Дискуссионная трибуна

                ДОСТОЕВСКИЙ, “БЕСЫ”. ВОКРУГ И ОКОЛО ЛЯМШИНА…
               
      
         Мне   представляется поучительным проследить, как  гениальный писатель, зараженный неприязнью и отвращением к нерусским людям,                ничуть не сдерживая себя, удовлетворял болезненную потребность своего мозга и с упоением создавал в своем романе вместо литературного образа некую мерзкую куклу.   
.      Знаменитому роману Достоевского “Бесы” посвящено множество литературоведческих исследований. Много написано о героях романа: Ставрогиных, Верховенских, Шатове, Липутине, Лебядкине и других. Но только одно лицо обычно упоминается мимоходом или вообще  не удостаивается  внимания – это Лямшин. Между тем эта фигура встречается в романе довольно часто.
       Обратимся к тексту .Вот первое появление Лямшина. Рассказывается о “кружке” Степана Трофимовича Верховенского.
      “Являлись к нам в кружок и случайные гости; ходил жидок Лямшин. Если уж очень становилось скучно, то жидок Лямшин (маленький почтамтский чиновник), мастер на фортепиано, садился играть, а в антрактах представлял свинью, грозу, роды с первым криком ребенка и пр., и пр., для того только и приглашался”.
      Презрительного отношения к этой фигуре хоть отбавляй. Прежде всего, он не еврей и даже не жид, а всего-навсего жидок. Достоевский сообщает читателю, что. Лямшин не играет на фортепиано, а всего лишь «мастер на фортепиано”.  Что он этим хочет сказать?  Видимо , что  тот  стучит пальцами по клавишам, не вкладывая в это занятие никаких чувств. Интересно, все евреи, по мнению Достоевского, такие стукачи? Вот, например,  Антон Григорьевич Рубинштейн был также “мастер на фортепиано?” А его брат?
      Для Достоевского признаком ничтожества Лямшина также является его умение имитировать. Вообще-то это редкий талант, который далеко не каждому дан, но для Достоевского это презренное, а иногда и подлое  шутовство. В дальнейшем он пишет: “Этот негодяй, который несколько лет вертелся перед Степаном Трофимовичем, уморительно карикатурил”. 
        Заметим кстати, что наш современник Ираклий Андроников, пользуясь языком Достоевского, “вертелся перед своими друзьями и знакомыми и уморительно карикатурил”. Некоторые на него обижались, но, во всяком случае, никто не обзывал его негодяем.
        Если основным героям своего романа  писатель дает тщательно разработанную психологическую характеристику, рассказывая об их прошлой жизни, показывая, как  формировался их характер, то в отношении Лямшина автор до этого “не унижается”. В самом деле, какова  внешность Лямшина – человека без имени-отчества?  Почему он живет один в этом городе? Сохраняет ли  связь с еврейской культурой? Далее, чтобы хорошо играть на фортепиано, надо долго и много учиться. В связи с этим встает вопрос, из какой семьи Лямшин, кто обучал его музыке? Но Достоевский об этом ничего не сообщает, это  писателя не интересует: выпрыгнул “жидок”  непонятно откуда и забавляет окружающих.
        А вот второе появление Лямшина
      “Около губернаторши бессменно вертелся состоящий на побегушках маленький чиновник Лямшин, попавший в милость за игру на фортепиано”.
      Так что в романе выявляется дополнительная черта характера Лямшина – умение не просто вертеться от случая к случаю, а делать это “бессменно”. Правда, непонятно, как можно “бессменно вертеться”,  если Лямшин всего-навсего маленький чиновник: надо же и на службу ходить. Далее не ясно, зачем нужно было Лямшину  “вертеться около губернаторши”, если вроде бы ничего он для себя не добивался.
       Еще эпизод.
       Лямшин играет пьесу у губернаторши. Достоевский пишет: “У мерзавца действительно был талантик. Был потом слух, что Лямшин украл эту пьеску у одного талантливого и скромного молодого человека”.
       Здесь выясняется, что он не только негодяй, но и мерзавец и что он не совсем уж стукач, у него, оказывается, есть “талантик”. Видимо у “жидка”, по мнению Достоевского, таланта быть не может, только “талантик”. Но далее наличие “талантика” сразу же ставится под сомнение, потому что пьеска вроде бы краденая.
        А вот на нелегальном собрании Лямшина просят поиграть на фортепьяно, чтобы создать видимость веселой вечеринки.
        “ Э черт! – выругался Лямшин, сел за фортепьяно и начал барабанить вальс, зря и чуть не кулаками стуча по клавишам”.
       Но знаменитый писатель не может успокоиться. Оказывается, Лямшин – отъявленный сплетник и при случае способен напиться до помрачения.
.     Достоевский пишет: “...мелкий чиновник высватал дочку. Но вдруг узнали, что в первую ночь брака поступил с красоткой весьма невежливо, мстя ей за свою поруганную честь. Лямшин, почти бывший свидетелем дела, потому что на свадьбе запьянствовал и остался в доме ночевать, чуть свет утром обежал всех с веселым известием”.
       Но всего этого мало. Оказывается, Лямшин нагло издевается над религиозными чувствами населения.
       “В городе  появилась книгоноша, продававшая Евангелие. Плут Лямшин подложил книгоноше в мешок целую пачку соблазнительных мерзких фотографий. Разразился скандал”.
       А вот еще один антирелигиозный “подвиг” Лямшина.
       “Я бы не заговорил об этом мерзавце… Украли икону. За разбитым стеклом нашли живую мышь. Теперь все утверждают, что это он впустил туда мышь”.
        Интересно, что этот мелкий почтамтский чиновник находится в прекрасной физической форме. На балу, организованном губернаторшей, он  “… пошел вверх ногами, что, кстати, и должно было обозначать постоянное извращение здравого смысла”. Так что автору показалось интересным сделать его то ли гимнастом, то ли акробатом. Ну и, конечно, Лямшин страшный скупердяй и жадюга. Как же иначе, ведь “жидок”.
        Вот Шатов приносит Лямшину купленный у него за 25 рублей  револьвер. Он хочет вернуть его и получить 15 рублей. “У тебя всегда деньги есть; я тебе сбавил десять рублей, но ты известный жиденок”. Лямшин дает только пять рублей. Шатов требует еще денег. “Он (Лямшин) был в исступлении, в отчаянии, в поту. Две кредитки, которые он еще выдал, были рублевые. Всего скопилось у Шатова семь рублей”.
        Далее, оказывается, что этот негодяй, мерзавец, сплетник, жадюга,  плут и хулиган является участником тайного общества, руководимого Петром Степановичем Верховенским. “Там он раболепно заискивал у Петра Степановича” (подхалим!).
        Принято решение убить Шатова. Тут выясняется, что  ко всем своим “достоинствам” Лямшин необыкновенно труслив. “Лямшин лежал, по-видимому, весьма серьезно больной, укутавшись головой в одеяло. Вошедшего Виргинского испугался, и только что тот  заговорил, вдруг замахал из-под одеяла руками, умоляя оставить его в покое… На прямой же вопрос Виргинского:  “Надо идти или нет”? – опять вдруг начал умолять, махая руками, что он  “сторона, ничего не знает и чтоб оставили его в покое”.
        И вот Шатова убили.
        “Лямшин … завизжал каким-то невероятным визгом”… И далее:  “Лямшин закричал не человеческим, а каким-то звериным голосом…он визжал без умолку и без перерыва, выпучив на всех глаза и чрезвычайно раскрыв свой рот, а ногами мелко топотал по земле, точно выбивая по ней барабанную дробь”. (Надо же такое придумать!) “Эркель, скомкав платок, ловко вбил его ему в рот".
        Трус и психопат Лямшин  в конце концов предает своих товарищей по тайному обществу. Вот он прибегает к начальству, чтобы обо всём рассказать и всех выдать.
“…Говорят, он ползал на коленях, рыдал и визжал, целовал пол, крича, что недостоин целовать даже сапоги стоявших перед ним сановников”.
     Можно подвести итог так называемому изображению еврея в романе Достоевского “Бесы”. Перед нами бестелесное существо непонятного происхождения, без имени-отчества, про которое автор сообщает, что оножидок. Это существо, изобретенное автором, появляется часто на протяжении романа. Существо это предельно неприятное – вместилище всевозможных пороков. Поверить в его человеческую сущность  довольно трудно. Пользуясь современным термином – это некий робот, нацеленный на скверное  поведение.
      Получить какие-либо сведения о евреях России на основе наблюдения за кривлянием придуманного автором игрушечного клоуна, конечно, невозможно. Перед нами, по сути дела, не психологическое исследование человека, великим мастером которого был Достоевский, а выписка из истории болезни автора, страдающего тяжелым неврозом.. К выводу об этой болезни  пришел ряд исследователей, в частности, Фрейд.
       О том, что привело  писателя к этому болезненному состоянию, можно только догадываться. Как известно, дед Достоевского был вначале униатским, а в потом православным священником в западной Украине.  Можно предположить, что он фанатично воспринимал традиционный христианский антисемитизм. Видимо,  презрение и ерничество по отношению к евреям перешли от него к сыну, а затем и к внуку. Так что отвращение к слову еврей, которое Достоевский впитал в себя в детстве, перешло у него в неизлечимую болезнь.
       Интересно, что симптомы его болезни распространяются и на другие национальности. Например, в тех же “Бесах” явно видна его неприязнь  к российским немцам.
     “Андрей Антонович фон Лембке принадлежал к тому фаворизованному (природой) племени, которого в России числится по календарю несколько сот тысяч и которое, может, и само не знает, что составляет в ней всею своею массой один строго организованный союз и, уж разумеется, союз не предумышленный и не выдуманный, а существующий в самом племени сам по себе, без слов и без договору, как нечто нравственно обязательное, и состоящий во взаимной поддержке всех членов этого племени одного другим всегда, везде и при каких бы то ни было обстоятельствах”.
       Над губернатором Лембке Достоевский издевается с каким-то сладострастием. Лембке бездарен, безволен, глуп и, в конце концов, сходит с ума.
       А вот член тайного общества Эркель. “Эркель, у которого только главного толку не было в голове, царя в голове, но маленького подчиненного толку у него было довольно даже до  хитрости”.
       Сколько внутреннего неприятия, подозрительности, высокомерия, насмешек! И это пишется о русских немцах, давших России  Беллинсгаузена, Барклая-де-Толли, Крузенштерна, Тотлебена, Бэра, множество врачей, архитекторов и т.д. и т. д.
        .А вот упоминание о поляке.
         “…я заметил два-три новых лица: какого-то заезжего, очень юлившего поляка…”
      Уж прямо-таки  “юлившими” были Мицкевич, Шопен, поляки, восстававшие за независимость Польши в 1830-ом и1863-м годах.
        Видимо забыл Достоевский или постарался забыть, что в его крови была и доля польской крови.
        Заразительна ли его болезнь? Я думаю, что заразительна. Роман “Бесы” переведен на все европейские языки и на множество восточных языков, так что количество читателей необозримо. Кто знает, сколько из них сбито с толку и вовлечено в придурь юдофобства бредом больного автора?
       Ведь именно из таких грязных ручейков и образовалась черная река фашизма.
       Хотелось бы  уменьшить вред, наносимый “лямшинизмом” Достоевского, каким-либо образом дать отпор этой мерзости. Но как это можно сделать? Я полагаю, что когда  обсуждается творчество Достоевского, следует  говорить не только о его прогрессивном пророческом видении жизни, о его вере в будущего прекрасного человека, но также и об его отвратительных болезненных  заблуждениях.
 
 
 

            Поговорим об “Оливере Твисте” Чарльза Диккенса.

     Когда мне было лет двенадцать, одной из моих любимых книг был
“Пятнадцатилетний капитан” Жюль Верна. Я восхищался  юным капитаном Диком Сендом, негром Геркулесом, мужественной женщиной миссис Уилдон и смертельно ненавидел кока-португальца Негоро, который, испортив компас, привел корабль к берегу экваториальной Африки и этим чуть не погубил Дика Сенда и всех пассажиров.
     О том, что негодяй Негоро был португальцем, Жюль Верн напоминает часто. И вот я, после многократного прочтения этой книги,  невзлюбил   португальцев. Мне казалось, что все они подлые жестокие люди.
     Конечно, с годами я узнал, что португальцы – обычные жители Европы и ничем не хуже французов, датчан и кого хотите. Но до чего же медленно уходило от меня наваждение, навеянное книгой Жюль Верна!
     Теперь я понимаю, что для того, чтобы с помощью литературного произведения вызвать у читателя неприязнь к какому-либо народу, надо придумать какую-нибудь отвратительную личность и почаще напоминать о ее  национальности.   
     Я вспомнил об этом,  когда  недавно у меня оказалась книга Чарльза Диккенса “Оливер Твист”. В детстве эта книга не была мной особенно любима.  Я даже  не прочитал ее внимательно. Дело в том, что я обожал другую книгу Чарльза Диккенса  "– Давид Копперфильд". Её-то я перечитывал много раз. Я любил положительных героев  романа: Давида Копперфильда (Деви),  его чудесную бабушку Бетси Тротвуд, супругов Микобер, красивую и добрую Агнесс  и ненавидел мерзкого Уриа Хипа и его лицемерную мамашу. Мне хотелось, чтобы все мои друзья прочитали эту книгу и полюбили ее так, как полюбил ее я. Ну а Оливер Твист?  «Опять про несчастного мальчика, – наверно подумал я. – Хватит об этом».
     И вот сейчас, когда мое детство далеко  позади, передо мной снова лежит “Оливер Твист” Диккенса. Вышла в свет эта книга в Москве в 2010-ом году.  Я внимательно прочитал ее, и тяжелые мысли одолели меня.
     Издавалась книга Диккенса множество раз, временами чуть ли не каждый год. Были подарочные издания.  Чему она  научит детей и подростков? Что останется в их памяти? Что запечатлеется в их сознании?
     Один из главных героев книги – руководитель шайки воров и грабителей Феджин. Человек с отвратительной внешностью, отвратительной манерой  поведения, обладающий отталкивающим характером. Он безжалостно эксплуатирует маленьких детей – приучает их воровать, а ворованное присваивает себе. Преступными делами Феджин связан с  ворами и убийцами. За совершенные преступления его судят, и он кончает жизнь на виселице. Так вот, этот человек – еврей. Причем по отношению к нему слово еврей используется много чаще, чем его имя. Вот некоторые цитаты, причем в скобках дано мое добавление:
…старый, сморщенный еврей (швед) с всклокоченными рыжими волосами, падающими на его злобное отталкивающее лицо.
Ого! – сказал еврей (швед), приподняв плечи и скривив лицо в омерзительную улыбку…
– Что случилось с мальчиком? – крикнул еврей (швед), крепко схватив Плута за шиворот и осыпая его отвратительными ругательствами. – Отвечай, или я тебя задушу!
Физиономия у еврея (шведа) вытянулась.
Еврей (швед) больно ударил Оливера дубинкой по спине…
…хитрый старый еврей (швед) опутал мальчика своими сетями.

Ниже воспроизведены из книги две из восьми иллюстраций, на которых изображен Феджин. Без сомнения, они похожи на карикатуры нацистских времен.   Геббельс был бы ими доволен.
     Представим себе, что юный читатель, до тех пор почти ничего не знавший об евреях, прочитал эту книгу и внимательно рассмотрел иллюстрации. Совершенно понятно, как скажется на нём  подобное чтение. В его сознании понятие «еврей» неизбежно будет связано с чем-то сугубо отрицательным. Для некоторых ребят слово еврей станет почти ругательным (Колька, еврей, ты чего взял мой велосипед!).
     Безусловно, эта книга пример того, как внедряется в сознание людей примитивный антисемитизм. Не таким ли  путем были зомбированы в детстве Шафаревич и Проханов?
     Хочу отметить, что роман Диккенса при желании можно использовать для натравливания читателя на любой народ. Нужно только вставить вместо  “еврей” название другого народа. Например, если мы заменим слово “еврей” словом “швед” (смотрите приведенные выше цитаты), юный читатель подумает: “Наверно шведы плохие люди”.
     Мне бы хотелось, чтобы издатели знали, что, выпуская в свет этот роман, они совершают скверный поступок.
     Я предлагаю просто заменить слово “еврей” на имя этого персонажа. При этом в тексте ничего менять не придется, так как никаких признаков еврейства у Феджина не наблюдается (язык, религия, одежда, пища и т.д.). Тогда мы будем иметь еще один роман Диккенса со счастливым концом, где к радости читателя добро побеждает зло.