Халатность

ХАЛАТНОСТЬ

Когда тебе не везет, вспомни – сколько раз тебе повезло.


    Началось с того, что это был обычный вызов. Вызов реаниматолога в поселковую больницу за 60 километров от райцентра. Повод к вызову – острый стеноз гортани у мужчины 35 лет. Сразу возникло подозрение, что коллеги в поселковой больнице что-то не так расценили. Стенозы гортани штука опасная и встречаются они довольно часто, но только у детей. Узкая голосовая щель ребенка при обычном ОРВИ может практически полностью закрыться воспалительным отеком и серьезно нарушить дыхание. Ситуации бывают критические, требующие срочной реанимационной помощи, которая заключается в самой распространенной в анестезиологии процедуре – интубации трахеи. При помощи ларингоскопа (есть у нас такой совершенно незаменимый помощник) визуализируется голосовая щель и в нее проводится достаточно жесткая трубка, которая раздвигает отечные ткани и дает хороший и надежный доступ воздуха в легкие. Но чтобы у взрослого… Не дифтерия же у него, в самом деле. Впрочем, приедем – разберемся.


    Скоропомощной уазик уже стоит под окном, беру выездной реанимационный чемодан и залезаю в машину. Со мной едет фельдшер со «Скорой помощи». Это хорошо, мало ли помощь потребуется. Уазик выруливает за пределы райцентра и все погружается в тьму. Дорога мне хорошо знакома, летом или ранней осенью тут ехать – одно удовольствие – с одной стороны лес, с другой – полноводная река. Но сейчас зима, самый разгар полярной ночи, и кругом темнота. Лишь фары выхватывают короткий участок извилистой дороги, петляющей между сопок. В салоне шумно, разговаривать тяжело, да и неохота, и мы с фельдшером постепенно засыпаем под монотонный гул мотора.


    Через час сплошной темноты появляется освещенный поселок. Вот и больница. Все еще в полусне выхожу из машины с чемоданом. Нас ждут, провожают до палаты. Я вхожу в палату и тут же начинаю просыпаться.
Классический стеноз! Молодой мужчина в ясном сознании сидит на кровати. Каждый вдох стоит неимоверных усилий, а шум его дыхания слышен за пределами палаты. На вопросы отвечает коротко и односложно, чтобы не отвлекаться от основной задачи – дышать. Все его силы сейчас уходят именно на это. Откуда и почему это появилось – будем разбираться потом. Все потом. Сейчас важно только одно – как можно скорее произвести интубацию, всунуть в трахею этого работяги достаточно жесткую пластиковую трубку, способную пройти через воспалительный отек и не быть при этом сдавленной. Открываю чемодан, беру трубку. И тут с меня ручьем полился противный холодный пот. И проснулся я окончательно. В чемодане не было ларингоскопа.


    Искать бесполезно - я сразу вспомнил, что сам в этом виноват. За несколько дней до этого я в порыве административного рвения спрашивал у старшей сестры – кто-нибудь вообще проверяет батарейки у выездного ларингоскопа. Она дала команду заменить батарейки, ларингоскоп вытащили, батарейки заменили и в чемодан обратно не положили. Довыделовался с батарейками.


    Ожидать наличие ларингоскопа в поселковой больнице глупо, тут его в принципе быть не может, а если и есть, то никто об этом и не знает. Я все-таки спрашиваю, получаю отрицательный ответ. Надо что-то решать.
На сколько хватит этого мужика? Понятно, что ненадолго, но на сколько? Никто не сможет дать на это ответ. Тогда какие у меня варианты?
Первый – звонить в центральную районную больницу, откуда я приехал, и просить прислать ларингоскоп отдельным рейсом. Это долго. Пока дозвонишься, пока объяснишь ситуацию, пока выслушаешь все, что коллеги думают о твоем разгильдяйстве, пока найдут новую машину и отправят водителя… 2 часа.


    Другой вариант – интубация без ларингоскопа. Без наркоза этот мужик вряд ли позволит. Можно дать небольшой наркозик, флакон тиопентала у меня имеется, но как только он утратит сознание, за этим сразу же последует остановка дыхания. Он и так держится только на усилии воли, заставляя себя преодолевать усталость при каждом вдохе. Остановка дыхания для анестезиолога не такая уж страшная штука, всегда можно провести искусственное дыхание или через интубационную трубку (не мой вариант в связи с отсутствием ларингоскопа), или через маску, мешком Амбу. Амбушка у меня есть, но удастся ли продышать этот стеноз? Сомнительно.
Третий вариант. Сделать трахеостому. Взять скальпель, рассечь горло, добраться до трахеи и через разрез вставить туда трубку. Только тогда уже у всех возникнет вопрос – а почему не интубация? Ларингоскоп, мать твою, забыл. И пациент этому явно не обрадуется.


    Решение приходит само – садимся и едем. У меня наготове скальпель – при полном закрытии дыхательных путей мы остановим машину, и я наложу трахеостому. А пока – едем.


    Пациент послушно и безропотно садится в машину. Он совершенно спокоен и уверен на 100% в «районном докторе». То, что этот доктор забыл самый главный свой инструмент, не удосужился проверить перед выездом чемодан, его совершенно не волнует. Кажется, он ничего не понял, кажется, не поняла даже фельдшер, у меня хватило ума не орать на всю больницу - где же мой ларингоскоп, как же я теперь без него. Теперь многое зависит от шофера. Просить его ехать быстрее глупо, эти ребята и так ездят на максимально возможных скоростях. К шуму мотора добавляется свист воздуха, с трудом протискивающегося через гортань пациента. Фельдшер опять засыпает, я делаю вид, что сплю, хотя мне явно не до сна.


    Снова извилистая дорога между сопок, снова непроглядная мгла. Как же медленно тянутся километры. Какая же радость, когда вижу огни райцентра. Вот мы уже едем по больничному пандусу. Пациент встал и своими ногами дошел до приемного покоя, навстречу ему выезжает каталка и его укладывают.


    Приемный покой на первом этаже, реанимация – на четвертом. Надо еще ждать лифта. У меня одна мысль – как можно скорее добраться до вожделенного ларингоскопа. Я звоню в отделение и прошу дежурного врача прислать вниз санитарку с ларингоскопом. Понимаю, что это довольно глупо, после 60 километров дороги, но все-таки прошу. В ответ слышу недовольное кряхтение (дежурство было спокойное, и дежурный врач успел придремать), предложение перестать валять дурака и подниматься наверх , где «вместе спокойно все сделаем» . Но все-таки санитарку посылает.


    Я сталкиваюсь с ней возле лифта. Это совсем молоденькая девушка, пару лет назад я проводил анестезию ее матери и получил клиническую смерть. Осталась жива. Теперь ее дочь принесла мне ларингоскоп.


    Ощутив в руках его рукоятку, я сразу успокоился, ко мне вернулась уверенность. Заводим каталку в лифт. И тут произошло то, чего я с таким ужасом ожидал всю дорогу. Свист внезапно прекратился, произошло полное закрытие дыхательных путей. Мелькнули полные ужаса глаза, потом они быстро закатились и перестали что-либо выражать. По телу прошла волна судорог.  Но с ларингоскопом в руках я чувствовал себя сильнее великана. Рот пациента широко раскрыт в предсмертной жажде вдоха, на фоне удушья так бывает. Это мне на руку. Клинок ларингоскопа направляется прямо к корню языка. С момента потери сознания прошли секунды, все рефлексы сохранены, пациент пытается мне мешать. Но не тут то было. Голосовой щели не видно, я на это и не рассчитывал, при таком-то отеке. Но я вижу надгортанник. Этого достаточно.


    Я провожу трубку по задней поверхности надгортанника. Трубка упирается в отек, но быстро его проходит. И тут я слышу характерный шум проходящего через трубку воздуха, совсем не похожий на задавленный свист, который я слушал всю дорогу. Все, пациент может дышать.
Въезжаем в отделение реанимации. Интубационная трубка торчит изо рта, как победное знамя. Пациент пришел в себя и отчаянно пытается выдернуть трубку. Делаем ему немного тиопентала в вену, и он засыпает. Все, вызов закончен. До утра его будет лечить мой товарищ. Он углубит наркоз и спокойно переинтубирует его через нос, чтобы поменьше реагировал на трубку. И будем ждать, когда спадет отек и можно будет ее вытащить.


    Этот мужик благополучно выздоровел, отек сошел через три дня, и через неделю его выписали. Что это было – так никто и не понял. Проверяли на дифтерию – не подтвердилась. Я с ним встречался несколько раз в больничном коридоре, мы здоровались, чувствовал он себя хорошо. Он так и не понял, как близко к смерти он подошел, и кто был в этом виноват. И уж конечно он никогда не узнает, как я ему благодарен за то, что он остался жив.