Страшные китайцы

Далеко не всякий россиянин гордо похвастается тем, что видел настоящего живого китайца. Но все россияне испытывают необъяснимый мистический страх, как бы китайцы не прибрали к рукам Дальний Восток.
Китаец в России, как сказочный персонаж, которым пугают непослушных детей – придет серенький волчок и укусит за бочок…

Когда китайцы принялись за разведку заброшенного колымского золотого  месторождения Родионовское, в прошлом «Рудник им. Белова», в Магаданской области все замерли. Магаданское телевидение помпезно раструбило новость, выразив надежду, что вместе с китайцами на Колыму вернутся лучшие годы процветания и развития края.
В России любят из мухи слепить котлету. Особенно на этом поприще преуспевают региональные периферийные СМИ.

Но для людей имеющих непосредственное отношение к разработкам месторождений в РФ, первый вопрос – кто из россиян оседлает эту дойную китайскую корову?
После прихода к власти Путина, иностранцы не имеют права самостоятельно осваивать российские недра.

Новость о том что наш буровой экипаж с шведской буровой установкой ONRAM командируют на Родионовское месторождение, не вызвала особого энтузиазма. Я не любил эту маломощную, небольшую установку с электрическим приводом, предназначенную для подземного бурения неглубоких скважин в тесных шахтах.
Рудник был заброшен, поселок им. Белова закрыт и расселен ещё в начале 90 ых. О комфортных условиях проживания можно было не мечтать.

По слухам,  на отработанных там уже не один раз россыпях мыла золото артель магаданского черного кардинала Басанского.
Но мы знали, что магаданский феодал Басаня держит работяг в черном теле. Завозил людей с Украины в начале сезона, без разрешений на работу, без оформления в миграционном отделе. Ставил охрану из бывших спецназовцев и хохлы пахали на Басаню с февраля по ноябрь, без каких либо прав и гарантий. Под честное слово магаданского блатного авторитета.

Был конец сентября, две недели лил дождь, и вершины сопок покрылись снежными шапками. Тот самый случай, когда стоит опасаться сильного паводка. Это бич Северов, где грунт не более метра, а глубже вечная мерзлота. Дождевая вода не впитывается, а стекает горными ручьями в устья рек. Они раздуваются буквально на глазах и с грохотом несутся, часто меняя русла. Подмывая трассы, дома, электрические опоры и мосты.
Но дальневосточные паводки это уже другая отдельная история.

О самом руднике Белова, его истории я был наслышан. С тридцатых годов прошлого века там обосновался лагерь Дальстроя, в подчинении ГУЛаг.
Я был хорошо знаком с Людмилой Александровной Устиновой из районного центра Усть-Омчуг, она родилась в поселке Белова в семье рядового вертухая НКВД. Он был охранником в лагере, часто напивался, избивал свою жену, маму Людмилы Александровны.
Однажды, не выдержав очередных побоев, она собрала свою маленькую дочь и убежала из дома, пригрозив, что идет жаловаться начальнику лагеря.
С дочкой переночевали у подруги, на утро вернулись домой.
Отец маленькой Люды висел в петле.

Я часто вспоминал рассказ. Моё воображение рисовало эту картину, и я всё гадал, каким смертельным был испуг этого ничтожного вертухая перед собственным начальством. Какие порядки царили в ГУЛАГЕ, если его охранники предпочитали смерть наказанию.
Впрочем, сама Людмила Александровна была приятной, доброй женщиной. Однажды, она с внучками целый месяц гостила у меня в Украине. Этот ритуал колымчане называют «колымским братством» следовательно, и я был торжественно принят в этот почетный орден.

Мы погрузили буровую установку на трал и отправились в командировку. Так называемые центральные трассы на Колыме строились во времена ГУЛАГА и довольно убогое зрелище. Летом стеной держится пыль вперемешку с тучами комаров, мошки и сизой гарью обязательных таёжных пожаров. Зимой сплошной гололед.
Долины, перевалы, тощие лиственницы, горные серпантины, речные долины, всё это, на самом деле, однообразный и утомительный пейзаж. Куда бы он ни простирался, до угольного разреза Аркагала или на Чукотку.
 
Наконец, указатель «им. Белова», съезд с трасы и местами заросшая уже проселочная дорога между котлованами и кучами отработанных отвалов.

Старожилы говорили, россыпное и рудное золото на Белова было богатым. Ещё в семидесятых после сильного дождя на полигоне легко можно было вручную насобирать алюминиевую кружку мелких самородков. Как бруснику на болоте. Самый большой на Колыме самородок тоже нашли на Белова.

Но с тех пор всё было перемыто, просеяно через промывочные приборы по десять раз. Отвалы пустой породы заросли кустарником, торчали брошенные рамы пром приборов, чугунные котлы, куски рваного железа. В сопках чернели устья заброшенных штолен, торчали рельсы откаток, и всё имело унылый вид.
Рудник им. Белова напоминал сдобную булку, из которой выковыряли весь изюм, и мы не совсем понимали, что там искали китайцы.

Я что-то слышал о современных западных технологиях выщелачивания золота на полигонах. Огромные площадки застилались сверхпрочной пленкой, на неё завозилась руда, всё это проливалось кислотными растворами, в которых растворялись крупицы золота. Обогащенный раствор просачивался на пленку, скапливался в специальных ячейках, извлекался и отправлялся на обогатительную фабрику. Там его кипятили, кислоты испарялись, на дне оставался золотой концентрат…

Эти сказочные истории на Колыме передавались из уст в уста. Люди, словно доверчивые китайцы, верили в засекреченные карты богатейших участков НКВД, тайники зарезанных воров в законе, новейшие технологии и просто в свою удачу.
Но старые колымские бичи, хищники, как их тут называли, усмехаясь, покачивали головами. Самой ценной информацией было знать, где стояли промывочные приборы, через дыры и щели которых, как из худого кошелка, когда-то просыпался наружу золотоносный песок добытый зеками глубоко в штольнях.

Наконец, распадок стал сужаться и впереди, показались горные вершины. Идеальное место для лагеря. Тупик с узким горлышком, со всех сторон окруженный сопками. В такое место и ветер редко заглядывает, и царила гробовая тишина.

Подобных лагерей по всей Колыме тысячи и все они после смерти Сталина были преобразованы в поселки, в вольные поселения. Тут уже не разберешь, где были бараки, а где домики вольняшек. Люди освобождались и селились тут же, за оградой лагеря, рыли землянки, укрепляли брусом, насыпали грунтом и мхом, укрывали рубероидом. Вместо окон в стены вмуровывали битые стекла, пустые бутылки, банки.

Когда Колыма вышла из подчинения НКВД Дальстрой и в Магадан устремились за длинным рублем, землянки продавались как полноценное жилье. И чем были эти поселки с современной точки зрения, трудно сказать. Легче объяснить, почему все они пришли в упадок, когда золотая лихорадка на Колыме иссякла.
А может вся деревенская Россия была именно такой?

Украинцы на Белова в артели Басанского оказались с Ивано-Франковска, как я и предполагал, имели мрачный вид. Люди безвылазно пребывали в тайге уже восьмой месяц.  Однообразная утомительная работа на промывочном приборе, бульдозере, в столовой, по хоз части. К этому времени человек начинает ненавидеть всё и всех кругом себя.

Одно меня удивляло. За всеми этими разговорами об украинском национализме, бандеровцах, фашистах, каким образом эти чистокровные арийцы, русские предприниматели заманивали людей на работу из западной Украины? Тут у черта на куличках мало верится в случайность выбора. Чувствовалась какая-то неумолимая закономерность, когда со времен лагерей ГУЛАГА «украинских националистов» безжалостно эксплуатировали на самых вредных и тяжелых работах. Буквально в нескольких десятках километров от Белова находился урановый рудник Бутугычаг.  Там, на обогатительной фабрике НКВД на производстве уранового концентрата радиация косила их тысячами.

На Белово уцелели столовая и общежитие, которые привели в порядок китайцы. Их тут было человек тридцать работяг, переводчица молодая китаянка, начальник участка русский из Магадана. Человек Пригожина. На въезде в поселок у шлагбаума располагался вагончик охраны. Артель Басанского находилась за пределами поселка и к нам отношения не имела.

Впрочем, и мы с нашей буровой были всего лишь подрядчиками. У нас был свой транспорт, отдельная часть жилого помещения, баня и отдельное питание .
С раннего утра подъезжал к общежитию фронтальный погрузчик китайской фирмы Шантуй. Тот самый, с ковшом впереди себя. Ковш опускался на землю и в него грузились тридцать китайских рабочих. Ковш медленно подымался и китайцы ехали на работу.
Переводчица китаянка уединялась с начальником участка в его кабинете. Она явно ухаживала за ним. Как говорят китайские последовали Конфуция – проявляла лояльность к начальнику. И была во всей её фигуре, движениях, поведении какая-то неестественность. Что-то для меня совершенно неведомое.

И начальник участка с одутловатой физиономией магаданского пьяницы вел себя довольно странно. Его лицо выражало явную неудовлетворенность своим положением. С одной стороны он был недооценен со стороны вышестоящего магаданского руководства. А с другой, демонстрировал китаянке покорность перед долгом и Конфуцием.

Как там дальше складывалась иерархия отношений, я не вникал. Все мы слышали, что Погодин какой-то мелкий магаданский аферист, с родственными связями в магаданской администрации. Китайцы щедро оплачивали бурение нашей буровой установки. 400 у.е. за метр. И казалось делом неприличным любопытствовать дальше суммы зарплаты оговоренной контрактом.

У Погодина, как гражданина РФ, была лицензия на месторождение, арендованный бульдозер и вечно пьяный геолог, болтавшийся без дела по участку. О том, каким образом Погодин разводил китайцев на продуктах и топливе, мы узнавали из рассказов водителей, в виде анекдотов или очередной российской хохмы.

Китайцы впаривают нам кроссовки, спортивные костюмы под европейскими и американскими брендами. Русский Погодин подсовывает китайцам просроченные продукты и ворованную солярку с соседнего рудника.
Таким образом, процветают Пекин и Москва и все довольны.

Каждое утро я наблюдаю одну и ту же картину - к общежитию подъезжает фронтальный погрузчик Шантуй и в его ковш грузятся тридцать китайцев. При этом, я отмечаю для себя выражения на лицах, когда они туда лезут. Всё это не просто так. Они преисполнены долга и гордостью. В ковше фронтального погрузчика все они на службе у Родины, китайского народа и коммунистической партии. Молодая китаянка, как представитель умственного труда, держит себя выше. В её интимных отношениях с русским начальником маячит незримая тень Конфуция.

Мы, во всей этой истории, обыкновенные подрядчики. Хочется только одного – отбурить свои 3000 метров по контракту и дернуть из этих мест.
Профиль по склону сопки. Тут старая дорога, бульдозер едва успевает резать площадки под буровую. Скважины не глубокие от 40 до 150 метров через каждые 50 метров, так захотелось геологу. Но есть неприятное предчувствие, которое никогда не обманывает.
Осознание, что это хоть и совместная российско - китайская,  но очередная шарага «Рога и копыта». В любом настоящем деле должна быть железная логика, которой тут в помине нет.

Откуда у них карты геологических разрезов? Каких они годов?  Почему ни в одном ГТН (геолого технический наряд) не указаны подземные выработки которые тут на каждом шагу? Что они подсунули этим незадачливым китайцам под видом полноценного месторождения?

В таких случаях держишь себя в постоянном напряжении, особенно, когда бурение приближается к отметкам залегания рудного тела. 
Рывок, здание буровой вздрагивает и установка начинает выть от чрезмерной нагрузки. Весь этот многотонный столб из буровых труб в несколько сот метров заполненный буровым раствором проваливается в подземную пустоту. Раздается свист всасываемого воздуха и буровую установку начинает трясти от толчков водяного столба в буровом снаряде. Так длится несколько минут, пока вся вода из скважины со свистом не уходит в подземную пустоту и следишь только за тем, что бы выдержали зажимные плашки.
Впрочем,  шведское, американское оборудование подводит редко. В худшем случае буровой снаряд медленно сползает по плашкам, пока не упрется в забой или зависнет в роторе на промывочном сальнике. 

Останавливаешь бурение, выключаешь насос, устало сползаешь с кресла и говоришь помощнику: «Пошли пить чай».

Логика вещей в который раз оправдывает себя. Зеки ГУЛАГА, как кроты, перерыли всю сопку, и подмели золотоносную руду до крупинки. Ширина и глубина рассечки будет соответствовать ширине и глубине рудного тела, за этим строго следили, чтобы не извлекать из под земли пустую породу.
«Дальше как повезет», - объясняю помощнику. – «Хорошо если деревянная крепь. Можно упереться в железо. Попадали в вагонетки, однажды в рельсу. Там всё брошено под землёй. Буровой алмазный инструмент, конечно же, справится с любой задачей. Скважину пробурим до проектной глубины. Но всё это время, нервы. За это у нас не платят».

Когда самые тяжелые, непредсказуемые моменты позади, хочется расслабиться. Выходишь с буровой на вершине сопки, кругом глубокая звездная ночь, тишина, огромная луна заливает снежные вершины белым светом.
В такие минуты рождаются стихи:

Мраморные сопки, спят в тиши ночной.
Лунные дорожки, манят за собой.
Инеем искрится, мертвая тайга.
В души нам стучится, вечная зима.

Невероятно хорошо и складно. Но потом ловишь себя на ощущении, что уже слышал что-то подобное. Ах, да, Горные вершины… Гёте, в переводе Лермонтова – Не пылит дорога, Не дрожат листы. Подожди немного, Отдохнешь и ты…

Ну и пусть. И у меня будет перевод Гёте. В конце концов, я тоже честно заглянул в глаза колымской вечности.

В Саянах в Забайкалье рождались другие стихи. Что-то там о Байкале, который отражался в бездонном небе…

Вообще, смешно читать восторженные оды Байкалу, когда знаешь, что он начинается высоко в горах. Это озеро неотъемлемая часть геологического ансамбля. Миллионы лет чистые талые воды просачивались с гор в глубокую котловину. От Байкала за версту тянет нестерпимым ледяным холодом. В таком месте понимаешь, почему цивилизация зародилась в теплых водах Средиземного моря на острове Крит, а не на Байкале.
Никогда не забуду как старый грек Янис на Крите твердил мне – «Ты должен побывать в Ираклионе в катакомбах царя Миноса!», с такой настойчивостью и тревогой во взгляде, словно я упущу что-то самое главное в жизни.

На Крите тепло, нет комаров, мух, такая же тишина в горах, как на Колыме. Опустишь ненароком глаза, а под ногами древний орнамент, греческий мозаичный пол.

В Саянах потрясающие горные озера. Тихие, чистые, гладкие. Ранним утром в них отражаются горные вершины, пока не взойдет солнце.
Стоит наша буровая на краю горного озера, любуешься им и безучастно наблюдаешь, как буровые растворы стекают в озеро.
С годами свыкаешься, как все эти современные технологии уничтожают экологию.
Особенно впечатляют массовые взрывы на карьерах.  Когда в воздух взлетают тысячи тонн пыли и селитры.

Середина октября, отбурили последнюю скважину, всё завалило снегом, придавили морозы, готовимся к отъезду. На Днепре сейчас тихо и тепло.
Тридцать китайцев расчистили тропы – туалет, столовая, общежитие, с такой тщательностью, словно это центральная площадь Пекина. Они ещё не знают, что месторождение пустое.

В темном коридоре нечаянно столкнулся с молодой китаянкой. Она глянула на меня и недовольно захлопнула дверь за собой. Я заметил, она всегда заходила последней - Рудник Белова, Конфуций, русский начальник и молодая китаянка.

Вот только меня там не хватало.