Медицина это вам не...

Не знаю, как все, но первое, что я испытал, оказавшись на кафедре анатомии — трепет. Как будто вдруг стал соучастником чего-то запредельного, жуткого, на той самой грани, которую добровольно никто не хочет переступить.  Путь в зал, где проходили занятия,  лежал через просторное помещение. Вдоль белых, крашеных, стен здесь были расставлены на полках и на столах, замаринованные в спирте и формалине фрагменты чьих-то давно не существующих жизней: печенки, желудки, сердца. Наибольшее впечатление на меня произвел скрюченный выкидыш, заспиртованный в цилиндрическом аквариуме. Кто-то не захотел или не смог удержать этого будущего человечка в этой жизни.  Что, как, почему? Серьезные вопросы. Серьезные, но совершенно неуместные в этих стенах.

Преподавала предмет Иванова Татьяна Ивановна. Молодая, красивая, умная. И соблазнительная, не скрою. Под облегающим белым халатиком просматривался весьма достойный рельеф, способный воодушевить на подвиг  любого. Нрав у нее был, однако, крут.
—В общем, так, — предупредила она уже на первом занятии. — Если на моих семинарах я замечу хотя бы одну брезгливую физиономию,  — все. Вы пропали! Настоящий медик должен быть несокрушим, как скала. Эмоции — не наша специальность!
Это было, как в анекдоте, услышанном от отца. Его однокурсник, профессор с кафедры анатомии, рассказывал своим студентам примерно то же, что и наша Иванова. Потом подвел всех к столу, на котором покоилась мумия бывшего человека и воткнул свой палец ей в задницу. Вынул и облизал!
Шок. Рты у всех шире варежки. Одна первокурсница покачнулась и рухнула в обморок. Кто-то побежал в туалет, прикрывая рот платком.
—Слабо? — ухмыльнулся анатом, торжествующе обозрев присутствовавших.
И зря. Один из бойцов в белых халатах подошел к трупу и мигом повторил фокус. Вынул и облизал!
Метр уважительно кивнул:
—Да, могёте. Вы в самом деле не брезгливы. Однако в нашей профессии мало вести себя, как золотарь. Врачу необходимо еще одно качество — внимательность. Я, молодой человек, сунул в дерьмо указательный палец, а облизал безымянный!

Неискушенную публику изумляет цинизм, с которым медики относятся к святым для всех прочих вещам. Например, к болезням, смерти. Но это вовсе не от врождённой чёрствости. Просто грамотный врач обычно понимает связь между причиной и следствием, а не списывает своё бессилие на Всевышнего.

Со временем я у Татьяны Ивановны стал любимчиком. Может, сказалась взаимная симпатия, а может, рвение и способность к предмету. Или само это рвение пришло от симпатии. Не знаю ответа. Во всяком случае, в самом предмете  сомневался я мало. Самонадеянность — ну, как без нее в восемнадцать?

И вот экзамен. Иду на Вы. Уверенно, как старый, закаленный боец на штурм Измаила. Мне было легко в ученье!
Билет, три вопроса.  Экзаменатор, лысоватый чел с непроницаемой физиономией статуи, невозмутимо прогуливает из одного угла рта в другой свой потухший «Беломор».  Мы прежде с ним не встречались, поэтому на преференции рассчитывать не приходится.
Моя покровительница — рядом, за тем же столом. Ее длинные, музыкальные, пальчики выстукивают по крышке чуть слышные синкопы. Она уже чувствует неладное. Склоняется к соседу и деликатно напоминает:
—Костя, это мой самый лучший ученик!
Когда о тебе говорят такие слова, крылья вырастают практически сразу. Ты хочешь расправить их во всю ширь, взлететь, блеснуть, соответствуя. Но мне достались не те вопросы, ох, не те. Готовясь к экзамену, я вникал в самое сложное, а тут примитив. Правда, такой, что хуже любого воровства. Анатомия  наука не менее конкретная, чем математика. Дважды два — точно четыре. Если ты этого не знаешь, подвешенный язык не поможет.

 Ну, в общем, при всем своем уважении к яркой коллеге Костя не смог пойти против правды. Он виновато развел руками и  вывел в зачетке две  буковки. Это была моя первая тройка за весь курс анатомии. Пощечина, — чего уж скрывать.
Я вышел из аудитории, как Кутузов с поля Аустерлица. Смятение соревновалось с досадой и отчаяньем. Оценка — совершено поверхностная, случайная, но она будет в дипломе. Не лучшую создаст репутацию в будущем.
Отдышавшись, однако, от формалинового пороха, которым были пропитаны экзаменационные препараты, подумал вдруг: и что? В конце концов, после Аустерлица был Малоярославец и Березина, потом — Триумфальная арка в центре Парижа! Неудовлетворительный результат? Исправим! Поражения всегда чередуются с триумфами. Основное лекарство на все случаи жизни одно — даже на краю могилы не падать духом!