Сагалиен - любви родник. Книга 3 Главаы 31-36

ГЛАВА 31
Проснувшись утром, первое, что увидела Лина - это добрые мамины глаза. Бабушка помолодела за одну ночь. Гладко зачёсанная в большой пучок на затылке, она очень походила на неё. Лина ойкнула от удивления, но в ту же секунду кинулась женщине на шею.
- Бабушка, родная моя, любимая, я думала, мне всё приснилось, а это правда, как я счастлива!
- Вставай, девочка, завтрак стынет. Мы с Артёмом поели, он побежал за билетами.
- Как за билетами, а я?
- Мы подумали и решили дать тебе поспать. Уж, очень ты уставшая
была вчера.
- Бабушка, так вы всё-таки едете с нами?!!
- Да, золотце, хочу на могилку к дочке успеть. Мало мне осталось.
Ревматизм совсем разрушил, да и возраст уже, милая.
- Что вы такое говорите? Да вы у нас о-го-го! Молодец! А кто правнуков нянчить будет? Ну, бабушка, вы так больше не
пугайте меня.
- Хорошо, хорошо, не буду. Видно и, правда, рановато мне, внуков
нужно поднимать, а там и правнуков.
- Какая вы у нас замечательная, я так и представляла вас. Вы мне все,
 слышите, всё должны рассказать. И ещё, я хочу учить немецкий
и хочу научиться играть на клавесине. А, главное, я умоляю вас,
согласиться жить с нами в Москве?
- Хорошо,  хорошо,  дитя моё, только не  я  этим распоряжаюсь.
- А кто?
- Господь Бог. Он сим ведает. Спасибо ему за великое счастье,
за тебя, да только поздно,  родная,  боюсь, не хватит меня.
- Должно хватить, пожалуйста, я прошу вас. Юрка так тоскует по
маме, он ещё совсем ребёнок, а вы можете помочь ему, ведь так?
- Так, дитя моё, я очень постараюсь. Ну, всё довольно причитать,
в конце концов, туш, нам нужен туш!
Она села за инструмент и бравурно исполнила марш. Потом улыбнулась и тронула клавиши. Вальс «На прекрасном голубом Дунае», тот самый, что у неё в альбоме, изданном в Лейпциге в 1934 году. Лина под музыку выполняла свои вольные упражнения. Стол отодвинули, и в маленькой комнате произошло чудо. Пожилая женщина и молодая девушка слились в одном порыве музыки и движений.
Поражённый Артём столбом стоял в дверях, наблюдая за спектаклем: в нём были  и горе, и счастье, и боль, и стенания, и радость встречи, и крик отчаяния.
- Браво! Браво! - захлопал он в ладоши, когда последний аккорд
затих под пальцами Розы Павловны, а Лина сложила руки, глядя вниз,
словно Мадонна, хранящая тайну чуда.
- Ой, Артём, а мы с бабушкой слушаем музыку.
- Я видел и хочу вам сказать - это потрясающе красиво! Так слушать
никто не может, только вы. Роза Павловна, моё вам восхищение.
Билеты в кармане на завтра, так что я присоединяюсь к вам, гуляем?
- Ура-А-А! - закричала Лина и пустилась в пляс под залихватскую
"Лезгинку", рядом гоголем ходил Артём, выделывая "па" ногами, как
заправский грузин. Роза Павловна перешла на "Цыганочку", потом на "Семь сорок", полонез. В конец, уморившись, Артём и Лина упали на диван.
-Ну, бабуля, - сказала Лина, - больше не смейте напоминать мне о
вашем ревматизме.
В дверь позвонили. И в квартиру ввалились соседи, удивляясь и прося прощения за вторжение, но, услышав музыку, решили зайти.
- Роза Павловна давно не играла, мы уже соскучились по её музыке,
а тут такая радость - внучка приехала, нашлась...
И пошло, и поехало веселье! В квартиру набилось столько гостей, что встать некуда было. Люди приходили со своим вином, закусками, стол ломился от грибов, рыбы, ягод.
Оказывается, на улице Полярной жили бывшие заключённые, поэтому здесь было тихо и безлюдно. Доживали свой век люди, выброшенные за пределы страны, за пределы судьбы, за пределы нравственного и морального уничижения.  Люди - настоящие, стойкие, так и не потерявшие своего лица, не продавшие себя за кусок сытного пирога и не предавшие отца и мать. И как жадно они тянулись к этому огоньку тепла и счастья, и как радовались за Розочку, и как полны были жизни их глаза, лица и души.
Артём в конце вечера, когда все ушли, не выдержал и закричал на кухне:
- Да что это такое? Да что за страна такая, когда такие люди
здесь прозябают, когда они могли бы столько дать нам, молодым, научить нас жить и побеждать!  Роза Павловна, я уже ничего не понимаю! Почему так всё?
- Ты успокойся, сынок, дай срок, немного ещё осталось и ты всё
поймёшь, да ты уже  понял, только молчи пока. Ещё рано.
- Роза Павловна, я напишу обо всех, это так нельзя оставлять.
Это же преступление!
- Напишешь, всему своё время.
На следующий день весь дом вышел провожать Розу Павловну и её внучку с мужем на такси. То, что она уезжает, узнала вся Полярная, и к дому подтягивались люди. Стояли молча, издали, наблюдая за происходящим, словно прощались навсегда.
- Бабушка, а почему так много народу, ты их всех знаешь?
- Да, Линушка, даже, если и не знаю, все мы прошли через бараки,
а это сильнее всяких цепей.
- Я вернусь! - крикнула она, - вот только к дочке на могилку съезжу
и вернусь! До свидания!
Не успела она сесть, как к ней подбежала женщина и заголосила:
- Роза, узнай про моего Ванечку, сыночка! Ты ведь в Москву едешь?
Я сколько не писала, всё молчат, может ты, что узнаешь, не верю я,
что он без вести пропал!
- Хорошо, Яна, давай свою бумажку, спрошу. А ты надейся, видишь
мне, как повезло и тебе даст, Бог, счастье улыбнётся.
Машина тронулась, быстро набирая ход, поехала по улице, оставляя за собой, свежую колею и странных молчаливых людей.
- Не люблю я этот район,  как на кладбище, - ругался водитель.
- А это и есть кладбище человеческих судеб. Они вроде живые, да
только души их мертвы, -  сказала Роза Павловна.
- Да вы что, бабуля, так не бывает!
- Бывает, сынок, да не приведи, Господи, узнать тебе это.
До аэропорта доехали довольно скоро, как показалось Лине. Понемногу хорошее настроение возвращалось, бабушка тоже больше стала улыбаться и шутить. И только в самолёте она трижды перекрестилась, и что-то сказала по-немецки. Артём вздрогнул и удивлённо посмотрел на неё. Роза Павловна напоследок проклинала какого-то усатого антихриста, отвесив ему в иллюминатор кукиш. Это совсем развеселило его, он тихо поведал об этом Лине. Она засмеялась и шепнула:
- А бабушка наша - хулиганка!


ГЛАВА 32
Несмотря на свой возраст, а Розе Павловне было семьдесят, она довольно хорошо перенесла перелёт. Потом выглядела она моложе и, если бы незнание её судьбы, то она могла вполне сойти  за городскую жительницу старшего возраста, учительницу на пенсии или служащую столичного музея. Как говорят на Руси - "породу под попоной не скроешь". Лина с обожанием глядела на неё, удивляясь, как на глазах бабушка подтянулась, стала как будто выше. Тяжёлый пучок седых волос оттягивал шею и может от этого, голову она несла, высоко подняв подбородок, а на лице никаких эмоций, словно она приехала домой  из дальней поездки.
- Бабуля, какая вы у меня!.. Как царица. Вы меня научите такой
походке?
- Коромысло с двумя вёдрами по двадцать килограммов с углем.
- И всё?

- Да, милая, а потом сон на голых нарах.
Лина загрустила и прижалась к женщине.
- Я так мало про вас знаю...
- Мы ещё успеем поделиться своими секретами, ведь так?
- Да. Я так люблю вас.
- Золотце, ангел мой, если бы ты знала, сколько нерастраченной
любви в твоей бабке?
- Так это же замечательно! Будет на кого потратить.
Разговор в такси не мешал Розе Павловне узнавать знакомые места.
- По Ленинградскому в сорок первом шло ополчение и гражданское
население на рытьё противотанковых рвов. Нас тоже гоняли, и мы
работали под бомбами, нам даже ложиться не разрешали, - вдруг сказала она и замолчала.
- Роза Павловна, а как долго вы работали здесь? - спросил Артём.
- Недели две, деревня там ещё была то ли Ёлкино, то ли Ельники.
Спали на сене под открытым небом, вокруг конвой с собаками. Некоторые пытались бежать, только, или собака  задерёт, или свои пулю в спину. Но мы не знали ещё тогда, что это был рай. Ели прямо с поля: морковь, свёклу, репу, картофель варили.
- А много бомбили?
- Много. В основном по железной дороге, заводам, шлюзам на канале.
- Да... - сказал таксист, -  вы должны об этом написать.
- Нет, сынок, не хочу я об этом писать, я даже вспоминать не хочу.
      Заехав домой,  Артём отнёс чемодан Розы Павловны, после чего они отправились на Часовую, их там ждали.
Полина Алексеевна улетала завтра вечером, поэтому так спешил Артём, зная, что не скоро увидится с матерью. Дверь открыла Ариша, по-видимому, вся родня была в сборе, кроме отцов, присутствовали и Шурка со Светланой.
- Мама, - воскликнула Лина, обняв Полину Алексеевну, - это моя бабушка - Роза Павловна.
- Очень приятно познакомиться, несказанно рада за Лину и вас.
- Здравствуй, дочка, можно мне тебя так называть?
- О, да, конечно!
- Благодарю, милая.
По очереди бабушка перезнакомилась со всеми. Катерине она шепнула:
- Ты знаешь, что ты красавица?
- Нет, - смутилась она.
- Ты - красавица, береги себя.
Скоро подъехала Валентина Егоровна. Старые подруги немного поплакали в тесном коридорчике, потом сели за стол и принялись пить коньяк, поражая этим всех присутствующих. Роза Павловна тут же объяснила:
- Коньяк - это слабый напиток. На поверхностных разработках зимой
мы пили чистый древесный спирт, без него люди замерзали,
как воробьи на лету. И начальству приходилось выдавать по сто граммов на «горло»,  а иначе некому было бы работать.
- Роза, так мы ещё умудрялись экономить; сольём всё вместе и делим на два раза по четыре глотка, - смеялась Валентина Егоровна.
- Поэтому и выжили, а кто сразу выпивал, те к вечеру подмерзали.
Кому пальцы, а кому и руки...  Да что мы об этом, Валя?
- Нет, пожалуйста, продолжайте, - попросила Ариша.
- А что, Валентина, не махнуть ли нам с тобой на Сахалин с внучкой? Она улетает десятого и мы с ней, с подругой повидаешься.
- Нет, Розочка, не осилю я дорогу, сама видишь, какая я, боюсь там
останусь.
- А я поеду, у меня же там внук есть, и дочка моя там лежит, Царствие ей небесное.
- Геру мою навести, и скажи ей, что пора домой возвращаться, я жду
её.
- Непременно, родная, я её привезу, обещаю, Новый год будете вместе встречать.
Взрослые долго ещё беседовали в гостиной, молодёжь собралась в Катиной комнате, обсуждая последние события.
- Если бы я не был свидетелем, я бы не поверил, - заявил Шурка, -
как в кино. Лина, тебе нужно всё записывать, твоя бабушка просто
кладезь информации, заметь ценной и даже запрещённой.
- Моя бабушка реабилитирована в 57году, и она не кладезь, она
умный и очень мудрый человек, - почти обидевшись, сказала Лина.
- Стоп, стоп! Шурка, ты опять? - возмутился Артём.
- I am sorry, Лин,   но это же правда!
- Ребята, а, по-моему, это здорово! - вмешалась Катя, - у Лины есть
родная бабушка, самая близкая, как мама, я себе даже представить
не могу, как это здорово!
- Ты права, Катюша, - добавила Светлана, - они могли бы и  не встретиться. Я ловлю себя на мысли, что присутствую при чём-то очень
значимом в жизни. Мне кажется, что такие люди, как Роза Павловна,
сродни великим людям, жившим раньше на земле: сильным, стойким,
волевым, мудрым и очень красивым.
- Ты не сказала, кто эти великие? - спросил Шурка.
- Атланты!
- Ты хочешь сказать, что бабушка Лины потомок атлантов? Это просто мифы и легенды.
- Легенды складывают люди.
- Тём, нужно позвонить папе, я боюсь, без приглашения бабушку не
пустят на остров.
- Так что же мы сидим? Давай звонить всем кто поможет нам!
- Ивану Михайловичу! -  воскликнула Лина.
- Ты знаешь его телефон?
- Да, на базе есть.
Через час они уже связались с Сахалином, и сонный голос недовольно пробормотал:
- Генерал Чайкин слушает.
- Иван Михайлович, родненький, скажите папе, я нашла нашу бабушку,
надо сделать приглашение срочно или разрешение на въезд!
- Не волнуйся, девочка, всё будет сделано, можешь завтра ехать
за пропуском. Диктуй паспортные данные бабушки.
Артём бегом кинулся в гостиную, и через минуту сведения были на Сахалине.
- Ух! - сказала Лина и вытерла пот со лба.
- Ну, Михалыч, ну, отставник. Мне кажется, он негласный наместник
острова, - удивился Шурка.
- Иван Михайлович - егерь всего Тонино-Анивского заповедника,-
уточнила Лина, - и огромной души человек, тоже из тех великих
людей - атлантов.


ГЛАВА  33
Нет, это невероятно, я сплю, разбудите меня! - причитала Роза Павловна, когда вошла в знаменитый Барминский теремок, - чудо, как хорош! Лина, да ты у нас богачка!
- Бабушка, я сама здесь в первый раз. Потрясающе! Но об этом доме
я слышала много всего, нет, такого я себе даже представить не могла. А потом, он для всех: для Пановых, Барминых. Тут, говорят, мебель из  старинного родового музея.
- Ничего не понимаю, вы, что музей ограбили?
- Бабушка, вы забыли, что я Панова по мужу?
- Так ты княгиня? Поздравляю, ты превзошла меня. Я - дворянка, а
точнее - бюргерша. Мои родители имели поместье на границе Польши и
Германии, а в Румынии твой прадед держал конезавод. С ним дружил
сам кронпринц,  весьма красивый молодой человек.
- Бабушка, я так счастлива, что вы есть у меня! Всё, что вы рассказываете, просто завораживает, я не могу в это поверить.
Всё дело в том, что Полина Алексеевна перед отъездом в Прагу пригласила всех в Крюково на прощальный ужин. С раннего утра она вместе с Зиной и Аришей хлопотали по дому. Надо было натопить камин, прогреть остывшие стены, приготовить знаменитую говядину по-пражски. Лина с бабушкой остались на Ленинградке, дожидаясь Артёма и Катю с занятий. Шурка и Светлана подъехали на электричке.  Роза Павловна и Лина обошли все комнаты, мансарду Полины, кабинет Александра Николаевича, спустились в сауну и, вернувшись в гостиную, упали на стулья.
- Зиночка, - сказала пожилая женщина, - разве такое можно иметь в
наше время? Мне всё это напоминает наш дом в предместье города Герлиц.
- Саша сказал, что это дача.
- Это дача?!! Нет, простите, а кто такой Саша?
- Бабушка, Александр Николаевич - папа Артёма, он сейчас на Сахалине, а вообще он тот самый первопроходец - Бармин - разработка нефти и газа в Сибири.
- Всё понятно: у кого огонь - тот и хозяин в стойбище.
- Да, нет, же бабуля, вы всё не так понимаете!
- Роза Павловна, - вмешался Артём, - дом построили и подарили ему
его друзья из Сибири. Они - зодчие. У них там целые деревни такие.
- Я вот думаю, почему нам никто не подарил такого чуда в Воркуте?
Людям была бы большая радость. А то понастроили бараков, одинаковых, как близнецы: ни души, ни восторга тебе! А мебель, красивая какая! Старинная. Краснодеревщики раньше были настоящие. Вон сколько лет! И ничего - радует взор, - Роза Павловна гладила поверхность изящного рисунка на буфете, словно касалась чего-то далёкого и тайного, - я хочу заметить, Артём, твой папа щедрый человек и очень мудрый. Другой бы выбросил всё на свалку или сжёг. Душа у него светлая, любящая. Родителей чтит, а сейчас это редкость. Что
там мебель? Отцов из сердца вон выбрасывали и не вспоминали даже -
живых, не говоря уже о мёртвых!
- Роза Павловна! - пригласила Ариша, - пожалуйста, к столу! Ребята голодные, да и Полине скоро в аэропорт, извините, что прервала вас.
- Простите старую брюзгу, разболталась. Только нельзя не выразить
восхищения, я хотеть поделиться, - бабушка опять перешла на акцент.
- Бабушка, не волнуйтесь, - поспешила на помощь Лина, - мы ещё не
раз приедем сюда.
Женщина долго сидела молча, почти не притрагиваясь к еде, потом попросила сказать слово:
- Я постараюсь скоро, - она начала читать по-немецки, но что-то до боли знакомое было в лейтмотиве стиха. Все, затаив дыхание, слушали глубокий гортанный голос женщины. Когда она замолчала, Шурка встал и продолжил:
На севере диком стоит одиноко
На голой вершине сосна
И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим
Одета как ризой она
И снится ей всё, что в пустыне далёкой -
В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утёсе горючем
Прекрасная пальма растёт.
- Спасибо, сынок, спасибо вам всем за бесконечное счастье встречи,
за мою "прекрасную пальму" - внученьку. Спасибо Гейне, Шиллеру,
Моцарту и Баху, если бы не они, меня давно бы не было на этом свете, но я чувствовала, что меня кто-то ждёт и ищет.
- Роза Павловна, - в глубоком волнении Артём подошёл к женщине и
поцеловал ей руку, - а это стихотворение вы знаете по-немецки?
С достоинством держусь я неизменно,
Упрямый ум противится преградам,
Пусть сам король меня измерит взглядом,
Я глаз пред ним не опущу смиренно.
Но в близости твоей благословенной,
О мать моя, когда со мной ты рядом,
Мой нрав с его неукротимым складом
перед тобой смиряется мгновенно.
Не твой ли дух невидимый витает,
Высокий дух, что тайно проникает
Ко мне с вершин и душу мне смягчает?
Грущу ль о том, что, как и в дни былого,
Я сердце матери терзаю снова,
А сердце вновь и вновь прощать готово.
Женщина прижала его голову к груди и поцеловала. Слёзы текли по её щекам. Потом она выпрямилась и прочитала знаменитые строки на родном языке поэта. Артём подошёл к Полине Алексеевне и обнял её.
- Прости, мама, за боль, что я сделал тебе, когда-то намеренно, а в
основном, по глупости. Я так часто читал его для тебя, но услышал только сегодня, благодаря Розе Павловне.
- Тёмушка, за что? Это ты меня прости.
- Браво! - захлопала в ладоши Ариша, за ней мама Зина, Катя, Шурка
и Лина. Артём с мамой просидели весь вечер рядом. Лица их были
умиротворёнными и просветлёнными.
Сумерки быстро окутали сказочный дом, опустевший лес, лишь сосны и ели вспыхивали зеленью в последних лучах солнца. Камин пылал и потрескивал живым огнём, давно уже был выпит чай с чудесным Аришиным пирогом с грибами, но никто не уходил из уютной гостиной. Жаркое и яркое пламя притягивало взоры людей, завораживало, затягивало, убаюкивало. Ариша мыла посуду, напевая красивую мелодию:
- То не вечер ветку клонит, не дубравушка шумит. То моё, моё сердечко стонет, как осенний лист дрожит...
Вдруг все подхватили знакомый мотив, и песня полилась, набирая силу, и грянула вместе с мужскими голосами. И откуда Артём и Шурка знали слова старинного русского напева?
- Нет! - упрямо возразила Катерина, - таких грустных песен мы петь
не будем!
- Зиночка, я видела где-то пианино? - спросила Роза Павловна.
- Да, под лестницей, рядом с Сашиным кабинетом.
- Катите его сюда, сейчас будет весело!
Вечер повторился в той же последовательности, что и в Воркуте, начали с «Лезгинки», потом «Цыганочка», «Семь сорок», «Барыня». Благо гостиная была большая, всем хватало места для выражения чувств и эмоций.
- Постойте! - воскликнул неожиданно Шурка.
Все остановились, тяжело дыша, уставившись на парня.
- Я предлагаю принять Розу Павловну в наше содружество "Озарение"
а также принять Зинаиду Андреевну, Арину Николаевну, Полину Алексеевну и Светлану. Кто за?
Руки подняли: Артём, Лина и Катя.
- Итак, большинством голосов вы приняты в содружество "Озарение? Девиз, которого: "Все за одного и один за всех!" Ура!       
Естественно вновь принятые ничего не понимали, но дружно и весело кричали:
- Ура-А-А!
Роза Павловна ударила "туш" и вся компания снова пустилась в пляс. Потом, когда все устали, бабушка играла Листа, Шумана, Баха. На прощание Полина Алексеевна просила Розу Павловну не бросать детей, сквозь слёзы она обещала вернуться в скором времени. Женщины тихо о чём-то беседовали, обнимаясь и плача, но обе расстались, как самые близкие люди.
- Лина, - шепнул Артём в аэропорту, - твоя бабушка - великий человек и мне кажется, что мама скоро вернётся домой.
- Ой, Тёма, не говори так, но только мне думается, что ей
не хочется  уезжать от нас.
Полина Алексеевна издали махнула рукой и скрылась в зале досмотра.       
- Вот и всё, счастливого пути, мама, - сказал Артём.
- Она вернётся, - твёрдо добавила Роза Павловна, - душа её осталась
здесь.


ГЛАВА 34

Ноябрьский праздник, который всегда пышно и торжественно отмечала вся страна, подступил неожиданно и трёхдневные выходные, как нельзя вовремя, обрушились на семейство Пановых. Больше всего их ждали Лина и Артём. Они так долго не были вместе наедине, что решили все эти дни провести дома. Шурка же настаивал: всем в обязательном порядке идти на демонстрацию.
- В конце концов, вы комсомольцы и ваш долг принять активное участие во всенародном празднике,  в первых рядах демонстрантов.
- Ты скажи ещё с флагом в руках. Хватит, я уже нёс, теперь твоя
очередь.
- А я фотографировал!
- Саш, отстань, дай с женой побыть, она уезжает десятого, ты человек или нет?
- Так я разве против? После демонстрации и будете вместе!
- Лина очень устала от поездок и волнений, ей нужно отдохнуть.
- Лина, - обратился к ней Шурка, - может, ты повлияешь на него? А,
если она в камеру попадет, и на Сахалине её увидят по телевизору?
- Шурка, ты думаешь, что говоришь? Зачем ей это?
- А Розу Павловну проводить на Красную площадь?
- Бабушка категорически отказалась, она на праздник поедет к Валентине Егоровне.
- А-а-а, ну, да, понятно...
- Что ты опять выдумываешь? И что тебе понятно? Женщины десять
лет в лагере, заметь не в пионерском, бок о бок. Они подруги, понимаешь? И больше - ничего, никакой подоплёки.
- Да, конечно, я понял, - Шурка заметно загрустил и замолчал.
- Саш, - сказала Лина, - а вы приходите к нам со Светланой, отметим
праздник, погуляем по Москве.
- Правда?
- Ну, конечно же, дружище, - обрадовался Артём, - об этом, по-моему,
и говорить не надо. Ничего, ведь, не изменилось!
- А я думал, что мы помешаем вам.
- Это ты брось! Вот всегда тебе в голову лезет всякая ерунда, а
девиз? Или это детские игры?!!
- Тогда завтра в два?
- Замётано. Ждём вас.
- Да, не забудьте, восьмого мы идём на балет в Большой, - Шурка хлопнул Артёма по руке, -  я помчался, до встречи.
- А всё-таки он молодчина, билеты достал на балет "Спартак".
- Ты спроси, Лина, что он не может достать наш мистер Репин.
Весь разговор происходил в скверике напротив МГУ. Шурка побежал на метро встречать Светлану, а Лина и Артём медленно пошли в сторону Александровского сада.
- Как вы съездили с бабушкой за пропуском?
- Ты знаешь, а это рядом с нашим домом. Мне сначала сказали ехать
на Петровку. Я приехала, спрашиваю у дежурного, а он не понимает
меня. Потом, спасибо ему, он звонил куда-то, долго выяснял. Оказывается, учреждение, занимающееся выдачей пропусков в пограничную
зону, находится в Главном управлении паспортно-визового режима.
Мы с бабушкой нашли быстро, удивительно, но она хорошо ориентируется в Москве. Правда, с ней там долго беседовали, меня не пустили, о чём? Она молчит, только шептала что-то по-немецки.
- Я знаю, она сказала: он повторил фразу, услышанную в самолёте.
- Ну, бабуля, погоди, вот я выучу немецкий, тогда поговорим! Потом
мы проехали на трамвае до аэровокзала и купили билет на мой рейс.
Остальное ты знаешь, бабушка привезла меня к тебе! Артём, жаль,
что я так и не посмотрела город.
- А что бы ты хотела сейчас увидеть?
- Третьяковку. Вся группа была, а я - нет.
- Не была, так будешь! Сейчас перейдём Москву-реку и вот тебе -
картинная галерея.  Идём, ещё успеем!
Они бегом припустили на Большой Каменный мост.
- Смотри, слева Боровицкая башня и Боровицкие ворота, через них
проезжают все правительственные кортежи. Справа, на том берегу
кинотеатр "Ударник" и Театр Эстрады. А вон там, в Лаврушенском
переулке - Третьяковка.
- Как близко, можно пешком всё обойти!
- А теперь посмотри вправо: за бассейном "Москва" видишь? Это -
Пушкинский музей на Волхонке.
- Я знаю, его основал отец Марины Цветаевой.  Ой, я туда тоже хочу!
- Сходим завтра или послезавтра. В какой-то из этих дней он работает.
- Тёма, Ну, милая, а это, когда приедешь  совсем или останешься?
- Нет, нет, мы уже всё решили, не начинай.
До закрытия галереи оставалось два часа. Они купили билеты и вступили в святая святых.
- Давай так, - сказал Артём, - что бы ты хотела сегодня увидеть?
- Всё!
- Нет, не получится, времени мало, подумай.
- Так: Карла Брюллова, Виницианова, Перова, Серова, Репина, Левитана, Шишкина, Крамского, Сурикова...
- Ну-ну, остановись, всех однозначно, не успеем.
- А ещё больше всего хочу увидеть картину Иванова "Явление Христа
народу".
- Вот! С этого мы и начнём.
Лина так долго стояла у картины, что Артёму пришлось потревожить жену. Он показывал на часы, но, увидев её заплаканное лицо, отошёл. Картина, на самом деле", оказывала такое действие на людей. Он сам испытывал сильное волнение рядом с полотном, поэтому ругал себя за то, что не подготовил Лину.
- Ас другой стороны, - думал он, - зачем мешать первому впечатлению.
- Тёма, - позвала его Лина, - я хочу пойти в церковь.
- Прямо сейчас?
- Да. Я никогда не была в храме.
- А как же Карл Брюллов?
- Потом, завтра.
- Хорошо. Я знаю только одну действующую церковь - в Сокольниках,
но нужно на метро ехать.
- Я выдержу.
- А потом, в церковь ходят в платках, а не в беретах.
- Да? - огорчилась Лина.
- Мы что-нибудь придумаем, сейчас зайдём в магазин и купим.
Через полчаса Артём подвёл жену к небольшой церквушке в самом начале Сокольнического парка. Лина накинула на голову платок, вспомнила, как тётя Клава учила её креститься и слова молитвы " Отче наш", потом обернулась и сказала:
- Я боюсь, пойдём вместе?
- Конечно, родная, я с тобой.
В первые секунды Лина чуть не задохнулась от запахов благовоний и горевших свечей, но скоро она пришла в себя, и сердце её восхитилось увиденным. Она стояла, широко открыв глаза, поражённая убранством храма.
- Господи, как красиво, словно в сказке!
Шла вечерняя служба, откуда-то сверху доносилось пение, вторя священнику, проводившему службу. Лина вслушивалась в слова и впадала в полнейшее оцепенение, она была очарованна происходящим. На душе её стало так легко и спокойно, что рука сама поднялась и осенила её крестным знамением.
- Господи,- шептала она, - спасибо тебе, за то, что ты подарил мне
бабушку. Слёзы потекли по щекам, но глаза светились радостью и благоговением.
- Тёма, покажи, а как свечку ставят?
- Я этого никогда не делал. Лина спроси у монахини.
Она увидела у подсвечника пожилую женщину в чёрном, подошла к ней и спросила:
- Извините, пожалуйста, я в первый раз в церкви, мне надо свечку
поставить, я хочу поблагодарить...- она замялась.
- Кого, дочка?
- Его, наверное, моя бабушка нашлась.
- Так кого, милая?
- Бога...
- Так благодари его. Купи свечку и поставь.
- А куда?
- Иди вперёд и увидишь, сердце подскажет.
Она так и сделала. Зажав в руке тоненькую желтую свечку, Лина двинулась к алтарю. И вдруг она увидела его - Иисуса Христа, распятого на кресте, с гвоздями, вбитыми в живое тело. У неё даже ладони заныли от одного только видения иконы. Свечка вспыхнула острым пламенем и заплакала восковыми слезами. Лина прочитала молитву и перекрестилась.
- Спасибо тебе, Господи, за бабушку, за Артёма, за папу, за Юрку,-
не забыла никого. Потом, вдруг всхлипнув, спросила:
- Только зачем ты маму забрал?
Лёгкая рука легла на плечо, Лина оглянулась и увидела монахиню.
- Ей там хорошо, ангелы поют ей песни, ты не тревожь её слезами,
радуйся, дочка, радуйся вместе с ней.
- Аллилуйя, аллилуйя...-  запели голоса.


ГЛАВА 35

Все праздничные дни Артём водил Лину по музеям. Они были на Волхонке, в Историческом, в домике М.Ю.Лермонтова. Прошли все площади и знаменательные места великих писателей, поэтов, общественных деятелей. Выполнили также просьбу Герты Михайловны - зашли в театр на улице Горького в тот самый Драматический имени К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко. Оказалось, что в Москве их было два: музыкальный на Пушкинской и драматический на Горького. О каком говорила учительница, никто не мог подсказать.
- Лина, давай зайдём к Валентине Егоровне, она наверняка всё знает, а заодно проведаем Розу Павловну.
- Конечно, что же это я сразу не подумала. Мне кажется мы где-то
рядом.
- Ещё как! Сейчас спустимся по Страстному бульвару на Петровку, а
там рукой подать.
Их приходу были очень рады: усадили за стол, разложили всякие сласти, заварили индийский чай и принялись расспрашивать. Обе пожилые женщины выглядели помолодевшими и счастливыми.
- Бабушка, - спросила Лина, - мы с Артёмом попали в затруднительное
положение, поэтому решили обратиться к Валентине Егоровне за помощью.
- Слушаю тебя, девочка, очень внимательно, - откликнулась женщина.
- Мы не можем выполнить просьбу Герты Михайловны, потому что театров - два, а в каком служила моя любимая наставница - я не знаю.
Куда же нам идти?
- Вы правильно сделали, что пришли ко мне. О, о... Моя прекрасная
Гера блистала в Москве в конце двадцатых годов. Она закончила
студию Малого театра Щепкинскую на Пушечной, теперь там училище,
великолепно играла в филиале Малого, он тогда был в помещении кинотеатра "Вулкан" на Таганке.  Высокая темноволосая, чудная. Помню в "Грозе" Островского - она была лучшая Катерина. Тогда все театралы бредили Константином Сергеевичем Станиславским и Гера, естественно. Великий был человек. Она ходила на его лекции в студию при МХАТе, вернее, бегала, как школьница, пропускала репетиции, её ругали за своеволие в трактовке роли Катерины. Закончилось всё тем, что она бросила службу и полностью отдалась учёбе у Станиславского. Какая это была наполненная жизнь! Мы днями пропадали в театре, я тогда тоже там училась - вот мы и познакомились. А потом Константин Сергеевич создал свой театр в  бывшем здании  синематографа «Арс»,  что рядом с дворцом Хераскова, то есть Английским клубом, - Валентина Егоровна задумалась, но никто ей не мешал,- мы играли в этом театре, правда недолго, - она опять замолчала.
- Валенька, не терзай душу, чего, уж, всё пережито, - успокаивала
её  Роза Павловна, - и  быльём поросло...
- Нет-нет, я хотела сказать, что это было самое счастливое время.
Мы жили только своими учителями, я ещё не рассказала вам про
Владимира Ивановича Немировича - Данченко. Он создал музыкальный
театр, который занял помещение на Пушкинской, где жил Константин Сергеевич. Там я познакомилась со своим мужем. Мы так хорошо дружили. Не знаю, чем мы питались, не помню: тогда все малоели, только жизнь была очень красивой, весёлой с тем высоким смыслом, без которого нельзя жить. Так что вы зашли, именно, в тотсамый театр. Герочку помнит там только Мария Феоктистовна Вешева,бывшая актриса, как и мы, коротала срок, но ей хватило сил вернуться и занять место билетёрши. Я  не смогла, больно и горько за Геру, за себя, а мы могли бы быть хорошими актрисами...
- Валя, мы же договорились с тобой, кто прошлое вспомнит...
- Да-да, тому - глаз вон. Но, знаешь Розочка, лучше, уж, глаз, чем
всю жизнь.
Лина в порыве чувств бросилась к женщинам, обняла их и сквозь слезы, сказала:
- Родные мои, любимые, вы сами не знаете какие вы замечательные,
умные, мудрые и очень, очень молодые и красивые. Вы - наша гордость и совесть, вы - наше самое ценное богатство, наша честь и достоинство. Я себе представить не могу, что вас нет в моей жизни, без вас она была бы бедной и бессмысленной,  ваше счастливое появление окрасило её ярким  светом и  тем самым  высоким  смыслом. Мы так любим вас!
- Спасибо, внученька, - растроганно вымолвила Роза Павловна,-
и вы, вы тоже наполнили нашу жизнь теплом и светом, - иди к нам
сынок, прости старых, мы редко плачем, в основном от радости.
Артём присоединился к расчувствовавшейся компании и чисто по
мужски отреагировал:
- Женщины должны плакать, у них для этого вырабатывается "гормон
слёз", - увидев удивление на их лицах, спешно добавил, - так Шурка
сказал и ещё какой-то учёный...
Вечер закончился весёлым хохотом, причём с ещё большим количеством вылитой из глаз жидкости, чем ранее. Роза Павловна наотрез отказалась ехать домой, уверяя Лину, что такого хорошего настроения у неё и её подруги давно не было.
Вечером Лина, Артём, Шурка и Светлана встретились у Большого театра. Им предстояло посмотреть великолепное произведение Арама Хачатуряна балет "Спартак". Лина очень волновалась,  главные партии исполняли Владимир Васильев и Екатерина Максимова. Букет роз покоился на её руках, предназначенный для любимых артистов. Выглядели все шикарно: Артём и Шурка были в тёмных костюмах, высокие, подтянутые, какие-то совсем другие, официальные что ли? Лина в персиковом платье, с тщательно зачёсанными волосами, сплетёнными в тугую косу и уложенную в виде колоса. Светлана в бирюзовом  костюме с пучком волос, заколотом на затылке. Шурка поблёскивал окулярами очков и походил на иностранца. Он бросал всякие словечки из своего арсенала, на него косились, с завистью заглядываясь на Светлану.
- Шурка, хорош, выступать! - бросил Артём, на что тот, широко улыбаясь, стукнул его по плечу и изрёк:
- My friend, I am glad to see you!
- Пошел, знаешь куда?
Девчонки смеялись и делились впечатлениями.
То, что увидела Лина в зале Большого театра, ошеломило её пышностью, позолотой, сиянием люстр и канделябров. Вся эта роскошь очень сочеталась с другой: красивые женщины в бриллиантах , мужчины во фраках с булавками и запонками из драгоценных камней.
- Послушай, Саш, - спросил Артём, - мы, кажется, не туда попали, сей
праздник не для нас?
- Мы приглашены немецким посольством, чтоб вы знали, а я вообще
племянник посла.
- Шурка, ты с ума сошёл? - изумился Артём.
- А что мне оставалось делать? Пришлось все мамочкины связи поднять. Гостей понаехало, куда, уж, нам простым смертным!
Места у них были в партере на восемнадцатом ряду. Сцена вся, как на ладони. Лина смотрела, затаив дыхание, и мир для неё сузился до зала Большого театра: божественная музыка, изумительные декорации и восхитительные Васильев и Максимова. Она смеялась, плакала, хлопала до боли в ладоши, кричала "Браво!". Только, когда загорелся свет, она, словно, очнувшись, подхватилась и бросилась к авансцене. Цветы достались Екатерине Максимовой. Лина была потрясена её танцем. Ещё долго все не могли отойти от увиденного, прощаясь с Шуркой, Лина поцеловала его и сказала:
- Саш, ты - истинный друг, спасибо, я представляю, чего тебе стоило достать билеты.
- Да ничего: одного звонка в Америку и маминой взбучки. Зато она
очень обрадовалась, что я, наконец, взялся за ум и начал ходить
в театры.
Ночью Лина любила своего Артёма также страстно, как Фригия Спартака. Дивная мелодия звучала в её душе в унисон с чувствами, переполняющими её к любимому. Она знала, что никто, и ничто теперь не разлучит их. Она впитывала его всеми клеточками, генами и хромосомами, прорастала в него всеми своими жилами и венами, сливалась с ним в бушующем потоке страсти и, как сиамские близнецы, они были неделимы.
- Я - это ты, ты - это я,- шептал Артём, - навсегда с тобой, моя богиня...
И снова неистовое исступление подхватывало их и уносило в мир, открытый только им двоим, любящим друг друга.Эти двое, идущие рядом...
Они расстались легко, без слёз, без боли, зная, что скоро встретятся. Артём шутил, поддерживал Розу Павловну, сыпал анекдоты на тему взлёта и посадки. Все смеялись, настроение подпитывал Шурка, стараясь превзойти друга. И только когда Лина с бабушкой скрылись в накопительном зале, он обратился к нему:
- Артём,  ты что-то  очень  весел?  На тебя это не похоже.
- А я теперь всегда буду таким, друг мой, Шурка, потому что я счастлив и жизнь прекрасна! Как сказала одна весьма мудрая женщина сегодня мне на прощание: "счастье надо прикармливать хорошим настроением, а иначе оно потеряет блеск и лучезарность!"
- И я догадываюсь кто - Роза Павловна?
- Совершенно верно! Я за Лину спокоен, с такой бабушкой ничего
не страшно.
- Артём, я сделал Светлане предложение.
- Да, ну?!!
- Она согласна!
- Да я сам ещё не понял.
- Заявление, когда пойдёте подавать?
- Не знаю.
- Так знай! Звони немедленно, я, что ли за тебя это буду делать?
- Она сказала "да", а  я  так растерялся,  потом поцеловал её.
- И всё?!! Да ты должен был взять её на руки и кружить, кружить,
целовать, пока она не взмолится о пощаде!
- Зачем?
- Так, цветы в руки и бегом; на колени и в загс, понял?
- Что? Прямо сейчас?
- Завтра будет поздно!
- Почему?
- Потому что она ждёт!
- Да ну тебя! Откуда ты знаешь?
- Ты любишь её?
- Очень!
- Не  верю!
- Это у вас - вулкан страстей,  а у нас всё по-другому.
- Эх, ты! Бери цветы и беги!  Последний раз говорю!
- Ладно, поехали. Мне что, в больницу идти?
- Даже обязательно. Ей будет очень приятно.
Пока друзья спорили о методах и способах предложения руки и сердца любимой женщине, самолёт с Розой Павловной и Линой набрал высоту и взял курс на восток.


ГЛАВА 36
Лина никогда так далеко не уезжала из дома и поэтому уже на второй день начала тосковать по морю, по своим любимым местам, и если бы не бабушка, она смутно представляла, как бы она выдержала десять дней. Но вот всё позади и с каждой минутой она ближе и ближе к родной земле.
- Что это? Как же я буду жить с Артёмом в Москве, - думала Лина и
своими  переживаниями  поделилась с бабушкой.
- Не горюй, милая, зачем ты заранее об этом тужишь, вот когда
придёт пора - и сани в руки. Брось томить себя. Ты мне, деточка,
расскажи  лучше о моей доченьке,  о Валечке,  какая она была?
Весь полёт, а это восемь часов, Лина рассказывала бабушке о маме: они плакали, смеялись, снова плакали и снова смеялись. После обеда поспали пару часов. Наконец, объявили посадку. Самолёт резко накренился, и Лина увидела в иллюминатор родные до боли сопки в снегах, Анивский залив, горы Камышового хребта.
- Бабушка, мы дома!
- Слава Богу, дитя моё, уж, очень долго мы летели, я думала, что
мы на Аляску махнули!
Лина   улыбнулась и  прижалась к  бабушке.
- Зачем нам на Аляску? На Сахалине лучше, посмотрите, уже снег выпал!
Встречать приехали все, и даже Василий Алексеевич с Александром Николаевичем. Юрка сразу повис у Лины на плечах, пряча нахлынувшие детские слёзы.
Роза Павловна очень обстоятельно со всеми перезнакомилась. Долго обнимала отца, что-то сказав ему, отчего у Алексея Васильевича увлажнились глаза. Александру Николаевичу она крепко по-мужски пожала руку.
- Рада, весьма рада с вами познакомиться. Очень замечательно, что
вы попали в своё время.
- Вы о чём, Роза Павловна?
- О временах и судьбах, молодой человек.
Александр Николаевич внимательно посмотрел на женщину.
- Нам с вами есть, о чём поговорить, уважаемая Роза Павловна.
- Нам всем есть, о чём поговорить, дети мои.
- А вы папа Кати, я угадала?
- Да. Панов Василий Алексеевич.
- Красавец. И дочка твоя хороша. В кои времена блистала бы она
на светских балах. Царица, одно слово!
Бабушка повернулась к Юрке, уцепившегося за Лину.
- Внучек, Юрочка, иди к своей бабушке?
Но он испуганно глядел на незнакомую тётю и ещё крепче вжался  в сестру.
- Дитя моё, неужели ты боишься меня, -  расстроено сказала она.
- Да нет, Роза Павловна, - ответил отец, - он сильно скучал по Лине, еле дождался самолёта.
- Всё понятно. Смещение судеб, - грустно заметила она, - но ничего
всё встанет на свои места. Сестра будет сестрой, ну, а маму никто
не сможет заменить, если только мне попробовать.
Мальчик наморщил нос и отвернулся от женщины.
- Папа, - спросила Лина, - а Иван Михайлович, почему не приехал?
- Он к нам домой подъедет,  решили, что одной машины хватит.
- Спасибо ему большое, если бы не он, не знаю, смогла бы бабушка
приехать.
По дороге Лина делилась впечатлениями о Москве, постоянно ссылаясь на то, что дома всё равно лучше. Когда же все сели за круглый стол, отец поднял рюмку и сказал:
- Дорогие мои, прошу вас поднять бокалы за нашего самого родного
человека, за Розу Павловну и поверьте, нам вас очень не хватало.
- А ты, дочка, поведай нам эту удивительную историю, мы здесь
измаялись в неизвестности.
Остаток вечера Лина рассказывала обо всем, что с ней произошло в Москве. Когда же Роза Павловна достала фотографии дочери, Юрка сам подошёл к бабушке и долго вглядывался в черты какой-то маленькой девочки и никак не мог понять что это его мама. Взрослые тайком утирали слёзы, глядя на портрет молодой красивой женщины и на пожилую, сидящую здесь же  словно та,   что на портрете, взяла и сошла к ним, только повзрослевшая на много лет.
Роза Павловна прижала к себе мальчишку, поцеловала в вихрастый чуб и сказала:
- Господи, как же я соскучилась по тебе, дитя моё!
Юрка вдруг узнал в этой чужой тёте свою маму,  на него смотрели её глаза, такие же добрые и ласковые и голос был тоже мамин. Он обнял её за шею и спросил:
- Бабушка, а почему ты так долго не приезжала?
- Не могла, родненький, не пускали.
- Кто?
- Нет их больше, что о них говорить, только время тратить.
Мужчины разом вышли покурить, прихватив бутылку коньяка. Дарья Петровна обливалась слезами в коридоре. Отец склонился над ней:
- Будет, будет, Даша, не плачь, всё хорошо.
- Как же это, Лёша? Дочки-то нет, ох, бедная мать, не приведи,
Господи, пережить своих детей...
На следующий день Лина с бабушкой пошли на кладбище. По первому снегу идти было приятно через лес по мысовскому лугу, потом, минуя балку по насыпи старого рыбацкого холодильника, поднялись в лесок.
- Ещё немного, бабуль, за ельником будет кладбище.
- А я не устала, внученька, только ноги не ведут меня туда, всё
не хочу верить, что нет её, доченьки моей.
Когда они вышли к первой могиле, Роза Павловна остановилась и сказала:
- Хорошее место, высокое, всё ближе к Спасителю нашему. Где Валечка, покажи?
- Я провожу вас.
- Нет, я сама пойду, а ты иди, иди домой, я вернусь, не волнуйся.
Лина дошла до леска и решила подождать бабушку. Обернувшись, она не увидела её у могилы, не раздумывая, Лина бегом вернулась назад. Роза Павловна лежала на могиле, обхватив руками заснеженный бугорок, безмолвно уткнувшись лицом в снег.
- Бабушка! - закричала Лина, - бабушка, что с вами?
Женщина не подавала признаков жизни, но потом она подняла голову и прошептала:
- Тихо, дай мне поговорить с ней. Зачем ты здесь?
Лина заплакала.
- Я испугалась, вас не видно было. Встаньте, пожалуйста, вы же простудитесь.
- Деточка, земля тёплая. Ничего со мной не случится. Ты иди, иди,
милая, я приду через час, обещаю тебе.
- Нет, я подожду вас вон там над обрывом, и мы вместе пойдём домой.
- Хорошо, родная.
Уходя, Лина слышала, как бабушка что-то говорила по-немецки, потом перешла на украинский и вдруг запела: Спи, моя девочка, спи, моя Ляночка, месяц на облаке спит. Спят мои рученьки, спят мои ноженьки, ротик устал и молчит. Спи, моя Ляночка, Ангел на плечике пусть тебя, детка, хранит...
Лина шла, заливаясь слезами, голос, преследовавший её, принадлежал её маме, как будто она пела ей, как когда-то в детстве много лет назад.
- Господи! -  крикнула она, когда вышла к морю, -  что же это такое!
Помоги мне! Моё сердце разорвётся от боли! Как мне это всё пережить? Боженька, миленький, если ты есть, сделай так, чтобы все
были счастливы! Если ты не можешь вернуть маму, пощади мою бабушку!
Ветер бил ей в лицо, поднимал полы пальто, словно хотел сбросить с обрыва в море. Она села на колени и закрыла лицо, прошептав:
- Если ты есть, прости меня, только пощади бабушку.
Когда она подняла голову, то увидела, что ветер стих и с неба посыпался крупный белый снег. Он падал на её ладони, замирал на одно лишь мгновение, но всё равно можно было увидеть все правильные геометрические формы каждой снежинки, а потом таял.
- Линочка, и дитя моё,  иди ко мне.
Лина встала с чистым ясным лицом: глаза её светились тем светом, который несут в себе женщины, познавшие тайну счастья и глубину  мироздания.
- Ты знаешь, девочка, на тебе Божья печать, ты вся светишься.
- Бабушка, я так  люблю Вас!
- И я тебя, дитя моё. Пошли домой.
А снег всё падал и падал. Тишина и покой объяли весь мир. Две женские фигурки всё дальше и дальше уходили от обрыва. Вслед им сквозь тучи пробился яркий солнечный луч. Лина обернулась и крикнула:
- Аллилуйя, Тебе! Аллилуйя, Тебе! Аллилуйя!..
;