Обучаю игре на гитаре

Глава первая.

1983-ой год.



           Студенческая общага гудела  предновогодними хлопотами. Члены студсовета украшали  фойе мишурой и неизменными плакатами с Дедом Морозом, Снегурочками и плутоватыми зайцами в рукавицах и почему-то с мешком.
         Нина положила трубку телефона и широчайшей улыбкой поблагодарила вахтершу Наркошку. Надежду Васильевну окрестили так за страсть к папиросам, которые она практически не выпускала изо рта.
-Да-а, - протянула Нина. – Не ожидала, что твоя бабуля так легко сломается. Она же у тебя церберша!
- Сама ты церберша! – рассмеялась её подруга Марина. – Просто она за меня отвечает. Ей отец приказ  дал за мной следить и не пущать. Но она же понимает, что диплом тоже важная вещь. Тем более красный.
        Нина подхватила девушку под руку и потащила к лестнице.
- Тогда пойдем, мисс Шурупова, красный диплом зарабатывать! Если честно, я ничегошенки не знаю. Как завтра экзамен буду сдавать, даже не представляю…
- Успеем. Тридцать билетов за ночь вызубрим как-нибудь, - успокоила  подружку Марина. – А вообще это языкознание такая туфта! Кому оно нужно?
- Ты только Эльзе Куртовне такого не скажи, - улыбнулась Нина.
- Ой, да ладно! Она уже не кусается! – отмахнулась Шурупова. – Думаешь почему нам экзамен перенесли? Ей до Нового года уже в Фатерлянде быть надо.
- С её характером, она может и напоследок завалить. Из вредности!
- Не придумывай, Решетникова! Нормальная тётечка!
 – Между прочим, мне девчонки со второго курса отдали свои конспекты и шпоры, - заговорщицки понизила голос Нина.
- Тогда живем! Но готовиться все равно надо!
- Зануда ты, Маринка! – огрызнулась Решетникова. – Всё у тебя «надо»!


         В  предбаннике общежития раздался грохот и Надежда Васильевна, попыхивая «Беломором» привстала из-за стола. В эту же секунду перед ней появился третьекурсник Саня Домнин с ударной установкой. На  перламутрово-синем  барабане красовалась надпись «ВИА Синтез». Следом за ним брёл молчаливый, розовощекий  Никита Гаевский, взгромоздивший на плечи две самодельные колонки, размером в холодильник. Здоровяк чуть слышно поздоровался с вахтершей.
- Это вы где полуночничали? – недовольно поинтересовалась Наркошка.
- В биофаке новогодний вечер работали, - ответил за всех Женька Боткин, белобрысый красавец с еще детским лицом. – Привет, теть Надь! С наступающим вас!
Женька по привычке положил на стол студенческий билет и получил ключ от «музыкалки». Боткин вытащил из модного пластикового  пакета плитку шоколада «Сказки Пушкина» и изящным жестом преподнес Надежде Васильевне.
- Теть Надь, мы посидим полчасика, а?
- А ты знаешь, сколько дают за взятку должностному лицу при исполнении? – деланно нахмурилась вахтерша.
- А это не лицу, - улыбнулся Боткин. – Это внуку лица. А это лицу.
Женка положил перед Наркошей газетный сверток.
-Ваш любимый «Гадрут».Столовый, розовый!
- Умеешь ты, Женечка, с людьми общаться, - расплылась в улыбки старуха. – И чего только на почвоведение поступал?
- Я, теть Надь, человек практический. На почвоведении конкурса не было, да и по три пары в день. Не то, что у некоторых, -  Боткин кивнул в сторону Гаевского. – Главное, не специальность, а корочка. Будет корочка, все будет.
- Молодец! Правильно мыслишь! – согласилась Наркошка. – А Никитку не трогай, он мальчишка правильный.
- Что  вы! – замахал руками Женька. – Никитос  гений! Помяните моё слово, он еще звездой станет. Только ему  буксир нужен, сам он никуда не пробьется со своей патологической скромностью.


Женька разлил остатки портвейна по кружкам и стаканам и привстал для тоста. Молча или под обычное «Вздрогнем!» он сам не пил и другим не давал.
- Чуваки! Я хочу выпить за нас! Давайте поклянемся друг другу, что если кто-то из нас все же выбьется в великие музыканты, то обязательно подтянет и остальных!
- Клянемся! – на полном серьезе произнесли ударник Домнин, басист Самоха и клавишник Аман Сериков. Никитос только хмыкнул и кивнул.
- Гаевский! – покосился на друга Боткин. – Между прочим, тебя это касается больше остальных. Это ты у нас поцелованный Богом и Счастья баловень.
- Жень, кончай! – поморщился Никита.
- А я серьезно! – покачал головой Боткин. – Ты сам еще не знаешь, какие шедевры на коленке  ваяешь. Мелодии у тебя офигительные! А вот тексты… Механические. Без души. Как будто компьютеру задали программу написать  стихи про любовь и он из набора известных ему слов сочинил. Песни о любви пишут любя, страдая… А ты? Ты хоть влюблялся когда-нибудь?
- Влюблялся… В девятом классе в Наташку Гитину, - недовольно буркнул Гаевский.
- И как?
- Да,  никак. Влюбился и все.
- Как это, « и все»? Ты хоть клинья под неё подбивал? Ухаживал? Свидание назначал?
- Нет, конечно! – Никитос даже улыбнулся, вспоминая свою школьную любовь.
- Конечно? – Боткин совсем растерялся.
- Так она с моим другом торчала. С Юркой Тырындиным. Некрасиво как-то к чужой девчонке клеится.
- Да… - тяжело вздохнул Женька. – Однако, юноша, случай у вас тяжелый. Ты бы хоть в универе кого-нибудь себе присмотрел для вдохновения. Для душевности создаваемых шедевров.
- Во-во! Я ему давно говорю! На него девки чуть ли не вешаются, а он только молчит и краснеет, -  вставил Самоха.
- Да пошли вы! – обиделся Никитос. – Я вам хотел новую песню показать, а вы…
- Показывай! – тут же оживился Боткин. – Медляк?
- Нет, это вещь роково-роковая!
- Да не томи  ж ты! -  не выдержал Аман, единственный в ансамбле, знающий нотную грамоту. - Если, правда, классная вещь, я тебе её  сам оранжирую и распишу.
Никитос взял гитару и, клацнув тумблером усилителя, подошел к микрофонной стойке.
               
« Много-много лет тому назад
  Судьба разлучила нас.
  Но твоё лицо, твои глаза
  вижу я как сейчас.
  Глаз твоих огромных синий цвет
  До сих пор меня пьянит.
  Говорят, была любовь, и нет,
  А в груди болит. Болит.»

- Стой! – вскрикнул клавишник Аман. – Давай еще раз! Там  такой солярис можно влепить, пальчики оближешь!
Аман схватил гитару. Домнин ринулся к ударной установке.
- Классно! – проговорил, наконец, Боткин. – Но текст говно! Никитос, ты же филолог! Стыдно же! Я представляю, что там во втором куплете.
- Это рок, Женя! – парировал Аман. – Ты классику послушай! Там вообще бред сивой кобылы! «Бешеный джигит на лошади бежит…» А у нашего Никитоса все со смыслом.
- Ладно! Погнали! Три-четыре!

            Когда Боткин стоя на коленях залился финальным соло, дверь «музыкалки» распахнулась и в неё влетела Марина Шурупова. Она, не обращая ни на кого внимания, подошла к розетке и выдернула удлинитель. В комнате повисла недобрая тишина.
- Вы совсем уже, что ли! – разразилась Марина. – Полвторого ночи! Люди спят! Кто-то к завтрашнему  экзамену готовится! Еще хоть звук услышу…
- И что? – с иронией усмехнулся Никита и шагнул навстречу незнакомой курносой девчонке с зелеными, яростными глазами.
- А вот что! – Шурупова зарычала и толкнула Гаевского в грудь. Тот не устоял и полетел прямо на Домнина.- Еще один звук и я играло тебе поломаю! Об голову! Понял, композитор?
             Марина развернулась и стремительно пошла  по коридору. Нина побежала следом.
- Маринка! Ты взбесилась, что ли? Ты знаешь, кто это? Это же Никитос. Знаешь, какие он песни поёт?
- Да мне до лампочки! Хоть Никитос, хоть пес Барбос! Ты видела, сколько они  бормотухи выжрали! Им  вся общага пофиг! Ох, я б ему дала!
- Я б тоже, - вздохнула Нина  чему-то  своему.
- Что? – остановилась Шурупова.
- Тоже, говорю, на твоем месте  им по башке дала!- оправдалась Решетникова.
- А что же ты за дверью пряталась?
- Да они нормальные парни! Просто творческие. Что-то такое придумали, а времени забыли…
- О совести они забыли! Пошли билеты учить!

       Никитос сидел на полу и не сводил глаз с дверного проема.
- Кто это? – выдавил он через пару минут.
- Маринка Шурупова с первого курса. Ваша, филфаковская, - проинформировал всезнающий Боткин.
- Да? В общаге живет?
- Нет. У бабки.  С Иркой Решетниковой дружит. Наверно, к зачету у неё готовится. А что?
- Ничего, - без интонации произнес Гаевский.
- Чуваки, мне кажется, у нас скоро будут новые песни. С отличными текстами, - ехидно вставил Самоха.- Предлагаю за это выпить.
- Нечего больше пить, - с сожалением  вздохнул Никитос.
- Спокуха! Есть тут у меня одна  затарка на случай страшного новогоднего бодуна, - Самоха полез в кофры и  выудил оттуда бутылку водки.
- За любовь! – неожиданно для себя ляпнул Никита. Парни переглянулись и выпили. Гаевский тоже выпил и оглянулся на двери. Ему вдруг захотелось, чтобы эта курносая пигалица снова показалась на пороге.

          В полседьмого утра Никитос прибежал к общежитию. Он все рассчитал. Если курносая осталась ночевать у подруги, значит сегодня у неё зачет или экзамен. И, разумеется, с утра. Гаевский не очень отчетливо себе представлял, как он себя поведет при встрече с Мариной, но страстно этого хотел. Ему не терпелось узнать, было ли вчерашнее оцепенение перед девчонкой  простым шоком от неожиданного поведения наглой девицы или  так и приходит любовь с первого взгляда.
          
             Женька Боткин аккуратно  выбрался из объятий спящей  Лариски и, потягиваясь, подошел к окну. В утренних сумерках белела  кроличья ушанка Гаевского.
- Оба-на! Никитос все-таки присох! С ума сойти!
Боткин  наспех прикурил сигарету и принялся натягивать джинсы. В том, что Никитос не решится подойти к понравившейся девушке, Женька не сомневался. Помочь другу  Боткин считал святым долгом.

             Марина  под ручку с Решетниковой вышла из общаги. Увидев  девушек, Никитос спрятался за березу. Внизу живота заныло и сердце, подскочив куда-то под кадык, бешено заколотилось. Девушки прошли мимо, и Гаевский на ватных ногах поплелся следом.
- Мешок! – пробормотал, видевший позорный маневр друга, Боткин.   Женька устремился за Никитой. На троллейбусной остановке, он нагнал друга и жестко схватил его за локоть.
- Дрейфишь?!- прошептал Женька. – Не бойся, я с тобой!
Он потащил Гаевского девушкам.
- Девчонки, привет! – Боткин  улыбнулся в тридцать два зуба. -  Вы извините нас за вчерашнее. Отработали на вечере у биологов. Устали. Расслабились мал-мал. А тут Никитос новую песню придумал. Чумовую! Кстати, вот он и сам. Никита Гаевский! Без пяти минут звезда советского рока.
Боткин толкнул друга  к  Марине.
- Здрассте… - Никитос протянул было руку, но растерялся и спрятал её за спину.
- Никитос… - хмыкнула Марина.- Прямо, как кличка собачья. Никита лучше.
- Ребята, - Нина оттерла подругу назад. – Все нормально. И Никитоса мы знаем. А на репетицию пустите?
- Само собой! – радостно провозгласил  Боткин.- Более того, мы с Гаевским приглашаем вас вечером на коктейль. В «Юность». Пойдет? Отметим ваш экзамен и загладим нашу вину.
- Конечно, пойдет! – зарделась Решетникова.
- Я не пойду! – холодно отрезала Марина.
- Как хочешь, - Никите показалось, что Нина даже обрадовалась.
- Тогда я тоже не пойду, - неожиданно выпалил он.
- Ну и дураки оба, - вздохнул Боткин и повернулся к Решетниковой. – Лапуля, жду тебя равно в девятнадцать ноль-ноль. И вы, если надумаете, выдвигайтесь.
Женька  презрительно покосился на друга.
- Я с незнакомыми алкоголиками по  кафешкам не хожу, - недовольно буркнула Марина.
- А со знакомыми? – спросил Никитос и поняв, что сморозил что-то не то, густо покраснел. – В смысле, давайте хотя бы познакомимся. Я Никита, это Женька. С Ниной мы уже знакомы. А вас как зовут.
- Марина её зовут, - вставила Нина. – Шурупова. Уроженка солнечного Закавказья.
- Ого! – заинтересовался Боткин. – И откуда  вы такая горячая горянка?
- Из Грузии она. У неё там папа командир танкового полка, - снова ответила за подругу Решетникова.
- Это серьезно! – поцокал языком Женька.- Как у  Пушкина. Капитанская дочка.
- Полковничья, - нахмурила брови Марина и  легко взбежала в подошедший троллейбус. Нина  поспешила за ней. Никитос так и остался на  остановке.
- Ты чего замер? – Женька  обошел вокруг друга и встал прямо перед ним, уперев руки в бока.- Я для кого тут стараюсь? Мне теперь с этой лупоглазой кобылой в «Юность» переться!
- Ты что, не понял? Не нравлюсь я ей, и знакомиться она  со мной не хочет. Я навязываться не буду! Не хочет – не надо!
- Вот ты дурак! А ты бы хотел, чтоб она тебе на шею кинулась. Всю жизнь, мол, тебя ждала, прынц мой ненаглядный! Да все они ломаются и что-то из себя строят! И эту уломаем!  Будет еще тебе звонить и в трубку  сопеть.
- Не надо мне сопеть! Я с ней разговаривать  хочу. По городу гулять, в кино сходить. Медляк с ней потанцевать. Понимаешь? – Гаевский заглянул в насмешливые глаза Боткина и отвернулся.
- А под одеяло с ней забраться  ты еще не готов? Детский сад, ей богу!
- Она не такая! Не станет она с каждым встречным-поперечным по одеяло ложится!
- А ты не встречный, Гаевский. Ты у нас  один такой. Уникальный, талантливый… Идиот!
Все хотят под одело, понял? И мама твоя с папой хотели. И ты хочешь, только  тебе в этом признаться стыдно. Ну, тебя! Делай, что хочешь! Только с твоими принципами ты до старческого маразма  будешь по ней страдать, а она за это время со всеми твоим друзьми переспит.
- Да пошел ты!- огрызнулся  Никитос и побежал в парк.
- Придурок! – Боткин слепил снежок и  всадил его точно между лопаток друга. Тот остановился, метнулся к ближайшему сугробу и набрал полную горсть снега. Через секунду Женка  уже получил снежком в грудь.
Марина, стоявшая на задней площадке, несколько секунд смотрела на резвящихся парней, пока троллейбус не свернул за угол.
- Пятикурсники называются! – недовольно пробурчала она. – Шпана!


           Поздно вечером Гаевскому позвонил Боткин.
- Как дела, Петрарка? Не разлюбил еще свою Лауру? А сонеты пишешь?
- Жень,  ты что хотел? – недовольно спросил Никитос.
- Докладываю. Сводил я  эту Нинку в  кафе. Коктейлем угостил, Шампанским напоил. Потискал мал-мал. Ничего так.
- И что? – поморщился Гаевский. Не любил он подобных рассказов.
- А вот что. Маринка твоя всю жизнь мечтает научиться играть на гитаре. Вот через эту лазейку ты и занырнешь!
- Как  это? – не понял Никитос.
- Завтра  повесишь объявление, что открываешь кружок игры на гитаре. Сбор у кафедры после четвертой пары. Гарантирую – она обязательно придет! И если ты этот шанс упустишь, я тебе больше руки не подам! – Женька довольно гоготнул.
- А если она не одна придет?
- А с кем? С бабулей своей? – продолжал веселиться Боткин.
- Ты  знаешь, сколько народу мечтает научиться играть на гитаре? Придет человек сорок, и что я буду делать?
- Посторонних я беру на себя! Ты встречаешь свою  Шурупову и говоришь, что забыл гитару дома. Предложишь ей прогуляться к тебе домой. Мамка до семи работает, и вы будете абсолютно одни. Только не наглей и не торопи событий! Спой ей что-нибудь душевное. Во! Про карету ночи! Я под эту твою тягомотину штук десять баб уговорил.
- Ладно, - вздохнул Гаевский. – Я подумаю.
- И думать нечего! Не сделаешь, значит, ты мне не друг! И вообще не мужик. Зря штаны носишь! – Женька бросил трубку.

            Наутро, воровато оглядываясь, пунцовый Никитос повесил на доске объявлений бумажку: «Обучаю игре на  гитаре. Сбор желающих  после четвертой пары  в актовом зале. Студент четвертого курса Н. Гаевский.»   Вдавив последнюю кнопку в фанерную доску, он быстрыми шагами устремился прочь.
          После четвертой пары  Никитос,  волнуясь, топтался у кафедры. Странно, но желающих научиться играть на гитаре не нашлось. Марина тоже не пришла. Он еще с полчаса помаялся на гранитном подоконнике, и  в конце концов собрался домой. За спиной застучали каблуки, Никита обернулся. К нему шла Марина.
- Привет! Ты по объявлению?  - с глуповатой улыбкой спросил он.
- Разумеется. А где гитара? Или у тебя еще теоретический курс намечен?
- Нет.  Гитара дома, - Гаевский кивнул за окно. – Я в этом доме живу. Вон мои окна на седьмом этаже. Пойдем?
- Ну, пойдем… Только без шуток! Взялся учить – учи! – она подала ему пластиковый «дипломат». – Пошли!
           Переходя дорогу, Гаевский краем глаза заметил Боткина. Женька явно за ними следил, но делал вид, что покупает в киоске  газету. Никитос победоносно зыркнул на него и взял Маринку под локоток. Она поежилась, но смолчала.






Глава вторая.


          
          Никитос провалился в любовь, как в полынью. Барахтался между реальностью и иллюзиями, и был неуёмно счастлив. Он понимал, что назвать Маринку своей девушкой было бы опрометчиво, но оттого, что он мог видеть её несколько раз в неделю, касаться её маленьких пальцев, смотреть в её зеленоватые, чуть раскосые, глаза, Никитос приходил в необычайную эйфорию. Его не вернуло к действительности даже то, что она никогда не позволяла провожать себя домой, что Новый год они отмечали в разных кампаниях, что она не поздравила его с двадцать третьим и не пришла к нему на  день рождения. Вопреки прогнозам Боткина, музыку Гаевский забросил. На репетициях и выступлениях был рассеянным и часто забывал слова. Женька рвал и метал, но вернуть этого влюбленного дурака в строй не мог. Никитос только загадочно улыбался и говорил, что его никто не понимает. Не нужно ему поцелуев и секса, он счастлив тем, что она есть и она рядом. Боткин только качал головой, лишний раз убеждаясь, что все беды от баб.
           Гаевский думал иначе. Марина была для него каким-то божеством, которое ему очень хотелось постичь, раствориться в нем, принести себя в жертву. Полностью. Без остатка.
           Как-то, убирая посуду, он заметил на чашке след от её помады. Недолго думая, он коснулся его губами. Помада была чуть сладковатой и ароматной. Такими, наверно, были и её губы. Никитос спрятал чашку в свой книжный шкаф и принялся сочинять стихи.
          
          Марина гнала от себя прочь все мысли о Никите. Не для того она приехала в Москву, чтобы заводить шашни. Была у неё еще одна причина… Стас. Стас Сергеев, её одноклассник и  сын лучшего друга отца, генерал-майора Сергеева. Стас и Марина влюбились друг в друга в пятом классе и  продружили до выпускного. А потом разъехались учиться. Ничего серьезного у них не было, если не считать, что на выпускном Стасик  попытался  полапать её грудь и сунуть руку под юбку. Марина хоть и не сильно возражала, однако руки распускать не позволила. В их последний вечер он сделал ей предложение и она согласилась. Свадьбу  решили сыграть, когда Стас перейдет на четвертый курс своего  военного училища, чтобы распределиться по месту службы уже с молодой женой. Тогда он расценил её согласие, как готовность на все, и схлопотал оплеуху. Марина  решила идти под венец  девушкой.
          Курсант Сергеев писал ей трижды в неделю, и она с нежностью читала его письма. Потом складывала их в общую стопку и прятала в бабкин резной  комод. И все было чинно и правильно. Пока не появился Никитос. Уже  месяц она постоянно думала о нем и однажды поймала себя на том, что пришла к нему вне графика их занятий. Гаевский, всегда наглаженный и аккуратный, открыл ей дверь в рваных трениках и выцветшей, когда-то желтой, майке с надписью Байконур. Он стушевался, как девочка, и убежал переодеваться. А  Марине вдруг показалось, что одет он очень уютно и по-домашнему. Совсем, как муж. В тот вечер  что-то в ней сломалось. Она ела только что поджаренные им пирожки, смеялась, как дурочка, всем его шуткам и песенкам. А вернувшись домой, поняла, что Стас остался в прошлом. Марина вдруг осознала, что никогда не воспринимала его, как мужчину. Это был милый, любимый  мальчик из детства.
         И все же она дала слово, и с этим надо было что-то делать. Она полюбила Никитоса, но даже ради него не могла стать предательницей. Стас любит её, верит ей и, быть может, живет ожиданием свадьбы. А она тут…

            Боткин пришел рано утром. С удивлением оглядел с головы до ног Никиту.
- Далеко собрался?
- Нет. Вообще никуда не собирался, - пожал плечами Никитос.
- А чтой-то мы  во фраке? – Женька потеребил воротник модного чешского батника.
- Так это… Марина может зайти. Я же не могу  её в трусах встречать.
- Может? Она к тебе ходит, когда захочет? А ты все время на стрёме? Никитос! Посмотри на себя, в кого ты превратился с этой любовью? Ты когда последний раз с мужиками водку пил? Ты же или с ней или в ожидании её. На репетиции забил, нового ничего не написал. А у нас фестиваль на носу! Ты же на всех плюнул. Даже на себя самого!
- Почему не написал? – обиделся Никитос. – Я стихи пишу. Много.
- Кому они нужны, твои стихи? – взорвался Боткин. – Ты же композитор от Бога! Музыка – вот твой конек, а стихи твои, как бы это…
- Ты ничего не смыслишь в поэзии, Женя! И в любви. Ты самец! Кобель! Понял? Сколько у тебя уже их было? А хоть одну ты любил? Чтоб до одури, до смерти!
- Вот ты дурак, Гаевский! Ну, дурак! Ты думаешь, она не такая, как все?  Давай на спор! Через три дня я тебе её трусы притараню, - Женька даже руку протянул.
- Какие трусы? – уставился на него  Никита.
- Маринки твоей трусы!  Которые я с неё стяну в порыве страсти, - Боткин самодовольно ухмыльнулся. – Забьем на бутылку коньяка?
- Да пошел ты! – отвернулся Гаевский.
- Никитос, любовь это костер, который угаснет, если в него не подкинуть пару палок.
- Она не такая!
- А какая? – осклабился Женька. – Богиня? Инопланетянка? Это ты не такой, братан! Пока ты тут страдаешь, твою инопланетянку рано или поздно кто-нибудь…
Никита с разворота въехал Боткину в подбородок. Тот  отлетел, приложившись затылком о холодильник.
- Псих ты, Никитос! На своих кидаешься. Нас на бабу променял? – Боткин встал, потирая челюсть.
- Пошел вон!
Женька  потопал в прихожую.
- Сегодня в пять репетиция! Тебя ждать?
- Нет… - не сразу ответил  Гаевский. – Маринка может забежать.
- Придурок! – крикнул Боткин и яростно хлопнул дверью.

            Девушки не спеша брели из читального  зала. В цветущих яблонях гудели пчелы. Весна  выдалась ранняя и жаркая.
- Нин, ты мне  настоящая подруга? – спросила вдруг Марина.
- А ты сомневаешься? – прищурилась Решетникова, предвкушая какую-то тайну .
- Я могу тебя попросить об одном одолжении? -  Шурупова еще не решила посвящать ли подругу в свои дела и вообще стоит ли решаться на такой поступок.
- Ну, конечно!
- Ты можешь завтра позвонить моей бабульке и сказать, что я  буду ночевать у тебя? – выдохнула Марина хриплым голосом.
- М-могу, - протянула  Решетникова. – А на самом деле, ты где будешь?
- Я к Никите пойду! – твердо ответила Марина.
- Зачем?
- Затем!
- Ты с ума сошла, подруга! Ты же замуж собралась… Он же сразу догадается…  Как же тебе потом перед ним оправлываться?
- Я хочу, чтобы он был у меня первым, - механическим голосом проговорила девушка.
- Бред какой-то! Ты что, влюбилась?  – хлопала ресницами Нина. –  А Стас как же?
- Я ему письмо напишу. Всё напишу. Без утайки. А он пусть решает, брать меня после этого в жены.
- Не поняла! Спать ты собралась с Никитосом, а замуж за Стаса?
- Никитос мне не делал предложения, а перед Стасом у меня обязательства.
- Ненормальная ты!  Сама не знаешь, чего хочешь!  - всплеснула руками Нина. – Значит, уболтал тебя Никитос?
- Он ни о чем не догадывается. Я сама решила. Приду и отдамся.
- А родители его? Они же дома.
- Отца у него давно уже нет, а мать к любовнику уйдет ночевать.
- Да ты что! Вот семейка! В таком возрасте и к любовнику.
- В каком, «в таком»? Ей еще сорока нет. Да и любовник мужик видный.
- Кто? –  Решетникова плотней прижалась к подруге.
- Висман с кафедры психологии.
- Ого! Знаешь, а я её понимаю! Он же вылитый Николай Еременко!
- Нин! Так мы договорились? – Марина  решительно заглянула подруге в глаза.
- Заметано! А ты мне расскажешь, как у вас было?
- Дура, что ли? Кто про такое рассказывает?
- Жаль. Интересно было бы послушать…

     Решетникова взбежала по ступенькам общежития и,  войдя внутрь, направилась к Наркошке.
- Теть Надь, здрассьте!
- Привет, пигалица! Нет твоего ключа, Танюшка уже пришла.
- Да я по другому поводу. У вас  домашние телефоны преподавателей  есть?
- А тебе зачем?
- Мне бы номер Висмана узнать. Виктор Яковлевич нашей группе коллоквиум назначил по психологии начального образования, а время и аудиторию так и не сказал, -  нагло врала Нина.
- Так ты на кафедру ему позвони. Вот номер. – Надежда Васильевна ткнула желтым пальцем в список под стеклом.
- Да ушел  он! Я только что оттуда!
- Ладно, сейчас  посмотрим.
Старуха достала из ящика стола толстый гросс-бух.
- А, бэ,вэ… - она плевала на пальцы и перелистывала страницы. – Ага. Вот! Висман Ве Я. Записывай.


            Как только началась программа «Время», Никитос по давней привычке  выключил  телевизор. Послонялся по квартире и, остановившись у недавно купленной «Ноты», повернул переключатель. « Лашате ми кантаре кон ма гитара й мано…», - захрипел мрачный, непроницаемый Тото Кутуньо.
         Дверной звонок звякнул коротко и несмело. Гаевский лениво потопал в прихожую.
- Марина? – удивился он, увидев девушку.
- Привет. Я не вовремя? – спросила она и попыталась уйти. Никитос схватил её за руку и сам удивился своей наглости.
- Ты всегда вовремя! Заходи! Просто, поздно уже…
- Ты мне рад? – Марина сказала первое, что пришло ей в голову.
- Конечно!  Ты же знаешь…
- Ну, вот… Я и пришла, - она тяжело вздохнула и уставилась на юношу.
Тот несколько секунд смотрел на неё, а потом вдруг развернулся и побежал в свою комнату.
- Я сейчас! Гитару принесу!- крикнул он на бегу.
- Не надо! – остановила его Марина. – Я к тебе пришла. К тебе. На всю ночь…
У Никитоса закружилась голова и обмякли колени.
- Так… Может, выпьем чего-нибудь…
- Давай… - кивнула девушка и тут же передумала.- Нет! А вдруг я забеременею, и у нас родится ненормальный ребенок. Лучше потом.
     Лоб Никитоса покрылся испариной. Он и представить себе не мог, что все это произойдёт именно так. Как-то всё просто и обыденно. Ему ужасно захотелось, чтобы пришла мама и хотя бы Боткин. Чтобы что-то случилось. Пожар или потоп… Лишь бы прекратилось все это… Гавеский, наконец, понял – он боится. Боится первого секса, боится облажаться и показаться её неопытным, боится увидеть её без одежды и потерять свои идеал. В конце концов, боится раздеваться перед ней.
            А Марина задернула шторы и погасила свет. В полумраке она подошла к юноше и поцеловала его в губы. Никитос ощутил уже знакомый вкус и потерял себя. Он что-то говорил, объяснялся в любви и целовал, целовал, целовал её всю. Неожиданно он напрягся и почувствовал подступающий оргазм. Вскочил и убежал в ванную.
Через пять минут, пунцовый и пристыженный он вернулся к ней.
- Извини, так бывает у мужчин, - невнятно пробормотал Гаевский.
- Я читала, - шепотом ответила она.
- Просто у меня давно не было женщины, - ляпнул он.
- Давно? – Гаевскому показалось, что девушка ухмыльнулась.
- Вообще не было, -  обиженно буркнул он и улегся рядом с Мариной.
Она ничего не ответила, просто навалилась на него и принялась целовать.
- Кому-то надо начинать, иначе мы так и пролежим до утра, -  подумала она. – Никитка-то мой совсем растерялся.
Вот это самое «мой» вдруг разлилось по ней таким теплом и нежностью.- Маленький… Какой ты еще маленький, Никит…

       В начале первого клацнул замок и по квартире раздался решительный топот маминых каблуков.  Зоя Васильевна шла прямо в комнату  сына. Щелкнул выключатель и яркий свет разбудил спящих.
- А ну пошла  отсюда, потаскуха! – заорала мама.- Сучка лимитная! Пригрелась тут!
Девушка вскочила с постели и, схватив в охапку одежду,  убежала на кухню.
- Мама! – взвизгнул заспанный Никитос. – Ты не имеешь права так говорить! Мы с Мариной любим друг друга!
- Заткнись! – рявкнула Зоя Васильевна. – Ты еще ничего не понимаешь! Прописка ей нужна, а не твоя любовь!
- Ма!
Марина хлопнула дверью. Никита рванулся следом.
- Стоять! Куда! – мать загородила собой двери.
- Ночь на улице, ма! Я должен её проводить. Я люблю её!
- Никого ты не любишь! И не должен любить  никого кроме мамы!
- Что? – Гаевский жестоко прищурился. – А маме кто нужен? Этот двухметровый немец с кафедры психологии?
- Ты не имеешь права меня осуждать! Ты не понимаешь! Я столько лет одна... – Зоя Васильевна  опустилась на  табуретку. – Ой… Принеси мне лучше валокордин, что-то нехорошо…
Никитос кинулся на кухню.

            Марина выскочила на улицу и присела на скамейку.
- Ну, что же он?  - подумала  она.- Неужели так и не выйдет?  Скотина! Маменькин сынок! Предатель!
Слезинки жгучей обиды полились по её щекам. Марина взяла себя в руки. Отец всегда говорил, что плачут слабаки и трусы. Она резко поднялась и пошла по аллее.  Воздух благоухал сиренью и черешней, но Марина этого не замечала.
Из тени старого дуба за ней следила  Нина.
- Вот так, подружка! – зло прошептала она. – Нечего! Ишь какая! Везде успеть хочет! Вот из-за таких, как ты, хорошие девчонки и остаются старыми девами!
Нина пошла вслед за подругой. Через несколько минут во двор выскочил Никитос. Обежав окрестности и не найдя Марины, он вернулся домой.

              Марина тихонько вошла в квартиру. Бесшумно разулась и повесила плащ.
- Ну, слава тебе, Господи! - Выбежала ей навстречу бабушка. – Явилась! Ты где была?
- А, у Нинки занималась, - как можно беспечней ответила  девушка.
-  Что ж не позвонила-то?- сплеснула руками Екатерина Сергеевна.
- Вот же сука! Подруга называется. Ведь обещала, – подумала Марина. Улыбнулась и ответила, - Ну прости, бабуль! Увлеклись, забыли на время смотреть. Дело молодое, ты же знаешь.
- Ой, знаю, Маринка! – улыбнулась бабушка и тут же спохватилась. –  Папашу своего успокой! Звонил с полчаса назад. Орал, как оглашенный. Почему, мол, я за тобой не присматриваю. Почему позволяю по ночам шляться, и где попало ночевать? У неё, говорит, жених есть, а она с московским музыкантиком путается!
- С каким музыкантиком? – Марина  сделала круглые глаза.
- Вот и я говорю, что ж ты, зятек любимый, мелешь! Зачем на родную дочь напраслину возводишь? А он, вот принесет она тебе в подоле, я с вас с обеих шкуру спущу! Завтра прилететь грозился. Ты бы позвонила, успокоила.
- Не-а, - хитро улыбнулась внучка. – Пусть прилетает! Я так по папке соскучилась…
Екатерина Сергеевна махнула рукой.
- Как знаешь. Есть-то будешь?
- Обязательно! – Марина присела за стол и посмотрела на фонарь за окном. – С музыкантиком, значит. Понятно… Чем же я тебе насолила, подружка моя?

           Придя на лекцию, Марина бросила брезгливый взгляд на Решетникову и уселась на первое попавшееся место.
- Ты чего? – подошла к ней подрука.
- А то ты не знаешь? – прищурилась Марина. – За идиотку меня держишь?
- Ой, Марин,  зря ты на меня обижаешься. Я же не виновата, что Никитина мамаша вдруг среди ночи придет.
- Что? – зеленые глаза Шуруповой сверкнули дьявольским огнем. – А откуда ты про мамашу знаешь? И тут подсуетилась?  Тебе-то это все зачем? Или тоже на Никиту глаз положила? Так знай, его мамочка никогда не разрешит ему на лимите жениться!
- Дура ты, Маринка! Ой, дура! – Нина сокрушенно покачала головой.- Я же о тебе забочусь. Ты же мне еще спасибо скажешь!
- Спасибо! Интересно, за что?
- Есть у тебя  жених? Любит тебя? И радуйся! Не ломай себе и ему жизнь! Грех такому изменять. Он человек военный, с оружием ходит. А  ну, как застрелится с горя?
- Не застрелится! Он у меня сильный, - Марина дернула плечами. – Еще неизвестно, кто из нас друг другу больше изменил.
- Так ты все-таки…  Успели, значит?
- Успели. И все у нас было бы хорошо, если бы не ты. Что ты лезешь в чужую жизнь? Кто тебя просит? Пошла отсюда, идиотка!
- Марин… - надула губки Нина.
- Видеть не хочу морду твою деревенскую! – в сердцах выкрикнула Марина и выбежала из аудитории.
- Давай-давай! – злорадно прошипела Решетникова. – Чеши отсюда навстречу семейному счастью!

            Марина решила не ходить на занятия и вернуться домой. В подъезде её ждал Никитос. Сверху заметив  знакомый  красный  плащ,  он кинулся  вниз по ступенькам..
- Не подходи ко мне! – почти выкрикнула она. – Я не хочу тебя видеть!
- Марина, я хочу тебе объяснить… - промямлил Гаевский. – У мамы больное сердце. У неё был приступ. Я не мог…
- Иди! Иди к своей мамочке, с-сынок! И никогда не появляйся в моей жизни!
Марина забежала в квартиру, захлопнув дверь перед его носом.
В комнате, на спинке стула, висел новенький генеральский китель.
- Папка! – крикнула она. Прямо в туфлях вбежала в комнату и повисла на шее отца. – Папулечка! Ты когда генерала получил?
- Здравствуй, сойка! Два дня, как лампасы ношу, - улыбнулся генерал. – Это еще не все.  Я ведь новое назначение получил. В штаб округа.
-Классно!  Поздравляю! Ой, папулёк, как я  по тебе скучала! – Марина  взвизгнула, как девчонка.
- А по мне скучала?  - раздалось у неё за спиной. Девушка  обернулась. Позади неё стоял Стас. Марина на секунду замерла, потом шагнула к  парню и взяла его за руки.
- В последнее время, я только о тебе и думала, - негромко сказала она.
- Ну, вот и отлично! – отец обнял молодых людей. – Давай-ка, доченька, собирайся. Сыграете свадьбу, и будете жить у нас. А учиться можно и там.
- Ты согласна? – Стас внимательно посмотрел на неё.
- Согласна, - прошептала Марина. Она кляла себя за вчерашнюю поспешность.
- Ну, почему? Почему они не приехали  вчера? – подумала она. – Ладно. Сама виновата, мне и отвечать. Я обязательно поговорю со Стасом. Но ни сегодня. Потом…
            
      Об отъезде Марины и её решении выйти замуж Никитос узнал  от Нины. Она сама нашла его на перемене.
- Привет, Никита! – помахала Решетникова рукой.- Укатила твоя ученица.
- Как укатила? Куда? – всполошился Гаевский.
- Домой. Замуж собралась. У неё ведь жених был. А ты не знал? – ехидно спросила Нина.
- Н-нет, - автоматически ответил Никитос. – А давно укатила?
- Вчера. Самолетом через МинВоды.
- Ну, и ладно. Совет да любовь, да деток побольше!  - Никита постарался сказать это как можно беззаботней, но получилось фальшиво.
- А другую ученицу возьмешь? – Нина положила ладонь ему на грудь.
- А почему нет? Если есть слух, чувство ритма и желание, можно позаниматься. Вот только…
- Что? Лицом не вышла? Или происхождением?
- Не угадала. Гитару я продал. Так что надо подождать, пока не куплю новую.

         Никитос не зная, куда себя деть пришел к Боткину. Женька уже знал об отъезде Марины и сразу поставил на стол бутылку водки.
- Пей! – сказал он вместо приветствия. – Средство проверенное. А вечером к девкам пойдем.
- Не пойду! – покачал головой Гаевский. – Это же измена.
- Кому? Капитанской дочке твоей? А она, что сотворила? Не изменила тебе?
- Это измена не ей. Это измена моей любви, - проговорил  Никита и сдернув пробку с «Московской»  приложился губами к горлышку. Выпил полбутылки под ошарашенным взглядом  Боткина.
- Когда репетиция?  - спросил Гаевский, отдышавшись. – У меня такая мелодия есть, закачаешься!
- А слова? – с иронией спросил Женька. – Тоже «закачаешься»?
- И слова найдутся! Дай гитару, я тебе напою.




         


 Глава третья.



Три месяца спустя…

               После  московской  толчеи и суматохи приморский город казался сонным и ленивым. Гаевскому  казалось, что все его обитатели разом ушли в отпуск и теперь слонялись по бульвару, валялись на пляжах или просто тихо дремали в тенистых дворах.
               Пожилая армянка в справочном бюро,  вяло улыбаясь, подала ему листок с адресом  генерала Шурупова.  Взяла деньги, но сдачу Никитос так и не дождался. Одна из примет южных городов.
               Войдя во двор новенькой девятиэтажки, Гаевский потерял всю накопленную за три месяца решимость.
- И что теперь? – задал он себе вопрос. – Ты пойдешь прямо к ним домой? И что ты им скажешь? Здрассьте, я люблю вашу дочь?
              Никитос уселся напротив подъезда под грибком детской песочницы.
- А если она тут не живет, как ты её найдешь? Спросишь у родителей?  - продолжал терзать себя Гаевский. – И сколько ты намерен тут сидеть? Как тебе вообще пришло в голову  сорваться за две тысячи километров со стольником  в кармане? Нет, прав Женька Боткин! Придурок!
             Вдруг  ему пришла в голову  гениальная, по его мнению, мысль. Он вытащил из кармана  блокнот, вырвал оттуда лист и крупно на нем написал: «Обучаю игре на гитаре.»
Этот листок он  прицепил на дверь подъезда, использовав кнопки от старых объявлений.
            Через три часа  во двор  вошла молодая пара. Красавец-брюнет с широко поставленными глазами и курносая девушка с короткой стрижкой «под мальчика». Никитос даже  не сразу узнал Марину. Он  встрепенулся,  подскочил. Сердце предательски екнуло. Гаевский снова присел и постарался спрятаться за железной каруселью. Стас и Марина подошли к подъезду. Гаевский видел, как они остановились у двери. Она бросила  взгляд на пришпиленный Никитосом  листок и с тревогой осмотрела двор. Стас чему-то рассмеялся и, сорвав объявление, вошел в подъезд. Марина подняла бумажку, сжала её в кулаке и пошла следом.
- Что это его так развеселило? – со злость подумал Гаевский. – Неужели она ему все рассказала? Тогда зачем  подняла листок и спрятала?
             Он уставился на окна седьмого этажа.  В одном из них дрогнула штора и  появилась Марина. С минуту они смотрели друг на друга, а потом  девушка резко задернула  занавеску. Вскоре она выбежала из подъезда с авоськой в руках и, не глядя на Гаевского, быстрыми шагами прошла мимо. Никитос, устремился за ней.
           Свернув за угол, он  наткнулся на Марину.
- Ты! Я сразу  догадалась! – выдохнула она и крепко обхватила его шею.- Я верила! Я знала, что ты меня не забудешь! Господи! Как я по тебе скучала!
Никитос в порыве принялся целовать её лицо.
- Марин, поехали со мной! Брось его, и поехали! Я прошу  тебя! Умоляю! Я умру без тебя! Сопьюсь и сдохну!- бормотал он.
- Нет! – она почти оттолкнула парня. – Нет! Не могу! Замужем я!
- Разведись! Что тут такого?
- Нет, Никита. Не могу. Ребеночка я жду.
- Давно? -  не сразу спросил Гаевский.
- Не  фантазируй! Не от тебя… От мужа.
- Но ведь… - Никита посмотрел на её еще плоский живот. – Можно сделать аборт.
Марина зло прищурилась и отвернулась от  него.
- С дитём я тебя, значит, не устраиваю? – с издевкой спросила девушка. – А говорил, любишь. А ну, пошел отсюда!
Гаевский  попытался ей что-то сказать, объяснить. Он схватил её за руки, но она вырвалась и оттолкнула его.
- Пошел, я сказала! И чтобы никогда! Слышишь?! Никогда ты не появлялся в моей жизни!
               Никитос несколько мгновений смотрел на неё, как будто пытался запомнить её на всю оставшуюся жизнь.
- Дура! – рявкнул он и побрел прочь. Через несколько шагов он остановился, махнул рукой проезжающему такси и, уже  открывая дверь, громко, чтобы она слышала, сказал. – В аэропорт!
В эту секунду из-за угла вывернул Стас.
- Что-то случилось? Тебе нехорошо? – он подбежал к жене и заботливо обнял её за
плечи. – Я же говорил, что сам схожу в магазин! А ты все упрямишься! Тебе  себя беречь надо… Мы же теперь не одни.




Две недели спустя.

Боткин вышел из лифта и по давней привычке четырежды стукнул ладонью по кнопке звонка.
- Женечка! – распахнула дверь Зоя Васильевна. – Как вы вовремя! Образумьте вы этого  олуха!
- А что случилось?  - Женька глянул через плечо Гаевской и увидел Никитоса, собирающего  большую спортивную сумку. – Не понял! Мой друг в поход собрался?
- Уезжает он! – заломила руки Зоя Васильевна.- На три года, по контракту! И знаете куда? На край земли! В Африку!
- Э-э! Никитос! В какую Африку? Мы в субботу Стасу Намину показываемся. Забыл?
- Показывайтесь кому хотите! –  бросил  Гаевский.- Я сегодня улетаю, и меня тут больше нет!
- Погоди-погоди… - Боткин присел на диван и уставился на друга. – Это из-за неё, да? Из-за этой сучки, которая тебя на офицерика променяла, ты жизнь себе ломаешь?  Ты даже не представляешь, от чего ты бежишь! Слава, деньги, девушки… У тебя этих Маринок по восемь штук под одеялом будет! – Женька оглянулся на Зою Васильевну. – Извините…
Та понимающе  кивнула. Сейчас любые средства хороши.
- Никитос! Ты меня слышишь? – настаивал  Женька. – Ты же всех подводишь! Вся группа на тебе держится!
- Мне все равно! Я хочу все забыть. Развеяться и деньжат заработать. Понятно? – Никитос изо всех сил старался выглядеть  практичным, но в последнем слове сорвался на визг. Он схватил  сумку, оттолкнул Боткина, на бегу чмокнул мать в щеку и выбежал из дому.
- Женя! Верните его! – взмолилась Гаевская.
- Бесполезно… - вздохнул  Боткин. – Горбатого только  могила исправит.
Он взглянул в испуганные глаза  Зоя Васильевны.
- Что Вы! Это поговорка такая! Не переубедишь вашего Никитоса! Совсем твердолобым стал.



1986-ой год.



- Разрешите? –  Стас приоткрыл дверь кабинета полпреда. – Вызывали, Яков Андреевич?
Полпред Шевцов кивнул, разговаривая с кем-то по телефону.
- Станислав Антонович, - Яков Андреевич закурил любимую «Яву» - Вы у нас сотрудник совсем молодой и еще малообременный бумагами. Тут такое дело. Вчера боевики совершили нападение на  рабочий автобус Зильданской  электростанции.  В автобусе была  вечерняя смена строителей. Охрана их отбила, но пять человек погибли, семь раненых. Трое  из них в реанимации. Займитесь этим делом. Уточните списки пострадавших  и организуйте отправку раненых в Союз.
         Станислав вбежал в квартиру.
- Маринка? Поедешь со мной в Зильдан?
- Зачем?- лениво спросила  жена.
- Там повстанцы наш автобус обстреляли. Надо выяснить, что да как. Списки погибших и раненых уточнить. Ты со мной?
- А что тут делать? Конечно с тобой, -  Марина легко вскочила с дивана  и выключила телевизор.
- Вот и правильно! Зайдешь к раненым, поддержишь их. Ты ж у меня прямо, как Родина-мать в этой стране.
- Мать… - вздохнула жена. Она уже восемь месяцев не видела  своего Андрюшку. Вреден ему  африканский климат, вот и растет у бабушки с дедом.
- Надо раненым что-нибудь организовать. Гостинцы какие-нибудь, - деловито предложил Стас.- Витаминчики.
- Конечно! Их от бананов и ананасов уже тошнит, наверно,- рассмеялась Марина.
- А что ты предлагаешь?
- Я тут пирожков напекла. Думала мужика своего попотчевать, но… Перебьешься! Лучшее раненым и детям!
- Золотая ты у меня! – Стас подхватил жену на руки и закружил по комнате.
- Хватит уже! – скомандовала  супруга.- Поехали!

           Зильданский госпиталь больше напоминал восточный базар. Больные лежали в палатах и коридорах, раненые, прооперированные, инфекционные – все вперемежку. Между кроватями сновали врачи и знахари из ближайших деревень. Громко крича на странном, певучем языке, бегали мальчишки. В реанимации было  спокойней. Тарахтел единственный кондиционер, едва  обеспечивая прохладу. Да и полы здесь мыли хоть и два раза в неделю, но с хлоркой.
- Как их зовут-то? Надо же как-то к ним обращаться, - спросила Марина шепотом.
- Баженов Иван, Кузьменко Александр и Гаевский Никита, - прочел Станислав в мятой бумажке. Марина вздрогнула и принялась рассматривать раненых.-  Последний совсем плохой. Наверное, вон тот. С забинтованным лицом.
          Марина подошла к Баженову и Кузьменко, угощала их пирожками, о чем-то говорила и желала скорейшего выздоровления, а сама все поглядывала на третьего, чье лицо скрывали бинты. Баженов, пожилой инженер, понял её взгляд по-своему.
- В Москву  ему надо. Тут он не выживет. Такой парень был! Здоровый такой! До последнего  народ из горящего автобуса вытаскивал. Вот и нас Саней тоже. А с последним не успел…
          Марина подошла к кровати Гаевского и, подвинув  стул, присела рядом.
- Господи! – прошептала она. –  Никита… Видишь, как вышло. Прогнала я тебя  и сама к тебе пришла… Ты только не умирай, слышишь! Ты у меня первый. Самый первый! Навсегда, ясно! И первей тебя никого не будет.
Она положила ладонь на его скрюченные,  покрытые волдырями  пальцы. Они дрогнули, Никитос открыл глаза.
Пелена рассеялась и он увидел Марину. Марина плакала. Потом она встала и куда-то пошла.
- Марина! – Никитос хотел крикнуть, но только негромко просипел.- Не уходи!
- Что он сказал? – спросил вошедший в палату  Стас.
- Бредит он, - ответил  Баженов. – То стихи читает, то  жену свою зовет.
- А он женат? – торопливо  спросила Марина.
- Наверно, женат. Он все время только её и зовет. Марину свою.
- Держитесь мужики! – Стаса мало интересовала личная жизнь умирающего строителя Гаевского. – Завтра, первым же бортом отправим вас в Москву.
- А сегодня нельзя? – глянула на мужа Сергеева.- Сейчас каждая минута на счету.
-  Это не в моей компетенции,- официально ответил жене Стас. – Если руководство договорится, вылетят сегодня.
- Ну, так  поехали говорить с руководством. Человек умирает, а вы в дипломатов играете!- сорвалась на крик Марина. Стас внимательно посмотрел на жену, но ничего не сказал.
Уже сидя за рулем, он покачал головой и буркнул: « Ты по-моему тоже… В Родину-мать заигралась…»
Марина не ответила. Она думала о Никитосе.
       
              Марина в кабинете полпреда была необыкновенно напориста и настояла на своем. Глубокой ночью все тяжелораненые строители электростанции были уже в «Бурденко». Никитос после двух операций пошел на поправку. Он долго думал,  была ли его встреча с Мариной реальностью или  бредом, и остановился на последнем.





Глава четвертая.



1993-й год.


            В вагоне, набитом дачниками и грибниками было душно  и тесно.
- Надо было такси заказать, - Стас  глянул на немытый пол, усыпанный шелухой от семечек, конфетными фантиками и пивными пробками. Брезгливо оттопырил нижнюю губу.
- А кто тебе не давал? – равнодушно спросила  его половина, занятая совсем другими мыслями. Два часа назад  она водила супруга по своей Москве. Была и у дома Гаевских. И ей даже показалось, что в их окне, за тюлевой занавеской мелькнул знакомый, чуть сутулый силуэт. Марина интересовалась судьбой Никиты после отправки в Москву и знала, что с ним  все в порядке и живет он в той же родительской квартире.
- Ты же слышала, сколько эти шкурники заломили, - попытался оправдаться Стас. – В Париже дешевле.
- Сергеев, можно подумать, что мы не в состоянии приехать к родителям на такси, - Марина повернулась к мужу и одарила его недовольным взглядом. – Ты  когда превратился в скрягу, а?
- Не мы такие – жизнь такая! – ответил Стас недавно услышанной фразой и замолчал. Через пару минут вздохнул. – Обратно поедем на такси, сколько бы это не стоило.
- Свежая пресса! Кроссворды-сканворды! Сигареты!- раздался зычный мужской голос. – Пиво! Презервативы!
Марина вздрогнула и оглянулась. По проходу между деревянными сиденьями, волоча два баула, пробирался Гаевский.
- Напитки! Кроссворды! Покупаем, чтобы скоротать время! – снова крикнул он и не найдя желающих побрел дальше.
Увидев свободное место у окна, он, кряхтя, добрался до него и рухнул с, как будто, надломленных ног. И только  отдышавшись,  обратил внимание на окружающий мир. Прямо напротив него сидела Марина. В животе что-то знакомо шевельнулось, и в груди разлилась давно забытая истома. Гаевский чуть подался вперед, но заметил рядом с ней полноватого, холеного брюнета с широко поставленными глазами. Тот с отвращением рассматривал нового попутчика.
- Пиво, сигаретки, презервативчики, - предложил ему Никитос. Стас, не желая разговаривать с этим вагонным спекулянтом, помотал головой и отвернулся. А  Гаевский смог  спокойно встретиться взглядом с Мариной.
- А ты по-прежнему меня любишь, - подумала она, глядя в глаза Никитоса. Бросила взгляд на его изуродованные огнем пальцы. – Или? Неужели  женился?
Гаевский спрятал в карман правую руку с обручальным кольцом и виновато, по-детски  втянул голову в плечи. Марина улыбнулась.
- Да, Никитос. Несладко тебе живется, коли ты в коробейники подался. А ведь предрекали звездную карьеру, - мелькнула у неё мысль.  Марина порылась в кошельке. - Японские сканворды у вас есть?
- Безусловно!
- Марин, - подал голос Стас. – Мы уже сходим. Там и купишь! И значительно дешевле!
Сергеев просверлил взглядом Никиту.
- А вдруг там нет?  Это же дачи! – парировала Марина. – Давай-давайте! На все!
Гаевский подал ей пачку журналов и, не глядя, сунул деньги в карман.
- А сдачу? – привстал над ним Стас.
- Какую сдачу? – Гаевский тоже поднялся и оказался на голову выше. – Я  вашей даме, наоборот, скидку сделал. За очарование…
Никитос неосознанно нарывался на конфликт.
- Не надо нам ваших скидок! – вдруг взвизгнул Сергеев.- Вот, возьмите еще деньги. Мы люди не бедные!
Стас схватил  Марину за рукав и потащил к выходу.
- А может тебе презервативов на сдачу дать? – крикнул ему вслед Никитос. И уже негромко добавил. – Хотя зачем они тебе? На башку, разве, натянуть. Чтобы все видели, кто ты есть!
Сидящая рядом молодая компания разразилась хохотом.
Гаевский смотрел в окно, провожая взглядом идущих по перрону  Сергеевых. Марина оглянулась и взглянула на него. Легкое движение её губ, Никита расценил, как поцелуй. Он вдруг вспомнил грязные потолки Зильданского госпиталя и Марину. В белой шляпе и ярком платье. Может быть, это было на самом деле? Ему пришло на память другое видение. Скуластая, чернобровая медсестра с почти квадратными ярко-синими глазами.   Таня… Она выходила  Никитоса после двух операций и он, в конце концов, женился на этой необыкновенной, неземных кровей девушке. Она завораживала его  своей необъяснимо притягательной внешностью, но полюбить её так и не смог.
- Всё, как у Шекспира, - как-то сказал он Женьке Боткину. – Она меня за муки полюбила, а я её - за состраданье к ним!
                Детей Таня иметь не могла. Сказались два предыдущих брака. Отношения их как-то улеглись до полного штиля. И причиной тому было выздоровление Гаевского. Он уже не вызывал у неё жалости и желания поделиться с ним нежностью и теплотой. Но жизнь вместе превратилась в привычку. Как и регулярные интимные отношения, еще не ставшие никому из них в тягость. Они  были одни в этом мире и выживать вдвоем им было легче.
                Таня работала в реанимации  на две ставки, а Никитос торговал в электричках и ремонтировал автомагнитолы. В общем, жили тихо-мирно, без измен, претензий и обид. Впрочем, на отсутствие измен с Таниной стороны Никитос только надеялся. Красивая медсестра, сутками пропадающая в больнице среди жеребцов-докторов, могла и не устоять. Но мысли об этом его почему-то волновали мало. Точнее, совсем не волновали, как не очень трогали в своё время похождения покойной матери.
Таня стала для него больше близкой родственницей, чем любимой женой. Что думала на этот счет она, Никитос не знал и особо на этом не заморачивался.

                У подъезда маялся Женька Боткин. Издалека заметив Гаевского, влачившего  клетчатые сумки, он подскочил со скамейки и кинулся навстречу.
- Никитос! Дело есть на миллион! – выпалил  Боткин.
Гаевский поставил  свою  ношу и, поморщившись, разогнулся.
- Нет у меня миллиона, - спокойно проговорил он. – И взять негде…
- Ты не понял! – мотанул головой Боткин. – Дело верное! Отвечаю! Неделя- две и мы с тобой миллионеры.
- Жека, ну нет у меня денег! Правда, нет! – Гаевский вынул из кармана смятые купюры.- Видишь? Весь семейный бюджет в с собой ношу.
- Что ты мне суешь эти копейки? Я тебе о серьезных деньгах говорю. И о серьезных доходах, понимаешь?
- Это что? Эм-эм-эм? Продам квартиру и куплю жене сапоги? – устало улыбнулся Никитос.
- Ну, да! В смысле, продать квартиру.
- Жень, ты больной? У нас с Таней кроме квартиры больше ничего нет. Жить мы где будем?
- Поживем пока у моих стариков. На даче, - простодушно ответил Боткин. – Максимум месяц. Ну, два… Зато потом, хоть особняк на Красной площади себе строй. Мамой клянусь! Вот, посмотри!
- Что это? – Никита повертел в руках бумагу, которую сунул ему Женька, и вернул другу.
- Это документ! Я свою хату уже продал. Но этого мало. Вдвоем мы точно потянем. Я бы нашел, с кем капиталом слиться, но ты человек проверенный и порядочный. Да и деньги тебе не помешают.
- Жень, -  Гаевский покосился на друга и присел на одну из сумок. – Ты в своем уме, а?
- Никитос, ты меня знаешь, я впустую не кручусь. У меня талант. Нюх, если хочешь. Не отказывайся – пожалеешь!
- Хорошо. Вечером приходи. Часов десять. Обсудим вместе с Таней. Если она согласится, я возражать не стану.
- Вот это другой разговор! Водку брать?
- На дурацкие вопросы не отвечаю! – улыбнулся Гаевский.
Женька махнул рукой и скрылся за кустами черноплодной рябины. Никитос вздохнул и взвалил на себя сумки.




1996-ой год.

- Никитос, я все же не понимаю. На кой черт тебе эта дача? – Боткин хлопнул дверцей «мерина». – Еще за такое бабло.
- Хочу, - загадочно улыбнулся Гаевский.
- Ну-ка, ну-ка? – Женька хорошо знал друга, чтобы не заметить, что тот подозрительно счастлив. – Там случайно нефть за баней не нашли?
- Нет, - Никита глянул в глаза Боткина и решил признаться.- Из-за соседей.
- Не понял. А что в них  уникального? Дирижер симфонического оркестра и престарелая пара, у которая тараканит по китайской гимнастике. Ради кого ты пошел на такие растраты? В интимной связи с дирижером тебя заподозрить трудно. Неужели старуха? Гаевский! Ты – скрытый герантофил?
- Пошел к черту! – Никита толкнул друга в плечо. – Это генерал-полковник Сергеев со своей половиной.
- И? Мы будем торговать оружием через этого генерала?
- Генерал – свекор Маринки Шуруповой, -  Гаевский отвернулся к окну.
- Мама моя! Ты до  сих пор по ней сохнешь?
- Почему? Н-нет… Просто, в последнюю нашу встречу я торговал  сигаретами и пивом в электричках.
- А теперь надеешься, что она приедет и ты метнешь перед дней бисер? Здорово! Я так понимаю, что  эту хибару ты снесешь, и отгрохаешь хоромы из белого мрамора с зимним садом на крыше и бассейном во дворе?
- Жень, ну, что ты за человек? Ничего святого? – недовольно буркнул Никита.
- М-да… Сурово тебя зацепило, брат. Это сколько же лет прошло? И Татьяну  не удержал…
- Таня сама себе хозяйка, - упоминание о бывшей жене его нисколько не тронуло.- И потом… Она заслуживает лучшего.
- Чего? – поднял брови Боткин. – Она ушла от  успешного бизнесмена. От трижды миллионера к какому-то нищему коматознику. Это его ты назвал лучшим.
- Ну, во-первых, не коматознику, а анестезиологу. А во-вторых, он на десять лет меня моложе. И деньги в жизни не главное.
- Конечно! Когда ты с пивом и презервативами по вагонам таскался, тоже так считал?- заржал Женька. – Деньги, брат, не главное, когда их девать некуда. Кстати, сколько ты отвалил этим голубкам, кроме того, что купил им четырехкомнатное гнездышко на Кутузовском?
- Нисколько. Таня денег не взяла.
- А коматозник ? – ехидно поинтересовался компаньон.
- Да какая тебе разница? Пусть хоть кто-то живет в любви и радости! – отрезал Гаевский и потянулся к бару. – Давай лучше хлопнем по стопарику на душу населения. Обмоем покупку.
- И то верно! – широко улыбнулся Боткин.



Четыре месяца спустя.

Генерал Сергеев, опершись на забор разглядывал новый дом Гаевского.
- Да, Никита Сергеич, хватка у тебя, как у  твоего тезки. Лето еще не кончилось, а ты уже к новоселью готов.
- А что? – довольно улыбнулся Никитос. – Неплохая идея! Давайте в субботу устроим новоселье. По полной программе, с праздничным салютом.
-Спасибо, Никитушка, - генеральская половина, Лариса Викторовна, питала к соседу материнские чувства. – Мы бы с удовольствием. Только гостей в субботу ждем.
- Родня? – Гаевский почувствовал, как в предчувствии заколотилось сердце.
- Невестка с  внуками, - ответил генерал.
- И много внуков? – Никита старался выглядеть совсем беспечным и взялся крутить на пальце ключи от дома.
- Двое. Младший, между прочим, ваш  тёзка.
- Тогда договоримся! – рассмеялся Гаевский. – Антон Андреевич, а давайте ко мне вместе с гостями! Я человек одинокий. Друзей по пальцам считать. Когда еще этот дом столько гостей  увидит?
- А правда, Антош? – поддержала соседа Лариса Викторовна.
- Согласен. Только шашлык и выпивка моя! -  улыбнулся генерал.
- По рукам! – Никита пожал широкую генеральскую ладонь и довольный шагнул  к
машине. – Значит, в субботу в пять вечера?
- В семь, - поправила генеральша.- Как раз вернемся с аэропорта.
- Принято!

                Боткин едва не испортил всю обедню. Привез с собой двух девиц модельного телосложения и легкого поведения.
- Жека, вези их обратно! – приказал Никитос.- Немедленно!
- Зачем?  Сам посуди. Придет твоя Маринка, посмотрит, какую ты красоту отхватил и зайдется в приступе ревности, - философствовал Боткин. – А из ревности, говорят, такая страстная любовь рождается… А потом, что мы будем делать, когда твои милые соседи разбредутся по домам? Или продолжение банкета нам не светит?
- Жека, только без обид, - Гаевский вздохнул и почесал правое ухо. – В общем, продолжения не будет, и ночевать ты поедешь домой.
- О как? Ты никак вынашиваешь коварные  планы? Ну-ка, делись, компаньон.
- Пошел к черту! Давай, вези этих шалав, пока генерал не пришел!
               Сергеевы пришли по-военному точно. Похоже, Лариса Викторовна уже много рассказала невестке о новом соседе, поскольку удивленной Марина не выглядела.
- Познакомьтесь. Наш  сосед, Никита Сергеевич, - представил Антон Андреевич
Гаевского. – А это моя невестка Марина  и внуки Антоша и Никитка.
- Вы надолго в наши Пенаты? – спросил Гаевский.
- Нет, завтра в ночь улетаю. Вот бандитов своих привезла до сентября. Уж они вам тут нервы помотают! Это не дети, гроза садов и огородов.
- А мы знакомы! – отпихнул друга Боткин. – Марина, помните университет,  вечера на филфаке, ВИА «Синтез»?
- Конечно,  помню! – как будто обрадовалась генеральская невестка. – Вы, э-э-э… Женя, по-моему.
- Так точно! – Боткин  вытянулся в струну и поднес ладонь к голове. Тут же обмяк. – А Никитоса помните?
- Нет, - покачала головой Марина.- Вы тоже  играли в этом ансамбле?
-Что вы! - шутливо отмахнулся Гаевским. – С моими клешнями много не наиграешь. Я больше по танцулькам был  завсегдатай. Вот ваша подруга Нина, та меня, наверно, вспомнила бы.
- Решетникова?  Я её тысячу лет не видела, - рассмеялась Марина. – А вы?
- Хватит  мемуаров! – вставил Боткин.- Пойдемте к столу. Воспоминаниями сыт не будешь!
               Новоселье удалось на славу. Ближе к полуночи приехал  сосед-дирижер с семьей. Боткин тут же притащил и их. В третьем часу ночи гости разошлись. Женька ушел с дирижерской четой и, наверно, продолжил возлияния у них. Никитос присел на новеньких ступеньках крыльца и долго смотрел на единственное светившееся окно генеральской дачи. Потом свет там погас.
- Спокойной ночи, - пробормотал Гаевский и полез в карман за сигаретами. У Сергеевых тихо скрипнула дверь. Марина подошла к забору.
- Не спится, сосед? – негромко спросила она. – Выпить не осталось?
- Да, навалом! – Никитос даже растерялся.
- Ну, так приглашай даму. Мои теперь до обеда спать будут,  а, значит, впереди у нас целая вечность.
 Марина ловко перелезла через штакетник, подошла к Никите, взяла его за руку и повела в дом.
           Около семи утра она вышла из дому и тем же путем вернулась на  дачу свекра.
Никитос целый день проторчал во дворе в надежде её снова увидеть, но Марина появилась только поздно вечером. Вышла с саквояжем за ворота, села в военный УАЗик  и, только проезжая мимо дачи Гаевского, помахала ему рукой.
- А на большее ты не рассчитывай! -  просипел опухший Боткин, сделал Марине  ручкой и припал к горлышку французского шампанского, обливая пеной английскую рубашку за семьсот долларов.
- Скажи-ка , дядя. Ведь недаром, а? – спросил отдышавшийся Женька.
- Что недаром?  - Никитос устал и хотел спать. Болтать с Боткиным за жизнь не было сил.
- Ну.. Вот это все! Покупка дачи, скоростная застройка участка, куча, бабок затраченная на всю эту пыл в Маринкины глаза? Или чисто за милую улыбку любимой и вон ту отмашку по правому борту?
- Недаром, - кивнул Гаевский.
- Мужик! Я всегда знал, Никитос, в тебе скрывается мощный потенциал. Но скрывается очень профессионально. Как снайпер в засаде. Выстрелил и опять его хрен найдешь.
- Трепло! Всё, Жека… Я спать.







Глава пятая.




2000-ый год.


              Гаевский перебирал струны непослушными, изуродованными пальцами и громко пел, стараясь заглушить гул и топот прохожих. Он  приучил себя не обращать внимания на людей и видел только  руки, бросающие монеты и купюры в гитарный кофр. Он благодарно кивал этим рукам и продолжал петь. Особого душевного дискомфорта он не испытывал, с первых же дней внушив себе, что спускается в переход работать, а не просить подаяния.
              Удивительная, необъяснимая штука - жизнь. Если бы кто-то во время встречи Миллениума в  «Кристалле» сказал, что лето он будет встречать в подземном переходе с гитарой в руках, Никитос бы долго смеялся. А теперь…
              Проницательный от природы Женька Боткин еще два года назад продал другу свои акции и взялся за «сбычу своих идиотских мечт». Он перебрался в Беверли Хиллз и был от этого счастлив.
Гаевского отъезд друга расстроил. Он  презирал Америку и все американское, кроме дензнаков. У него к этой стране были личные счеты еще с Африки. Никитос прекрасно знал, кто снабжал оружием, деньгами и идеями боевиков, изуродовавших и его тело, и его жизнь. Кто знает, кем он мог стать…  В переговорах с американскими партнерами Гаевский был  груб  и нахален, что вызывало неимоверную ярость Боткина.
          После отъезда компаньона бизнес  Никитоса  еще более окреп и попал на глаза кое-кому в верхах. Наезды бригадных пацанов в прошлом десятилетии оказались детской забавой по сравнению с тем рэкетом и давлением, которые посыпались на его голову со стороны госструктур. Проверки и комиссии следовали одна за другой. Во все инстанции полетели жалобы  и доносы униженных  им сотрудников. Неожиданно, от короткого замыкания сгорела дача. Пожарные  опоздали, застряв в пробке, и тушили уже только гараж, в котором к их приезду взорвался купленный на днях джип. Отнесись он к этому серьезней, возможно, что-нибудь и уберег или хотя бы продал свой бизнес за копейки. Но именно в эти дни к Сергеевым приехала Марина. Она была страстной лыжницей и вырвалась на неделю из жаркого Йемена проложить лыжню в январском подмосковном лесу.
            Впрочем, лыжи были лишь поводом, чтобы уйти из генеральского дома и бесконтрольно отсутствовать несколько часов. Гаевский совсем ополоумел от счастья и, махнув рукой на весь белый свет, в конце концов, оказался  нищим и бездомным. Никитос запил. Тяжело и серьезно. Его снова спасла Таня. Она буквально подобрала его на мостовой. Привела к себе, отмыла, накормила и дала ключи от  однокомнатной квартиры мужа. Того самого, которого Боткин окрестил «коматозником.»
           Оказалось, что в бывшей холостяцкой конуре доктора завалялась довольно приличная гитара. И подземный переход был в двадцати минутах ходьбы.
           Так Гаевский начал новую главу жизни. А Марина с тех пор так и не появилась. Однажды Никитосу даже показалось, что её имя в этой главе так никогда и не появится.


            День выдался неважный. В жаркие выходные все стремились к прохладе и воде, поэтому народа в переходе  почти не было. Можно было остаться до ночи, но Гаевский предпочитал избегать приключений, которых всегда хватает в мегаполисе после захода солнца. Он  принялся выгребать мелочь из гитарного футляра, когда сверху раздались громкие голоса и смех  надрывный  подвыпивших женщин.
- Лапули! Вы подождите у машины. Мы только сигарет купим, - знакомый баритон заставил Никиту вздрогнуть. Его верный друг Боткин величал всех своих женщин «лапулями». Гаевский  с нетерпением уставился на лестницу. По ней спускались двое мужчин. Боткин и какой-то необъятный азиат с тонкой скобкой усов и гладко выбритой огромной головой.
Гаевский непроизвольно провел рукой по струнам.  Боткин  бросил в его сторону равнодушный взгляд и отвернулся. Никитос оторопел. С того дня, как он проводил друга в Шереметьево, Гаевский сильно изменился. Он похудел, отрастил модную бородку и  стягивал волосы резинкой. Он носил черные очки-колеса и широкополую фетровую шляпу грязно-коричневого цвета. И все же! Не узнать старого друга, с которым знаком с юности?!…
- Да и хрен с ним! – подумал Никитос. –  Не придется объяснять, где я, что со мной и как до такой жизни докатился.
Но что-то его подмывало на неординарный поступок.
Боткин с толстяком уже возвращались к лестнице, когда Гаевский ударил по струнам и запел старый  рок-н-ролл из репертуара  их ВИА «Синтез»:
               
                «Я не скажу тебе «Прощай!!»
                Я молча шмотки соберу.
                И не допив вчерашний чай,
                Свалю из дома поутру.
                Лежит в кармане моём
                До Сахалина билет.
                Меня здесь нет!

                Ты столько крови попила
                И столько вытянула жил.
                Купил билет. И все дела!
                Я от тебя почти свалил.
                На все вопросы твои
                Я заготовил ответ.
                Меня здесь нет!

                Пока под крышей мы одной
                Я - без пяти минут труп.
                Меня прикончит  твой фэншуй
                И этот гречневый суп.
                Чад благовоний всю ночь,
                И вкус капустных котлет
                Меня здесь нет!»


Толстяк остановился первым.
- Слышишь? Это же наша песня!
- Точно! Откуда это бомж её знает? Неужели с тех пор помнит? – Боткин принялся рассматривать музыканта.
- Слушай, а что  произошло с Никитосом? – спросил лысый медленно спускаясь по ступенькам.
- Я точно не знаю. Отмел наш мэр его бизнес. Говорят, Гаевский спился и помер. Не то замерз, не то самопалом траванулся. Хотел разыскать его  бывшую жену, но она куда-то съехала.
- Слушай, Жека! А ведь это то, что нам надо! Честное слово!
Боткин первым подошел к  Гаевскому.
- Слышь, музыкант. Ты откуда этот рок-н-ролл знаешь?
- Сам сочиняю, сам пою, - хрипло ответил Никита, не поднимая головы.
- Врешь, дорогой! Автора этой песни мы с Аманом с пацанов знаем.
- С Аманом? – Гаевский уставился на толстяка. – Ты?
- Никитос? – хором произнесли Женька с Сериковым.
- Ну, как бы, я. Как сейчас говорят, - усмехнулся музыкант.
- Твою мать! А мы чуть за твой упокой не жахнули! -  Боткин сорвал с друга шляпу и
очки. – Ты смотри! Он еще и с косой! Ну, как ты? Где?
- И как докатился о жизни такой? – усмехнулся Никитос. – Докатился! А кому сейчас легко? Аман, а ты-то как докатился? Ты же  тощий был!
- Стареем, брат. Неправильный обмен веществ, нервная работа, и ненормированный рабочий день, - рассмеялся толстяк. – У меня еще и кудри были. Помнишь?
- Еще бы! И чем ты таким нервным и ненормированным промышляешь?
- Никитос, у тебя телевизор дома есть? – встрял Боткин.
- Е-есть. Но он не работает.
- Понятно. Аман Сериков сейчас самый крутой музыкальный продюсер. Так что повежливей. Может, еще и тебя к шоу-бизнесу подтянет, - рассмеялся Женька.
Хватит с меня бизнеса! – махнул рукой Гаевский. – И музыкант из меня… Сами видите, какой.
- Погоди-погоди! – вдруг оборвал его Аман. – Поехали!
- Куда? – спросил Никитос. – Я теперь не пью. Если только капельку.
- А никто и не предлагает, - Сериков уже увлекся своими мыслями и идеями. – В студию поедем. Прямо сейчас.
- Вы чего, мужики? – стушевался Гаевский.
- Вперед! – скомандовал Боткин и тут же крикнул. – Лапули, принимайте композитора Гаевского.
- А кто это? – спросила  блондинка, смерив Никиту  недоверчивым взглядом.
- Скоро узнаете! – пообещал Аман. – Еще детям рассказывать будете, как с ним познакомились.
- Ну-ну… - протянула девушка.





2008-ой год.



        Марина поднялась с постели, накинула гостиничный  халат и, прихватив со стола пачку сигарет, подошла к окну.
- Красиво! – она закурила и снова глянула на переливающийся иллюминациями  рождественский  Париж. – Послезавтра  Новый год. Никит, а ты отмечаешь Рождество?
- Католическое? – Гаевский отбросил одеяло и подошел к Марине.- Я вообще больше люблю предновогодние  дни и ночи, чем сам Новый год. Встречи, концерты, поздравления… А после Нового года сил уже не остается. И на наше православное Рождество тоже. Но к старому Новому году я всегда прихожу в норму.
- Мне  утром улетать. Не хочу!
- Я тоже не хочу, - Никитос обнял её за плечи. – Ты знаешь, какой сегодня день?
- Двадцать шестое. Четверг, - пожала она плечами.
- Не-а. Двадцать пять лет назад я встретил тебя и полюбил. С первого взгляда.
- Правда? – Марина задумалась и рассмеялась. – Я помню твою обалделые глаза, когда ты  развалил ударную установку.
- Еще бы! Ты же меньше меня вдвое! – улыбнулся Гаевский. – Пигалица…
- С ума сойти! Двадцать пять лет! Кто бы мог подумать, что я, дочь командира гарнизона из заштатного грузинского городка стану женой посла России, и буду бегать на свидания к известному певцу. К  королю шансона! И куда? В Париж!
-Ой, только не надо про короля, - поморщился Никитос. – У меня гастроли через две недели.
- Куда едешь?
- В Тюмень, в Томск и в Астану. А потом на землю обетованную. Развлекать на четверть бывший наш народ, как сказал поэт.
- Значит, раньше февраля мы с тобой не увидимся? – надула губки Марина. – Гаевский! А давай все бросим. Ты свой шансон и своих бальзаковских дур с букетами, а я Сергеева. Купим дом в деревне, на берегу речки, и будем доживать жизнь обнявшись! В счастье и спокойствии.
- Ты серьезно? Про Сергеева? – Никита внимательно посмотрел на Марину. – Давай! Немедленно!
- Погоди! А как же твоя музыка?
- Без проблем! Отработаю гастроли и пошлю всех к едрене фене! – громко крикнул Гаевский.
- А как же твои контракты, договоры, продюсеры?
- Все мои контракты заканчиваются через три дня. И я могу их не продлевать. После Нового года, я свободен, как птица!
- А гастроли как же? – недоверчиво спросила Марина
- Это договорено под честное слово, гарантировано дружбой и оплатится черными деньгами. Тут не отвертишься – дело чести. Но феврале я весь у твоих ног! Хочешь - возьми в мужья, хочешь – швырни в прихожую вместо коврика.
- Ловлю на слове, мсье Гаевски!  - рассмеялась она и запрыгнула на Никиту.



Две недели спустя.


       Марина все никак не решалась поговорить с мужем. Не хотелось портить ему новогодние праздники. К тому же к ним прилетели сыновья. С женами и внучками. Мысли о разводе, Никитос и мечты о счастье и спокойствии отошли на задний план. Из влюбленной молодой женщины, которой едва за сорок, она превратилась в добрейшую, заботливую бабушку. Но праздники закончились, дети уехали, и все вернулось на круги своя.
- Я бы хотела с тобой поговорить, Стасик, - начала она прямо с утра.
- О чем? О том, что ты меня не любишь и, наверно, никогда не любила? О том, что изменяешь мне с этим кабацким певчишкой, которого так яро пихают в звезды? О том, что хочешь развестись?
- Ну, вот видишь, - спокойно парировала Марина. – Ты, оказывается, все знаешь.
-Если б я один! Вот,  полюбуйся! – он швырнул на стол яркий бульварный журнал. – «Король шансона и жена российского посла!» Вы бы хоть конспирацию соблюдали, любовнички! Ну, хорошо! Ты его всю жизнь любишь. А меня-то, зачем позорить? Мне место замМИДа  светит. А куда я с такой репутацией? Опять в какую-нибудь Гвинею?
- Ты всегда думал только о себе, Стас. – Марина бесстрашно глянула в глаза мужа. - Да я всегда любила только его. И он был моим первым мужчиной. Но и долг перед тобой я выполняла честно. До тех пор, пока не поняла, что нас с тобой  ничего не связывает, кроме штампа в паспорте и детей. Но дети выросли и разлетелись, а штамп всего лишь чернильное пятно на бумажке!
-А что же вас связывает с Гаевким? Любовь? Ты думаешь, что после развода с ним станешь его женой? Наивная! А это ты видела? – посол Сергеев вытащил из ящика стола еще один журнал. – «Мистер Шансон подарил Алине Селезневой бриллиантовое кольцо. Звездная пара венчается в Иерусалиме!»
- А кто такая эта Селезнева? – спросила помрачневшая Сергеева.
- Солистка из «Амазонок». Черненькая такая, с силиконовой грудью.
- Это неправда! – покачала головой Марина. – Утка газетная!
Марина вдруг вспомнила о том, что Никита сам ей рассказывал о гастролях в Израиле. Она кинулась к компьютеру. Увы, Гаевский гастролировал в Израиле вместе с «Амазонками», работая во втором отделении большого концерта.
- Сволочь! Предатель! – выкрикнула она и саданула кулаком по клавиатуре. Черные клавиши с буквами разлетелись по комнате.

                Гаевский с Аманом сидели в ресторане. Ждали очаровательную солистку Алину и её жениха Тимура, младшего сына Амана. Через два дня у них должно быть венчание.
                Никитос снова и снова набирал номер Марины, телефон был отключен.
 Сегодня утром Гаевский  получил от неё послание: «Поцелуй за меня молодую и забудь обо мне!»  Потом вторую: «Совет да любовь тебе, предатель!»
                Через три недели посол Сергеев был назначен заместителем министра Иностранных Дел. По случаю вступления в должность Станислав Антонович с очаровательной супругой устроили грандиозный  отходный банкет в одном из лучших Женевских ресторанов.







Глава шестая.



2009-ый год. Два месяца спустя.

           Гаевский, пошатываясь, вошел в гримерку. Бросил в кресло охапку цветов и направился к холодильнику. Водочная пробка покатилась по полу, а Никитос большими, жадными  глотками опорожнил полбутылки.
- Ты охренел, Никита! – зарычал за спиной Аман. – Что с тобой происходит? Ты соображаешь, где мы сейчас работаем? Это  Кремль!
- Кремль? – пьяно ухмыльнулся Гаевский. – Ну! Чтоб Кремль стоял и деньги были!
Он снова приложился к бутылке.
            Аман толкнул друга в кресло.
- Гаевский, ты человек? Ты нормально объяснить можешь? Что случилось?
- Ничего! Вообще ничего, понимаешь! А должно было! – заорал Гаевский.
- Так. Спокойно!  Что должно было случиться? – Сериков  схватил стул и уселся
 напротив. – Говори, не темни!
- Эх, Аман! Я ведь люблю её! Всю жизнь! И она меня тоже… Любила.
- Марина?
- А кто еще? –развел руками Гаевский. – Я однолюб!
- Ага. И это радует! – Аман  почесал бритый затылок. – Короче, вы поссорились?
- Нет! – замотал головой Никита. – Мы должны были пожениться. Вот прямо сейчас! А она не отвечает. Телефон отключен. Пятьдесят три дни дня!
- Может, она телефон потеряла?
- Она бы позвонила с другого. И еще прислала мне какие две дурацких эс-эм-эски. Вот смотри! – Гаевский сунул мобилу в лицо продюсеру.
- И что  это значит? Что за совет да любовь?
- Я не знаю. Ничего не знаю, брат!
- Ну, так узнавай! – Сериков в порыве шлепнул себя по ляжкам. – Ищи её! Бухать-то зачем? Ты же не один, Никитос. Смотри, сколько народа вокруг тебя крутится. Ты их всех кинуть хочешь?
- Не-а. Не хочу… Я к Маринке хочу.
- Понятно…Где она сейчас?
- В Женеве, наверно. Он у меня жена…
-  Я читал, -  усмехнулся Аман – Знаешь, что? Надо Боткину звонить! Он сейчас в Германии живет и до Женевы ему рукой подать. А ты собирайся. Поехали домой! И хватит жрать!

                Гаевский вздрогнул и проснулся. Поднялся с постели и, шаркая тапками, пошел на кухню. Нашел свой любимый стакан с Адмиралтейством и налил в него водки. На два пальца выше  шпиля. Это была норма. Лечебные триста граммов. Подрагивая и передергивая плечами, он медленно выпил и глубоко вздохнул. Заработало…
                В дверь позвонил продюсер.
- Квасишь? – весело поинтересовался он.
- Лечусь, - покачал головой  Никитос. – Ты же знаешь, я без опохмела сдохну.
- А зачем столько пьешь?
- Я бы тоже хотел знать ответ на твой вопрос…
- Ладно! Накапай -ка и мне, - Аман прошел на кухню и взял с полки фужер.
- За что пьем?
- За тебя, дурака! И за Маринку твою!
- Не понял, - помотал головой Гаевский.
- Сегодня Жека звонил. Все у неё в порядке. Мужика назначили замминистра и они сейчас в Москве.
- Адрес?!  - подскочил Никита.
- Да найдем и адрес! – рассмеялся Сериков. – Ты в норму себя приведи! Куда ты с такой рожей?
- Это само собой. Спасибо, друг!

           ЗамМИДа  Сергеев в очередной раз обходил свой новый кабинет. Он хотел в нем что-то переставить, внести какую-то свою изюминку в обстановку, но все стояло на своих местах, и было в идеальном порядке. Стас остановился на том, что надо поменять телевизор и рабочее кресло.
- Станислав Антонович, к  вам Никита Гаевский, - раздался голос секретарши Али, молодой разведенки, готовой, как показалось Сергееву, на все.
- Гаевский? А кто это? – замминистра знал, что Никита его слышит, и специально задал такой вопрос.
- Ну, как же?  - стушевалась Аля. – Это же известный певец. Король шансона…
-  Ох, Алечка! Если бы он был королём Англии, я бы его знал. А шансон… Что это? – Стас выдержал паузу. – Ну, Бог с ним! Пусть войдет, ваш король.
           Никита  тут же влетел в кабинет.
- Здравствуйте, - кинул он прямо с порога. – Мне нужна Марина. Как я могу её найти?
- Какая Марина? – деланно удивился Сергеев и только теперь понял, откуда у него  появилось ощущение, что он давно знает этого типа. Это тот самый наглый торгаш из электрички!Неужели они уже тогда?...
- Брось!  - Гаевский перешел на «ты». – Можно подумать, ты ничего не знаешь о наших с ней отношениях.
- А ты наглец!
- Может быть… Я просто решил, что пора все расставить по местам. Так будет лучше и честнее.
- Лучше? – криво усмехнулся Стас. – Для кого?
- Для всех! – отрезал Никитос. – Так, где она? Адрес, телефон?...
- Понятия не имею, - пожал плечами замминистра. И заметив недоверие во взгляде собеседника, добавил. – Честно! Детьми клянусь!  Как только мы переехали в Москву, она подала на развод. Потом собрала вещи и ушла.
- И ты даже не поинтересовался куда? – с сомнением спросил  Гаевский. – Вы же прожили двадцать пять лет! У вас дети, внуки…
- Я не хочу её больше знать. Все эти годы я жил с чужим человеком. Она не любила меня. Жалела, уважала, понимала, сочувствовала – да! Но любила она тебя, музыкант!
- Может она у родителей? – настаивал на своем Никита. – Или у детей?
- Родители давно умерли, а у детей её нет. Она в последнее время всё мечтала о деревне, о доме на берегу тихой речки…
- Угу, - кивнул Гаевский, о чем-то задумавшись.- А почему она от меня скрывалась, если все равно ушла от тебя? Ты что-то об этом знаешь?
- Когда ты живешь публичной жизнью, Гаевский. Надо продумывать каждый свой поступок. Ты читал о том, что вы с Алиной Селезневой собирались пожениться? Вот и она тоже читала!
- Погоди! Но ведь  это  желтая пресса! Утка!
- Может быть и утка… Но дыма без огня не бывает!
Никита развернулся и не прощаясь пошел к двери.
- Если найдешь, дай мне знать! – крикнул ему вслед Сергеев. – Пожалуйста…И береги её, Гаевский!

                До регистрации на Питерский рейс  оставалось еще десять минут. После полугодового затворничества, Марина все же решилась поехать к сыновьям. Соскучилась по ним и по внучатам. В конце концов, они-то в чем виноваты?
               В Приозерском аэропорте было необычно людно. Около сотни встречающих с букетами слонялись по залу в ожидании московского рейса. Насколько она поняла из обрывков фраз, должна была прилететь какая-то знаменитость.
- Интересно, а Никиту тоже так встречают? – у Марины, вдруг, навернулись слезы и он крепко стиснула зубы.
                Она вспомнила, как выбросила мобильник, отправив Гаевскому эти дурацкие сообщения. О том, как узнала о свадьбе Селезневой и Тимура Серикова. И о том, как решила не звонить Никите – если любит, сам найдет! Дура! Ведь не девочка уже! Только один звонок, и они были бы вместе! Но как теперь звонить? Что она ему скажет?
                Толпа  хлынула  к дверям. Раздались аплодисменты и восторженный  крики.
Марина поднялась и решила посмотреть, кого это встречают такими овациями. Первыми сквозь толпу встречающих пробились несколько парней с огромными баулами и хоккейными клюшками.
- Понятно, - сказала сама себе Марина и потеряла к происходящему всякий интерес. Она взглянула на часы и подошла  к окну регистрации пассажиров.
               Гаевский медленно пробивался сквозь ряды поклонниц, принимая цветы, поцелуи и раздавая автографы. Что-то заставило его оглянуться. Марина! Он видел только её плечи и затылок, но знал, что не ошибается.  Расталкивая дам и извиняясь, он ринулся к ней.
- Она! Это точно она! – стучало в висках. – Только не упустить! Не дать ей исчезнуть. Еще эти тётки, черт бы их побрал!
За несколько  шагов до  Марины дорогу ему преградил молодой парень в вязаной черной  шапочке. Что-то недоброе увидел Гаевский в узких зрачках его равнодушных, карих глаз. Пару мгновений они смотрели друг на друга, после чего Никита с силой толкнул его плечом. Парень отлетел к стене и с ужасом уставился на оброненный им кейс.
До Марины оставался один шаг, когда за спиной раздался  гулкий взрыв…
            Она пришла в себе через несколько минут. Вокруг раздавались стоны и крики, в воздухе  парила  штукатурка, в ушах стоял  звон, а на полу лежали цветы. Много цветов! Были среди них её любимые розы. Розовые…
            Какие-то люди в синей униформе освободили её ноги из-под тела мужчины в белоснежном пиджаке с окровавленной, рваной  спиной. На секунду  он показался ей знакомым.
- Прямо ангел-спаситель, - сказал кто-то. – Если бы не он… Все на себя принял. И свое и ваше.
           Марину повели к выходу.
           Только из выпуска новостей она узнала, что среди пострадавших при взрыве был Никита. Десятки телеканалов транслировали видеозапись, на которой Гаевский отпихивал от себя человека, подозреваемого в совершении теракта. Но самое главное, он был жив. Врачи говорили что-то о критическом состоянии и коме, но Марина этого не слышала. Она  устремилась в Москву, куда прошлой  ночью перевезли и Никиту.

          В конце коридора скрипнула стеклянная дверь и Марина разглядела сутулый силуэт профессора Орехова.
- Товарищ  профессор! Александр Васильевич! – бросилась она к доктору. – Как там Гаевский?
- Плохой ваш Гаевский, - вздохнул Орехов. – Я сделал все, что мог. Теперь ему остается надеяться только на себя, на Господа и на чудо… Но в чудеса и в Бога я не верю.
- Я могу его увидеть? – перебила профессора Марина.
- А вы ему кто?
- Я жена замминистра МИДа Сергеева, - представилась она.Ей показалось, что так будет солидней и её обязательно пропустят.
- Понятно. А Гаевскому вы кем приходитесь? – ухмыльнулся Александр Васильевич.
- Ему? Я обязана ему жизнью. Он загородил меня собой.
- Понимаю. Извините, но к нему  можно только самым близким.
- Я и есть самая близкая! – решительно выдохнула Марина. – Я его жена!
- Да? Две минуты назад вы были министершей, - профессор сурово глянул на неё. – А вы, мадам, не из  журналюг? Что-то напористость у вас какая-то профессиональная.
- Нет, - тихо ответила Марина. – Нельзя, так нельзя. А можно передать ему вот это? Пусть ему кто- нибудь прочтет. Это важно!
- Нет, нельзя. Он в коме.
- Вы ему хотя бы в руку вложите! Умоляю, профессор!Он почувствует!
- Ну, если это так важно… - пожал плечами Орехов.
- Очень. Для нас  обоих! – Марина порылась в сумочке и достала небольшой сложенный вчетверо блокнотный листок.
- А что там?
- Можете прочесть.
Профессор глянул поверх очков.
- Хм, я думал это какая-то молитва. Вы уверены,что ему это надо?
Марина несколько раз кивнула.
- Что ж…- Александр Васильевич  поправил очки и сунул бумажку в карман. – Хорошо. Хуже ему от этого  не будет.

             Профессор вошел в палату и подозвал медсестру.
- Валюша, будь добра выйди на  минутку, - Орехову не очень хотелось, чтобы его застали за каким-то шаманством.
             Он подошел к постели больного и, оглянувшись на дверь, сунул ему записку под ладонь. По привычке окинул взглядом аппаратуру и флакон капельницы. Неожиданно рука Гаевского несколько раз вздрогнула, и обожженные пальцы судорожно согнулись Никита открыл глаза и поморщился от солнечного света.
Орехов окликнул медсестру Валю.

- Как самочувствие? – спросил Гаевского  профессор  утром следующего дня.
- Лучше, чем вчера, доктор, - слабо улыбнулся больной.
- Теперь с каждым днем будет лучше. Я бы не поверил, если бы не увидел  сам.
- Вы о чем? – вскинул брови Никита.
- Там  женщина сидит, - Орехов кивнул на дверь. - Вчера она попросила передать вам записку. Сказала, что очень важно. И вот!
- Какую записку?
- Да чепуха какая-то! – профессор  взял  бумажку со стола, развернул и показал Гаевскому.
- Обучаю игре на гитаре, - прочитал тот написанное когда-то его рукой. – Где она? Позовите, доктор!


            



            

 





















Глава первая.

1983-ой год.



           Студенческая общага гудела  предновогодними хлопотами. Члены студсовета украшали  фойе мишурой и неизменными плакатами с Дедом Морозом, Снегурочками и плутоватыми зайцами в рукавицах и почему-то с мешком.
         Нина положила трубку телефона и широчайшей улыбкой поблагодарила вахтершу Наркошку. Надежду Васильевну окрестили так за страсть к папиросам, которые она практически не выпускала изо рта.
-Да-а, - протянула Нина. – Не ожидала, что твоя бабуля так легко сломается. Она же у тебя церберша!
- Сама ты церберша! – рассмеялась её подруга Марина. – Просто она за меня отвечает. Ей отец приказ  дал за мной следить и не пущать. Но она же понимает, что диплом тоже важная вещь. Тем более красный.
        Нина подхватила девушку под руку и потащила к лестнице.
- Тогда пойдем, мисс Шурупова, красный диплом зарабатывать! Если честно, я ничегошенки не знаю. Как завтра экзамен буду сдавать, даже не представляю…
- Успеем. Тридцать билетов за ночь вызубрим как-нибудь, - успокоила  подружку Марина. – А вообще это языкознание такая туфта! Кому оно нужно?
- Ты только Эльзе Куртовне такого не скажи, - улыбнулась Нина.
- Ой, да ладно! Она уже не кусается! – отмахнулась Шурупова. – Думаешь почему нам экзамен перенесли? Ей до Нового года уже в Фатерлянде быть надо.
- С её характером, она может и напоследок завалить. Из вредности!
- Не придумывай, Решетникова! Нормальная тётечка!
 – Между прочим, мне девчонки со второго курса отдали свои конспекты и шпоры, - заговорщицки понизила голос Нина.
- Тогда живем! Но готовиться все равно надо!
- Зануда ты, Маринка! – огрызнулась Решетникова. – Всё у тебя «надо»!


         В  предбаннике общежития раздался грохот и Надежда Васильевна, попыхивая «Беломором» привстала из-за стола. В эту же секунду перед ней появился третьекурсник Саня Домнин с ударной установкой. На  перламутрово-синем  барабане красовалась надпись «ВИА Синтез». Следом за ним брёл молчаливый, розовощекий  Никита Гаевский, взгромоздивший на плечи две самодельные колонки, размером в холодильник. Здоровяк чуть слышно поздоровался с вахтершей.
- Это вы где полуночничали? – недовольно поинтересовалась Наркошка.
- В биофаке новогодний вечер работали, - ответил за всех Женька Боткин, белобрысый красавец с еще детским лицом. – Привет, теть Надь! С наступающим вас!
Женька по привычке положил на стол студенческий билет и получил ключ от «музыкалки». Боткин вытащил из модного пластикового  пакета плитку шоколада «Сказки Пушкина» и изящным жестом преподнес Надежде Васильевне.
- Теть Надь, мы посидим полчасика, а?
- А ты знаешь, сколько дают за взятку должностному лицу при исполнении? – деланно нахмурилась вахтерша.
- А это не лицу, - улыбнулся Боткин. – Это внуку лица. А это лицу.
Женка положил перед Наркошей газетный сверток.
-Ваш любимый «Гадрут».Столовый, розовый!
- Умеешь ты, Женечка, с людьми общаться, - расплылась в улыбки старуха. – И чего только на почвоведение поступал?
- Я, теть Надь, человек практический. На почвоведении конкурса не было, да и по три пары в день. Не то, что у некоторых, -  Боткин кивнул в сторону Гаевского. – Главное, не специальность, а корочка. Будет корочка, все будет.
- Молодец! Правильно мыслишь! – согласилась Наркошка. – А Никитку не трогай, он мальчишка правильный.
- Что  вы! – замахал руками Женька. – Никитос  гений! Помяните моё слово, он еще звездой станет. Только ему  буксир нужен, сам он никуда не пробьется со своей патологической скромностью.


Женька разлил остатки портвейна по кружкам и стаканам и привстал для тоста. Молча или под обычное «Вздрогнем!» он сам не пил и другим не давал.
- Чуваки! Я хочу выпить за нас! Давайте поклянемся друг другу, что если кто-то из нас все же выбьется в великие музыканты, то обязательно подтянет и остальных!
- Клянемся! – на полном серьезе произнесли ударник Домнин, басист Самоха и клавишник Аман Сериков. Никитос только хмыкнул и кивнул.
- Гаевский! – покосился на друга Боткин. – Между прочим, тебя это касается больше остальных. Это ты у нас поцелованный Богом и Счастья баловень.
- Жень, кончай! – поморщился Никита.
- А я серьезно! – покачал головой Боткин. – Ты сам еще не знаешь, какие шедевры на коленке  ваяешь. Мелодии у тебя офигительные! А вот тексты… Механические. Без души. Как будто компьютеру задали программу написать  стихи про любовь и он из набора известных ему слов сочинил. Песни о любви пишут любя, страдая… А ты? Ты хоть влюблялся когда-нибудь?
- Влюблялся… В девятом классе в Наташку Гитину, - недовольно буркнул Гаевский.
- И как?
- Да,  никак. Влюбился и все.
- Как это, « и все»? Ты хоть клинья под неё подбивал? Ухаживал? Свидание назначал?
- Нет, конечно! – Никитос даже улыбнулся, вспоминая свою школьную любовь.
- Конечно? – Боткин совсем растерялся.
- Так она с моим другом торчала. С Юркой Тырындиным. Некрасиво как-то к чужой девчонке клеится.
- Да… - тяжело вздохнул Женька. – Однако, юноша, случай у вас тяжелый. Ты бы хоть в универе кого-нибудь себе присмотрел для вдохновения. Для душевности создаваемых шедевров.
- Во-во! Я ему давно говорю! На него девки чуть ли не вешаются, а он только молчит и краснеет, -  вставил Самоха.
- Да пошли вы! – обиделся Никитос. – Я вам хотел новую песню показать, а вы…
- Показывай! – тут же оживился Боткин. – Медляк?
- Нет, это вещь роково-роковая!
- Да не томи  ж ты! -  не выдержал Аман, единственный в ансамбле, знающий нотную грамоту. - Если, правда, классная вещь, я тебе её  сам оранжирую и распишу.
Никитос взял гитару и, клацнув тумблером усилителя, подошел к микрофонной стойке.
               
« Много-много лет тому назад
  Судьба разлучила нас.
  Но твоё лицо, твои глаза
  вижу я как сейчас.
  Глаз твоих огромных синий цвет
  До сих пор меня пьянит.
  Говорят, была любовь, и нет,
  А в груди болит. Болит.»

- Стой! – вскрикнул клавишник Аман. – Давай еще раз! Там  такой солярис можно влепить, пальчики оближешь!
Аман схватил гитару. Домнин ринулся к ударной установке.
- Классно! – проговорил, наконец, Боткин. – Но текст говно! Никитос, ты же филолог! Стыдно же! Я представляю, что там во втором куплете.
- Это рок, Женя! – парировал Аман. – Ты классику послушай! Там вообще бред сивой кобылы! «Бешеный джигит на лошади бежит…» А у нашего Никитоса все со смыслом.
- Ладно! Погнали! Три-четыре!

            Когда Боткин стоя на коленях залился финальным соло, дверь «музыкалки» распахнулась и в неё влетела Марина Шурупова. Она, не обращая ни на кого внимания, подошла к розетке и выдернула удлинитель. В комнате повисла недобрая тишина.
- Вы совсем уже, что ли! – разразилась Марина. – Полвторого ночи! Люди спят! Кто-то к завтрашнему  экзамену готовится! Еще хоть звук услышу…
- И что? – с иронией усмехнулся Никита и шагнул навстречу незнакомой курносой девчонке с зелеными, яростными глазами.
- А вот что! – Шурупова зарычала и толкнула Гаевского в грудь. Тот не устоял и полетел прямо на Домнина.- Еще один звук и я играло тебе поломаю! Об голову! Понял, композитор?
             Марина развернулась и стремительно пошла  по коридору. Нина побежала следом.
- Маринка! Ты взбесилась, что ли? Ты знаешь, кто это? Это же Никитос. Знаешь, какие он песни поёт?
- Да мне до лампочки! Хоть Никитос, хоть пес Барбос! Ты видела, сколько они  бормотухи выжрали! Им  вся общага пофиг! Ох, я б ему дала!
- Я б тоже, - вздохнула Нина  чему-то  своему.
- Что? – остановилась Шурупова.
- Тоже, говорю, на твоем месте  им по башке дала!- оправдалась Решетникова.
- А что же ты за дверью пряталась?
- Да они нормальные парни! Просто творческие. Что-то такое придумали, а времени забыли…
- О совести они забыли! Пошли билеты учить!

       Никитос сидел на полу и не сводил глаз с дверного проема.
- Кто это? – выдавил он через пару минут.
- Маринка Шурупова с первого курса. Ваша, филфаковская, - проинформировал всезнающий Боткин.
- Да? В общаге живет?
- Нет. У бабки.  С Иркой Решетниковой дружит. Наверно, к зачету у неё готовится. А что?
- Ничего, - без интонации произнес Гаевский.
- Чуваки, мне кажется, у нас скоро будут новые песни. С отличными текстами, - ехидно вставил Самоха.- Предлагаю за это выпить.
- Нечего больше пить, - с сожалением  вздохнул Никитос.
- Спокуха! Есть тут у меня одна  затарка на случай страшного новогоднего бодуна, - Самоха полез в кофры и  выудил оттуда бутылку водки.
- За любовь! – неожиданно для себя ляпнул Никита. Парни переглянулись и выпили. Гаевский тоже выпил и оглянулся на двери. Ему вдруг захотелось, чтобы эта курносая пигалица снова показалась на пороге.

          В полседьмого утра Никитос прибежал к общежитию. Он все рассчитал. Если курносая осталась ночевать у подруги, значит сегодня у неё зачет или экзамен. И, разумеется, с утра. Гаевский не очень отчетливо себе представлял, как он себя поведет при встрече с Мариной, но страстно этого хотел. Ему не терпелось узнать, было ли вчерашнее оцепенение перед девчонкой  простым шоком от неожиданного поведения наглой девицы или  так и приходит любовь с первого взгляда.
          
             Женька Боткин аккуратно  выбрался из объятий спящей  Лариски и, потягиваясь, подошел к окну. В утренних сумерках белела  кроличья ушанка Гаевского.
- Оба-на! Никитос все-таки присох! С ума сойти!
Боткин  наспех прикурил сигарету и принялся натягивать джинсы. В том, что Никитос не решится подойти к понравившейся девушке, Женька не сомневался. Помочь другу  Боткин считал святым долгом.

             Марина  под ручку с Решетниковой вышла из общаги. Увидев  девушек, Никитос спрятался за березу. Внизу живота заныло и сердце, подскочив куда-то под кадык, бешено заколотилось. Девушки прошли мимо, и Гаевский на ватных ногах поплелся следом.
- Мешок! – пробормотал, видевший позорный маневр друга, Боткин.   Женька устремился за Никитой. На троллейбусной остановке, он нагнал друга и жестко схватил его за локоть.
- Дрейфишь?!- прошептал Женька. – Не бойся, я с тобой!
Он потащил Гаевского девушкам.
- Девчонки, привет! – Боткин  улыбнулся в тридцать два зуба. -  Вы извините нас за вчерашнее. Отработали на вечере у биологов. Устали. Расслабились мал-мал. А тут Никитос новую песню придумал. Чумовую! Кстати, вот он и сам. Никита Гаевский! Без пяти минут звезда советского рока.
Боткин толкнул друга  к  Марине.
- Здрассте… - Никитос протянул было руку, но растерялся и спрятал её за спину.
- Никитос… - хмыкнула Марина.- Прямо, как кличка собачья. Никита лучше.
- Ребята, - Нина оттерла подругу назад. – Все нормально. И Никитоса мы знаем. А на репетицию пустите?
- Само собой! – радостно провозгласил  Боткин.- Более того, мы с Гаевским приглашаем вас вечером на коктейль. В «Юность». Пойдет? Отметим ваш экзамен и загладим нашу вину.
- Конечно, пойдет! – зарделась Решетникова.
- Я не пойду! – холодно отрезала Марина.
- Как хочешь, - Никите показалось, что Нина даже обрадовалась.
- Тогда я тоже не пойду, - неожиданно выпалил он.
- Ну и дураки оба, - вздохнул Боткин и повернулся к Решетниковой. – Лапуля, жду тебя равно в девятнадцать ноль-ноль. И вы, если надумаете, выдвигайтесь.
Женька  презрительно покосился на друга.
- Я с незнакомыми алкоголиками по  кафешкам не хожу, - недовольно буркнула Марина.
- А со знакомыми? – спросил Никитос и поняв, что сморозил что-то не то, густо покраснел. – В смысле, давайте хотя бы познакомимся. Я Никита, это Женька. С Ниной мы уже знакомы. А вас как зовут.
- Марина её зовут, - вставила Нина. – Шурупова. Уроженка солнечного Закавказья.
- Ого! – заинтересовался Боткин. – И откуда  вы такая горячая горянка?
- Из Грузии она. У неё там папа командир танкового полка, - снова ответила за подругу Решетникова.
- Это серьезно! – поцокал языком Женька.- Как у  Пушкина. Капитанская дочка.
- Полковничья, - нахмурила брови Марина и  легко взбежала в подошедший троллейбус. Нина  поспешила за ней. Никитос так и остался на  остановке.
- Ты чего замер? – Женька  обошел вокруг друга и встал прямо перед ним, уперев руки в бока.- Я для кого тут стараюсь? Мне теперь с этой лупоглазой кобылой в «Юность» переться!
- Ты что, не понял? Не нравлюсь я ей, и знакомиться она  со мной не хочет. Я навязываться не буду! Не хочет – не надо!
- Вот ты дурак! А ты бы хотел, чтоб она тебе на шею кинулась. Всю жизнь, мол, тебя ждала, прынц мой ненаглядный! Да все они ломаются и что-то из себя строят! И эту уломаем!  Будет еще тебе звонить и в трубку  сопеть.
- Не надо мне сопеть! Я с ней разговаривать  хочу. По городу гулять, в кино сходить. Медляк с ней потанцевать. Понимаешь? – Гаевский заглянул в насмешливые глаза Боткина и отвернулся.
- А под одеяло с ней забраться  ты еще не готов? Детский сад, ей богу!
- Она не такая! Не станет она с каждым встречным-поперечным по одеяло ложится!
- А ты не встречный, Гаевский. Ты у нас  один такой. Уникальный, талантливый… Идиот!
Все хотят под одело, понял? И мама твоя с папой хотели. И ты хочешь, только  тебе в этом признаться стыдно. Ну, тебя! Делай, что хочешь! Только с твоими принципами ты до старческого маразма  будешь по ней страдать, а она за это время со всеми твоим друзьми переспит.
- Да пошел ты!- огрызнулся  Никитос и побежал в парк.
- Придурок! – Боткин слепил снежок и  всадил его точно между лопаток друга. Тот остановился, метнулся к ближайшему сугробу и набрал полную горсть снега. Через секунду Женка  уже получил снежком в грудь.
Марина, стоявшая на задней площадке, несколько секунд смотрела на резвящихся парней, пока троллейбус не свернул за угол.
- Пятикурсники называются! – недовольно пробурчала она. – Шпана!


           Поздно вечером Гаевскому позвонил Боткин.
- Как дела, Петрарка? Не разлюбил еще свою Лауру? А сонеты пишешь?
- Жень,  ты что хотел? – недовольно спросил Никитос.
- Докладываю. Сводил я  эту Нинку в  кафе. Коктейлем угостил, Шампанским напоил. Потискал мал-мал. Ничего так.
- И что? – поморщился Гаевский. Не любил он подобных рассказов.
- А вот что. Маринка твоя всю жизнь мечтает научиться играть на гитаре. Вот через эту лазейку ты и занырнешь!
- Как  это? – не понял Никитос.
- Завтра  повесишь объявление, что открываешь кружок игры на гитаре. Сбор у кафедры после четвертой пары. Гарантирую – она обязательно придет! И если ты этот шанс упустишь, я тебе больше руки не подам! – Женька довольно гоготнул.
- А если она не одна придет?
- А с кем? С бабулей своей? – продолжал веселиться Боткин.
- Ты  знаешь, сколько народу мечтает научиться играть на гитаре? Придет человек сорок, и что я буду делать?
- Посторонних я беру на себя! Ты встречаешь свою  Шурупову и говоришь, что забыл гитару дома. Предложишь ей прогуляться к тебе домой. Мамка до семи работает, и вы будете абсолютно одни. Только не наглей и не торопи событий! Спой ей что-нибудь душевное. Во! Про карету ночи! Я под эту твою тягомотину штук десять баб уговорил.
- Ладно, - вздохнул Гаевский. – Я подумаю.
- И думать нечего! Не сделаешь, значит, ты мне не друг! И вообще не мужик. Зря штаны носишь! – Женька бросил трубку.

            Наутро, воровато оглядываясь, пунцовый Никитос повесил на доске объявлений бумажку: «Обучаю игре на  гитаре. Сбор желающих  после четвертой пары  в актовом зале. Студент четвертого курса Н. Гаевский.»   Вдавив последнюю кнопку в фанерную доску, он быстрыми шагами устремился прочь.
          После четвертой пары  Никитос,  волнуясь, топтался у кафедры. Странно, но желающих научиться играть на гитаре не нашлось. Марина тоже не пришла. Он еще с полчаса помаялся на гранитном подоконнике, и  в конце концов собрался домой. За спиной застучали каблуки, Никита обернулся. К нему шла Марина.
- Привет! Ты по объявлению?  - с глуповатой улыбкой спросил он.
- Разумеется. А где гитара? Или у тебя еще теоретический курс намечен?
- Нет.  Гитара дома, - Гаевский кивнул за окно. – Я в этом доме живу. Вон мои окна на седьмом этаже. Пойдем?
- Ну, пойдем… Только без шуток! Взялся учить – учи! – она подала ему пластиковый «дипломат». – Пошли!
           Переходя дорогу, Гаевский краем глаза заметил Боткина. Женька явно за ними следил, но делал вид, что покупает в киоске  газету. Никитос победоносно зыркнул на него и взял Маринку под локоток. Она поежилась, но смолчала.






Глава вторая.


          
          Никитос провалился в любовь, как в полынью. Барахтался между реальностью и иллюзиями, и был неуёмно счастлив. Он понимал, что назвать Маринку своей девушкой было бы опрометчиво, но оттого, что он мог видеть её несколько раз в неделю, касаться её маленьких пальцев, смотреть в её зеленоватые, чуть раскосые, глаза, Никитос приходил в необычайную эйфорию. Его не вернуло к действительности даже то, что она никогда не позволяла провожать себя домой, что Новый год они отмечали в разных кампаниях, что она не поздравила его с двадцать третьим и не пришла к нему на  день рождения. Вопреки прогнозам Боткина, музыку Гаевский забросил. На репетициях и выступлениях был рассеянным и часто забывал слова. Женька рвал и метал, но вернуть этого влюбленного дурака в строй не мог. Никитос только загадочно улыбался и говорил, что его никто не понимает. Не нужно ему поцелуев и секса, он счастлив тем, что она есть и она рядом. Боткин только качал головой, лишний раз убеждаясь, что все беды от баб.
           Гаевский думал иначе. Марина была для него каким-то божеством, которое ему очень хотелось постичь, раствориться в нем, принести себя в жертву. Полностью. Без остатка.
           Как-то, убирая посуду, он заметил на чашке след от её помады. Недолго думая, он коснулся его губами. Помада была чуть сладковатой и ароматной. Такими, наверно, были и её губы. Никитос спрятал чашку в свой книжный шкаф и принялся сочинять стихи.
          
          Марина гнала от себя прочь все мысли о Никите. Не для того она приехала в Москву, чтобы заводить шашни. Была у неё еще одна причина… Стас. Стас Сергеев, её одноклассник и  сын лучшего друга отца, генерал-майора Сергеева. Стас и Марина влюбились друг в друга в пятом классе и  продружили до выпускного. А потом разъехались учиться. Ничего серьезного у них не было, если не считать, что на выпускном Стасик  попытался  полапать её грудь и сунуть руку под юбку. Марина хоть и не сильно возражала, однако руки распускать не позволила. В их последний вечер он сделал ей предложение и она согласилась. Свадьбу  решили сыграть, когда Стас перейдет на четвертый курс своего  военного училища, чтобы распределиться по месту службы уже с молодой женой. Тогда он расценил её согласие, как готовность на все, и схлопотал оплеуху. Марина  решила идти под венец  девушкой.
          Курсант Сергеев писал ей трижды в неделю, и она с нежностью читала его письма. Потом складывала их в общую стопку и прятала в бабкин резной  комод. И все было чинно и правильно. Пока не появился Никитос. Уже  месяц она постоянно думала о нем и однажды поймала себя на том, что пришла к нему вне графика их занятий. Гаевский, всегда наглаженный и аккуратный, открыл ей дверь в рваных трениках и выцветшей, когда-то желтой, майке с надписью Байконур. Он стушевался, как девочка, и убежал переодеваться. А  Марине вдруг показалось, что одет он очень уютно и по-домашнему. Совсем, как муж. В тот вечер  что-то в ней сломалось. Она ела только что поджаренные им пирожки, смеялась, как дурочка, всем его шуткам и песенкам. А вернувшись домой, поняла, что Стас остался в прошлом. Марина вдруг осознала, что никогда не воспринимала его, как мужчину. Это был милый, любимый  мальчик из детства.
         И все же она дала слово, и с этим надо было что-то делать. Она полюбила Никитоса, но даже ради него не могла стать предательницей. Стас любит её, верит ей и, быть может, живет ожиданием свадьбы. А она тут…

            Боткин пришел рано утром. С удивлением оглядел с головы до ног Никиту.
- Далеко собрался?
- Нет. Вообще никуда не собирался, - пожал плечами Никитос.
- А чтой-то мы  во фраке? – Женька потеребил воротник модного чешского батника.
- Так это… Марина может зайти. Я же не могу  её в трусах встречать.
- Может? Она к тебе ходит, когда захочет? А ты все время на стрёме? Никитос! Посмотри на себя, в кого ты превратился с этой любовью? Ты когда последний раз с мужиками водку пил? Ты же или с ней или в ожидании её. На репетиции забил, нового ничего не написал. А у нас фестиваль на носу! Ты же на всех плюнул. Даже на себя самого!
- Почему не написал? – обиделся Никитос. – Я стихи пишу. Много.
- Кому они нужны, твои стихи? – взорвался Боткин. – Ты же композитор от Бога! Музыка – вот твой конек, а стихи твои, как бы это…
- Ты ничего не смыслишь в поэзии, Женя! И в любви. Ты самец! Кобель! Понял? Сколько у тебя уже их было? А хоть одну ты любил? Чтоб до одури, до смерти!
- Вот ты дурак, Гаевский! Ну, дурак! Ты думаешь, она не такая, как все?  Давай на спор! Через три дня я тебе её трусы притараню, - Женька даже руку протянул.
- Какие трусы? – уставился на него  Никита.
- Маринки твоей трусы!  Которые я с неё стяну в порыве страсти, - Боткин самодовольно ухмыльнулся. – Забьем на бутылку коньяка?
- Да пошел ты! – отвернулся Гаевский.
- Никитос, любовь это костер, который угаснет, если в него не подкинуть пару палок.
- Она не такая!
- А какая? – осклабился Женька. – Богиня? Инопланетянка? Это ты не такой, братан! Пока ты тут страдаешь, твою инопланетянку рано или поздно кто-нибудь…
Никита с разворота въехал Боткину в подбородок. Тот  отлетел, приложившись затылком о холодильник.
- Псих ты, Никитос! На своих кидаешься. Нас на бабу променял? – Боткин встал, потирая челюсть.
- Пошел вон!
Женька  потопал в прихожую.
- Сегодня в пять репетиция! Тебя ждать?
- Нет… - не сразу ответил  Гаевский. – Маринка может забежать.
- Придурок! – крикнул Боткин и яростно хлопнул дверью.

            Девушки не спеша брели из читального  зала. В цветущих яблонях гудели пчелы. Весна  выдалась ранняя и жаркая.
- Нин, ты мне  настоящая подруга? – спросила вдруг Марина.
- А ты сомневаешься? – прищурилась Решетникова, предвкушая какую-то тайну .
- Я могу тебя попросить об одном одолжении? -  Шурупова еще не решила посвящать ли подругу в свои дела и вообще стоит ли решаться на такой поступок.
- Ну, конечно!
- Ты можешь завтра позвонить моей бабульке и сказать, что я  буду ночевать у тебя? – выдохнула Марина хриплым голосом.
- М-могу, - протянула  Решетникова. – А на самом деле, ты где будешь?
- Я к Никите пойду! – твердо ответила Марина.
- Зачем?
- Затем!
- Ты с ума сошла, подруга! Ты же замуж собралась… Он же сразу догадается…  Как же тебе потом перед ним оправлываться?
- Я хочу, чтобы он был у меня первым, - механическим голосом проговорила девушка.
- Бред какой-то! Ты что, влюбилась?  – хлопала ресницами Нина. –  А Стас как же?
- Я ему письмо напишу. Всё напишу. Без утайки. А он пусть решает, брать меня после этого в жены.
- Не поняла! Спать ты собралась с Никитосом, а замуж за Стаса?
- Никитос мне не делал предложения, а перед Стасом у меня обязательства.
- Ненормальная ты!  Сама не знаешь, чего хочешь!  - всплеснула руками Нина. – Значит, уболтал тебя Никитос?
- Он ни о чем не догадывается. Я сама решила. Приду и отдамся.
- А родители его? Они же дома.
- Отца у него давно уже нет, а мать к любовнику уйдет ночевать.
- Да ты что! Вот семейка! В таком возрасте и к любовнику.
- В каком, «в таком»? Ей еще сорока нет. Да и любовник мужик видный.
- Кто? –  Решетникова плотней прижалась к подруге.
- Висман с кафедры психологии.
- Ого! Знаешь, а я её понимаю! Он же вылитый Николай Еременко!
- Нин! Так мы договорились? – Марина  решительно заглянула подруге в глаза.
- Заметано! А ты мне расскажешь, как у вас было?
- Дура, что ли? Кто про такое рассказывает?
- Жаль. Интересно было бы послушать…

     Решетникова взбежала по ступенькам общежития и,  войдя внутрь, направилась к Наркошке.
- Теть Надь, здрассьте!
- Привет, пигалица! Нет твоего ключа, Танюшка уже пришла.
- Да я по другому поводу. У вас  домашние телефоны преподавателей  есть?
- А тебе зачем?
- Мне бы номер Висмана узнать. Виктор Яковлевич нашей группе коллоквиум назначил по психологии начального образования, а время и аудиторию так и не сказал, -  нагло врала Нина.
- Так ты на кафедру ему позвони. Вот номер. – Надежда Васильевна ткнула желтым пальцем в список под стеклом.
- Да ушел  он! Я только что оттуда!
- Ладно, сейчас  посмотрим.
Старуха достала из ящика стола толстый гросс-бух.
- А, бэ,вэ… - она плевала на пальцы и перелистывала страницы. – Ага. Вот! Висман Ве Я. Записывай.


            Как только началась программа «Время», Никитос по давней привычке  выключил  телевизор. Послонялся по квартире и, остановившись у недавно купленной «Ноты», повернул переключатель. « Лашате ми кантаре кон ма гитара й мано…», - захрипел мрачный, непроницаемый Тото Кутуньо.
         Дверной звонок звякнул коротко и несмело. Гаевский лениво потопал в прихожую.
- Марина? – удивился он, увидев девушку.
- Привет. Я не вовремя? – спросила она и попыталась уйти. Никитос схватил её за руку и сам удивился своей наглости.
- Ты всегда вовремя! Заходи! Просто, поздно уже…
- Ты мне рад? – Марина сказала первое, что пришло ей в голову.
- Конечно!  Ты же знаешь…
- Ну, вот… Я и пришла, - она тяжело вздохнула и уставилась на юношу.
Тот несколько секунд смотрел на неё, а потом вдруг развернулся и побежал в свою комнату.
- Я сейчас! Гитару принесу!- крикнул он на бегу.
- Не надо! – остановила его Марина. – Я к тебе пришла. К тебе. На всю ночь…
У Никитоса закружилась голова и обмякли колени.
- Так… Может, выпьем чего-нибудь…
- Давай… - кивнула девушка и тут же передумала.- Нет! А вдруг я забеременею, и у нас родится ненормальный ребенок. Лучше потом.
     Лоб Никитоса покрылся испариной. Он и представить себе не мог, что все это произойдёт именно так. Как-то всё просто и обыденно. Ему ужасно захотелось, чтобы пришла мама и хотя бы Боткин. Чтобы что-то случилось. Пожар или потоп… Лишь бы прекратилось все это… Гавеский, наконец, понял – он боится. Боится первого секса, боится облажаться и показаться её неопытным, боится увидеть её без одежды и потерять свои идеал. В конце концов, боится раздеваться перед ней.
            А Марина задернула шторы и погасила свет. В полумраке она подошла к юноше и поцеловала его в губы. Никитос ощутил уже знакомый вкус и потерял себя. Он что-то говорил, объяснялся в любви и целовал, целовал, целовал её всю. Неожиданно он напрягся и почувствовал подступающий оргазм. Вскочил и убежал в ванную.
Через пять минут, пунцовый и пристыженный он вернулся к ней.
- Извини, так бывает у мужчин, - невнятно пробормотал Гаевский.
- Я читала, - шепотом ответила она.
- Просто у меня давно не было женщины, - ляпнул он.
- Давно? – Гаевскому показалось, что девушка ухмыльнулась.
- Вообще не было, -  обиженно буркнул он и улегся рядом с Мариной.
Она ничего не ответила, просто навалилась на него и принялась целовать.
- Кому-то надо начинать, иначе мы так и пролежим до утра, -  подумала она. – Никитка-то мой совсем растерялся.
Вот это самое «мой» вдруг разлилось по ней таким теплом и нежностью.- Маленький… Какой ты еще маленький, Никит…

       В начале первого клацнул замок и по квартире раздался решительный топот маминых каблуков.  Зоя Васильевна шла прямо в комнату  сына. Щелкнул выключатель и яркий свет разбудил спящих.
- А ну пошла  отсюда, потаскуха! – заорала мама.- Сучка лимитная! Пригрелась тут!
Девушка вскочила с постели и, схватив в охапку одежду,  убежала на кухню.
- Мама! – взвизгнул заспанный Никитос. – Ты не имеешь права так говорить! Мы с Мариной любим друг друга!
- Заткнись! – рявкнула Зоя Васильевна. – Ты еще ничего не понимаешь! Прописка ей нужна, а не твоя любовь!
- Ма!
Марина хлопнула дверью. Никита рванулся следом.
- Стоять! Куда! – мать загородила собой двери.
- Ночь на улице, ма! Я должен её проводить. Я люблю её!
- Никого ты не любишь! И не должен любить  никого кроме мамы!
- Что? – Гаевский жестоко прищурился. – А маме кто нужен? Этот двухметровый немец с кафедры психологии?
- Ты не имеешь права меня осуждать! Ты не понимаешь! Я столько лет одна... – Зоя Васильевна  опустилась на  табуретку. – Ой… Принеси мне лучше валокордин, что-то нехорошо…
Никитос кинулся на кухню.

            Марина выскочила на улицу и присела на скамейку.
- Ну, что же он?  - подумала  она.- Неужели так и не выйдет?  Скотина! Маменькин сынок! Предатель!
Слезинки жгучей обиды полились по её щекам. Марина взяла себя в руки. Отец всегда говорил, что плачут слабаки и трусы. Она резко поднялась и пошла по аллее.  Воздух благоухал сиренью и черешней, но Марина этого не замечала.
Из тени старого дуба за ней следила  Нина.
- Вот так, подружка! – зло прошептала она. – Нечего! Ишь какая! Везде успеть хочет! Вот из-за таких, как ты, хорошие девчонки и остаются старыми девами!
Нина пошла вслед за подругой. Через несколько минут во двор выскочил Никитос. Обежав окрестности и не найдя Марины, он вернулся домой.

              Марина тихонько вошла в квартиру. Бесшумно разулась и повесила плащ.
- Ну, слава тебе, Господи! - Выбежала ей навстречу бабушка. – Явилась! Ты где была?
- А, у Нинки занималась, - как можно беспечней ответила  девушка.
-  Что ж не позвонила-то?- сплеснула руками Екатерина Сергеевна.
- Вот же сука! Подруга называется. Ведь обещала, – подумала Марина. Улыбнулась и ответила, - Ну прости, бабуль! Увлеклись, забыли на время смотреть. Дело молодое, ты же знаешь.
- Ой, знаю, Маринка! – улыбнулась бабушка и тут же спохватилась. –  Папашу своего успокой! Звонил с полчаса назад. Орал, как оглашенный. Почему, мол, я за тобой не присматриваю. Почему позволяю по ночам шляться, и где попало ночевать? У неё, говорит, жених есть, а она с московским музыкантиком путается!
- С каким музыкантиком? – Марина  сделала круглые глаза.
- Вот и я говорю, что ж ты, зятек любимый, мелешь! Зачем на родную дочь напраслину возводишь? А он, вот принесет она тебе в подоле, я с вас с обеих шкуру спущу! Завтра прилететь грозился. Ты бы позвонила, успокоила.
- Не-а, - хитро улыбнулась внучка. – Пусть прилетает! Я так по папке соскучилась…
Екатерина Сергеевна махнула рукой.
- Как знаешь. Есть-то будешь?
- Обязательно! – Марина присела за стол и посмотрела на фонарь за окном. – С музыкантиком, значит. Понятно… Чем же я тебе насолила, подружка моя?

           Придя на лекцию, Марина бросила брезгливый взгляд на Решетникову и уселась на первое попавшееся место.
- Ты чего? – подошла к ней подрука.
- А то ты не знаешь? – прищурилась Марина. – За идиотку меня держишь?
- Ой, Марин,  зря ты на меня обижаешься. Я же не виновата, что Никитина мамаша вдруг среди ночи придет.
- Что? – зеленые глаза Шуруповой сверкнули дьявольским огнем. – А откуда ты про мамашу знаешь? И тут подсуетилась?  Тебе-то это все зачем? Или тоже на Никиту глаз положила? Так знай, его мамочка никогда не разрешит ему на лимите жениться!
- Дура ты, Маринка! Ой, дура! – Нина сокрушенно покачала головой.- Я же о тебе забочусь. Ты же мне еще спасибо скажешь!
- Спасибо! Интересно, за что?
- Есть у тебя  жених? Любит тебя? И радуйся! Не ломай себе и ему жизнь! Грех такому изменять. Он человек военный, с оружием ходит. А  ну, как застрелится с горя?
- Не застрелится! Он у меня сильный, - Марина дернула плечами. – Еще неизвестно, кто из нас друг другу больше изменил.
- Так ты все-таки…  Успели, значит?
- Успели. И все у нас было бы хорошо, если бы не ты. Что ты лезешь в чужую жизнь? Кто тебя просит? Пошла отсюда, идиотка!
- Марин… - надула губки Нина.
- Видеть не хочу морду твою деревенскую! – в сердцах выкрикнула Марина и выбежала из аудитории.
- Давай-давай! – злорадно прошипела Решетникова. – Чеши отсюда навстречу семейному счастью!

            Марина решила не ходить на занятия и вернуться домой. В подъезде её ждал Никитос. Сверху заметив  знакомый  красный  плащ,  он кинулся  вниз по ступенькам..
- Не подходи ко мне! – почти выкрикнула она. – Я не хочу тебя видеть!
- Марина, я хочу тебе объяснить… - промямлил Гаевский. – У мамы больное сердце. У неё был приступ. Я не мог…
- Иди! Иди к своей мамочке, с-сынок! И никогда не появляйся в моей жизни!
Марина забежала в квартиру, захлопнув дверь перед его носом.
В комнате, на спинке стула, висел новенький генеральский китель.
- Папка! – крикнула она. Прямо в туфлях вбежала в комнату и повисла на шее отца. – Папулечка! Ты когда генерала получил?
- Здравствуй, сойка! Два дня, как лампасы ношу, - улыбнулся генерал. – Это еще не все.  Я ведь новое назначение получил. В штаб округа.
-Классно!  Поздравляю! Ой, папулёк, как я  по тебе скучала! – Марина  взвизгнула, как девчонка.
- А по мне скучала?  - раздалось у неё за спиной. Девушка  обернулась. Позади неё стоял Стас. Марина на секунду замерла, потом шагнула к  парню и взяла его за руки.
- В последнее время, я только о тебе и думала, - негромко сказала она.
- Ну, вот и отлично! – отец обнял молодых людей. – Давай-ка, доченька, собирайся. Сыграете свадьбу, и будете жить у нас. А учиться можно и там.
- Ты согласна? – Стас внимательно посмотрел на неё.
- Согласна, - прошептала Марина. Она кляла себя за вчерашнюю поспешность.
- Ну, почему? Почему они не приехали  вчера? – подумала она. – Ладно. Сама виновата, мне и отвечать. Я обязательно поговорю со Стасом. Но ни сегодня. Потом…
            
      Об отъезде Марины и её решении выйти замуж Никитос узнал  от Нины. Она сама нашла его на перемене.
- Привет, Никита! – помахала Решетникова рукой.- Укатила твоя ученица.
- Как укатила? Куда? – всполошился Гаевский.
- Домой. Замуж собралась. У неё ведь жених был. А ты не знал? – ехидно спросила Нина.
- Н-нет, - автоматически ответил Никитос. – А давно укатила?
- Вчера. Самолетом через МинВоды.
- Ну, и ладно. Совет да любовь, да деток побольше!  - Никита постарался сказать это как можно беззаботней, но получилось фальшиво.
- А другую ученицу возьмешь? – Нина положила ладонь ему на грудь.
- А почему нет? Если есть слух, чувство ритма и желание, можно позаниматься. Вот только…
- Что? Лицом не вышла? Или происхождением?
- Не угадала. Гитару я продал. Так что надо подождать, пока не куплю новую.

         Никитос не зная, куда себя деть пришел к Боткину. Женька уже знал об отъезде Марины и сразу поставил на стол бутылку водки.
- Пей! – сказал он вместо приветствия. – Средство проверенное. А вечером к девкам пойдем.
- Не пойду! – покачал головой Гаевский. – Это же измена.
- Кому? Капитанской дочке твоей? А она, что сотворила? Не изменила тебе?
- Это измена не ей. Это измена моей любви, - проговорил  Никита и сдернув пробку с «Московской»  приложился губами к горлышку. Выпил полбутылки под ошарашенным взглядом  Боткина.
- Когда репетиция?  - спросил Гаевский, отдышавшись. – У меня такая мелодия есть, закачаешься!
- А слова? – с иронией спросил Женька. – Тоже «закачаешься»?
- И слова найдутся! Дай гитару, я тебе напою.




         


 Глава третья.



Три месяца спустя…

               После  московской  толчеи и суматохи приморский город казался сонным и ленивым. Гаевскому  казалось, что все его обитатели разом ушли в отпуск и теперь слонялись по бульвару, валялись на пляжах или просто тихо дремали в тенистых дворах.
               Пожилая армянка в справочном бюро,  вяло улыбаясь, подала ему листок с адресом  генерала Шурупова.  Взяла деньги, но сдачу Никитос так и не дождался. Одна из примет южных городов.
               Войдя во двор новенькой девятиэтажки, Гаевский потерял всю накопленную за три месяца решимость.
- И что теперь? – задал он себе вопрос. – Ты пойдешь прямо к ним домой? И что ты им скажешь? Здрассьте, я люблю вашу дочь?
              Никитос уселся напротив подъезда под грибком детской песочницы.
- А если она тут не живет, как ты её найдешь? Спросишь у родителей?  - продолжал терзать себя Гаевский. – И сколько ты намерен тут сидеть? Как тебе вообще пришло в голову  сорваться за две тысячи километров со стольником  в кармане? Нет, прав Женька Боткин! Придурок!
             Вдруг  ему пришла в голову  гениальная, по его мнению, мысль. Он вытащил из кармана  блокнот, вырвал оттуда лист и крупно на нем написал: «Обучаю игре на гитаре.»
Этот листок он  прицепил на дверь подъезда, использовав кнопки от старых объявлений.
            Через три часа  во двор  вошла молодая пара. Красавец-брюнет с широко поставленными глазами и курносая девушка с короткой стрижкой «под мальчика». Никитос даже  не сразу узнал Марину. Он  встрепенулся,  подскочил. Сердце предательски екнуло. Гаевский снова присел и постарался спрятаться за железной каруселью. Стас и Марина подошли к подъезду. Гаевский видел, как они остановились у двери. Она бросила  взгляд на пришпиленный Никитосом  листок и с тревогой осмотрела двор. Стас чему-то рассмеялся и, сорвав объявление, вошел в подъезд. Марина подняла бумажку, сжала её в кулаке и пошла следом.
- Что это его так развеселило? – со злость подумал Гаевский. – Неужели она ему все рассказала? Тогда зачем  подняла листок и спрятала?
             Он уставился на окна седьмого этажа.  В одном из них дрогнула штора и  появилась Марина. С минуту они смотрели друг на друга, а потом  девушка резко задернула  занавеску. Вскоре она выбежала из подъезда с авоськой в руках и, не глядя на Гаевского, быстрыми шагами прошла мимо. Никитос, устремился за ней.
           Свернув за угол, он  наткнулся на Марину.
- Ты! Я сразу  догадалась! – выдохнула она и крепко обхватила его шею.- Я верила! Я знала, что ты меня не забудешь! Господи! Как я по тебе скучала!
Никитос в порыве принялся целовать её лицо.
- Марин, поехали со мной! Брось его, и поехали! Я прошу  тебя! Умоляю! Я умру без тебя! Сопьюсь и сдохну!- бормотал он.
- Нет! – она почти оттолкнула парня. – Нет! Не могу! Замужем я!
- Разведись! Что тут такого?
- Нет, Никита. Не могу. Ребеночка я жду.
- Давно? -  не сразу спросил Гаевский.
- Не  фантазируй! Не от тебя… От мужа.
- Но ведь… - Никита посмотрел на её еще плоский живот. – Можно сделать аборт.
Марина зло прищурилась и отвернулась от  него.
- С дитём я тебя, значит, не устраиваю? – с издевкой спросила девушка. – А говорил, любишь. А ну, пошел отсюда!
Гаевский  попытался ей что-то сказать, объяснить. Он схватил её за руки, но она вырвалась и оттолкнула его.
- Пошел, я сказала! И чтобы никогда! Слышишь?! Никогда ты не появлялся в моей жизни!
               Никитос несколько мгновений смотрел на неё, как будто пытался запомнить её на всю оставшуюся жизнь.
- Дура! – рявкнул он и побрел прочь. Через несколько шагов он остановился, махнул рукой проезжающему такси и, уже  открывая дверь, громко, чтобы она слышала, сказал. – В аэропорт!
В эту секунду из-за угла вывернул Стас.
- Что-то случилось? Тебе нехорошо? – он подбежал к жене и заботливо обнял её за
плечи. – Я же говорил, что сам схожу в магазин! А ты все упрямишься! Тебе  себя беречь надо… Мы же теперь не одни.




Две недели спустя.

Боткин вышел из лифта и по давней привычке четырежды стукнул ладонью по кнопке звонка.
- Женечка! – распахнула дверь Зоя Васильевна. – Как вы вовремя! Образумьте вы этого  олуха!
- А что случилось?  - Женька глянул через плечо Гаевской и увидел Никитоса, собирающего  большую спортивную сумку. – Не понял! Мой друг в поход собрался?
- Уезжает он! – заломила руки Зоя Васильевна.- На три года, по контракту! И знаете куда? На край земли! В Африку!
- Э-э! Никитос! В какую Африку? Мы в субботу Стасу Намину показываемся. Забыл?
- Показывайтесь кому хотите! –  бросил  Гаевский.- Я сегодня улетаю, и меня тут больше нет!
- Погоди-погоди… - Боткин присел на диван и уставился на друга. – Это из-за неё, да? Из-за этой сучки, которая тебя на офицерика променяла, ты жизнь себе ломаешь?  Ты даже не представляешь, от чего ты бежишь! Слава, деньги, девушки… У тебя этих Маринок по восемь штук под одеялом будет! – Женька оглянулся на Зою Васильевну. – Извините…
Та понимающе  кивнула. Сейчас любые средства хороши.
- Никитос! Ты меня слышишь? – настаивал  Женька. – Ты же всех подводишь! Вся группа на тебе держится!
- Мне все равно! Я хочу все забыть. Развеяться и деньжат заработать. Понятно? – Никитос изо всех сил старался выглядеть  практичным, но в последнем слове сорвался на визг. Он схватил  сумку, оттолкнул Боткина, на бегу чмокнул мать в щеку и выбежал из дому.
- Женя! Верните его! – взмолилась Гаевская.
- Бесполезно… - вздохнул  Боткин. – Горбатого только  могила исправит.
Он взглянул в испуганные глаза  Зоя Васильевны.
- Что Вы! Это поговорка такая! Не переубедишь вашего Никитоса! Совсем твердолобым стал.



1986-ой год.



- Разрешите? –  Стас приоткрыл дверь кабинета полпреда. – Вызывали, Яков Андреевич?
Полпред Шевцов кивнул, разговаривая с кем-то по телефону.
- Станислав Антонович, - Яков Андреевич закурил любимую «Яву» - Вы у нас сотрудник совсем молодой и еще малообременный бумагами. Тут такое дело. Вчера боевики совершили нападение на  рабочий автобус Зильданской  электростанции.  В автобусе была  вечерняя смена строителей. Охрана их отбила, но пять человек погибли, семь раненых. Трое  из них в реанимации. Займитесь этим делом. Уточните списки пострадавших  и организуйте отправку раненых в Союз.
         Станислав вбежал в квартиру.
- Маринка? Поедешь со мной в Зильдан?
- Зачем?- лениво спросила  жена.
- Там повстанцы наш автобус обстреляли. Надо выяснить, что да как. Списки погибших и раненых уточнить. Ты со мной?
- А что тут делать? Конечно с тобой, -  Марина легко вскочила с дивана  и выключила телевизор.
- Вот и правильно! Зайдешь к раненым, поддержишь их. Ты ж у меня прямо, как Родина-мать в этой стране.
- Мать… - вздохнула жена. Она уже восемь месяцев не видела  своего Андрюшку. Вреден ему  африканский климат, вот и растет у бабушки с дедом.
- Надо раненым что-нибудь организовать. Гостинцы какие-нибудь, - деловито предложил Стас.- Витаминчики.
- Конечно! Их от бананов и ананасов уже тошнит, наверно,- рассмеялась Марина.
- А что ты предлагаешь?
- Я тут пирожков напекла. Думала мужика своего попотчевать, но… Перебьешься! Лучшее раненым и детям!
- Золотая ты у меня! – Стас подхватил жену на руки и закружил по комнате.
- Хватит уже! – скомандовала  супруга.- Поехали!

           Зильданский госпиталь больше напоминал восточный базар. Больные лежали в палатах и коридорах, раненые, прооперированные, инфекционные – все вперемежку. Между кроватями сновали врачи и знахари из ближайших деревень. Громко крича на странном, певучем языке, бегали мальчишки. В реанимации было  спокойней. Тарахтел единственный кондиционер, едва  обеспечивая прохладу. Да и полы здесь мыли хоть и два раза в неделю, но с хлоркой.
- Как их зовут-то? Надо же как-то к ним обращаться, - спросила Марина шепотом.
- Баженов Иван, Кузьменко Александр и Гаевский Никита, - прочел Станислав в мятой бумажке. Марина вздрогнула и принялась рассматривать раненых.-  Последний совсем плохой. Наверное, вон тот. С забинтованным лицом.
          Марина подошла к Баженову и Кузьменко, угощала их пирожками, о чем-то говорила и желала скорейшего выздоровления, а сама все поглядывала на третьего, чье лицо скрывали бинты. Баженов, пожилой инженер, понял её взгляд по-своему.
- В Москву  ему надо. Тут он не выживет. Такой парень был! Здоровый такой! До последнего  народ из горящего автобуса вытаскивал. Вот и нас Саней тоже. А с последним не успел…
          Марина подошла к кровати Гаевского и, подвинув  стул, присела рядом.
- Господи! – прошептала она. –  Никита… Видишь, как вышло. Прогнала я тебя  и сама к тебе пришла… Ты только не умирай, слышишь! Ты у меня первый. Самый первый! Навсегда, ясно! И первей тебя никого не будет.
Она положила ладонь на его скрюченные,  покрытые волдырями  пальцы. Они дрогнули, Никитос открыл глаза.
Пелена рассеялась и он увидел Марину. Марина плакала. Потом она встала и куда-то пошла.
- Марина! – Никитос хотел крикнуть, но только негромко просипел.- Не уходи!
- Что он сказал? – спросил вошедший в палату  Стас.
- Бредит он, - ответил  Баженов. – То стихи читает, то  жену свою зовет.
- А он женат? – торопливо  спросила Марина.
- Наверно, женат. Он все время только её и зовет. Марину свою.
- Держитесь мужики! – Стаса мало интересовала личная жизнь умирающего строителя Гаевского. – Завтра, первым же бортом отправим вас в Москву.
- А сегодня нельзя? – глянула на мужа Сергеева.- Сейчас каждая минута на счету.
-  Это не в моей компетенции,- официально ответил жене Стас. – Если руководство договорится, вылетят сегодня.
- Ну, так  поехали говорить с руководством. Человек умирает, а вы в дипломатов играете!- сорвалась на крик Марина. Стас внимательно посмотрел на жену, но ничего не сказал.
Уже сидя за рулем, он покачал головой и буркнул: « Ты по-моему тоже… В Родину-мать заигралась…»
Марина не ответила. Она думала о Никитосе.
       
              Марина в кабинете полпреда была необыкновенно напориста и настояла на своем. Глубокой ночью все тяжелораненые строители электростанции были уже в «Бурденко». Никитос после двух операций пошел на поправку. Он долго думал,  была ли его встреча с Мариной реальностью или  бредом, и остановился на последнем.





Глава четвертая.



1993-й год.


            В вагоне, набитом дачниками и грибниками было душно  и тесно.
- Надо было такси заказать, - Стас  глянул на немытый пол, усыпанный шелухой от семечек, конфетными фантиками и пивными пробками. Брезгливо оттопырил нижнюю губу.
- А кто тебе не давал? – равнодушно спросила  его половина, занятая совсем другими мыслями. Два часа назад  она водила супруга по своей Москве. Была и у дома Гаевских. И ей даже показалось, что в их окне, за тюлевой занавеской мелькнул знакомый, чуть сутулый силуэт. Марина интересовалась судьбой Никиты после отправки в Москву и знала, что с ним  все в порядке и живет он в той же родительской квартире.
- Ты же слышала, сколько эти шкурники заломили, - попытался оправдаться Стас. – В Париже дешевле.
- Сергеев, можно подумать, что мы не в состоянии приехать к родителям на такси, - Марина повернулась к мужу и одарила его недовольным взглядом. – Ты  когда превратился в скрягу, а?
- Не мы такие – жизнь такая! – ответил Стас недавно услышанной фразой и замолчал. Через пару минут вздохнул. – Обратно поедем на такси, сколько бы это не стоило.
- Свежая пресса! Кроссворды-сканворды! Сигареты!- раздался зычный мужской голос. – Пиво! Презервативы!
Марина вздрогнула и оглянулась. По проходу между деревянными сиденьями, волоча два баула, пробирался Гаевский.
- Напитки! Кроссворды! Покупаем, чтобы скоротать время! – снова крикнул он и не найдя желающих побрел дальше.
Увидев свободное место у окна, он, кряхтя, добрался до него и рухнул с, как будто, надломленных ног. И только  отдышавшись,  обратил внимание на окружающий мир. Прямо напротив него сидела Марина. В животе что-то знакомо шевельнулось, и в груди разлилась давно забытая истома. Гаевский чуть подался вперед, но заметил рядом с ней полноватого, холеного брюнета с широко поставленными глазами. Тот с отвращением рассматривал нового попутчика.
- Пиво, сигаретки, презервативчики, - предложил ему Никитос. Стас, не желая разговаривать с этим вагонным спекулянтом, помотал головой и отвернулся. А  Гаевский смог  спокойно встретиться взглядом с Мариной.
- А ты по-прежнему меня любишь, - подумала она, глядя в глаза Никитоса. Бросила взгляд на его изуродованные огнем пальцы. – Или? Неужели  женился?
Гаевский спрятал в карман правую руку с обручальным кольцом и виновато, по-детски  втянул голову в плечи. Марина улыбнулась.
- Да, Никитос. Несладко тебе живется, коли ты в коробейники подался. А ведь предрекали звездную карьеру, - мелькнула у неё мысль.  Марина порылась в кошельке. - Японские сканворды у вас есть?
- Безусловно!
- Марин, - подал голос Стас. – Мы уже сходим. Там и купишь! И значительно дешевле!
Сергеев просверлил взглядом Никиту.
- А вдруг там нет?  Это же дачи! – парировала Марина. – Давай-давайте! На все!
Гаевский подал ей пачку журналов и, не глядя, сунул деньги в карман.
- А сдачу? – привстал над ним Стас.
- Какую сдачу? – Гаевский тоже поднялся и оказался на голову выше. – Я  вашей даме, наоборот, скидку сделал. За очарование…
Никитос неосознанно нарывался на конфликт.
- Не надо нам ваших скидок! – вдруг взвизгнул Сергеев.- Вот, возьмите еще деньги. Мы люди не бедные!
Стас схватил  Марину за рукав и потащил к выходу.
- А может тебе презервативов на сдачу дать? – крикнул ему вслед Никитос. И уже негромко добавил. – Хотя зачем они тебе? На башку, разве, натянуть. Чтобы все видели, кто ты есть!
Сидящая рядом молодая компания разразилась хохотом.
Гаевский смотрел в окно, провожая взглядом идущих по перрону  Сергеевых. Марина оглянулась и взглянула на него. Легкое движение её губ, Никита расценил, как поцелуй. Он вдруг вспомнил грязные потолки Зильданского госпиталя и Марину. В белой шляпе и ярком платье. Может быть, это было на самом деле? Ему пришло на память другое видение. Скуластая, чернобровая медсестра с почти квадратными ярко-синими глазами.   Таня… Она выходила  Никитоса после двух операций и он, в конце концов, женился на этой необыкновенной, неземных кровей девушке. Она завораживала его  своей необъяснимо притягательной внешностью, но полюбить её так и не смог.
- Всё, как у Шекспира, - как-то сказал он Женьке Боткину. – Она меня за муки полюбила, а я её - за состраданье к ним!
                Детей Таня иметь не могла. Сказались два предыдущих брака. Отношения их как-то улеглись до полного штиля. И причиной тому было выздоровление Гаевского. Он уже не вызывал у неё жалости и желания поделиться с ним нежностью и теплотой. Но жизнь вместе превратилась в привычку. Как и регулярные интимные отношения, еще не ставшие никому из них в тягость. Они  были одни в этом мире и выживать вдвоем им было легче.
                Таня работала в реанимации  на две ставки, а Никитос торговал в электричках и ремонтировал автомагнитолы. В общем, жили тихо-мирно, без измен, претензий и обид. Впрочем, на отсутствие измен с Таниной стороны Никитос только надеялся. Красивая медсестра, сутками пропадающая в больнице среди жеребцов-докторов, могла и не устоять. Но мысли об этом его почему-то волновали мало. Точнее, совсем не волновали, как не очень трогали в своё время похождения покойной матери.
Таня стала для него больше близкой родственницей, чем любимой женой. Что думала на этот счет она, Никитос не знал и особо на этом не заморачивался.

                У подъезда маялся Женька Боткин. Издалека заметив Гаевского, влачившего  клетчатые сумки, он подскочил со скамейки и кинулся навстречу.
- Никитос! Дело есть на миллион! – выпалил  Боткин.
Гаевский поставил  свою  ношу и, поморщившись, разогнулся.
- Нет у меня миллиона, - спокойно проговорил он. – И взять негде…
- Ты не понял! – мотанул головой Боткин. – Дело верное! Отвечаю! Неделя- две и мы с тобой миллионеры.
- Жека, ну нет у меня денег! Правда, нет! – Гаевский вынул из кармана смятые купюры.- Видишь? Весь семейный бюджет в с собой ношу.
- Что ты мне суешь эти копейки? Я тебе о серьезных деньгах говорю. И о серьезных доходах, понимаешь?
- Это что? Эм-эм-эм? Продам квартиру и куплю жене сапоги? – устало улыбнулся Никитос.
- Ну, да! В смысле, продать квартиру.
- Жень, ты больной? У нас с Таней кроме квартиры больше ничего нет. Жить мы где будем?
- Поживем пока у моих стариков. На даче, - простодушно ответил Боткин. – Максимум месяц. Ну, два… Зато потом, хоть особняк на Красной площади себе строй. Мамой клянусь! Вот, посмотри!
- Что это? – Никита повертел в руках бумагу, которую сунул ему Женька, и вернул другу.
- Это документ! Я свою хату уже продал. Но этого мало. Вдвоем мы точно потянем. Я бы нашел, с кем капиталом слиться, но ты человек проверенный и порядочный. Да и деньги тебе не помешают.
- Жень, -  Гаевский покосился на друга и присел на одну из сумок. – Ты в своем уме, а?
- Никитос, ты меня знаешь, я впустую не кручусь. У меня талант. Нюх, если хочешь. Не отказывайся – пожалеешь!
- Хорошо. Вечером приходи. Часов десять. Обсудим вместе с Таней. Если она согласится, я возражать не стану.
- Вот это другой разговор! Водку брать?
- На дурацкие вопросы не отвечаю! – улыбнулся Гаевский.
Женька махнул рукой и скрылся за кустами черноплодной рябины. Никитос вздохнул и взвалил на себя сумки.




1996-ой год.

- Никитос, я все же не понимаю. На кой черт тебе эта дача? – Боткин хлопнул дверцей «мерина». – Еще за такое бабло.
- Хочу, - загадочно улыбнулся Гаевский.
- Ну-ка, ну-ка? – Женька хорошо знал друга, чтобы не заметить, что тот подозрительно счастлив. – Там случайно нефть за баней не нашли?
- Нет, - Никита глянул в глаза Боткина и решил признаться.- Из-за соседей.
- Не понял. А что в них  уникального? Дирижер симфонического оркестра и престарелая пара, у которая тараканит по китайской гимнастике. Ради кого ты пошел на такие растраты? В интимной связи с дирижером тебя заподозрить трудно. Неужели старуха? Гаевский! Ты – скрытый герантофил?
- Пошел к черту! – Никита толкнул друга в плечо. – Это генерал-полковник Сергеев со своей половиной.
- И? Мы будем торговать оружием через этого генерала?
- Генерал – свекор Маринки Шуруповой, -  Гаевский отвернулся к окну.
- Мама моя! Ты до  сих пор по ней сохнешь?
- Почему? Н-нет… Просто, в последнюю нашу встречу я торговал  сигаретами и пивом в электричках.
- А теперь надеешься, что она приедет и ты метнешь перед дней бисер? Здорово! Я так понимаю, что  эту хибару ты снесешь, и отгрохаешь хоромы из белого мрамора с зимним садом на крыше и бассейном во дворе?
- Жень, ну, что ты за человек? Ничего святого? – недовольно буркнул Никита.
- М-да… Сурово тебя зацепило, брат. Это сколько же лет прошло? И Татьяну  не удержал…
- Таня сама себе хозяйка, - упоминание о бывшей жене его нисколько не тронуло.- И потом… Она заслуживает лучшего.
- Чего? – поднял брови Боткин. – Она ушла от  успешного бизнесмена. От трижды миллионера к какому-то нищему коматознику. Это его ты назвал лучшим.
- Ну, во-первых, не коматознику, а анестезиологу. А во-вторых, он на десять лет меня моложе. И деньги в жизни не главное.
- Конечно! Когда ты с пивом и презервативами по вагонам таскался, тоже так считал?- заржал Женька. – Деньги, брат, не главное, когда их девать некуда. Кстати, сколько ты отвалил этим голубкам, кроме того, что купил им четырехкомнатное гнездышко на Кутузовском?
- Нисколько. Таня денег не взяла.
- А коматозник ? – ехидно поинтересовался компаньон.
- Да какая тебе разница? Пусть хоть кто-то живет в любви и радости! – отрезал Гаевский и потянулся к бару. – Давай лучше хлопнем по стопарику на душу населения. Обмоем покупку.
- И то верно! – широко улыбнулся Боткин.



Четыре месяца спустя.

Генерал Сергеев, опершись на забор разглядывал новый дом Гаевского.
- Да, Никита Сергеич, хватка у тебя, как у  твоего тезки. Лето еще не кончилось, а ты уже к новоселью готов.
- А что? – довольно улыбнулся Никитос. – Неплохая идея! Давайте в субботу устроим новоселье. По полной программе, с праздничным салютом.
-Спасибо, Никитушка, - генеральская половина, Лариса Викторовна, питала к соседу материнские чувства. – Мы бы с удовольствием. Только гостей в субботу ждем.
- Родня? – Гаевский почувствовал, как в предчувствии заколотилось сердце.
- Невестка с  внуками, - ответил генерал.
- И много внуков? – Никита старался выглядеть совсем беспечным и взялся крутить на пальце ключи от дома.
- Двое. Младший, между прочим, ваш  тёзка.
- Тогда договоримся! – рассмеялся Гаевский. – Антон Андреевич, а давайте ко мне вместе с гостями! Я человек одинокий. Друзей по пальцам считать. Когда еще этот дом столько гостей  увидит?
- А правда, Антош? – поддержала соседа Лариса Викторовна.
- Согласен. Только шашлык и выпивка моя! -  улыбнулся генерал.
- По рукам! – Никита пожал широкую генеральскую ладонь и довольный шагнул  к
машине. – Значит, в субботу в пять вечера?
- В семь, - поправила генеральша.- Как раз вернемся с аэропорта.
- Принято!

                Боткин едва не испортил всю обедню. Привез с собой двух девиц модельного телосложения и легкого поведения.
- Жека, вези их обратно! – приказал Никитос.- Немедленно!
- Зачем?  Сам посуди. Придет твоя Маринка, посмотрит, какую ты красоту отхватил и зайдется в приступе ревности, - философствовал Боткин. – А из ревности, говорят, такая страстная любовь рождается… А потом, что мы будем делать, когда твои милые соседи разбредутся по домам? Или продолжение банкета нам не светит?
- Жека, только без обид, - Гаевский вздохнул и почесал правое ухо. – В общем, продолжения не будет, и ночевать ты поедешь домой.
- О как? Ты никак вынашиваешь коварные  планы? Ну-ка, делись, компаньон.
- Пошел к черту! Давай, вези этих шалав, пока генерал не пришел!
               Сергеевы пришли по-военному точно. Похоже, Лариса Викторовна уже много рассказала невестке о новом соседе, поскольку удивленной Марина не выглядела.
- Познакомьтесь. Наш  сосед, Никита Сергеевич, - представил Антон Андреевич
Гаевского. – А это моя невестка Марина  и внуки Антоша и Никитка.
- Вы надолго в наши Пенаты? – спросил Гаевский.
- Нет, завтра в ночь улетаю. Вот бандитов своих привезла до сентября. Уж они вам тут нервы помотают! Это не дети, гроза садов и огородов.
- А мы знакомы! – отпихнул друга Боткин. – Марина, помните университет,  вечера на филфаке, ВИА «Синтез»?
- Конечно,  помню! – как будто обрадовалась генеральская невестка. – Вы, э-э-э… Женя, по-моему.
- Так точно! – Боткин  вытянулся в струну и поднес ладонь к голове. Тут же обмяк. – А Никитоса помните?
- Нет, - покачала головой Марина.- Вы тоже  играли в этом ансамбле?
-Что вы! - шутливо отмахнулся Гаевским. – С моими клешнями много не наиграешь. Я больше по танцулькам был  завсегдатай. Вот ваша подруга Нина, та меня, наверно, вспомнила бы.
- Решетникова?  Я её тысячу лет не видела, - рассмеялась Марина. – А вы?
- Хватит  мемуаров! – вставил Боткин.- Пойдемте к столу. Воспоминаниями сыт не будешь!
               Новоселье удалось на славу. Ближе к полуночи приехал  сосед-дирижер с семьей. Боткин тут же притащил и их. В третьем часу ночи гости разошлись. Женька ушел с дирижерской четой и, наверно, продолжил возлияния у них. Никитос присел на новеньких ступеньках крыльца и долго смотрел на единственное светившееся окно генеральской дачи. Потом свет там погас.
- Спокойной ночи, - пробормотал Гаевский и полез в карман за сигаретами. У Сергеевых тихо скрипнула дверь. Марина подошла к забору.
- Не спится, сосед? – негромко спросила она. – Выпить не осталось?
- Да, навалом! – Никитос даже растерялся.
- Ну, так приглашай даму. Мои теперь до обеда спать будут,  а, значит, впереди у нас целая вечность.
 Марина ловко перелезла через штакетник, подошла к Никите, взяла его за руку и повела в дом.
           Около семи утра она вышла из дому и тем же путем вернулась на  дачу свекра.
Никитос целый день проторчал во дворе в надежде её снова увидеть, но Марина появилась только поздно вечером. Вышла с саквояжем за ворота, села в военный УАЗик  и, только проезжая мимо дачи Гаевского, помахала ему рукой.
- А на большее ты не рассчитывай! -  просипел опухший Боткин, сделал Марине  ручкой и припал к горлышку французского шампанского, обливая пеной английскую рубашку за семьсот долларов.
- Скажи-ка , дядя. Ведь недаром, а? – спросил отдышавшийся Женька.
- Что недаром?  - Никитос устал и хотел спать. Болтать с Боткиным за жизнь не было сил.
- Ну.. Вот это все! Покупка дачи, скоростная застройка участка, куча, бабок затраченная на всю эту пыл в Маринкины глаза? Или чисто за милую улыбку любимой и вон ту отмашку по правому борту?
- Недаром, - кивнул Гаевский.
- Мужик! Я всегда знал, Никитос, в тебе скрывается мощный потенциал. Но скрывается очень профессионально. Как снайпер в засаде. Выстрелил и опять его хрен найдешь.
- Трепло! Всё, Жека… Я спать.







Глава пятая.




2000-ый год.


              Гаевский перебирал струны непослушными, изуродованными пальцами и громко пел, стараясь заглушить гул и топот прохожих. Он  приучил себя не обращать внимания на людей и видел только  руки, бросающие монеты и купюры в гитарный кофр. Он благодарно кивал этим рукам и продолжал петь. Особого душевного дискомфорта он не испытывал, с первых же дней внушив себе, что спускается в переход работать, а не просить подаяния.
              Удивительная, необъяснимая штука - жизнь. Если бы кто-то во время встречи Миллениума в  «Кристалле» сказал, что лето он будет встречать в подземном переходе с гитарой в руках, Никитос бы долго смеялся. А теперь…
              Проницательный от природы Женька Боткин еще два года назад продал другу свои акции и взялся за «сбычу своих идиотских мечт». Он перебрался в Беверли Хиллз и был от этого счастлив.
Гаевского отъезд друга расстроил. Он  презирал Америку и все американское, кроме дензнаков. У него к этой стране были личные счеты еще с Африки. Никитос прекрасно знал, кто снабжал оружием, деньгами и идеями боевиков, изуродовавших и его тело, и его жизнь. Кто знает, кем он мог стать…  В переговорах с американскими партнерами Гаевский был  груб  и нахален, что вызывало неимоверную ярость Боткина.
          После отъезда компаньона бизнес  Никитоса  еще более окреп и попал на глаза кое-кому в верхах. Наезды бригадных пацанов в прошлом десятилетии оказались детской забавой по сравнению с тем рэкетом и давлением, которые посыпались на его голову со стороны госструктур. Проверки и комиссии следовали одна за другой. Во все инстанции полетели жалобы  и доносы униженных  им сотрудников. Неожиданно, от короткого замыкания сгорела дача. Пожарные  опоздали, застряв в пробке, и тушили уже только гараж, в котором к их приезду взорвался купленный на днях джип. Отнесись он к этому серьезней, возможно, что-нибудь и уберег или хотя бы продал свой бизнес за копейки. Но именно в эти дни к Сергеевым приехала Марина. Она была страстной лыжницей и вырвалась на неделю из жаркого Йемена проложить лыжню в январском подмосковном лесу.
            Впрочем, лыжи были лишь поводом, чтобы уйти из генеральского дома и бесконтрольно отсутствовать несколько часов. Гаевский совсем ополоумел от счастья и, махнув рукой на весь белый свет, в конце концов, оказался  нищим и бездомным. Никитос запил. Тяжело и серьезно. Его снова спасла Таня. Она буквально подобрала его на мостовой. Привела к себе, отмыла, накормила и дала ключи от  однокомнатной квартиры мужа. Того самого, которого Боткин окрестил «коматозником.»
           Оказалось, что в бывшей холостяцкой конуре доктора завалялась довольно приличная гитара. И подземный переход был в двадцати минутах ходьбы.
           Так Гаевский начал новую главу жизни. А Марина с тех пор так и не появилась. Однажды Никитосу даже показалось, что её имя в этой главе так никогда и не появится.


            День выдался неважный. В жаркие выходные все стремились к прохладе и воде, поэтому народа в переходе  почти не было. Можно было остаться до ночи, но Гаевский предпочитал избегать приключений, которых всегда хватает в мегаполисе после захода солнца. Он  принялся выгребать мелочь из гитарного футляра, когда сверху раздались громкие голоса и смех  надрывный  подвыпивших женщин.
- Лапули! Вы подождите у машины. Мы только сигарет купим, - знакомый баритон заставил Никиту вздрогнуть. Его верный друг Боткин величал всех своих женщин «лапулями». Гаевский  с нетерпением уставился на лестницу. По ней спускались двое мужчин. Боткин и какой-то необъятный азиат с тонкой скобкой усов и гладко выбритой огромной головой.
Гаевский непроизвольно провел рукой по струнам.  Боткин  бросил в его сторону равнодушный взгляд и отвернулся. Никитос оторопел. С того дня, как он проводил друга в Шереметьево, Гаевский сильно изменился. Он похудел, отрастил модную бородку и  стягивал волосы резинкой. Он носил черные очки-колеса и широкополую фетровую шляпу грязно-коричневого цвета. И все же! Не узнать старого друга, с которым знаком с юности?!…
- Да и хрен с ним! – подумал Никитос. –  Не придется объяснять, где я, что со мной и как до такой жизни докатился.
Но что-то его подмывало на неординарный поступок.
Боткин с толстяком уже возвращались к лестнице, когда Гаевский ударил по струнам и запел старый  рок-н-ролл из репертуара  их ВИА «Синтез»:
               
                «Я не скажу тебе «Прощай!!»
                Я молча шмотки соберу.
                И не допив вчерашний чай,
                Свалю из дома поутру.
                Лежит в кармане моём
                До Сахалина билет.
                Меня здесь нет!

                Ты столько крови попила
                И столько вытянула жил.
                Купил билет. И все дела!
                Я от тебя почти свалил.
                На все вопросы твои
                Я заготовил ответ.
                Меня здесь нет!

                Пока под крышей мы одной
                Я - без пяти минут труп.
                Меня прикончит  твой фэншуй
                И этот гречневый суп.
                Чад благовоний всю ночь,
                И вкус капустных котлет
                Меня здесь нет!»


Толстяк остановился первым.
- Слышишь? Это же наша песня!
- Точно! Откуда это бомж её знает? Неужели с тех пор помнит? – Боткин принялся рассматривать музыканта.
- Слушай, а что  произошло с Никитосом? – спросил лысый медленно спускаясь по ступенькам.
- Я точно не знаю. Отмел наш мэр его бизнес. Говорят, Гаевский спился и помер. Не то замерз, не то самопалом траванулся. Хотел разыскать его  бывшую жену, но она куда-то съехала.
- Слушай, Жека! А ведь это то, что нам надо! Честное слово!
Боткин первым подошел к  Гаевскому.
- Слышь, музыкант. Ты откуда этот рок-н-ролл знаешь?
- Сам сочиняю, сам пою, - хрипло ответил Никита, не поднимая головы.
- Врешь, дорогой! Автора этой песни мы с Аманом с пацанов знаем.
- С Аманом? – Гаевский уставился на толстяка. – Ты?
- Никитос? – хором произнесли Женька с Сериковым.
- Ну, как бы, я. Как сейчас говорят, - усмехнулся музыкант.
- Твою мать! А мы чуть за твой упокой не жахнули! -  Боткин сорвал с друга шляпу и
очки. – Ты смотри! Он еще и с косой! Ну, как ты? Где?
- И как докатился о жизни такой? – усмехнулся Никитос. – Докатился! А кому сейчас легко? Аман, а ты-то как докатился? Ты же  тощий был!
- Стареем, брат. Неправильный обмен веществ, нервная работа, и ненормированный рабочий день, - рассмеялся толстяк. – У меня еще и кудри были. Помнишь?
- Еще бы! И чем ты таким нервным и ненормированным промышляешь?
- Никитос, у тебя телевизор дома есть? – встрял Боткин.
- Е-есть. Но он не работает.
- Понятно. Аман Сериков сейчас самый крутой музыкальный продюсер. Так что повежливей. Может, еще и тебя к шоу-бизнесу подтянет, - рассмеялся Женька.
Хватит с меня бизнеса! – махнул рукой Гаевский. – И музыкант из меня… Сами видите, какой.
- Погоди-погоди! – вдруг оборвал его Аман. – Поехали!
- Куда? – спросил Никитос. – Я теперь не пью. Если только капельку.
- А никто и не предлагает, - Сериков уже увлекся своими мыслями и идеями. – В студию поедем. Прямо сейчас.
- Вы чего, мужики? – стушевался Гаевский.
- Вперед! – скомандовал Боткин и тут же крикнул. – Лапули, принимайте композитора Гаевского.
- А кто это? – спросила  блондинка, смерив Никиту  недоверчивым взглядом.
- Скоро узнаете! – пообещал Аман. – Еще детям рассказывать будете, как с ним познакомились.
- Ну-ну… - протянула девушка.





2008-ой год.



        Марина поднялась с постели, накинула гостиничный  халат и, прихватив со стола пачку сигарет, подошла к окну.
- Красиво! – она закурила и снова глянула на переливающийся иллюминациями  рождественский  Париж. – Послезавтра  Новый год. Никит, а ты отмечаешь Рождество?
- Католическое? – Гаевский отбросил одеяло и подошел к Марине.- Я вообще больше люблю предновогодние  дни и ночи, чем сам Новый год. Встречи, концерты, поздравления… А после Нового года сил уже не остается. И на наше православное Рождество тоже. Но к старому Новому году я всегда прихожу в норму.
- Мне  утром улетать. Не хочу!
- Я тоже не хочу, - Никитос обнял её за плечи. – Ты знаешь, какой сегодня день?
- Двадцать шестое. Четверг, - пожала она плечами.
- Не-а. Двадцать пять лет назад я встретил тебя и полюбил. С первого взгляда.
- Правда? – Марина задумалась и рассмеялась. – Я помню твою обалделые глаза, когда ты  развалил ударную установку.
- Еще бы! Ты же меньше меня вдвое! – улыбнулся Гаевский. – Пигалица…
- С ума сойти! Двадцать пять лет! Кто бы мог подумать, что я, дочь командира гарнизона из заштатного грузинского городка стану женой посла России, и буду бегать на свидания к известному певцу. К  королю шансона! И куда? В Париж!
-Ой, только не надо про короля, - поморщился Никитос. – У меня гастроли через две недели.
- Куда едешь?
- В Тюмень, в Томск и в Астану. А потом на землю обетованную. Развлекать на четверть бывший наш народ, как сказал поэт.
- Значит, раньше февраля мы с тобой не увидимся? – надула губки Марина. – Гаевский! А давай все бросим. Ты свой шансон и своих бальзаковских дур с букетами, а я Сергеева. Купим дом в деревне, на берегу речки, и будем доживать жизнь обнявшись! В счастье и спокойствии.
- Ты серьезно? Про Сергеева? – Никита внимательно посмотрел на Марину. – Давай! Немедленно!
- Погоди! А как же твоя музыка?
- Без проблем! Отработаю гастроли и пошлю всех к едрене фене! – громко крикнул Гаевский.
- А как же твои контракты, договоры, продюсеры?
- Все мои контракты заканчиваются через три дня. И я могу их не продлевать. После Нового года, я свободен, как птица!
- А гастроли как же? – недоверчиво спросила Марина
- Это договорено под честное слово, гарантировано дружбой и оплатится черными деньгами. Тут не отвертишься – дело чести. Но феврале я весь у твоих ног! Хочешь - возьми в мужья, хочешь – швырни в прихожую вместо коврика.
- Ловлю на слове, мсье Гаевски!  - рассмеялась она и запрыгнула на Никиту.



Две недели спустя.


       Марина все никак не решалась поговорить с мужем. Не хотелось портить ему новогодние праздники. К тому же к ним прилетели сыновья. С женами и внучками. Мысли о разводе, Никитос и мечты о счастье и спокойствии отошли на задний план. Из влюбленной молодой женщины, которой едва за сорок, она превратилась в добрейшую, заботливую бабушку. Но праздники закончились, дети уехали, и все вернулось на круги своя.
- Я бы хотела с тобой поговорить, Стасик, - начала она прямо с утра.
- О чем? О том, что ты меня не любишь и, наверно, никогда не любила? О том, что изменяешь мне с этим кабацким певчишкой, которого так яро пихают в звезды? О том, что хочешь развестись?
- Ну, вот видишь, - спокойно парировала Марина. – Ты, оказывается, все знаешь.
-Если б я один! Вот,  полюбуйся! – он швырнул на стол яркий бульварный журнал. – «Король шансона и жена российского посла!» Вы бы хоть конспирацию соблюдали, любовнички! Ну, хорошо! Ты его всю жизнь любишь. А меня-то, зачем позорить? Мне место замМИДа  светит. А куда я с такой репутацией? Опять в какую-нибудь Гвинею?
- Ты всегда думал только о себе, Стас. – Марина бесстрашно глянула в глаза мужа. - Да я всегда любила только его. И он был моим первым мужчиной. Но и долг перед тобой я выполняла честно. До тех пор, пока не поняла, что нас с тобой  ничего не связывает, кроме штампа в паспорте и детей. Но дети выросли и разлетелись, а штамп всего лишь чернильное пятно на бумажке!
-А что же вас связывает с Гаевким? Любовь? Ты думаешь, что после развода с ним станешь его женой? Наивная! А это ты видела? – посол Сергеев вытащил из ящика стола еще один журнал. – «Мистер Шансон подарил Алине Селезневой бриллиантовое кольцо. Звездная пара венчается в Иерусалиме!»
- А кто такая эта Селезнева? – спросила помрачневшая Сергеева.
- Солистка из «Амазонок». Черненькая такая, с силиконовой грудью.
- Это неправда! – покачала головой Марина. – Утка газетная!
Марина вдруг вспомнила о том, что Никита сам ей рассказывал о гастролях в Израиле. Она кинулась к компьютеру. Увы, Гаевский гастролировал в Израиле вместе с «Амазонками», работая во втором отделении большого концерта.
- Сволочь! Предатель! – выкрикнула она и саданула кулаком по клавиатуре. Черные клавиши с буквами разлетелись по комнате.

                Гаевский с Аманом сидели в ресторане. Ждали очаровательную солистку Алину и её жениха Тимура, младшего сына Амана. Через два дня у них должно быть венчание.
                Никитос снова и снова набирал номер Марины, телефон был отключен.
 Сегодня утром Гаевский  получил от неё послание: «Поцелуй за меня молодую и забудь обо мне!»  Потом вторую: «Совет да любовь тебе, предатель!»
                Через три недели посол Сергеев был назначен заместителем министра Иностранных Дел. По случаю вступления в должность Станислав Антонович с очаровательной супругой устроили грандиозный  отходный банкет в одном из лучших Женевских ресторанов.







Глава шестая.



2009-ый год. Два месяца спустя.

           Гаевский, пошатываясь, вошел в гримерку. Бросил в кресло охапку цветов и направился к холодильнику. Водочная пробка покатилась по полу, а Никитос большими, жадными  глотками опорожнил полбутылки.
- Ты охренел, Никита! – зарычал за спиной Аман. – Что с тобой происходит? Ты соображаешь, где мы сейчас работаем? Это  Кремль!
- Кремль? – пьяно ухмыльнулся Гаевский. – Ну! Чтоб Кремль стоял и деньги были!
Он снова приложился к бутылке.
            Аман толкнул друга в кресло.
- Гаевский, ты человек? Ты нормально объяснить можешь? Что случилось?
- Ничего! Вообще ничего, понимаешь! А должно было! – заорал Гаевский.
- Так. Спокойно!  Что должно было случиться? – Сериков  схватил стул и уселся
 напротив. – Говори, не темни!
- Эх, Аман! Я ведь люблю её! Всю жизнь! И она меня тоже… Любила.
- Марина?
- А кто еще? –развел руками Гаевский. – Я однолюб!
- Ага. И это радует! – Аман  почесал бритый затылок. – Короче, вы поссорились?
- Нет! – замотал головой Никита. – Мы должны были пожениться. Вот прямо сейчас! А она не отвечает. Телефон отключен. Пятьдесят три дни дня!
- Может, она телефон потеряла?
- Она бы позвонила с другого. И еще прислала мне какие две дурацких эс-эм-эски. Вот смотри! – Гаевский сунул мобилу в лицо продюсеру.
- И что  это значит? Что за совет да любовь?
- Я не знаю. Ничего не знаю, брат!
- Ну, так узнавай! – Сериков в порыве шлепнул себя по ляжкам. – Ищи её! Бухать-то зачем? Ты же не один, Никитос. Смотри, сколько народа вокруг тебя крутится. Ты их всех кинуть хочешь?
- Не-а. Не хочу… Я к Маринке хочу.
- Понятно…Где она сейчас?
- В Женеве, наверно. Он у меня жена…
-  Я читал, -  усмехнулся Аман – Знаешь, что? Надо Боткину звонить! Он сейчас в Германии живет и до Женевы ему рукой подать. А ты собирайся. Поехали домой! И хватит жрать!

                Гаевский вздрогнул и проснулся. Поднялся с постели и, шаркая тапками, пошел на кухню. Нашел свой любимый стакан с Адмиралтейством и налил в него водки. На два пальца выше  шпиля. Это была норма. Лечебные триста граммов. Подрагивая и передергивая плечами, он медленно выпил и глубоко вздохнул. Заработало…
                В дверь позвонил продюсер.
- Квасишь? – весело поинтересовался он.
- Лечусь, - покачал головой  Никитос. – Ты же знаешь, я без опохмела сдохну.
- А зачем столько пьешь?
- Я бы тоже хотел знать ответ на твой вопрос…
- Ладно! Накапай -ка и мне, - Аман прошел на кухню и взял с полки фужер.
- За что пьем?
- За тебя, дурака! И за Маринку твою!
- Не понял, - помотал головой Гаевский.
- Сегодня Жека звонил. Все у неё в порядке. Мужика назначили замминистра и они сейчас в Москве.
- Адрес?!  - подскочил Никита.
- Да найдем и адрес! – рассмеялся Сериков. – Ты в норму себя приведи! Куда ты с такой рожей?
- Это само собой. Спасибо, друг!

           ЗамМИДа  Сергеев в очередной раз обходил свой новый кабинет. Он хотел в нем что-то переставить, внести какую-то свою изюминку в обстановку, но все стояло на своих местах, и было в идеальном порядке. Стас остановился на том, что надо поменять телевизор и рабочее кресло.
- Станислав Антонович, к  вам Никита Гаевский, - раздался голос секретарши Али, молодой разведенки, готовой, как показалось Сергееву, на все.
- Гаевский? А кто это? – замминистра знал, что Никита его слышит, и специально задал такой вопрос.
- Ну, как же?  - стушевалась Аля. – Это же известный певец. Король шансона…
-  Ох, Алечка! Если бы он был королём Англии, я бы его знал. А шансон… Что это? – Стас выдержал паузу. – Ну, Бог с ним! Пусть войдет, ваш король.
           Никита  тут же влетел в кабинет.
- Здравствуйте, - кинул он прямо с порога. – Мне нужна Марина. Как я могу её найти?
- Какая Марина? – деланно удивился Сергеев и только теперь понял, откуда у него  появилось ощущение, что он давно знает этого типа. Это тот самый наглый торгаш из электрички!Неужели они уже тогда?...
- Брось!  - Гаевский перешел на «ты». – Можно подумать, ты ничего не знаешь о наших с ней отношениях.
- А ты наглец!
- Может быть… Я просто решил, что пора все расставить по местам. Так будет лучше и честнее.
- Лучше? – криво усмехнулся Стас. – Для кого?
- Для всех! – отрезал Никитос. – Так, где она? Адрес, телефон?...
- Понятия не имею, - пожал плечами замминистра. И заметив недоверие во взгляде собеседника, добавил. – Честно! Детьми клянусь!  Как только мы переехали в Москву, она подала на развод. Потом собрала вещи и ушла.
- И ты даже не поинтересовался куда? – с сомнением спросил  Гаевский. – Вы же прожили двадцать пять лет! У вас дети, внуки…
- Я не хочу её больше знать. Все эти годы я жил с чужим человеком. Она не любила меня. Жалела, уважала, понимала, сочувствовала – да! Но любила она тебя, музыкант!
- Может она у родителей? – настаивал на своем Никита. – Или у детей?
- Родители давно умерли, а у детей её нет. Она в последнее время всё мечтала о деревне, о доме на берегу тихой речки…
- Угу, - кивнул Гаевский, о чем-то задумавшись.- А почему она от меня скрывалась, если все равно ушла от тебя? Ты что-то об этом знаешь?
- Когда ты живешь публичной жизнью, Гаевский. Надо продумывать каждый свой поступок. Ты читал о том, что вы с Алиной Селезневой собирались пожениться? Вот и она тоже читала!
- Погоди! Но ведь  это  желтая пресса! Утка!
- Может быть и утка… Но дыма без огня не бывает!
Никита развернулся и не прощаясь пошел к двери.
- Если найдешь, дай мне знать! – крикнул ему вслед Сергеев. – Пожалуйста…И береги её, Гаевский!

                До регистрации на Питерский рейс  оставалось еще десять минут. После полугодового затворничества, Марина все же решилась поехать к сыновьям. Соскучилась по ним и по внучатам. В конце концов, они-то в чем виноваты?
               В Приозерском аэропорте было необычно людно. Около сотни встречающих с букетами слонялись по залу в ожидании московского рейса. Насколько она поняла из обрывков фраз, должна была прилететь какая-то знаменитость.
- Интересно, а Никиту тоже так встречают? – у Марины, вдруг, навернулись слезы и он крепко стиснула зубы.
                Она вспомнила, как выбросила мобильник, отправив Гаевскому эти дурацкие сообщения. О том, как узнала о свадьбе Селезневой и Тимура Серикова. И о том, как решила не звонить Никите – если любит, сам найдет! Дура! Ведь не девочка уже! Только один звонок, и они были бы вместе! Но как теперь звонить? Что она ему скажет?
                Толпа  хлынула  к дверям. Раздались аплодисменты и восторженный  крики.
Марина поднялась и решила посмотреть, кого это встречают такими овациями. Первыми сквозь толпу встречающих пробились несколько парней с огромными баулами и хоккейными клюшками.
- Понятно, - сказала сама себе Марина и потеряла к происходящему всякий интерес. Она взглянула на часы и подошла  к окну регистрации пассажиров.
               Гаевский медленно пробивался сквозь ряды поклонниц, принимая цветы, поцелуи и раздавая автографы. Что-то заставило его оглянуться. Марина! Он видел только её плечи и затылок, но знал, что не ошибается.  Расталкивая дам и извиняясь, он ринулся к ней.
- Она! Это точно она! – стучало в висках. – Только не упустить! Не дать ей исчезнуть. Еще эти тётки, черт бы их побрал!
За несколько  шагов до  Марины дорогу ему преградил молодой парень в вязаной черной  шапочке. Что-то недоброе увидел Гаевский в узких зрачках его равнодушных, карих глаз. Пару мгновений они смотрели друг на друга, после чего Никита с силой толкнул его плечом. Парень отлетел к стене и с ужасом уставился на оброненный им кейс.
До Марины оставался один шаг, когда за спиной раздался  гулкий взрыв…
            Она пришла в себе через несколько минут. Вокруг раздавались стоны и крики, в воздухе  парила  штукатурка, в ушах стоял  звон, а на полу лежали цветы. Много цветов! Были среди них её любимые розы. Розовые…
            Какие-то люди в синей униформе освободили её ноги из-под тела мужчины в белоснежном пиджаке с окровавленной, рваной  спиной. На секунду  он показался ей знакомым.
- Прямо ангел-спаситель, - сказал кто-то. – Если бы не он… Все на себя принял. И свое и ваше.
           Марину повели к выходу.
           Только из выпуска новостей она узнала, что среди пострадавших при взрыве был Никита. Десятки телеканалов транслировали видеозапись, на которой Гаевский отпихивал от себя человека, подозреваемого в совершении теракта. Но самое главное, он был жив. Врачи говорили что-то о критическом состоянии и коме, но Марина этого не слышала. Она  устремилась в Москву, куда прошлой  ночью перевезли и Никиту.

          В конце коридора скрипнула стеклянная дверь и Марина разглядела сутулый силуэт профессора Орехова.
- Товарищ  профессор! Александр Васильевич! – бросилась она к доктору. – Как там Гаевский?
- Плохой ваш Гаевский, - вздохнул Орехов. – Я сделал все, что мог. Теперь ему остается надеяться только на себя, на Господа и на чудо… Но в чудеса и в Бога я не верю.
- Я могу его увидеть? – перебила профессора Марина.
- А вы ему кто?
- Я жена замминистра МИДа Сергеева, - представилась она.Ей показалось, что так будет солидней и её обязательно пропустят.
- Понятно. А Гаевскому вы кем приходитесь? – ухмыльнулся Александр Васильевич.
- Ему? Я обязана ему жизнью. Он загородил меня собой.
- Понимаю. Извините, но к нему  можно только самым близким.
- Я и есть самая близкая! – решительно выдохнула Марина. – Я его жена!
- Да? Две минуты назад вы были министершей, - профессор сурово глянул на неё. – А вы, мадам, не из  журналюг? Что-то напористость у вас какая-то профессиональная.
- Нет, - тихо ответила Марина. – Нельзя, так нельзя. А можно передать ему вот это? Пусть ему кто- нибудь прочтет. Это важно!
- Нет, нельзя. Он в коме.
- Вы ему хотя бы в руку вложите! Умоляю, профессор!Он почувствует!
- Ну, если это так важно… - пожал плечами Орехов.
- Очень. Для нас  обоих! – Марина порылась в сумочке и достала небольшой сложенный вчетверо блокнотный листок.
- А что там?
- Можете прочесть.
Профессор глянул поверх очков.
- Хм, я думал это какая-то молитва. Вы уверены,что ему это надо?
Марина несколько раз кивнула.
- Что ж…- Александр Васильевич  поправил очки и сунул бумажку в карман. – Хорошо. Хуже ему от этого  не будет.

             Профессор вошел в палату и подозвал медсестру.
- Валюша, будь добра выйди на  минутку, - Орехову не очень хотелось, чтобы его застали за каким-то шаманством.
             Он подошел к постели больного и, оглянувшись на дверь, сунул ему записку под ладонь. По привычке окинул взглядом аппаратуру и флакон капельницы. Неожиданно рука Гаевского несколько раз вздрогнула, и обожженные пальцы судорожно согнулись Никита открыл глаза и поморщился от солнечного света.
Орехов окликнул медсестру Валю.

- Как самочувствие? – спросил Гаевского  профессор  утром следующего дня.
- Лучше, чем вчера, доктор, - слабо улыбнулся больной.
- Теперь с каждым днем будет лучше. Я бы не поверил, если бы не увидел  сам.
- Вы о чем? – вскинул брови Никита.
- Там  женщина сидит, - Орехов кивнул на дверь. - Вчера она попросила передать вам записку. Сказала, что очень важно. И вот!
- Какую записку?
- Да чепуха какая-то! – профессор  взял  бумажку со стола, развернул и показал Гаевскому.
- Обучаю игре на гитаре, - прочитал тот написанное когда-то его рукой. – Где она? Позовите, доктор!


            



            

 





















 






Глава первая.

1983-ой год.



           Студенческая общага гудела  предновогодними хлопотами. Члены студсовета украшали  фойе мишурой и неизменными плакатами с Дедом Морозом, Снегурочками и плутоватыми зайцами в рукавицах и почему-то с мешком.
         Нина положила трубку телефона и широчайшей улыбкой поблагодарила вахтершу Наркошку. Надежду Васильевну окрестили так за страсть к папиросам, которые она практически не выпускала изо рта.
-Да-а, - протянула Нина. – Не ожидала, что твоя бабуля так легко сломается. Она же у тебя церберша!
- Сама ты церберша! – рассмеялась её подруга Марина. – Просто она за меня отвечает. Ей отец приказ  дал за мной следить и не пущать. Но она же понимает, что диплом тоже важная вещь. Тем более красный.
        Нина подхватила девушку под руку и потащила к лестнице.
- Тогда пойдем, мисс Шурупова, красный диплом зарабатывать! Если честно, я ничегошенки не знаю. Как завтра экзамен буду сдавать, даже не представляю…
- Успеем. Тридцать билетов за ночь вызубрим как-нибудь, - успокоила  подружку Марина. – А вообще это языкознание такая туфта! Кому оно нужно?
- Ты только Эльзе Куртовне такого не скажи, - улыбнулась Нина.
- Ой, да ладно! Она уже не кусается! – отмахнулась Шурупова. – Думаешь почему нам экзамен перенесли? Ей до Нового года уже в Фатерлянде быть надо.
- С её характером, она может и напоследок завалить. Из вредности!
- Не придумывай, Решетникова! Нормальная тётечка!
 – Между прочим, мне девчонки со второго курса отдали свои конспекты и шпоры, - заговорщицки понизила голос Нина.
- Тогда живем! Но готовиться все равно надо!
- Зануда ты, Маринка! – огрызнулась Решетникова. – Всё у тебя «надо»!


         В  предбаннике общежития раздался грохот и Надежда Васильевна, попыхивая «Беломором» привстала из-за стола. В эту же секунду перед ней появился третьекурсник Саня Домнин с ударной установкой. На  перламутрово-синем  барабане красовалась надпись «ВИА Синтез». Следом за ним брёл молчаливый, розовощекий  Никита Гаевский, взгромоздивший на плечи две самодельные колонки, размером в холодильник. Здоровяк чуть слышно поздоровался с вахтершей.
- Это вы где полуночничали? – недовольно поинтересовалась Наркошка.
- В биофаке новогодний вечер работали, - ответил за всех Женька Боткин, белобрысый красавец с еще детским лицом. – Привет, теть Надь! С наступающим вас!
Женька по привычке положил на стол студенческий билет и получил ключ от «музыкалки». Боткин вытащил из модного пластикового  пакета плитку шоколада «Сказки Пушкина» и изящным жестом преподнес Надежде Васильевне.
- Теть Надь, мы посидим полчасика, а?
- А ты знаешь, сколько дают за взятку должностному лицу при исполнении? – деланно нахмурилась вахтерша.
- А это не лицу, - улыбнулся Боткин. – Это внуку лица. А это лицу.
Женка положил перед Наркошей газетный сверток.
-Ваш любимый «Гадрут».Столовый, розовый!
- Умеешь ты, Женечка, с людьми общаться, - расплылась в улыбки старуха. – И чего только на почвоведение поступал?
- Я, теть Надь, человек практический. На почвоведении конкурса не было, да и по три пары в день. Не то, что у некоторых, -  Боткин кивнул в сторону Гаевского. – Главное, не специальность, а корочка. Будет корочка, все будет.
- Молодец! Правильно мыслишь! – согласилась Наркошка. – А Никитку не трогай, он мальчишка правильный.
- Что  вы! – замахал руками Женька. – Никитос  гений! Помяните моё слово, он еще звездой станет. Только ему  буксир нужен, сам он никуда не пробьется со своей патологической скромностью.


Женька разлил остатки портвейна по кружкам и стаканам и привстал для тоста. Молча или под обычное «Вздрогнем!» он сам не пил и другим не давал.
- Чуваки! Я хочу выпить за нас! Давайте поклянемся друг другу, что если кто-то из нас все же выбьется в великие музыканты, то обязательно подтянет и остальных!
- Клянемся! – на полном серьезе произнесли ударник Домнин, басист Самоха и клавишник Аман Сериков. Никитос только хмыкнул и кивнул.
- Гаевский! – покосился на друга Боткин. – Между прочим, тебя это касается больше остальных. Это ты у нас поцелованный Богом и Счастья баловень.
- Жень, кончай! – поморщился Никита.
- А я серьезно! – покачал головой Боткин. – Ты сам еще не знаешь, какие шедевры на коленке  ваяешь. Мелодии у тебя офигительные! А вот тексты… Механические. Без души. Как будто компьютеру задали программу написать  стихи про любовь и он из набора известных ему слов сочинил. Песни о любви пишут любя, страдая… А ты? Ты хоть влюблялся когда-нибудь?
- Влюблялся… В девятом классе в Наташку Гитину, - недовольно буркнул Гаевский.
- И как?
- Да,  никак. Влюбился и все.
- Как это, « и все»? Ты хоть клинья под неё подбивал? Ухаживал? Свидание назначал?
- Нет, конечно! – Никитос даже улыбнулся, вспоминая свою школьную любовь.
- Конечно? – Боткин совсем растерялся.
- Так она с моим другом торчала. С Юркой Тырындиным. Некрасиво как-то к чужой девчонке клеится.
- Да… - тяжело вздохнул Женька. – Однако, юноша, случай у вас тяжелый. Ты бы хоть в универе кого-нибудь себе присмотрел для вдохновения. Для душевности создаваемых шедевров.
- Во-во! Я ему давно говорю! На него девки чуть ли не вешаются, а он только молчит и краснеет, -  вставил Самоха.
- Да пошли вы! – обиделся Никитос. – Я вам хотел новую песню показать, а вы…
- Показывай! – тут же оживился Боткин. – Медляк?
- Нет, это вещь роково-роковая!
- Да не томи  ж ты! -  не выдержал Аман, единственный в ансамбле, знающий нотную грамоту. - Если, правда, классная вещь, я тебе её  сам оранжирую и распишу.
Никитос взял гитару и, клацнув тумблером усилителя, подошел к микрофонной стойке.
               
« Много-много лет тому назад
  Судьба разлучила нас.
  Но твоё лицо, твои глаза
  вижу я как сейчас.
  Глаз твоих огромных синий цвет
  До сих пор меня пьянит.
  Говорят, была любовь, и нет,
  А в груди болит. Болит.»

- Стой! – вскрикнул клавишник Аман. – Давай еще раз! Там  такой солярис можно влепить, пальчики оближешь!
Аман схватил гитару. Домнин ринулся к ударной установке.
- Классно! – проговорил, наконец, Боткин. – Но текст говно! Никитос, ты же филолог! Стыдно же! Я представляю, что там во втором куплете.
- Это рок, Женя! – парировал Аман. – Ты классику послушай! Там вообще бред сивой кобылы! «Бешеный джигит на лошади бежит…» А у нашего Никитоса все со смыслом.
- Ладно! Погнали! Три-четыре!

            Когда Боткин стоя на коленях залился финальным соло, дверь «музыкалки» распахнулась и в неё влетела Марина Шурупова. Она, не обращая ни на кого внимания, подошла к розетке и выдернула удлинитель. В комнате повисла недобрая тишина.
- Вы совсем уже, что ли! – разразилась Марина. – Полвторого ночи! Люди спят! Кто-то к завтрашнему  экзамену готовится! Еще хоть звук услышу…
- И что? – с иронией усмехнулся Никита и шагнул навстречу незнакомой курносой девчонке с зелеными, яростными глазами.
- А вот что! – Шурупова зарычала и толкнула Гаевского в грудь. Тот не устоял и полетел прямо на Домнина.- Еще один звук и я играло тебе поломаю! Об голову! Понял, композитор?
             Марина развернулась и стремительно пошла  по коридору. Нина побежала следом.
- Маринка! Ты взбесилась, что ли? Ты знаешь, кто это? Это же Никитос. Знаешь, какие он песни поёт?
- Да мне до лампочки! Хоть Никитос, хоть пес Барбос! Ты видела, сколько они  бормотухи выжрали! Им  вся общага пофиг! Ох, я б ему дала!
- Я б тоже, - вздохнула Нина  чему-то  своему.
- Что? – остановилась Шурупова.
- Тоже, говорю, на твоем месте  им по башке дала!- оправдалась Решетникова.
- А что же ты за дверью пряталась?
- Да они нормальные парни! Просто творческие. Что-то такое придумали, а времени забыли…
- О совести они забыли! Пошли билеты учить!

       Никитос сидел на полу и не сводил глаз с дверного проема.
- Кто это? – выдавил он через пару минут.
- Маринка Шурупова с первого курса. Ваша, филфаковская, - проинформировал всезнающий Боткин.
- Да? В общаге живет?
- Нет. У бабки.  С Иркой Решетниковой дружит. Наверно, к зачету у неё готовится. А что?
- Ничего, - без интонации произнес Гаевский.
- Чуваки, мне кажется, у нас скоро будут новые песни. С отличными текстами, - ехидно вставил Самоха.- Предлагаю за это выпить.
- Нечего больше пить, - с сожалением  вздохнул Никитос.
- Спокуха! Есть тут у меня одна  затарка на случай страшного новогоднего бодуна, - Самоха полез в кофры и  выудил оттуда бутылку водки.
- За любовь! – неожиданно для себя ляпнул Никита. Парни переглянулись и выпили. Гаевский тоже выпил и оглянулся на двери. Ему вдруг захотелось, чтобы эта курносая пигалица снова показалась на пороге.

          В полседьмого утра Никитос прибежал к общежитию. Он все рассчитал. Если курносая осталась ночевать у подруги, значит сегодня у неё зачет или экзамен. И, разумеется, с утра. Гаевский не очень отчетливо себе представлял, как он себя поведет при встрече с Мариной, но страстно этого хотел. Ему не терпелось узнать, было ли вчерашнее оцепенение перед девчонкой  простым шоком от неожиданного поведения наглой девицы или  так и приходит любовь с первого взгляда.
          
             Женька Боткин аккуратно  выбрался из объятий спящей  Лариски и, потягиваясь, подошел к окну. В утренних сумерках белела  кроличья ушанка Гаевского.
- Оба-на! Никитос все-таки присох! С ума сойти!
Боткин  наспех прикурил сигарету и принялся натягивать джинсы. В том, что Никитос не решится подойти к понравившейся девушке, Женька не сомневался. Помочь другу  Боткин считал святым долгом.

             Марина  под ручку с Решетниковой вышла из общаги. Увидев  девушек, Никитос спрятался за березу. Внизу живота заныло и сердце, подскочив куда-то под кадык, бешено заколотилось. Девушки прошли мимо, и Гаевский на ватных ногах поплелся следом.
- Мешок! – пробормотал, видевший позорный маневр друга, Боткин.   Женька устремился за Никитой. На троллейбусной остановке, он нагнал друга и жестко схватил его за локоть.
- Дрейфишь?!- прошептал Женька. – Не бойся, я с тобой!
Он потащил Гаевского девушкам.
- Девчонки, привет! – Боткин  улыбнулся в тридцать два зуба. -  Вы извините нас за вчерашнее. Отработали на вечере у биологов. Устали. Расслабились мал-мал. А тут Никитос новую песню придумал. Чумовую! Кстати, вот он и сам. Никита Гаевский! Без пяти минут звезда советского рока.
Боткин толкнул друга  к  Марине.
- Здрассте… - Никитос протянул было руку, но растерялся и спрятал её за спину.
- Никитос… - хмыкнула Марина.- Прямо, как кличка собачья. Никита лучше.
- Ребята, - Нина оттерла подругу назад. – Все нормально. И Никитоса мы знаем. А на репетицию пустите?
- Само собой! – радостно провозгласил  Боткин.- Более того, мы с Гаевским приглашаем вас вечером на коктейль. В «Юность». Пойдет? Отметим ваш экзамен и загладим нашу вину.
- Конечно, пойдет! – зарделась Решетникова.
- Я не пойду! – холодно отрезала Марина.
- Как хочешь, - Никите показалось, что Нина даже обрадовалась.
- Тогда я тоже не пойду, - неожиданно выпалил он.
- Ну и дураки оба, - вздохнул Боткин и повернулся к Решетниковой. – Лапуля, жду тебя равно в девятнадцать ноль-ноль. И вы, если надумаете, выдвигайтесь.
Женька  презрительно покосился на друга.
- Я с незнакомыми алкоголиками по  кафешкам не хожу, - недовольно буркнула Марина.
- А со знакомыми? – спросил Никитос и поняв, что сморозил что-то не то, густо покраснел. – В смысле, давайте хотя бы познакомимся. Я Никита, это Женька. С Ниной мы уже знакомы. А вас как зовут.
- Марина её зовут, - вставила Нина. – Шурупова. Уроженка солнечного Закавказья.
- Ого! – заинтересовался Боткин. – И откуда  вы такая горячая горянка?
- Из Грузии она. У неё там папа командир танкового полка, - снова ответила за подругу Решетникова.
- Это серьезно! – поцокал языком Женька.- Как у  Пушкина. Капитанская дочка.
- Полковничья, - нахмурила брови Марина и  легко взбежала в подошедший троллейбус. Нина  поспешила за ней. Никитос так и остался на  остановке.
- Ты чего замер? – Женька  обошел вокруг друга и встал прямо перед ним, уперев руки в бока.- Я для кого тут стараюсь? Мне теперь с этой лупоглазой кобылой в «Юность» переться!
- Ты что, не понял? Не нравлюсь я ей, и знакомиться она  со мной не хочет. Я навязываться не буду! Не хочет – не надо!
- Вот ты дурак! А ты бы хотел, чтоб она тебе на шею кинулась. Всю жизнь, мол, тебя ждала, прынц мой ненаглядный! Да все они ломаются и что-то из себя строят! И эту уломаем!  Будет еще тебе звонить и в трубку  сопеть.
- Не надо мне сопеть! Я с ней разговаривать  хочу. По городу гулять, в кино сходить. Медляк с ней потанцевать. Понимаешь? – Гаевский заглянул в насмешливые глаза Боткина и отвернулся.
- А под одеяло с ней забраться  ты еще не готов? Детский сад, ей богу!
- Она не такая! Не станет она с каждым встречным-поперечным по одеяло ложится!
- А ты не встречный, Гаевский. Ты у нас  один такой. Уникальный, талантливый… Идиот!
Все хотят под одело, понял? И мама твоя с папой хотели. И ты хочешь, только  тебе в этом признаться стыдно. Ну, тебя! Делай, что хочешь! Только с твоими принципами ты до старческого маразма  будешь по ней страдать, а она за это время со всеми твоим друзьми переспит.
- Да пошел ты!- огрызнулся  Никитос и побежал в парк.
- Придурок! – Боткин слепил снежок и  всадил его точно между лопаток друга. Тот остановился, метнулся к ближайшему сугробу и набрал полную горсть снега. Через секунду Женка  уже получил снежком в грудь.
Марина, стоявшая на задней площадке, несколько секунд смотрела на резвящихся парней, пока троллейбус не свернул за угол.
- Пятикурсники называются! – недовольно пробурчала она. – Шпана!


           Поздно вечером Гаевскому позвонил Боткин.
- Как дела, Петрарка? Не разлюбил еще свою Лауру? А сонеты пишешь?
- Жень,  ты что хотел? – недовольно спросил Никитос.
- Докладываю. Сводил я  эту Нинку в  кафе. Коктейлем угостил, Шампанским напоил. Потискал мал-мал. Ничего так.
- И что? – поморщился Гаевский. Не любил он подобных рассказов.
- А вот что. Маринка твоя всю жизнь мечтает научиться играть на гитаре. Вот через эту лазейку ты и занырнешь!
- Как  это? – не понял Никитос.
- Завтра  повесишь объявление, что открываешь кружок игры на гитаре. Сбор у кафедры после четвертой пары. Гарантирую – она обязательно придет! И если ты этот шанс упустишь, я тебе больше руки не подам! – Женька довольно гоготнул.
- А если она не одна придет?
- А с кем? С бабулей своей? – продолжал веселиться Боткин.
- Ты  знаешь, сколько народу мечтает научиться играть на гитаре? Придет человек сорок, и что я буду делать?
- Посторонних я беру на себя! Ты встречаешь свою  Шурупову и говоришь, что забыл гитару дома. Предложишь ей прогуляться к тебе домой. Мамка до семи работает, и вы будете абсолютно одни. Только не наглей и не торопи событий! Спой ей что-нибудь душевное. Во! Про карету ночи! Я под эту твою тягомотину штук десять баб уговорил.
- Ладно, - вздохнул Гаевский. – Я подумаю.
- И думать нечего! Не сделаешь, значит, ты мне не друг! И вообще не мужик. Зря штаны носишь! – Женька бросил трубку.

            Наутро, воровато оглядываясь, пунцовый Никитос повесил на доске объявлений бумажку: «Обучаю игре на  гитаре. Сбор желающих  после четвертой пары  в актовом зале. Студент четвертого курса Н. Гаевский.»   Вдавив последнюю кнопку в фанерную доску, он быстрыми шагами устремился прочь.
          После четвертой пары  Никитос,  волнуясь, топтался у кафедры. Странно, но желающих научиться играть на гитаре не нашлось. Марина тоже не пришла. Он еще с полчаса помаялся на гранитном подоконнике, и  в конце концов собрался домой. За спиной застучали каблуки, Никита обернулся. К нему шла Марина.
- Привет! Ты по объявлению?  - с глуповатой улыбкой спросил он.
- Разумеется. А где гитара? Или у тебя еще теоретический курс намечен?
- Нет.  Гитара дома, - Гаевский кивнул за окно. – Я в этом доме живу. Вон мои окна на седьмом этаже. Пойдем?
- Ну, пойдем… Только без шуток! Взялся учить – учи! – она подала ему пластиковый «дипломат». – Пошли!
           Переходя дорогу, Гаевский краем глаза заметил Боткина. Женька явно за ними следил, но делал вид, что покупает в киоске  газету. Никитос победоносно зыркнул на него и взял Маринку под локоток. Она поежилась, но смолчала.






Глава вторая.


          
          Никитос провалился в любовь, как в полынью. Барахтался между реальностью и иллюзиями, и был неуёмно счастлив. Он понимал, что назвать Маринку своей девушкой было бы опрометчиво, но оттого, что он мог видеть её несколько раз в неделю, касаться её маленьких пальцев, смотреть в её зеленоватые, чуть раскосые, глаза, Никитос приходил в необычайную эйфорию. Его не вернуло к действительности даже то, что она никогда не позволяла провожать себя домой, что Новый год они отмечали в разных кампаниях, что она не поздравила его с двадцать третьим и не пришла к нему на  день рождения. Вопреки прогнозам Боткина, музыку Гаевский забросил. На репетициях и выступлениях был рассеянным и часто забывал слова. Женька рвал и метал, но вернуть этого влюбленного дурака в строй не мог. Никитос только загадочно улыбался и говорил, что его никто не понимает. Не нужно ему поцелуев и секса, он счастлив тем, что она есть и она рядом. Боткин только качал головой, лишний раз убеждаясь, что все беды от баб.
           Гаевский думал иначе. Марина была для него каким-то божеством, которое ему очень хотелось постичь, раствориться в нем, принести себя в жертву. Полностью. Без остатка.
           Как-то, убирая посуду, он заметил на чашке след от её помады. Недолго думая, он коснулся его губами. Помада была чуть сладковатой и ароматной. Такими, наверно, были и её губы. Никитос спрятал чашку в свой книжный шкаф и принялся сочинять стихи.
          
          Марина гнала от себя прочь все мысли о Никите. Не для того она приехала в Москву, чтобы заводить шашни. Была у неё еще одна причина… Стас. Стас Сергеев, её одноклассник и  сын лучшего друга отца, генерал-майора Сергеева. Стас и Марина влюбились друг в друга в пятом классе и  продружили до выпускного. А потом разъехались учиться. Ничего серьезного у них не было, если не считать, что на выпускном Стасик  попытался  полапать её грудь и сунуть руку под юбку. Марина хоть и не сильно возражала, однако руки распускать не позволила. В их последний вечер он сделал ей предложение и она согласилась. Свадьбу  решили сыграть, когда Стас перейдет на четвертый курс своего  военного училища, чтобы распределиться по месту службы уже с молодой женой. Тогда он расценил её согласие, как готовность на все, и схлопотал оплеуху. Марина  решила идти под венец  девушкой.
          Курсант Сергеев писал ей трижды в неделю, и она с нежностью читала его письма. Потом складывала их в общую стопку и прятала в бабкин резной  комод. И все было чинно и правильно. Пока не появился Никитос. Уже  месяц она постоянно думала о нем и однажды поймала себя на том, что пришла к нему вне графика их занятий. Гаевский, всегда наглаженный и аккуратный, открыл ей дверь в рваных трениках и выцветшей, когда-то желтой, майке с надписью Байконур. Он стушевался, как девочка, и убежал переодеваться. А  Марине вдруг показалось, что одет он очень уютно и по-домашнему. Совсем, как муж. В тот вечер  что-то в ней сломалось. Она ела только что поджаренные им пирожки, смеялась, как дурочка, всем его шуткам и песенкам. А вернувшись домой, поняла, что Стас остался в прошлом. Марина вдруг осознала, что никогда не воспринимала его, как мужчину. Это был милый, любимый  мальчик из детства.
         И все же она дала слово, и с этим надо было что-то делать. Она полюбила Никитоса, но даже ради него не могла стать предательницей. Стас любит её, верит ей и, быть может, живет ожиданием свадьбы. А она тут…

            Боткин пришел рано утром. С удивлением оглядел с головы до ног Никиту.
- Далеко собрался?
- Нет. Вообще никуда не собирался, - пожал плечами Никитос.
- А чтой-то мы  во фраке? – Женька потеребил воротник модного чешского батника.
- Так это… Марина может зайти. Я же не могу  её в трусах встречать.
- Может? Она к тебе ходит, когда захочет? А ты все время на стрёме? Никитос! Посмотри на себя, в кого ты превратился с этой любовью? Ты когда последний раз с мужиками водку пил? Ты же или с ней или в ожидании её. На репетиции забил, нового ничего не написал. А у нас фестиваль на носу! Ты же на всех плюнул. Даже на себя самого!
- Почему не написал? – обиделся Никитос. – Я стихи пишу. Много.
- Кому они нужны, твои стихи? – взорвался Боткин. – Ты же композитор от Бога! Музыка – вот твой конек, а стихи твои, как бы это…
- Ты ничего не смыслишь в поэзии, Женя! И в любви. Ты самец! Кобель! Понял? Сколько у тебя уже их было? А хоть одну ты любил? Чтоб до одури, до смерти!
- Вот ты дурак, Гаевский! Ну, дурак! Ты думаешь, она не такая, как все?  Давай на спор! Через три дня я тебе её трусы притараню, - Женька даже руку протянул.
- Какие трусы? – уставился на него  Никита.
- Маринки твоей трусы!  Которые я с неё стяну в порыве страсти, - Боткин самодовольно ухмыльнулся. – Забьем на бутылку коньяка?
- Да пошел ты! – отвернулся Гаевский.
- Никитос, любовь это костер, который угаснет, если в него не подкинуть пару палок.
- Она не такая!
- А какая? – осклабился Женька. – Богиня? Инопланетянка? Это ты не такой, братан! Пока ты тут страдаешь, твою инопланетянку рано или поздно кто-нибудь…
Никита с разворота въехал Боткину в подбородок. Тот  отлетел, приложившись затылком о холодильник.
- Псих ты, Никитос! На своих кидаешься. Нас на бабу променял? – Боткин встал, потирая челюсть.
- Пошел вон!
Женька  потопал в прихожую.
- Сегодня в пять репетиция! Тебя ждать?
- Нет… - не сразу ответил  Гаевский. – Маринка может забежать.
- Придурок! – крикнул Боткин и яростно хлопнул дверью.

            Девушки не спеша брели из читального  зала. В цветущих яблонях гудели пчелы. Весна  выдалась ранняя и жаркая.
- Нин, ты мне  настоящая подруга? – спросила вдруг Марина.
- А ты сомневаешься? – прищурилась Решетникова, предвкушая какую-то тайну .
- Я могу тебя попросить об одном одолжении? -  Шурупова еще не решила посвящать ли подругу в свои дела и вообще стоит ли решаться на такой поступок.
- Ну, конечно!
- Ты можешь завтра позвонить моей бабульке и сказать, что я  буду ночевать у тебя? – выдохнула Марина хриплым голосом.
- М-могу, - протянула  Решетникова. – А на самом деле, ты где будешь?
- Я к Никите пойду! – твердо ответила Марина.
- Зачем?
- Затем!
- Ты с ума сошла, подруга! Ты же замуж собралась… Он же сразу догадается…  Как же тебе потом перед ним оправлываться?
- Я хочу, чтобы он был у меня первым, - механическим голосом проговорила девушка.
- Бред какой-то! Ты что, влюбилась?  – хлопала ресницами Нина. –  А Стас как же?
- Я ему письмо напишу. Всё напишу. Без утайки. А он пусть решает, брать меня после этого в жены.
- Не поняла! Спать ты собралась с Никитосом, а замуж за Стаса?
- Никитос мне не делал предложения, а перед Стасом у меня обязательства.
- Ненормальная ты!  Сама не знаешь, чего хочешь!  - всплеснула руками Нина. – Значит, уболтал тебя Никитос?
- Он ни о чем не догадывается. Я сама решила. Приду и отдамся.
- А родители его? Они же дома.
- Отца у него давно уже нет, а мать к любовнику уйдет ночевать.
- Да ты что! Вот семейка! В таком возрасте и к любовнику.
- В каком, «в таком»? Ей еще сорока нет. Да и любовник мужик видный.
- Кто? –  Решетникова плотней прижалась к подруге.
- Висман с кафедры психологии.
- Ого! Знаешь, а я её понимаю! Он же вылитый Николай Еременко!
- Нин! Так мы договорились? – Марина  решительно заглянула подруге в глаза.
- Заметано! А ты мне расскажешь, как у вас было?
- Дура, что ли? Кто про такое рассказывает?
- Жаль. Интересно было бы послушать…

     Решетникова взбежала по ступенькам общежития и,  войдя внутрь, направилась к Наркошке.
- Теть Надь, здрассьте!
- Привет, пигалица! Нет твоего ключа, Танюшка уже пришла.
- Да я по другому поводу. У вас  домашние телефоны преподавателей  есть?
- А тебе зачем?
- Мне бы номер Висмана узнать. Виктор Яковлевич нашей группе коллоквиум назначил по психологии начального образования, а время и аудиторию так и не сказал, -  нагло врала Нина.
- Так ты на кафедру ему позвони. Вот номер. – Надежда Васильевна ткнула желтым пальцем в список под стеклом.
- Да ушел  он! Я только что оттуда!
- Ладно, сейчас  посмотрим.
Старуха достала из ящика стола толстый гросс-бух.
- А, бэ,вэ… - она плевала на пальцы и перелистывала страницы. – Ага. Вот! Висман Ве Я. Записывай.


            Как только началась программа «Время», Никитос по давней привычке  выключил  телевизор. Послонялся по квартире и, остановившись у недавно купленной «Ноты», повернул переключатель. « Лашате ми кантаре кон ма гитара й мано…», - захрипел мрачный, непроницаемый Тото Кутуньо.
         Дверной звонок звякнул коротко и несмело. Гаевский лениво потопал в прихожую.
- Марина? – удивился он, увидев девушку.
- Привет. Я не вовремя? – спросила она и попыталась уйти. Никитос схватил её за руку и сам удивился своей наглости.
- Ты всегда вовремя! Заходи! Просто, поздно уже…
- Ты мне рад? – Марина сказала первое, что пришло ей в голову.
- Конечно!  Ты же знаешь…
- Ну, вот… Я и пришла, - она тяжело вздохнула и уставилась на юношу.
Тот несколько секунд смотрел на неё, а потом вдруг развернулся и побежал в свою комнату.
- Я сейчас! Гитару принесу!- крикнул он на бегу.
- Не надо! – остановила его Марина. – Я к тебе пришла. К тебе. На всю ночь…
У Никитоса закружилась голова и обмякли колени.
- Так… Может, выпьем чего-нибудь…
- Давай… - кивнула девушка и тут же передумала.- Нет! А вдруг я забеременею, и у нас родится ненормальный ребенок. Лучше потом.
     Лоб Никитоса покрылся испариной. Он и представить себе не мог, что все это произойдёт именно так. Как-то всё просто и обыденно. Ему ужасно захотелось, чтобы пришла мама и хотя бы Боткин. Чтобы что-то случилось. Пожар или потоп… Лишь бы прекратилось все это… Гавеский, наконец, понял – он боится. Боится первого секса, боится облажаться и показаться её неопытным, боится увидеть её без одежды и потерять свои идеал. В конце концов, боится раздеваться перед ней.
            А Марина задернула шторы и погасила свет. В полумраке она подошла к юноше и поцеловала его в губы. Никитос ощутил уже знакомый вкус и потерял себя. Он что-то говорил, объяснялся в любви и целовал, целовал, целовал её всю. Неожиданно он напрягся и почувствовал подступающий оргазм. Вскочил и убежал в ванную.
Через пять минут, пунцовый и пристыженный он вернулся к ней.
- Извини, так бывает у мужчин, - невнятно пробормотал Гаевский.
- Я читала, - шепотом ответила она.
- Просто у меня давно не было женщины, - ляпнул он.
- Давно? – Гаевскому показалось, что девушка ухмыльнулась.
- Вообще не было, -  обиженно буркнул он и улегся рядом с Мариной.
Она ничего не ответила, просто навалилась на него и принялась целовать.
- Кому-то надо начинать, иначе мы так и пролежим до утра, -  подумала она. – Никитка-то мой совсем растерялся.
Вот это самое «мой» вдруг разлилось по ней таким теплом и нежностью.- Маленький… Какой ты еще маленький, Никит…

       В начале первого клацнул замок и по квартире раздался решительный топот маминых каблуков.  Зоя Васильевна шла прямо в комнату  сына. Щелкнул выключатель и яркий свет разбудил спящих.
- А ну пошла  отсюда, потаскуха! – заорала мама.- Сучка лимитная! Пригрелась тут!
Девушка вскочила с постели и, схватив в охапку одежду,  убежала на кухню.
- Мама! – взвизгнул заспанный Никитос. – Ты не имеешь права так говорить! Мы с Мариной любим друг друга!
- Заткнись! – рявкнула Зоя Васильевна. – Ты еще ничего не понимаешь! Прописка ей нужна, а не твоя любовь!
- Ма!
Марина хлопнула дверью. Никита рванулся следом.
- Стоять! Куда! – мать загородила собой двери.
- Ночь на улице, ма! Я должен её проводить. Я люблю её!
- Никого ты не любишь! И не должен любить  никого кроме мамы!
- Что? – Гаевский жестоко прищурился. – А маме кто нужен? Этот двухметровый немец с кафедры психологии?
- Ты не имеешь права меня осуждать! Ты не понимаешь! Я столько лет одна... – Зоя Васильевна  опустилась на  табуретку. – Ой… Принеси мне лучше валокордин, что-то нехорошо…
Никитос кинулся на кухню.

            Марина выскочила на улицу и присела на скамейку.
- Ну, что же он?  - подумала  она.- Неужели так и не выйдет?  Скотина! Маменькин сынок! Предатель!
Слезинки жгучей обиды полились по её щекам. Марина взяла себя в руки. Отец всегда говорил, что плачут слабаки и трусы. Она резко поднялась и пошла по аллее.  Воздух благоухал сиренью и черешней, но Марина этого не замечала.
Из тени старого дуба за ней следила  Нина.
- Вот так, подружка! – зло прошептала она. – Нечего! Ишь какая! Везде успеть хочет! Вот из-за таких, как ты, хорошие девчонки и остаются старыми девами!
Нина пошла вслед за подругой. Через несколько минут во двор выскочил Никитос. Обежав окрестности и не найдя Марины, он вернулся домой.

              Марина тихонько вошла в квартиру. Бесшумно разулась и повесила плащ.
- Ну, слава тебе, Господи! - Выбежала ей навстречу бабушка. – Явилась! Ты где была?
- А, у Нинки занималась, - как можно беспечней ответила  девушка.
-  Что ж не позвонила-то?- сплеснула руками Екатерина Сергеевна.
- Вот же сука! Подруга называется. Ведь обещала, – подумала Марина. Улыбнулась и ответила, - Ну прости, бабуль! Увлеклись, забыли на время смотреть. Дело молодое, ты же знаешь.
- Ой, знаю, Маринка! – улыбнулась бабушка и тут же спохватилась. –  Папашу своего успокой! Звонил с полчаса назад. Орал, как оглашенный. Почему, мол, я за тобой не присматриваю. Почему позволяю по ночам шляться, и где попало ночевать? У неё, говорит, жених есть, а она с московским музыкантиком путается!
- С каким музыкантиком? – Марина  сделала круглые глаза.
- Вот и я говорю, что ж ты, зятек любимый, мелешь! Зачем на родную дочь напраслину возводишь? А он, вот принесет она тебе в подоле, я с вас с обеих шкуру спущу! Завтра прилететь грозился. Ты бы позвонила, успокоила.
- Не-а, - хитро улыбнулась внучка. – Пусть прилетает! Я так по папке соскучилась…
Екатерина Сергеевна махнула рукой.
- Как знаешь. Есть-то будешь?
- Обязательно! – Марина присела за стол и посмотрела на фонарь за окном. – С музыкантиком, значит. Понятно… Чем же я тебе насолила, подружка моя?

           Придя на лекцию, Марина бросила брезгливый взгляд на Решетникову и уселась на первое попавшееся место.
- Ты чего? – подошла к ней подрука.
- А то ты не знаешь? – прищурилась Марина. – За идиотку меня держишь?
- Ой, Марин,  зря ты на меня обижаешься. Я же не виновата, что Никитина мамаша вдруг среди ночи придет.
- Что? – зеленые глаза Шуруповой сверкнули дьявольским огнем. – А откуда ты про мамашу знаешь? И тут подсуетилась?  Тебе-то это все зачем? Или тоже на Никиту глаз положила? Так знай, его мамочка никогда не разрешит ему на лимите жениться!
- Дура ты, Маринка! Ой, дура! – Нина сокрушенно покачала головой.- Я же о тебе забочусь. Ты же мне еще спасибо скажешь!
- Спасибо! Интересно, за что?
- Есть у тебя  жених? Любит тебя? И радуйся! Не ломай себе и ему жизнь! Грех такому изменять. Он человек военный, с оружием ходит. А  ну, как застрелится с горя?
- Не застрелится! Он у меня сильный, - Марина дернула плечами. – Еще неизвестно, кто из нас друг другу больше изменил.
- Так ты все-таки…  Успели, значит?
- Успели. И все у нас было бы хорошо, если бы не ты. Что ты лезешь в чужую жизнь? Кто тебя просит? Пошла отсюда, идиотка!
- Марин… - надула губки Нина.
- Видеть не хочу морду твою деревенскую! – в сердцах выкрикнула Марина и выбежала из аудитории.
- Давай-давай! – злорадно прошипела Решетникова. – Чеши отсюда навстречу семейному счастью!

            Марина решила не ходить на занятия и вернуться домой. В подъезде её ждал Никитос. Сверху заметив  знакомый  красный  плащ,  он кинулся  вниз по ступенькам..
- Не подходи ко мне! – почти выкрикнула она. – Я не хочу тебя видеть!
- Марина, я хочу тебе объяснить… - промямлил Гаевский. – У мамы больное сердце. У неё был приступ. Я не мог…
- Иди! Иди к своей мамочке, с-сынок! И никогда не появляйся в моей жизни!
Марина забежала в квартиру, захлопнув дверь перед его носом.
В комнате, на спинке стула, висел новенький генеральский китель.
- Папка! – крикнула она. Прямо в туфлях вбежала в комнату и повисла на шее отца. – Папулечка! Ты когда генерала получил?
- Здравствуй, сойка! Два дня, как лампасы ношу, - улыбнулся генерал. – Это еще не все.  Я ведь новое назначение получил. В штаб округа.
-Классно!  Поздравляю! Ой, папулёк, как я  по тебе скучала! – Марина  взвизгнула, как девчонка.
- А по мне скучала?  - раздалось у неё за спиной. Девушка  обернулась. Позади неё стоял Стас. Марина на секунду замерла, потом шагнула к  парню и взяла его за руки.
- В последнее время, я только о тебе и думала, - негромко сказала она.
- Ну, вот и отлично! – отец обнял молодых людей. – Давай-ка, доченька, собирайся. Сыграете свадьбу, и будете жить у нас. А учиться можно и там.
- Ты согласна? – Стас внимательно посмотрел на неё.
- Согласна, - прошептала Марина. Она кляла себя за вчерашнюю поспешность.
- Ну, почему? Почему они не приехали  вчера? – подумала она. – Ладно. Сама виновата, мне и отвечать. Я обязательно поговорю со Стасом. Но ни сегодня. Потом…
            
      Об отъезде Марины и её решении выйти замуж Никитос узнал  от Нины. Она сама нашла его на перемене.
- Привет, Никита! – помахала Решетникова рукой.- Укатила твоя ученица.
- Как укатила? Куда? – всполошился Гаевский.
- Домой. Замуж собралась. У неё ведь жених был. А ты не знал? – ехидно спросила Нина.
- Н-нет, - автоматически ответил Никитос. – А давно укатила?
- Вчера. Самолетом через МинВоды.
- Ну, и ладно. Совет да любовь, да деток побольше!  - Никита постарался сказать это как можно беззаботней, но получилось фальшиво.
- А другую ученицу возьмешь? – Нина положила ладонь ему на грудь.
- А почему нет? Если есть слух, чувство ритма и желание, можно позаниматься. Вот только…
- Что? Лицом не вышла? Или происхождением?
- Не угадала. Гитару я продал. Так что надо подождать, пока не куплю новую.

         Никитос не зная, куда себя деть пришел к Боткину. Женька уже знал об отъезде Марины и сразу поставил на стол бутылку водки.
- Пей! – сказал он вместо приветствия. – Средство проверенное. А вечером к девкам пойдем.
- Не пойду! – покачал головой Гаевский. – Это же измена.
- Кому? Капитанской дочке твоей? А она, что сотворила? Не изменила тебе?
- Это измена не ей. Это измена моей любви, - проговорил  Никита и сдернув пробку с «Московской»  приложился губами к горлышку. Выпил полбутылки под ошарашенным взглядом  Боткина.
- Когда репетиция?  - спросил Гаевский, отдышавшись. – У меня такая мелодия есть, закачаешься!
- А слова? – с иронией спросил Женька. – Тоже «закачаешься»?
- И слова найдутся! Дай гитару, я тебе напою.




         


 Глава третья.



Три месяца спустя…

               После  московской  толчеи и суматохи приморский город казался сонным и ленивым. Гаевскому  казалось, что все его обитатели разом ушли в отпуск и теперь слонялись по бульвару, валялись на пляжах или просто тихо дремали в тенистых дворах.
               Пожилая армянка в справочном бюро,  вяло улыбаясь, подала ему листок с адресом  генерала Шурупова.  Взяла деньги, но сдачу Никитос так и не дождался. Одна из примет южных городов.
               Войдя во двор новенькой девятиэтажки, Гаевский потерял всю накопленную за три месяца решимость.
- И что теперь? – задал он себе вопрос. – Ты пойдешь прямо к ним домой? И что ты им скажешь? Здрассьте, я люблю вашу дочь?
              Никитос уселся напротив подъезда под грибком детской песочницы.
- А если она тут не живет, как ты её найдешь? Спросишь у родителей?  - продолжал терзать себя Гаевский. – И сколько ты намерен тут сидеть? Как тебе вообще пришло в голову  сорваться за две тысячи километров со стольником  в кармане? Нет, прав Женька Боткин! Придурок!
             Вдруг  ему пришла в голову  гениальная, по его мнению, мысль. Он вытащил из кармана  блокнот, вырвал оттуда лист и крупно на нем написал: «Обучаю игре на гитаре.»
Этот листок он  прицепил на дверь подъезда, использовав кнопки от старых объявлений.
            Через три часа  во двор  вошла молодая пара. Красавец-брюнет с широко поставленными глазами и курносая девушка с короткой стрижкой «под мальчика». Никитос даже  не сразу узнал Марину. Он  встрепенулся,  подскочил. Сердце предательски екнуло. Гаевский снова присел и постарался спрятаться за железной каруселью. Стас и Марина подошли к подъезду. Гаевский видел, как они остановились у двери. Она бросила  взгляд на пришпиленный Никитосом  листок и с тревогой осмотрела двор. Стас чему-то рассмеялся и, сорвав объявление, вошел в подъезд. Марина подняла бумажку, сжала её в кулаке и пошла следом.
- Что это его так развеселило? – со злость подумал Гаевский. – Неужели она ему все рассказала? Тогда зачем  подняла листок и спрятала?
             Он уставился на окна седьмого этажа.  В одном из них дрогнула штора и  появилась Марина. С минуту они смотрели друг на друга, а потом  девушка резко задернула  занавеску. Вскоре она выбежала из подъезда с авоськой в руках и, не глядя на Гаевского, быстрыми шагами прошла мимо. Никитос, устремился за ней.
           Свернув за угол, он  наткнулся на Марину.
- Ты! Я сразу  догадалась! – выдохнула она и крепко обхватила его шею.- Я верила! Я знала, что ты меня не забудешь! Господи! Как я по тебе скучала!
Никитос в порыве принялся целовать её лицо.
- Марин, поехали со мной! Брось его, и поехали! Я прошу  тебя! Умоляю! Я умру без тебя! Сопьюсь и сдохну!- бормотал он.
- Нет! – она почти оттолкнула парня. – Нет! Не могу! Замужем я!
- Разведись! Что тут такого?
- Нет, Никита. Не могу. Ребеночка я жду.
- Давно? -  не сразу спросил Гаевский.
- Не  фантазируй! Не от тебя… От мужа.
- Но ведь… - Никита посмотрел на её еще плоский живот. – Можно сделать аборт.
Марина зло прищурилась и отвернулась от  него.
- С дитём я тебя, значит, не устраиваю? – с издевкой спросила девушка. – А говорил, любишь. А ну, пошел отсюда!
Гаевский  попытался ей что-то сказать, объяснить. Он схватил её за руки, но она вырвалась и оттолкнула его.
- Пошел, я сказала! И чтобы никогда! Слышишь?! Никогда ты не появлялся в моей жизни!
               Никитос несколько мгновений смотрел на неё, как будто пытался запомнить её на всю оставшуюся жизнь.
- Дура! – рявкнул он и побрел прочь. Через несколько шагов он остановился, махнул рукой проезжающему такси и, уже  открывая дверь, громко, чтобы она слышала, сказал. – В аэропорт!
В эту секунду из-за угла вывернул Стас.
- Что-то случилось? Тебе нехорошо? – он подбежал к жене и заботливо обнял её за
плечи. – Я же говорил, что сам схожу в магазин! А ты все упрямишься! Тебе  себя беречь надо… Мы же теперь не одни.




Две недели спустя.

Боткин вышел из лифта и по давней привычке четырежды стукнул ладонью по кнопке звонка.
- Женечка! – распахнула дверь Зоя Васильевна. – Как вы вовремя! Образумьте вы этого  олуха!
- А что случилось?  - Женька глянул через плечо Гаевской и увидел Никитоса, собирающего  большую спортивную сумку. – Не понял! Мой друг в поход собрался?
- Уезжает он! – заломила руки Зоя Васильевна.- На три года, по контракту! И знаете куда? На край земли! В Африку!
- Э-э! Никитос! В какую Африку? Мы в субботу Стасу Намину показываемся. Забыл?
- Показывайтесь кому хотите! –  бросил  Гаевский.- Я сегодня улетаю, и меня тут больше нет!
- Погоди-погоди… - Боткин присел на диван и уставился на друга. – Это из-за неё, да? Из-за этой сучки, которая тебя на офицерика променяла, ты жизнь себе ломаешь?  Ты даже не представляешь, от чего ты бежишь! Слава, деньги, девушки… У тебя этих Маринок по восемь штук под одеялом будет! – Женька оглянулся на Зою Васильевну. – Извините…
Та понимающе  кивнула. Сейчас любые средства хороши.
- Никитос! Ты меня слышишь? – настаивал  Женька. – Ты же всех подводишь! Вся группа на тебе держится!
- Мне все равно! Я хочу все забыть. Развеяться и деньжат заработать. Понятно? – Никитос изо всех сил старался выглядеть  практичным, но в последнем слове сорвался на визг. Он схватил  сумку, оттолкнул Боткина, на бегу чмокнул мать в щеку и выбежал из дому.
- Женя! Верните его! – взмолилась Гаевская.
- Бесполезно… - вздохнул  Боткин. – Горбатого только  могила исправит.
Он взглянул в испуганные глаза  Зоя Васильевны.
- Что Вы! Это поговорка такая! Не переубедишь вашего Никитоса! Совсем твердолобым стал.



1986-ой год.



- Разрешите? –  Стас приоткрыл дверь кабинета полпреда. – Вызывали, Яков Андреевич?
Полпред Шевцов кивнул, разговаривая с кем-то по телефону.
- Станислав Антонович, - Яков Андреевич закурил любимую «Яву» - Вы у нас сотрудник совсем молодой и еще малообременный бумагами. Тут такое дело. Вчера боевики совершили нападение на  рабочий автобус Зильданской  электростанции.  В автобусе была  вечерняя смена строителей. Охрана их отбила, но пять человек погибли, семь раненых. Трое  из них в реанимации. Займитесь этим делом. Уточните списки пострадавших  и организуйте отправку раненых в Союз.
         Станислав вбежал в квартиру.
- Маринка? Поедешь со мной в Зильдан?
- Зачем?- лениво спросила  жена.
- Там повстанцы наш автобус обстреляли. Надо выяснить, что да как. Списки погибших и раненых уточнить. Ты со мной?
- А что тут делать? Конечно с тобой, -  Марина легко вскочила с дивана  и выключила телевизор.
- Вот и правильно! Зайдешь к раненым, поддержишь их. Ты ж у меня прямо, как Родина-мать в этой стране.
- Мать… - вздохнула жена. Она уже восемь месяцев не видела  своего Андрюшку. Вреден ему  африканский климат, вот и растет у бабушки с дедом.
- Надо раненым что-нибудь организовать. Гостинцы какие-нибудь, - деловито предложил Стас.- Витаминчики.
- Конечно! Их от бананов и ананасов уже тошнит, наверно,- рассмеялась Марина.
- А что ты предлагаешь?
- Я тут пирожков напекла. Думала мужика своего попотчевать, но… Перебьешься! Лучшее раненым и детям!
- Золотая ты у меня! – Стас подхватил жену на руки и закружил по комнате.
- Хватит уже! – скомандовала  супруга.- Поехали!

           Зильданский госпиталь больше напоминал восточный базар. Больные лежали в палатах и коридорах, раненые, прооперированные, инфекционные – все вперемежку. Между кроватями сновали врачи и знахари из ближайших деревень. Громко крича на странном, певучем языке, бегали мальчишки. В реанимации было  спокойней. Тарахтел единственный кондиционер, едва  обеспечивая прохладу. Да и полы здесь мыли хоть и два раза в неделю, но с хлоркой.
- Как их зовут-то? Надо же как-то к ним обращаться, - спросила Марина шепотом.
- Баженов Иван, Кузьменко Александр и Гаевский Никита, - прочел Станислав в мятой бумажке. Марина вздрогнула и принялась рассматривать раненых.-  Последний совсем плохой. Наверное, вон тот. С забинтованным лицом.
          Марина подошла к Баженову и Кузьменко, угощала их пирожками, о чем-то говорила и желала скорейшего выздоровления, а сама все поглядывала на третьего, чье лицо скрывали бинты. Баженов, пожилой инженер, понял её взгляд по-своему.
- В Москву  ему надо. Тут он не выживет. Такой парень был! Здоровый такой! До последнего  народ из горящего автобуса вытаскивал. Вот и нас Саней тоже. А с последним не успел…
          Марина подошла к кровати Гаевского и, подвинув  стул, присела рядом.
- Господи! – прошептала она. –  Никита… Видишь, как вышло. Прогнала я тебя  и сама к тебе пришла… Ты только не умирай, слышишь! Ты у меня первый. Самый первый! Навсегда, ясно! И первей тебя никого не будет.
Она положила ладонь на его скрюченные,  покрытые волдырями  пальцы. Они дрогнули, Никитос открыл глаза.
Пелена рассеялась и он увидел Марину. Марина плакала. Потом она встала и куда-то пошла.
- Марина! – Никитос хотел крикнуть, но только негромко просипел.- Не уходи!
- Что он сказал? – спросил вошедший в палату  Стас.
- Бредит он, - ответил  Баженов. – То стихи читает, то  жену свою зовет.
- А он женат? – торопливо  спросила Марина.
- Наверно, женат. Он все время только её и зовет. Марину свою.
- Держитесь мужики! – Стаса мало интересовала личная жизнь умирающего строителя Гаевского. – Завтра, первым же бортом отправим вас в Москву.
- А сегодня нельзя? – глянула на мужа Сергеева.- Сейчас каждая минута на счету.
-  Это не в моей компетенции,- официально ответил жене Стас. – Если руководство договорится, вылетят сегодня.
- Ну, так  поехали говорить с руководством. Человек умирает, а вы в дипломатов играете!- сорвалась на крик Марина. Стас внимательно посмотрел на жену, но ничего не сказал.
Уже сидя за рулем, он покачал головой и буркнул: « Ты по-моему тоже… В Родину-мать заигралась…»
Марина не ответила. Она думала о Никитосе.
       
              Марина в кабинете полпреда была необыкновенно напориста и настояла на своем. Глубокой ночью все тяжелораненые строители электростанции были уже в «Бурденко». Никитос после двух операций пошел на поправку. Он долго думал,  была ли его встреча с Мариной реальностью или  бредом, и остановился на последнем.





Глава четвертая.



1993-й год.


            В вагоне, набитом дачниками и грибниками было душно  и тесно.
- Надо было такси заказать, - Стас  глянул на немытый пол, усыпанный шелухой от семечек, конфетными фантиками и пивными пробками. Брезгливо оттопырил нижнюю губу.
- А кто тебе не давал? – равнодушно спросила  его половина, занятая совсем другими мыслями. Два часа назад  она водила супруга по своей Москве. Была и у дома Гаевских. И ей даже показалось, что в их окне, за тюлевой занавеской мелькнул знакомый, чуть сутулый силуэт. Марина интересовалась судьбой Никиты после отправки в Москву и знала, что с ним  все в порядке и живет он в той же родительской квартире.
- Ты же слышала, сколько эти шкурники заломили, - попытался оправдаться Стас. – В Париже дешевле.
- Сергеев, можно подумать, что мы не в состоянии приехать к родителям на такси, - Марина повернулась к мужу и одарила его недовольным взглядом. – Ты  когда превратился в скрягу, а?
- Не мы такие – жизнь такая! – ответил Стас недавно услышанной фразой и замолчал. Через пару минут вздохнул. – Обратно поедем на такси, сколько бы это не стоило.
- Свежая пресса! Кроссворды-сканворды! Сигареты!- раздался зычный мужской голос. – Пиво! Презервативы!
Марина вздрогнула и оглянулась. По проходу между деревянными сиденьями, волоча два баула, пробирался Гаевский.
- Напитки! Кроссворды! Покупаем, чтобы скоротать время! – снова крикнул он и не найдя желающих побрел дальше.
Увидев свободное место у окна, он, кряхтя, добрался до него и рухнул с, как будто, надломленных ног. И только  отдышавшись,  обратил внимание на окружающий мир. Прямо напротив него сидела Марина. В животе что-то знакомо шевельнулось, и в груди разлилась давно забытая истома. Гаевский чуть подался вперед, но заметил рядом с ней полноватого, холеного брюнета с широко поставленными глазами. Тот с отвращением рассматривал нового попутчика.
- Пиво, сигаретки, презервативчики, - предложил ему Никитос. Стас, не желая разговаривать с этим вагонным спекулянтом, помотал головой и отвернулся. А  Гаевский смог  спокойно встретиться взглядом с Мариной.
- А ты по-прежнему меня любишь, - подумала она, глядя в глаза Никитоса. Бросила взгляд на его изуродованные огнем пальцы. – Или? Неужели  женился?
Гаевский спрятал в карман правую руку с обручальным кольцом и виновато, по-детски  втянул голову в плечи. Марина улыбнулась.
- Да, Никитос. Несладко тебе живется, коли ты в коробейники подался. А ведь предрекали звездную карьеру, - мелькнула у неё мысль.  Марина порылась в кошельке. - Японские сканворды у вас есть?
- Безусловно!
- Марин, - подал голос Стас. – Мы уже сходим. Там и купишь! И значительно дешевле!
Сергеев просверлил взглядом Никиту.
- А вдруг там нет?  Это же дачи! – парировала Марина. – Давай-давайте! На все!
Гаевский подал ей пачку журналов и, не глядя, сунул деньги в карман.
- А сдачу? – привстал над ним Стас.
- Какую сдачу? – Гаевский тоже поднялся и оказался на голову выше. – Я  вашей даме, наоборот, скидку сделал. За очарование…
Никитос неосознанно нарывался на конфликт.
- Не надо нам ваших скидок! – вдруг взвизгнул Сергеев.- Вот, возьмите еще деньги. Мы люди не бедные!
Стас схватил  Марину за рукав и потащил к выходу.
- А может тебе презервативов на сдачу дать? – крикнул ему вслед Никитос. И уже негромко добавил. – Хотя зачем они тебе? На башку, разве, натянуть. Чтобы все видели, кто ты есть!
Сидящая рядом молодая компания разразилась хохотом.
Гаевский смотрел в окно, провожая взглядом идущих по перрону  Сергеевых. Марина оглянулась и взглянула на него. Легкое движение её губ, Никита расценил, как поцелуй. Он вдруг вспомнил грязные потолки Зильданского госпиталя и Марину. В белой шляпе и ярком платье. Может быть, это было на самом деле? Ему пришло на память другое видение. Скуластая, чернобровая медсестра с почти квадратными ярко-синими глазами.   Таня… Она выходила  Никитоса после двух операций и он, в конце концов, женился на этой необыкновенной, неземных кровей девушке. Она завораживала его  своей необъяснимо притягательной внешностью, но полюбить её так и не смог.
- Всё, как у Шекспира, - как-то сказал он Женьке Боткину. – Она меня за муки полюбила, а я её - за состраданье к ним!
                Детей Таня иметь не могла. Сказались два предыдущих брака. Отношения их как-то улеглись до полного штиля. И причиной тому было выздоровление Гаевского. Он уже не вызывал у неё жалости и желания поделиться с ним нежностью и теплотой. Но жизнь вместе превратилась в привычку. Как и регулярные интимные отношения, еще не ставшие никому из них в тягость. Они  были одни в этом мире и выживать вдвоем им было легче.
                Таня работала в реанимации  на две ставки, а Никитос торговал в электричках и ремонтировал автомагнитолы. В общем, жили тихо-мирно, без измен, претензий и обид. Впрочем, на отсутствие измен с Таниной стороны Никитос только надеялся. Красивая медсестра, сутками пропадающая в больнице среди жеребцов-докторов, могла и не устоять. Но мысли об этом его почему-то волновали мало. Точнее, совсем не волновали, как не очень трогали в своё время похождения покойной матери.
Таня стала для него больше близкой родственницей, чем любимой женой. Что думала на этот счет она, Никитос не знал и особо на этом не заморачивался.

                У подъезда маялся Женька Боткин. Издалека заметив Гаевского, влачившего  клетчатые сумки, он подскочил со скамейки и кинулся навстречу.
- Никитос! Дело есть на миллион! – выпалил  Боткин.
Гаевский поставил  свою  ношу и, поморщившись, разогнулся.
- Нет у меня миллиона, - спокойно проговорил он. – И взять негде…
- Ты не понял! – мотанул головой Боткин. – Дело верное! Отвечаю! Неделя- две и мы с тобой миллионеры.
- Жека, ну нет у меня денег! Правда, нет! – Гаевский вынул из кармана смятые купюры.- Видишь? Весь семейный бюджет в с собой ношу.
- Что ты мне суешь эти копейки? Я тебе о серьезных деньгах говорю. И о серьезных доходах, понимаешь?
- Это что? Эм-эм-эм? Продам квартиру и куплю жене сапоги? – устало улыбнулся Никитос.
- Ну, да! В смысле, продать квартиру.
- Жень, ты больной? У нас с Таней кроме квартиры больше ничего нет. Жить мы где будем?
- Поживем пока у моих стариков. На даче, - простодушно ответил Боткин. – Максимум месяц. Ну, два… Зато потом, хоть особняк на Красной площади себе строй. Мамой клянусь! Вот, посмотри!
- Что это? – Никита повертел в руках бумагу, которую сунул ему Женька, и вернул другу.
- Это документ! Я свою хату уже продал. Но этого мало. Вдвоем мы точно потянем. Я бы нашел, с кем капиталом слиться, но ты человек проверенный и порядочный. Да и деньги тебе не помешают.
- Жень, -  Гаевский покосился на друга и присел на одну из сумок. – Ты в своем уме, а?
- Никитос, ты меня знаешь, я впустую не кручусь. У меня талант. Нюх, если хочешь. Не отказывайся – пожалеешь!
- Хорошо. Вечером приходи. Часов десять. Обсудим вместе с Таней. Если она согласится, я возражать не стану.
- Вот это другой разговор! Водку брать?
- На дурацкие вопросы не отвечаю! – улыбнулся Гаевский.
Женька махнул рукой и скрылся за кустами черноплодной рябины. Никитос вздохнул и взвалил на себя сумки.




1996-ой год.

- Никитос, я все же не понимаю. На кой черт тебе эта дача? – Боткин хлопнул дверцей «мерина». – Еще за такое бабло.
- Хочу, - загадочно улыбнулся Гаевский.
- Ну-ка, ну-ка? – Женька хорошо знал друга, чтобы не заметить, что тот подозрительно счастлив. – Там случайно нефть за баней не нашли?
- Нет, - Никита глянул в глаза Боткина и решил признаться.- Из-за соседей.
- Не понял. А что в них  уникального? Дирижер симфонического оркестра и престарелая пара, у которая тараканит по китайской гимнастике. Ради кого ты пошел на такие растраты? В интимной связи с дирижером тебя заподозрить трудно. Неужели старуха? Гаевский! Ты – скрытый герантофил?
- Пошел к черту! – Никита толкнул друга в плечо. – Это генерал-полковник Сергеев со своей половиной.
- И? Мы будем торговать оружием через этого генерала?
- Генерал – свекор Маринки Шуруповой, -  Гаевский отвернулся к окну.
- Мама моя! Ты до  сих пор по ней сохнешь?
- Почему? Н-нет… Просто, в последнюю нашу встречу я торговал  сигаретами и пивом в электричках.
- А теперь надеешься, что она приедет и ты метнешь перед дней бисер? Здорово! Я так понимаю, что  эту хибару ты снесешь, и отгрохаешь хоромы из белого мрамора с зимним садом на крыше и бассейном во дворе?
- Жень, ну, что ты за человек? Ничего святого? – недовольно буркнул Никита.
- М-да… Сурово тебя зацепило, брат. Это сколько же лет прошло? И Татьяну  не удержал…
- Таня сама себе хозяйка, - упоминание о бывшей жене его нисколько не тронуло.- И потом… Она заслуживает лучшего.
- Чего? – поднял брови Боткин. – Она ушла от  успешного бизнесмена. От трижды миллионера к какому-то нищему коматознику. Это его ты назвал лучшим.
- Ну, во-первых, не коматознику, а анестезиологу. А во-вторых, он на десять лет меня моложе. И деньги в жизни не главное.
- Конечно! Когда ты с пивом и презервативами по вагонам таскался, тоже так считал?- заржал Женька. – Деньги, брат, не главное, когда их девать некуда. Кстати, сколько ты отвалил этим голубкам, кроме того, что купил им четырехкомнатное гнездышко на Кутузовском?
- Нисколько. Таня денег не взяла.
- А коматозник ? – ехидно поинтересовался компаньон.
- Да какая тебе разница? Пусть хоть кто-то живет в любви и радости! – отрезал Гаевский и потянулся к бару. – Давай лучше хлопнем по стопарику на душу населения. Обмоем покупку.
- И то верно! – широко улыбнулся Боткин.



Четыре месяца спустя.

Генерал Сергеев, опершись на забор разглядывал новый дом Гаевского.
- Да, Никита Сергеич, хватка у тебя, как у  твоего тезки. Лето еще не кончилось, а ты уже к новоселью готов.
- А что? – довольно улыбнулся Никитос. – Неплохая идея! Давайте в субботу устроим новоселье. По полной программе, с праздничным салютом.
-Спасибо, Никитушка, - генеральская половина, Лариса Викторовна, питала к соседу материнские чувства. – Мы бы с удовольствием. Только гостей в субботу ждем.
- Родня? – Гаевский почувствовал, как в предчувствии заколотилось сердце.
- Невестка с  внуками, - ответил генерал.
- И много внуков? – Никита старался выглядеть совсем беспечным и взялся крутить на пальце ключи от дома.
- Двое. Младший, между прочим, ваш  тёзка.
- Тогда договоримся! – рассмеялся Гаевский. – Антон Андреевич, а давайте ко мне вместе с гостями! Я человек одинокий. Друзей по пальцам считать. Когда еще этот дом столько гостей  увидит?
- А правда, Антош? – поддержала соседа Лариса Викторовна.
- Согласен. Только шашлык и выпивка моя! -  улыбнулся генерал.
- По рукам! – Никита пожал широкую генеральскую ладонь и довольный шагнул  к
машине. – Значит, в субботу в пять вечера?
- В семь, - поправила генеральша.- Как раз вернемся с аэропорта.
- Принято!

                Боткин едва не испортил всю обедню. Привез с собой двух девиц модельного телосложения и легкого поведения.
- Жека, вези их обратно! – приказал Никитос.- Немедленно!
- Зачем?  Сам посуди. Придет твоя Маринка, посмотрит, какую ты красоту отхватил и зайдется в приступе ревности, - философствовал Боткин. – А из ревности, говорят, такая страстная любовь рождается… А потом, что мы будем делать, когда твои милые соседи разбредутся по домам? Или продолжение банкета нам не светит?
- Жека, только без обид, - Гаевский вздохнул и почесал правое ухо. – В общем, продолжения не будет, и ночевать ты поедешь домой.
- О как? Ты никак вынашиваешь коварные  планы? Ну-ка, делись, компаньон.
- Пошел к черту! Давай, вези этих шалав, пока генерал не пришел!
               Сергеевы пришли по-военному точно. Похоже, Лариса Викторовна уже много рассказала невестке о новом соседе, поскольку удивленной Марина не выглядела.
- Познакомьтесь. Наш  сосед, Никита Сергеевич, - представил Антон Андреевич
Гаевского. – А это моя невестка Марина  и внуки Антоша и Никитка.
- Вы надолго в наши Пенаты? – спросил Гаевский.
- Нет, завтра в ночь улетаю. Вот бандитов своих привезла до сентября. Уж они вам тут нервы помотают! Это не дети, гроза садов и огородов.
- А мы знакомы! – отпихнул друга Боткин. – Марина, помните университет,  вечера на филфаке, ВИА «Синтез»?
- Конечно,  помню! – как будто обрадовалась генеральская невестка. – Вы, э-э-э… Женя, по-моему.
- Так точно! – Боткин  вытянулся в струну и поднес ладонь к голове. Тут же обмяк. – А Никитоса помните?
- Нет, - покачала головой Марина.- Вы тоже  играли в этом ансамбле?
-Что вы! - шутливо отмахнулся Гаевским. – С моими клешнями много не наиграешь. Я больше по танцулькам был  завсегдатай. Вот ваша подруга Нина, та меня, наверно, вспомнила бы.
- Решетникова?  Я её тысячу лет не видела, - рассмеялась Марина. – А вы?
- Хватит  мемуаров! – вставил Боткин.- Пойдемте к столу. Воспоминаниями сыт не будешь!
               Новоселье удалось на славу. Ближе к полуночи приехал  сосед-дирижер с семьей. Боткин тут же притащил и их. В третьем часу ночи гости разошлись. Женька ушел с дирижерской четой и, наверно, продолжил возлияния у них. Никитос присел на новеньких ступеньках крыльца и долго смотрел на единственное светившееся окно генеральской дачи. Потом свет там погас.
- Спокойной ночи, - пробормотал Гаевский и полез в карман за сигаретами. У Сергеевых тихо скрипнула дверь. Марина подошла к забору.
- Не спится, сосед? – негромко спросила она. – Выпить не осталось?
- Да, навалом! – Никитос даже растерялся.
- Ну, так приглашай даму. Мои теперь до обеда спать будут,  а, значит, впереди у нас целая вечность.
 Марина ловко перелезла через штакетник, подошла к Никите, взяла его за руку и повела в дом.
           Около семи утра она вышла из дому и тем же путем вернулась на  дачу свекра.
Никитос целый день проторчал во дворе в надежде её снова увидеть, но Марина появилась только поздно вечером. Вышла с саквояжем за ворота, села в военный УАЗик  и, только проезжая мимо дачи Гаевского, помахала ему рукой.
- А на большее ты не рассчитывай! -  просипел опухший Боткин, сделал Марине  ручкой и припал к горлышку французского шампанского, обливая пеной английскую рубашку за семьсот долларов.
- Скажи-ка , дядя. Ведь недаром, а? – спросил отдышавшийся Женька.
- Что недаром?  - Никитос устал и хотел спать. Болтать с Боткиным за жизнь не было сил.
- Ну.. Вот это все! Покупка дачи, скоростная застройка участка, куча, бабок затраченная на всю эту пыл в Маринкины глаза? Или чисто за милую улыбку любимой и вон ту отмашку по правому борту?
- Недаром, - кивнул Гаевский.
- Мужик! Я всегда знал, Никитос, в тебе скрывается мощный потенциал. Но скрывается очень профессионально. Как снайпер в засаде. Выстрелил и опять его хрен найдешь.
- Трепло! Всё, Жека… Я спать.







Глава пятая.




2000-ый год.


              Гаевский перебирал струны непослушными, изуродованными пальцами и громко пел, стараясь заглушить гул и топот прохожих. Он  приучил себя не обращать внимания на людей и видел только  руки, бросающие монеты и купюры в гитарный кофр. Он благодарно кивал этим рукам и продолжал петь. Особого душевного дискомфорта он не испытывал, с первых же дней внушив себе, что спускается в переход работать, а не просить подаяния.
              Удивительная, необъяснимая штука - жизнь. Если бы кто-то во время встречи Миллениума в  «Кристалле» сказал, что лето он будет встречать в подземном переходе с гитарой в руках, Никитос бы долго смеялся. А теперь…
              Проницательный от природы Женька Боткин еще два года назад продал другу свои акции и взялся за «сбычу своих идиотских мечт». Он перебрался в Беверли Хиллз и был от этого счастлив.
Гаевского отъезд друга расстроил. Он  презирал Америку и все американское, кроме дензнаков. У него к этой стране были личные счеты еще с Африки. Никитос прекрасно знал, кто снабжал оружием, деньгами и идеями боевиков, изуродовавших и его тело, и его жизнь. Кто знает, кем он мог стать…  В переговорах с американскими партнерами Гаевский был  груб  и нахален, что вызывало неимоверную ярость Боткина.
          После отъезда компаньона бизнес  Никитоса  еще более окреп и попал на глаза кое-кому в верхах. Наезды бригадных пацанов в прошлом десятилетии оказались детской забавой по сравнению с тем рэкетом и давлением, которые посыпались на его голову со стороны госструктур. Проверки и комиссии следовали одна за другой. Во все инстанции полетели жалобы  и доносы униженных  им сотрудников. Неожиданно, от короткого замыкания сгорела дача. Пожарные  опоздали, застряв в пробке, и тушили уже только гараж, в котором к их приезду взорвался купленный на днях джип. Отнесись он к этому серьезней, возможно, что-нибудь и уберег или хотя бы продал свой бизнес за копейки. Но именно в эти дни к Сергеевым приехала Марина. Она была страстной лыжницей и вырвалась на неделю из жаркого Йемена проложить лыжню в январском подмосковном лесу.
            Впрочем, лыжи были лишь поводом, чтобы уйти из генеральского дома и бесконтрольно отсутствовать несколько часов. Гаевский совсем ополоумел от счастья и, махнув рукой на весь белый свет, в конце концов, оказался  нищим и бездомным. Никитос запил. Тяжело и серьезно. Его снова спасла Таня. Она буквально подобрала его на мостовой. Привела к себе, отмыла, накормила и дала ключи от  однокомнатной квартиры мужа. Того самого, которого Боткин окрестил «коматозником.»
           Оказалось, что в бывшей холостяцкой конуре доктора завалялась довольно приличная гитара. И подземный переход был в двадцати минутах ходьбы.
           Так Гаевский начал новую главу жизни. А Марина с тех пор так и не появилась. Однажды Никитосу даже показалось, что её имя в этой главе так никогда и не появится.


            День выдался неважный. В жаркие выходные все стремились к прохладе и воде, поэтому народа в переходе  почти не было. Можно было остаться до ночи, но Гаевский предпочитал избегать приключений, которых всегда хватает в мегаполисе после захода солнца. Он  принялся выгребать мелочь из гитарного футляра, когда сверху раздались громкие голоса и смех  надрывный  подвыпивших женщин.
- Лапули! Вы подождите у машины. Мы только сигарет купим, - знакомый баритон заставил Никиту вздрогнуть. Его верный друг Боткин величал всех своих женщин «лапулями». Гаевский  с нетерпением уставился на лестницу. По ней спускались двое мужчин. Боткин и какой-то необъятный азиат с тонкой скобкой усов и гладко выбритой огромной головой.
Гаевский непроизвольно провел рукой по струнам.  Боткин  бросил в его сторону равнодушный взгляд и отвернулся. Никитос оторопел. С того дня, как он проводил друга в Шереметьево, Гаевский сильно изменился. Он похудел, отрастил модную бородку и  стягивал волосы резинкой. Он носил черные очки-колеса и широкополую фетровую шляпу грязно-коричневого цвета. И все же! Не узнать старого друга, с которым знаком с юности?!…
- Да и хрен с ним! – подумал Никитос. –  Не придется объяснять, где я, что со мной и как до такой жизни докатился.
Но что-то его подмывало на неординарный поступок.
Боткин с толстяком уже возвращались к лестнице, когда Гаевский ударил по струнам и запел старый  рок-н-ролл из репертуара  их ВИА «Синтез»:
               
                «Я не скажу тебе «Прощай!!»
                Я молча шмотки соберу.
                И не допив вчерашний чай,
                Свалю из дома поутру.
                Лежит в кармане моём
                До Сахалина билет.
                Меня здесь нет!

                Ты столько крови попила
                И столько вытянула жил.
                Купил билет. И все дела!
                Я от тебя почти свалил.
                На все вопросы твои
                Я заготовил ответ.
                Меня здесь нет!

                Пока под крышей мы одной
                Я - без пяти минут труп.
                Меня прикончит  твой фэншуй
                И этот гречневый суп.
                Чад благовоний всю ночь,
                И вкус капустных котлет
                Меня здесь нет!»


Толстяк остановился первым.
- Слышишь? Это же наша песня!
- Точно! Откуда это бомж её знает? Неужели с тех пор помнит? – Боткин принялся рассматривать музыканта.
- Слушай, а что  произошло с Никитосом? – спросил лысый медленно спускаясь по ступенькам.
- Я точно не знаю. Отмел наш мэр его бизнес. Говорят, Гаевский спился и помер. Не то замерз, не то самопалом траванулся. Хотел разыскать его  бывшую жену, но она куда-то съехала.
- Слушай, Жека! А ведь это то, что нам надо! Честное слово!
Боткин первым подошел к  Гаевскому.
- Слышь, музыкант. Ты откуда этот рок-н-ролл знаешь?
- Сам сочиняю, сам пою, - хрипло ответил Никита, не поднимая головы.
- Врешь, дорогой! Автора этой песни мы с Аманом с пацанов знаем.
- С Аманом? – Гаевский уставился на толстяка. – Ты?
- Никитос? – хором произнесли Женька с Сериковым.
- Ну, как бы, я. Как сейчас говорят, - усмехнулся музыкант.
- Твою мать! А мы чуть за твой упокой не жахнули! -  Боткин сорвал с друга шляпу и
очки. – Ты смотри! Он еще и с косой! Ну, как ты? Где?
- И как докатился о жизни такой? – усмехнулся Никитос. – Докатился! А кому сейчас легко? Аман, а ты-то как докатился? Ты же  тощий был!
- Стареем, брат. Неправильный обмен веществ, нервная работа, и ненормированный рабочий день, - рассмеялся толстяк. – У меня еще и кудри были. Помнишь?
- Еще бы! И чем ты таким нервным и ненормированным промышляешь?
- Никитос, у тебя телевизор дома есть? – встрял Боткин.
- Е-есть. Но он не работает.
- Понятно. Аман Сериков сейчас самый крутой музыкальный продюсер. Так что повежливей. Может, еще и тебя к шоу-бизнесу подтянет, - рассмеялся Женька.
Хватит с меня бизнеса! – махнул рукой Гаевский. – И музыкант из меня… Сами видите, какой.
- Погоди-погоди! – вдруг оборвал его Аман. – Поехали!
- Куда? – спросил Никитос. – Я теперь не пью. Если только капельку.
- А никто и не предлагает, - Сериков уже увлекся своими мыслями и идеями. – В студию поедем. Прямо сейчас.
- Вы чего, мужики? – стушевался Гаевский.
- Вперед! – скомандовал Боткин и тут же крикнул. – Лапули, принимайте композитора Гаевского.
- А кто это? – спросила  блондинка, смерив Никиту  недоверчивым взглядом.
- Скоро узнаете! – пообещал Аман. – Еще детям рассказывать будете, как с ним познакомились.
- Ну-ну… - протянула девушка.





2008-ой год.



        Марина поднялась с постели, накинула гостиничный  халат и, прихватив со стола пачку сигарет, подошла к окну.
- Красиво! – она закурила и снова глянула на переливающийся иллюминациями  рождественский  Париж. – Послезавтра  Новый год. Никит, а ты отмечаешь Рождество?
- Католическое? – Гаевский отбросил одеяло и подошел к Марине.- Я вообще больше люблю предновогодние  дни и ночи, чем сам Новый год. Встречи, концерты, поздравления… А после Нового года сил уже не остается. И на наше православное Рождество тоже. Но к старому Новому году я всегда прихожу в норму.
- Мне  утром улетать. Не хочу!
- Я тоже не хочу, - Никитос обнял её за плечи. – Ты знаешь, какой сегодня день?
- Двадцать шестое. Четверг, - пожала она плечами.
- Не-а. Двадцать пять лет назад я встретил тебя и полюбил. С первого взгляда.
- Правда? – Марина задумалась и рассмеялась. – Я помню твою обалделые глаза, когда ты  развалил ударную установку.
- Еще бы! Ты же меньше меня вдвое! – улыбнулся Гаевский. – Пигалица…
- С ума сойти! Двадцать пять лет! Кто бы мог подумать, что я, дочь командира гарнизона из заштатного грузинского городка стану женой посла России, и буду бегать на свидания к известному певцу. К  королю шансона! И куда? В Париж!
-Ой, только не надо про короля, - поморщился Никитос. – У меня гастроли через две недели.
- Куда едешь?
- В Тюмень, в Томск и в Астану. А потом на землю обетованную. Развлекать на четверть бывший наш народ, как сказал поэт.
- Значит, раньше февраля мы с тобой не увидимся? – надула губки Марина. – Гаевский! А давай все бросим. Ты свой шансон и своих бальзаковских дур с букетами, а я Сергеева. Купим дом в деревне, на берегу речки, и будем доживать жизнь обнявшись! В счастье и спокойствии.
- Ты серьезно? Про Сергеева? – Никита внимательно посмотрел на Марину. – Давай! Немедленно!
- Погоди! А как же твоя музыка?
- Без проблем! Отработаю гастроли и пошлю всех к едрене фене! – громко крикнул Гаевский.
- А как же твои контракты, договоры, продюсеры?
- Все мои контракты заканчиваются через три дня. И я могу их не продлевать. После Нового года, я свободен, как птица!
- А гастроли как же? – недоверчиво спросила Марина
- Это договорено под честное слово, гарантировано дружбой и оплатится черными деньгами. Тут не отвертишься – дело чести. Но феврале я весь у твоих ног! Хочешь - возьми в мужья, хочешь – швырни в прихожую вместо коврика.
- Ловлю на слове, мсье Гаевски!  - рассмеялась она и запрыгнула на Никиту.



Две недели спустя.


       Марина все никак не решалась поговорить с мужем. Не хотелось портить ему новогодние праздники. К тому же к ним прилетели сыновья. С женами и внучками. Мысли о разводе, Никитос и мечты о счастье и спокойствии отошли на задний план. Из влюбленной молодой женщины, которой едва за сорок, она превратилась в добрейшую, заботливую бабушку. Но праздники закончились, дети уехали, и все вернулось на круги своя.
- Я бы хотела с тобой поговорить, Стасик, - начала она прямо с утра.
- О чем? О том, что ты меня не любишь и, наверно, никогда не любила? О том, что изменяешь мне с этим кабацким певчишкой, которого так яро пихают в звезды? О том, что хочешь развестись?
- Ну, вот видишь, - спокойно парировала Марина. – Ты, оказывается, все знаешь.
-Если б я один! Вот,  полюбуйся! – он швырнул на стол яркий бульварный журнал. – «Король шансона и жена российского посла!» Вы бы хоть конспирацию соблюдали, любовнички! Ну, хорошо! Ты его всю жизнь любишь. А меня-то, зачем позорить? Мне место замМИДа  светит. А куда я с такой репутацией? Опять в какую-нибудь Гвинею?
- Ты всегда думал только о себе, Стас. – Марина бесстрашно глянула в глаза мужа. - Да я всегда любила только его. И он был моим первым мужчиной. Но и долг перед тобой я выполняла честно. До тех пор, пока не поняла, что нас с тобой  ничего не связывает, кроме штампа в паспорте и детей. Но дети выросли и разлетелись, а штамп всего лишь чернильное пятно на бумажке!
-А что же вас связывает с Гаевким? Любовь? Ты думаешь, что после развода с ним станешь его женой? Наивная! А это ты видела? – посол Сергеев вытащил из ящика стола еще один журнал. – «Мистер Шансон подарил Алине Селезневой бриллиантовое кольцо. Звездная пара венчается в Иерусалиме!»
- А кто такая эта Селезнева? – спросила помрачневшая Сергеева.
- Солистка из «Амазонок». Черненькая такая, с силиконовой грудью.
- Это неправда! – покачала головой Марина. – Утка газетная!
Марина вдруг вспомнила о том, что Никита сам ей рассказывал о гастролях в Израиле. Она кинулась к компьютеру. Увы, Гаевский гастролировал в Израиле вместе с «Амазонками», работая во втором отделении большого концерта.
- Сволочь! Предатель! – выкрикнула она и саданула кулаком по клавиатуре. Черные клавиши с буквами разлетелись по комнате.

                Гаевский с Аманом сидели в ресторане. Ждали очаровательную солистку Алину и её жениха Тимура, младшего сына Амана. Через два дня у них должно быть венчание.
                Никитос снова и снова набирал номер Марины, телефон был отключен.
 Сегодня утром Гаевский  получил от неё послание: «Поцелуй за меня молодую и забудь обо мне!»  Потом вторую: «Совет да любовь тебе, предатель!»
                Через три недели посол Сергеев был назначен заместителем министра Иностранных Дел. По случаю вступления в должность Станислав Антонович с очаровательной супругой устроили грандиозный  отходный банкет в одном из лучших Женевских ресторанов.







Глава шестая.



2009-ый год. Два месяца спустя.

           Гаевский, пошатываясь, вошел в гримерку. Бросил в кресло охапку цветов и направился к холодильнику. Водочная пробка покатилась по полу, а Никитос большими, жадными  глотками опорожнил полбутылки.
- Ты охренел, Никита! – зарычал за спиной Аман. – Что с тобой происходит? Ты соображаешь, где мы сейчас работаем? Это  Кремль!
- Кремль? – пьяно ухмыльнулся Гаевский. – Ну! Чтоб Кремль стоял и деньги были!
Он снова приложился к бутылке.
            Аман толкнул друга в кресло.
- Гаевский, ты человек? Ты нормально объяснить можешь? Что случилось?
- Ничего! Вообще ничего, понимаешь! А должно было! – заорал Гаевский.
- Так. Спокойно!  Что должно было случиться? – Сериков  схватил стул и уселся
 напротив. – Говори, не темни!
- Эх, Аман! Я ведь люблю её! Всю жизнь! И она меня тоже… Любила.
- Марина?
- А кто еще? –развел руками Гаевский. – Я однолюб!
- Ага. И это радует! – Аман  почесал бритый затылок. – Короче, вы поссорились?
- Нет! – замотал головой Никита. – Мы должны были пожениться. Вот прямо сейчас! А она не отвечает. Телефон отключен. Пятьдесят три дни дня!
- Может, она телефон потеряла?
- Она бы позвонила с другого. И еще прислала мне какие две дурацких эс-эм-эски. Вот смотри! – Гаевский сунул мобилу в лицо продюсеру.
- И что  это значит? Что за совет да любовь?
- Я не знаю. Ничего не знаю, брат!
- Ну, так узнавай! – Сериков в порыве шлепнул себя по ляжкам. – Ищи её! Бухать-то зачем? Ты же не один, Никитос. Смотри, сколько народа вокруг тебя крутится. Ты их всех кинуть хочешь?
- Не-а. Не хочу… Я к Маринке хочу.
- Понятно…Где она сейчас?
- В Женеве, наверно. Он у меня жена…
-  Я читал, -  усмехнулся Аман – Знаешь, что? Надо Боткину звонить! Он сейчас в Германии живет и до Женевы ему рукой подать. А ты собирайся. Поехали домой! И хватит жрать!

                Гаевский вздрогнул и проснулся. Поднялся с постели и, шаркая тапками, пошел на кухню. Нашел свой любимый стакан с Адмиралтейством и налил в него водки. На два пальца выше  шпиля. Это была норма. Лечебные триста граммов. Подрагивая и передергивая плечами, он медленно выпил и глубоко вздохнул. Заработало…
                В дверь позвонил продюсер.
- Квасишь? – весело поинтересовался он.
- Лечусь, - покачал головой  Никитос. – Ты же знаешь, я без опохмела сдохну.
- А зачем столько пьешь?
- Я бы тоже хотел знать ответ на твой вопрос…
- Ладно! Накапай -ка и мне, - Аман прошел на кухню и взял с полки фужер.
- За что пьем?
- За тебя, дурака! И за Маринку твою!
- Не понял, - помотал головой Гаевский.
- Сегодня Жека звонил. Все у неё в порядке. Мужика назначили замминистра и они сейчас в Москве.
- Адрес?!  - подскочил Никита.
- Да найдем и адрес! – рассмеялся Сериков. – Ты в норму себя приведи! Куда ты с такой рожей?
- Это само собой. Спасибо, друг!

           ЗамМИДа  Сергеев в очередной раз обходил свой новый кабинет. Он хотел в нем что-то переставить, внести какую-то свою изюминку в обстановку, но все стояло на своих местах, и было в идеальном порядке. Стас остановился на том, что надо поменять телевизор и рабочее кресло.
- Станислав Антонович, к  вам Никита Гаевский, - раздался голос секретарши Али, молодой разведенки, готовой, как показалось Сергееву, на все.
- Гаевский? А кто это? – замминистра знал, что Никита его слышит, и специально задал такой вопрос.
- Ну, как же?  - стушевалась Аля. – Это же известный певец. Король шансона…
-  Ох, Алечка! Если бы он был королём Англии, я бы его знал. А шансон… Что это? – Стас выдержал паузу. – Ну, Бог с ним! Пусть войдет, ваш король.
           Никита  тут же влетел в кабинет.
- Здравствуйте, - кинул он прямо с порога. – Мне нужна Марина. Как я могу её найти?
- Какая Марина? – деланно удивился Сергеев и только теперь понял, откуда у него  появилось ощущение, что он давно знает этого типа. Это тот самый наглый торгаш из электрички!Неужели они уже тогда?...
- Брось!  - Гаевский перешел на «ты». – Можно подумать, ты ничего не знаешь о наших с ней отношениях.
- А ты наглец!
- Может быть… Я просто решил, что пора все расставить по местам. Так будет лучше и честнее.
- Лучше? – криво усмехнулся Стас. – Для кого?
- Для всех! – отрезал Никитос. – Так, где она? Адрес, телефон?...
- Понятия не имею, - пожал плечами замминистра. И заметив недоверие во взгляде собеседника, добавил. – Честно! Детьми клянусь!  Как только мы переехали в Москву, она подала на развод. Потом собрала вещи и ушла.
- И ты даже не поинтересовался куда? – с сомнением спросил  Гаевский. – Вы же прожили двадцать пять лет! У вас дети, внуки…
- Я не хочу её больше знать. Все эти годы я жил с чужим человеком. Она не любила меня. Жалела, уважала, понимала, сочувствовала – да! Но любила она тебя, музыкант!
- Может она у родителей? – настаивал на своем Никита. – Или у детей?
- Родители давно умерли, а у детей её нет. Она в последнее время всё мечтала о деревне, о доме на берегу тихой речки…
- Угу, - кивнул Гаевский, о чем-то задумавшись.- А почему она от меня скрывалась, если все равно ушла от тебя? Ты что-то об этом знаешь?
- Когда ты живешь публичной жизнью, Гаевский. Надо продумывать каждый свой поступок. Ты читал о том, что вы с Алиной Селезневой собирались пожениться? Вот и она тоже читала!
- Погоди! Но ведь  это  желтая пресса! Утка!
- Может быть и утка… Но дыма без огня не бывает!
Никита развернулся и не прощаясь пошел к двери.
- Если найдешь, дай мне знать! – крикнул ему вслед Сергеев. – Пожалуйста…И береги её, Гаевский!

                До регистрации на Питерский рейс  оставалось еще десять минут. После полугодового затворничества, Марина все же решилась поехать к сыновьям. Соскучилась по ним и по внучатам. В конце концов, они-то в чем виноваты?
               В Приозерском аэропорте было необычно людно. Около сотни встречающих с букетами слонялись по залу в ожидании московского рейса. Насколько она поняла из обрывков фраз, должна была прилететь какая-то знаменитость.
- Интересно, а Никиту тоже так встречают? – у Марины, вдруг, навернулись слезы и он крепко стиснула зубы.
                Она вспомнила, как выбросила мобильник, отправив Гаевскому эти дурацкие сообщения. О том, как узнала о свадьбе Селезневой и Тимура Серикова. И о том, как решила не звонить Никите – если любит, сам найдет! Дура! Ведь не девочка уже! Только один звонок, и они были бы вместе! Но как теперь звонить? Что она ему скажет?
                Толпа  хлынула  к дверям. Раздались аплодисменты и восторженный  крики.
Марина поднялась и решила посмотреть, кого это встречают такими овациями. Первыми сквозь толпу встречающих пробились несколько парней с огромными баулами и хоккейными клюшками.
- Понятно, - сказала сама себе Марина и потеряла к происходящему всякий интерес. Она взглянула на часы и подошла  к окну регистрации пассажиров.
               Гаевский медленно пробивался сквозь ряды поклонниц, принимая цветы, поцелуи и раздавая автографы. Что-то заставило его оглянуться. Марина! Он видел только её плечи и затылок, но знал, что не ошибается.  Расталкивая дам и извиняясь, он ринулся к ней.
- Она! Это точно она! – стучало в висках. – Только не упустить! Не дать ей исчезнуть. Еще эти тётки, черт бы их побрал!
За несколько  шагов до  Марины дорогу ему преградил молодой парень в вязаной черной  шапочке. Что-то недоброе увидел Гаевский в узких зрачках его равнодушных, карих глаз. Пару мгновений они смотрели друг на друга, после чего Никита с силой толкнул его плечом. Парень отлетел к стене и с ужасом уставился на оброненный им кейс.
До Марины оставался один шаг, когда за спиной раздался  гулкий взрыв…
            Она пришла в себе через несколько минут. Вокруг раздавались стоны и крики, в воздухе  парила  штукатурка, в ушах стоял  звон, а на полу лежали цветы. Много цветов! Были среди них её любимые розы. Розовые…
            Какие-то люди в синей униформе освободили её ноги из-под тела мужчины в белоснежном пиджаке с окровавленной, рваной  спиной. На секунду  он показался ей знакомым.
- Прямо ангел-спаситель, - сказал кто-то. – Если бы не он… Все на себя принял. И свое и ваше.
           Марину повели к выходу.
           Только из выпуска новостей она узнала, что среди пострадавших при взрыве был Никита. Десятки телеканалов транслировали видеозапись, на которой Гаевский отпихивал от себя человека, подозреваемого в совершении теракта. Но самое главное, он был жив. Врачи говорили что-то о критическом состоянии и коме, но Марина этого не слышала. Она  устремилась в Москву, куда прошлой  ночью перевезли и Никиту.

          В конце коридора скрипнула стеклянная дверь и Марина разглядела сутулый силуэт профессора Орехова.
- Товарищ  профессор! Александр Васильевич! – бросилась она к доктору. – Как там Гаевский?
- Плохой ваш Гаевский, - вздохнул Орехов. – Я сделал все, что мог. Теперь ему остается надеяться только на себя, на Господа и на чудо… Но в чудеса и в Бога я не верю.
- Я могу его увидеть? – перебила профессора Марина.
- А вы ему кто?
- Я жена замминистра МИДа Сергеева, - представилась она.Ей показалось, что так будет солидней и её обязательно пропустят.
- Понятно. А Гаевскому вы кем приходитесь? – ухмыльнулся Александр Васильевич.
- Ему? Я обязана ему жизнью. Он загородил меня собой.
- Понимаю. Извините, но к нему  можно только самым близким.
- Я и есть самая близкая! – решительно выдохнула Марина. – Я его жена!
- Да? Две минуты назад вы были министершей, - профессор сурово глянул на неё. – А вы, мадам, не из  журналюг? Что-то напористость у вас какая-то профессиональная.
- Нет, - тихо ответила Марина. – Нельзя, так нельзя. А можно передать ему вот это? Пусть ему кто- нибудь прочтет. Это важно!
- Нет, нельзя. Он в коме.
- Вы ему хотя бы в руку вложите! Умоляю, профессор!Он почувствует!
- Ну, если это так важно… - пожал плечами Орехов.
- Очень. Для нас  обоих! – Марина порылась в сумочке и достала небольшой сложенный вчетверо блокнотный листок.
- А что там?
- Можете прочесть.
Профессор глянул поверх очков.
- Хм, я думал это какая-то молитва. Вы уверены,что ему это надо?
Марина несколько раз кивнула.
- Что ж…- Александр Васильевич  поправил очки и сунул бумажку в карман. – Хорошо. Хуже ему от этого  не будет.

             Профессор вошел в палату и подозвал медсестру.
- Валюша, будь добра выйди на  минутку, - Орехову не очень хотелось, чтобы его застали за каким-то шаманством.
             Он подошел к постели больного и, оглянувшись на дверь, сунул ему записку под ладонь. По привычке окинул взглядом аппаратуру и флакон капельницы. Неожиданно рука Гаевского несколько раз вздрогнула, и обожженные пальцы судорожно согнулись Никита открыл глаза и поморщился от солнечного света.
Орехов окликнул медсестру Валю.

- Как самочувствие? – спросил Гаевского  профессор  утром следующего дня.
- Лучше, чем вчера, доктор, - слабо улыбнулся больной.
- Теперь с каждым днем будет лучше. Я бы не поверил, если бы не увидел  сам.
- Вы о чем? – вскинул брови Никита.
- Там  женщина сидит, - Орехов кивнул на дверь. - Вчера она попросила передать вам записку. Сказала, что очень важно. И вот!
- Какую записку?
- Да чепуха какая-то! – профессор  взял  бумажку со стола, развернул и показал Гаевскому.
- Обучаю игре на гитаре, - прочитал тот написанное когда-то его рукой. – Где она? Позовите, доктор!


            



            

 





















 






Глава первая.

1983-ой год.



           Студенческая общага гудела  предновогодними хлопотами. Члены студсовета украшали  фойе мишурой и неизменными плакатами с Дедом Морозом, Снегурочками и плутоватыми зайцами в рукавицах и почему-то с мешком.
         Нина положила трубку телефона и широчайшей улыбкой поблагодарила вахтершу Наркошку. Надежду Васильевну окрестили так за страсть к папиросам, которые она практически не выпускала изо рта.
-Да-а, - протянула Нина. – Не ожидала, что твоя бабуля так легко сломается. Она же у тебя церберша!
- Сама ты церберша! – рассмеялась её подруга Марина. – Просто она за меня отвечает. Ей отец приказ  дал за мной следить и не пущать. Но она же понимает, что диплом тоже важная вещь. Тем более красный.
        Нина подхватила девушку под руку и потащила к лестнице.
- Тогда пойдем, мисс Шурупова, красный диплом зарабатывать! Если честно, я ничегошенки не знаю. Как завтра экзамен буду сдавать, даже не представляю…
- Успеем. Тридцать билетов за ночь вызубрим как-нибудь, - успокоила  подружку Марина. – А вообще это языкознание такая туфта! Кому оно нужно?
- Ты только Эльзе Куртовне такого не скажи, - улыбнулась Нина.
- Ой, да ладно! Она уже не кусается! – отмахнулась Шурупова. – Думаешь почему нам экзамен перенесли? Ей до Нового года уже в Фатерлянде быть надо.
- С её характером, она может и напоследок завалить. Из вредности!
- Не придумывай, Решетникова! Нормальная тётечка!
 – Между прочим, мне девчонки со второго курса отдали свои конспекты и шпоры, - заговорщицки понизила голос Нина.
- Тогда живем! Но готовиться все равно надо!
- Зануда ты, Маринка! – огрызнулась Решетникова. – Всё у тебя «надо»!


         В  предбаннике общежития раздался грохот и Надежда Васильевна, попыхивая «Беломором» привстала из-за стола. В эту же секунду перед ней появился третьекурсник Саня Домнин с ударной установкой. На  перламутрово-синем  барабане красовалась надпись «ВИА Синтез». Следом за ним брёл молчаливый, розовощекий  Никита Гаевский, взгромоздивший на плечи две самодельные колонки, размером в холодильник. Здоровяк чуть слышно поздоровался с вахтершей.
- Это вы где полуночничали? – недовольно поинтересовалась Наркошка.
- В биофаке новогодний вечер работали, - ответил за всех Женька Боткин, белобрысый красавец с еще детским лицом. – Привет, теть Надь! С наступающим вас!
Женька по привычке положил на стол студенческий билет и получил ключ от «музыкалки». Боткин вытащил из модного пластикового  пакета плитку шоколада «Сказки Пушкина» и изящным жестом преподнес Надежде Васильевне.
- Теть Надь, мы посидим полчасика, а?
- А ты знаешь, сколько дают за взятку должностному лицу при исполнении? – деланно нахмурилась вахтерша.
- А это не лицу, - улыбнулся Боткин. – Это внуку лица. А это лицу.
Женка положил перед Наркошей газетный сверток.
-Ваш любимый «Гадрут».Столовый, розовый!
- Умеешь ты, Женечка, с людьми общаться, - расплылась в улыбки старуха. – И чего только на почвоведение поступал?
- Я, теть Надь, человек практический. На почвоведении конкурса не было, да и по три пары в день. Не то, что у некоторых, -  Боткин кивнул в сторону Гаевского. – Главное, не специальность, а корочка. Будет корочка, все будет.
- Молодец! Правильно мыслишь! – согласилась Наркошка. – А Никитку не трогай, он мальчишка правильный.
- Что  вы! – замахал руками Женька. – Никитос  гений! Помяните моё слово, он еще звездой станет. Только ему  буксир нужен, сам он никуда не пробьется со своей патологической скромностью.


Женька разлил остатки портвейна по кружкам и стаканам и привстал для тоста. Молча или под обычное «Вздрогнем!» он сам не пил и другим не давал.
- Чуваки! Я хочу выпить за нас! Давайте поклянемся друг другу, что если кто-то из нас все же выбьется в великие музыканты, то обязательно подтянет и остальных!
- Клянемся! – на полном серьезе произнесли ударник Домнин, басист Самоха и клавишник Аман Сериков. Никитос только хмыкнул и кивнул.
- Гаевский! – покосился на друга Боткин. – Между прочим, тебя это касается больше остальных. Это ты у нас поцелованный Богом и Счастья баловень.
- Жень, кончай! – поморщился Никита.
- А я серьезно! – покачал головой Боткин. – Ты сам еще не знаешь, какие шедевры на коленке  ваяешь. Мелодии у тебя офигительные! А вот тексты… Механические. Без души. Как будто компьютеру задали программу написать  стихи про любовь и он из набора известных ему слов сочинил. Песни о любви пишут любя, страдая… А ты? Ты хоть влюблялся когда-нибудь?
- Влюблялся… В девятом классе в Наташку Гитину, - недовольно буркнул Гаевский.
- И как?
- Да,  никак. Влюбился и все.
- Как это, « и все»? Ты хоть клинья под неё подбивал? Ухаживал? Свидание назначал?
- Нет, конечно! – Никитос даже улыбнулся, вспоминая свою школьную любовь.
- Конечно? – Боткин совсем растерялся.
- Так она с моим другом торчала. С Юркой Тырындиным. Некрасиво как-то к чужой девчонке клеится.
- Да… - тяжело вздохнул Женька. – Однако, юноша, случай у вас тяжелый. Ты бы хоть в универе кого-нибудь себе присмотрел для вдохновения. Для душевности создаваемых шедевров.
- Во-во! Я ему давно говорю! На него девки чуть ли не вешаются, а он только молчит и краснеет, -  вставил Самоха.
- Да пошли вы! – обиделся Никитос. – Я вам хотел новую песню показать, а вы…
- Показывай! – тут же оживился Боткин. – Медляк?
- Нет, это вещь роково-роковая!
- Да не томи  ж ты! -  не выдержал Аман, единственный в ансамбле, знающий нотную грамоту. - Если, правда, классная вещь, я тебе её  сам оранжирую и распишу.
Никитос взял гитару и, клацнув тумблером усилителя, подошел к микрофонной стойке.
               
« Много-много лет тому назад
  Судьба разлучила нас.
  Но твоё лицо, твои глаза
  вижу я как сейчас.
  Глаз твоих огромных синий цвет
  До сих пор меня пьянит.
  Говорят, была любовь, и нет,
  А в груди болит. Болит.»

- Стой! – вскрикнул клавишник Аман. – Давай еще раз! Там  такой солярис можно влепить, пальчики оближешь!
Аман схватил гитару. Домнин ринулся к ударной установке.
- Классно! – проговорил, наконец, Боткин. – Но текст говно! Никитос, ты же филолог! Стыдно же! Я представляю, что там во втором куплете.
- Это рок, Женя! – парировал Аман. – Ты классику послушай! Там вообще бред сивой кобылы! «Бешеный джигит на лошади бежит…» А у нашего Никитоса все со смыслом.
- Ладно! Погнали! Три-четыре!

            Когда Боткин стоя на коленях залился финальным соло, дверь «музыкалки» распахнулась и в неё влетела Марина Шурупова. Она, не обращая ни на кого внимания, подошла к розетке и выдернула удлинитель. В комнате повисла недобрая тишина.
- Вы совсем уже, что ли! – разразилась Марина. – Полвторого ночи! Люди спят! Кто-то к завтрашнему  экзамену готовится! Еще хоть звук услышу…
- И что? – с иронией усмехнулся Никита и шагнул навстречу незнакомой курносой девчонке с зелеными, яростными глазами.
- А вот что! – Шурупова зарычала и толкнула Гаевского в грудь. Тот не устоял и полетел прямо на Домнина.- Еще один звук и я играло тебе поломаю! Об голову! Понял, композитор?
             Марина развернулась и стремительно пошла  по коридору. Нина побежала следом.
- Маринка! Ты взбесилась, что ли? Ты знаешь, кто это? Это же Никитос. Знаешь, какие он песни поёт?
- Да мне до лампочки! Хоть Никитос, хоть пес Барбос! Ты видела, сколько они  бормотухи выжрали! Им  вся общага пофиг! Ох, я б ему дала!
- Я б тоже, - вздохнула Нина  чему-то  своему.
- Что? – остановилась Шурупова.
- Тоже, говорю, на твоем месте  им по башке дала!- оправдалась Решетникова.
- А что же ты за дверью пряталась?
- Да они нормальные парни! Просто творческие. Что-то такое придумали, а времени забыли…
- О совести они забыли! Пошли билеты учить!

       Никитос сидел на полу и не сводил глаз с дверного проема.
- Кто это? – выдавил он через пару минут.
- Маринка Шурупова с первого курса. Ваша, филфаковская, - проинформировал всезнающий Боткин.
- Да? В общаге живет?
- Нет. У бабки.  С Иркой Решетниковой дружит. Наверно, к зачету у неё готовится. А что?
- Ничего, - без интонации произнес Гаевский.
- Чуваки, мне кажется, у нас скоро будут новые песни. С отличными текстами, - ехидно вставил Самоха.- Предлагаю за это выпить.
- Нечего больше пить, - с сожалением  вздохнул Никитос.
- Спокуха! Есть тут у меня одна  затарка на случай страшного новогоднего бодуна, - Самоха полез в кофры и  выудил оттуда бутылку водки.
- За любовь! – неожиданно для себя ляпнул Никита. Парни переглянулись и выпили. Гаевский тоже выпил и оглянулся на двери. Ему вдруг захотелось, чтобы эта курносая пигалица снова показалась на пороге.

          В полседьмого утра Никитос прибежал к общежитию. Он все рассчитал. Если курносая осталась ночевать у подруги, значит сегодня у неё зачет или экзамен. И, разумеется, с утра. Гаевский не очень отчетливо себе представлял, как он себя поведет при встрече с Мариной, но страстно этого хотел. Ему не терпелось узнать, было ли вчерашнее оцепенение перед девчонкой  простым шоком от неожиданного поведения наглой девицы или  так и приходит любовь с первого взгляда.
          
             Женька Боткин аккуратно  выбрался из объятий спящей  Лариски и, потягиваясь, подошел к окну. В утренних сумерках белела  кроличья ушанка Гаевского.
- Оба-на! Никитос все-таки присох! С ума сойти!
Боткин  наспех прикурил сигарету и принялся натягивать джинсы. В том, что Никитос не решится подойти к понравившейся девушке, Женька не сомневался. Помочь другу  Боткин считал святым долгом.

             Марина  под ручку с Решетниковой вышла из общаги. Увидев  девушек, Никитос спрятался за березу. Внизу живота заныло и сердце, подскочив куда-то под кадык, бешено заколотилось. Девушки прошли мимо, и Гаевский на ватных ногах поплелся следом.
- Мешок! – пробормотал, видевший позорный маневр друга, Боткин.   Женька устремился за Никитой. На троллейбусной остановке, он нагнал друга и жестко схватил его за локоть.
- Дрейфишь?!- прошептал Женька. – Не бойся, я с тобой!
Он потащил Гаевского девушкам.
- Девчонки, привет! – Боткин  улыбнулся в тридцать два зуба. -  Вы извините нас за вчерашнее. Отработали на вечере у биологов. Устали. Расслабились мал-мал. А тут Никитос новую песню придумал. Чумовую! Кстати, вот он и сам. Никита Гаевский! Без пяти минут звезда советского рока.
Боткин толкнул друга  к  Марине.
- Здрассте… - Никитос протянул было руку, но растерялся и спрятал её за спину.
- Никитос… - хмыкнула Марина.- Прямо, как кличка собачья. Никита лучше.
- Ребята, - Нина оттерла подругу назад. – Все нормально. И Никитоса мы знаем. А на репетицию пустите?
- Само собой! – радостно провозгласил  Боткин.- Более того, мы с Гаевским приглашаем вас вечером на коктейль. В «Юность». Пойдет? Отметим ваш экзамен и загладим нашу вину.
- Конечно, пойдет! – зарделась Решетникова.
- Я не пойду! – холодно отрезала Марина.
- Как хочешь, - Никите показалось, что Нина даже обрадовалась.
- Тогда я тоже не пойду, - неожиданно выпалил он.
- Ну и дураки оба, - вздохнул Боткин и повернулся к Решетниковой. – Лапуля, жду тебя равно в девятнадцать ноль-ноль. И вы, если надумаете, выдвигайтесь.
Женька  презрительно покосился на друга.
- Я с незнакомыми алкоголиками по  кафешкам не хожу, - недовольно буркнула Марина.
- А со знакомыми? – спросил Никитос и поняв, что сморозил что-то не то, густо покраснел. – В смысле, давайте хотя бы познакомимся. Я Никита, это Женька. С Ниной мы уже знакомы. А вас как зовут.
- Марина её зовут, - вставила Нина. – Шурупова. Уроженка солнечного Закавказья.
- Ого! – заинтересовался Боткин. – И откуда  вы такая горячая горянка?
- Из Грузии она. У неё там папа командир танкового полка, - снова ответила за подругу Решетникова.
- Это серьезно! – поцокал языком Женька.- Как у  Пушкина. Капитанская дочка.
- Полковничья, - нахмурила брови Марина и  легко взбежала в подошедший троллейбус. Нина  поспешила за ней. Никитос так и остался на  остановке.
- Ты чего замер? – Женька  обошел вокруг друга и встал прямо перед ним, уперев руки в бока.- Я для кого тут стараюсь? Мне теперь с этой лупоглазой кобылой в «Юность» переться!
- Ты что, не понял? Не нравлюсь я ей, и знакомиться она  со мной не хочет. Я навязываться не буду! Не хочет – не надо!
- Вот ты дурак! А ты бы хотел, чтоб она тебе на шею кинулась. Всю жизнь, мол, тебя ждала, прынц мой ненаглядный! Да все они ломаются и что-то из себя строят! И эту уломаем!  Будет еще тебе звонить и в трубку  сопеть.
- Не надо мне сопеть! Я с ней разговаривать  хочу. По городу гулять, в кино сходить. Медляк с ней потанцевать. Понимаешь? – Гаевский заглянул в насмешливые глаза Боткина и отвернулся.
- А под одеяло с ней забраться  ты еще не готов? Детский сад, ей богу!
- Она не такая! Не станет она с каждым встречным-поперечным по одеяло ложится!
- А ты не встречный, Гаевский. Ты у нас  один такой. Уникальный, талантливый… Идиот!
Все хотят под одело, понял? И мама твоя с папой хотели. И ты хочешь, только  тебе в этом признаться стыдно. Ну, тебя! Делай, что хочешь! Только с твоими принципами ты до старческого маразма  будешь по ней страдать, а она за это время со всеми твоим друзьми переспит.
- Да пошел ты!- огрызнулся  Никитос и побежал в парк.
- Придурок! – Боткин слепил снежок и  всадил его точно между лопаток друга. Тот остановился, метнулся к ближайшему сугробу и набрал полную горсть снега. Через секунду Женка  уже получил снежком в грудь.
Марина, стоявшая на задней площадке, несколько секунд смотрела на резвящихся парней, пока троллейбус не свернул за угол.
- Пятикурсники называются! – недовольно пробурчала она. – Шпана!


           Поздно вечером Гаевскому позвонил Боткин.
- Как дела, Петрарка? Не разлюбил еще свою Лауру? А сонеты пишешь?
- Жень,  ты что хотел? – недовольно спросил Никитос.
- Докладываю. Сводил я  эту Нинку в  кафе. Коктейлем угостил, Шампанским напоил. Потискал мал-мал. Ничего так.
- И что? – поморщился Гаевский. Не любил он подобных рассказов.
- А вот что. Маринка твоя всю жизнь мечтает научиться играть на гитаре. Вот через эту лазейку ты и занырнешь!
- Как  это? – не понял Никитос.
- Завтра  повесишь объявление, что открываешь кружок игры на гитаре. Сбор у кафедры после четвертой пары. Гарантирую – она обязательно придет! И если ты этот шанс упустишь, я тебе больше руки не подам! – Женька довольно гоготнул.
- А если она не одна придет?
- А с кем? С бабулей своей? – продолжал веселиться Боткин.
- Ты  знаешь, сколько народу мечтает научиться играть на гитаре? Придет человек сорок, и что я буду делать?
- Посторонних я беру на себя! Ты встречаешь свою  Шурупову и говоришь, что забыл гитару дома. Предложишь ей прогуляться к тебе домой. Мамка до семи работает, и вы будете абсолютно одни. Только не наглей и не торопи событий! Спой ей что-нибудь душевное. Во! Про карету ночи! Я под эту твою тягомотину штук десять баб уговорил.
- Ладно, - вздохнул Гаевский. – Я подумаю.
- И думать нечего! Не сделаешь, значит, ты мне не друг! И вообще не мужик. Зря штаны носишь! – Женька бросил трубку.

            Наутро, воровато оглядываясь, пунцовый Никитос повесил на доске объявлений бумажку: «Обучаю игре на  гитаре. Сбор желающих  после четвертой пары  в актовом зале. Студент четвертого курса Н. Гаевский.»   Вдавив последнюю кнопку в фанерную доску, он быстрыми шагами устремился прочь.
          После четвертой пары  Никитос,  волнуясь, топтался у кафедры. Странно, но желающих научиться играть на гитаре не нашлось. Марина тоже не пришла. Он еще с полчаса помаялся на гранитном подоконнике, и  в конце концов собрался домой. За спиной застучали каблуки, Никита обернулся. К нему шла Марина.
- Привет! Ты по объявлению?  - с глуповатой улыбкой спросил он.
- Разумеется. А где гитара? Или у тебя еще теоретический курс намечен?
- Нет.  Гитара дома, - Гаевский кивнул за окно. – Я в этом доме живу. Вон мои окна на седьмом этаже. Пойдем?
- Ну, пойдем… Только без шуток! Взялся учить – учи! – она подала ему пластиковый «дипломат». – Пошли!
           Переходя дорогу, Гаевский краем глаза заметил Боткина. Женька явно за ними следил, но делал вид, что покупает в киоске  газету. Никитос победоносно зыркнул на него и взял Маринку под локоток. Она поежилась, но смолчала.






Глава вторая.


          
          Никитос провалился в любовь, как в полынью. Барахтался между реальностью и иллюзиями, и был неуёмно счастлив. Он понимал, что назвать Маринку своей девушкой было бы опрометчиво, но оттого, что он мог видеть её несколько раз в неделю, касаться её маленьких пальцев, смотреть в её зеленоватые, чуть раскосые, глаза, Никитос приходил в необычайную эйфорию. Его не вернуло к действительности даже то, что она никогда не позволяла провожать себя домой, что Новый год они отмечали в разных кампаниях, что она не поздравила его с двадцать третьим и не пришла к нему на  день рождения. Вопреки прогнозам Боткина, музыку Гаевский забросил. На репетициях и выступлениях был рассеянным и часто забывал слова. Женька рвал и метал, но вернуть этого влюбленного дурака в строй не мог. Никитос только загадочно улыбался и говорил, что его никто не понимает. Не нужно ему поцелуев и секса, он счастлив тем, что она есть и она рядом. Боткин только качал головой, лишний раз убеждаясь, что все беды от баб.
           Гаевский думал иначе. Марина была для него каким-то божеством, которое ему очень хотелось постичь, раствориться в нем, принести себя в жертву. Полностью. Без остатка.
           Как-то, убирая посуду, он заметил на чашке след от её помады. Недолго думая, он коснулся его губами. Помада была чуть сладковатой и ароматной. Такими, наверно, были и её губы. Никитос спрятал чашку в свой книжный шкаф и принялся сочинять стихи.
          
          Марина гнала от себя прочь все мысли о Никите. Не для того она приехала в Москву, чтобы заводить шашни. Была у неё еще одна причина… Стас. Стас Сергеев, её одноклассник и  сын лучшего друга отца, генерал-майора Сергеева. Стас и Марина влюбились друг в друга в пятом классе и  продружили до выпускного. А потом разъехались учиться. Ничего серьезного у них не было, если не считать, что на выпускном Стасик  попытался  полапать её грудь и сунуть руку под юбку. Марина хоть и не сильно возражала, однако руки распускать не позволила. В их последний вечер он сделал ей предложение и она согласилась. Свадьбу  решили сыграть, когда Стас перейдет на четвертый курс своего  военного училища, чтобы распределиться по месту службы уже с молодой женой. Тогда он расценил её согласие, как готовность на все, и схлопотал оплеуху. Марина  решила идти под венец  девушкой.
          Курсант Сергеев писал ей трижды в неделю, и она с нежностью читала его письма. Потом складывала их в общую стопку и прятала в бабкин резной  комод. И все было чинно и правильно. Пока не появился Никитос. Уже  месяц она постоянно думала о нем и однажды поймала себя на том, что пришла к нему вне графика их занятий. Гаевский, всегда наглаженный и аккуратный, открыл ей дверь в рваных трениках и выцветшей, когда-то желтой, майке с надписью Байконур. Он стушевался, как девочка, и убежал переодеваться. А  Марине вдруг показалось, что одет он очень уютно и по-домашнему. Совсем, как муж. В тот вечер  что-то в ней сломалось. Она ела только что поджаренные им пирожки, смеялась, как дурочка, всем его шуткам и песенкам. А вернувшись домой, поняла, что Стас остался в прошлом. Марина вдруг осознала, что никогда не воспринимала его, как мужчину. Это был милый, любимый  мальчик из детства.
         И все же она дала слово, и с этим надо было что-то делать. Она полюбила Никитоса, но даже ради него не могла стать предательницей. Стас любит её, верит ей и, быть может, живет ожиданием свадьбы. А она тут…

            Боткин пришел рано утром. С удивлением оглядел с головы до ног Никиту.
- Далеко собрался?
- Нет. Вообще никуда не собирался, - пожал плечами Никитос.
- А чтой-то мы  во фраке? – Женька потеребил воротник модного чешского батника.
- Так это… Марина может зайти. Я же не могу  её в трусах встречать.
- Может? Она к тебе ходит, когда захочет? А ты все время на стрёме? Никитос! Посмотри на себя, в кого ты превратился с этой любовью? Ты когда последний раз с мужиками водку пил? Ты же или с ней или в ожидании её. На репетиции забил, нового ничего не написал. А у нас фестиваль на носу! Ты же на всех плюнул. Даже на себя самого!
- Почему не написал? – обиделся Никитос. – Я стихи пишу. Много.
- Кому они нужны, твои стихи? – взорвался Боткин. – Ты же композитор от Бога! Музыка – вот твой конек, а стихи твои, как бы это…
- Ты ничего не смыслишь в поэзии, Женя! И в любви. Ты самец! Кобель! Понял? Сколько у тебя уже их было? А хоть одну ты любил? Чтоб до одури, до смерти!
- Вот ты дурак, Гаевский! Ну, дурак! Ты думаешь, она не такая, как все?  Давай на спор! Через три дня я тебе её трусы притараню, - Женька даже руку протянул.
- Какие трусы? – уставился на него  Никита.
- Маринки твоей трусы!  Которые я с неё стяну в порыве страсти, - Боткин самодовольно ухмыльнулся. – Забьем на бутылку коньяка?
- Да пошел ты! – отвернулся Гаевский.
- Никитос, любовь это костер, который угаснет, если в него не подкинуть пару палок.
- Она не такая!
- А какая? – осклабился Женька. – Богиня? Инопланетянка? Это ты не такой, братан! Пока ты тут страдаешь, твою инопланетянку рано или поздно кто-нибудь…
Никита с разворота въехал Боткину в подбородок. Тот  отлетел, приложившись затылком о холодильник.
- Псих ты, Никитос! На своих кидаешься. Нас на бабу променял? – Боткин встал, потирая челюсть.
- Пошел вон!
Женька  потопал в прихожую.
- Сегодня в пять репетиция! Тебя ждать?
- Нет… - не сразу ответил  Гаевский. – Маринка может забежать.
- Придурок! – крикнул Боткин и яростно хлопнул дверью.

            Девушки не спеша брели из читального  зала. В цветущих яблонях гудели пчелы. Весна  выдалась ранняя и жаркая.
- Нин, ты мне  настоящая подруга? – спросила вдруг Марина.
- А ты сомневаешься? – прищурилась Решетникова, предвкушая какую-то тайну .
- Я могу тебя попросить об одном одолжении? -  Шурупова еще не решила посвящать ли подругу в свои дела и вообще стоит ли решаться на такой поступок.
- Ну, конечно!
- Ты можешь завтра позвонить моей бабульке и сказать, что я  буду ночевать у тебя? – выдохнула Марина хриплым голосом.
- М-могу, - протянула  Решетникова. – А на самом деле, ты где будешь?
- Я к Никите пойду! – твердо ответила Марина.
- Зачем?
- Затем!
- Ты с ума сошла, подруга! Ты же замуж собралась… Он же сразу догадается…  Как же тебе потом перед ним оправлываться?
- Я хочу, чтобы он был у меня первым, - механическим голосом проговорила девушка.
- Бред какой-то! Ты что, влюбилась?  – хлопала ресницами Нина. –  А Стас как же?
- Я ему письмо напишу. Всё напишу. Без утайки. А он пусть решает, брать меня после этого в жены.
- Не поняла! Спать ты собралась с Никитосом, а замуж за Стаса?
- Никитос мне не делал предложения, а перед Стасом у меня обязательства.
- Ненормальная ты!  Сама не знаешь, чего хочешь!  - всплеснула руками Нина. – Значит, уболтал тебя Никитос?
- Он ни о чем не догадывается. Я сама решила. Приду и отдамся.
- А родители его? Они же дома.
- Отца у него давно уже нет, а мать к любовнику уйдет ночевать.
- Да ты что! Вот семейка! В таком возрасте и к любовнику.
- В каком, «в таком»? Ей еще сорока нет. Да и любовник мужик видный.
- Кто? –  Решетникова плотней прижалась к подруге.
- Висман с кафедры психологии.
- Ого! Знаешь, а я её понимаю! Он же вылитый Николай Еременко!
- Нин! Так мы договорились? – Марина  решительно заглянула подруге в глаза.
- Заметано! А ты мне расскажешь, как у вас было?
- Дура, что ли? Кто про такое рассказывает?
- Жаль. Интересно было бы послушать…

     Решетникова взбежала по ступенькам общежития и,  войдя внутрь, направилась к Наркошке.
- Теть Надь, здрассьте!
- Привет, пигалица! Нет твоего ключа, Танюшка уже пришла.
- Да я по другому поводу. У вас  домашние телефоны преподавателей  есть?
- А тебе зачем?
- Мне бы номер Висмана узнать. Виктор Яковлевич нашей группе коллоквиум назначил по психологии начального образования, а время и аудиторию так и не сказал, -  нагло врала Нина.
- Так ты на кафедру ему позвони. Вот номер. – Надежда Васильевна ткнула желтым пальцем в список под стеклом.
- Да ушел  он! Я только что оттуда!
- Ладно, сейчас  посмотрим.
Старуха достала из ящика стола толстый гросс-бух.
- А, бэ,вэ… - она плевала на пальцы и перелистывала страницы. – Ага. Вот! Висман Ве Я. Записывай.


            Как только началась программа «Время», Никитос по давней привычке  выключил  телевизор. Послонялся по квартире и, остановившись у недавно купленной «Ноты», повернул переключатель. « Лашате ми кантаре кон ма гитара й мано…», - захрипел мрачный, непроницаемый Тото Кутуньо.
         Дверной звонок звякнул коротко и несмело. Гаевский лениво потопал в прихожую.
- Марина? – удивился он, увидев девушку.
- Привет. Я не вовремя? – спросила она и попыталась уйти. Никитос схватил её за руку и сам удивился своей наглости.
- Ты всегда вовремя! Заходи! Просто, поздно уже…
- Ты мне рад? – Марина сказала первое, что пришло ей в голову.
- Конечно!  Ты же знаешь…
- Ну, вот… Я и пришла, - она тяжело вздохнула и уставилась на юношу.
Тот несколько секунд смотрел на неё, а потом вдруг развернулся и побежал в свою комнату.
- Я сейчас! Гитару принесу!- крикнул он на бегу.
- Не надо! – остановила его Марина. – Я к тебе пришла. К тебе. На всю ночь…
У Никитоса закружилась голова и обмякли колени.
- Так… Может, выпьем чего-нибудь…
- Давай… - кивнула девушка и тут же передумала.- Нет! А вдруг я забеременею, и у нас родится ненормальный ребенок. Лучше потом.
     Лоб Никитоса покрылся испариной. Он и представить себе не мог, что все это произойдёт именно так. Как-то всё просто и обыденно. Ему ужасно захотелось, чтобы пришла мама и хотя бы Боткин. Чтобы что-то случилось. Пожар или потоп… Лишь бы прекратилось все это… Гавеский, наконец, понял – он боится. Боится первого секса, боится облажаться и показаться её неопытным, боится увидеть её без одежды и потерять свои идеал. В конце концов, боится раздеваться перед ней.
            А Марина задернула шторы и погасила свет. В полумраке она подошла к юноше и поцеловала его в губы. Никитос ощутил уже знакомый вкус и потерял себя. Он что-то говорил, объяснялся в любви и целовал, целовал, целовал её всю. Неожиданно он напрягся и почувствовал подступающий оргазм. Вскочил и убежал в ванную.
Через пять минут, пунцовый и пристыженный он вернулся к ней.
- Извини, так бывает у мужчин, - невнятно пробормотал Гаевский.
- Я читала, - шепотом ответила она.
- Просто у меня давно не было женщины, - ляпнул он.
- Давно? – Гаевскому показалось, что девушка ухмыльнулась.
- Вообще не было, -  обиженно буркнул он и улегся рядом с Мариной.
Она ничего не ответила, просто навалилась на него и принялась целовать.
- Кому-то надо начинать, иначе мы так и пролежим до утра, -  подумала она. – Никитка-то мой совсем растерялся.
Вот это самое «мой» вдруг разлилось по ней таким теплом и нежностью.- Маленький… Какой ты еще маленький, Никит…

       В начале первого клацнул замок и по квартире раздался решительный топот маминых каблуков.  Зоя Васильевна шла прямо в комнату  сына. Щелкнул выключатель и яркий свет разбудил спящих.
- А ну пошла  отсюда, потаскуха! – заорала мама.- Сучка лимитная! Пригрелась тут!
Девушка вскочила с постели и, схватив в охапку одежду,  убежала на кухню.
- Мама! – взвизгнул заспанный Никитос. – Ты не имеешь права так говорить! Мы с Мариной любим друг друга!
- Заткнись! – рявкнула Зоя Васильевна. – Ты еще ничего не понимаешь! Прописка ей нужна, а не твоя любовь!
- Ма!
Марина хлопнула дверью. Никита рванулся следом.
- Стоять! Куда! – мать загородила собой двери.
- Ночь на улице, ма! Я должен её проводить. Я люблю её!
- Никого ты не любишь! И не должен любить  никого кроме мамы!
- Что? – Гаевский жестоко прищурился. – А маме кто нужен? Этот двухметровый немец с кафедры психологии?
- Ты не имеешь права меня осуждать! Ты не понимаешь! Я столько лет одна... – Зоя Васильевна  опустилась на  табуретку. – Ой… Принеси мне лучше валокордин, что-то нехорошо…
Никитос кинулся на кухню.

            Марина выскочила на улицу и присела на скамейку.
- Ну, что же он?  - подумала  она.- Неужели так и не выйдет?  Скотина! Маменькин сынок! Предатель!
Слезинки жгучей обиды полились по её щекам. Марина взяла себя в руки. Отец всегда говорил, что плачут слабаки и трусы. Она резко поднялась и пошла по аллее.  Воздух благоухал сиренью и черешней, но Марина этого не замечала.
Из тени старого дуба за ней следила  Нина.
- Вот так, подружка! – зло прошептала она. – Нечего! Ишь какая! Везде успеть хочет! Вот из-за таких, как ты, хорошие девчонки и остаются старыми девами!
Нина пошла вслед за подругой. Через несколько минут во двор выскочил Никитос. Обежав окрестности и не найдя Марины, он вернулся домой.

              Марина тихонько вошла в квартиру. Бесшумно разулась и повесила плащ.
- Ну, слава тебе, Господи! - Выбежала ей навстречу бабушка. – Явилась! Ты где была?
- А, у Нинки занималась, - как можно беспечней ответила  девушка.
-  Что ж не позвонила-то?- сплеснула руками Екатерина Сергеевна.
- Вот же сука! Подруга называется. Ведь обещала, – подумала Марина. Улыбнулась и ответила, - Ну прости, бабуль! Увлеклись, забыли на время смотреть. Дело молодое, ты же знаешь.
- Ой, знаю, Маринка! – улыбнулась бабушка и тут же спохватилась. –  Папашу своего успокой! Звонил с полчаса назад. Орал, как оглашенный. Почему, мол, я за тобой не присматриваю. Почему позволяю по ночам шляться, и где попало ночевать? У неё, говорит, жених есть, а она с московским музыкантиком путается!
- С каким музыкантиком? – Марина  сделала круглые глаза.
- Вот и я говорю, что ж ты, зятек любимый, мелешь! Зачем на родную дочь напраслину возводишь? А он, вот принесет она тебе в подоле, я с вас с обеих шкуру спущу! Завтра прилететь грозился. Ты бы позвонила, успокоила.
- Не-а, - хитро улыбнулась внучка. – Пусть прилетает! Я так по папке соскучилась…
Екатерина Сергеевна махнула рукой.
- Как знаешь. Есть-то будешь?
- Обязательно! – Марина присела за стол и посмотрела на фонарь за окном. – С музыкантиком, значит. Понятно… Чем же я тебе насолила, подружка моя?

           Придя на лекцию, Марина бросила брезгливый взгляд на Решетникову и уселась на первое попавшееся место.
- Ты чего? – подошла к ней подрука.
- А то ты не знаешь? – прищурилась Марина. – За идиотку меня держишь?
- Ой, Марин,  зря ты на меня обижаешься. Я же не виновата, что Никитина мамаша вдруг среди ночи придет.
- Что? – зеленые глаза Шуруповой сверкнули дьявольским огнем. – А откуда ты про мамашу знаешь? И тут подсуетилась?  Тебе-то это все зачем? Или тоже на Никиту глаз положила? Так знай, его мамочка никогда не разрешит ему на лимите жениться!
- Дура ты, Маринка! Ой, дура! – Нина сокрушенно покачала головой.- Я же о тебе забочусь. Ты же мне еще спасибо скажешь!
- Спасибо! Интересно, за что?
- Есть у тебя  жених? Любит тебя? И радуйся! Не ломай себе и ему жизнь! Грех такому изменять. Он человек военный, с оружием ходит. А  ну, как застрелится с горя?
- Не застрелится! Он у меня сильный, - Марина дернула плечами. – Еще неизвестно, кто из нас друг другу больше изменил.
- Так ты все-таки…  Успели, значит?
- Успели. И все у нас было бы хорошо, если бы не ты. Что ты лезешь в чужую жизнь? Кто тебя просит? Пошла отсюда, идиотка!
- Марин… - надула губки Нина.
- Видеть не хочу морду твою деревенскую! – в сердцах выкрикнула Марина и выбежала из аудитории.
- Давай-давай! – злорадно прошипела Решетникова. – Чеши отсюда навстречу семейному счастью!

            Марина решила не ходить на занятия и вернуться домой. В подъезде её ждал Никитос. Сверху заметив  знакомый  красный  плащ,  он кинулся  вниз по ступенькам..
- Не подходи ко мне! – почти выкрикнула она. – Я не хочу тебя видеть!
- Марина, я хочу тебе объяснить… - промямлил Гаевский. – У мамы больное сердце. У неё был приступ. Я не мог…
- Иди! Иди к своей мамочке, с-сынок! И никогда не появляйся в моей жизни!
Марина забежала в квартиру, захлопнув дверь перед его носом.
В комнате, на спинке стула, висел новенький генеральский китель.
- Папка! – крикнула она. Прямо в туфлях вбежала в комнату и повисла на шее отца. – Папулечка! Ты когда генерала получил?
- Здравствуй, сойка! Два дня, как лампасы ношу, - улыбнулся генерал. – Это еще не все.  Я ведь новое назначение получил. В штаб округа.
-Классно!  Поздравляю! Ой, папулёк, как я  по тебе скучала! – Марина  взвизгнула, как девчонка.
- А по мне скучала?  - раздалось у неё за спиной. Девушка  обернулась. Позади неё стоял Стас. Марина на секунду замерла, потом шагнула к  парню и взяла его за руки.
- В последнее время, я только о тебе и думала, - негромко сказала она.
- Ну, вот и отлично! – отец обнял молодых людей. – Давай-ка, доченька, собирайся. Сыграете свадьбу, и будете жить у нас. А учиться можно и там.
- Ты согласна? – Стас внимательно посмотрел на неё.
- Согласна, - прошептала Марина. Она кляла себя за вчерашнюю поспешность.
- Ну, почему? Почему они не приехали  вчера? – подумала она. – Ладно. Сама виновата, мне и отвечать. Я обязательно поговорю со Стасом. Но ни сегодня. Потом…
            
      Об отъезде Марины и её решении выйти замуж Никитос узнал  от Нины. Она сама нашла его на перемене.
- Привет, Никита! – помахала Решетникова рукой.- Укатила твоя ученица.
- Как укатила? Куда? – всполошился Гаевский.
- Домой. Замуж собралась. У неё ведь жених был. А ты не знал? – ехидно спросила Нина.
- Н-нет, - автоматически ответил Никитос. – А давно укатила?
- Вчера. Самолетом через МинВоды.
- Ну, и ладно. Совет да любовь, да деток побольше!  - Никита постарался сказать это как можно беззаботней, но получилось фальшиво.
- А другую ученицу возьмешь? – Нина положила ладонь ему на грудь.
- А почему нет? Если есть слух, чувство ритма и желание, можно позаниматься. Вот только…
- Что? Лицом не вышла? Или происхождением?
- Не угадала. Гитару я продал. Так что надо подождать, пока не куплю новую.

         Никитос не зная, куда себя деть пришел к Боткину. Женька уже знал об отъезде Марины и сразу поставил на стол бутылку водки.
- Пей! – сказал он вместо приветствия. – Средство проверенное. А вечером к девкам пойдем.
- Не пойду! – покачал головой Гаевский. – Это же измена.
- Кому? Капитанской дочке твоей? А она, что сотворила? Не изменила тебе?
- Это измена не ей. Это измена моей любви, - проговорил  Никита и сдернув пробку с «Московской»  приложился губами к горлышку. Выпил полбутылки под ошарашенным взглядом  Боткина.
- Когда репетиция?  - спросил Гаевский, отдышавшись. – У меня такая мелодия есть, закачаешься!
- А слова? – с иронией спросил Женька. – Тоже «закачаешься»?
- И слова найдутся! Дай гитару, я тебе напою.




         


 Глава третья.



Три месяца спустя…

               После  московской  толчеи и суматохи приморский город казался сонным и ленивым. Гаевскому  казалось, что все его обитатели разом ушли в отпуск и теперь слонялись по бульвару, валялись на пляжах или просто тихо дремали в тенистых дворах.
               Пожилая армянка в справочном бюро,  вяло улыбаясь, подала ему листок с адресом  генерала Шурупова.  Взяла деньги, но сдачу Никитос так и не дождался. Одна из примет южных городов.
               Войдя во двор новенькой девятиэтажки, Гаевский потерял всю накопленную за три месяца решимость.
- И что теперь? – задал он себе вопрос. – Ты пойдешь прямо к ним домой? И что ты им скажешь? Здрассьте, я люблю вашу дочь?
              Никитос уселся напротив подъезда под грибком детской песочницы.
- А если она тут не живет, как ты её найдешь? Спросишь у родителей?  - продолжал терзать себя Гаевский. – И сколько ты намерен тут сидеть? Как тебе вообще пришло в голову  сорваться за две тысячи километров со стольником  в кармане? Нет, прав Женька Боткин! Придурок!
             Вдруг  ему пришла в голову  гениальная, по его мнению, мысль. Он вытащил из кармана  блокнот, вырвал оттуда лист и крупно на нем написал: «Обучаю игре на гитаре.»
Этот листок он  прицепил на дверь подъезда, использовав кнопки от старых объявлений.
            Через три часа  во двор  вошла молодая пара. Красавец-брюнет с широко поставленными глазами и курносая девушка с короткой стрижкой «под мальчика». Никитос даже  не сразу узнал Марину. Он  встрепенулся,  подскочил. Сердце предательски екнуло. Гаевский снова присел и постарался спрятаться за железной каруселью. Стас и Марина подошли к подъезду. Гаевский видел, как они остановились у двери. Она бросила  взгляд на пришпиленный Никитосом  листок и с тревогой осмотрела двор. Стас чему-то рассмеялся и, сорвав объявление, вошел в подъезд. Марина подняла бумажку, сжала её в кулаке и пошла следом.
- Что это его так развеселило? – со злость подумал Гаевский. – Неужели она ему все рассказала? Тогда зачем  подняла листок и спрятала?
             Он уставился на окна седьмого этажа.  В одном из них дрогнула штора и  появилась Марина. С минуту они смотрели друг на друга, а потом  девушка резко задернула  занавеску. Вскоре она выбежала из подъезда с авоськой в руках и, не глядя на Гаевского, быстрыми шагами прошла мимо. Никитос, устремился за ней.
           Свернув за угол, он  наткнулся на Марину.
- Ты! Я сразу  догадалась! – выдохнула она и крепко обхватила его шею.- Я верила! Я знала, что ты меня не забудешь! Господи! Как я по тебе скучала!
Никитос в порыве принялся целовать её лицо.
- Марин, поехали со мной! Брось его, и поехали! Я прошу  тебя! Умоляю! Я умру без тебя! Сопьюсь и сдохну!- бормотал он.
- Нет! – она почти оттолкнула парня. – Нет! Не могу! Замужем я!
- Разведись! Что тут такого?
- Нет, Никита. Не могу. Ребеночка я жду.
- Давно? -  не сразу спросил Гаевский.
- Не  фантазируй! Не от тебя… От мужа.
- Но ведь… - Никита посмотрел на её еще плоский живот. – Можно сделать аборт.
Марина зло прищурилась и отвернулась от  него.
- С дитём я тебя, значит, не устраиваю? – с издевкой спросила девушка. – А говорил, любишь. А ну, пошел отсюда!
Гаевский  попытался ей что-то сказать, объяснить. Он схватил её за руки, но она вырвалась и оттолкнула его.
- Пошел, я сказала! И чтобы никогда! Слышишь?! Никогда ты не появлялся в моей жизни!
               Никитос несколько мгновений смотрел на неё, как будто пытался запомнить её на всю оставшуюся жизнь.
- Дура! – рявкнул он и побрел прочь. Через несколько шагов он остановился, махнул рукой проезжающему такси и, уже  открывая дверь, громко, чтобы она слышала, сказал. – В аэропорт!
В эту секунду из-за угла вывернул Стас.
- Что-то случилось? Тебе нехорошо? – он подбежал к жене и заботливо обнял её за
плечи. – Я же говорил, что сам схожу в магазин! А ты все упрямишься! Тебе  себя беречь надо… Мы же теперь не одни.




Две недели спустя.

Боткин вышел из лифта и по давней привычке четырежды стукнул ладонью по кнопке звонка.
- Женечка! – распахнула дверь Зоя Васильевна. – Как вы вовремя! Образумьте вы этого  олуха!
- А что случилось?  - Женька глянул через плечо Гаевской и увидел Никитоса, собирающего  большую спортивную сумку. – Не понял! Мой друг в поход собрался?
- Уезжает он! – заломила руки Зоя Васильевна.- На три года, по контракту! И знаете куда? На край земли! В Африку!
- Э-э! Никитос! В какую Африку? Мы в субботу Стасу Намину показываемся. Забыл?
- Показывайтесь кому хотите! –  бросил  Гаевский.- Я сегодня улетаю, и меня тут больше нет!
- Погоди-погоди… - Боткин присел на диван и уставился на друга. – Это из-за неё, да? Из-за этой сучки, которая тебя на офицерика променяла, ты жизнь себе ломаешь?  Ты даже не представляешь, от чего ты бежишь! Слава, деньги, девушки… У тебя этих Маринок по восемь штук под одеялом будет! – Женька оглянулся на Зою Васильевну. – Извините…
Та понимающе  кивнула. Сейчас любые средства хороши.
- Никитос! Ты меня слышишь? – настаивал  Женька. – Ты же всех подводишь! Вся группа на тебе держится!
- Мне все равно! Я хочу все забыть. Развеяться и деньжат заработать. Понятно? – Никитос изо всех сил старался выглядеть  практичным, но в последнем слове сорвался на визг. Он схватил  сумку, оттолкнул Боткина, на бегу чмокнул мать в щеку и выбежал из дому.
- Женя! Верните его! – взмолилась Гаевская.
- Бесполезно… - вздохнул  Боткин. – Горбатого только  могила исправит.
Он взглянул в испуганные глаза  Зоя Васильевны.
- Что Вы! Это поговорка такая! Не переубедишь вашего Никитоса! Совсем твердолобым стал.



1986-ой год.



- Разрешите? –  Стас приоткрыл дверь кабинета полпреда. – Вызывали, Яков Андреевич?
Полпред Шевцов кивнул, разговаривая с кем-то по телефону.
- Станислав Антонович, - Яков Андреевич закурил любимую «Яву» - Вы у нас сотрудник совсем молодой и еще малообременный бумагами. Тут такое дело. Вчера боевики совершили нападение на  рабочий автобус Зильданской  электростанции.  В автобусе была  вечерняя смена строителей. Охрана их отбила, но пять человек погибли, семь раненых. Трое  из них в реанимации. Займитесь этим делом. Уточните списки пострадавших  и организуйте отправку раненых в Союз.
         Станислав вбежал в квартиру.
- Маринка? Поедешь со мной в Зильдан?
- Зачем?- лениво спросила  жена.
- Там повстанцы наш автобус обстреляли. Надо выяснить, что да как. Списки погибших и раненых уточнить. Ты со мной?
- А что тут делать? Конечно с тобой, -  Марина легко вскочила с дивана  и выключила телевизор.
- Вот и правильно! Зайдешь к раненым, поддержишь их. Ты ж у меня прямо, как Родина-мать в этой стране.
- Мать… - вздохнула жена. Она уже восемь месяцев не видела  своего Андрюшку. Вреден ему  африканский климат, вот и растет у бабушки с дедом.
- Надо раненым что-нибудь организовать. Гостинцы какие-нибудь, - деловито предложил Стас.- Витаминчики.
- Конечно! Их от бананов и ананасов уже тошнит, наверно,- рассмеялась Марина.
- А что ты предлагаешь?
- Я тут пирожков напекла. Думала мужика своего попотчевать, но… Перебьешься! Лучшее раненым и детям!
- Золотая ты у меня! – Стас подхватил жену на руки и закружил по комнате.
- Хватит уже! – скомандовала  супруга.- Поехали!

           Зильданский госпиталь больше напоминал восточный базар. Больные лежали в палатах и коридорах, раненые, прооперированные, инфекционные – все вперемежку. Между кроватями сновали врачи и знахари из ближайших деревень. Громко крича на странном, певучем языке, бегали мальчишки. В реанимации было  спокойней. Тарахтел единственный кондиционер, едва  обеспечивая прохладу. Да и полы здесь мыли хоть и два раза в неделю, но с хлоркой.
- Как их зовут-то? Надо же как-то к ним обращаться, - спросила Марина шепотом.
- Баженов Иван, Кузьменко Александр и Гаевский Никита, - прочел Станислав в мятой бумажке. Марина вздрогнула и принялась рассматривать раненых.-  Последний совсем плохой. Наверное, вон тот. С забинтованным лицом.
          Марина подошла к Баженову и Кузьменко, угощала их пирожками, о чем-то говорила и желала скорейшего выздоровления, а сама все поглядывала на третьего, чье лицо скрывали бинты. Баженов, пожилой инженер, понял её взгляд по-своему.
- В Москву  ему надо. Тут он не выживет. Такой парень был! Здоровый такой! До последнего  народ из горящего автобуса вытаскивал. Вот и нас Саней тоже. А с последним не успел…
          Марина подошла к кровати Гаевского и, подвинув  стул, присела рядом.
- Господи! – прошептала она. –  Никита… Видишь, как вышло. Прогнала я тебя  и сама к тебе пришла… Ты только не умирай, слышишь! Ты у меня первый. Самый первый! Навсегда, ясно! И первей тебя никого не будет.
Она положила ладонь на его скрюченные,  покрытые волдырями  пальцы. Они дрогнули, Никитос открыл глаза.
Пелена рассеялась и он увидел Марину. Марина плакала. Потом она встала и куда-то пошла.
- Марина! – Никитос хотел крикнуть, но только негромко просипел.- Не уходи!
- Что он сказал? – спросил вошедший в палату  Стас.
- Бредит он, - ответил  Баженов. – То стихи читает, то  жену свою зовет.
- А он женат? – торопливо  спросила Марина.
- Наверно, женат. Он все время только её и зовет. Марину свою.
- Держитесь мужики! – Стаса мало интересовала личная жизнь умирающего строителя Гаевского. – Завтра, первым же бортом отправим вас в Москву.
- А сегодня нельзя? – глянула на мужа Сергеева.- Сейчас каждая минута на счету.
-  Это не в моей компетенции,- официально ответил жене Стас. – Если руководство договорится, вылетят сегодня.
- Ну, так  поехали говорить с руководством. Человек умирает, а вы в дипломатов играете!- сорвалась на крик Марина. Стас внимательно посмотрел на жену, но ничего не сказал.
Уже сидя за рулем, он покачал головой и буркнул: « Ты по-моему тоже… В Родину-мать заигралась…»
Марина не ответила. Она думала о Никитосе.
       
              Марина в кабинете полпреда была необыкновенно напориста и настояла на своем. Глубокой ночью все тяжелораненые строители электростанции были уже в «Бурденко». Никитос после двух операций пошел на поправку. Он долго думал,  была ли его встреча с Мариной реальностью или  бредом, и остановился на последнем.





Глава четвертая.



1993-й год.


            В вагоне, набитом дачниками и грибниками было душно  и тесно.
- Надо было такси заказать, - Стас  глянул на немытый пол, усыпанный шелухой от семечек, конфетными фантиками и пивными пробками. Брезгливо оттопырил нижнюю губу.
- А кто тебе не давал? – равнодушно спросила  его половина, занятая совсем другими мыслями. Два часа назад  она водила супруга по своей Москве. Была и у дома Гаевских. И ей даже показалось, что в их окне, за тюлевой занавеской мелькнул знакомый, чуть сутулый силуэт. Марина интересовалась судьбой Никиты после отправки в Москву и знала, что с ним  все в порядке и живет он в той же родительской квартире.
- Ты же слышала, сколько эти шкурники заломили, - попытался оправдаться Стас. – В Париже дешевле.
- Сергеев, можно подумать, что мы не в состоянии приехать к родителям на такси, - Марина повернулась к мужу и одарила его недовольным взглядом. – Ты  когда превратился в скрягу, а?
- Не мы такие – жизнь такая! – ответил Стас недавно услышанной фразой и замолчал. Через пару минут вздохнул. – Обратно поедем на такси, сколько бы это не стоило.
- Свежая пресса! Кроссворды-сканворды! Сигареты!- раздался зычный мужской голос. – Пиво! Презервативы!
Марина вздрогнула и оглянулась. По проходу между деревянными сиденьями, волоча два баула, пробирался Гаевский.
- Напитки! Кроссворды! Покупаем, чтобы скоротать время! – снова крикнул он и не найдя желающих побрел дальше.
Увидев свободное место у окна, он, кряхтя, добрался до него и рухнул с, как будто, надломленных ног. И только  отдышавшись,  обратил внимание на окружающий мир. Прямо напротив него сидела Марина. В животе что-то знакомо шевельнулось, и в груди разлилась давно забытая истома. Гаевский чуть подался вперед, но заметил рядом с ней полноватого, холеного брюнета с широко поставленными глазами. Тот с отвращением рассматривал нового попутчика.
- Пиво, сигаретки, презервативчики, - предложил ему Никитос. Стас, не желая разговаривать с этим вагонным спекулянтом, помотал головой и отвернулся. А  Гаевский смог  спокойно встретиться взглядом с Мариной.
- А ты по-прежнему меня любишь, - подумала она, глядя в глаза Никитоса. Бросила взгляд на его изуродованные огнем пальцы. – Или? Неужели  женился?
Гаевский спрятал в карман правую руку с обручальным кольцом и виновато, по-детски  втянул голову в плечи. Марина улыбнулась.
- Да, Никитос. Несладко тебе живется, коли ты в коробейники подался. А ведь предрекали звездную карьеру, - мелькнула у неё мысль.  Марина порылась в кошельке. - Японские сканворды у вас есть?
- Безусловно!
- Марин, - подал голос Стас. – Мы уже сходим. Там и купишь! И значительно дешевле!
Сергеев просверлил взглядом Никиту.
- А вдруг там нет?  Это же дачи! – парировала Марина. – Давай-давайте! На все!
Гаевский подал ей пачку журналов и, не глядя, сунул деньги в карман.
- А сдачу? – привстал над ним Стас.
- Какую сдачу? – Гаевский тоже поднялся и оказался на голову выше. – Я  вашей даме, наоборот, скидку сделал. За очарование…
Никитос неосознанно нарывался на конфликт.
- Не надо нам ваших скидок! – вдруг взвизгнул Сергеев.- Вот, возьмите еще деньги. Мы люди не бедные!
Стас схватил  Марину за рукав и потащил к выходу.
- А может тебе презервативов на сдачу дать? – крикнул ему вслед Никитос. И уже негромко добавил. – Хотя зачем они тебе? На башку, разве, натянуть. Чтобы все видели, кто ты есть!
Сидящая рядом молодая компания разразилась хохотом.
Гаевский смотрел в окно, провожая взглядом идущих по перрону  Сергеевых. Марина оглянулась и взглянула на него. Легкое движение её губ, Никита расценил, как поцелуй. Он вдруг вспомнил грязные потолки Зильданского госпиталя и Марину. В белой шляпе и ярком платье. Может быть, это было на самом деле? Ему пришло на память другое видение. Скуластая, чернобровая медсестра с почти квадратными ярко-синими глазами.   Таня… Она выходила  Никитоса после двух операций и он, в конце концов, женился на этой необыкновенной, неземных кровей девушке. Она завораживала его  своей необъяснимо притягательной внешностью, но полюбить её так и не смог.
- Всё, как у Шекспира, - как-то сказал он Женьке Боткину. – Она меня за муки полюбила, а я её - за состраданье к ним!
                Детей Таня иметь не могла. Сказались два предыдущих брака. Отношения их как-то улеглись до полного штиля. И причиной тому было выздоровление Гаевского. Он уже не вызывал у неё жалости и желания поделиться с ним нежностью и теплотой. Но жизнь вместе превратилась в привычку. Как и регулярные интимные отношения, еще не ставшие никому из них в тягость. Они  были одни в этом мире и выживать вдвоем им было легче.
                Таня работала в реанимации  на две ставки, а Никитос торговал в электричках и ремонтировал автомагнитолы. В общем, жили тихо-мирно, без измен, претензий и обид. Впрочем, на отсутствие измен с Таниной стороны Никитос только надеялся. Красивая медсестра, сутками пропадающая в больнице среди жеребцов-докторов, могла и не устоять. Но мысли об этом его почему-то волновали мало. Точнее, совсем не волновали, как не очень трогали в своё время похождения покойной матери.
Таня стала для него больше близкой родственницей, чем любимой женой. Что думала на этот счет она, Никитос не знал и особо на этом не заморачивался.

                У подъезда маялся Женька Боткин. Издалека заметив Гаевского, влачившего  клетчатые сумки, он подскочил со скамейки и кинулся навстречу.
- Никитос! Дело есть на миллион! – выпалил  Боткин.
Гаевский поставил  свою  ношу и, поморщившись, разогнулся.
- Нет у меня миллиона, - спокойно проговорил он. – И взять негде…
- Ты не понял! – мотанул головой Боткин. – Дело верное! Отвечаю! Неделя- две и мы с тобой миллионеры.
- Жека, ну нет у меня денег! Правда, нет! – Гаевский вынул из кармана смятые купюры.- Видишь? Весь семейный бюджет в с собой ношу.
- Что ты мне суешь эти копейки? Я тебе о серьезных деньгах говорю. И о серьезных доходах, понимаешь?
- Это что? Эм-эм-эм? Продам квартиру и куплю жене сапоги? – устало улыбнулся Никитос.
- Ну, да! В смысле, продать квартиру.
- Жень, ты больной? У нас с Таней кроме квартиры больше ничего нет. Жить мы где будем?
- Поживем пока у моих стариков. На даче, - простодушно ответил Боткин. – Максимум месяц. Ну, два… Зато потом, хоть особняк на Красной площади себе строй. Мамой клянусь! Вот, посмотри!
- Что это? – Никита повертел в руках бумагу, которую сунул ему Женька, и вернул другу.
- Это документ! Я свою хату уже продал. Но этого мало. Вдвоем мы точно потянем. Я бы нашел, с кем капиталом слиться, но ты человек проверенный и порядочный. Да и деньги тебе не помешают.
- Жень, -  Гаевский покосился на друга и присел на одну из сумок. – Ты в своем уме, а?
- Никитос, ты меня знаешь, я впустую не кручусь. У меня талант. Нюх, если хочешь. Не отказывайся – пожалеешь!
- Хорошо. Вечером приходи. Часов десять. Обсудим вместе с Таней. Если она согласится, я возражать не стану.
- Вот это другой разговор! Водку брать?
- На дурацкие вопросы не отвечаю! – улыбнулся Гаевский.
Женька махнул рукой и скрылся за кустами черноплодной рябины. Никитос вздохнул и взвалил на себя сумки.




1996-ой год.

- Никитос, я все же не понимаю. На кой черт тебе эта дача? – Боткин хлопнул дверцей «мерина». – Еще за такое бабло.
- Хочу, - загадочно улыбнулся Гаевский.
- Ну-ка, ну-ка? – Женька хорошо знал друга, чтобы не заметить, что тот подозрительно счастлив. – Там случайно нефть за баней не нашли?
- Нет, - Никита глянул в глаза Боткина и решил признаться.- Из-за соседей.
- Не понял. А что в них  уникального? Дирижер симфонического оркестра и престарелая пара, у которая тараканит по китайской гимнастике. Ради кого ты пошел на такие растраты? В интимной связи с дирижером тебя заподозрить трудно. Неужели старуха? Гаевский! Ты – скрытый герантофил?
- Пошел к черту! – Никита толкнул друга в плечо. – Это генерал-полковник Сергеев со своей половиной.
- И? Мы будем торговать оружием через этого генерала?
- Генерал – свекор Маринки Шуруповой, -  Гаевский отвернулся к окну.
- Мама моя! Ты до  сих пор по ней сохнешь?
- Почему? Н-нет… Просто, в последнюю нашу встречу я торговал  сигаретами и пивом в электричках.
- А теперь надеешься, что она приедет и ты метнешь перед дней бисер? Здорово! Я так понимаю, что  эту хибару ты снесешь, и отгрохаешь хоромы из белого мрамора с зимним садом на крыше и бассейном во дворе?
- Жень, ну, что ты за человек? Ничего святого? – недовольно буркнул Никита.
- М-да… Сурово тебя зацепило, брат. Это сколько же лет прошло? И Татьяну  не удержал…
- Таня сама себе хозяйка, - упоминание о бывшей жене его нисколько не тронуло.- И потом… Она заслуживает лучшего.
- Чего? – поднял брови Боткин. – Она ушла от  успешного бизнесмена. От трижды миллионера к какому-то нищему коматознику. Это его ты назвал лучшим.
- Ну, во-первых, не коматознику, а анестезиологу. А во-вторых, он на десять лет меня моложе. И деньги в жизни не главное.
- Конечно! Когда ты с пивом и презервативами по вагонам таскался, тоже так считал?- заржал Женька. – Деньги, брат, не главное, когда их девать некуда. Кстати, сколько ты отвалил этим голубкам, кроме того, что купил им четырехкомнатное гнездышко на Кутузовском?
- Нисколько. Таня денег не взяла.
- А коматозник ? – ехидно поинтересовался компаньон.
- Да какая тебе разница? Пусть хоть кто-то живет в любви и радости! – отрезал Гаевский и потянулся к бару. – Давай лучше хлопнем по стопарику на душу населения. Обмоем покупку.
- И то верно! – широко улыбнулся Боткин.



Четыре месяца спустя.

Генерал Сергеев, опершись на забор разглядывал новый дом Гаевского.
- Да, Никита Сергеич, хватка у тебя, как у  твоего тезки. Лето еще не кончилось, а ты уже к новоселью готов.
- А что? – довольно улыбнулся Никитос. – Неплохая идея! Давайте в субботу устроим новоселье. По полной программе, с праздничным салютом.
-Спасибо, Никитушка, - генеральская половина, Лариса Викторовна, питала к соседу материнские чувства. – Мы бы с удовольствием. Только гостей в субботу ждем.
- Родня? – Гаевский почувствовал, как в предчувствии заколотилось сердце.
- Невестка с  внуками, - ответил генерал.
- И много внуков? – Никита старался выглядеть совсем беспечным и взялся крутить на пальце ключи от дома.
- Двое. Младший, между прочим, ваш  тёзка.
- Тогда договоримся! – рассмеялся Гаевский. – Антон Андреевич, а давайте ко мне вместе с гостями! Я человек одинокий. Друзей по пальцам считать. Когда еще этот дом столько гостей  увидит?
- А правда, Антош? – поддержала соседа Лариса Викторовна.
- Согласен. Только шашлык и выпивка моя! -  улыбнулся генерал.
- По рукам! – Никита пожал широкую генеральскую ладонь и довольный шагнул  к
машине. – Значит, в субботу в пять вечера?
- В семь, - поправила генеральша.- Как раз вернемся с аэропорта.
- Принято!

                Боткин едва не испортил всю обедню. Привез с собой двух девиц модельного телосложения и легкого поведения.
- Жека, вези их обратно! – приказал Никитос.- Немедленно!
- Зачем?  Сам посуди. Придет твоя Маринка, посмотрит, какую ты красоту отхватил и зайдется в приступе ревности, - философствовал Боткин. – А из ревности, говорят, такая страстная любовь рождается… А потом, что мы будем делать, когда твои милые соседи разбредутся по домам? Или продолжение банкета нам не светит?
- Жека, только без обид, - Гаевский вздохнул и почесал правое ухо. – В общем, продолжения не будет, и ночевать ты поедешь домой.
- О как? Ты никак вынашиваешь коварные  планы? Ну-ка, делись, компаньон.
- Пошел к черту! Давай, вези этих шалав, пока генерал не пришел!
               Сергеевы пришли по-военному точно. Похоже, Лариса Викторовна уже много рассказала невестке о новом соседе, поскольку удивленной Марина не выглядела.
- Познакомьтесь. Наш  сосед, Никита Сергеевич, - представил Антон Андреевич
Гаевского. – А это моя невестка Марина  и внуки Антоша и Никитка.
- Вы надолго в наши Пенаты? – спросил Гаевский.
- Нет, завтра в ночь улетаю. Вот бандитов своих привезла до сентября. Уж они вам тут нервы помотают! Это не дети, гроза садов и огородов.
- А мы знакомы! – отпихнул друга Боткин. – Марина, помните университет,  вечера на филфаке, ВИА «Синтез»?
- Конечно,  помню! – как будто обрадовалась генеральская невестка. – Вы, э-э-э… Женя, по-моему.
- Так точно! – Боткин  вытянулся в струну и поднес ладонь к голове. Тут же обмяк. – А Никитоса помните?
- Нет, - покачала головой Марина.- Вы тоже  играли в этом ансамбле?
-Что вы! - шутливо отмахнулся Гаевским. – С моими клешнями много не наиграешь. Я больше по танцулькам был  завсегдатай. Вот ваша подруга Нина, та меня, наверно, вспомнила бы.
- Решетникова?  Я её тысячу лет не видела, - рассмеялась Марина. – А вы?
- Хватит  мемуаров! – вставил Боткин.- Пойдемте к столу. Воспоминаниями сыт не будешь!
               Новоселье удалось на славу. Ближе к полуночи приехал  сосед-дирижер с семьей. Боткин тут же притащил и их. В третьем часу ночи гости разошлись. Женька ушел с дирижерской четой и, наверно, продолжил возлияния у них. Никитос присел на новеньких ступеньках крыльца и долго смотрел на единственное светившееся окно генеральской дачи. Потом свет там погас.
- Спокойной ночи, - пробормотал Гаевский и полез в карман за сигаретами. У Сергеевых тихо скрипнула дверь. Марина подошла к забору.
- Не спится, сосед? – негромко спросила она. – Выпить не осталось?
- Да, навалом! – Никитос даже растерялся.
- Ну, так приглашай даму. Мои теперь до обеда спать будут,  а, значит, впереди у нас целая вечность.
 Марина ловко перелезла через штакетник, подошла к Никите, взяла его за руку и повела в дом.
           Около семи утра она вышла из дому и тем же путем вернулась на  дачу свекра.
Никитос целый день проторчал во дворе в надежде её снова увидеть, но Марина появилась только поздно вечером. Вышла с саквояжем за ворота, села в военный УАЗик  и, только проезжая мимо дачи Гаевского, помахала ему рукой.
- А на большее ты не рассчитывай! -  просипел опухший Боткин, сделал Марине  ручкой и припал к горлышку французского шампанского, обливая пеной английскую рубашку за семьсот долларов.
- Скажи-ка , дядя. Ведь недаром, а? – спросил отдышавшийся Женька.
- Что недаром?  - Никитос устал и хотел спать. Болтать с Боткиным за жизнь не было сил.
- Ну.. Вот это все! Покупка дачи, скоростная застройка участка, куча, бабок затраченная на всю эту пыл в Маринкины глаза? Или чисто за милую улыбку любимой и вон ту отмашку по правому борту?
- Недаром, - кивнул Гаевский.
- Мужик! Я всегда знал, Никитос, в тебе скрывается мощный потенциал. Но скрывается очень профессионально. Как снайпер в засаде. Выстрелил и опять его хрен найдешь.
- Трепло! Всё, Жека… Я спать.







Глава пятая.




2000-ый год.


              Гаевский перебирал струны непослушными, изуродованными пальцами и громко пел, стараясь заглушить гул и топот прохожих. Он  приучил себя не обращать внимания на людей и видел только  руки, бросающие монеты и купюры в гитарный кофр. Он благодарно кивал этим рукам и продолжал петь. Особого душевного дискомфорта он не испытывал, с первых же дней внушив себе, что спускается в переход работать, а не просить подаяния.
              Удивительная, необъяснимая штука - жизнь. Если бы кто-то во время встречи Миллениума в  «Кристалле» сказал, что лето он будет встречать в подземном переходе с гитарой в руках, Никитос бы долго смеялся. А теперь…
              Проницательный от природы Женька Боткин еще два года назад продал другу свои акции и взялся за «сбычу своих идиотских мечт». Он перебрался в Беверли Хиллз и был от этого счастлив.
Гаевского отъезд друга расстроил. Он  презирал Америку и все американское, кроме дензнаков. У него к этой стране были личные счеты еще с Африки. Никитос прекрасно знал, кто снабжал оружием, деньгами и идеями боевиков, изуродовавших и его тело, и его жизнь. Кто знает, кем он мог стать…  В переговорах с американскими партнерами Гаевский был  груб  и нахален, что вызывало неимоверную ярость Боткина.
          После отъезда компаньона бизнес  Никитоса  еще более окреп и попал на глаза кое-кому в верхах. Наезды бригадных пацанов в прошлом десятилетии оказались детской забавой по сравнению с тем рэкетом и давлением, которые посыпались на его голову со стороны госструктур. Проверки и комиссии следовали одна за другой. Во все инстанции полетели жалобы  и доносы униженных  им сотрудников. Неожиданно, от короткого замыкания сгорела дача. Пожарные  опоздали, застряв в пробке, и тушили уже только гараж, в котором к их приезду взорвался купленный на днях джип. Отнесись он к этому серьезней, возможно, что-нибудь и уберег или хотя бы продал свой бизнес за копейки. Но именно в эти дни к Сергеевым приехала Марина. Она была страстной лыжницей и вырвалась на неделю из жаркого Йемена проложить лыжню в январском подмосковном лесу.
            Впрочем, лыжи были лишь поводом, чтобы уйти из генеральского дома и бесконтрольно отсутствовать несколько часов. Гаевский совсем ополоумел от счастья и, махнув рукой на весь белый свет, в конце концов, оказался  нищим и бездомным. Никитос запил. Тяжело и серьезно. Его снова спасла Таня. Она буквально подобрала его на мостовой. Привела к себе, отмыла, накормила и дала ключи от  однокомнатной квартиры мужа. Того самого, которого Боткин окрестил «коматозником.»
           Оказалось, что в бывшей холостяцкой конуре доктора завалялась довольно приличная гитара. И подземный переход был в двадцати минутах ходьбы.
           Так Гаевский начал новую главу жизни. А Марина с тех пор так и не появилась. Однажды Никитосу даже показалось, что её имя в этой главе так никогда и не появится.


            День выдался неважный. В жаркие выходные все стремились к прохладе и воде, поэтому народа в переходе  почти не было. Можно было остаться до ночи, но Гаевский предпочитал избегать приключений, которых всегда хватает в мегаполисе после захода солнца. Он  принялся выгребать мелочь из гитарного футляра, когда сверху раздались громкие голоса и смех  надрывный  подвыпивших женщин.
- Лапули! Вы подождите у машины. Мы только сигарет купим, - знакомый баритон заставил Никиту вздрогнуть. Его верный друг Боткин величал всех своих женщин «лапулями». Гаевский  с нетерпением уставился на лестницу. По ней спускались двое мужчин. Боткин и какой-то необъятный азиат с тонкой скобкой усов и гладко выбритой огромной головой.
Гаевский непроизвольно провел рукой по струнам.  Боткин  бросил в его сторону равнодушный взгляд и отвернулся. Никитос оторопел. С того дня, как он проводил друга в Шереметьево, Гаевский сильно изменился. Он похудел, отрастил модную бородку и  стягивал волосы резинкой. Он носил черные очки-колеса и широкополую фетровую шляпу грязно-коричневого цвета. И все же! Не узнать старого друга, с которым знаком с юности?!…
- Да и хрен с ним! – подумал Никитос. –  Не придется объяснять, где я, что со мной и как до такой жизни докатился.
Но что-то его подмывало на неординарный поступок.
Боткин с толстяком уже возвращались к лестнице, когда Гаевский ударил по струнам и запел старый  рок-н-ролл из репертуара  их ВИА «Синтез»:
               
                «Я не скажу тебе «Прощай!!»
                Я молча шмотки соберу.
                И не допив вчерашний чай,
                Свалю из дома поутру.
                Лежит в кармане моём
                До Сахалина билет.
                Меня здесь нет!

                Ты столько крови попила
                И столько вытянула жил.
                Купил билет. И все дела!
                Я от тебя почти свалил.
                На все вопросы твои
                Я заготовил ответ.
                Меня здесь нет!

                Пока под крышей мы одной
                Я - без пяти минут труп.
                Меня прикончит  твой фэншуй
                И этот гречневый суп.
                Чад благовоний всю ночь,
                И вкус капустных котлет
                Меня здесь нет!»


Толстяк остановился первым.
- Слышишь? Это же наша песня!
- Точно! Откуда это бомж её знает? Неужели с тех пор помнит? – Боткин принялся рассматривать музыканта.
- Слушай, а что  произошло с Никитосом? – спросил лысый медленно спускаясь по ступенькам.
- Я точно не знаю. Отмел наш мэр его бизнес. Говорят, Гаевский спился и помер. Не то замерз, не то самопалом траванулся. Хотел разыскать его  бывшую жену, но она куда-то съехала.
- Слушай, Жека! А ведь это то, что нам надо! Честное слово!
Боткин первым подошел к  Гаевскому.
- Слышь, музыкант. Ты откуда этот рок-н-ролл знаешь?
- Сам сочиняю, сам пою, - хрипло ответил Никита, не поднимая головы.
- Врешь, дорогой! Автора этой песни мы с Аманом с пацанов знаем.
- С Аманом? – Гаевский уставился на толстяка. – Ты?
- Никитос? – хором произнесли Женька с Сериковым.
- Ну, как бы, я. Как сейчас говорят, - усмехнулся музыкант.
- Твою мать! А мы чуть за твой упокой не жахнули! -  Боткин сорвал с друга шляпу и
очки. – Ты смотри! Он еще и с косой! Ну, как ты? Где?
- И как докатился о жизни такой? – усмехнулся Никитос. – Докатился! А кому сейчас легко? Аман, а ты-то как докатился? Ты же  тощий был!
- Стареем, брат. Неправильный обмен веществ, нервная работа, и ненормированный рабочий день, - рассмеялся толстяк. – У меня еще и кудри были. Помнишь?
- Еще бы! И чем ты таким нервным и ненормированным промышляешь?
- Никитос, у тебя телевизор дома есть? – встрял Боткин.
- Е-есть. Но он не работает.
- Понятно. Аман Сериков сейчас самый крутой музыкальный продюсер. Так что повежливей. Может, еще и тебя к шоу-бизнесу подтянет, - рассмеялся Женька.
Хватит с меня бизнеса! – махнул рукой Гаевский. – И музыкант из меня… Сами видите, какой.
- Погоди-погоди! – вдруг оборвал его Аман. – Поехали!
- Куда? – спросил Никитос. – Я теперь не пью. Если только капельку.
- А никто и не предлагает, - Сериков уже увлекся своими мыслями и идеями. – В студию поедем. Прямо сейчас.
- Вы чего, мужики? – стушевался Гаевский.
- Вперед! – скомандовал Боткин и тут же крикнул. – Лапули, принимайте композитора Гаевского.
- А кто это? – спросила  блондинка, смерив Никиту  недоверчивым взглядом.
- Скоро узнаете! – пообещал Аман. – Еще детям рассказывать будете, как с ним познакомились.
- Ну-ну… - протянула девушка.





2008-ой год.



        Марина поднялась с постели, накинула гостиничный  халат и, прихватив со стола пачку сигарет, подошла к окну.
- Красиво! – она закурила и снова глянула на переливающийся иллюминациями  рождественский  Париж. – Послезавтра  Новый год. Никит, а ты отмечаешь Рождество?
- Католическое? – Гаевский отбросил одеяло и подошел к Марине.- Я вообще больше люблю предновогодние  дни и ночи, чем сам Новый год. Встречи, концерты, поздравления… А после Нового года сил уже не остается. И на наше православное Рождество тоже. Но к старому Новому году я всегда прихожу в норму.
- Мне  утром улетать. Не хочу!
- Я тоже не хочу, - Никитос обнял её за плечи. – Ты знаешь, какой сегодня день?
- Двадцать шестое. Четверг, - пожала она плечами.
- Не-а. Двадцать пять лет назад я встретил тебя и полюбил. С первого взгляда.
- Правда? – Марина задумалась и рассмеялась. – Я помню твою обалделые глаза, когда ты  развалил ударную установку.
- Еще бы! Ты же меньше меня вдвое! – улыбнулся Гаевский. – Пигалица…
- С ума сойти! Двадцать пять лет! Кто бы мог подумать, что я, дочь командира гарнизона из заштатного грузинского городка стану женой посла России, и буду бегать на свидания к известному певцу. К  королю шансона! И куда? В Париж!
-Ой, только не надо про короля, - поморщился Никитос. – У меня гастроли через две недели.
- Куда едешь?
- В Тюмень, в Томск и в Астану. А потом на землю обетованную. Развлекать на четверть бывший наш народ, как сказал поэт.
- Значит, раньше февраля мы с тобой не увидимся? – надула губки Марина. – Гаевский! А давай все бросим. Ты свой шансон и своих бальзаковских дур с букетами, а я Сергеева. Купим дом в деревне, на берегу речки, и будем доживать жизнь обнявшись! В счастье и спокойствии.
- Ты серьезно? Про Сергеева? – Никита внимательно посмотрел на Марину. – Давай! Немедленно!
- Погоди! А как же твоя музыка?
- Без проблем! Отработаю гастроли и пошлю всех к едрене фене! – громко крикнул Гаевский.
- А как же твои контракты, договоры, продюсеры?
- Все мои контракты заканчиваются через три дня. И я могу их не продлевать. После Нового года, я свободен, как птица!
- А гастроли как же? – недоверчиво спросила Марина
- Это договорено под честное слово, гарантировано дружбой и оплатится черными деньгами. Тут не отвертишься – дело чести. Но феврале я весь у твоих ног! Хочешь - возьми в мужья, хочешь – швырни в прихожую вместо коврика.
- Ловлю на слове, мсье Гаевски!  - рассмеялась она и запрыгнула на Никиту.



Две недели спустя.


       Марина все никак не решалась поговорить с мужем. Не хотелось портить ему новогодние праздники. К тому же к ним прилетели сыновья. С женами и внучками. Мысли о разводе, Никитос и мечты о счастье и спокойствии отошли на задний план. Из влюбленной молодой женщины, которой едва за сорок, она превратилась в добрейшую, заботливую бабушку. Но праздники закончились, дети уехали, и все вернулось на круги своя.
- Я бы хотела с тобой поговорить, Стасик, - начала она прямо с утра.
- О чем? О том, что ты меня не любишь и, наверно, никогда не любила? О том, что изменяешь мне с этим кабацким певчишкой, которого так яро пихают в звезды? О том, что хочешь развестись?
- Ну, вот видишь, - спокойно парировала Марина. – Ты, оказывается, все знаешь.
-Если б я один! Вот,  полюбуйся! – он швырнул на стол яркий бульварный журнал. – «Король шансона и жена российского посла!» Вы бы хоть конспирацию соблюдали, любовнички! Ну, хорошо! Ты его всю жизнь любишь. А меня-то, зачем позорить? Мне место замМИДа  светит. А куда я с такой репутацией? Опять в какую-нибудь Гвинею?
- Ты всегда думал только о себе, Стас. – Марина бесстрашно глянула в глаза мужа. - Да я всегда любила только его. И он был моим первым мужчиной. Но и долг перед тобой я выполняла честно. До тех пор, пока не поняла, что нас с тобой  ничего не связывает, кроме штампа в паспорте и детей. Но дети выросли и разлетелись, а штамп всего лишь чернильное пятно на бумажке!
-А что же вас связывает с Гаевким? Любовь? Ты думаешь, что после развода с ним станешь его женой? Наивная! А это ты видела? – посол Сергеев вытащил из ящика стола еще один журнал. – «Мистер Шансон подарил Алине Селезневой бриллиантовое кольцо. Звездная пара венчается в Иерусалиме!»
- А кто такая эта Селезнева? – спросила помрачневшая Сергеева.
- Солистка из «Амазонок». Черненькая такая, с силиконовой грудью.
- Это неправда! – покачала головой Марина. – Утка газетная!
Марина вдруг вспомнила о том, что Никита сам ей рассказывал о гастролях в Израиле. Она кинулась к компьютеру. Увы, Гаевский гастролировал в Израиле вместе с «Амазонками», работая во втором отделении большого концерта.
- Сволочь! Предатель! – выкрикнула она и саданула кулаком по клавиатуре. Черные клавиши с буквами разлетелись по комнате.

                Гаевский с Аманом сидели в ресторане. Ждали очаровательную солистку Алину и её жениха Тимура, младшего сына Амана. Через два дня у них должно быть венчание.
                Никитос снова и снова набирал номер Марины, телефон был отключен.
 Сегодня утром Гаевский  получил от неё послание: «Поцелуй за меня молодую и забудь обо мне!»  Потом вторую: «Совет да любовь тебе, предатель!»
                Через три недели посол Сергеев был назначен заместителем министра Иностранных Дел. По случаю вступления в должность Станислав Антонович с очаровательной супругой устроили грандиозный  отходный банкет в одном из лучших Женевских ресторанов.







Глава шестая.



2009-ый год. Два месяца спустя.

           Гаевский, пошатываясь, вошел в гримерку. Бросил в кресло охапку цветов и направился к холодильнику. Водочная пробка покатилась по полу, а Никитос большими, жадными  глотками опорожнил полбутылки.
- Ты охренел, Никита! – зарычал за спиной Аман. – Что с тобой происходит? Ты соображаешь, где мы сейчас работаем? Это  Кремль!
- Кремль? – пьяно ухмыльнулся Гаевский. – Ну! Чтоб Кремль стоял и деньги были!
Он снова приложился к бутылке.
            Аман толкнул друга в кресло.
- Гаевский, ты человек? Ты нормально объяснить можешь? Что случилось?
- Ничего! Вообще ничего, понимаешь! А должно было! – заорал Гаевский.
- Так. Спокойно!  Что должно было случиться? – Сериков  схватил стул и уселся
 напротив. – Говори, не темни!
- Эх, Аман! Я ведь люблю её! Всю жизнь! И она меня тоже… Любила.
- Марина?
- А кто еще? –развел руками Гаевский. – Я однолюб!
- Ага. И это радует! – Аман  почесал бритый затылок. – Короче, вы поссорились?
- Нет! – замотал головой Никита. – Мы должны были пожениться. Вот прямо сейчас! А она не отвечает. Телефон отключен. Пятьдесят три дни дня!
- Может, она телефон потеряла?
- Она бы позвонила с другого. И еще прислала мне какие две дурацких эс-эм-эски. Вот смотри! – Гаевский сунул мобилу в лицо продюсеру.
- И что  это значит? Что за совет да любовь?
- Я не знаю. Ничего не знаю, брат!
- Ну, так узнавай! – Сериков в порыве шлепнул себя по ляжкам. – Ищи её! Бухать-то зачем? Ты же не один, Никитос. Смотри, сколько народа вокруг тебя крутится. Ты их всех кинуть хочешь?
- Не-а. Не хочу… Я к Маринке хочу.
- Понятно…Где она сейчас?
- В Женеве, наверно. Он у меня жена…
-  Я читал, -  усмехнулся Аман – Знаешь, что? Надо Боткину звонить! Он сейчас в Германии живет и до Женевы ему рукой подать. А ты собирайся. Поехали домой! И хватит жрать!

                Гаевский вздрогнул и проснулся. Поднялся с постели и, шаркая тапками, пошел на кухню. Нашел свой любимый стакан с Адмиралтейством и налил в него водки. На два пальца выше  шпиля. Это была норма. Лечебные триста граммов. Подрагивая и передергивая плечами, он медленно выпил и глубоко вздохнул. Заработало…
                В дверь позвонил продюсер.
- Квасишь? – весело поинтересовался он.
- Лечусь, - покачал головой  Никитос. – Ты же знаешь, я без опохмела сдохну.
- А зачем столько пьешь?
- Я бы тоже хотел знать ответ на твой вопрос…
- Ладно! Накапай -ка и мне, - Аман прошел на кухню и взял с полки фужер.
- За что пьем?
- За тебя, дурака! И за Маринку твою!
- Не понял, - помотал головой Гаевский.
- Сегодня Жека звонил. Все у неё в порядке. Мужика назначили замминистра и они сейчас в Москве.
- Адрес?!  - подскочил Никита.
- Да найдем и адрес! – рассмеялся Сериков. – Ты в норму себя приведи! Куда ты с такой рожей?
- Это само собой. Спасибо, друг!

           ЗамМИДа  Сергеев в очередной раз обходил свой новый кабинет. Он хотел в нем что-то переставить, внести какую-то свою изюминку в обстановку, но все стояло на своих местах, и было в идеальном порядке. Стас остановился на том, что надо поменять телевизор и рабочее кресло.
- Станислав Антонович, к  вам Никита Гаевский, - раздался голос секретарши Али, молодой разведенки, готовой, как показалось Сергееву, на все.
- Гаевский? А кто это? – замминистра знал, что Никита его слышит, и специально задал такой вопрос.
- Ну, как же?  - стушевалась Аля. – Это же известный певец. Король шансона…
-  Ох, Алечка! Если бы он был королём Англии, я бы его знал. А шансон… Что это? – Стас выдержал паузу. – Ну, Бог с ним! Пусть войдет, ваш король.
           Никита  тут же влетел в кабинет.
- Здравствуйте, - кинул он прямо с порога. – Мне нужна Марина. Как я могу её найти?
- Какая Марина? – деланно удивился Сергеев и только теперь понял, откуда у него  появилось ощущение, что он давно знает этого типа. Это тот самый наглый торгаш из электрички!Неужели они уже тогда?...
- Брось!  - Гаевский перешел на «ты». – Можно подумать, ты ничего не знаешь о наших с ней отношениях.
- А ты наглец!
- Может быть… Я просто решил, что пора все расставить по местам. Так будет лучше и честнее.
- Лучше? – криво усмехнулся Стас. – Для кого?
- Для всех! – отрезал Никитос. – Так, где она? Адрес, телефон?...
- Понятия не имею, - пожал плечами замминистра. И заметив недоверие во взгляде собеседника, добавил. – Честно! Детьми клянусь!  Как только мы переехали в Москву, она подала на развод. Потом собрала вещи и ушла.
- И ты даже не поинтересовался куда? – с сомнением спросил  Гаевский. – Вы же прожили двадцать пять лет! У вас дети, внуки…
- Я не хочу её больше знать. Все эти годы я жил с чужим человеком. Она не любила меня. Жалела, уважала, понимала, сочувствовала – да! Но любила она тебя, музыкант!
- Может она у родителей? – настаивал на своем Никита. – Или у детей?
- Родители давно умерли, а у детей её нет. Она в последнее время всё мечтала о деревне, о доме на берегу тихой речки…
- Угу, - кивнул Гаевский, о чем-то задумавшись.- А почему она от меня скрывалась, если все равно ушла от тебя? Ты что-то об этом знаешь?
- Когда ты живешь публичной жизнью, Гаевский. Надо продумывать каждый свой поступок. Ты читал о том, что вы с Алиной Селезневой собирались пожениться? Вот и она тоже читала!
- Погоди! Но ведь  это  желтая пресса! Утка!
- Может быть и утка… Но дыма без огня не бывает!
Никита развернулся и не прощаясь пошел к двери.
- Если найдешь, дай мне знать! – крикнул ему вслед Сергеев. – Пожалуйста…И береги её, Гаевский!

                До регистрации на Питерский рейс  оставалось еще десять минут. После полугодового затворничества, Марина все же решилась поехать к сыновьям. Соскучилась по ним и по внучатам. В конце концов, они-то в чем виноваты?
               В Приозерском аэропорте было необычно людно. Около сотни встречающих с букетами слонялись по залу в ожидании московского рейса. Насколько она поняла из обрывков фраз, должна была прилететь какая-то знаменитость.
- Интересно, а Никиту тоже так встречают? – у Марины, вдруг, навернулись слезы и он крепко стиснула зубы.
                Она вспомнила, как выбросила мобильник, отправив Гаевскому эти дурацкие сообщения. О том, как узнала о свадьбе Селезневой и Тимура Серикова. И о том, как решила не звонить Никите – если любит, сам найдет! Дура! Ведь не девочка уже! Только один звонок, и они были бы вместе! Но как теперь звонить? Что она ему скажет?
                Толпа  хлынула  к дверям. Раздались аплодисменты и восторженный  крики.
Марина поднялась и решила посмотреть, кого это встречают такими овациями. Первыми сквозь толпу встречающих пробились несколько парней с огромными баулами и хоккейными клюшками.
- Понятно, - сказала сама себе Марина и потеряла к происходящему всякий интерес. Она взглянула на часы и подошла  к окну регистрации пассажиров.
               Гаевский медленно пробивался сквозь ряды поклонниц, принимая цветы, поцелуи и раздавая автографы. Что-то заставило его оглянуться. Марина! Он видел только её плечи и затылок, но знал, что не ошибается.  Расталкивая дам и извиняясь, он ринулся к ней.
- Она! Это точно она! – стучало в висках. – Только не упустить! Не дать ей исчезнуть. Еще эти тётки, черт бы их побрал!
За несколько  шагов до  Марины дорогу ему преградил молодой парень в вязаной черной  шапочке. Что-то недоброе увидел Гаевский в узких зрачках его равнодушных, карих глаз. Пару мгновений они смотрели друг на друга, после чего Никита с силой толкнул его плечом. Парень отлетел к стене и с ужасом уставился на оброненный им кейс.
До Марины оставался один шаг, когда за спиной раздался  гулкий взрыв…
            Она пришла в себе через несколько минут. Вокруг раздавались стоны и крики, в воздухе  парила  штукатурка, в ушах стоял  звон, а на полу лежали цветы. Много цветов! Были среди них её любимые розы. Розовые…
            Какие-то люди в синей униформе освободили её ноги из-под тела мужчины в белоснежном пиджаке с окровавленной, рваной  спиной. На секунду  он показался ей знакомым.
- Прямо ангел-спаситель, - сказал кто-то. – Если бы не он… Все на себя принял. И свое и ваше.
           Марину повели к выходу.
           Только из выпуска новостей она узнала, что среди пострадавших при взрыве был Никита. Десятки телеканалов транслировали видеозапись, на которой Гаевский отпихивал от себя человека, подозреваемого в совершении теракта. Но самое главное, он был жив. Врачи говорили что-то о критическом состоянии и коме, но Марина этого не слышала. Она  устремилась в Москву, куда прошлой  ночью перевезли и Никиту.

          В конце коридора скрипнула стеклянная дверь и Марина разглядела сутулый силуэт профессора Орехова.
- Товарищ  профессор! Александр Васильевич! – бросилась она к доктору. – Как там Гаевский?
- Плохой ваш Гаевский, - вздохнул Орехов. – Я сделал все, что мог. Теперь ему остается надеяться только на себя, на Господа и на чудо… Но в чудеса и в Бога я не верю.
- Я могу его увидеть? – перебила профессора Марина.
- А вы ему кто?
- Я жена замминистра МИДа Сергеева, - представилась она.Ей показалось, что так будет солидней и её обязательно пропустят.
- Понятно. А Гаевскому вы кем приходитесь? – ухмыльнулся Александр Васильевич.
- Ему? Я обязана ему жизнью. Он загородил меня собой.
- Понимаю. Извините, но к нему  можно только самым близким.
- Я и есть самая близкая! – решительно выдохнула Марина. – Я его жена!
- Да? Две минуты назад вы были министершей, - профессор сурово глянул на неё. – А вы, мадам, не из  журналюг? Что-то напористость у вас какая-то профессиональная.
- Нет, - тихо ответила Марина. – Нельзя, так нельзя. А можно передать ему вот это? Пусть ему кто- нибудь прочтет. Это важно!
- Нет, нельзя. Он в коме.
- Вы ему хотя бы в руку вложите! Умоляю, профессор!Он почувствует!
- Ну, если это так важно… - пожал плечами Орехов.
- Очень. Для нас  обоих! – Марина порылась в сумочке и достала небольшой сложенный вчетверо блокнотный листок.
- А что там?
- Можете прочесть.
Профессор глянул поверх очков.
- Хм, я думал это какая-то молитва. Вы уверены,что ему это надо?
Марина несколько раз кивнула.
- Что ж…- Александр Васильевич  поправил очки и сунул бумажку в карман. – Хорошо. Хуже ему от этого  не будет.

             Профессор вошел в палату и подозвал медсестру.
- Валюша, будь добра выйди на  минутку, - Орехову не очень хотелось, чтобы его застали за каким-то шаманством.
             Он подошел к постели больного и, оглянувшись на дверь, сунул ему записку под ладонь. По привычке окинул взглядом аппаратуру и флакон капельницы. Неожиданно рука Гаевского несколько раз вздрогнула, и обожженные пальцы судорожно согнулись Никита открыл глаза и поморщился от солнечного света.
Орехов окликнул медсестру Валю.

- Как самочувствие? – спросил Гаевского  профессор  утром следующего дня.
- Лучше, чем вчера, доктор, - слабо улыбнулся больной.
- Теперь с каждым днем будет лучше. Я бы не поверил, если бы не увидел  сам.
- Вы о чем? – вскинул брови Никита.
- Там  женщина сидит, - Орехов кивнул на дверь. - Вчера она попросила передать вам записку. Сказала, что очень важно. И вот!
- Какую записку?
- Да чепуха какая-то! – профессор  взял  бумажку со стола, развернул и показал Гаевскому.
- Обучаю игре на гитаре, - прочитал тот написанное когда-то его рукой. – Где она? Позовите, доктор!


            



            

 





















 






ОБУЧАЮ ИГРЕ НА ГИТАРЕ
ПОВЕСТЬ

Николай Поляков


Глава первая.

1983-ой год.



           Студенческая общага гудела  предновогодними хлопотами. Члены студсовета украшали  фойе мишурой и неизменными плакатами с Дедом Морозом, Снегурочками и плутоватыми зайцами в рукавицах и почему-то с мешком.
         Нина положила трубку телефона и широчайшей улыбкой поблагодарила вахтершу Наркошку. Надежду Васильевну окрестили так за страсть к папиросам, которые она практически не выпускала изо рта.
-Да-а, - протянула Нина. – Не ожидала, что твоя бабуля так легко сломается. Она же у тебя церберша!
- Сама ты церберша! – рассмеялась её подруга Марина. – Просто она за меня отвечает. Ей отец приказ  дал за мной следить и не пущать. Но она же понимает, что диплом тоже важная вещь. Тем более красный.
        Нина подхватила девушку под руку и потащила к лестнице.
- Тогда пойдем, мисс Шурупова, красный диплом зарабатывать! Если честно, я ничегошенки не знаю. Как завтра экзамен буду сдавать, даже не представляю…
- Успеем. Тридцать билетов за ночь вызубрим как-нибудь, - успокоила  подружку Марина. – А вообще это языкознание такая туфта! Кому оно нужно?
- Ты только Эльзе Куртовне такого не скажи, - улыбнулась Нина.
- Ой, да ладно! Она уже не кусается! – отмахнулась Шурупова. – Думаешь почему нам экзамен перенесли? Ей до Нового года уже в Фатерлянде быть надо.
- С её характером, она может и напоследок завалить. Из вредности!
- Не придумывай, Решетникова! Нормальная тётечка!
 – Между прочим, мне девчонки со второго курса отдали свои конспекты и шпоры, - заговорщицки понизила голос Нина.
- Тогда живем! Но готовиться все равно надо!
- Зануда ты, Маринка! – огрызнулась Решетникова. – Всё у тебя «надо»!


         В  предбаннике общежития раздался грохот и Надежда Васильевна, попыхивая «Беломором» привстала из-за стола. В эту же секунду перед ней появился третьекурсник Саня Домнин с ударной установкой. На  перламутрово-синем  барабане красовалась надпись «ВИА Синтез». Следом за ним брёл молчаливый, розовощекий  Никита Гаевский, взгромоздивший на плечи две самодельные колонки, размером в холодильник. Здоровяк чуть слышно поздоровался с вахтершей.
- Это вы где полуночничали? – недовольно поинтересовалась Наркошка.
- В биофаке новогодний вечер работали, - ответил за всех Женька Боткин, белобрысый красавец с еще детским лицом. – Привет, теть Надь! С наступающим вас!
Женька по привычке положил на стол студенческий билет и получил ключ от «музыкалки». Боткин вытащил из модного пластикового  пакета плитку шоколада «Сказки Пушкина» и изящным жестом преподнес Надежде Васильевне.
- Теть Надь, мы посидим полчасика, а?
- А ты знаешь, сколько дают за взятку должностному лицу при исполнении? – деланно нахмурилась вахтерша.
- А это не лицу, - улыбнулся Боткин. – Это внуку лица. А это лицу.
Женка положил перед Наркошей газетный сверток.
-Ваш любимый «Гадрут».Столовый, розовый!
- Умеешь ты, Женечка, с людьми общаться, - расплылась в улыбки старуха. – И чего только на почвоведение поступал?
- Я, теть Надь, человек практический. На почвоведении конкурса не было, да и по три пары в день. Не то, что у некоторых, -  Боткин кивнул в сторону Гаевского. – Главное, не специальность, а корочка. Будет корочка, все будет.
- Молодец! Правильно мыслишь! – согласилась Наркошка. – А Никитку не трогай, он мальчишка правильный.
- Что  вы! – замахал руками Женька. – Никитос  гений! Помяните моё слово, он еще звездой станет. Только ему  буксир нужен, сам он никуда не пробьется со своей патологической скромностью.


Женька разлил остатки портвейна по кружкам и стаканам и привстал для тоста. Молча или под обычное «Вздрогнем!» он сам не пил и другим не давал.
- Чуваки! Я хочу выпить за нас! Давайте поклянемся друг другу, что если кто-то из нас все же выбьется в великие музыканты, то обязательно подтянет и остальных!
- Клянемся! – на полном серьезе произнесли ударник Домнин, басист Самоха и клавишник Аман Сериков. Никитос только хмыкнул и кивнул.
- Гаевский! – покосился на друга Боткин. – Между прочим, тебя это касается больше остальных. Это ты у нас поцелованный Богом и Счастья баловень.
- Жень, кончай! – поморщился Никита.
- А я серьезно! – покачал головой Боткин. – Ты сам еще не знаешь, какие шедевры на коленке  ваяешь. Мелодии у тебя офигительные! А вот тексты… Механические. Без души. Как будто компьютеру задали программу написать  стихи про любовь и он из набора известных ему слов сочинил. Песни о любви пишут любя, страдая… А ты? Ты хоть влюблялся когда-нибудь?
- Влюблялся… В девятом классе в Наташку Гитину, - недовольно буркнул Гаевский.
- И как?
- Да,  никак. Влюбился и все.
- Как это, « и все»? Ты хоть клинья под неё подбивал? Ухаживал? Свидание назначал?
- Нет, конечно! – Никитос даже улыбнулся, вспоминая свою школьную любовь.
- Конечно? – Боткин совсем растерялся.
- Так она с моим другом торчала. С Юркой Тырындиным. Некрасиво как-то к чужой девчонке клеится.
- Да… - тяжело вздохнул Женька. – Однако, юноша, случай у вас тяжелый. Ты бы хоть в универе кого-нибудь себе присмотрел для вдохновения. Для душевности создаваемых шедевров.
- Во-во! Я ему давно говорю! На него девки чуть ли не вешаются, а он только молчит и краснеет, -  вставил Самоха.
- Да пошли вы! – обиделся Никитос. – Я вам хотел новую песню показать, а вы…
- Показывай! – тут же оживился Боткин. – Медляк?
- Нет, это вещь роково-роковая!
- Да не томи  ж ты! -  не выдержал Аман, единственный в ансамбле, знающий нотную грамоту. - Если, правда, классная вещь, я тебе её  сам оранжирую и распишу.
Никитос взял гитару и, клацнув тумблером усилителя, подошел к микрофонной стойке.
               
« Много-много лет тому назад
  Судьба разлучила нас.
  Но твоё лицо, твои глаза
  вижу я как сейчас.
  Глаз твоих огромных синий цвет
  До сих пор меня пьянит.
  Говорят, была любовь, и нет,
  А в груди болит. Болит.»

- Стой! – вскрикнул клавишник Аман. – Давай еще раз! Там  такой солярис можно влепить, пальчики оближешь!
Аман схватил гитару. Домнин ринулся к ударной установке.
- Классно! – проговорил, наконец, Боткин. – Но текст говно! Никитос, ты же филолог! Стыдно же! Я представляю, что там во втором куплете.
- Это рок, Женя! – парировал Аман. – Ты классику послушай! Там вообще бред сивой кобылы! «Бешеный джигит на лошади бежит…» А у нашего Никитоса все со смыслом.
- Ладно! Погнали! Три-четыре!

            Когда Боткин стоя на коленях залился финальным соло, дверь «музыкалки» распахнулась и в неё влетела Марина Шурупова. Она, не обращая ни на кого внимания, подошла к розетке и выдернула удлинитель. В комнате повисла недобрая тишина.
- Вы совсем уже, что ли! – разразилась Марина. – Полвторого ночи! Люди спят! Кто-то к завтрашнему  экзамену готовится! Еще хоть звук услышу…
- И что? – с иронией усмехнулся Никита и шагнул навстречу незнакомой курносой девчонке с зелеными, яростными глазами.
- А вот что! – Шурупова зарычала и толкнула Гаевского в грудь. Тот не устоял и полетел прямо на Домнина.- Еще один звук и я играло тебе поломаю! Об голову! Понял, композитор?
             Марина развернулась и стремительно пошла  по коридору. Нина побежала следом.
- Маринка! Ты взбесилась, что ли? Ты знаешь, кто это? Это же Никитос. Знаешь, какие он песни поёт?
- Да мне до лампочки! Хоть Никитос, хоть пес Барбос! Ты видела, сколько они  бормотухи выжрали! Им  вся общага пофиг! Ох, я б ему дала!
- Я б тоже, - вздохнула Нина  чему-то  своему.
- Что? – остановилась Шурупова.
- Тоже, говорю, на твоем месте  им по башке дала!- оправдалась Решетникова.
- А что же ты за дверью пряталась?
- Да они нормальные парни! Просто творческие. Что-то такое придумали, а времени забыли…
- О совести они забыли! Пошли билеты учить!

       Никитос сидел на полу и не сводил глаз с дверного проема.
- Кто это? – выдавил он через пару минут.
- Маринка Шурупова с первого курса. Ваша, филфаковская, - проинформировал всезнающий Боткин.
- Да? В общаге живет?
- Нет. У бабки.  С Иркой Решетниковой дружит. Наверно, к зачету у неё готовится. А что?
- Ничего, - без интонации произнес Гаевский.
- Чуваки, мне кажется, у нас скоро будут новые песни. С отличными текстами, - ехидно вставил Самоха.- Предлагаю за это выпить.
- Нечего больше пить, - с сожалением  вздохнул Никитос.
- Спокуха! Есть тут у меня одна  затарка на случай страшного новогоднего бодуна, - Самоха полез в кофры и  выудил оттуда бутылку водки.
- За любовь! – неожиданно для себя ляпнул Никита. Парни переглянулись и выпили. Гаевский тоже выпил и оглянулся на двери. Ему вдруг захотелось, чтобы эта курносая пигалица снова показалась на пороге.

          В полседьмого утра Никитос прибежал к общежитию. Он все рассчитал. Если курносая осталась ночевать у подруги, значит сегодня у неё зачет или экзамен. И, разумеется, с утра. Гаевский не очень отчетливо себе представлял, как он себя поведет при встрече с Мариной, но страстно этого хотел. Ему не терпелось узнать, было ли вчерашнее оцепенение перед девчонкой  простым шоком от неожиданного поведения наглой девицы или  так и приходит любовь с первого взгляда.
          
             Женька Боткин аккуратно  выбрался из объятий спящей  Лариски и, потягиваясь, подошел к окну. В утренних сумерках белела  кроличья ушанка Гаевского.
- Оба-на! Никитос все-таки присох! С ума сойти!
Боткин  наспех прикурил сигарету и принялся натягивать джинсы. В том, что Никитос не решится подойти к понравившейся девушке, Женька не сомневался. Помочь другу  Боткин считал святым долгом.

             Марина  под ручку с Решетниковой вышла из общаги. Увидев  девушек, Никитос спрятался за березу. Внизу живота заныло и сердце, подскочив куда-то под кадык, бешено заколотилось. Девушки прошли мимо, и Гаевский на ватных ногах поплелся следом.
- Мешок! – пробормотал, видевший позорный маневр друга, Боткин.   Женька устремился за Никитой. На троллейбусной остановке, он нагнал друга и жестко схватил его за локоть.
- Дрейфишь?!- прошептал Женька. – Не бойся, я с тобой!
Он потащил Гаевского девушкам.
- Девчонки, привет! – Боткин  улыбнулся в тридцать два зуба. -  Вы извините нас за вчерашнее. Отработали на вечере у биологов. Устали. Расслабились мал-мал. А тут Никитос новую песню придумал. Чумовую! Кстати, вот он и сам. Никита Гаевский! Без пяти минут звезда советского рока.
Боткин толкнул друга  к  Марине.
- Здрассте… - Никитос протянул было руку, но растерялся и спрятал её за спину.
- Никитос… - хмыкнула Марина.- Прямо, как кличка собачья. Никита лучше.
- Ребята, - Нина оттерла подругу назад. – Все нормально. И Никитоса мы знаем. А на репетицию пустите?
- Само собой! – радостно провозгласил  Боткин.- Более того, мы с Гаевским приглашаем вас вечером на коктейль. В «Юность». Пойдет? Отметим ваш экзамен и загладим нашу вину.
- Конечно, пойдет! – зарделась Решетникова.
- Я не пойду! – холодно отрезала Марина.
- Как хочешь, - Никите показалось, что Нина даже обрадовалась.
- Тогда я тоже не пойду, - неожиданно выпалил он.
- Ну и дураки оба, - вздохнул Боткин и повернулся к Решетниковой. – Лапуля, жду тебя равно в девятнадцать ноль-ноль. И вы, если надумаете, выдвигайтесь.
Женька  презрительно покосился на друга.
- Я с незнакомыми алкоголиками по  кафешкам не хожу, - недовольно буркнула Марина.
- А со знакомыми? – спросил Никитос и поняв, что сморозил что-то не то, густо покраснел. – В смысле, давайте хотя бы познакомимся. Я Никита, это Женька. С Ниной мы уже знакомы. А вас как зовут.
- Марина её зовут, - вставила Нина. – Шурупова. Уроженка солнечного Закавказья.
- Ого! – заинтересовался Боткин. – И откуда  вы такая горячая горянка?
- Из Грузии она. У неё там папа командир танкового полка, - снова ответила за подругу Решетникова.
- Это серьезно! – поцокал языком Женька.- Как у  Пушкина. Капитанская дочка.
- Полковничья, - нахмурила брови Марина и  легко взбежала в подошедший троллейбус. Нина  поспешила за ней. Никитос так и остался на  остановке.
- Ты чего замер? – Женька  обошел вокруг друга и встал прямо перед ним, уперев руки в бока.- Я для кого тут стараюсь? Мне теперь с этой лупоглазой кобылой в «Юность» переться!
- Ты что, не понял? Не нравлюсь я ей, и знакомиться она  со мной не хочет. Я навязываться не буду! Не хочет – не надо!
- Вот ты дурак! А ты бы хотел, чтоб она тебе на шею кинулась. Всю жизнь, мол, тебя ждала, прынц мой ненаглядный! Да все они ломаются и что-то из себя строят! И эту уломаем!  Будет еще тебе звонить и в трубку  сопеть.
- Не надо мне сопеть! Я с ней разговаривать  хочу. По городу гулять, в кино сходить. Медляк с ней потанцевать. Понимаешь? – Гаевский заглянул в насмешливые глаза Боткина и отвернулся.
- А под одеяло с ней забраться  ты еще не готов? Детский сад, ей богу!
- Она не такая! Не станет она с каждым встречным-поперечным по одеяло ложится!
- А ты не встречный, Гаевский. Ты у нас  один такой. Уникальный, талантливый… Идиот!
Все хотят под одело, понял? И мама твоя с папой хотели. И ты хочешь, только  тебе в этом признаться стыдно. Ну, тебя! Делай, что хочешь! Только с твоими принципами ты до старческого маразма  будешь по ней страдать, а она за это время со всеми твоим друзьми переспит.
- Да пошел ты!- огрызнулся  Никитос и побежал в парк.
- Придурок! – Боткин слепил снежок и  всадил его точно между лопаток друга. Тот остановился, метнулся к ближайшему сугробу и набрал полную горсть снега. Через секунду Женка  уже получил снежком в грудь.
Марина, стоявшая на задней площадке, несколько секунд смотрела на резвящихся парней, пока троллейбус не свернул за угол.
- Пятикурсники называются! – недовольно пробурчала она. – Шпана!


           Поздно вечером Гаевскому позвонил Боткин.
- Как дела, Петрарка? Не разлюбил еще свою Лауру? А сонеты пишешь?
- Жень,  ты что хотел? – недовольно спросил Никитос.
- Докладываю. Сводил я  эту Нинку в  кафе. Коктейлем угостил, Шампанским напоил. Потискал мал-мал. Ничего так.
- И что? – поморщился Гаевский. Не любил он подобных рассказов.
- А вот что. Маринка твоя всю жизнь мечтает научиться играть на гитаре. Вот через эту лазейку ты и занырнешь!
- Как  это? – не понял Никитос.
- Завтра  повесишь объявление, что открываешь кружок игры на гитаре. Сбор у кафедры после четвертой пары. Гарантирую – она обязательно придет! И если ты этот шанс упустишь, я тебе больше руки не подам! – Женька довольно гоготнул.
- А если она не одна придет?
- А с кем? С бабулей своей? – продолжал веселиться Боткин.
- Ты  знаешь, сколько народу мечтает научиться играть на гитаре? Придет человек сорок, и что я буду делать?
- Посторонних я беру на себя! Ты встречаешь свою  Шурупову и говоришь, что забыл гитару дома. Предложишь ей прогуляться к тебе домой. Мамка до семи работает, и вы будете абсолютно одни. Только не наглей и не торопи событий! Спой ей что-нибудь душевное. Во! Про карету ночи! Я под эту твою тягомотину штук десять баб уговорил.
- Ладно, - вздохнул Гаевский. – Я подумаю.
- И думать нечего! Не сделаешь, значит, ты мне не друг! И вообще не мужик. Зря штаны носишь! – Женька бросил трубку.

            Наутро, воровато оглядываясь, пунцовый Никитос повесил на доске объявлений бумажку: «Обучаю игре на  гитаре. Сбор желающих  после четвертой пары  в актовом зале. Студент четвертого курса Н. Гаевский.»   Вдавив последнюю кнопку в фанерную доску, он быстрыми шагами устремился прочь.
          После четвертой пары  Никитос,  волнуясь, топтался у кафедры. Странно, но желающих научиться играть на гитаре не нашлось. Марина тоже не пришла. Он еще с полчаса помаялся на гранитном подоконнике, и  в конце концов собрался домой. За спиной застучали каблуки, Никита обернулся. К нему шла Марина.
- Привет! Ты по объявлению?  - с глуповатой улыбкой спросил он.
- Разумеется. А где гитара? Или у тебя еще теоретический курс намечен?
- Нет.  Гитара дома, - Гаевский кивнул за окно. – Я в этом доме живу. Вон мои окна на седьмом этаже. Пойдем?
- Ну, пойдем… Только без шуток! Взялся учить – учи! – она подала ему пластиковый «дипломат». – Пошли!
           Переходя дорогу, Гаевский краем глаза заметил Боткина. Женька явно за ними следил, но делал вид, что покупает в киоске  газету. Никитос победоносно зыркнул на него и взял Маринку под локоток. Она поежилась, но смолчала.






Глава вторая.


          
          Никитос провалился в любовь, как в полынью. Барахтался между реальностью и иллюзиями, и был неуёмно счастлив. Он понимал, что назвать Маринку своей девушкой было бы опрометчиво, но оттого, что он мог видеть её несколько раз в неделю, касаться её маленьких пальцев, смотреть в её зеленоватые, чуть раскосые, глаза, Никитос приходил в необычайную эйфорию. Его не вернуло к действительности даже то, что она никогда не позволяла провожать себя домой, что Новый год они отмечали в разных кампаниях, что она не поздравила его с двадцать третьим и не пришла к нему на  день рождения. Вопреки прогнозам Боткина, музыку Гаевский забросил. На репетициях и выступлениях был рассеянным и часто забывал слова. Женька рвал и метал, но вернуть этого влюбленного дурака в строй не мог. Никитос только загадочно улыбался и говорил, что его никто не понимает. Не нужно ему поцелуев и секса, он счастлив тем, что она есть и она рядом. Боткин только качал головой, лишний раз убеждаясь, что все беды от баб.
           Гаевский думал иначе. Марина была для него каким-то божеством, которое ему очень хотелось постичь, раствориться в нем, принести себя в жертву. Полностью. Без остатка.
           Как-то, убирая посуду, он заметил на чашке след от её помады. Недолго думая, он коснулся его губами. Помада была чуть сладковатой и ароматной. Такими, наверно, были и её губы. Никитос спрятал чашку в свой книжный шкаф и принялся сочинять стихи.
          
          Марина гнала от себя прочь все мысли о Никите. Не для того она приехала в Москву, чтобы заводить шашни. Была у неё еще одна причина… Стас. Стас Сергеев, её одноклассник и  сын лучшего друга отца, генерал-майора Сергеева. Стас и Марина влюбились друг в друга в пятом классе и  продружили до выпускного. А потом разъехались учиться. Ничего серьезного у них не было, если не считать, что на выпускном Стасик  попытался  полапать её грудь и сунуть руку под юбку. Марина хоть и не сильно возражала, однако руки распускать не позволила. В их последний вечер он сделал ей предложение и она согласилась. Свадьбу  решили сыграть, когда Стас перейдет на четвертый курс своего  военного училища, чтобы распределиться по месту службы уже с молодой женой. Тогда он расценил её согласие, как готовность на все, и схлопотал оплеуху. Марина  решила идти под венец  девушкой.
          Курсант Сергеев писал ей трижды в неделю, и она с нежностью читала его письма. Потом складывала их в общую стопку и прятала в бабкин резной  комод. И все было чинно и правильно. Пока не появился Никитос. Уже  месяц она постоянно думала о нем и однажды поймала себя на том, что пришла к нему вне графика их занятий. Гаевский, всегда наглаженный и аккуратный, открыл ей дверь в рваных трениках и выцветшей, когда-то желтой, майке с надписью Байконур. Он стушевался, как девочка, и убежал переодеваться. А  Марине вдруг показалось, что одет он очень уютно и по-домашнему. Совсем, как муж. В тот вечер  что-то в ней сломалось. Она ела только что поджаренные им пирожки, смеялась, как дурочка, всем его шуткам и песенкам. А вернувшись домой, поняла, что Стас остался в прошлом. Марина вдруг осознала, что никогда не воспринимала его, как мужчину. Это был милый, любимый  мальчик из детства.
         И все же она дала слово, и с этим надо было что-то делать. Она полюбила Никитоса, но даже ради него не могла стать предательницей. Стас любит её, верит ей и, быть может, живет ожиданием свадьбы. А она тут…

            Боткин пришел рано утром. С удивлением оглядел с головы до ног Никиту.
- Далеко собрался?
- Нет. Вообще никуда не собирался, - пожал плечами Никитос.
- А чтой-то мы  во фраке? – Женька потеребил воротник модного чешского батника.
- Так это… Марина может зайти. Я же не могу  её в трусах встречать.
- Может? Она к тебе ходит, когда захочет? А ты все время на стрёме? Никитос! Посмотри на себя, в кого ты превратился с этой любовью? Ты когда последний раз с мужиками водку пил? Ты же или с ней или в ожидании её. На репетиции забил, нового ничего не написал. А у нас фестиваль на носу! Ты же на всех плюнул. Даже на себя самого!
- Почему не написал? – обиделся Никитос. – Я стихи пишу. Много.
- Кому они нужны, твои стихи? – взорвался Боткин. – Ты же композитор от Бога! Музыка – вот твой конек, а стихи твои, как бы это…
- Ты ничего не смыслишь в поэзии, Женя! И в любви. Ты самец! Кобель! Понял? Сколько у тебя уже их было? А хоть одну ты любил? Чтоб до одури, до смерти!
- Вот ты дурак, Гаевский! Ну, дурак! Ты думаешь, она не такая, как все?  Давай на спор! Через три дня я тебе её трусы притараню, - Женька даже руку протянул.
- Какие трусы? – уставился на него  Никита.
- Маринки твоей трусы!  Которые я с неё стяну в порыве страсти, - Боткин самодовольно ухмыльнулся. – Забьем на бутылку коньяка?
- Да пошел ты! – отвернулся Гаевский.
- Никитос, любовь это костер, который угаснет, если в него не подкинуть пару палок.
- Она не такая!
- А какая? – осклабился Женька. – Богиня? Инопланетянка? Это ты не такой, братан! Пока ты тут страдаешь, твою инопланетянку рано или поздно кто-нибудь…
Никита с разворота въехал Боткину в подбородок. Тот  отлетел, приложившись затылком о холодильник.
- Псих ты, Никитос! На своих кидаешься. Нас на бабу променял? – Боткин встал, потирая челюсть.
- Пошел вон!
Женька  потопал в прихожую.
- Сегодня в пять репетиция! Тебя ждать?
- Нет… - не сразу ответил  Гаевский. – Маринка может забежать.
- Придурок! – крикнул Боткин и яростно хлопнул дверью.

            Девушки не спеша брели из читального  зала. В цветущих яблонях гудели пчелы. Весна  выдалась ранняя и жаркая.
- Нин, ты мне  настоящая подруга? – спросила вдруг Марина.
- А ты сомневаешься? – прищурилась Решетникова, предвкушая какую-то тайну .
- Я могу тебя попросить об одном одолжении? -  Шурупова еще не решила посвящать ли подругу в свои дела и вообще стоит ли решаться на такой поступок.
- Ну, конечно!
- Ты можешь завтра позвонить моей бабульке и сказать, что я  буду ночевать у тебя? – выдохнула Марина хриплым голосом.
- М-могу, - протянула  Решетникова. – А на самом деле, ты где будешь?
- Я к Никите пойду! – твердо ответила Марина.
- Зачем?
- Затем!
- Ты с ума сошла, подруга! Ты же замуж собралась… Он же сразу догадается…  Как же тебе потом перед ним оправлываться?
- Я хочу, чтобы он был у меня первым, - механическим голосом проговорила девушка.
- Бред какой-то! Ты что, влюбилась?  – хлопала ресницами Нина. –  А Стас как же?
- Я ему письмо напишу. Всё напишу. Без утайки. А он пусть решает, брать меня после этого в жены.
- Не поняла! Спать ты собралась с Никитосом, а замуж за Стаса?
- Никитос мне не делал предложения, а перед Стасом у меня обязательства.
- Ненормальная ты!  Сама не знаешь, чего хочешь!  - всплеснула руками Нина. – Значит, уболтал тебя Никитос?
- Он ни о чем не догадывается. Я сама решила. Приду и отдамся.
- А родители его? Они же дома.
- Отца у него давно уже нет, а мать к любовнику уйдет ночевать.
- Да ты что! Вот семейка! В таком возрасте и к любовнику.
- В каком, «в таком»? Ей еще сорока нет. Да и любовник мужик видный.
- Кто? –  Решетникова плотней прижалась к подруге.
- Висман с кафедры психологии.
- Ого! Знаешь, а я её понимаю! Он же вылитый Николай Еременко!
- Нин! Так мы договорились? – Марина  решительно заглянула подруге в глаза.
- Заметано! А ты мне расскажешь, как у вас было?
- Дура, что ли? Кто про такое рассказывает?
- Жаль. Интересно было бы послушать…

     Решетникова взбежала по ступенькам общежития и,  войдя внутрь, направилась к Наркошке.
- Теть Надь, здрассьте!
- Привет, пигалица! Нет твоего ключа, Танюшка уже пришла.
- Да я по другому поводу. У вас  домашние телефоны преподавателей  есть?
- А тебе зачем?
- Мне бы номер Висмана узнать. Виктор Яковлевич нашей группе коллоквиум назначил по психологии начального образования, а время и аудиторию так и не сказал, -  нагло врала Нина.
- Так ты на кафедру ему позвони. Вот номер. – Надежда Васильевна ткнула желтым пальцем в список под стеклом.
- Да ушел  он! Я только что оттуда!
- Ладно, сейчас  посмотрим.
Старуха достала из ящика стола толстый гросс-бух.
- А, бэ,вэ… - она плевала на пальцы и перелистывала страницы. – Ага. Вот! Висман Ве Я. Записывай.


            Как только началась программа «Время», Никитос по давней привычке  выключил  телевизор. Послонялся по квартире и, остановившись у недавно купленной «Ноты», повернул переключатель. « Лашате ми кантаре кон ма гитара й мано…», - захрипел мрачный, непроницаемый Тото Кутуньо.
         Дверной звонок звякнул коротко и несмело. Гаевский лениво потопал в прихожую.
- Марина? – удивился он, увидев девушку.
- Привет. Я не вовремя? – спросила она и попыталась уйти. Никитос схватил её за руку и сам удивился своей наглости.
- Ты всегда вовремя! Заходи! Просто, поздно уже…
- Ты мне рад? – Марина сказала первое, что пришло ей в голову.
- Конечно!  Ты же знаешь…
- Ну, вот… Я и пришла, - она тяжело вздохнула и уставилась на юношу.
Тот несколько секунд смотрел на неё, а потом вдруг развернулся и побежал в свою комнату.
- Я сейчас! Гитару принесу!- крикнул он на бегу.
- Не надо! – остановила его Марина. – Я к тебе пришла. К тебе. На всю ночь…
У Никитоса закружилась голова и обмякли колени.
- Так… Может, выпьем чего-нибудь…
- Давай… - кивнула девушка и тут же передумала.- Нет! А вдруг я забеременею, и у нас родится ненормальный ребенок. Лучше потом.
     Лоб Никитоса покрылся испариной. Он и представить себе не мог, что все это произойдёт именно так. Как-то всё просто и обыденно. Ему ужасно захотелось, чтобы пришла мама и хотя бы Боткин. Чтобы что-то случилось. Пожар или потоп… Лишь бы прекратилось все это… Гавеский, наконец, понял – он боится. Боится первого секса, боится облажаться и показаться её неопытным, боится увидеть её без одежды и потерять свои идеал. В конце концов, боится раздеваться перед ней.
            А Марина задернула шторы и погасила свет. В полумраке она подошла к юноше и поцеловала его в губы. Никитос ощутил уже знакомый вкус и потерял себя. Он что-то говорил, объяснялся в любви и целовал, целовал, целовал её всю. Неожиданно он напрягся и почувствовал подступающий оргазм. Вскочил и убежал в ванную.
Через пять минут, пунцовый и пристыженный он вернулся к ней.
- Извини, так бывает у мужчин, - невнятно пробормотал Гаевский.
- Я читала, - шепотом ответила она.
- Просто у меня давно не было женщины, - ляпнул он.
- Давно? – Гаевскому показалось, что девушка ухмыльнулась.
- Вообще не было, -  обиженно буркнул он и улегся рядом с Мариной.
Она ничего не ответила, просто навалилась на него и принялась целовать.
- Кому-то надо начинать, иначе мы так и пролежим до утра, -  подумала она. – Никитка-то мой совсем растерялся.
Вот это самое «мой» вдруг разлилось по ней таким теплом и нежностью.- Маленький… Какой ты еще маленький, Никит…

       В начале первого клацнул замок и по квартире раздался решительный топот маминых каблуков.  Зоя Васильевна шла прямо в комнату  сына. Щелкнул выключатель и яркий свет разбудил спящих.
- А ну пошла  отсюда, потаскуха! – заорала мама.- Сучка лимитная! Пригрелась тут!
Девушка вскочила с постели и, схватив в охапку одежду,  убежала на кухню.
- Мама! – взвизгнул заспанный Никитос. – Ты не имеешь права так говорить! Мы с Мариной любим друг друга!
- Заткнись! – рявкнула Зоя Васильевна. – Ты еще ничего не понимаешь! Прописка ей нужна, а не твоя любовь!
- Ма!
Марина хлопнула дверью. Никита рванулся следом.
- Стоять! Куда! – мать загородила собой двери.
- Ночь на улице, ма! Я должен её проводить. Я люблю её!
- Никого ты не любишь! И не должен любить  никого кроме мамы!
- Что? – Гаевский жестоко прищурился. – А маме кто нужен? Этот двухметровый немец с кафедры психологии?
- Ты не имеешь права меня осуждать! Ты не понимаешь! Я столько лет одна... – Зоя Васильевна  опустилась на  табуретку. – Ой… Принеси мне лучше валокордин, что-то нехорошо…
Никитос кинулся на кухню.

            Марина выскочила на улицу и присела на скамейку.
- Ну, что же он?  - подумала  она.- Неужели так и не выйдет?  Скотина! Маменькин сынок! Предатель!
Слезинки жгучей обиды полились по её щекам. Марина взяла себя в руки. Отец всегда говорил, что плачут слабаки и трусы. Она резко поднялась и пошла по аллее.  Воздух благоухал сиренью и черешней, но Марина этого не замечала.
Из тени старого дуба за ней следила  Нина.
- Вот так, подружка! – зло прошептала она. – Нечего! Ишь какая! Везде успеть хочет! Вот из-за таких, как ты, хорошие девчонки и остаются старыми девами!
Нина пошла вслед за подругой. Через несколько минут во двор выскочил Никитос. Обежав окрестности и не найдя Марины, он вернулся домой.

              Марина тихонько вошла в квартиру. Бесшумно разулась и повесила плащ.
- Ну, слава тебе, Господи! - Выбежала ей навстречу бабушка. – Явилась! Ты где была?
- А, у Нинки занималась, - как можно беспечней ответила  девушка.
-  Что ж не позвонила-то?- сплеснула руками Екатерина Сергеевна.
- Вот же сука! Подруга называется. Ведь обещала, – подумала Марина. Улыбнулась и ответила, - Ну прости, бабуль! Увлеклись, забыли на время смотреть. Дело молодое, ты же знаешь.
- Ой, знаю, Маринка! – улыбнулась бабушка и тут же спохватилась. –  Папашу своего успокой! Звонил с полчаса назад. Орал, как оглашенный. Почему, мол, я за тобой не присматриваю. Почему позволяю по ночам шляться, и где попало ночевать? У неё, говорит, жених есть, а она с московским музыкантиком путается!
- С каким музыкантиком? – Марина  сделала круглые глаза.
- Вот и я говорю, что ж ты, зятек любимый, мелешь! Зачем на родную дочь напраслину возводишь? А он, вот принесет она тебе в подоле, я с вас с обеих шкуру спущу! Завтра прилететь грозился. Ты бы позвонила, успокоила.
- Не-а, - хитро улыбнулась внучка. – Пусть прилетает! Я так по папке соскучилась…
Екатерина Сергеевна махнула рукой.
- Как знаешь. Есть-то будешь?
- Обязательно! – Марина присела за стол и посмотрела на фонарь за окном. – С музыкантиком, значит. Понятно… Чем же я тебе насолила, подружка моя?

           Придя на лекцию, Марина бросила брезгливый взгляд на Решетникову и уселась на первое попавшееся место.
- Ты чего? – подошла к ней подрука.
- А то ты не знаешь? – прищурилась Марина. – За идиотку меня держишь?
- Ой, Марин,  зря ты на меня обижаешься. Я же не виновата, что Никитина мамаша вдруг среди ночи придет.
- Что? – зеленые глаза Шуруповой сверкнули дьявольским огнем. – А откуда ты про мамашу знаешь? И тут подсуетилась?  Тебе-то это все зачем? Или тоже на Никиту глаз положила? Так знай, его мамочка никогда не разрешит ему на лимите жениться!
- Дура ты, Маринка! Ой, дура! – Нина сокрушенно покачала головой.- Я же о тебе забочусь. Ты же мне еще спасибо скажешь!
- Спасибо! Интересно, за что?
- Есть у тебя  жених? Любит тебя? И радуйся! Не ломай себе и ему жизнь! Грех такому изменять. Он человек военный, с оружием ходит. А  ну, как застрелится с горя?
- Не застрелится! Он у меня сильный, - Марина дернула плечами. – Еще неизвестно, кто из нас друг другу больше изменил.
- Так ты все-таки…  Успели, значит?
- Успели. И все у нас было бы хорошо, если бы не ты. Что ты лезешь в чужую жизнь? Кто тебя просит? Пошла отсюда, идиотка!
- Марин… - надула губки Нина.
- Видеть не хочу морду твою деревенскую! – в сердцах выкрикнула Марина и выбежала из аудитории.
- Давай-давай! – злорадно прошипела Решетникова. – Чеши отсюда навстречу семейному счастью!

            Марина решила не ходить на занятия и вернуться домой. В подъезде её ждал Никитос. Сверху заметив  знакомый  красный  плащ,  он кинулся  вниз по ступенькам..
- Не подходи ко мне! – почти выкрикнула она. – Я не хочу тебя видеть!
- Марина, я хочу тебе объяснить… - промямлил Гаевский. – У мамы больное сердце. У неё был приступ. Я не мог…
- Иди! Иди к своей мамочке, с-сынок! И никогда не появляйся в моей жизни!
Марина забежала в квартиру, захлопнув дверь перед его носом.
В комнате, на спинке стула, висел новенький генеральский китель.
- Папка! – крикнула она. Прямо в туфлях вбежала в комнату и повисла на шее отца. – Папулечка! Ты когда генерала получил?
- Здравствуй, сойка! Два дня, как лампасы ношу, - улыбнулся генерал. – Это еще не все.  Я ведь новое назначение получил. В штаб округа.
-Классно!  Поздравляю! Ой, папулёк, как я  по тебе скучала! – Марина  взвизгнула, как девчонка.
- А по мне скучала?  - раздалось у неё за спиной. Девушка  обернулась. Позади неё стоял Стас. Марина на секунду замерла, потом шагнула к  парню и взяла его за руки.
- В последнее время, я только о тебе и думала, - негромко сказала она.
- Ну, вот и отлично! – отец обнял молодых людей. – Давай-ка, доченька, собирайся. Сыграете свадьбу, и будете жить у нас. А учиться можно и там.
- Ты согласна? – Стас внимательно посмотрел на неё.
- Согласна, - прошептала Марина. Она кляла себя за вчерашнюю поспешность.
- Ну, почему? Почему они не приехали  вчера? – подумала она. – Ладно. Сама виновата, мне и отвечать. Я обязательно поговорю со Стасом. Но ни сегодня. Потом…
            
      Об отъезде Марины и её решении выйти замуж Никитос узнал  от Нины. Она сама нашла его на перемене.
- Привет, Никита! – помахала Решетникова рукой.- Укатила твоя ученица.
- Как укатила? Куда? – всполошился Гаевский.
- Домой. Замуж собралась. У неё ведь жених был. А ты не знал? – ехидно спросила Нина.
- Н-нет, - автоматически ответил Никитос. – А давно укатила?
- Вчера. Самолетом через МинВоды.
- Ну, и ладно. Совет да любовь, да деток побольше!  - Никита постарался сказать это как можно беззаботней, но получилось фальшиво.
- А другую ученицу возьмешь? – Нина положила ладонь ему на грудь.
- А почему нет? Если есть слух, чувство ритма и желание, можно позаниматься. Вот только…
- Что? Лицом не вышла? Или происхождением?
- Не угадала. Гитару я продал. Так что надо подождать, пока не куплю новую.

         Никитос не зная, куда себя деть пришел к Боткину. Женька уже знал об отъезде Марины и сразу поставил на стол бутылку водки.
- Пей! – сказал он вместо приветствия. – Средство проверенное. А вечером к девкам пойдем.
- Не пойду! – покачал головой Гаевский. – Это же измена.
- Кому? Капитанской дочке твоей? А она, что сотворила? Не изменила тебе?
- Это измена не ей. Это измена моей любви, - проговорил  Никита и сдернув пробку с «Московской»  приложился губами к горлышку. Выпил полбутылки под ошарашенным взглядом  Боткина.
- Когда репетиция?  - спросил Гаевский, отдышавшись. – У меня такая мелодия есть, закачаешься!
- А слова? – с иронией спросил Женька. – Тоже «закачаешься»?
- И слова найдутся! Дай гитару, я тебе напою.




         


 Глава третья.



Три месяца спустя…

               После  московской  толчеи и суматохи приморский город казался сонным и ленивым. Гаевскому  казалось, что все его обитатели разом ушли в отпуск и теперь слонялись по бульвару, валялись на пляжах или просто тихо дремали в тенистых дворах.
               Пожилая армянка в справочном бюро,  вяло улыбаясь, подала ему листок с адресом  генерала Шурупова.  Взяла деньги, но сдачу Никитос так и не дождался. Одна из примет южных городов.
               Войдя во двор новенькой девятиэтажки, Гаевский потерял всю накопленную за три месяца решимость.
- И что теперь? – задал он себе вопрос. – Ты пойдешь прямо к ним домой? И что ты им скажешь? Здрассьте, я люблю вашу дочь?
              Никитос уселся напротив подъезда под грибком детской песочницы.
- А если она тут не живет, как ты её найдешь? Спросишь у родителей?  - продолжал терзать себя Гаевский. – И сколько ты намерен тут сидеть? Как тебе вообще пришло в голову  сорваться за две тысячи километров со стольником  в кармане? Нет, прав Женька Боткин! Придурок!
             Вдруг  ему пришла в голову  гениальная, по его мнению, мысль. Он вытащил из кармана  блокнот, вырвал оттуда лист и крупно на нем написал: «Обучаю игре на гитаре.»
Этот листок он  прицепил на дверь подъезда, использовав кнопки от старых объявлений.
            Через три часа  во двор  вошла молодая пара. Красавец-брюнет с широко поставленными глазами и курносая девушка с короткой стрижкой «под мальчика». Никитос даже  не сразу узнал Марину. Он  встрепенулся,  подскочил. Сердце предательски екнуло. Гаевский снова присел и постарался спрятаться за железной каруселью. Стас и Марина подошли к подъезду. Гаевский видел, как они остановились у двери. Она бросила  взгляд на пришпиленный Никитосом  листок и с тревогой осмотрела двор. Стас чему-то рассмеялся и, сорвав объявление, вошел в подъезд. Марина подняла бумажку, сжала её в кулаке и пошла следом.
- Что это его так развеселило? – со злость подумал Гаевский. – Неужели она ему все рассказала? Тогда зачем  подняла листок и спрятала?
             Он уставился на окна седьмого этажа.  В одном из них дрогнула штора и  появилась Марина. С минуту они смотрели друг на друга, а потом  девушка резко задернула  занавеску. Вскоре она выбежала из подъезда с авоськой в руках и, не глядя на Гаевского, быстрыми шагами прошла мимо. Никитос, устремился за ней.
           Свернув за угол, он  наткнулся на Марину.
- Ты! Я сразу  догадалась! – выдохнула она и крепко обхватила его шею.- Я верила! Я знала, что ты меня не забудешь! Господи! Как я по тебе скучала!
Никитос в порыве принялся целовать её лицо.
- Марин, поехали со мной! Брось его, и поехали! Я прошу  тебя! Умоляю! Я умру без тебя! Сопьюсь и сдохну!- бормотал он.
- Нет! – она почти оттолкнула парня. – Нет! Не могу! Замужем я!
- Разведись! Что тут такого?
- Нет, Никита. Не могу. Ребеночка я жду.
- Давно? -  не сразу спросил Гаевский.
- Не  фантазируй! Не от тебя… От мужа.
- Но ведь… - Никита посмотрел на её еще плоский живот. – Можно сделать аборт.
Марина зло прищурилась и отвернулась от  него.
- С дитём я тебя, значит, не устраиваю? – с издевкой спросила девушка. – А говорил, любишь. А ну, пошел отсюда!
Гаевский  попытался ей что-то сказать, объяснить. Он схватил её за руки, но она вырвалась и оттолкнула его.
- Пошел, я сказала! И чтобы никогда! Слышишь?! Никогда ты не появлялся в моей жизни!
               Никитос несколько мгновений смотрел на неё, как будто пытался запомнить её на всю оставшуюся жизнь.
- Дура! – рявкнул он и побрел прочь. Через несколько шагов он остановился, махнул рукой проезжающему такси и, уже  открывая дверь, громко, чтобы она слышала, сказал. – В аэропорт!
В эту секунду из-за угла вывернул Стас.
- Что-то случилось? Тебе нехорошо? – он подбежал к жене и заботливо обнял её за
плечи. – Я же говорил, что сам схожу в магазин! А ты все упрямишься! Тебе  себя беречь надо… Мы же теперь не одни.




Две недели спустя.

Боткин вышел из лифта и по давней привычке четырежды стукнул ладонью по кнопке звонка.
- Женечка! – распахнула дверь Зоя Васильевна. – Как вы вовремя! Образумьте вы этого  олуха!
- А что случилось?  - Женька глянул через плечо Гаевской и увидел Никитоса, собирающего  большую спортивную сумку. – Не понял! Мой друг в поход собрался?
- Уезжает он! – заломила руки Зоя Васильевна.- На три года, по контракту! И знаете куда? На край земли! В Африку!
- Э-э! Никитос! В какую Африку? Мы в субботу Стасу Намину показываемся. Забыл?
- Показывайтесь кому хотите! –  бросил  Гаевский.- Я сегодня улетаю, и меня тут больше нет!
- Погоди-погоди… - Боткин присел на диван и уставился на друга. – Это из-за неё, да? Из-за этой сучки, которая тебя на офицерика променяла, ты жизнь себе ломаешь?  Ты даже не представляешь, от чего ты бежишь! Слава, деньги, девушки… У тебя этих Маринок по восемь штук под одеялом будет! – Женька оглянулся на Зою Васильевну. – Извините…
Та понимающе  кивнула. Сейчас любые средства хороши.
- Никитос! Ты меня слышишь? – настаивал  Женька. – Ты же всех подводишь! Вся группа на тебе держится!
- Мне все равно! Я хочу все забыть. Развеяться и деньжат заработать. Понятно? – Никитос изо всех сил старался выглядеть  практичным, но в последнем слове сорвался на визг. Он схватил  сумку, оттолкнул Боткина, на бегу чмокнул мать в щеку и выбежал из дому.
- Женя! Верните его! – взмолилась Гаевская.
- Бесполезно… - вздохнул  Боткин. – Горбатого только  могила исправит.
Он взглянул в испуганные глаза  Зоя Васильевны.
- Что Вы! Это поговорка такая! Не переубедишь вашего Никитоса! Совсем твердолобым стал.



1986-ой год.



- Разрешите? –  Стас приоткрыл дверь кабинета полпреда. – Вызывали, Яков Андреевич?
Полпред Шевцов кивнул, разговаривая с кем-то по телефону.
- Станислав Антонович, - Яков Андреевич закурил любимую «Яву» - Вы у нас сотрудник совсем молодой и еще малообременный бумагами. Тут такое дело. Вчера боевики совершили нападение на  рабочий автобус Зильданской  электростанции.  В автобусе была  вечерняя смена строителей. Охрана их отбила, но пять человек погибли, семь раненых. Трое  из них в реанимации. Займитесь этим делом. Уточните списки пострадавших  и организуйте отправку раненых в Союз.
         Станислав вбежал в квартиру.
- Маринка? Поедешь со мной в Зильдан?
- Зачем?- лениво спросила  жена.
- Там повстанцы наш автобус обстреляли. Надо выяснить, что да как. Списки погибших и раненых уточнить. Ты со мной?
- А что тут делать? Конечно с тобой, -  Марина легко вскочила с дивана  и выключила телевизор.
- Вот и правильно! Зайдешь к раненым, поддержишь их. Ты ж у меня прямо, как Родина-мать в этой стране.
- Мать… - вздохнула жена. Она уже восемь месяцев не видела  своего Андрюшку. Вреден ему  африканский климат, вот и растет у бабушки с дедом.
- Надо раненым что-нибудь организовать. Гостинцы какие-нибудь, - деловито предложил Стас.- Витаминчики.
- Конечно! Их от бананов и ананасов уже тошнит, наверно,- рассмеялась Марина.
- А что ты предлагаешь?
- Я тут пирожков напекла. Думала мужика своего попотчевать, но… Перебьешься! Лучшее раненым и детям!
- Золотая ты у меня! – Стас подхватил жену на руки и закружил по комнате.
- Хватит уже! – скомандовала  супруга.- Поехали!

           Зильданский госпиталь больше напоминал восточный базар. Больные лежали в палатах и коридорах, раненые, прооперированные, инфекционные – все вперемежку. Между кроватями сновали врачи и знахари из ближайших деревень. Громко крича на странном, певучем языке, бегали мальчишки. В реанимации было  спокойней. Тарахтел единственный кондиционер, едва  обеспечивая прохладу. Да и полы здесь мыли хоть и два раза в неделю, но с хлоркой.
- Как их зовут-то? Надо же как-то к ним обращаться, - спросила Марина шепотом.
- Баженов Иван, Кузьменко Александр и Гаевский Никита, - прочел Станислав в мятой бумажке. Марина вздрогнула и принялась рассматривать раненых.-  Последний совсем плохой. Наверное, вон тот. С забинтованным лицом.
          Марина подошла к Баженову и Кузьменко, угощала их пирожками, о чем-то говорила и желала скорейшего выздоровления, а сама все поглядывала на третьего, чье лицо скрывали бинты. Баженов, пожилой инженер, понял её взгляд по-своему.
- В Москву  ему надо. Тут он не выживет. Такой парень был! Здоровый такой! До последнего  народ из горящего автобуса вытаскивал. Вот и нас Саней тоже. А с последним не успел…
          Марина подошла к кровати Гаевского и, подвинув  стул, присела рядом.
- Господи! – прошептала она. –  Никита… Видишь, как вышло. Прогнала я тебя  и сама к тебе пришла… Ты только не умирай, слышишь! Ты у меня первый. Самый первый! Навсегда, ясно! И первей тебя никого не будет.
Она положила ладонь на его скрюченные,  покрытые волдырями  пальцы. Они дрогнули, Никитос открыл глаза.
Пелена рассеялась и он увидел Марину. Марина плакала. Потом она встала и куда-то пошла.
- Марина! – Никитос хотел крикнуть, но только негромко просипел.- Не уходи!
- Что он сказал? – спросил вошедший в палату  Стас.
- Бредит он, - ответил  Баженов. – То стихи читает, то  жену свою зовет.
- А он женат? – торопливо  спросила Марина.
- Наверно, женат. Он все время только её и зовет. Марину свою.
- Держитесь мужики! – Стаса мало интересовала личная жизнь умирающего строителя Гаевского. – Завтра, первым же бортом отправим вас в Москву.
- А сегодня нельзя? – глянула на мужа Сергеева.- Сейчас каждая минута на счету.
-  Это не в моей компетенции,- официально ответил жене Стас. – Если руководство договорится, вылетят сегодня.
- Ну, так  поехали говорить с руководством. Человек умирает, а вы в дипломатов играете!- сорвалась на крик Марина. Стас внимательно посмотрел на жену, но ничего не сказал.
Уже сидя за рулем, он покачал головой и буркнул: « Ты по-моему тоже… В Родину-мать заигралась…»
Марина не ответила. Она думала о Никитосе.
       
              Марина в кабинете полпреда была необыкновенно напориста и настояла на своем. Глубокой ночью все тяжелораненые строители электростанции были уже в «Бурденко». Никитос после двух операций пошел на поправку. Он долго думал,  была ли его встреча с Мариной реальностью или  бредом, и остановился на последнем.





Глава четвертая.



1993-й год.


            В вагоне, набитом дачниками и грибниками было душно  и тесно.
- Надо было такси заказать, - Стас  глянул на немытый пол, усыпанный шелухой от семечек, конфетными фантиками и пивными пробками. Брезгливо оттопырил нижнюю губу.
- А кто тебе не давал? – равнодушно спросила  его половина, занятая совсем другими мыслями. Два часа назад  она водила супруга по своей Москве. Была и у дома Гаевских. И ей даже показалось, что в их окне, за тюлевой занавеской мелькнул знакомый, чуть сутулый силуэт. Марина интересовалась судьбой Никиты после отправки в Москву и знала, что с ним  все в порядке и живет он в той же родительской квартире.
- Ты же слышала, сколько эти шкурники заломили, - попытался оправдаться Стас. – В Париже дешевле.
- Сергеев, можно подумать, что мы не в состоянии приехать к родителям на такси, - Марина повернулась к мужу и одарила его недовольным взглядом. – Ты  когда превратился в скрягу, а?
- Не мы такие – жизнь такая! – ответил Стас недавно услышанной фразой и замолчал. Через пару минут вздохнул. – Обратно поедем на такси, сколько бы это не стоило.
- Свежая пресса! Кроссворды-сканворды! Сигареты!- раздался зычный мужской голос. – Пиво! Презервативы!
Марина вздрогнула и оглянулась. По проходу между деревянными сиденьями, волоча два баула, пробирался Гаевский.
- Напитки! Кроссворды! Покупаем, чтобы скоротать время! – снова крикнул он и не найдя желающих побрел дальше.
Увидев свободное место у окна, он, кряхтя, добрался до него и рухнул с, как будто, надломленных ног. И только  отдышавшись,  обратил внимание на окружающий мир. Прямо напротив него сидела Марина. В животе что-то знакомо шевельнулось, и в груди разлилась давно забытая истома. Гаевский чуть подался вперед, но заметил рядом с ней полноватого, холеного брюнета с широко поставленными глазами. Тот с отвращением рассматривал нового попутчика.
- Пиво, сигаретки, презервативчики, - предложил ему Никитос. Стас, не желая разговаривать с этим вагонным спекулянтом, помотал головой и отвернулся. А  Гаевский смог  спокойно встретиться взглядом с Мариной.
- А ты по-прежнему меня любишь, - подумала она, глядя в глаза Никитоса. Бросила взгляд на его изуродованные огнем пальцы. – Или? Неужели  женился?
Гаевский спрятал в карман правую руку с обручальным кольцом и виновато, по-детски  втянул голову в плечи. Марина улыбнулась.
- Да, Никитос. Несладко тебе живется, коли ты в коробейники подался. А ведь предрекали звездную карьеру, - мелькнула у неё мысль.  Марина порылась в кошельке. - Японские сканворды у вас есть?
- Безусловно!
- Марин, - подал голос Стас. – Мы уже сходим. Там и купишь! И значительно дешевле!
Сергеев просверлил взглядом Никиту.
- А вдруг там нет?  Это же дачи! – парировала Марина. – Давай-давайте! На все!
Гаевский подал ей пачку журналов и, не глядя, сунул деньги в карман.
- А сдачу? – привстал над ним Стас.
- Какую сдачу? – Гаевский тоже поднялся и оказался на голову выше. – Я  вашей даме, наоборот, скидку сделал. За очарование…
Никитос неосознанно нарывался на конфликт.
- Не надо нам ваших скидок! – вдруг взвизгнул Сергеев.- Вот, возьмите еще деньги. Мы люди не бедные!
Стас схватил  Марину за рукав и потащил к выходу.
- А может тебе презервативов на сдачу дать? – крикнул ему вслед Никитос. И уже негромко добавил. – Хотя зачем они тебе? На башку, разве, натянуть. Чтобы все видели, кто ты есть!
Сидящая рядом молодая компания разразилась хохотом.
Гаевский смотрел в окно, провожая взглядом идущих по перрону  Сергеевых. Марина оглянулась и взглянула на него. Легкое движение её губ, Никита расценил, как поцелуй. Он вдруг вспомнил грязные потолки Зильданского госпиталя и Марину. В белой шляпе и ярком платье. Может быть, это было на самом деле? Ему пришло на память другое видение. Скуластая, чернобровая медсестра с почти квадратными ярко-синими глазами.   Таня… Она выходила  Никитоса после двух операций и он, в конце концов, женился на этой необыкновенной, неземных кровей девушке. Она завораживала его  своей необъяснимо притягательной внешностью, но полюбить её так и не смог.
- Всё, как у Шекспира, - как-то сказал он Женьке Боткину. – Она меня за муки полюбила, а я её - за состраданье к ним!
                Детей Таня иметь не могла. Сказались два предыдущих брака. Отношения их как-то улеглись до полного штиля. И причиной тому было выздоровление Гаевского. Он уже не вызывал у неё жалости и желания поделиться с ним нежностью и теплотой. Но жизнь вместе превратилась в привычку. Как и регулярные интимные отношения, еще не ставшие никому из них в тягость. Они  были одни в этом мире и выживать вдвоем им было легче.
                Таня работала в реанимации  на две ставки, а Никитос торговал в электричках и ремонтировал автомагнитолы. В общем, жили тихо-мирно, без измен, претензий и обид. Впрочем, на отсутствие измен с Таниной стороны Никитос только надеялся. Красивая медсестра, сутками пропадающая в больнице среди жеребцов-докторов, могла и не устоять. Но мысли об этом его почему-то волновали мало. Точнее, совсем не волновали, как не очень трогали в своё время похождения покойной матери.
Таня стала для него больше близкой родственницей, чем любимой женой. Что думала на этот счет она, Никитос не знал и особо на этом не заморачивался.

                У подъезда маялся Женька Боткин. Издалека заметив Гаевского, влачившего  клетчатые сумки, он подскочил со скамейки и кинулся навстречу.
- Никитос! Дело есть на миллион! – выпалил  Боткин.
Гаевский поставил  свою  ношу и, поморщившись, разогнулся.
- Нет у меня миллиона, - спокойно проговорил он. – И взять негде…
- Ты не понял! – мотанул головой Боткин. – Дело верное! Отвечаю! Неделя- две и мы с тобой миллионеры.
- Жека, ну нет у меня денег! Правда, нет! – Гаевский вынул из кармана смятые купюры.- Видишь? Весь семейный бюджет в с собой ношу.
- Что ты мне суешь эти копейки? Я тебе о серьезных деньгах говорю. И о серьезных доходах, понимаешь?
- Это что? Эм-эм-эм? Продам квартиру и куплю жене сапоги? – устало улыбнулся Никитос.
- Ну, да! В смысле, продать квартиру.
- Жень, ты больной? У нас с Таней кроме квартиры больше ничего нет. Жить мы где будем?
- Поживем пока у моих стариков. На даче, - простодушно ответил Боткин. – Максимум месяц. Ну, два… Зато потом, хоть особняк на Красной площади себе строй. Мамой клянусь! Вот, посмотри!
- Что это? – Никита повертел в руках бумагу, которую сунул ему Женька, и вернул другу.
- Это документ! Я свою хату уже продал. Но этого мало. Вдвоем мы точно потянем. Я бы нашел, с кем капиталом слиться, но ты человек проверенный и порядочный. Да и деньги тебе не помешают.
- Жень, -  Гаевский покосился на друга и присел на одну из сумок. – Ты в своем уме, а?
- Никитос, ты меня знаешь, я впустую не кручусь. У меня талант. Нюх, если хочешь. Не отказывайся – пожалеешь!
- Хорошо. Вечером приходи. Часов десять. Обсудим вместе с Таней. Если она согласится, я возражать не стану.
- Вот это другой разговор! Водку брать?
- На дурацкие вопросы не отвечаю! – улыбнулся Гаевский.
Женька махнул рукой и скрылся за кустами черноплодной рябины. Никитос вздохнул и взвалил на себя сумки.




1996-ой год.

- Никитос, я все же не понимаю. На кой черт тебе эта дача? – Боткин хлопнул дверцей «мерина». – Еще за такое бабло.
- Хочу, - загадочно улыбнулся Гаевский.
- Ну-ка, ну-ка? – Женька хорошо знал друга, чтобы не заметить, что тот подозрительно счастлив. – Там случайно нефть за баней не нашли?
- Нет, - Никита глянул в глаза Боткина и решил признаться.- Из-за соседей.
- Не понял. А что в них  уникального? Дирижер симфонического оркестра и престарелая пара, у которая тараканит по китайской гимнастике. Ради кого ты пошел на такие растраты? В интимной связи с дирижером тебя заподозрить трудно. Неужели старуха? Гаевский! Ты – скрытый герантофил?
- Пошел к черту! – Никита толкнул друга в плечо. – Это генерал-полковник Сергеев со своей половиной.
- И? Мы будем торговать оружием через этого генерала?
- Генерал – свекор Маринки Шуруповой, -  Гаевский отвернулся к окну.
- Мама моя! Ты до  сих пор по ней сохнешь?
- Почему? Н-нет… Просто, в последнюю нашу встречу я торговал  сигаретами и пивом в электричках.
- А теперь надеешься, что она приедет и ты метнешь перед дней бисер? Здорово! Я так понимаю, что  эту хибару ты снесешь, и отгрохаешь хоромы из белого мрамора с зимним садом на крыше и бассейном во дворе?
- Жень, ну, что ты за человек? Ничего святого? – недовольно буркнул Никита.
- М-да… Сурово тебя зацепило, брат. Это сколько же лет прошло? И Татьяну  не удержал…
- Таня сама себе хозяйка, - упоминание о бывшей жене его нисколько не тронуло.- И потом… Она заслуживает лучшего.
- Чего? – поднял брови Боткин. – Она ушла от  успешного бизнесмена. От трижды миллионера к какому-то нищему коматознику. Это его ты назвал лучшим.
- Ну, во-первых, не коматознику, а анестезиологу. А во-вторых, он на десять лет меня моложе. И деньги в жизни не главное.
- Конечно! Когда ты с пивом и презервативами по вагонам таскался, тоже так считал?- заржал Женька. – Деньги, брат, не главное, когда их девать некуда. Кстати, сколько ты отвалил этим голубкам, кроме того, что купил им четырехкомнатное гнездышко на Кутузовском?
- Нисколько. Таня денег не взяла.
- А коматозник ? – ехидно поинтересовался компаньон.
- Да какая тебе разница? Пусть хоть кто-то живет в любви и радости! – отрезал Гаевский и потянулся к бару. – Давай лучше хлопнем по стопарику на душу населения. Обмоем покупку.
- И то верно! – широко улыбнулся Боткин.



Четыре месяца спустя.

Генерал Сергеев, опершись на забор разглядывал новый дом Гаевского.
- Да, Никита Сергеич, хватка у тебя, как у  твоего тезки. Лето еще не кончилось, а ты уже к новоселью готов.
- А что? – довольно улыбнулся Никитос. – Неплохая идея! Давайте в субботу устроим новоселье. По полной программе, с праздничным салютом.
-Спасибо, Никитушка, - генеральская половина, Лариса Викторовна, питала к соседу материнские чувства. – Мы бы с удовольствием. Только гостей в субботу ждем.
- Родня? – Гаевский почувствовал, как в предчувствии заколотилось сердце.
- Невестка с  внуками, - ответил генерал.
- И много внуков? – Никита старался выглядеть совсем беспечным и взялся крутить на пальце ключи от дома.
- Двое. Младший, между прочим, ваш  тёзка.
- Тогда договоримся! – рассмеялся Гаевский. – Антон Андреевич, а давайте ко мне вместе с гостями! Я человек одинокий. Друзей по пальцам считать. Когда еще этот дом столько гостей  увидит?
- А правда, Антош? – поддержала соседа Лариса Викторовна.
- Согласен. Только шашлык и выпивка моя! -  улыбнулся генерал.
- По рукам! – Никита пожал широкую генеральскую ладонь и довольный шагнул  к
машине. – Значит, в субботу в пять вечера?
- В семь, - поправила генеральша.- Как раз вернемся с аэропорта.
- Принято!

                Боткин едва не испортил всю обедню. Привез с собой двух девиц модельного телосложения и легкого поведения.
- Жека, вези их обратно! – приказал Никитос.- Немедленно!
- Зачем?  Сам посуди. Придет твоя Маринка, посмотрит, какую ты красоту отхватил и зайдется в приступе ревности, - философствовал Боткин. – А из ревности, говорят, такая страстная любовь рождается… А потом, что мы будем делать, когда твои милые соседи разбредутся по домам? Или продолжение банкета нам не светит?
- Жека, только без обид, - Гаевский вздохнул и почесал правое ухо. – В общем, продолжения не будет, и ночевать ты поедешь домой.
- О как? Ты никак вынашиваешь коварные  планы? Ну-ка, делись, компаньон.
- Пошел к черту! Давай, вези этих шалав, пока генерал не пришел!
               Сергеевы пришли по-военному точно. Похоже, Лариса Викторовна уже много рассказала невестке о новом соседе, поскольку удивленной Марина не выглядела.
- Познакомьтесь. Наш  сосед, Никита Сергеевич, - представил Антон Андреевич
Гаевского. – А это моя невестка Марина  и внуки Антоша и Никитка.
- Вы надолго в наши Пенаты? – спросил Гаевский.
- Нет, завтра в ночь улетаю. Вот бандитов своих привезла до сентября. Уж они вам тут нервы помотают! Это не дети, гроза садов и огородов.
- А мы знакомы! – отпихнул друга Боткин. – Марина, помните университет,  вечера на филфаке, ВИА «Синтез»?
- Конечно,  помню! – как будто обрадовалась генеральская невестка. – Вы, э-э-э… Женя, по-моему.
- Так точно! – Боткин  вытянулся в струну и поднес ладонь к голове. Тут же обмяк. – А Никитоса помните?
- Нет, - покачала головой Марина.- Вы тоже  играли в этом ансамбле?
-Что вы! - шутливо отмахнулся Гаевским. – С моими клешнями много не наиграешь. Я больше по танцулькам был  завсегдатай. Вот ваша подруга Нина, та меня, наверно, вспомнила бы.
- Решетникова?  Я её тысячу лет не видела, - рассмеялась Марина. – А вы?
- Хватит  мемуаров! – вставил Боткин.- Пойдемте к столу. Воспоминаниями сыт не будешь!
               Новоселье удалось на славу. Ближе к полуночи приехал  сосед-дирижер с семьей. Боткин тут же притащил и их. В третьем часу ночи гости разошлись. Женька ушел с дирижерской четой и, наверно, продолжил возлияния у них. Никитос присел на новеньких ступеньках крыльца и долго смотрел на единственное светившееся окно генеральской дачи. Потом свет там погас.
- Спокойной ночи, - пробормотал Гаевский и полез в карман за сигаретами. У Сергеевых тихо скрипнула дверь. Марина подошла к забору.
- Не спится, сосед? – негромко спросила она. – Выпить не осталось?
- Да, навалом! – Никитос даже растерялся.
- Ну, так приглашай даму. Мои теперь до обеда спать будут,  а, значит, впереди у нас целая вечность.
 Марина ловко перелезла через штакетник, подошла к Никите, взяла его за руку и повела в дом.
           Около семи утра она вышла из дому и тем же путем вернулась на  дачу свекра.
Никитос целый день проторчал во дворе в надежде её снова увидеть, но Марина появилась только поздно вечером. Вышла с саквояжем за ворота, села в военный УАЗик  и, только проезжая мимо дачи Гаевского, помахала ему рукой.
- А на большее ты не рассчитывай! -  просипел опухший Боткин, сделал Марине  ручкой и припал к горлышку французского шампанского, обливая пеной английскую рубашку за семьсот долларов.
- Скажи-ка , дядя. Ведь недаром, а? – спросил отдышавшийся Женька.
- Что недаром?  - Никитос устал и хотел спать. Болтать с Боткиным за жизнь не было сил.
- Ну.. Вот это все! Покупка дачи, скоростная застройка участка, куча, бабок затраченная на всю эту пыл в Маринкины глаза? Или чисто за милую улыбку любимой и вон ту отмашку по правому борту?
- Недаром, - кивнул Гаевский.
- Мужик! Я всегда знал, Никитос, в тебе скрывается мощный потенциал. Но скрывается очень профессионально. Как снайпер в засаде. Выстрелил и опять его хрен найдешь.
- Трепло! Всё, Жека… Я спать.







Глава пятая.




2000-ый год.


              Гаевский перебирал струны непослушными, изуродованными пальцами и громко пел, стараясь заглушить гул и топот прохожих. Он  приучил себя не обращать внимания на людей и видел только  руки, бросающие монеты и купюры в гитарный кофр. Он благодарно кивал этим рукам и продолжал петь. Особого душевного дискомфорта он не испытывал, с первых же дней внушив себе, что спускается в переход работать, а не просить подаяния.
              Удивительная, необъяснимая штука - жизнь. Если бы кто-то во время встречи Миллениума в  «Кристалле» сказал, что лето он будет встречать в подземном переходе с гитарой в руках, Никитос бы долго смеялся. А теперь…
              Проницательный от природы Женька Боткин еще два года назад продал другу свои акции и взялся за «сбычу своих идиотских мечт». Он перебрался в Беверли Хиллз и был от этого счастлив.
Гаевского отъезд друга расстроил. Он  презирал Америку и все американское, кроме дензнаков. У него к этой стране были личные счеты еще с Африки. Никитос прекрасно знал, кто снабжал оружием, деньгами и идеями боевиков, изуродовавших и его тело, и его жизнь. Кто знает, кем он мог стать…  В переговорах с американскими партнерами Гаевский был  груб  и нахален, что вызывало неимоверную ярость Боткина.
          После отъезда компаньона бизнес  Никитоса  еще более окреп и попал на глаза кое-кому в верхах. Наезды бригадных пацанов в прошлом десятилетии оказались детской забавой по сравнению с тем рэкетом и давлением, которые посыпались на его голову со стороны госструктур. Проверки и комиссии следовали одна за другой. Во все инстанции полетели жалобы  и доносы униженных  им сотрудников. Неожиданно, от короткого замыкания сгорела дача. Пожарные  опоздали, застряв в пробке, и тушили уже только гараж, в котором к их приезду взорвался купленный на днях джип. Отнесись он к этому серьезней, возможно, что-нибудь и уберег или хотя бы продал свой бизнес за копейки. Но именно в эти дни к Сергеевым приехала Марина. Она была страстной лыжницей и вырвалась на неделю из жаркого Йемена проложить лыжню в январском подмосковном лесу.
            Впрочем, лыжи были лишь поводом, чтобы уйти из генеральского дома и бесконтрольно отсутствовать несколько часов. Гаевский совсем ополоумел от счастья и, махнув рукой на весь белый свет, в конце концов, оказался  нищим и бездомным. Никитос запил. Тяжело и серьезно. Его снова спасла Таня. Она буквально подобрала его на мостовой. Привела к себе, отмыла, накормила и дала ключи от  однокомнатной квартиры мужа. Того самого, которого Боткин окрестил «коматозником.»
           Оказалось, что в бывшей холостяцкой конуре доктора завалялась довольно приличная гитара. И подземный переход был в двадцати минутах ходьбы.
           Так Гаевский начал новую главу жизни. А Марина с тех пор так и не появилась. Однажды Никитосу даже показалось, что её имя в этой главе так никогда и не появится.


            День выдался неважный. В жаркие выходные все стремились к прохладе и воде, поэтому народа в переходе  почти не было. Можно было остаться до ночи, но Гаевский предпочитал избегать приключений, которых всегда хватает в мегаполисе после захода солнца. Он  принялся выгребать мелочь из гитарного футляра, когда сверху раздались громкие голоса и смех  надрывный  подвыпивших женщин.
- Лапули! Вы подождите у машины. Мы только сигарет купим, - знакомый баритон заставил Никиту вздрогнуть. Его верный друг Боткин величал всех своих женщин «лапулями». Гаевский  с нетерпением уставился на лестницу. По ней спускались двое мужчин. Боткин и какой-то необъятный азиат с тонкой скобкой усов и гладко выбритой огромной головой.
Гаевский непроизвольно провел рукой по струнам.  Боткин  бросил в его сторону равнодушный взгляд и отвернулся. Никитос оторопел. С того дня, как он проводил друга в Шереметьево, Гаевский сильно изменился. Он похудел, отрастил модную бородку и  стягивал волосы резинкой. Он носил черные очки-колеса и широкополую фетровую шляпу грязно-коричневого цвета. И все же! Не узнать старого друга, с которым знаком с юности?!…
- Да и хрен с ним! – подумал Никитос. –  Не придется объяснять, где я, что со мной и как до такой жизни докатился.
Но что-то его подмывало на неординарный поступок.
Боткин с толстяком уже возвращались к лестнице, когда Гаевский ударил по струнам и запел старый  рок-н-ролл из репертуара  их ВИА «Синтез»:
               
                «Я не скажу тебе «Прощай!!»
                Я молча шмотки соберу.
                И не допив вчерашний чай,
                Свалю из дома поутру.
                Лежит в кармане моём
                До Сахалина билет.
                Меня здесь нет!

                Ты столько крови попила
                И столько вытянула жил.
                Купил билет. И все дела!
                Я от тебя почти свалил.
                На все вопросы твои
                Я заготовил ответ.
                Меня здесь нет!

                Пока под крышей мы одной
                Я - без пяти минут труп.
                Меня прикончит  твой фэншуй
                И этот гречневый суп.
                Чад благовоний всю ночь,
                И вкус капустных котлет
                Меня здесь нет!»


Толстяк остановился первым.
- Слышишь? Это же наша песня!
- Точно! Откуда это бомж её знает? Неужели с тех пор помнит? – Боткин принялся рассматривать музыканта.
- Слушай, а что  произошло с Никитосом? – спросил лысый медленно спускаясь по ступенькам.
- Я точно не знаю. Отмел наш мэр его бизнес. Говорят, Гаевский спился и помер. Не то замерз, не то самопалом траванулся. Хотел разыскать его  бывшую жену, но она куда-то съехала.
- Слушай, Жека! А ведь это то, что нам надо! Честное слово!
Боткин первым подошел к  Гаевскому.
- Слышь, музыкант. Ты откуда этот рок-н-ролл знаешь?
- Сам сочиняю, сам пою, - хрипло ответил Никита, не поднимая головы.
- Врешь, дорогой! Автора этой песни мы с Аманом с пацанов знаем.
- С Аманом? – Гаевский уставился на толстяка. – Ты?
- Никитос? – хором произнесли Женька с Сериковым.
- Ну, как бы, я. Как сейчас говорят, - усмехнулся музыкант.
- Твою мать! А мы чуть за твой упокой не жахнули! -  Боткин сорвал с друга шляпу и
очки. – Ты смотри! Он еще и с косой! Ну, как ты? Где?
- И как докатился о жизни такой? – усмехнулся Никитос. – Докатился! А кому сейчас легко? Аман, а ты-то как докатился? Ты же  тощий был!
- Стареем, брат. Неправильный обмен веществ, нервная работа, и ненормированный рабочий день, - рассмеялся толстяк. – У меня еще и кудри были. Помнишь?
- Еще бы! И чем ты таким нервным и ненормированным промышляешь?
- Никитос, у тебя телевизор дома есть? – встрял Боткин.
- Е-есть. Но он не работает.
- Понятно. Аман Сериков сейчас самый крутой музыкальный продюсер. Так что повежливей. Может, еще и тебя к шоу-бизнесу подтянет, - рассмеялся Женька.
Хватит с меня бизнеса! – махнул рукой Гаевский. – И музыкант из меня… Сами видите, какой.
- Погоди-погоди! – вдруг оборвал его Аман. – Поехали!
- Куда? – спросил Никитос. – Я теперь не пью. Если только капельку.
- А никто и не предлагает, - Сериков уже увлекся своими мыслями и идеями. – В студию поедем. Прямо сейчас.
- Вы чего, мужики? – стушевался Гаевский.
- Вперед! – скомандовал Боткин и тут же крикнул. – Лапули, принимайте композитора Гаевского.
- А кто это? – спросила  блондинка, смерив Никиту  недоверчивым взглядом.
- Скоро узнаете! – пообещал Аман. – Еще детям рассказывать будете, как с ним познакомились.
- Ну-ну… - протянула девушка.





2008-ой год.



        Марина поднялась с постели, накинула гостиничный  халат и, прихватив со стола пачку сигарет, подошла к окну.
- Красиво! – она закурила и снова глянула на переливающийся иллюминациями  рождественский  Париж. – Послезавтра  Новый год. Никит, а ты отмечаешь Рождество?
- Католическое? – Гаевский отбросил одеяло и подошел к Марине.- Я вообще больше люблю предновогодние  дни и ночи, чем сам Новый год. Встречи, концерты, поздравления… А после Нового года сил уже не остается. И на наше православное Рождество тоже. Но к старому Новому году я всегда прихожу в норму.
- Мне  утром улетать. Не хочу!
- Я тоже не хочу, - Никитос обнял её за плечи. – Ты знаешь, какой сегодня день?
- Двадцать шестое. Четверг, - пожала она плечами.
- Не-а. Двадцать пять лет назад я встретил тебя и полюбил. С первого взгляда.
- Правда? – Марина задумалась и рассмеялась. – Я помню твою обалделые глаза, когда ты  развалил ударную установку.
- Еще бы! Ты же меньше меня вдвое! – улыбнулся Гаевский. – Пигалица…
- С ума сойти! Двадцать пять лет! Кто бы мог подумать, что я, дочь командира гарнизона из заштатного грузинского городка стану женой посла России, и буду бегать на свидания к известному певцу. К  королю шансона! И куда? В Париж!
-Ой, только не надо про короля, - поморщился Никитос. – У меня гастроли через две недели.
- Куда едешь?
- В Тюмень, в Томск и в Астану. А потом на землю обетованную. Развлекать на четверть бывший наш народ, как сказал поэт.
- Значит, раньше февраля мы с тобой не увидимся? – надула губки Марина. – Гаевский! А давай все бросим. Ты свой шансон и своих бальзаковских дур с букетами, а я Сергеева. Купим дом в деревне, на берегу речки, и будем доживать жизнь обнявшись! В счастье и спокойствии.
- Ты серьезно? Про Сергеева? – Никита внимательно посмотрел на Марину. – Давай! Немедленно!
- Погоди! А как же твоя музыка?
- Без проблем! Отработаю гастроли и пошлю всех к едрене фене! – громко крикнул Гаевский.
- А как же твои контракты, договоры, продюсеры?
- Все мои контракты заканчиваются через три дня. И я могу их не продлевать. После Нового года, я свободен, как птица!
- А гастроли как же? – недоверчиво спросила Марина
- Это договорено под честное слово, гарантировано дружбой и оплатится черными деньгами. Тут не отвертишься – дело чести. Но феврале я весь у твоих ног! Хочешь - возьми в мужья, хочешь – швырни в прихожую вместо коврика.
- Ловлю на слове, мсье Гаевски!  - рассмеялась она и запрыгнула на Никиту.



Две недели спустя.


       Марина все никак не решалась поговорить с мужем. Не хотелось портить ему новогодние праздники. К тому же к ним прилетели сыновья. С женами и внучками. Мысли о разводе, Никитос и мечты о счастье и спокойствии отошли на задний план. Из влюбленной молодой женщины, которой едва за сорок, она превратилась в добрейшую, заботливую бабушку. Но праздники закончились, дети уехали, и все вернулось на круги своя.
- Я бы хотела с тобой поговорить, Стасик, - начала она прямо с утра.
- О чем? О том, что ты меня не любишь и, наверно, никогда не любила? О том, что изменяешь мне с этим кабацким певчишкой, которого так яро пихают в звезды? О том, что хочешь развестись?
- Ну, вот видишь, - спокойно парировала Марина. – Ты, оказывается, все знаешь.
-Если б я один! Вот,  полюбуйся! – он швырнул на стол яркий бульварный журнал. – «Король шансона и жена российского посла!» Вы бы хоть конспирацию соблюдали, любовнички! Ну, хорошо! Ты его всю жизнь любишь. А меня-то, зачем позорить? Мне место замМИДа  светит. А куда я с такой репутацией? Опять в какую-нибудь Гвинею?
- Ты всегда думал только о себе, Стас. – Марина бесстрашно глянула в глаза мужа. - Да я всегда любила только его. И он был моим первым мужчиной. Но и долг перед тобой я выполняла честно. До тех пор, пока не поняла, что нас с тобой  ничего не связывает, кроме штампа в паспорте и детей. Но дети выросли и разлетелись, а штамп всего лишь чернильное пятно на бумажке!
-А что же вас связывает с Гаевким? Любовь? Ты думаешь, что после развода с ним станешь его женой? Наивная! А это ты видела? – посол Сергеев вытащил из ящика стола еще один журнал. – «Мистер Шансон подарил Алине Селезневой бриллиантовое кольцо. Звездная пара венчается в Иерусалиме!»
- А кто такая эта Селезнева? – спросила помрачневшая Сергеева.
- Солистка из «Амазонок». Черненькая такая, с силиконовой грудью.
- Это неправда! – покачала головой Марина. – Утка газетная!
Марина вдруг вспомнила о том, что Никита сам ей рассказывал о гастролях в Израиле. Она кинулась к компьютеру. Увы, Гаевский гастролировал в Израиле вместе с «Амазонками», работая во втором отделении большого концерта.
- Сволочь! Предатель! – выкрикнула она и саданула кулаком по клавиатуре. Черные клавиши с буквами разлетелись по комнате.

                Гаевский с Аманом сидели в ресторане. Ждали очаровательную солистку Алину и её жениха Тимура, младшего сына Амана. Через два дня у них должно быть венчание.
                Никитос снова и снова набирал номер Марины, телефон был отключен.
 Сегодня утром Гаевский  получил от неё послание: «Поцелуй за меня молодую и забудь обо мне!»  Потом вторую: «Совет да любовь тебе, предатель!»
                Через три недели посол Сергеев был назначен заместителем министра Иностранных Дел. По случаю вступления в должность Станислав Антонович с очаровательной супругой устроили грандиозный  отходный банкет в одном из лучших Женевских ресторанов.







Глава шестая.



2009-ый год. Два месяца спустя.

           Гаевский, пошатываясь, вошел в гримерку. Бросил в кресло охапку цветов и направился к холодильнику. Водочная пробка покатилась по полу, а Никитос большими, жадными  глотками опорожнил полбутылки.
- Ты охренел, Никита! – зарычал за спиной Аман. – Что с тобой происходит? Ты соображаешь, где мы сейчас работаем? Это  Кремль!
- Кремль? – пьяно ухмыльнулся Гаевский. – Ну! Чтоб Кремль стоял и деньги были!
Он снова приложился к бутылке.
            Аман толкнул друга в кресло.
- Гаевский, ты человек? Ты нормально объяснить можешь? Что случилось?
- Ничего! Вообще ничего, понимаешь! А должно было! – заорал Гаевский.
- Так. Спокойно!  Что должно было случиться? – Сериков  схватил стул и уселся
 напротив. – Говори, не темни!
- Эх, Аман! Я ведь люблю её! Всю жизнь! И она меня тоже… Любила.
- Марина?
- А кто еще? –развел руками Гаевский. – Я однолюб!
- Ага. И это радует! – Аман  почесал бритый затылок. – Короче, вы поссорились?
- Нет! – замотал головой Никита. – Мы должны были пожениться. Вот прямо сейчас! А она не отвечает. Телефон отключен. Пятьдесят три дни дня!
- Может, она телефон потеряла?
- Она бы позвонила с другого. И еще прислала мне какие две дурацких эс-эм-эски. Вот смотри! – Гаевский сунул мобилу в лицо продюсеру.
- И что  это значит? Что за совет да любовь?
- Я не знаю. Ничего не знаю, брат!
- Ну, так узнавай! – Сериков в порыве шлепнул себя по ляжкам. – Ищи её! Бухать-то зачем? Ты же не один, Никитос. Смотри, сколько народа вокруг тебя крутится. Ты их всех кинуть хочешь?
- Не-а. Не хочу… Я к Маринке хочу.
- Понятно…Где она сейчас?
- В Женеве, наверно. Он у меня жена…
-  Я читал, -  усмехнулся Аман – Знаешь, что? Надо Боткину звонить! Он сейчас в Германии живет и до Женевы ему рукой подать. А ты собирайся. Поехали домой! И хватит жрать!

                Гаевский вздрогнул и проснулся. Поднялся с постели и, шаркая тапками, пошел на кухню. Нашел свой любимый стакан с Адмиралтейством и налил в него водки. На два пальца выше  шпиля. Это была норма. Лечебные триста граммов. Подрагивая и передергивая плечами, он медленно выпил и глубоко вздохнул. Заработало…
                В дверь позвонил продюсер.
- Квасишь? – весело поинтересовался он.
- Лечусь, - покачал головой  Никитос. – Ты же знаешь, я без опохмела сдохну.
- А зачем столько пьешь?
- Я бы тоже хотел знать ответ на твой вопрос…
- Ладно! Накапай -ка и мне, - Аман прошел на кухню и взял с полки фужер.
- За что пьем?
- За тебя, дурака! И за Маринку твою!
- Не понял, - помотал головой Гаевский.
- Сегодня Жека звонил. Все у неё в порядке. Мужика назначили замминистра и они сейчас в Москве.
- Адрес?!  - подскочил Никита.
- Да найдем и адрес! – рассмеялся Сериков. – Ты в норму себя приведи! Куда ты с такой рожей?
- Это само собой. Спасибо, друг!

           ЗамМИДа  Сергеев в очередной раз обходил свой новый кабинет. Он хотел в нем что-то переставить, внести какую-то свою изюминку в обстановку, но все стояло на своих местах, и было в идеальном порядке. Стас остановился на том, что надо поменять телевизор и рабочее кресло.
- Станислав Антонович, к  вам Никита Гаевский, - раздался голос секретарши Али, молодой разведенки, готовой, как показалось Сергееву, на все.
- Гаевский? А кто это? – замминистра знал, что Никита его слышит, и специально задал такой вопрос.
- Ну, как же?  - стушевалась Аля. – Это же известный певец. Король шансона…
-  Ох, Алечка! Если бы он был королём Англии, я бы его знал. А шансон… Что это? – Стас выдержал паузу. – Ну, Бог с ним! Пусть войдет, ваш король.
           Никита  тут же влетел в кабинет.
- Здравствуйте, - кинул он прямо с порога. – Мне нужна Марина. Как я могу её найти?
- Какая Марина? – деланно удивился Сергеев и только теперь понял, откуда у него  появилось ощущение, что он давно знает этого типа. Это тот самый наглый торгаш из электрички!Неужели они уже тогда?...
- Брось!  - Гаевский перешел на «ты». – Можно подумать, ты ничего не знаешь о наших с ней отношениях.
- А ты наглец!
- Может быть… Я просто решил, что пора все расставить по местам. Так будет лучше и честнее.
- Лучше? – криво усмехнулся Стас. – Для кого?
- Для всех! – отрезал Никитос. – Так, где она? Адрес, телефон?...
- Понятия не имею, - пожал плечами замминистра. И заметив недоверие во взгляде собеседника, добавил. – Честно! Детьми клянусь!  Как только мы переехали в Москву, она подала на развод. Потом собрала вещи и ушла.
- И ты даже не поинтересовался куда? – с сомнением спросил  Гаевский. – Вы же прожили двадцать пять лет! У вас дети, внуки…
- Я не хочу её больше знать. Все эти годы я жил с чужим человеком. Она не любила меня. Жалела, уважала, понимала, сочувствовала – да! Но любила она тебя, музыкант!
- Может она у родителей? – настаивал на своем Никита. – Или у детей?
- Родители давно умерли, а у детей её нет. Она в последнее время всё мечтала о деревне, о доме на берегу тихой речки…
- Угу, - кивнул Гаевский, о чем-то задумавшись.- А почему она от меня скрывалась, если все равно ушла от тебя? Ты что-то об этом знаешь?
- Когда ты живешь публичной жизнью, Гаевский. Надо продумывать каждый свой поступок. Ты читал о том, что вы с Алиной Селезневой собирались пожениться? Вот и она тоже читала!
- Погоди! Но ведь  это  желтая пресса! Утка!
- Может быть и утка… Но дыма без огня не бывает!
Никита развернулся и не прощаясь пошел к двери.
- Если найдешь, дай мне знать! – крикнул ему вслед Сергеев. – Пожалуйста…И береги её, Гаевский!

                До регистрации на Питерский рейс  оставалось еще десять минут. После полугодового затворничества, Марина все же решилась поехать к сыновьям. Соскучилась по ним и по внучатам. В конце концов, они-то в чем виноваты?
               В Приозерском аэропорте было необычно людно. Около сотни встречающих с букетами слонялись по залу в ожидании московского рейса. Насколько она поняла из обрывков фраз, должна была прилететь какая-то знаменитость.
- Интересно, а Никиту тоже так встречают? – у Марины, вдруг, навернулись слезы и он крепко стиснула зубы.
                Она вспомнила, как выбросила мобильник, отправив Гаевскому эти дурацкие сообщения. О том, как узнала о свадьбе Селезневой и Тимура Серикова. И о том, как решила не звонить Никите – если любит, сам найдет! Дура! Ведь не девочка уже! Только один звонок, и они были бы вместе! Но как теперь звонить? Что она ему скажет?
                Толпа  хлынула  к дверям. Раздались аплодисменты и восторженный  крики.
Марина поднялась и решила посмотреть, кого это встречают такими овациями. Первыми сквозь толпу встречающих пробились несколько парней с огромными баулами и хоккейными клюшками.
- Понятно, - сказала сама себе Марина и потеряла к происходящему всякий интерес. Она взглянула на часы и подошла  к окну регистрации пассажиров.
               Гаевский медленно пробивался сквозь ряды поклонниц, принимая цветы, поцелуи и раздавая автографы. Что-то заставило его оглянуться. Марина! Он видел только её плечи и затылок, но знал, что не ошибается.  Расталкивая дам и извиняясь, он ринулся к ней.
- Она! Это точно она! – стучало в висках. – Только не упустить! Не дать ей исчезнуть. Еще эти тётки, черт бы их побрал!
За несколько  шагов до  Марины дорогу ему преградил молодой парень в вязаной черной  шапочке. Что-то недоброе увидел Гаевский в узких зрачках его равнодушных, карих глаз. Пару мгновений они смотрели друг на друга, после чего Никита с силой толкнул его плечом. Парень отлетел к стене и с ужасом уставился на оброненный им кейс.
До Марины оставался один шаг, когда за спиной раздался  гулкий взрыв…
            Она пришла в себе через несколько минут. Вокруг раздавались стоны и крики, в воздухе  парила  штукатурка, в ушах стоял  звон, а на полу лежали цветы. Много цветов! Были среди них её любимые розы. Розовые…
            Какие-то люди в синей униформе освободили её ноги из-под тела мужчины в белоснежном пиджаке с окровавленной, рваной  спиной. На секунду  он показался ей знакомым.
- Прямо ангел-спаситель, - сказал кто-то. – Если бы не он… Все на себя принял. И свое и ваше.
           Марину повели к выходу.
           Только из выпуска новостей она узнала, что среди пострадавших при взрыве был Никита. Десятки телеканалов транслировали видеозапись, на которой Гаевский отпихивал от себя человека, подозреваемого в совершении теракта. Но самое главное, он был жив. Врачи говорили что-то о критическом состоянии и коме, но Марина этого не слышала. Она  устремилась в Москву, куда прошлой  ночью перевезли и Никиту.

          В конце коридора скрипнула стеклянная дверь и Марина разглядела сутулый силуэт профессора Орехова.
- Товарищ  профессор! Александр Васильевич! – бросилась она к доктору. – Как там Гаевский?
- Плохой ваш Гаевский, - вздохнул Орехов. – Я сделал все, что мог. Теперь ему остается надеяться только на себя, на Господа и на чудо… Но в чудеса и в Бога я не верю.
- Я могу его увидеть? – перебила профессора Марина.
- А вы ему кто?
- Я жена замминистра МИДа Сергеева, - представилась она.Ей показалось, что так будет солидней и её обязательно пропустят.
- Понятно. А Гаевскому вы кем приходитесь? – ухмыльнулся Александр Васильевич.
- Ему? Я обязана ему жизнью. Он загородил меня собой.
- Понимаю. Извините, но к нему  можно только самым близким.
- Я и есть самая близкая! – решительно выдохнула Марина. – Я его жена!
- Да? Две минуты назад вы были министершей, - профессор сурово глянул на неё. – А вы, мадам, не из  журналюг? Что-то напористость у вас какая-то профессиональная.
- Нет, - тихо ответила Марина. – Нельзя, так нельзя. А можно передать ему вот это? Пусть ему кто- нибудь прочтет. Это важно!
- Нет, нельзя. Он в коме.
- Вы ему хотя бы в руку вложите! Умоляю, профессор!Он почувствует!
- Ну, если это так важно… - пожал плечами Орехов.
- Очень. Для нас  обоих! – Марина порылась в сумочке и достала небольшой сложенный вчетверо блокнотный листок.
- А что там?
- Можете прочесть.
Профессор глянул поверх очков.
- Хм, я думал это какая-то молитва. Вы уверены,что ему это надо?
Марина несколько раз кивнула.
- Что ж…- Александр Васильевич  поправил очки и сунул бумажку в карман. – Хорошо. Хуже ему от этого  не будет.

             Профессор вошел в палату и подозвал медсестру.
- Валюша, будь добра выйди на  минутку, - Орехову не очень хотелось, чтобы его застали за каким-то шаманством.
             Он подошел к постели больного и, оглянувшись на дверь, сунул ему записку под ладонь. По привычке окинул взглядом аппаратуру и флакон капельницы. Неожиданно рука Гаевского несколько раз вздрогнула, и обожженные пальцы судорожно согнулись Никита открыл глаза и поморщился от солнечного света.
Орехов окликнул медсестру Валю.

- Как самочувствие? – спросил Гаевского  профессор  утром следующего дня.
- Лучше, чем вчера, доктор, - слабо улыбнулся больной.
- Теперь с каждым днем будет лучше. Я бы не поверил, если бы не увидел  сам.
- Вы о чем? – вскинул брови Никита.
- Там  женщина сидит, - Орехов кивнул на дверь. - Вчера она попросила передать вам записку. Сказала, что очень важно. И вот!
- Какую записку?
- Да чепуха какая-то! – профессор  взял  бумажку со стола, развернул и показал Гаевскому.
- Обучаю игре на гитаре, - прочитал тот написанное когда-то его рукой. – Где она? Позовите, доктор!