Взлётная полоса

           В храме было темно и мрачно. Я плюхнулась на деревянное сиденье вся в расстройстве, и исключительно из-за себя.
      — Смотри… — мягко сказал отец Серафим. Он был где-то слева от меня, щадил моё болезненное состояние и поэтому говорил вкрадчиво. 
          Моя бедная головушка отвечала острой болью всякий раз, как только я пыталась понять нелепейшую, на мой взгляд, связь с почти незнакомым мне человеком. Ум гонял одни и те же напористые мысли: «Надо бросить всё к чертям собачьим! Я его, в сущности, не знаю. Прояви силу воли, запрети себе думать о нём!» Бросить и запретить не получалось. Мне казалось, что я упёрлась в невидимый барьер, потому что после каждого такого запрета человек из видения возвращался, возбуждая во мне новые чувства. Следом начинались бесконечные внутренние диалоги, отбирающие время и силы. 
           Всё моё естество требовало разрешения ситуации, ну или хотя бы внятных объяснений. Устав от мучившей меня головной боли и дойдя до точки кипения, я пришла в место, где меня любили и всегда ждали — в лавру. Там со мной возились, как с ребёнком, терпеливо обучали, наблюдая за моим развитием, радовались успехам и духовно окормляли. Но моя упрямая гордыня считала, что со своими личными вопросами я должна справляться сама и что дёргать пространство по всяким глупостям недостойно. А тут вот, не справилась, не смогла. Эх, ты, гордынька, самость… Вконец устав, смирившись и покорно понурив голову, я таки притащилась к наставникам за советом.
          Я удерживала боль указательным пальцем, а ум, стараясь избегать треволнений, метался по моей черепной коробке, а заодно по храму, где я сидела, и по моему обозримому жизненному пространству.
— Я не могу сосредоточиться, голова сильно болит, — пожаловалась я, не выдержав напряжения.
— Просто успокойся и смотри, — тихо и ласково сказал старец.
       Я сделала медленный вдох и ещё медленнее выдох. Потом ещё и ещё… Люди, проходившие мимо, не обращали никакого внимания, будто меня и не было вовсе. Деревянный стул с подлокотниками на уровне плеч, на котором я ёрзала, напоминал трон. И как на них цари сидели? Неудобно, жестко, спину надолго не расслабишь, сидишь, будто кол проглотила, как изваяние. Я сделала ещё один вдох и ещё один выдох. Наконец-то ум замолчал, внутренний взор перестал метаться, и я, угнездившись на самоназванном троне, расслабившись, смогла спокойно отдаться волне. Всё затихло, мир вокруг меня перестал существовать, вернее, он был, но меня не касался и не волновал. Все мои наружные сенсоры отодвинули свои границы далеко от сознания, расчистив поле для работы. Зато внутренние вышли на передний план, обострились и заработали в полную силу, ощупывая и открывая кладовые подсознания — мой персональный Клондайк.
       Я успокоилась, распахнула сознание и наконец увидела Серафима Саровского. Отче с некоторых пор стал моим проводником в глубинной работе с собой, а иногда водил в прошлое, помогая открывать мои апартаменты подсознания. Сегодня он пришёл с фонарём.
— О, что… Всё так плохо? — решила пошутить я, удивившись и криво улыбнувшись. Отче просто ответил:
— То, о чём ты спрашиваешь, находится в условно закрытой «секции». Сегодня пойдём туда, готова?
— Да, — спокойно ответила я. Интересно же, где у меня эта секция и что в ней закрыто. Тем паче, что головная боль стихала.
— Тогда пошли.
— Отче, а зачем фонарь?
— Сейчас поймёшь. Ну? Идём?
Я покорно ответила:
— Идём.
        Страх подал протест холодком в сердце, но я уже давно научилась его распознавать, презирать и топать дальше, невзирая на его стенания. «Жаль сил и времени на борьбу с ним, надо бы найти в нём ресурс. Ведь для чего-то он был нужен. Не только для плохого, но и для хорошего. Для безопасности — это понятно. Нужно рассмотреть поближе, может, ещё чего нарою полезного?»
        В последний раз я послушала храм, людей вокруг, взмахнула ресницами и плотно закрыла глаза. Пространство на внутреннем экране заколебалось, расплылось, и сильная боль ударила в правый висок. Это прошлое, я знала. Отче посветил своим волшебным фонарём, и боль тут же ушла. Теперь стало ясно, для чего понадобился дополнительный свет. Ум пытался угадать место и время открывающегося внутреннему взору события. Европа, шестнадцатый, семнадцатый… или восемнадцатый век? Но всё моё существо знало точно — это север Франции, вторая половина семнадцатого.
       В большой каменной келье в монашеской одежде перед иконой на коленях стояла молодая женщина и молилась. Она просила помощи и вразумления, ей нужен был совет, как поступить. Я стояла сзади и слушала её мысли. 
      «Почему он пришёл так поздно, когда всё уже решено в моей судьбе? Что мне делать? Подскажи, как поступить? Если я останусь в монастыре — я предам любимого человека, предам нашу любовь. Если уйду с ним — предам тебя, нарушу клятву! Нас проклянут. Мир сделает нас изгоями. Боже! Я люблю тебя и хочу тебе служить, но я люблю и его, и хочу с ним быть. Как правильно поступить?!»
— Какая нелепая задачка, — подумалось мне.
      Я будто поставила ситуацию на стоп-кадр и повернулась к отцу Серафиму:
— Отче, скажи ей, что всё не так. Мир устроен иначе. Что за дурацкий выбор? И почему только такие варианты? Она что, не видит других?   
     Отец Серафим тяжело вздохнул:
— Загляни ей в лицо.
      Женщина как раз встала с колен, подошла к висящей на стене иконе и стала пристально всматриваться в неё. «Что мне смотреть? Неровен час, напугаю несчастную. Я и так слышу каждую её мысль!» — заворчала я, забыв, что Отче слышит и мои мысли тоже, причем все.
— Не бойся, она тебя не видит.
       Я действительно побаивалась, что женщина меня увидит, но всё же послушалась Отче. Медленно я обошла монахиню и встала между ней и иконой. Опущенная низко голова стала подниматься, капюшон сполз, и белая ткань, обрамлявшая лицо, открыла моему взору спокойный, но, быть может, излишне бледный лик.
— О, боже!
      От неожиданности я шарахнулась в сторону и «вылетела» из кельи. Миллион вопросов за секунду пронёсся в моей голове, но отец Серафим поднял вверх свой фонарь, и я довольно быстро взяла себя в руки. Тёплый, мягкий свет притушил метания и упорядочил мои мысли. Я набралась смелости, вернулась и встала с ней лицом к лицу. Женщина была абсолютно, абсолютно узнаваема. Я хотела взять паузу, но меня никто не торопил, и я могла спокойно всмотреться в своё отражение.
      Бледна, тиха, разумна. Богата, образованна, из благородной семьи. Сделала огромное пожертвование в монастырь. Сюда пришла искренне и добровольно. Владеет своими эмоциями, ответственна. Мне далеко до её разумности, спокойствия и последовательности. Если это моё воплощение, где же я растеряла такие необходимые теперь качества? В отличие от неё, у меня в голове один только фантазийный хаос, из которого я собираю разные картинки — «узоры вселенского калейдоскопа», как подшучивает надо мной Отец Серафим. Наше внешнее сходство было процентов на девяносто, но было ощущение, что это всё-таки не совсем я.
— Конечно, не ты! Это ж конец семнадцатого века, — вмешался Отче.
— А почему такое сходство? И почему я её так чувствую, ну… как себя?
— Потому, что она — это ты, но в другом аспекте.
— Как это?
— Разные воплощения — это разные времена, разные задачи, разный набор качеств. Как у вас теперь говорят, «разная сборка».
      Я глупо хлопала глазами и медленно повторяла про себя эти простые два предложения, пыталась их осознать. Отец Серафим хмыкнул и заговорил со мной, как с маленькой:
— Ты задала вопрос: «Что я могу сделать, чтобы помочь себе освободиться от человека, а конкретно — мужчины, сидящего у меня, то есть у тебя, в голове. И каковы причины его присутствия там?» Ничего другого, кроме как разорвать эту связь, ты не предлагаешь и слышать ни о чём не хочешь. А решение лежит в другой плоскости. Я только что провёл тебя по временной ветке в ключевые события. Твоё подсознание закрыло это событие от себя самой. Сделав тогда определённый выбор и запустив вирусную программу разделения любви, Бога и человека, ваши с ним судьбы разошлись более чем на триста лет, а род потерял целую ветвь. Но до сих пор остались открытыми ветки вероятностей, накачанные энергией, в которых вы пересечены. Напряжённость поля осталась, понимаешь?
— Как-то всё это… — недоговорила я и недоверчиво взглянула на Отче.
      Мой ум опять заметался, сердце застучало, а отец Серафим спокойно поднял фонарь и продолжил на языке, который был мне понятен.
— Посмотри на это с другой стороны. Всё дело в энергии. За все воплощения её было выделено вами слишком много, и слишком мало проявленного результата. Произошёл дисбаланс. А тут ещё судьбоносная развилка, где ты, в смысле она, решила остаться в монастыре. Решением, принятым тогда, ты развела ваши жизни на триста лет. Так и болтались бы вы не одну тысячу лет, то ближе, то дальше друг от друга, не пересекаясь, если бы не теперешний всеобщий переход — началась всеобщая ревизия, идёт движение энергетических балансов, подведение итогов и наведение порядка и порядков.
     Мне стало больно, не в голове — в душе. Я тихо закипала, а на глаза наворачивались слёзы. Мне захотелось защитить себя.
— Как всё просто, — съязвила я. — Триста лет туда, триста обратно!
— В тебе сейчас говорит обида, — ласково сказал Отче. — Так ты ничего не увидишь. Поднимайся выше. Чтобы решить эту задачу, нужно смотреть через себя сегодняшнюю, через эту монахиню, через душу и через дух. Хочешь узнать, какова цель и причины вашей первой встречи?
    Я мысленно закивала, конечно, хочу.
— Тогда сделай вдох и поднимайся. Начни с женщины, дальше я помогу.
    «Вот умеет отец Серафим уговорить». Успокоившись, я нырком головы вернулась в келью, подошла к женщине и посмотрела на неё как на саму себя. Теплота и чуткость откликнулись в моём сердце. А ещё уважение к её силе духа, стойкости, искренней любви к Богу и к мужчине. Я постаралась как можно нежнее обнять её сердцем и тут же без труда прочла историю её жизни. Но чтобы это осмыслить, мне пришлось постоянно подниматься и смотреть то через душу, то через дух. «Как же неудобно, вроде всё моё, а дотянуться трудно. Это что за многомерие такое, когда приходится свои же структуры использовать по очереди? Чёрт, чувствую себя как апельсин, разделённый на дольки. Где же шкурка, которая держала его в целости?»
— Хорошие вопросы, правильные, но не сейчас, — где-то справа тихо прошелестел Отче. — Не отвлекайся. Для ответов на них пусть подсознание откроет доступ к памяти, и логическая цепочка сама приведёт тебя к осознанию. Все ответы внутри. Расслабься и доверься себе. Начнём с монахини, сделаем скачок назад, потом посмотрим на ваши с ним пути сверху. А чтобы не провалиться в эмоции, втягиваться в детали воплощений не станем. Затем опять нырнём в сегодня за ответами.
      Выдержав паузу, и заодно проверяя мою готовность, Отче, усмехнувшись, добавил:
— Ну, а если не устанешь и вопросы всё ещё останутся, то можно будет и про апельсин подумать…
      Я вздохнула, нырнула в келью и вновь оказалась у иконы перед лицом женщины. Набравшись мужества, я заглянула в её молящие глаза.
                *****
      Старинный замок… Сумерки… Сад… Мужчина молчит и судорожно сжимает в своих руках ладони молодой женщины. Он слёзно молит её подождать. Он сумеет уговорить отца отменить его свадьбу…
     Они встретились случайно год назад, и оба в то же мгновенье оказались на небесах. Всё было понятно без слов: они — благословенная богом пара, никто и ничто не сможет помешать их союзу. Но в жизни оказалось иначе…
      Он ещё с колыбели обручен с другой, но не любит её и хочет разорвать данные родителями клятвы. Женщина чувствует, как расползается пропасть между ними, и не верит, что они будут вместе. Но надеется, ведь сама из очень богатого и знатного рода. Она пообещала любимому ждать и стала молиться, уповая на чудо…
       О его женитьбе она узнала через месяц после уже состоявшейся свадьбы. Через полгода возлюбленный навестил её, но она отказалась встречаться и ушла в «затвор». Через три года отец начал сватать её. Больше времени он ей не дал, и так все сроки прошли — кому нужен перезрелый плод? Она же не мыслила выйти замуж за другого, поэтому искренне решила уйти в монастырь. Два года тщетно уговаривала отца. И только тогда, когда он убедился в её серьёзном намерении, отпустил «к богу», сделав внушительный взнос монастырю. К тому же за ней было солидное приданое, а в будущем ещё и наследство…
      Прошло ещё сколько-то лет. Из послушницы она стала монахиней, честной и усердной молитвенницей. Вскоре в монастыре объявился её возлюбленный и стал звать с собой. Теперь он был свободен, но несвободной оказалась она. Клятва, данная богу, остаться навечно его невестой, связала ей руки навсегда…
                *****
— Краткое описание предыдущих серий… — сыронизировала я, а сама подумала: «Какие громкие и страшные слова — «клятва», «навечно», «навсегда»… Как же тебе помочь, милая?»
— Никак. Ты можешь помочь только себе.
     Ясно и четко пояснил отец Серафим. Я вздрогнула. Так увлеклась, что забыла — Отче всегда рядом.
— Что я должна сделать?
— Ничего. Просто подумай, как бы ты поступила на её месте, имея сегодняшние представления о мире и боге?
       Я вернулась к дилемме монахини: сбежать с любимым — значит нарушить данную клятву и страдать без любви бога. Остаться в монастыре — отказаться от любимого и страдать всю оставшуюся жизнь без его любви. Счастья нет ни в одном варианте. Она думает, что, отказываясь, предаёт одного или другого. Почему только так? Это же выбор без выбора! Она не может посмотреть на любовь иначе, поэтому и стоит на этой дурацкой развилке — или без бога, или без мужчины. Вижу, как взваливает на себя неподъёмную ношу в виде вины, которая плитой придавливает её будущее. Между прочим, это моё, наше будущее! Но ведь можно не страдать! При этом не важно, где и с кем ты. Важно то, что ты выбираешь — любить или мучиться! Я знаю, какой выбор она делает сейчас. Прямо чувствую, как у меня на глазах триста с лишним лет назад эта монахиня добровольно запечатывает сознание, отказываясь от любви. Вижу, чувствую, ощущаю… Она выбирает долг. Какой, кому, долг за что? Н-е-е-е-т! Я почти кричу: «Почему так?»
— Поднимайся выше, — тихо сказал Отче. —  Очень сильные эмоции и очень сильное желание у этой женщины покончить со всем раз и навсегда. Закрывая для себя любовь в паре, она неосознанно молитвой закрывает и запечатывает болью сознание не только в этой её жизни, но и в будущих. Сейчас она скажет, что устала от любви, и перекроет мужчине путь к вашей встрече. Фактически обречет его на триста лет скитаний в поиске своей пары. Поднимайся, здесь ты ничего не поймешь и не увидишь, кроме боли.
       За секунду промелькнули жизни мужчины, его скитания, борьба, разочарования и обреченность на боль в сердце. Тряхнув головой, в единый момент я взлетела, оставив внизу и Францию, и семнадцатый век, и несчастную, делавшую свой нелёгкий выбор — страдания с любимым или страдания с богом. Подъём, успокоение, расширение в голове, свободный ветер и парение. Наконец-то я смогла вздохнуть полной грудью. Кажется, что всё это время я не дышала.
— Посмотри назад в прошлое, ваши воплощения и ваши пересечения.
— Боже, до этого события мы встречались почти в каждом воплощении и теряли друг друга…
      Не важно, кто был в женском теле, а кто в мужском. Сценарий приблизительно один и тот же. Наши жизни, словно световые нити, сплетённые в косы, не отпускали далеко друг друга. Искры начинали движение, каждая по своей дуге, набирали энергию — и встреча! Дальше вспышка, озаряющая всё вокруг, потом провал. Затем новый виток, новая дуга, новая встреча…
— Отче, даже боюсь спросить, а была у нас с ним счастливая любовь?
     Отец Серафим сильно удивился моему вопросу:
— Она всегда была счастливая. Только короткая. Слишком много света вы излучали для тех времён. Это потому, что в жизни вы выбирали страдание.
— А если бы мы выбирали любовь, тогда женщина оказалась бы перед таким выбором?
        Меня интересовали варианты и хотя бы малейшая возможность помочь этой благородной и несчастной даме.
— История не приемлет сослагательного наклонения, но я отвечу. В монастыре — да, оказалась бы. Но выбор был бы другим, и, значит, состояние вас обоих другое. Хотя путь ваш и остался бы прежним, но ты сегодня не маялась бы головной болью в поисках ответов.
— Значит, всё зависит от смыслов, вкладываемых в наш выбор?
    Я о чём-то таком догадывалась, но сформулировать до сих пор никак не могла.
— От осознанных смыслов! В основном да. А ещё от чувства, из которого делается выбор. Например…
— Из любви! — быстро закончила я за него фразу. Отец Серафим улыбнулся.
      Как же он терпелив и внимателен ко мне. Благодарность разлилась в сердце и тёплой волной омыла мою душу.
— Отче, как ей объяснить, что богу не нужны её клятвы и страдания? Ему нужна её любовь, а выбрать она может всё, что захочет.
— А вот это — правильный вопрос.
      Отец Серафим одобрительно покачал своей белой светящейся головой. В глазах его сверкнули бриллиантики. Неужто слёзы? Он как-то враз собрался и заговорил серьёзно:
— Встань у неё за спиной и проговори через женщину в своё будущее громко и четко наполненные душевной энергией все возможные варианты. И да, не забудь, пожалуйста, про окончание: «Пусть всё свершится наилучшим образом, и будет так! Пока замысел Сущего не изменится…» Ну, ты знаешь.
       Да, я знала, и немедля приступила к делу. С открытым сердцем и чистыми намерениями, абсолютно осознанно, расширяя её выбор, поднимая смыслы, смывая клятвы и печати, наблюдая за процессом, сей момент я делала в её, своём, сознании закладки нового духовного мировоззрения. Заканчивая работу, я таки не удержалась от подсказки: «Дорогая, ты можешь сделать любой выбор, любой!  Только делай его из любви».
     Вернувшись в своё сегодня, я вопросительно взглянула на Отче:
— Но ведь её прошлое не изменится?
— Нет, не изменится. Оно уже было. А вот будущее — возможно.
— Как это?
— Ваши следующие триста лет будут освещены уже новыми смыслами, и когда настанет время… — Отец Серафим улыбнулся и посмотрел на меня своими ясными и яркими голубыми озёрами. — А впрочем, оно уже настало. Как голова? Больше не болит?
       Голова не только не болела, но и наполнялась свободным течением легкомыслия. Я смотрела на себя со стороны и наблюдала свои осознания. Мужчина и женщина были освобождены от преград на своём пути и вольны делать любые выборы как в этой, так и в дальнейших жизнях. Кармический узел, завязанный триста лет назад, перестал существовать, энергия свободно текла в сегодняшний день. Непонятным оставался вопрос: «почему всё-таки наши пути были с ним так пересечены, прямо как змеи кадуцея»?
— А про апельсин не забыла? — поддел меня Отче.
Он видел, что я стала уставать.
«Ах да! Я же со всеми этими личными переживаниями забыла, что ещё с многомерием надо разобраться…» Но мысль была вяленькая, и я уже проваливалась в отдых.
— Посмотри в самое начало вашего пути на Земле, — как-то уж слишком легко предложил отец Серафим.
      С непонятно откуда взявшейся силой я метнула взгляд и со скоростью света, понеслась по временной линейке, если, уместно так сказать о времени. Дойдя до начала, меня тут же подняло вверх и, как самолёт со взлётной полосы, вынесло в звёздное небо.
— О! Так значит, это были ещё не ответы, а только дорожка к ним? — восхищённо заметила я.
— Именно, дорогая! Теперь понимаешь, что личное напрямую связано с общим? 
    Я понятливо и устало закивала, а отец Серафим ласково подмигнул мне:
 — Однако тебе надо отдохнуть и побыть с осознанием того, что сегодня произошло. Продолжим в следующий раз?
     Конечно, я могла бы ещё поработать, но была рада предложению Отче. Много открытий, сильных чувств и эмоционального напряжения — согласна, нужен перерыв.
— Вот и славно, приходи послезавтра!

      Успокоенная и умиротворённая, я брела домой, думая про апельсин, который связан со звёздами. Сколько же в нас тайн сокрыто, сколько знаний… Звёздный ветер распутывал мои мысли и дарил голове лёгкость и свет. 
— Я приду послезавтра! — громко подумала я.
«Посмотри назад…» — услышала в ответ. Обернувшись, я засмеялась, достала телефон и сделала снимок. В небе висело облако, похожее на молящегося, в руках которого сияло солнце.
— Вот, значит, каков твой волшебный фонарь?! Благодарю тебя, Отче.


Продолжение в рассказе "Если звёзды зажинают..."

Светлана Бойко
08.02.2021 г