Сюсюка и гавнюшка

Люсьен,  высокая  изящная  блондинка,  с
высоко  поднятой  талией  и  длинными  ногами,
взволнованная ворвалась в комнату общежития, где
мы с подругой Надей пили чай. Ноздри её тонкого
носа  раздувались  от  сильного  волнения.  Сразу  с
порога она выпалила:
— Девки, поздравьте меня. Я выхожу замуж.
— И за кого же на этот раз? —  саркастически
спросила Надежда.
— За Бориса. Он сделал мне предложение.
— Ты с ума сошла, — заявила Надя, — Что не
знаешь, какой он скупердяй? Студентом от всех еду
в  тумбочку  на  замок  запирал.  И  вообще,  что  ты  в
нём нашла?
— Он  высокий,  красивый,  не  то,  что  первый
мой муж. Он мне нравится. И не отговаривай меня,
я всё равно выйду замуж за него.
— Дело твоё. Соплей на кулак намотаешь.
— Да,  пошла  ты  в  баню  со  своими
нравоученьями! —  и  Люсьен  выскочила  из
комнаты.
— Не  успела  от  первого  брака  очухаться,
опять  в  петлю  лезет, —  возмущалась  Надежда, —
Ну, не дура ли? Вечно куда-то влезет. Говорила я ей
не  выходи  за  Некифорова.  Так  нет,  не  послушала
меня.  Дождалась,  что  он  её,  как  проститутку,  из
дома выгнал.
— На  них  так  было  смешно  смотреть:  она
высокая  —  он  маленький  с  бородой,  с  трубкой  в
зубах. Парочка  —  голубок да ярочка, —  вставила я
своё слово.
Долго ещё мы с подругой мыли кости Люсьен.
Через  неделю  Борис  с  Люсьен  поженились  и
она  перенесла  свои  вещи  в  его  комнату.  Медовый
месяц  прошёл  в  любви  и  согласии.  Он  звал  её
Сюсюка,  она  его  Гавнюшка.  Через  месяц  они
поругались, и Сюсюка потащила свои вещи назад в
свою  комнату,  а  через  неделю  вещи  опять
вернулись  в  комнату  Бориса,  а  с  ними  и  Люсьен.
Стоило  им  поругаться,  как  Сюсюка  начинала
перетаскивать  вещи.  А  вещей-то  было  немного:
ковёр,  стеклянная  ваза,  настенные  часы  и  сумка  с
тряпками.  И  всякий  раз  шла  борьба  за  вещи,  но
Люсьен  брала  верх.  В  один  из  воскресных  дней,
когда  ковёр  Сюсюки  лежал  на  полу  в  комнате
Бориса,  ваза  её  стояла  на  столе  с  цветами,  часы
мерно тикали, а платья Люсьен висели в шкафу на
вешалках  Гавнюшки,  а  наши  герои  предавались  в
постели  нежным  ласкам,  Сюсюка  забеременела.
Гавнюшку  беременность  Сюсюки  жутко  напугала,
он жёстко требовал делать аборт:
— Я  не  собираюсь  нищету  плодить, —  орал
он, — и вообще у меня другие планы.
— Какие  у  тебя  планы? —  спросила  Люсьен
сквозь слёзы.
— Аспирантура, — отрезал Борис.
Она  плакала,  падала  на  колени,  умоляла
Бориса  оставить  ребёнка,  но  он  стоял  на  своём.
Аборт был тяжёлым. Люсьен потеряла много крови.
Бледная  и  несчастная  она  надеялась,  что  Борис
придёт её проведать, но не тут-то было, он так и не
появился.
В  дверях  общежития  она  столкнулась  с
Борисом.
— Какой же ты, подлец! —  бросила она ему в
лицо.
Жёсткая  волосатая,  покрытая  веснушками,
мужская  ладонь  ударила  её  по  щеке.  Борис  сквозь
зубы процедил:
— Сука!
И не оборачиваясь, пошёл прочь. Казалось бы,
их  отношениям  настал  конец,  но  не  прошло  и
месяца,  как  вещи  Сюсюки  опять  очутились  в
комнате  Гавнюшки.  Вскоре  им  дали
однокомнатную  квартиру  в  новом  доме.  Какое-то
время  всё  шло  гладко,  но  вдруг  они  подали
заявление  на  развод.  И  тут  началась  борьба  за
квартиру, никто не хотел уступать. Гавнюшка писал
в  местком  письма  на  Сюсюку,  Сюсюка  писала
письма на Гавнюшку. В итоге они натянули белую
простынь, разделив напополам комнату, а на кухне
поставили  два  стола  и  поделили  посуду.  Иногда
природа  брала  верх,  и  они  просыпались  в  одной
постели. Обои они работали в институте старшими
преподавателями,  но  на  разных  кафедрах:  она  на
экономической, он на механической. Весь институт
потешался  над  ними.  Так  прошло  полгода.  Летом
приехала  мать  Сюсюки,  и  её  силы  удвоились,
совместными  усилиями  им  удалось  выжить
Гавнюшку из квартиры.