Однажды в Египте. Грёзы о близнецах

В IV веке до н.э. по воле нового владыки мира на троны царств седого Востока сели дети юной Македонии. И даже после скорого распада грандиозной империи в разных странах мира остались грекоязычные династии. В III веке до н.э. тот из соратников Александра Великого, кому выпало стать фараоном ради сплочения народа Египта в единую нацию ввёл там экуменический культ бога Сераписа, в котором он слил в одну ипостась бог жизни и смерти Осирис и его душа, избирающая аватаром священного быка по имени Апис.

Идея веры в божественную триаду из четы Исиды и Осириса и их сына Гарпократа скоро вышла далеко за пределы царства фараонов, но мира самому Египту она не дала. Уже во II веке до н.э. его поразил глубокий раскол – от царского дома до самого дна социума. О той грозной эпохе говорит Оракул Гончара, копии которого чудом уцелели в римскую эпоху. В это время войн, смут и свар в одном из сёл нома Гераклеополь, в семье воина Главка на свет родился сын-первенец, будущий пророк. О его жизни нам поведал архив главного экуменического храма первопрестольного города – Мемфиса.

Его матерью могла быть и египтянка, но он сам и его братья носили имена, которые говорят скорее о чисто греческой родословной: Птолемайос (или Птолемей, если угодно), Серапион, Гипаллос и Аполлониос. А вот лучшим другом Главка уж точно был египтянин из близкого его сословию круга – быть может даже брат по оружию. Его звали Харгинутис. Умер Главк как раз в ту пору, когда в разгаре была война с Сирией и битва за корону между законным фараоном Птолемеем VI Филометором и его младшим братом. Но старший сын бывалого солдата не пошёл по стопам отца, а ушёл от мира.

В одном из последних оплотов живого наследия египетской веры и культуры – Мемфисе, новый культ, опора эллинской власти на всех уровнях, всё же укоренился не менее прочно и победоносно, чем в самой Александрии. В этом городе, где до сих пор хранили как святыню пустой саркофаг последнего египетского фараона Нектанеба II, с некоторых пор стали венчать на царство эллинов по крови. Их короновали, их благословляли, но что при этом было на уме у жрецов – кто знает? На Юге уже давно не прекращался бред о пришествии эсхатологического царя, рыцаря богини истины Маат, избавителя от иноземного ига.

Но в мирном и лояльном городе Птаха, в его некрополе, под эгидой что чуждых, то любимых ветреной толпой владык вырос не просто храм Сераписа, а целый город благодаря малым храмам-спутникам. В нём царил орден жрецов, уже давно ставших закрытой от чужих аристократической кастой. Как и любой живой культовый ансамбль, мемфисский Серапеум быстро «оброс» лабиринтами тесных улочек посада. Это был мир мастеров и простых рабочих, торговцев и дельцов, который на пути к святилищам не могли миновать паломники. У самих же храмов на паперти их встречала целая орда нищих – кротких, назойливых, а иногда и опасных. Трудно было не сбиться с пути и не заглянуть в палатку уличной девки или бродячего колдуна.

В пределах храмовой обители жили, иногда и подолгу, больные и калеки, иногда бездетные пары. Их кумиром был даже не Серапис, а причисленный к богам визирь фараона Джосера из III династии – Имхотеп (Имутес). В его честь и для блага всех страждущих был возведён храм Асклепейон. Но лечили там, конечно, не земными средствами. Лучшим лекарством там считался сон, в котором боги являли свою волю. Но нужно было её верно истолковать. И таких толкователей по всему Египту была египетская тьма. В Серапеуме без страха можно было верить лишь особого рода оракулам – катохам. Они по обету жили в часовнях и ризницах и были устами богов.

Из них одни тщились угодить властям, посылая в столицу депеши со своими откровениями, другие дарили елей и опиум слов обычным людям, битым этой жизнью, а третьи вдруг оказывались поборниками правды. Только смерть могла изгнать живой сосуд богов из храма. Таков был закон. Учёный сын Главка не только толковал сны, в том числе и свои, которые он прилежно записывал, но и не раз писал от имени тёмных и забитых людей письма и челобитные. Те подарки, что он от них получал, были хоть каким-то подспорьем к зерновому пайку, который храм раз в месяц выдавал своему «монаху».

К слову, приютил Птолемайоса храм азиатской богини Астарты (Астартейон), один из самых маленьких в ансамбле. Культ Астарты за глаза презирали, а его практики, чуждые уставам египетской веры считали мерзкими. Но он был под защитой закона, да и вражды на себя не навлекал. В тесной, как корабельная каюта ризнице (пастофорионе) грек-ясновидец был не один. Там жил ещё один катох, египтянин по крови – Хармаис (Хоремхеб), или Гарма. В апреле 164 г. до н.э. в их дверь робко постучали три юные гостьи – сёстры, бежавшие из родного дома и молившие о защите. То были дочери Харгинутиса, дружбу с которым Главк завещал своим сыновьям. Архив Серапеума (а в нём было свыше ста свитков) не указывает их точный возраст, но стареющего катоха, взявшего их под опеку, бывало, считали их отцом.

Он выслушал их историю, леденящую кровь, и у него, должно быть, тогда прибавилось седых волос. Но как друг жалобщиков всех мастей он на своём веку уже и не такое узнал о нравах эпохи. У обольстительной туземки Нефорисы, матери девочек, было сердце нильской гадюки: она велела своему любовнику, бравому солдату Филиппу, сыну Согенеса, убить постылого мужа, а значит, и их отца. Тот спрыгнул с крыши, когда злодей ждал его у входа и кинулся в воды канала, так как хорошо плавал. У него были друзья в Гераклеополе, но, добравшись туда, бедняга умер от разрыва сердца. А Нефориса, ликуя, захватила всё имущество мужа как наследство, при этом трёх дочек она без жалости выгнала за дверь, при себе оставив лишь сына от первого брака – Пахрата.

Бич той эпохи – вражда внутри семей, часто гнусная и остервенелая, даже кровавая. Но то, что творила Нефориса, было уж совсем за гранью. В Египте мать – это икона. Но устои расшатывались. Греческие колонисты – те так и не оставили эллинского обычая выбрасывать на улицу новорожденных, если это «лишние дочери». Хорошо известно дело семьи хоахитов (а это заведомо египтяне) от 112 г. до н.э., но там хотя бы мачеха у падчерицы пыталась отжать наследство. А тут родная мать – кукушка. Три девочки нашли путь в некрополь Саккара быть может, не без помощи друзей своего отца. И они не хотели умирать.

В ту же весну, когда катох взял под свою защиту сестёр, в возрасте 22-х лет умер божественный телец Апис. В некрополе готовились к сложной и торжественной церемонии его погребения. Тут и догадался Птолемайос показать жрецам новых гостей Серапеума, а точнее – двух старших девочек, Тагес и Таус, что были похожи друг на друга как две капли воды. Увидев их, обычно чванливые богословы в восторг пришли: вот невинные девы, да ещё и близнецы («сенти»)! Да что же может быть лучше? До сих пор им не удавалось, как видно, найти столь идеальных кандидаток на роли Исиды и Нефтиды в скорбном миракле ритуала.

Но всё это не означало, что беглянок взяли в святое сословие жрецов. Таких, как они греки называли лишь служанками храмов – «иеродулами». Но и у служанок есть иерархия. Двум сёстрам оказали великую честь, и доля их тогда многим казалась завидной. Вот же, под счастливой звездой родила их мать-ехидна! То же не скажешь об их младшей сестре, Тафемис. Там, где дуэт – третья лишняя. О ней взялся заботиться Гарма, но это означало, что бедная девочка должна стать иеродулой богини Астарты, служение которой бросало девиц в бездну порока. И пока Гарма, повинуясь уставу, канючил подаяние, она должна была торговать собой, как блудница, дочь богини любви.

В Египте, впрочем, она бы не считалась поруганной, ибо там «гулять» до брака было не запрещено. Тафемис жила надеждой на то, что клиенты будут щедры, и она очень скоро скопит для себя деньги на приданое. Тагес и Таус о браке и не мечтали, дав обет вечного девства. В случае падения этих «уличных ангелов» их бы не убили, но изгнали бы с позором прочь. И ещё неизвестно, приняли ли бы их потом у себя другие сыновья Главка, что жили в миру. У тех и своих забот хватало, хотя о брате-отшельнике они не забывали и часто ему писали. А самый младший из них, Аполлониос, в один прекрасный день явился в храм Астарты как гость.

Его опыт был горек. Уже очень скоро Серапеум показал ему «зубы». Только для титулованного жреца служба в храме была синекурой. И даже столь значимые для храма персоны, как девы-близнецы, которых позвали жить в храм Исиды, должны были думать о том, как себя обеспечить. Их жалование было очень скромным: в месяц около четырёх литров масла для еды и притираний (оливковое и касторовое) и суточный паёк хлеба. Вот и всё! Об остальном они должны были печься сами. И они трудились как пчёлки: между ритуальными возлияниями вина в храмах Исиды и Имхотепа (Асклепия) на рассвете и закате, они ткали полотно и шили одежду. Их опекун-отшельник смог наладить для них сбыт этого рукоделия.

Гонцом и посредником в делах ему служил младший брат, не давший обета и живший в храме на птичьих правах, но и никем не гонимый до поры. Узнав как-то о судьбе дочек, Нефориса, вероятно, пришла в ярость, так как сочла, что в своё время сгоряча прогадала. Она, видно, жила на широкую ногу и слишком быстро прожигала ренту за один из домов супруга, присвоенных ею. То, что она сочла «своим», она взяла изощрённой хитростью, в марте 163 г. до н.э. послав в Серапеум как шпиона любимого сына. Там Пахрат, очевидно, солгал, что мать прогнала из дома и его, как лишний рот, и, к тому же, уже довольно взрослого.

Он смиренно просил приюта, а друзья Нефорисы, наученные ею, всячески ему поддакивали, стремясь разжалобить жрецов и храмовых дев. Так Пахрат оказался рядом со сводными сёстрами, и тут же украл у них билет, по которому шла ежемесячная выдача масла. С особым цинизмом Нефориса ограбила третью дочку, ту, что отвергли жрецы и которая гибла на паперти. С ней она видеться лично боялась, но удачно оплела её жалкого покровителя – наивного Гарму. Она явилась перед ним как кающаяся грешница и выманила у него кубышку, в которой Тафемис копила деньги на свой будущий брак. Мать клялась, что эти монеты нужны как раз для того, чтобы всё подготовить к свадьбе, а жениха она уже нашла.

Но как же будет невеста без должного наряда, без уборов и приданого? А ещё её нужно пройти через один пикантный и болезненный обряд, и это святая египетская традиция. До указаний Страбона на обычай женского обрезания в Египте об этой операции сообщает лишь один документ из Серапеума – жалоба одураченного Гармы стратегу Дионисию. В Египте, в отличие от ряда некоторых стран она не была связана с религиозным изуверством – так лечили сатириаз, весьма распространённое там явление (что подтверждает доктор Клот-Бей). 

К месяцу мехир, то есть зимой, Нефориса обещала вернуть все до единой бронзовые драхмы Гарме да ещё и с процентами, если она не сможет выполнить данного ему обещания. А когда она взяла заветную копилку и вернулась домой, то там, должно быть, от души хохотала, рассказывая сыну, какие же на свете бывают болваны. А потом они, конечно, отметили эту аферу. И всё это случилось уже после того, как близнецы пали жертвой козней жрецов. У них и так было маленькое довольство, а его вдруг урезали вдвое! И если звёзды божественной драмы не умерли с голоду, то только потому, что их баловали дарами паломники. Их названный отец немедля сел строчить для них жалобы.

Если жрецы охотно принимали документы, испещрённые замысловатой вязью демотики, то высшая власть давно уже требовала, чтобы к ней обращались по-гречески. Тут надо понимать, что борьба велась не против исконного египетского языка, а против громоздкого алфавита. Но огромная масса народа в Египте не знала грамоты вовсе. Если бы двойняшки были дочерьми жреца, то они бы баловались каллиграфией и скорописью, знали бы и греческий. Им бы дали чин «потрясающая систром». Но жрецы даже на удочерение бы не пошли – не то было время, когда им подобные могли узаконить даже дитя рабыни.

В длинной плеяде челобитных имя Тагес часто бывает записано греческими буквами как «Фоэс». Тут можно бы заметить, что Птолемайос в грамоте не был безупречен и брат весьма часто правил его тексты. Тот же брат в одном из своих снов ласково назвал Тагес «Тави». У Георга Эберса в романе «Сёстры», основанном на реальной истории близнецов (по-гречески «дидимаи»), девы из храма и вовсе носят имена Ирена и Клеа. У историков было одно время убеждение, что в эллинистическом Египте титульной нации не было места на родной земле, разве что в каких-то резервациях. Но это не так.

Не успев раз и навсегда отделаться от матери и гадкого братца, сёстры вступили в неравную схватку с бюрократами храма. И обрывочные данные дают понять, что всё это вылилось в мучительную волокиту. В своё время во многом отрешённые от светской власти, жрецы мстили саботажем, не боясь даже царя. А чиновники просто воровали. Есть мнение, что дев, этих незаменимых участниц таинства, травили за дружбу с греком или за то, что их отец был греком (но это уж едва ли). За счёт двух безродных иеродул пытались списать украденное и проданное на сторону зерно. Всё просто. Не впервые в истории в святых местах творилось зло.

В октябре 163 г. до н.э. настал черёд отшельников терпеть злоключения. Во то время, когда фараон Птолемей VI с триумфом вернулся из Рима и объезжал страну, избавленную от узурпатора, кто-то вдруг донёс о том, что в храмах его ждут убийцы. А страну и правда била агония тихой гражданской войны. В этой связи было решено обыскать святыни. В мемфисский Серапеум тоже нагрянула полиция. Толпа видела, что боги не лишили никого жизни за святотатство, и буквально сорвалась с цепи. Ночью она учинила грабёж. И если жрецы, родовитые и богатые, могли оборонить себя стражей, то катохи были беззащитны. Тогда Гарма лишился другой кубышки с деньгами – на этот раз своей собственной.

На другой день толпа разнесла храм Астарты, слишком мелкий, чтобы кто-то встал на его защиту. Из него вынесли все реликвии и регалии. Не прошло и месяца, как кто-то собрал для нового налёта на храм Астарты рабочих пекарен, где делали жертвенный хлеб и служек. Но взять им было уже нечего, и это был погром ради погрома. Подонки упивались своей злобой. У кого в это время ютились три сестры, три чистые лилии, вырванные с корнем и брошенные в грязь – кто знает. А вдруг в келье пророка, которого, как своего нового отца, они не могли бросить? И потому он наглухо закрылся, оставив Гарму снаружи на растерзание всем этим вандалам.

А Гарма мог по доброй воле взять на себя этот удар и тем хоть как-то искупить свою вину перед Тафемис.У многих храмов было данное самим царём право убежища. Но в лихое время оно могло обернуться сущим адом. Те, кто за кров и защиту должны были работать на жрецов, в итоге захватывали и крушили святыню. 17 декабря 159 г. до н.э. в славном и тоже очень древнем и близком к Мемфису городе Гелиополе умер другой божий бык – Мневис. На его место искали нового, что было делом трудным – как и Апис, этот бык должен был сочетать в себе ряд особых примет. .Гонцы жрецов с ног сбились, когда вдруг Птолемайос указал им на место, которое он вычислил по видениям из своих снов. Тут же распорядители похорон быка вспомнили о триумфе Тагес и Таус шесть лет тому назад и снова вызвали их играть роль богинь.

Удача была случайной и мимолётной. Из дел архива мы знаем, что святые сёстры всё ещё питались как птички божьи. На их столе были, главным образом лепёшки, и только по случаю какие-нибудь булочки, фрукты, овощи, а иногда даже мёд и пиво как особое лакомство. Нил в то время был богат разными съедобными дикоросами, но даже сёла, не говоря уж о городах и тем более некрополях, были расположены очень далеко великой от реки-кормилицы. Того ли ради служители богов держали в чёрном теле избранных дев, чтобы их слёзы на ритуале были не в шутку горькими?

Архив рисует облик героинь этой истории не очень ясно, но едва ли они были детьми, как их показывают в кино и даже играх. Уж двойняшки-то точно были отроковицами, когда впервые переступили порог храма. И время не стояло на месте: они росли и расцветали мраку вопреки. О том, были ли они отмечены при своей юности и редкой красотой, в архиве тоже ни слова. Но если Птолемайос всегда был не от мира сего, то его брат, гордый и горячий, явно терял голову при виде желанных, но запретных дев. Он видит во сне то одну, то другую из них, то обеих – волос в волос, голос в голос. Он сходит с ума. Но между ними был под запретом даже лёгкий флирт – донесут!

За то малое время, что Аполлониос прожил с братом, он стал другом самого стратега, а вот храмовый город он был готов, наверное, сжечь. Он уже ни во что не верил, но брата любил. Тот же остался верным себе и своей стезе. В ночь с 12 на 13 тиби (в то время это совпадало с 10 – 11 февраля нашего календаря) он увидел и записал яркий и привычно бредовый сон, в котором не кто иной как бог Тот в образе учителя вверил ему судьбу дев-близнецов. В рамках этой миссии он, собрав остатки сил и воли, взялся за карьеру брата – пусть он будет далеко от соблазна, а если и вернётся, то готовым к браку.

Он сам едва ли заглядывался на приёмных дочерей, но похоже он имел основания бояться, что к тем будут домогаться жрецы. И хотя закон вовсе не давал мемфисским богословам власти отправить на костёр упрямую зазнобу, как в балладе Случевского, они ведь тут были во всём и навеки хозяевами жизни. Катох был в отчаянии и молил богов на как можно более долгий срок продлить его годы. Он хотел умереть лишь тогда, когда его миссия будет выполнена. В октябре 158 г. до н.э. в Серапеум вновь наведалась царская чета.

Им Аполлониос, желая вкусить «рыцарской славы» подал челобитную о зачислении его в в войско Брат выступил за него ходатаем. 23 февраля 157 г. Аполлониос уехал на службу, но так далеко от Мемфиса, что уже больше не мог помогать брату. Ко всему прочему, ему и самому было туго – жалование солдатам платили не в срок. В армии воровство процветало не меньше, чем в храмах. А келью голодного и слабеющего старца Птолемайоса то и дело осаждала глумливая шпана, швырявшая в его окна камни.

За него никто не вступился. Те, кому он когда-то помог, были лишь паломниками и надолго не задерживались в обители. Да и что могли сделать с бандитами люди забитые, слабые? А жрецы, дела которых не раз обличал катох, были рады его горю. В страхе за свою жизнь и судьбу подопечных, отшельник добился, чтобы брата вернули в Серапеум и устроили при нём агентом полиции. Должность эта близка воинской, но требует больше ума, чем силы. В столпотворении гостей обители он был должен искать тех, кто в храмах скрывался от закона. Но в сентябре 152 г. до н.э. хвалимый начальством сыщик вдруг взял да и сбежал.

Брату он оставил письмо, пропитанное ядом фантомных скорпионов, терзавших долгое время его ум: «Я заклинаю тебя Сераписом: если бы во мне оставалась хоть капля каких-то сомнений, ты никогда бы меня более не увидел. И ты сам не говоришь ничего, кроме лжи, и твои боги тоже. И это они затянули нас в это болото, в котором мы все утонем. Если бы ты узрел в своём не, что мы сможем от этого спастись, то это означало бы, что мы с головой уйдём в эту грязь! Никогда не подниму я голову из-за стыда, который мы навлекли на себя, доверившись химерам, которых посылали боги и веруя в сны, в которых мы заблудились. Счастливо оставаться!».

Он ушёл в никуда, его так и не нашли. Бег стал уже обыденностью для египтян на их же родной земле начиная с бегства фараона Нектанеба II. Те, кто считал храмы в то время мирной, а главное, неприступной гаванью, жестоко ошиблись. Они тут и там обращались в грязные притоны. А жрецы пеклись не о духовности народа, а соблюдении им обрядов. Горы обетных мумий – это горы серебра в их казне. Из всех сыновей Главка лишь один обрёл счастье в виде семьи – это был Серапион. У Эберса защитник сестёр носит отчего-то его имя. А убитый горем и затравленный катох Птолемайос видимо, завершил свой век в обители, где он прожил не менее 20 лет подряд. Об участи Тагес, Таус и Тафемис мы ничего не знаем.

Уж не приснились ли они одержимому катоху?, эти химеры в масках богинь? У подножия грозной в своей древности пирамиды Джосера витали тени, а песочные часы пустыни увлекали их в свой водоворот, где каждая песчинка – прожитая жизнь. Уснув или умерев, человек видел во сне сам себя – это был его двойник, «ка». То, что катох считал волей богов было не более чем отражением его души в зазеркалье сна. Его ожившие в лицах думы и чаяния. Но он не мог это осознать или признать. Он сам, и все те, с кем его свела судьба, жили не во сне, хотя и являлись друг другу в ночных грёзах. Они – были.

Источники:

Льюис Нафтали. Толкование снов и знамений в древности/Naphtali Lewis. The Interpretation of Dreams & Portents in Antiquity. Bolchazy-Carducci Publishers, 1 January 1976

Шово Мишель. Повседневная жизнь Египта во времена Клеопатры. Издательство Молодая гвардия, год 2004.

Бешевлиев Веселин (автор-составитель) «Частные письма и документы на папирусе»./Веселин Бешевлиев - Писма и документи на папирус. Научен ръководител: проф. д-р А. Нейкова. Болгария, София, Наука и Изкуство, 1985

Элгуд Персиваль. Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. М.: Центрполиграф, 2018.

Eline Scheerlinck. Inheritance disputes and violence in women’s petitions from Ptolemaic Egypt. Leiden University, January 2012 “Violence and inheritance disputes in women's petitions from Ptolemaic Egypt”, Papyrologica Lupiensia 20-21 (2011-2012), 163-176.

Роулендсон Джейн, Бэгнолл Роджер С. Женщины и общество в греческом и римском Египте: Справочник./Jane Rowlandson, Roger S. Bagnall. Women and Society in Greek and Roman Egypt: A Sourcebook. Cambridge University Press, 26 нояб. 1998 г.
Giovanni B. Bazzana. Harvard University. The Divinity School. 45 Francis avenue. 02138 Cambridge, MA. USA. gbazzana@hds.harvard.edu

Клот-Бей А.Б. "Египет в прежнем и нынешнем его состоянии". М.: Книга по Требованию, 2017 г.

Бейнс Джон. Египетские близнецы/John Baines. Egyptian Twins. Orientalia NOVA SERIES, Vol. 54, No. 4 (1985), pp. 461-482 (22 pages). Published by: GBPress- Gregorian Biblical Press

Вардиман Е. Женщина в древнем мире. Пер. с нем. М. С. Харитонова. Послесл. А. А. Вигасина. — М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990.