Старообрядцы часть 2 глава 13

                Без Бога в колдобинах дорога
        На новом месте жили ладно. Любил, жалел молодую жену Сергей, в дочурке души не чаял. Из-за многовековых гонений, неуверенности в лояльном отношении правительства, бесчисленных разорений и скитаний по необжитым дебрям, создали у Марфы другое отношение к воспитанию детей: упование на Бога, выживаемость в любых условиях, мастеровитость в делах и премудрость Соломона: «Кто любит детей, не жалеет плетей». Но если Соломон подразумевал плети духовные: наставление, требовательность, неотвратимость воздаяния за совершённые проступки, то многие понимали его слова буквально - и лозинка, да плёточка частенько шли в ход.
      Не знавшая ласки, Марфа доброту проявлять не умела, а послушания детей достигала правами сильного. Сергей
сквозь пальцы смотрел на её отношение к ребёнку, с удовольствием занимался домашними делами и отпускал жену белковать: из леса она возвращалась предупредительной, заботливой, словно искупала вину,  и доход от сданных шкурок был немалым.
       Сначала Марфа тяготилась без молитвенных правил, но постепенно привыкла и всё реже бегала к попу. А в стране исключили из школьного образования Закон Божий, закрыли церкви, вели пропаганду атеизма. Веру в Бога подменили верой в социализм.
      Заложенное с детства трудолюбие, позволило за короткое время сделать дом полной чашей. Но милосерден и правосуден Господь, наставляющий: «Без Меня ничего не можете творить».
      Однажды, когда Марфа с младенцем-сыном возвращалась после охоты и гостевания в отцовском доме, встретила, заплаканного Сергея, который по Енисею, покрытому льдом, тянул сани с остатками пожитков и дочерью. Он всю дорогу растирал по обмороженным щекам слёзы и, как заведённый, твердил:
      - Гармонюшка моя сгорела…
      Богатство – дело наживное, а музыкальный инструмент, как человек – неповторим. Жили бы по вере, может, открыл Господь Свой промысел Сергею, который самозабвенно любил Марфу с детьми - почему тот разлучён с гармошкой. Глядишь, не стал бы приобретать новый инструмент, чтобы, смеясь, не - восплакаться. Но он купил - и вся жизнь его детей и внуков была нескончаемым кошмаром из-за тех стопочек, которые он вливал в Марфу ради праздника для других. Он убил молитвенницу, его смолол жернов войны.
        В отцовском доме Марфа не знала вкус вина, а с Сергеем, без
которого не обходились ни родины, ни крестины, ни свадьбы, ни праздники, ей приходилось опорожнять не только свои, но и Серёжины рюмки, чтобы он не ронял честь гармониста до конца застолья. После первой ненавистной рюмки постепенно притерпелась к остальным, война сделала их необходимостью, а потом - пристрастием, от которого полной чашей хлебнули горя не только дети, но и внучка.
       Когда Сергея забрали на фронт, Марфа встала на его место завмага. Сама ездила в Абакан на полуторке за продуктами, и водка помогала одолевать холод в вымороженной кабине. Иногда по несколько дней приходилось ждать, пока после буранов расчистят дороги в степи, где ни одной хворостины для костра. А уж когда похоронка пришла!..
       После пожара Сергей вернулся в дом отца. Александр ушёл жить к старшему сыну, от которого в 1934 году отправился в свой последний путь. В сельпо Сергея поставили завхозом, а вскоре - завмагом. На освободившееся место продавца Сергей взял жену, обученную им читать, писать и считать. Надюшка, которую раньше везде брал с собой, очень скучала без отца, и, подрастая, часто прибегала в магазин. Примчится, спрячется под прилавок, а потом высунет чумазый носик: «Папа, а я - вот она я».
         Бывало, приедет передвижка с фильмами - Марфа бежит с табуретками занимать место поближе к экрану, который натягивали на пакгауз* возле пристани, потому что в помещение клуба не вмещались все любители нового искусства. А Надюшка ревмя ревёт. Только отец на порог - бросается к нему: «Скорее, папа, скорее. Мама в кино ушла, нас с Венкой не взяла».
      Когда ходили ставить перемёты*, глушить*, ряжевать*, неводить* рыбу и тут Надюшка не отставала от отца. В любую погоду бежала с ним на берег, наблюдала за слаженной работой рыбаков. Визжала от восторга, глядя, как трепещутся в лодке огромные налимы и таймени.
        Сергей поливает огород, носит воду из оросительного канала - дочка тоже надевает маленькое коромысло*, которое изготовил отец и помогает. Пока он разливает принесённую воду, она постарается ещё раз сбегать на канаву: бежит, спотыкается, падает, вёдра мотаются туда-сюда, но, если даже в двух вёдрах будет плескаться только кружка воды, поцелуй и похвала обеспечены.
       С ней посадил сад: яблони и ягодные кустарники, которые принёс из тайги, лакомились дедовыми гостинцами и внуки, не подозревая о его существовании.               
        А уж как любил баловать детишек! Пойдёт на охоту попозже – днём нельзя с ружьём, охота запрещена, вернётся ночью весь заиндевелый - Марфа зубами развязывала замороженные унты. И обязательно оставит детям кусок мороженого калача "от зайчика". А за козой в лес ходили Марфа со свякровью Софьей.
         Стукнуло Надюшке пять годков, стал Сергей с любимицей засиживаться в библиотеке. Учил читать, писать, считать, играть на гармони, шутил и весело смеялся над её неуклюжестью. После рождения Венушки, Сергей ещё настойчивее передавал свои знания дочери, чтобы потом, когда подрастёт мальчишка, уделять ему больше времени. Рубанок, пила, молоток и гвозди, словно, разделяли нетерпение отца, который каждую неделю отмечал зарубками на косяке рост детишек. Как он ждал, когда годовалому сыну можно будет доверить первый гвоздь.
        Со слезами радости отправил дочку в первый класс. И подкидывал до потолка, когда  принесла табель с пятёрками. В награду обещал в ближайший выходной сплавать всей семьёй на остров, порыбачить, полакомиться первой земляникой, но...
        Впервые не исполнил обещания. Телефонные провода принесли чудовищную весть: «Началась война»! Кончился недолгий век любви. В сентябре 1941 года прямо из магазина забрали на фронт. Служил в обозе, подвозил на передовую снаряды. В первом письме, отправленном из госпиталя, пообещал сыну: «Сыночка, у меня лошадки лучше, чем твоя деревянная. Вернусь тебе куплю таких же». Во втором письме сообщал, что начал ходить в караул, но очень мешает осколок снаряда. Третье письмо, от 2 мая 1942 года, пришло из другого госпиталя. И потом похоронка: «9 мая 1942 года скончался  от многочисленных ран». Десять лет прошло с тех пор, как прозвучали его последние слова:
      - Береги детей! Только сбереги детей!..
      Разве могла она ему отказать?.. И до похоронки за двоих тянула - пригодились навыки, заложенные в детстве. А потом, омертвев душой, совсем перестала жалеть себя. Только захлёстывала горе "горькой", выжигала из памяти благоухающий сезон любви, смывала горючими слезами по ночам и над рюмкой. И сожгла, смыла. Дали всходы отцовские корни. Ожесточилась сердцем: может от мужицкой ломовой работы, а может, от того, что общение с детьми напоминало о растаявших весёлой возне и смехе, которые старалась вытравить. Так и возникло между ними отчуждение. Каждый жил своей жизнью.
         
Пакгауз – склад для хранения грузов на пристани.
         Перемёт – рыболовная снасть – бечева с крючками.
        Ряжевать – тянуть на двух лодках крупноячеистую сеть, привязанную к кольям против течения реки.
        Неводить –  тянуть на двух лодках мелкоячеистую сеть, привязанную к кольям, или закидывать его на ночь, а утром выбирать улов.
        Глушить –  добывать рыбу острогой. Летом с лодки. Зимой в проруби.
        Коромысло – согнутая из толстой древесины дуга, с крючками на концах, для ношения на плече двух вёдер с водой