости, иптяш советник первого ранга – забасил Георгадзе виновато. 
- Что?!
- Потеряли мы его! Сразу после перемещения потеряли! Исчез! Прямо не знаю…
- Ах, инян баш баласы! 
Георгадзе сделал вид, что испугался гнева начальника, но на самом деле он знал: если начальник ругается по-тюркски, это еще ничего. Вот если перейдет на русский мат!
 - Шучу я, иптяш советник. – рот Георгазде расплылся в широкой улыбке. -  Была небольшая флуктуация, но нашли уже.
- Шутники – добродушно проворчал советник. – Идите уж. 
Георгадзе вытянулся, щелкнул каблуками
  Как только закрылась дверь, советник вынул из ящика стола  старенькую, но вполне работающую индивидуальную «трубку», набрал номер и тихо сказал в наушник:
Борис Викентьевич, сал;м ! Что у Вас там? Небольшая заминка? Не сомневался... С объектом все нормально? Везите его в Институт, покормите, понемногу вводите в курс дела... Я буду часа через 1,5. Удачи! Сау булыгыз!   
Потом он сунул трубку обратно в ящик стола, встал, прошелся к окну и уставился в забельские просторы.

3
Ростик обернулся и сразу узнал того, кто положил ему ладонь на плечо, хотя он уже успел переодеться.
- Борис Викентьевич! Куда же Вы пропали? И что все это значит?
- Ничего страшного, милейший Ростислав Андреевич! Бывает, бывает. Маленький сбой ... 
- Объясните, ради Бога, куда я попал?
- Это Уфа, милейший, родная Вам и мне Уфа. Только... Немножко другая… Я объясню, но всему свое время. Извольте пройти, нас ждет самокат.
-Что?
-  Автомобиль. Вы помните, как «автомобиль» переводится с латыни? «Самодвижущийся». Самокат по-русски.
Действительно,  у тротуара стоял  автомобиль, но совсем непохожий на все машины, которые видел до этого Ростик. Он больше напоминал карету, украшенную  восточными орнаментами. На бампере была стальная лошадь со всадником азиатского вида, и под фигуркой надпись: «Электросамокат Нижегородского автозавода имени Святого и благоверного князя Александра Невского». Внутри их ждал шофер – в кожаной куртке и в кепке, как на старинных фотографиях. Шофер наклонился, открыл дверцы, Борис Викентьевич сел на переднее сиденье, а Ростика пригласил на заднее. Тихо, без шума и гари, как и полагается машине с электродвигателем, электромобиль тронулся с места.  В окне замелькали дома.
Это – Уфа? – спросил Ростик. Где же мы едем?
- Сейчас выедем на проспект Трубецкого. Улицу Ленина по–Вашему.  Впрочем, Вы сразу узнаете. Там тоже Гостиный двор стоит.
Действительно, сразу за пединститутом (только теперь это была высотка этажей в 20) показались очертания Гостиного двора – раза в три побольше, чем тот, к которому привык Ростик. Перед ним была улица -  с веселыми нарядными трамвайчиками посередине. Машин почти не было, разве что  3-4 пронеслись навстречу. При этом на тротуарах народу было немало и это многолюдье резко контрастировало с полупустой дорогой.    
-  Почему так мало машин? – удивился Ростик.
- Мы предпочитаем развивать общественный транспорт. Трамваи, речные трамваи, троллейбусы, дирижабли и вертолеты, наконец, метро, которое вы уже лицезрели. Это и удобно, и экологично. Собственно, частных самокатов у нас вовсе нет. Те, что вы видите на дороге – служебные, принадлежат разным организациям, ведомствам…
- И какому же ведомству принадлежит автомобиль, в котором мы сейчас едем?
- Институту Истории Евразийской Академии наук.   
В сквере Ленина, где должна была сидеть, согнувшись фигура мраморного Ильича, высился совсем другой памятник. Ростик не успел его рассмотреть. Напротив него – на месте здания МВД - была еще одна высотка, стилизованная под древнерусский термин и над входом было написано: «Разбойный приказ». Автомобиль здесь свернул на Коммунистическую.  «Савицкий урамы»  - мелькнула табличка. Внимание Ростика привлекла Большая Сибирская гостиница или Дом Офицеров, как ее назвали в советские годы. Она была на месте, но вмонтирована в какое-то высотное сооружение из стекла и ажурного металла.  Над помпезным входом огромная надпись – «Государственная Дума». Здание исчезло, машина свернула, заехала во дворы и остановилась около пятиэтажки обычного вида. Ростик прочел: «Институт истории Евразийской академии наук». Они вышли, прошли не к главному входу, а сзади, к небольшой, обитой кожей двери, поднялись по винтовой лестнице и оказались в уютной комнате с огромным столом, компьютерами, стеллажами с книгами.
-Располагайтесь, милейший Ростислав Андреевич – предложил его спутник. – Вам чай? Зеленый? Черный?
- Черный
Конечно, с молоком?
- Да, в Уфе так все пьют
- И у нас тоже.
- Так Вы обещали объясниться…
Сейчас-сейчас, садитесь поудобнее.
Ростику принесли кресло, потом на столе появились пиалы с дымящимся чаем, вак-беляши, какие-то пряники. Борис Викентьевич предложил помолиться перед едой,  перекрестил стол, они сели и начали отхлебывать горячий крепкий чай.
- Понимаете, это позвучит дико, но Вы, Ростислав Андреевич, в другой, параллельной реальности. На календаре сейчас 25 июня 202… года, как и у вас, и  мы с Вами  действительно в Уфе, но эта Уфа, как бы сказать… Столица…
- Башкортостана?
-Нет.
-Неужели России?
- Нет, Россия или правильнее сказать, Белая Орда – лишь часть нашей Родины.  Великого и могучего Евразийского Союза. 
- Это что за государство?
- Союз Советских Социалистических Демотических Республик Евразии.
- И когда оно возникло?
- Вообще Евразия существует уже 3 тысячи лет. Но государство ССДЕ появилось в результате Великой Октябрьской Евразийской демотической революции.
Тут Ростик вспомнил: он же шел по улице Октябрьской революции
- Когда же она была? В 1917?
-Нет, в 1927. В 17-ом был Петроградский вооруженный переворот.
- Постойте, а как же Ленин? Троцкий? Большевики?  Они что – проиграли гражданскую войну?
- В том смысле, в котором в русском коммунизме были  латентные евразийские идеи – не проиграли. Коммунистическая фракция Евразийской партии – влиятельное политическое движение до сих пор.  Но формально – да. Почти все руководство РСФСР погибло во время московских процессов 20-х годов. Не считая Ленина, которого все-таки убили эсеры в 18-м.
- Процессов?
- Да. Они состоялись после того, как Вооруженные силы Российской демократической федеративной республики взяли Москву.  Правда, три года белокаменную осаждали. 
- Подождите, кажется я начинаю понимать, как Уфа стала столицей России. Осенью  18-го года в Уфе была создана Директория?
Перед глазами Ростика всплыла Сибирская гостиница с надписью «Государственная Дума».
- Да, конечно, в Уфе в 1918-ом была воссоздана Российская демократическая федеративная республика, которую провозгласило Учредительное собрание.
- А как же Омск, переворот Колчака?
- Понимаю, я изучил Ваш ход истории, когда был в Вашей реальности. Но у нас  Директория так и осталась в Уфе, Колчак остался военным министром,  поход на Москву возглавил триумвират Колчака, Деникина и Врангеля, и когда дело застопорилось, растянулось на 3 года, то все и решилось. Место в Уфе удобное, безопасное, в глубине страны, да и все министерства и ведомства уже находились в Уфе. Все привыкли. Москва, правда, тоже столица, но Белой Орды. России, как вы бы сказали…
- А Петроград?
- Петербург?  15 ноября 1918 года вооруженные силы Финляндии и Эстонии при поддержке военного флота Великобритании заняли Петроград-Петербург и вскоре Ингерманландия была включена в состав Великой Финляндии. А Петроград (Санкт-Петербург) стал «вольным городом» под международным управлением. Каковым и остается  по сей день. Что очень беспокоит и  Великого Хана и  Евразийский Диван…
- Какого хана?
- Ну, Ростислав Андреевич…. Вы же историк евразийства. Раз «белые» победили, то где по Вашему встретились Трубецкой, Савицкий и Сувчинский, где они организовали Евразийский Семинарий, где выпустили «Исход к Востоку»?
- Здесь, в Уфе?! – воскликнул Ростик.
Бик якши, ипташ  –ответил Борис Викентьевич. 
- Теперь я понимаю. Октябрьская революция…
- Да! Это приход к власти Евразийской партии во главе с Отцами-Основателями. Трубецким, Савицким и Сувчинским. Правда, все началось с Похода на Уфу, который организовал Арапов – глава военного крыла Евразийской организации.
-Да, я про него читал…
- Ну, в Вашей реальности судьба его была трагична. А у нас он  - герой. В стране был кризис, разруха, безработица. Антанта обложила нас  огромным внешним долгом, который экономика России потянуть просто не могла.  В Средней Азии стояли англичане, на Дальнем Востоке – японцы. У власти – бесхребетные либералы с Милюковым во главе. И вот в столицу входят тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч евразийских бойцов, людей Длинной Воли. 
- Подождите-подождите. Мне это все надо переварить.
Ростик отхлебнул чай.
- Конечно – Борис Викентьевич странно посмотрел на него – у Вас будет время. Только потом. Сейчас Вам надо кое с кем встретиться. Только Вы не пугайтесь.
Дверь открылась и в комнату вошел мужчина. Все вскочили, будто перед ними – большой начальник. Наверное, так оно и было, хотя на начальника он был совсем не похож. Одет просто, ведет себя раскованно. Ростик пригляделся к нему. Кого-то он ему напоминал.   Кого-то из родственников что ли? Он скосил глаза на зеркало сбоку и ахнул. Вошедший был точь-в-точь он сам, только одет не в джинсы и рубашку, а в здешний, под старину костюм. Но в остальном - не отличить – просто брат-близнец…
«Здравствуйте, Ростислав Андреевич» - спокойно сказал вошедший. Ростик был преподавателем и не раз смотрел свои лекции, записанные на видео. Голос был тоже похож.  «Позвольте представиться. Тоже Ростислав Андреевич» Вошедший улыбнулся. «Очень странная ситуация, согласитесь. Но можно сказать, что я – это Вы».

4.
Советник не без любопытства рассматривал своего двойника из параллельного мира. Ему было интересно, чем стала его генетическая копия, выросшая в других социально-культурных условиях. Впечатление от копии было так себе.  Внешне, конечно, похож, переодеть только... Но внутри сразу видно – тюфяк. Мелкобуржуазный интеллигент…С другой стороны, такой ему был и нужен. Только бы справился! Только бы справился!
«Приветствую Вас на гостеприимной земле Евразии! Рахим итегез! Ну располагаетесь, завтра Борис Викентьевич покажет вам город...  Вас ждет номер в кунакхане . Есть у Вас какие-то пожелания?» -
- Пока нет, но может, потом... – пролепетал ошарашенный Ростик.
- Хорошо. Вы только скажите профессору Звягинцеву и все будет улажено.  А я вынужден откланяться. Дела!
Советник быстро попрощался со своим смущенным гостем и со всеми остальными и вышел за дверь.
 











Глава 3
Евразийский Союз

1.
Встреча с самим собой конечно, не могла не шокировать Ростика. Но он решил обдумать это позже.
Вечером его отвезли в кунакхану -  в известной ему Уфе гостиницы тоже назывались так, поэтому он сразу понял, о чем речь. Стояла она на месте гостиницы «Башкирия» на улице Ленина. Здесь это был проспект Трубецкого и гостиница называлась «Рифей».
Номер был обычный – небольшая комната отдыха и спальня с одной кроватью. Ростик хорошо выспался, поскольку никакого рева машин за окном не было, а всю ночь стояла благостная тишина. Утром, одеваясь, он решил посмотреть телевизор. Быстро нашел на столике под рекламными буклетами  пульт, ткнул им в экран на стене, экран ожил. Видимо, это был спортивный канал. Но состязание было очень странным: спортсмены в костюмах, напоминающих древнерусские, метали палки в сложные конструкции из палочек побольше... Раздался стук в дверь. Это пришел Звягинцев.
«А, Вы уже встали!
-Да, решил телевизор посмотреть...
- Дальновизор.
- Что?
- У нас этот прибор называется дальновизор. Мы против злоупотребления иностранными словами. Евразийскими состязаниями интересуетесь?
- Да, только очень странно...
- Это городки. Сейчас как раз в Москве, в Белой Орде идет Всеевразийское состязание на приз Великого Хана. Нечто вроде нашей евразийской Олимпиады.
- А где бег, метание копья, прыжки....
- Западный спорт? Он существует, наши команды даже регулярно выигрывают призы на международных состязаниях – Олимпиадах, но он не пользуется популярностью среди жителей Евразии. Вот лапта, борьба куреш, конские скачки, нарды, хабылык – другое дело!    
- Любопытно...
- Да, мы развиваем свою культуру. Ну Вы, наверное, еще не завтракали? Собирайтесь, я поведу Вас в лучшую харчевню в Гостином Дворе.
Они вышли на улицу. Ростик повертел головой.
- Самоката сегодня не будет?
- Будет, но позже. До Гостиных рядов 10 минут пешком. Пойдемте.
Погода была прекрасная, теплый летний день, ветерок. Но народу на улицах было немного. Ростик удивился.
- Вы говорили, Уфа – столица Евразийского Союза? 
Да
И это большое государство?
- Одна из сверхдержав нашего мира. Наш мир состоит из автаркийных государств-миров, и Евразсоюз – один из самых влиятельных.
- Но я был в Москве – столице России. Там на улице толпы, пройти трудно.
- А Вы об этом? Ну, во-первых, сейчас начало рабочего дня. В Евразийском Союзе – планово-частная экономика и все граждане обеспечены работой. Сейчас они на заводах, фабриках, в учреждениях. А во-вторых, наши города отличаются от ваших. До конца 1980-х, впрочем, было не так. Посмотрели бы Вы на Уфу моей молодости! То был, как Вы выражаетесь, мегаполис, в котором жили 15 миллионов человек! Метро еле справлялось с такими нагрузками. Но потом наш градоначальник – барон Петр Арапов-младший –выдвинул проект городов-евразийских полисов. Этот проект сначала внедрили в Уфе, а потом в других городах Евразийского Союза. Согласно этому проекту город – это поселение, в котором живет не более 30 тысяч человек. Большие города были разделены на множество небольших. От Уфы, например, отделились Черниковск, Шакша, Дема. Пользуется большим интересом среди туристов Тураханск – город-спутник Уфы, где расположен мавзолей сподвижника Чингисхана  Тура-хана.   
 Большинство жителей полиса живут на два дома, так называемым распределенным образом жизни (тенденции к этому есть и в вашей реальности). Один дом в городе, а другой - в деревне, где люди занимаются огородничеством, разведением цветов, конным спортом, кому что нравится. У предприятий есть пригородные подсобные хозяйства, где они выращивают  фрукты и овощи на стол заводчанам.  Полисы специализированы -  есть наукограды, военные городки и т.д. Уфа – административный полис. Большинство ее жителей, как Вы понимаете, заняты работой в государственных органах.   
И потому в Вашем метро устраивают музыкальные концерты?
- Да, метро почти утеряло значение транспортной системы. Конечно, в нем ходят поезда, но люди редко ими пользуются. Город стал небольшим, ездить делам есть служебные самокаты, но в основном люди ходят пешком, иногда пользуются трамваями. В метро устраивают концерты симфонической, современной этнической музыки, спектакли самодеятельных театральных трупп, просто отдыхают.
-Мраморные фаланстеры...
- Да, похоже. Звягинцев улыбнулся. В это время взгляд Ростика привлекло здание на месте кинотеатра «Родина».
- У вас это тоже кино?
- Правильнее сказать, театр жизнеобразов. Кино – иноземное слово. Называется  «Фурор». В честь первого уфимского синематографа, который был, правда, в начале улицы. Два прекрасных зала – немой и звуковой. В немом играет живая музыка, настоящий тапер на рояле.
- У нас немое кино умерло еще в 20-х годах прошлого века!
- А у нас нет.  Немое – он как бы споткнулся ... кино. Да! Немое кино - это ведь удивительное искусство! Если звуковое кино – проза кинематографа, то немое – поэзия! Какие выразительные позы, выражения лиц и все это сплетается с музыкой, причем если это музыкальная импровизация, то эстетический эффект усиливается во сто крат! Я обожаю немое ... кино! И классику – Чаплина, Пудовкина, Эйзенштейна, и современное – Бураева, Петрова, Ахметшина! Иногда я думаю, что речь в кино только делает его примитивнее, вульгарнее. Чем меньше средств для выражения художественной идеи, тем больше нужно мастерство! Вот возьмите, фотографию, она с обывательской точки зрения «ближе» к реальности, чем живопись но и поэтому массовая фотография не может сравниться с живописью,  в большинстве случаев (за исключением редких шедевров фотохудожников) это просто ширпотреб! Звуковое кино в вашем мире погубило кино как искусство, я считаю. Большинство ваших фильмов – не искусство, а просто халтура.
- Мне кажется вы увлекаетесь – сказал Ростик. Среди немого кино также немало было ширпотреба. Но что-то в Ваших рассуждениях о поэтичности немого кино меня затронуло. Пожалуй, если будет время, я зайду посмотреть какой-нибудь немой фильм.
- С удовольствием составлю Вам компанию – с жаром воскликнул Звягинцев.
Они тем временем пересекли перекресток Ленина и Коммунистической (то есть Трубецкого и Савицкого). Внимание Ростика на мгновение привлекло огромное здание Разбойного Приказа.
- Разбойный Приказ – это МВД? Просто в стиле Московской Руси? – вдруг догадался Ростик.
- Да, эпоху до романо-германского ига мы считаем идеалом, который воплощаем в жизнь, разумеется, с учетом современности. А памятник никого Вам не напоминает?
 Вчера вечером Ростик только скользнул взглядом по памятнику напротив Разбойного Приказа и отметил, что это – не Ленин, который сидел там в его Уфе. Он всмотрелся в черты лица сидящего в задумчивой позе мужчины средних лет.  Красивое лицо, зачесанные назад волосы, большие глаза, даже по белым глазницам скульптуры можно было догадаться, что  взгляд резкий, решительный...
- Петр Николаевич!
- Да, он. Отец – основатель, создатель Евразийской партии и государства, Первый сопредседатель Евразийского Дивана 1927-1938 гг., Великий Хан Евразии, занявший это место после смерти Трубецкого в 1938 году... Всю свою жизнь я посвятил изучению его творчества. Его труды, мысли, до сих пор вдохновляют народы Евразии, извините уж за пафос... И Вы знаете, открытие Вашего варианта истории – это ведь переворот в савицковедении. Савицкий в Вашей реальности написал множество работ, которые были нам неизвестны. И не только Савицкий.  В марксоведении была революция, когда обнаружили неизвестные ранние рукописи Маркса. На та революция – легкая рябь, по сравнению с тем, что ожидает теперь евразийскую науку!  Впрочем, о делах потом!
Поборов волнение, Звягинцев повел Ростика дальше. Вот и Торговые ряды. Они не сильно отличались от тех, к каким привык Ростик, только были во много раз больше. Это было неудивительно, ведь Торговые ряды в губернских городах империи делались по типовому проекту и повторяли петербургский образец.            
Изнутри это был роскошный торговый центр, где чего только не было! В глаза бросались яркие и пестрые азиатские расцветки тканей и ковров. Звучала разноязыкая речь, наряду с русской и тюркской Ростик выхватил звуки, похожие на китайский язык. Они свернули за колонны, там были высокие  резные двери с вывеской наверху «Харчевня. Ашхана. Категория Б-В».  Толкнув двери, они вошли. Им открылся большой зал, Ростик видел такой только в Москве в ресторане «Прага». Столики были красиво сервированы цветами, официантки одеты в русские и тюркские национальные костюмы. Играла приятная восточная музыка.  Ростик со Звягинцевым расположились у окна и взяли меню, которое лежало на столе.
«Пожалуйста – в предвкушении еды добродушно прогудел Звягинцев – русская кухня! Такого  вы при  вашем американском иге, уверен, не пробовали! Первое - похлебка луковая, репяная брюквенная, завариха, затируха, наконец щи, уха, окрошка, рассольник! Второе – каши гречневая, полба, гороховая!   Десерт – пироги мясные, творожные, рыбные, ягодные!  Дичь – оленина, лосятина, зайчатина, гуси, утки! Из напитков - кисели, сбитни, квас, если хотите чего-нибудь алкогольного – водка, медовуха, брага, пиво!
- Ух, ты – восхищенно воскликнул Ростик.
А есть ведь еще кухня татарская, башкирская, казахская, монгольская, кавказская. Вот, например, башкирские блюда – бишбармак, вак-беляш, шурпа, чак-чак, кумыс. Впрочем, Вы ведь в Башкирии живете, это для Вас не новость. Тогда давайте кавказскую...
- Нет-нет, давайте русскую. Уху, пожалуй, кашу с гусем, расстегай и кисель.
- Хороший выбор! А я, пожалуй, щец возьму, да пирог с грибами, да сбитень.
- Они заказали, через минут десять официантка принесла заказ, Звягинцев прочитал молитву перед вкушением пищи, перекрестил стол (Ростик постоял и послушал, потому что слов не знал) и они принялись есть.
- А как же европейская, американская кухня?  Картошка-фри там, гамбургеры кока-кола? Они у нас на каждом углу – спросил Ростик с набитым ртом. Еда была вкуснейшая. 
- Американский фастфуд вреден для здоровья, это показали исследования ученых. Он запрещен на территории Евразийского Союза по решению Евразийского Совета по питанию и здоровью.
Звягинцев удивленно развел руками:
- Но знаете, желающие есть.  «Черный рынок» еще не изжит. Покупают из-под полы, давятся им на своих «сейшнах» - он произнес английское слово с презрением – потом лечатся... Олухи недозрелые! Акыл кирмяган! 
 А европейская кухня... Есть для желающих кафе. Можно заказать... Но популярностью они не пользуются.
- Почему?
- Потому что ваша страсть к европейской кухни и перенятие ее блюд – это одна из разновидностей вашего низкопоклонства перед Западом. Вы считаете западную культуру выше, цивилизованнее, всю – и музыку, и литературу, и одежду, и кухню. А мы считаем, что все культуры равны, что в каждой – таятся глубины и что Господь ждет от нас, что мы будем развивать свою культуру, раскрывать ее внутренние возможности.   
Возразить Ростику было нечего. Тут раздался странный звонок, похожий на церковный перезвон.  Звягинцев вынул из кармана небольшой приборчик, похожий на сотовый телефон (такой же, какой был у людей около Кремля), посмотрел на экран, нажал несколько кнопок и убрал его.
- Эсэмэска пришла? – поинтересовался Ростик.
- Что? А что такое, эта эсэмэска?
- Текстовое сообщение. Это ведь сотовый телефон?
- Нет, это голосователь.
- Голосователь?
- Прибор для того, чтобы участвовать в голосовании Совета, в который ты входишь.   Евразия – демотическое государство, ею управляют Советы разного уровня вкупе с Партией. Есть Совет народного хозяйства, Совет обороны. Совет питания и здоровья  я уже упоминал.
- В какой же Совет входите Вы?
- Конечно, в Совет по науке, гуманитарный отдел, секция истории евразийства. – И что же было за голосование?
- По выделению средств на одно исследование. Я проголосовал за. Руководитель программы – человек толковый,  я его давно знаю....
- У вас прямая демократия?
- Демотия. Мы считаем, вслед за нашим великим правоведом Николаем Николаевичем Алексеевым, что представительная демократия – это буржуазное извращение. При ней возникает прослойка профессиональных политиков, которая заботится не об избирателях, а о себе.
- С этим не поспоришь –  кивнул Ростик и спросил, надкусывая расстегай:   
Но телефон–то у Вас есть?
- Мы называем его «дальноговоритель». Как вы выражаетесь, стационарный – да. Один в городском доме, другой – в загородном, есть даль... – ну пусть будет телефон! -  на работе. В случае необходимости я могу позвонить из будки на улице. К тому же мои сотрудники знают, что я сейчас  с Вами здесь завтракаю, я сказал, куда мы пойдем. Так что тот, кому я нужен, может позвонить сюда, в харчевню, меня позовут.      
- А сотовых телефонов у вас разве нет?
- Индивидуальных?  Есть у геологов, у членов далеких экспедиций. Думаю, есть у членов Евразийского Дивана, у руководителей партии, воевод, им они нужны по службе. А в массовом порядке, так, чтобы всем подряд.... А зачем?
-  Ну как... растерялся Ростик. Если поговорить захочется с кем...
- И отвлечь человека от работы?
- Ну вечером?
- Звоните домой.
- А если он не дома?
- Значит, он в очаге отдыха, в клубе по Вашему. Или в театре жизнеобразов .... в кино своего района. Или на заседании Совета Дома. Везде есть телефоны и его позовут. Житель Евразии всегда в окружении людей, всегда в коллективе, если только он сам не хочет уединиться и отдохнуть. Мы – общество коллективистов, мы считаем, как и великий Трубецкой, что общество и его части – симфонические, коллективные личности. Понимаете, распространение у вас индивидуальных телефонов – следствие Вашей разобщенности. Они частично  компенсируют  вам дефицит общения, потому что вы живете в атомизированном обществе, вы страдаете от одиночества. Только это не настоящая компенсация, по сути она приводит к усугублению проблемы. Когда не было индивидуальных телефонов, вы ходили друг к другу в гости, вместе катались на лыжах,  ходили в кино. Мне рассказывали об этом пожилые люди в вашем мире. Теперь у каждого дома индивидуальный компьютер, индивидуальный кинотеатр... Вы не видитесь ни с кем из друзей месяцами, а в Интернете называете друзьями незнакомых людей....
- У вас нет индивидуальных компьютеров?!
-  Их могут выдать для завершения срочной работы. Но Совет по здоровью не рекомендует брать сверхурочные. Представители творческих профессий ими иногда пользуются – поэты, ученые, кто знает, когда идея придет...  Но вообще компьютеры, как и транспорт, у нас общественные, служебные. На работе,  в домовом очаге, в специальных компьютерных очагах. Точнее эвээмных. Мы не называем их компьютерами. Это иноземное слово. Электронно-вычислительные машины, ЭВМ. Молодежь говорит, электроабаки, но я знаете ли, человек старомодный...
 Ну, кажется, мы насытили свои желудки, а чревоугодие, говорят Святые Отцы – грех. Пора нам. Звягинцев встал, прочитал молитву, и они двинулись к выходу.
- Постойте, изумился Ротик – а деньги? Он заметил, что некоторые посетители, впрочем, скорее, иностранцы по виду клали деньги на скатерть перед уходом.
- Зачем нам деньги? – удивился Звягинцев и вдруг рассмеялся. – Ах, да, Вы же ничего не знаете о нашей экономике! Придется почитать Вам небольшую лекцию. Тем более следующий пункт нашей экскурсии – завод в Черниковске. Ну пока мы идем к стоянке самокатов, я постараюсь вкратце.  Тем более Вы ведь – специалист по евразийству, диссертацию пишете. Конечно, читали о смешанной государственно-частной экономике евразийского гарантийного государства... 
- Но я никогда не думал, что в этом государстве нет денег...
Они в нем есть. Деньги есть везде, где есть рынок. Вы ведь, когда оказались около Кремля, видели лотошников с пирогами, они, скорее всего, держали в руках деньги...
- Да, странные такие, со всадником...
- Это евразийские алтыны. 1 алтын – 100 копеек. Купцы, мастера-ремесленники, артельщики – все они пользуются деньгами. Плановая экономика при всех ее достоинствах иногда недостаточно гибкая и   этот ее недостаток можно ликвидировать развивая элементы рыночного и кооперативного, артельного уклада. У Вас в СССР при Сталине это было широко развито, но потом Хрущев все перевел на государственные рельсы и тем самым предопределил кризис социализма.
- А все остальные?
- А тем, кто находится на государственной службе, деньги не нужны.  Государственный служащий трудится не за деньги, а за страх и за совесть, как в старину говорили, а обеспечение его производится в зависимости от чина.   
-  У вас есть «Табель о рангах»?
Это называется иначе – «Лествица чинов», но суть та же. Каждый государственный служащий имеет чин и категорию, независимо от того, кто он – рабочий госпредприятия, работник секретариата Евразийского Совета, поэт или ученый. 
- И какой же у Вас чин?
- Старший научный советник 1 ранга, категория потребления В.
И что это значит?
- Ну например, я могу пользоваться служебным самокатом. Если Вы заметили, при входе в харчевню было написано «Категория Б-В». Я могу питаться в этой харчевне, в столовой очага работников науки примерно такого же уровня. Но я предпочитаю вечером кушать в столовой домашнего очага. Там вкусно, питательно, хотя некоторые деликатесы вроде дичи, увы редки. Но я не хочу, чтоб соседи смотрели на меня косо, стараюсь поддерживать с ними хорошие отношения.      
- Но вы же должны были показать какие-то документы...
- Да, я отдал карточки на питание, когда оформляли заказ. Вы не заметили.
- Ага, значит, у вас есть карточки! Это же те же деньги! К тому же карточки, фу! Это бедность, очереди!
- Кто Вам внушил такую глупость?  Карточная система рациональна, удобна. Каждый имеет свою долю общественного продукта в зависимости от трудового вклада, от значимости  его профессии для общества...
- А кто решает, чья профессия значима?
- Общество и решает, прямым голосованием, на собрании Евразийского Совета по чинам и категориям. Кстати, время от времени значимость профессий меняется. В прошлой пятилетке, когда мы занимались мелиорацией Туркестанской Орды, профессия мелиоратора давала право на категорию Д. Это был стимул идти в мелиораторы. Теперь программа завершена, мелиораторы снова имеют категорию Е.
- Но ведь это несправедливо! Какая категория у того охранника на стоянке? Они уже подходили к стоянке.
- Я полагаю   К. У них очень хорошие столовые. Когда я был аспирантом у меня тоже была категория К, нас прекрасно кормили.  Конечно, не так, как в харчевне в Торговых рядах, но мы не жаловались. А разве справедливо будет если заслуженный деятель науки со стажем 23 года будет питаться так же, как аспирант? У меня, извините, и желудок уже не тот, болезни подступают... Справедливость - не в механическом равенстве, справедливость – в воздаянии каждому того, что он заслужил.
 – Но ведь будут недовольные!
- Будут. Люди живые, всегда кто-то недоволен своим положением.  Но по Вашему общество, где правит доллар и где есть миллионеры и бездомные справедливее? 
Ростику ответить было нечего. Тем временем они подошли к электромобилю, около которого снова стоял шофер в старинного вида очках и в кожаной куртке.   
«Куда едем? – поинтересовался он.
- Черниковск. Завод имени 27 курултая Партии – сказал Звягинцев. Они  сели и поехали.

2.
В окнах мелькали здания. Подъехали к району, где в Уфе Ростика был Центральный рынок. Там высилась большая церковь с золотыми куполами и крестами. Звягинцев и шофер перекрестились. Дальше были поля. Ростик не разбирался в сельском хозяйстве, но, похоже, поля были пшеничные.  Вдалеке двигались комбайны, были видны фигурки крестьян.  Ростик удивился:
- Город кончился?
- Да, мы выехали за пределы Уфимского полиса. Между Уфой и Черниковском около 10 километров. Мы едем сейчас по Большой Сибирской дороге.
- Это у нас Проспект Октября.
- Да, я видел. Раньше здесь тоже были высотные дома. Как я уже говорил, население Уфы до  градостроительной реформы было 12 миллионов человек.
- Куда же они делись?
- Дома снесли, они не представляли архитектурной ценности. Люди разъехались по разным полисам Уфимской агломерации. Специалисты-госслужащие остались в Уфе, получили здесь квартиры. Уфа ведь – административный полис.
Электросамокат мчался легко по почти пустой, ровной асфальтовой дороге. Вскоре вдали показались дома Черниковска.
- Вы знаете, у нас ведь тоже Черниковск был одно время отдельным городом? Потом его соединили с Уфой, но многие старые жители так уфимцами себя не считали, говорили, что они все равно черниковцы.   
- Да, у нас было так же в эпоху Уфы-мегаполиса.
- Черниковка у нас славится плохой экологией, много заводов, задымленный воздух, отравленная земля...      
- Что Вы! Евразийский Совет защиты природы никогда такого бы не позволил! Черниковск – один из самых  зеленых городов!  Там много фонтанов, парков. Там прекрасная набережная реки Караидель. Там известная на всю Евразию мечеть Ляля-Тюльпан и Свято-Богородский храм, знаменитый тем, что на его месте  когда-то явилась чудотворная икона. В Черниковск приезжает много туристов, паломников.
- Архитектура Черниковки у нас отличается от Уфы.  Центр застроен домами в стиле «сталинский ампир». В некоторых домах чувствуется дух конструктивизма, все таки промышленный пригород.
– У нас господствует стиль «евразийское барокко». Он восходит к московскому барокко эпохи до романо-германского ига. Но есть в нем и некая пышность, которая отдалено вам напомнит о сталинском ампире. 
Действительно, в окне стали мелькать здания, напоминающие русскую средневековую архитектуру. Самокат остановился около больших ворот, за которыми было строение с причудливыми луковичной формы башенками. На воротах наверху было написано «Завод имени 27 курултая Партии».
Их уже встречали – средних лет мужчина в русском костюме и по виду его заместитель в тюбетейке. 
- А вот и хозяин завода иптяш Семенов. С товарищем. С заместителем то есть.   
Ростик со Звягинцевым вышли из самоката, поздоровались. Хозяин поприветствовал их и заявил:
- Извините, добрые люди, дела. Иптяш Самигуллин проведет  вам экскурсию по нашему замечательному предприятию.  Смотрите, если будут замечания, смело говорите, мы - за здоровую  критику. Ну, извините. Слава Евразии!»
Он ретировался.
«Почему хозяин? Завод не государственный? – поинтересовался Ростик. Звягинцев  удивился: Вы не читали о функциональной собственности? Завод – частный, хотя обычно большие предприятия в частную собственность не отдают. Но если хозяин не будет выполнять план, то завод изымут  у хозяина и передадут другому. По суду, конечно, безо всякого произвола. Но иптяш Семенов – добрый хозяин. Прямо воплощение принципа хозяйстводержавия!»
Ростик кивнул. Он вспомнил, что читал о функциональной собственности у Алексеева. Потом спросил Самигуллина: 
- А что делают на вашем заводе? Ростик повертел головой. Большие, длинные цеха, рабочие и работницы в спецовках, только чистеньких и с восточными узорами.
- Вертолеты. У нас лучшие вертолеты во всем Союзе! Их даже за границу продают. Говорят, у буржуев большим успехом пользуются. Хотя мы, как евразийцы-социалисты, конечно, предпочли бы, чтоб ими пользовались трудящиеся.      
- Да, в Америке и в Евросоюзе капитализм – кивнул Звягинцев. - В  Европе хотя бы с элементами реформаторского социализма, а в Америке местами дикий. Они считают, что капиталистический индивидуализм – их национальная традицию.
-А это не так?
- Вопрос спорный, знаете ли. 
Они  прошлись по цехам, посмотрели на конвейер, потом поели в местной столовой.
- Какой она категории? – поинтересовался Ростик.
- Хорошей – засмеялся Звягинцев. Г. У нас все хорошие.
При выходе из столовой Ростик заметил плакат: «Выполним задания пятилетнего плана!»
-  Плановая экономика, пятилетки, понятно – кивнул Ростик. - А у нас в советские времена висели плакаты: «Пятилетку – за четыре года!»
- Ну что Вы, это абсурд – замахал руками Звягинцев.  Сложнейшие ЭВМ рассчитывают все параметры, как можно отходить от плана в какую-либо сторону!
Они поблагодарили Самигулина за экскурсию.   Уже на выходе, Ростик услышал звук азана.
- А это что, призыв к молитве?
- Работники-мусульмане отправляются на намаз. На это время их заменяют, конвейер ведь. Для намаза в цехах оборудованы специальные кабины. В конце смены будет вечеря у православных.  Религиозность – национальная традиция Евразии. Коммунисты в  вашей ветви истории это признавать не хотели и натворили много  дурного...
    Самокат снова перенес их к Торговым рядам, где они пообедали.  По пути Звягинцев поинтересовался, что Ростик еще хочет увидеть. Ростик стеснительно сказал, что он не отказался бы посмотреть Москву.
- Хорошо, понял – кивнул Звягинцев и деловито что-то черкнул в блокноте.   
Потом они погуляли по городу, легко перекусили и отправились на концерт в метро. Слушали произведения Стравинского в исполнение оркестра (Стравинский, оказывается, был евразийцем, а Ростик это как-то упустил).
Впечатлений было так много, что   музыку Ростик слушал невнимательно.  Около входа в кунакхану он попрощался со Звягинцевым, долго и сбивчиво благодарил.
- Ну что вы, почту за честь – сказал Звягинцев – Кстати, я связался с советником. Маршрут путешествия утвержден. Завтра вылетаем в Москву. Будьте здесь, у входа в 8 утра.
Ростик поднялся в номер, долго не мог уснуть, ворочался. – Какая ты, евразийская Москва?

3.
В 8 утра он был уже на месте, у помпезного, мраморного  входа в кунакхану, а в 9. 30 изящный, сияющий самолет под названием «Тулпар»  поднял их в воздух.  Позавтракали они прямо в самолете – над сказать, весьма и весьма недурственно. Потом ему сунули в руку брошюру - «Административное устройство Евразийского Союза». Поскольку ему предстояло путешествие Ростик посчитал необходимым ознакомиться с нею. Он открыл глянцевую книжицу  стал читать:

«Евразийский Союз (Союз Советских социалистических демотических республик Евразии) – федеративное евразийское демотическое государство, которое включает в себя 7 республик. Каждая республика называется Орда. Это:

1) Русская (Белая) Орда. Столица – Москва. Включает в себя следующие улусы (автономные области): Северный (Поморский), Приокский, Поволжский (Сарский), Уральский, Южно-Российский, Малороссийский, Белорусский. 
2) Сибирская Орда. Столица – Новосибирск. Улусы: Сибирско-русский, Сибирско-Татарский, Ханты-Мансийский, Якутский, Арктический, Приморский, Русско-Китайский, Сахалинский
3) Казацкая Орда. Столица – Новочеркасск. Улусы: Донской, Кубанский, Терский, Запорожский, Оренбургский, Яицкий, Астраханский
4) Туркестанская Орда. Столица – Алма-Ата. Улусы – Татарский, Башкирский, Казахский, Киргизский, Туркменский, Таджикский, Узбекский
5) Монгольская Орда. Столица – Батор-Хото. Улусы – Монгольский, Бурятский, Тывинский, Калмыцкий, Уйгурский.
6) Кавказская Орда. Столица – Владикавказ. Улусы – Северо-Кавказский, Грузинский, Абхазский, Армянский, Азербайджанский.
7) Крымская Орда. Столица – Ак-Мечеть. Улусы: Крымско-Русский, Крымско-Татарский, Караимский, Греческий

Город Уфа находится близ границ Русской, Туркестанской и Казацкой Орды, но не входит ни в одну из Орд, является столицей всего Евразийского Союза и управляется напрямую Великим Ханом.   
Каждая Орда имеет свою столицу, столицы имеют и улусы, в улусы входят города и сельские поселения.
Государственные языки Евразийского Союза – русский и неотюрки – особый литературный язык всех тюркских народов. В автономных улусах в ранге государственных используются и языки других народов...»

Дальше было что-то о местном самоуправлении, Советах, Ростик зевнул, закрыл книжку и уставился на облака в иллюминаторе.
 «Воздушные проводницы» (так здесь назывались стюардессы) принесли  напитки. Ростик выбрал нижегородский клюквенный квас. Потом немного подремал. 
Самолет приземлился. Над зданием аэропорта висел плакат: «Добро пожаловать на Русскую землю!».
Ростик со Звягинцевым прошли к самокату и он помчал их по ровной, заасфальтированной дороге.
«Долго ехать?» - поинтересовался Ростик.
- Долго – ответил Звягинцев. Наша Москва сильно отличается от вашей. В сущности она занимает лишь территорию внутри Садового кольца, как это и было в средневековье, когда, впрочем, вместо  садов там был земляной вал с кольями. 
- А как же остальная Москва?
- Районы Москвы стали самостоятельными городами.  Они и у вас, если вдуматься, таковы же, об этом писали некоторые ваш урбанисты - что Москва – это совокупность нескольких городов, которые связаны лишь маршрутами транспорта и общим администрированием.
- Так что же: Бибирево, Выхино, Измайлово – это города?
- Да, и прекрасивейшие. Мы бы могли их посетить, но нас же интересует сама Москва? 
 Действительно, они проехали парочку маленьких городков, напоминавших больше старинные городки Золотого Кольца, чем  районы знакомого Ростику мегаполиса.  Путь был долгим, но всему приходит конец. Вот они и в Москве.  Садовое Кольцо действительно засажено деревьями, в основном яблонями. Красиво!  Проехали рынок – Ростику сразу же вспомнились описания Москвы у Гиляровского. Длинные ряды, прилавки ломятся от товара, вдоль них гуляют покупатели в русских национальных костюмах,
Вот и улица. Нет привычных зданий в стиле сталинский ампир, зато церквей, церквей – не сосчитать! И множество многоэтажек, напоминающих отдалено допетровское барокко, благодаря крышам и лепнине.
Тверская немного похожа на себя, только машин мало, да и людей на тротуарах. Около памятника Пушкину – Страстной монастырь. Их высадили недалеко от Красной площади.
«Подумал, захотите посмотреть» - объяснил Звягинцев.
Собор Василия Блаженного такой же, каким его помнил Ростик. Колокола зазвенели и Ростик понял, что он действующий.  А вот Мавзолея нет. Ростик даже разинул рот. Хотел спросить, но потом вспомнил: Ленина в этой реальности убили эсеры в 1918. Каплан, наверное. Звягинцев заметил  его растерянность.
- Мавзолея не хватает? Его и не может быть. У нас ведь победили белые, да и Ленин прожил всего 48 лет. Но я могу Вам показать памятник Ленину, если хотите, съездим.
- Памятник?
-Я же говорил Вам, что в Евразийской партии есть влиятельная левая фракция.  Они очень почитают Ленина как теоретика марксизма, автора книги об империализме.  Алексеев называл даже ленинизм евразийским марксизмом.
-Да, я читал «Пути и судьбы марксизма».
- Ну вот!
- Интересно, а как же быть с белыми?
- Отцы-основатели были «белыми», Савицкий, например. Но потом они пересмотрел свое отношение к белому движению и к гражданской войне. У каждой стороны была своя правда. У нас стоят памятники  и «белым», и «красным» командирам гражданской войны, а день 7 ноября – это День согласия и примирения.
- Удивительно...
Только сейчас Ростик заметил, что на башнях Кремля вместо звезд – православные кресты и над въездом в Спасскую башню  - икона. 
- В Кремле сидит президент?
- Нет, не президент. Хан Орды. Но московиты привыкли называть его царь. Знаете, ведь в летописях ханы всегда именовались царями
- Да – кивнул Ростик.
- Это выборная должность?
- Конечно, царя выбирает Верховный Совет, но на 15 лет. Мы считаем, 4 или 6 лет не хватит, чтоб полностью реализовать планы...
И кто же сейчас царь?
- Царица. Вам ее фамилия ничего не скажет, наверное. Хотя фамилия – славная. Савицкая Светлана Евгеньевна. Ну что же мы тут стоим, посреди площади? – воскликнул Борис Викентьевич. Пошли в гостиницу.
- Не в кунакхану?
- Мы же в славянской республике! Нет, тюркский здесь, конечно, тоже знают, но предпочитают славянские названия. 
- Пешком пойдем?
- Московский полис – не такой большой город.
Они вышли с  Красной площади. Улица была мощеной камнем. Проезжали самокаты, даже грузовые, но  иногда встречались и лошади, которые тащили за собой коляски, телеги и даже что-то похожее на автобус.
- А почему здесь столько лошадей?
- Московиты любят лошадей. Это же в период романо-германского ига нам внушали, что мы – европейцы. На самом деле в русской душе есть место кочевым мотивам! Да это и экологично.   
Люди, встречавшиеся на дороге, были одеты в национальные костюмы -  мужчины в подпоясанных рубахах, в шапках, на ногах - сапоги и нечто отдалено напоминавшее лапти, женщины – в длинных сарафанах, многие – с кокошниками на головах. Перехватив  удивленный взгляд Ростика, Звягинцев сказал:
- Да-да! Знали бы вы, чего нам стоило возродить  русскую национальную одежду. При Гольштейн-Готторпах она была под запретом, да и в первые годы деникинского правления  образованные классы щеголяли в европейской одежде. Русские отвыкли от традиционных костюмов, некоторые не хотели к ним возвращаться.  У вас так и не вернулись. И я слышал, что у вас отечественная одежда считается самой неудобной и некрасивой,  вы предпочитаете зарубежный пошив.
-Так и есть.
- А все почему? Свое утеряли, а делать зарубежное, так как сами европейцы умеют, не научились. Потому что мировидение другое, и ремесленный навык.
Ростик задумался. Вдруг мимо промчался самокат, похожий на открытый автобус. Там были молодые парни и девушки с косами. Они пели песню
- А это  что за деревенская идиллия? – пошутил Ростик.
- Зря смеетесь. Теперь нет границы между городом и деревней. Многие жители Московского полиса работают на полях советских хозяйств. И даже имеют второй дом  за городом.   Свои угодья имеют и предприятия. Возможно эти ребята – из автозавода «Москвич». И  так не только в Москве - везде.
Они подошли к гостинице, которая напоминала огромный древнерусский терем. Внутри, впрочем, были современные лифты, киберносильщики, все нашпиговано компьютерами. Плотно перекусили в гостиничном ресторане (конечно, он и тут именовался харчевней). Звягинцев зашел на минуту в номер к Ростику.
- Вы отдохните с дороги. Вечером у нас культурная программа, как это принято говорить у вас.  Выходите на улицу в 5 часов пополудни.
Ростик решил выйти пораньше на полчаса. Прогуляться около гостиницы, оглядеться. Только он завернул за угол, почувствовал прикосновение к плечу.  Приятный голос спросил:
- Ростислав Андреевич?
- Да.
В лицо ткнули чем-то мягким, сладко пахнущим, он начал проваливаться в небытие и последнее, что он почувствовал: крепкие руки его подхватили и куда-то несут.
   

















;
Глава 4

Санкт-Петербург

1.
Очнувшись, Ростик услышал рев турбин. Он понял, что летит в самолете и что его сопровождают несколько человек. Вида, что он очнулся, он однако, не подал и стал внимательно прислушиваться. Спутников было вроде бы трое. Один сидел рядом с ним, двое – на соседнем сиденье. У того, кто сидел рядом, был приятный бархатистый мужской голос – голос профессионального обольстителя или вербовщика.  Ростик сразу узнал этот голос. Двое других, судя по грубым басам и отрывистой речи, были простыми охранниками.
«Вы там не переборщили с хлороформом? – Это был приятный голос. – А то знаете, как бывает, привезем «груз 200», Владим Владимыч нам «данке зер» не скажет. «Все будет окэй, босс, не в первый раз!» - пробасили охранники. – Крепкий он, советник все-таки, в фитнес, небось, ходит, или как он у этих еврашей называется...
-Ну-ну.
- Значит, они приняли меня за советника. – подумал Ростик. - Политическая провокация! Что делать? Сказать им, кто я на самом деле? Нет, будет еще хуже. Вовлекут черт знает во что. И разобраться хорошо бы, чего они хотят от советника? 
Обладатель приятного голоса замолчал, видимо, углубился в размышления, только время от времени он бормотал себе под нос: «фак офф.  Попробовать селф-бим? Сначала по старинке. Впрочем, как решит босс». Наконец, он замолчал.
Ростик сделал вид, что приходит в себя, застонал, открыл глаза.
- Ростислав Андреевич, слава Богу! Мы уж боялись! Владелец бархатистого голоса оказался широким в костях мужчиной средних лет, с добродушным славянским лицом, которое резко контрастировало с заграничными цветными, бликующими очками и элегантной импортной одеждой богатого бизнесмена из Ростиковой реальности.
- Кто Вы? Это что – похищение? Как Вы посмели? Да  вы знаете, кто я? Это - международный скандал! – Ростик изобразил возмущение, приличествующее случаю.
-  Зовите меня Аристарх Матвеевич. Или даже просто Аристарх. Этого достаточно. И успокойтесь, ради Бога! Никакое это не похищение. Считайте это путешествием, экскурсией... Вы ведь никогда за пределы вашего Союза и не выезжали, никаких других стран не видели. По первому Вашему желанию Вы вернетесь домой в целости и сохранности!  Только мне почему-то кажется, Вам понравится у нас и Вы не захотите возвращаться. Вы увидите настоящий, свободный мир, где человек является подлинной, творческой, самодостаточной личностью. Наш мир так не похож на Вашу тоталитарную антиутопию, так называемое «государство труда и общего дела»!
Последние слова он произнес с презрением.
- Вам у нас обязательно понравится! Я уверен!
- А я вот в этом очень сомневаюсь, - сказал Ростик совершенно искренне, причем теперь уже от своего собственного лица.
Самолет завалился на бок, и в иллюминаторе показалась россыпь огней большого города.
- Мы что, садимся? – поинтересовался Ростик.
-Да, через полчаса будем в аэропорту.
- А что это за страна и город?
- О! Это самый лучший город Земли! Он и страна, и город, и целый мир! Его обожают миллионы, о нем пишут стихи и научные трактаты, но не каждый удостаивается счастья жить в нем! Вам несказанно повезло! Я думаю множество Ваших пресно-добродетельных соотечественников втайне мечтают хоть одним глазком взглянуть на него – прекрасный, величественный, порочный, свободный, чарующий, обескураживающий, незабываемый....
Увы, я - не поэт, и поэтому количество эпитетов у меня ограниченно. Короче, вэлкам ту Санкт-Петербург, дир мистер Смирнофф! Херцлихь виллькоммен! Добро пожаловать! Извините, уж Вашей татарской тарабарщиной не владею. Нам, европейцам она как «Мерсу» упряжь!
Глаза у него горели. Ростик отвернулся, погрузился в свои мысли.    
    Самолет сел, у трапа их ждала машина, черный «Мерседес» с «мигалкой». Она рванула, ворота летного поля перед ней открылись.
- Мы что не будем проходить контроль? – для проформы спросил Ростик.
- Ну зачем нам формальности? – осклабился Аристарх. Нас ждет гостиница.
Было темно, да и окна затонированы, поэтому Питера Ростик не увидел. А ему было очень интересно. Он учился в Питере в заочной аспирантуре лет пятнадцать назад. Не сказать, что он стал фанатом «града Петра», ему всегда больше нравилась Москва, несмотря на ее буржуазность, толчею, грязь. Она казалась ему более родной, азиатской, евразийской. Но ценить красоту исторического Петербурга, имперской столицы (Ростик четко знал, где кончается Петербург и начинается советский Ленинград, это было видно по архитектуре) он научился. К тому же он был поклонником Пушкина и поэзии Серебряного века и знал множество стихов о Петербурге. Здесь Петербург вроде Западного Берлина во времена «холодной войны». Что-то с ним стало?  Сохранился ли его облик? Как живут люди? Ему не терпелось получить ответы на эти вопросы.
Машина примчала их к Московскому вокзалу, прямо к подъезду гостиницы «Октябрьская». Здесь она называлась «Октобер-фест» и вся была завешана рекламой немецкого пива. Не подходя к стойке, они пошли к лифтам.
-  Регистрация тоже формальность? – сыронизировал Ростик. 
- Для наших гостей –  максимальное благоприятствование – улыбнулся Аристарх и Ростик заметил у него золотой зуб.
Номер был роскошный. Никогда – ни в своем мире, ни в Евразии Ростик не видел такого. Огромное джакузи, телевизор во всю стену, пышные шторы, старинная мебель. Аристарх продемонстрировал бар – там были виски, водка, джин, текила, но преобладало немецкое пиво. Увидев взгляд Ростика, Аристарх пояснил: хотель принадлежит семье немецких унтернеймеров.
Ростик достаточно знал немецкий чтоб понять, но не подал виду.
-Кого?
- Предпринимателей. Бизнесменов. У вас их купцами, кажется, зовут. Это Ваше стремление везде совать устаревшие русские слова мне кажется настолько фальшивым и комичным!   
- Это Ваше мнение – холодно ответил Ростик.
Аристарх пообещал вернуться утром, сказал, что приличная одежда – в гардеробе (Ростик до сих пор был одет как его двойник) и наконец, ретировался. 
Есть не хотелось. Ростик подошел к окну. Извечный петербургский туман со светлыми пятнами отдаленных огней. Почти ничего не видно. Вспомнились строки старого поэта:

«И вот опять ползут косматые туманы
Из северных болот и сумрачных лесов,
Покинув нехотя просторные поляны
Для тесной суеты шумливых городов…»

Он выключил свет и лег спать. Сначала ворочался, не мог уснуть, потом провалился в какое-то марево абсурдных, обрывочных сновидений.   

2.
Утром Ростик проснулся и обнаружил у себя в номере одежду для себя. Джинсы, джинсовая куртка, футболка, кроссовки. Его это несказанно порадовало. Одежда евразийского госслужащего была для него как-то непривычна, а к джинсам он привык с юности. Он носил их  со студенчества (и однажды, в конце 80-х удостоился окрика начальника военной кафедры: «Почему в одежде наиболее вероятного противника?»). Ростик улыбнулся: вот он и оказался в стане противника и переоделся в его одежду. Тут в дверь постучали, пришел Аристарх.   «О, Вам идет!» - неискренне восхитился он. «А мне очень неуютно» - соврал Ростик.
Они спустились вниз, в бар.
«- Перекусим по-быстрому – предложил Аристарх – а потом уже нормально пообедаем.
- Хорошо – согласился Ростик
- Тогда давайте возьмем гамбургер. Тут прекрасный выбор – бургер, чизбургер, солсбери стейк, рисовый бургер...
- Вы же знаете, они у нас запрещены
- Вы просто их не пробовали! Попробуйте! Вы сегодня вообще откроете для себя много нового!
Аристарх заказал  по гамбургеру, чизбкургеру и две бутылки диетической пепси. Вообще-то в своем мире Ростик нормально относился к американскому фастфуду. Он понимал, что это еда вредная, но давно привык к ней, удобно же на бегу перекусить булочкой с котлетой. К тому с пепси-колой у него были связаны ностальгические воспоминания: когда он учился в 10 классе, они всем классом поехали в Москву и там впервые попробовали «Пепси». Ощущение было волшебным! Рассказов об этом во дворе было  еще полгода, ему все мальчишки завидовали.   Но после русской кухни в Евразии фастфуд и даже пепси как-то померкли. Он сделал глоток, немного поклевал булочку и отодвинул тарелку.
Аристарх же съел все с большим аппетитом, отряхнул крошки с рук и заявил: «Ну что, нас ждет Невский!» 
Невский! У Ростика сладко заныло в животе.  Невский, по которому ходили Пушкин и Гоголь! По которому он сам шлялся в свои аспирантские годы, пялясь  на величественные, строгие здания...

А на Невском всегда веселей:
Так задуман и так он проложен,
И ничем Елисейских полей
Он не хуже, и в вечность продолжен...

Оказалось, Невский не сильно изменился и это несказанно порадовало Ростика. Они пошли вниз,  в сторону Эрмитажа и Невы и первое время Ростик крутил головой и смотрел на дома вокруг. Все было щемяще знакомо – площадь Невского, кинотеатр «Художественный» (здесь он назывался «Лукьянoff-movie»), Аничков мост, Садовая улица, Гостиный двор. Но вскоре он стал обращать внимание на толпу. Она была разноплеменной и разноязычной. Тут и китайцы, и японцы, и американцы, все обвешаны фотоаппаратами, снимают, цокают языками, болтают по-своему. Были и петербуржцы, но очень уж разные – одни в дорогих костюмах, с охраной, обвешанной автоматами, другие – нищие, сидящие прямо на асфальте в зловонной луже, с шапкой на картонке. Много неформалов самого причудливого вида – с фиолетовыми волосами, в татуировках, в коже...
- Сколько у вас нищих! – произнес Ростик.
- О, это оборотная сторона свободы. Наше общество основано на законах рынка. Собственно, никаких других законов у нас нет. Только рыночный договор, купля и  продажа, обмен денег на товары. Это самое честное общество в истории.
- Постойте, я думал, Вы представитель спецслужб Санкт-Петербурга?
- В отдаленной степени - да. Я работаю в охране семьи Колчаков (мы ее называем просто – Семья или ди Фамиле ), которая является самым влиятельным кланом Санкт-Петербурга уже 100 лет. Нынешний глава семьи – Анатоль Колчак – внук известного Вам Александра Васильевича, Верховного правителя Российской демократической республики...    У него столько мани и влияния, что да – он, пожалуй, может, в Петербурге все и в этом смысле наш клан похож на правителей города, на штаат . Но мы не правим, никого не принуждаем, никому не диктуем  свою волю, никого не заставляем выполнять придуманные умниками-юристами законы. Ноу, мистер!  Мы все по-ку-па-ем. Иногда приходится, конечно, применять силу, когда ее пытаются применить против  нас... – Аристарх отодвинул пиджак и Ростик увидел пистолет.       
- Постойте, а как же полиция, пенсионная система, здравоохранение?
- Про это я и хотел сказать. Жизнь – это лотерея.  Игра! Плэй! Мы каждому даем свой шанс. Ты можешь разбогатеть и у тебя будет все – дворец, самолет, охрана, врачи, учителя для детей,  сбережения на старость. Но ты можешь и разориться и сидеть на асфальте, вымаливая пятидесятирублевку. И заметьте, виноват в этом будешь только ты сам. Ты оказался недостаточно инициативным, смелым, пробивным, хитрым, сильным... Ты лузер, аршлох! Значит, ты должен уступить дорогу сильным...    Юберменшам.      
Ростик хотел сказать ему о гуманизме, о том, что нельзя  законы  животного мира переносить на общество, которое состоит из разумных, достойных  бытия и духовной реализации существ, но тут его внимание привлек огромный экран. На нем появилось вытянутое, характерное лицо знакомой ему, скандальной телеведущей из его мира.
- Кто это?
- Ксюшо Колчак, тохтер  главы Фамиле. Она очень известная ТиВи-спикерша, бизнесвумен,  проводит перфомансы, покровительствует современному арту.
- Что-то я сомневаюсь, что они Колчаки -  подумал Ростик и тут до него дошло
-Почему Ксюшо? 
- Как почему? Потому что она транвести. Двуполый человек. Жено-мужчина. Ксенократ/Ксения. Вообще-то политкорректно говорить про нее не «она», а «Он/Она/Оно». Но я уж так, по старинке, я олдскулдьный мэн – оскалился Аристарх.
-  Вы это всерьез, про  жено-мужчину?
- Вполне. У нее полиаморный брак. Как женщина она жена режиссера Добролюбова, а как мужчина – муж певицы Ольги Пузовой.
- Это же бред!
- Это свобода, дорогой мой советник – расхохотался Аристарх и Ростик вспомнил, что его здесь считают евразийским политиком. - Каждый из нас абсолютно свободен. Он может выбрать себе даже пол!  Никто ему слова дурного не скажет, на то и свобода и креативность индивида!
- Господи помилуй! – прошептал Ростик, уже не зная от чьего лица, своего или  двойника. 
Некоторое время они шли молча. Появились очертания Казанского. Из него вышла процессия в оранжевых накидках, которая приплясывала и припевала: «Кришна, хари-хари»
- Господи Исусе, это ж православный храм! Что за кощунство!
- Рынок, дорогой мой дус, как у Вас выражаются, рынок! Организация кришнаитов арендовала помещение...
- Но это же немыслимо! Так не должно быть!
- Пойдемте, пойдемте. Я вижу кое к чему Вы пока еще не готовы.
Ростик не мог успокоиться и все поворачивался назад, хотя Аристарх уже силой тащил его дальше. Недалеко от Казанского стояли фигурки бутафорских Петра и Екатерины. Разряженные в старинные костюмы уличные артисты охотно позировали для иностранцев с фотоаппаратами. Вдруг «Екатерина» распахнула  плащ и на мгновение Ростика ослепила женская нагота.
- Что это? Екатерина обнажается перед туристами?
- Ну Вы как ребенок, Ростислав Андреевич! А еще политик. Это джоб. Работа. Они заколачивают мани. За ню башляют больше. И потом это искусство, стрит-арт
- Искусство?!
- Да. Они там с Петром иногда ... как бы сказать чтоб Вас не оскорбить... совокупляются... Собирается туча народа, ТиВи приезжает.  Арт-критик Дионис Непейпиво комментирует действо... Очень интересно и познавательно, я как-то смотрел по ТиВи.   Железный жезл имперской власти проникает в женственное начало русской культуры, обретшей инобытие в лице немецкой принцессы... Тьфу, чушь, впрочем... Но лавэ этот критик зашибает, скажу я Вам!  Весьма достойный член общества! Я вполне серьезно!
Они уже свернули к Эрмитажу, Ростик немного успокоился и Аристарх отпустил его руку. 
- Я читал, что это Зимний дворец?
- Был. Сейчас тут известное кабаре. Его называют «Русский Мулен-Руж». И правда, из окон гремела разухабистая музыка, а около входа была очередь из иностранцев.
- Нам уже немного осталось. Через мост и направо.
- Погодите. Кажется, там Пушкинский дом...
- Да Вы знаете историю Петербурга! Теперь там резиденция главы. «Колчак-хаус».
- А как же ученые, пушкиноведы?
- Кому нужен Ваш Пушкин?   Он устарел как карета XIX века. Сейчас время совсем другой поэтики. За которую люди платят мани. Кто даст мани за Вашего Пушкина? Разрыв дискуса! Гомоэротизм! Антителеологичность! Вот что сегодня интересует! Впрочем, почитайте Дионисия Непейпиво. Я не критик, так, нахватался немного. Я специалист несколько другого профиля...
Аристарх усмехнулся. 

Имя Пушкинского Дома
В Академии наук
Звук понятный и знакомый
Не пустой для сердца звук...

Вспомнилось Ростику. «Варвары! Ей-Богу варвары! Хуже вандалов!» - со злостью подумал он – потому что считают себя еще верхом цивилизации». Но говорить ничего не стал.
Здание Пушкинского Дома (Ростик его помнил, однажды его приглашали туда на конференцию) ощерилось пушками и пулеметами. Меркурий, Нептун и Церера уныло глядели на автоматчиков внизу. Вокруг здания вилась колючая проволока.
- А это зачем? – вырвалось у Ростика.
- Как зачем? Я же говорил Вам несколько раз: у нас свободное общество. Это значит, что у нас полная свобода владения оружием. Хоть ракету покупай, если мани в кармане! Поэтому знаете, постреливают. В основном ночами, но бывает и днем. В прошлом месяце три нападения отбили... Барон Васильевского острова Беня Косой устроил, гори он в аду. Редкостная сволочь был. Ничего, как видите справились. Как говорит Владим Владимыч, «кто нас обидит, трех дней не проживет...». 
Что-то в памяти Ростика шевельнулось, но ухватить воспоминание он не смог.  Аристарх кивнул бойцам на блок-посту, те подняли шлагбаум. Они вошли во двор.

3.
Советник мерил большими шагами кабинет. Ему было стыдно перед его двойником да и червь сомнения глодал. Умучат его, изверги. Пропадет без толку, за понюшку табака! Или выдержит?
Он встряхнулся.
- Что это я? Не умучат! Ну заставят его выступить по дальновизору, что Евразия готовит войну. Потом, когда мы его вырвем из их лап, мы сами объявим всему миру что это двойник.  Провокация раскроется. А вот узнать что-то о вундерфваффе он сможет. Вероятно, и сам не поймет, что узнал, да ничего, наши мозгоправы докопаются.
Раздался  голос из громкоговорителя: Иптяш советник, к Вам пришли.
-Зови
-  На пороге появился Георгадзе.
- Все хорошо, иптяш советник!
- Добрался?
- Да, вчера вечером долетел. В «Октобер-фесте» поселили. Сегодня по Невскому гулял, потом в Колчак-хаус завели.
-  Точно?
- По Невскому его четверо наших вели и питерских человека три. Мало ли что. Эти сумасшедшие капиталисты могут и перестрелку затеять. Не хотелось бы, чтоб от шальной пули...
- Да уж.
-  Ну а в Колчак-хаусе, извините, у нас глаз и ушей нет. Но питерцы обещали помочь, хоть я не очень им верю...
- Знаю. Ну рахмат, ипяш Георгадзе, спасибо. От сердца отлегло. Только вы смотрите, чтобы как говорится, ни один волос с головы!
- Не сомневайтесь!
Георгадзе ретировался.
Советник сел на кресло, налил себе минералки «Кургазак».  Колчак-хаус – одно из самых опасных мест в Петербурге. И дело не в самом Анатоле Колчаке. Он что – интеллигент, экономикой занимается, лекции в «Свободном университете» читает. Нет, есть человек поопаснее. Всесильный Владим Владимыч.   

4.
Когда они вошли в здание Пушкинского дома, Аристарх сразу куда-то исчез. С двух сторон Ростика сжали два дюжих молодца и вежливо сообщая, что нужно подняться на второй этаж,  но не давая двинуться вправо-влево, довели его до высокой двери. За дверью оказался роскошный кабинет с большими окнами, огромным столом, уставленным письменными приборами и высоким креслом во главе. В нем сидел маленький человек невзрачного вида. Ростик пригляделся и обомлел. Да это же...
-Садитесь, садитесь – хозяин кабинета указал на стул. Голос был тот же.  Меня зовут Владим Владимыч. Помощник Анатолия Александровича.
«И голос тот же» - подумал Ростик.
«Я очень рад приветствовать столь высокопоставленного чиновника Евразийского Союза. Извините, что Вы оказались у нас таким вот неизящным, так сказать, образом. Мы бы конечно, предпочли, чтоб  к нам прибыла официальная делегация. Мы бы ее встретили на самом высшем уровне.. Но Вы ведь сами знаете, между нашими странами нет дипломатических отношений. И не было никаких других возможностей, так сказать, сделать Вам очень и очень важное предложение...
- Пока я уверен, что это было похищение. Будьте уверены,  меня уже разыскивают...
- Нам очень и очень жаль.
Зазвонил телефон. Хозяин кабинета поднял трубку.
-Да. Можете начинать.
- О чем это мы? Да Вы располагайтесь удобнее. Может хотите что-нибудь выпить, поесть? Русскую кухню у нас трудно достать, но можно.
- Нет, спасибо. Вы говорили о предложении?
- Ну что это Вы сразу о деле? Поговорили бы, о Петербурге, о жизни. Как Вам понравился наш город? Уникальное, уникальное место! Вы согласны? 
Раздалось гудение  - наверное, включился кондиционер.
Ну хорошо, предложение так предложение. У Вас в Евразсоюзе ведь есть деньги.
- Конечно, алтыны.
- У Вас деньги мало что решают. У Вас важно место в социальной иерархии. Согласитесь, это ненормально. А вот у нас все-по другому. Деньги – это все, власть, могущество, влияние. Если у Вас есть деньги, у Вас есть все блага мира – красивые женщины, роскошные особняки, лучшая еда...
- Зачем это мне?      
- Как зачем? Сколько можно думать о общем благе? Об общем деле, как твердит Ваша лживая пропаганда. Нет никаких общих дел. Есть индивид и его благо. Если оно совпадает на время с  благом другого индивида – возникает общественный союз.  И существует до тех пор, пока он выгоден.
- Мы считаем, что общество – симфоническая личность.
Ростик вспомнил работы Трубецкого.
- Нет никаких симфонических личностей! Взгляните! Есть я, есть Вы! Мы видим друг друга, можем притронуться друг к другу... А где Ваша симфоническая личность?  Можно ее увидеть,  потрогать?   
- «Бога никто не видел...»
- Вот только не надо про Бога. Религия - иногда вещь полезная, но она здесь не при чем. Мы говорим о здешнем мире. О наших   телесных, требующих еды, питья и секса телах....
Ростик интуитивно понял, что  что-то идет не так. Владим Владимыч  ожидал другой его реакции. Неужели его двойника считали двурушником? 
- Хорошо, если бы я встал – чисто теоретически – на платформу индивидуализма. В чем Ваша выгода?  Что Вы получите, если я  возьму Ваши деньги? – спросил Ростик.
 Чиновник внимательно посмотрел на Ростика. Открыл папку, вынул оттуда бумагу.
- Вот текст. Вы должны его прочитать на камеру, под запись. Это для укрепления международной стабильности, не более. Поверьте мне.  А за это...
Владим Владимыч осекся.
- Впрочем, постойте.  Один момент.
Он еще раз посмотрел прямо в глаза Ростику.
- Но ведь не встали на платформу индивидуализма? Даже чисто теоретически?
Ростик не нашелся что ответить.
- Вы не можете подождать, пока я обсужу один технический вопрос? Хозяин кабинета потянулся к селектору.

5.
Он тихо сказал что-то в микрофон и в кабинет вошли двое в белых халатах. Они подошли к начальнику и негромко стали с ним говорить. Разговор шел на немецком. Ростик знал немецкий хуже, чем английский, но общий смысл схватывал. Они же не понижали голос, видимо, были уверены, что он ничего не понимает.
Говорили о каких-то Ихь-штралле. О реакциях какого-то объекта-2, которые гораздо лучше, чем у объекта-1. О том, что показатели Эльриха не соответствуют норме.
Потом эти двое отошли к стене, а Владим Владимыч широко улыбнулся и вдруг спросил:
- Ростислав Андреевич, а когда Вы родились?
- Вы же знаете. 16 ноября 1969 года.
-  Да-да. В Уфе?
- Конечно.
А кем работал Ваш отец? Где Вы учились? Когда Вы вступили в Евразмол? В Партию? Как зовут Вашу жену? Сколько в Евразии Высших Советов? Сколько Орд входит в Евразийскую Федерацию?
- Я отказываюсь отвечать. Это просто оскорбительно. Вы сами говорили о гостеприимстве. О приеме на лучшем уровне...
- Безусловно. Мы готовы принять самым лучшим образом Государственного Советника 1-го ранга,  товарища  Великого Хана Евразийского Союза, члена Исполнительного Курултая Евразийской Партии Ростислава Андреевича Смирнова. А кто Вы?  Кем сез, яхшы кеше?
- Что? – спросил Ростик и понял – он «попал». Его спросили на неотюрки: кто он? А он не смог ответить и даже не сразу понял. 
От  стены отделились двое в халатах. Один на ходу открыл чемодан и вынул оттуда шприц.
- Погодите! – раздался голос Владим Владимыча. – Не люблю я этого натурализма. Давайте не здесь.      
Двое схватили Ростика за руки и потащили к дверям.

6.
 Пройдя по коридору, они свернули к лестнице. Ростик еле волочил ногами. Он понял, что провалил операцию. Вдруг хватка  его конвоира справа ослабла. Тот, что слева ловко вколол шприц прямо в шею своему напарнику. Напарник осел. Парень отбросил шприц, хлопнул Ростика по спине. «Только не ори! Мне велено передать тебе два слова: «Монумент дружбы». Тебе это что-то говорит?
-Ддда – растерянно произнес Ростик.
Тогда иди за мной и ничего не спрашивай.
Они спустились по лестнице до самого низа, в подвал. Там было сыро, с труб капала вода. Незнакомец поднял какой-то ломик, поддел железный круг на полу. Тот подался, отодвинулся.
-Лезь!
- Куда?
-Лезь, потом  спрашивать будешь!
Ростик пролез первым. За ним спустился его спутник, предварительно задвинув люк.   Перед ними был ход. Старинные стены из кирпича, под ногами хлюпает вода.
- Здесь в  XIX веке была таможня. Продажные таможенники прорыли подземный ход, чтоб  сбывать товар контрабандистам.  О ходе никто не знает. У меня друг – диггер, он под Питером все катакомбы излазил. Он мне про этот ход и рассказал. Когда нас хватятся, мы уже далеко будем да и ход они вряд ли найдут.
- А куда ведет ход?
- Непонятно. За два века подземные коммуникации много раз перестраивали. Теперь отсюда можно вылезти в любом месте Питера. А можно и не вылезать.
- Как это?
-Увидишь.
- Вы, вы-то кто? Спецслужбы Евразии?
- Нет – рассмеялся его спаситель.  Мы... Как бы это сказать...  Петербургское подполье. Во всех смыслах этого слова!
Он снова рассмеялся.
Шли они быстро и были уже довольно далеко от Пушкинского дома. Где-то впереди сверкнул свет. Там стоял человек с фонарем. Он махал фонарем и что-то кричал.
- Бежим! – развернулся Ростик.
- Куда бежим? Стой! Свои это. Свои.      

7.
Они оказались в большом подземелье. Когда они вошли туда, там служил православный священник. Вероятно, была вечерня, Ростик в этом плохо разбирался. В углу стояла старая икона, около нее слабо мерцала лампада.
- Господу помолимся! Господи, помилуй! – басил совсем молодой еще священник, в  некогда золотом, а теперь грязном от пребывания в катакомбах облачении.  В Богослужении участвовало человек 20. Одеты они были тоже  так себе. Кто в джинсы, кто в спецовку, кто вообще в лохмотья. И у всех одежда забрызгана грязью. Все истово крестились, некоторые вставали на колени, невзирая на лужи на бетоне.
- А почему Богослужение идет здесь? Наверху разве нельзя?  - спросил Ростик Андрея (выяснилось, что так зовут его спасителя).
- Ну что ты, маленький что ли. Православие же объявлено нетолерантной идеологией.  За один нательный крест можно год в частной тюряге схлопотать. А за устройство культового мероприятия... Мало не покажется.
-Постойте, у вас же либертарное общество. Законов нет, только рыночные отношения.
- Кто это тебе наплел? Плюнь ему рожу!»
Тем временем служба подошла к концу. Все выстроились в очередь – целовать серебряный крест, который священник держал в руке. Ростик тоже приложился. Потом расстелили какую-то тряпку, стали вынимать хлеб, консервы, термосы. Очевидно,  начинался ужин.
- Вот, друзья, это мой товарищ. Ростиславом зовут. Из Евразии.
К удивлению Ростика некоторые сморщились и отвернулись. Андрей пояснил: 
 «- Понимаешь, у нас не все евразийцы. Есть и сторонники Евросоюза. Они считают, что Питер должен войти в ЕС как   историческая часть Европы.  Нас, евразийцев они недолюбливают, но до поры помалкивают. Дело-то одно делаем». 
- Понятно – сказал Ростик.
Они скудно поужинали, потом после краткой молитвы священника расползлись кто куда.
Ростик присел  на какую тряпку, которую постелили около трубы. Рядом сидел старик с всклокоченной бородой, в свитере. Он чинно представился:
«-Доктор философских наук, профессор Санкт-Петербургского университета Валериан Витальевич Криницкий. Прошу любить и жаловать. Впрочем, это уже в прошлом. Лишен всех званий, наград и объявлен врагом свободного общества и антисоциальной личностью...»
- За что?
- За монографию. «Диалектический анализ либертианской теории государства»
- У них же... там, наверху, общество полной свободы. Каждый может говорить и писать, что хочет...
- Да, такова официальная позиция... Но в реальности все иначе. И это вполне согласуется с законами диалектики. Понимаете, если какой-либо параметр увеличивать до бесконечности, то он превратится в свою противоположность. Скажем, если тело движется с небольшой скоростью, то ему нужно много времени чтоб преодолеть большой путь.   Если скорость увеличить, времени нужно меньше. А теперь предположим, тело движется с бесконечной скоростью (это физически невозможно, но у нас же мысленный эксперимент). Чему равно время, за которое это тело преодолеет любое расстояние?
- Нулю!
- А что это значит?
- Что оно находится во всех точках бесконечной вселенной...То есть покоится!
- Точно! Движение с бесконечной скоростью есть покой! В бесконечности движение и покой совпадают. Они по сути одно и то же и разделяются лишь в нашем мире конечных величин.
- То есть абсолютная свобода есть абсолютное подчинение?
- Конечно, если Вы ищите полную свободу, то Вы станете рабом. Например, рабом своих страстей. Такой раб подчиняется всем своим страстям и чувствует себя полностью свободным... Но не дай Бог нам такой свободы!
- И наоборот?
- И наоборот. Августин Блаженный говорил, что истинная свобода есть добровольное подчинение Воле Божьей....
- Да...
 - Но это абстрактная, чистая диалектика. А либертарное общество не абсолютно свободно. Оно подчиняется  правилам рынка. А если есть правила, должен быть кто-то, кто следит за их исполнением. Это - функция государства. Не случайно, как только возникает частная собственность (и с нею рынок, ведь рынок – это обмен между частными собственниками), возникает государство. В этом марксисты правы. 
- То есть в Петербурге есть государство?
- Есть. А кто же по Вашему Владим Владимыч? Только оно не называет себя государством. Но по сути - самое настоящее государство мафиозного типа... Впрочем, как большинство государств. В «Цивилус Деи» Августина есть  премилый рассказ. Александр Македонский однажды отдал приказ поймать пирата, который грабил морское побережье. Его поймали и привели к царю. Александр спросил его: «кто ты?» Пират в ответ: «я – такой же как ты!» Александр изумился: «но я ведь - Царь, я охраняю подданных, а ты пират, ты грабишь людей». Пират ответил: «я собираю дань с поданных, и охраняю тех, кто платит дань». Александр возразил: «но я защищаю людей от иноземных захватчиков». Пират сказал: «и я охраняю своих поданных от других пиратов».
Профессор рассмеялся и сразу закашлялся
-Вывод Августина прост: любое государство, которое не опирается на Церковь, не отличается от шайки разбойников...
- Анархизм какой-то
-Именно мой друг! Христианство так многообразно, что в нем есть место и анархизму, и монархизму, но оно не сводимо ни к тому, ни к другому!
Подошел Андрей. «Вот, спальный мешок, поспи пару часов. Скоро нам уходить. Тебя в Евразии ждут».
- О, товарищ из Евразии? – спросил профессор. А я Вам примеры из Лосева привожу! Небось сами когда-то его лекции слушали, в Уфимском университете? Он там всю жизнь преподавал. Как я мечтал на них попасть!
- Лекции? Лосева? – потрясенно спросил Ростик. Он очень любил Лосева и ему в голову не могло прийти, что здесь Алексей Федорович прожил спокойную профессорскую жизнь, да еще в Уфе!
- Нет знаете ли, не довелось!
- Многое потеряли...
Мешок был большой. Ростик предложил место профессору, но тот отказался, остался греться у трубы и о чем-то думал. Ростик закемарил.   
Ему казалось, что он и не спал, но оказалось, прошло два с половиной часа. Андрей растолкал его и повел через извилистые коридоры. На поверхность они вылезли уже где-то за городом. Там их ждали несколько бойцов в маскировочной одежде. Они провели Ростика лесными тропиками к импровизированной посадочной полосе. Их ждал военный самолет. Мгновение – и он взлетел. В иллюминаторе мелькнул край ночного Петербурга. Ростик снова уснул, убаюканный рокотом турбин.

;

Глава 5.
Возвращение

1.
В аэропорту их встречала небольшая делегация. Ростик сразу заметил знакомую фигуру:
«Борис Викентьевич!»
Они обнялись как старые друзья.
«Ростислав Андреевич! Голубчик! Как мы за Вас переживали! Как Вы? Надеюсь, Вы не пострадали?»
«Нет, нет, все обошлось! Меня вовремя забрали из лап...» Он хотел сказать про Колчак-хаус, Владим Владимыча, но вовремя спохватился. Наверное, все это засекречено.
Подошли поздороваться и другие члены делегации. Лица точеные, бесстрастные. «Спецслужбисты во всех мирах одинаковы» - подумал Ростик.  Они сели в самокат и поехали. Через некоторое время впереди замаячил Уфимский Кремль, и Ростик ощутил тепло в груди – как будто возвращался в свою родную Уфу, в которой прожил почти полвека.
Доставили их ожидаемо  в Приказ Тайных Дел (как гласила надпись у дверей) на проспекте Трубецкого, там, где  в его Уфе стояло здание КГБ и памятник Дзержинскому. Ростика сначала осматривали врачи, меряли давление, щупали пульс, смотрели зрачки, прикрепляли к голове какие-то датчики и распечатывали свои ленты с кривыми. Потом с ним беседовали спецслужбисты. Все очень подобно выспрашивали, причем, не только о Колчак-хаусе, но обо всем, начиная с хотеля и кончая разговорами в катакомбах. Они старательно помечали что-то в своих блокнотах, работала и записывающая литература. Потом его отвели в комнату отдыха, принесли еду, напитки. Ростик с удовольствием поел и снова завалился спать – прямо на диване.
Его вежливо разбудили часа через четыре.
«Извините, Вас ожидают...»
Снова самокат –  было светло, наступил день, город уже жил своим будничным ритмом. Знакомое здание, лифт (ах, да, их тут называют подъемниками). Дверь открывается, навстречу ему идет словно его отражение в зеркале...

2.
«Ростислав Андреевич! Ну слава Христу, все с Вами хорошо! Я знаете ли, чувствую перед Вам вину... Нам нужен был двойник. Идеальный двойник. Мы знали, что они готовят похищение...
- Да уж, могли бы предупредить! Бросить меня в пасть Владим Владимычу...
- Мы не могли, гафу итегез , не могли! У них везде свои соглядатаи! Да и Вы могли проболтаться! Но риск был минимален. Мы надеялись, что Вы сообразите, сориентируетеь, и как  оказалось, не зря.  Спасибо! Огромное спасибо Вам!
- За что? Раскололи меня. Владим Владимыч такой оказался, на зуб не попадайся!
- Нет, что Вы! Это Вы его, так сказать, раскололи! Получилось даже лучше, чем мы ожидали! Он все-таки проговорился! Наши аналитики много, очень много вытянули из информации, которую Вы привезли.
- И что именно?
- Ну Вам я, пожалуй, скажу. Да и скоро это и так перестанет быть секретом. Про ихь-штралле, они же селф-бим!   
- «Я-лучи?»
- Да, только у Вас не было времени понять, что это такое. А это и есть их вундерваффе.  Супероружие, которое Евросоюз и СШВАиК   собрались применить против нас. Психотропное (а мы-то думали - биологическое). Излучение, которое особым образом действует на психику человека-коллективиста, пробуждая в нем индивидуалистические разрушительные инстинкты.  На индивидуалистов, оно, разумеется, не действует.
- Поэтому Владим Владимыч и удивился?
- Точно! Он тихо включил излучатель и ждал с Вашей стороны реакции. Будь перед ним исконный евразиец, реакция бы была, поверьте мне. Хорошо, что все-таки мы не использовали двойника из нашего мира... А Вы, Ростислав... Извините, конечно...
- Говорите, чего уж там...
- Вы хороший человек, Ростислав. Для мира, из которого Вы пришли, даже очень хороший. Но Вы все равно выросли в капиталистическом обществе. Это въедается в подсознание.
- Понятно. А чем опасно оно для Вас? 
- Представьте себе, что в наше обществе вспыхнут сильнейшие страсти – люди станут кричать о несправедливости системы распределения, будут выражать недовольство своими категориями, захотят неограниченного обогащения, чтобы дома было 2, 3, 4  дальновизора, индивидуальных электроабаков. Люди выйдут на улицы, станут требовать отставки правительства....
- Постойте, я нечто подобное уже наблюдал, в годы моей юности, в конце 80-х...
- Да. В Вашем мире ихь-штралле были изобретены американцами и в конце «холодной войны» они начали методично облучать ими территорию Советского Союза.      
- Так вот  оно что...
- А с чего думаете миллионы советских людей бросились ломать государство, где у них были  восьмичасовой рабочий день,  санатории для детей, доступные вузы? Конечно, имелся экономический, идеологический кризис, но это одно, а превращение людей в безумцев, вредящих самим себе – совсем другое... Нам еще предстоит подробно изучить Ваш мир. Возможно, мы обнаружим там много чего поучительного... Вы нам поможете в этом?
- То есть я должен вернуться?
- Когда-нибудь да. Но Вы можете оставаться у нас сколько хотите. Мы дадим Вам место в Институте истории, категорию В. Наша аппаратура  настроена так, что она вернет Вас в то же самое мгновение времени в Вашей реальности...
- Нет. Я хочу домой. Прямо сегодня. Только...
- Что?
 - Как же ихь-штралле? Вы сумеете им противостоять?
- Не беспокойтесь. У них - только экспериментальный образец, а у нас скоро будет налажено производство глушилок.  Спасибо петербургскому подполью! Скоро по всем границам Евразсоюза установим глушилки. И уж поверьте, работать они будут эффективнее ваших гэбистских 80-х.
- Ну хорошо.
Ростик встал, пожал протянутую руку.
- Куда мне теперь?
- Вас отвезут в Институт физики. Там все готово. Я предполагал, что Вы так поступите. 
- А как же Борис Викентьевич? Я хотел бы с ним попрощаться.
- Я передам. Да Вы с ним не раз еще увидитесь. И в своем мире, и в нашем.
- Кстати, он не знал? Ну, то  что я  был вам нужен как двойник?
- Что Вы! Он же не политик. Ученый. И просто добрый человек.
- Привет ему. До свидания, советник!
- До свидания, дус. А Вы стали совсем другим, мужественным, сильным. Вы нам очень помогли. Не мне. Всей Евразии!  Спасибо!
- Не за что....
Уже перед дверью Ростик добавил:
- Да, про Колчаков. Их настоящая фамилия Собчаки. Самозванцы они.
- Да? Учтем.
В Институте физики Ростика посадили в кресло. Техник в белом халате на что-то нажал, перед глазами появилось синее сияние и вскоре Ростик ощутил на лбу теплый летний ветер.

3.
Он сидел на скамейке. Кремля не было, на его месте высился привычный Монумент Дружбы -  каменный меч с кольцами. Ростик застонал. Голова гудела. Раздался знакомый голос:
«Вам плохо? Я могу чем-нибудь помочь?»
«Борис Викентьевич! Вы? А я думал Вы остались у себя, в Евразии!»
 - В Евразии? Где? И откуда Вы знаете мои имя и отечество? Извините, я Вас в первый раз вижу!
Ростик пригляделся. Борис Викентьевич выглядел странновато. Одет бедновато, нет татарской тюбетейки.
- Скажите что-нибудь по-тюркски...
- Извините, я, конечно, коренной уфимец, но татарский и башкирский выучить  не удосужился.  Может, это и неправильно. Но Вы не ответили на мои вопросы.
Ростик понял – это, конечно, Борис Викентьевич, но другой. Из этой реальности. Умнее было бы промолчать, но Ростика почему-то понесло. И он выложил все – про Уфу-столицу, Евразийский Союз, Петербург,  советника, ихь-штралле.
Здешний Звягинцев его внимательно выслушал. Потом помолчал.
- Звучит как фантастика. Но знаете, я люблю фантастику. Я ведь профессор физики местного университета, правда, на пенсии. К тому же я занимался проблемами темпоральности...
- Что?
-Физики времени
- Так значит, такое возможно? Параллельная реальность? Двойники в ней?   
- Теоретически - да. Но вероятность не очень велика. Скорее всего солнышко Вас припекло, Вы уснули на скамейке и Вам приснился сон... А Ваши Евразия и Петербург – это просто две идеальные конструкции, воплощающие некоторые аспекты нашей реальности, но в чистом виде, так сказать....
- Если так, то жаль.
-  Согласен, жаль. Давайте-ка я помогу Вам встать. Вам в какую сторону? Я помогу.
Ростик встал и опираясь на плечо Бориса Викентьевича пошел. Он не оглядывался, потому что знал, что Кремля там все равно нет и, возможно, его нет нигде.
Только зря он не оглядывался. А то бы увидел нечто очень интересное. Как только они отошли метров на пятьдесят, из-за Монумента вышел человек. Элегантно одетый, в цветных, бликующих очках. Он посмотрел вслед  Ростику со спутником и улыбнулся, сверкнув золотым зубом.
 

Январь - февраль 2021 года,
г. Уфа












Послесловие

Эту маленькую повесть я задумал давно. Мешал мне написать ее один печальный факт, в котором мне очень не хочется признаваться читателям. Дело в том, что я – не писатель. Я – ученый, уже около 20 лет занимаюсь изучением наследия евразийцев 1920-х г. (да-да, тех самых Трубецкого, Савицкого, Алексеева, Чхеидзе, которые фигурируют в моей повестушке!). Даже пишу о них докторскую диссертацию, которую, правда, никак не могу закончить. 
Кроме того, я – политический публицист, колумнист газеты «Советская Россия». Те из Вас, кто симпатизирует левопатриотической оппозиции, надеюсь, даже читали кое-какие мои статьи. И взгляды мои понятно какие – лево-евразийские.
В юности я писал стихи, но годам к 30-ти бросил  это дело, приличествующее прыщавым и романтичным юнцам, а не доцентам с пузом и кучей курсов лекций в голове.
Иногда ради развлечения я пописываю рассказы в жанре научной фантастики, но писателем себя все равно не считаю. Писатель – он сюжеты умеет придумывать, героев, он в людях разбирается как инженер – в тепловозах и вездеходах. А я, увы, к этому не способен.
Зачем же я все же написал эту повесть?
Наверное, если ты много лет изучаешь труды евразийцев, если ты сам мечтаешь, чтоб воплотились в жизнь некоторые их идеи, то неизбежно ты придешь к идее: а что было бы, если  история сложилась по-другому? Если бы евразийцы победили? Я и попытался это представить, а как уж у меня получилось  - судить Вам, дорогой читатель.