Легенда о белом лебеде

Как-то на берегу нашего  озера Blaue Augen, которое и вправду напоминало два голубых смотрящих в небесную синь-синеву  глаза,  потому что было разделено посредине заросшим камышами перешейком,  мы с  Эрикой  увидели пару белых лебедей. По привычке всё переименовывать мы назвали наше озеро , не буквально переводя с немецкого на русский –Голубые глаза, а – более нежно и ласково -Анютины глазки.

И вот. Говоря словами поэта два «белых глиссера», гонящих волну по лазурной глади. Бывали дни , когда озеро кипело бурунами и подобно терпящим кораблекрушение скорлупкам, топило жёлтую листву , целыми эскадрами летящую сюда из соседнего леса. Но в этот весенний денёк водное зеркало отражало плывущие античными богами по небу  облака. Мы сидели, обнявшись, под сосёнкой –и любовались птицами. Двумя резными алебастровыми изваяниями они  плыли по поверхности опрокинутого в озере неба. Своим совершенством они напоминали крахмальные оборки  поражающих воображение скульптур, по поводу которых спорят искусствоведы – каким образом  изготовлены эти шедевры- выточены из цельного куска мрамора , или отлиты из каким-то непонятным способом сцементированной мраморной пыли? Проблема превращения мрамора из твёрдого в пластичный, как глина, гипс или воск меня однажды заинтересовала не на шутку - и, усевшись в наш «Фольксваген», мы с Эрикой домчали от Лейпцига до Дрездена, чтобы в залах Цвингера воочию налюбоваться на эти чудеса скульптурного искусства…

Теперь мы сидели на берегу озерца. Оно было неподалеку от дома в ...для переселенцев, где мы сняли комнату. Два лебедя, оперение которых, их алые клювы, грациозно изогнутые шеи и окантованные черными масками кальмановского «мистера икс» глаза можно было хорошо разглядеть, потому как, выпрашивая корм, птицы  подплывали очень близко. Мы тут же сгоняли в гипермаркет и прикупили мойвы, минтая и камбалы. Как следует разморозив первую порцию рыбы, мы измельчили крупных рыбин с помощью кухонного ножа –и смешав с  мелочью отправились на озеро кормить  Ганса и Эльзу…В этих лебедях мы узнали их – двух красавцев с фотографии в альбоме нашей соседки.  Его – сгинувшего в белых, как лебединое крыло,  снегах под Сталинградом и её-промыкавшую век без него и похороненную под беломраморной плитой на кладбище во дворе  кирхи, пунктуальной прихожанкой которой она была...
 Эта пара лебедей напомнила мне историю из детства, сильно повлиявшую, как я понял позже, на мою судьбу.

…Село Степь  Карагулакского района  было центральной усадьбой целинного колхоза , который вначале носил название «им. Берии», а в романтичные времена борьбы с «культом личности» и освоения целинных и залежных земель Казахстана, был переименован в колхоз «Целинный». В этом колхозе- гиганте, как в ядерном котле производившем энтузиазм и трудовые подвиги, кроме центральной усадьбы имелось  несколько отделений, МТС и элеватор с примыкающей к нему железнодорожной веткой, по которой когда-то товарными вагонами доставили в необжитые степи спецпереселенцев с Поволжья, Крыма, Северного Кавказа, а теперь такими же вагонами выкачивали зерно. Ко времени моего появления на свет и перехода в сознательный возраст семилетнего сорванца,  на доске почёта центральной усадьбы красовались уже пожелтевшие от времени портреты с фамилиями знатных механизаторов и доярок . На табличках под смело глядящими тебе в глаза целинников можно было прочесть  немецкие , русские, казахские, фамилии. Среди носов  картошкой, баклажаном или стручком затесались  и орлиный крючок чеченца, и гордый анфас крымского татарина…
 И жители центральной усадьбы, и почти на всех пяти отделений(явный намёк устроителей этого аграрной антиутопии  на кремлёвские звёзды) обитал интернациональный контингент. Но в один из лучей этой пентаграммы и Звезды Полынь представлял собою монохромную
колонию поволжских немцев.

Наше отделение N 5, зовущееся в народе Фогелевка, потому как Фогели в ней расплодились, смешавшись с Бауэрами,  Шварцами и Майбахами насполагалось как раз на острие одного из «лучей». Имевшие пять сыновей Фогели, переженившись на дочерях спецпереселенцев, образовали подобное разросшемуся дубу под нашим балконом в Лейпциге, генеалогическое древо.  В шестидесятых-семидесятых Фогели уже не только украшали доску почёта центральной усадьбы, но и мелькали на страницах районной, областной и республиканской прессы, сенсационно  удивляя мир, как рекордными намолотами и надоями, так и фотогеничной внешностью. Типажами лиц, которые мы позже могли  увидеть лишь на картинах Константина Васильева…Всех этих Зикфридов, Валькирий, викингов, ставших берсёрками  битвы за урожай и перевыполнение планов…

 Наш , на скорую руку слепленный дедом наподобие ласточкиного гнезда из самана, позже много раз ремонтируемый и переоборудуемый  отцом домик, стоял на берегу озера носящего тюркское  название  Карабалык, то есть Чёрная Рыба. Какую из водившихся в озере рыб имели в виду создатели этого топонима-можно было только гадать. Одни говорили, что давших озеру имя вдохновила  почерневшая от времени, огромная щука-крокодил, которая пожирала зазевавшихся уток, гусей и даже как-то чуть не утащила на глубину купавшегося в озере мальца. Другие утверждали, что в озере до сих пор живёт  дух одного из потомков Чингис-Хана, вселившийся в огромную размерами с анаконду гадюку  –мутантку. Про этого богатыря, чья построенная в виде кургана могила ушла под воду после проведения на болотистых участках озера мелиоративных работ, заговорили в шестидесятые. Слух пополз по степным сёлам и деревенькам  после  ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне.  Некоторые утверждали , что и курган-то с похороненным в нём батыром-чингизидом опустился на дно озера  по причине сотрясших землю-матушку до самых глубинных недр подземных ядерных взрывов…Правда, ни той, ни другой легенды никто не мог ни подтвердить, ни опровергнуть…

Озеро Карабалык было разделено посредине перешейком и , как мне казалось, походило на  созданную природой карту двух полушарий.  Эти соединённые протокой мини-моря так и называли –Южное и Северное.

Имелись на озере и острова, которые рыбаки и охотники прозвали  Австралией, Новой Зеландией и Индией…Потому как по форме острова напоминали –один - континент кенгуру и утконосов,другой - сапог , третий - перевёрнутую грушу. Некоторые так и говорили –Сапог, Груша, Кенгуру…На тех островах гнездилось и отдыхало, кормясь при перелётах неимоверное количество птиц.  Нашего школьного учителя зоологии  Иогана  Себастьяна Фогеля  засыпали вопросами и ученики, и  их родители. Иоган Фогель  был страстным природолюбом, водил нас на экскурсии наблюдать не только за птицами, но и за насекомыми и земноводными. Стоило присесть на камышину стрекозе или пестрокрылой бабочке, как он тут же произносил: « Anax imperator,  Рapilio Maachaon». Затем он пояснял насколько миллионов лет эти эльфические существа старше биологического вида homo sapiens. Нянча на ладони изумрудного лягушонка, учитель биологии походил на журавля. Такой же тощий, длинноногой с торчащим на затылке белобрысым хохолком и крыльями фалд кургузого пиджачка. Потому мы и прозвали его-Журавль.

  Журавль рассказал нам однажды и о верности лебедей и моногамию журавлиных пар. Это вызвало во мне бурю чувств. Уже тогда мне нравилась  рыженькая медхен из пятого «Б». Но вдруг разонравилась –и я влюбился в пухленькую брюнетку Лотту …Это было уже в 6-ом классе…Я явно был не склонен к моногамии…Потому что потом блондинки, шатенки и  «креолки из Сантьяго» преследовали меня до самого студенчества. Моя брюнетка-избранница  тоже была похожа на птицу. Может быть на журавля, а может быть на чёрного лебедя.

С десяти лет отец стал брать мня на рыбалку. Охотился он либо один, либо с друзьями –механизаторами, чтобы не только пострелять, но и сдобрить охотничий ритуал мальчишником на лоне природы-выпивкой и закуской. Меня он не брал на охоту по той простой причине, что ребёнку не гоже делить компанию с подвыпившими мужиками. К тому же он не хотел, чтобы я видел как трепыхаются в агонии, истекающие кровью подранки. Но однажды всё же я увидел…

 Мы с отцом рыбачили в камышах у Новой Зеландии. Златобокие караси так бодро клевали, что мы не успевали выдёргивать эти живые, переливающиеся на солнце сокровища ацтеков из сундуков затонувших здесь испанских галеонов.

То ли мы разгневали ацтекских богов, то ли ещё почему, но на наш необитаемый остров заявились конкистадоры, готовые проливать кровь аборигенов.
Мы с отцом не только рыбачили, но и украдкой любовались кормившейся неподалеку парой лебедей. По всему видно было, что где-то рядом у них гнездо-и в один прекрасный день ОНА исчезла и только подавала голос из гущи тростников-телорезов. А ОН , поймав блестящую серебристым зеркальцем рыбку – плотичку , гольяна или карасика- отплывал  от нас в сторону и, сделав отвлекающий маневр,  скрывался в камышах…
   Затем они менялись ролями. Она ловила рыбу, а он –сидел на гнезде. О том- кто из  них он, а кто она  можно было только догадаться , потому что между ними практически не было никакой  разница в объеме туловища, длине шеи и размерах клюва. Разве что ее голос был несколько мелодичнее…


Три толстых мужика в охотничьем снаряжении  подкрались незаметно. Мы увидели их только тогда, когда громом среди ясного неба жахнул выстрел-и плававший  в свободном от ряски, напоминавших яичный желток кубышек,   фарфоровых лилий   и изумрудной ряски лебедь, забился в предсмертной агонии. Вдруг распахнулись два крыла ангела, раздался пронзительный предсмертный клик- и алая кровь хлынула на белое перо. И я увидел падающего замертво,   увенчанного  короной из тропических перьев –Монтесуму. Я как раз зачитывался взятым в профсоюзной библиотеке романом Генри Хаггарда и моя одноклассница –брюнетка казалась мне дочерью ацтекского императора…

Охотники озирались. То ли высматривая вторую птицу, то ли проверяя –не было ли свидетелей их расправы над прекрасным существом. Но  нас охотники не видели , потому что,  загодя почувствовав неладное,  отец успел направить лодку за мысок , называемый рыбаками «каблук». Ставивших там сети браконьеров называли «покаблучникми». Там  они прятались в тихую заводь от рыбнадзора.
Эхо выстрела прокатилось над озером спугнув стайку крякошей и куличка-одиночку.  Но вторая белокрылая птица, как видно, почувствовав смертельную опасность сидела на гнезде, не обнаруживая себя ни вскриком, ни шорохом…Отец изо всех сил грёб к берегу,  потому что я при  зрелище крови и предсмертных конвульсий пернатого побледнел и, уцепившись в отцову штормовку трясся, как осиновый лист на ветру. Кроме того моему родителю  не хотелось встречаться с глазу на глаз с вооружёнными дробовиками  хмельными охальниками.

  На следующий же день вместе с Журавлем –я , отец и мой школьный приятель Вольфганг –отправились на лодке к Новой Зеландии. Когда  Иоган   Фогель осторожно раздвинул заросли увенчанного султанами метёлок  тростника  предположительно в том месте , где должно было находиться гнездо, из  травянисто-ивовых джунглей раздалось шипение.
-Змея!-испуганно прошептал мой побледневший дружок.
-Тсс!-приложил палец к губам  биолог.

И жестами указав нам отойти в строну, продолжил осмотр «места происшествия». Это была не анаконда из книжки про экзотические страны, не гадюка и даже не уж, которых здесь водилось в неимоверных количествах, сколько бы не истребляли их журавли и цапли. Это был лебедь –вдовец…

По каким –то только ему известным признакам  Иоган Фогель определил, что это самец. И что браконьеры застрелили самку. И теперь овдовевший лебедь  будет терпеливо высиживать кладку, пока не вылупятся птенцы. И что ему надо помогать с подкормкой, потому как иначе он может погибнуть от голода…
 
 Погрузившись в лодку мы потихоньку обогнули «каблук» Сапога и, бросив якорь , сооружённый посредством двух привязанных к верёвке траков от тракторной гусеницы, пользуясь вчерашним запасом червей,  быстро надёргали для лебедя разнокалиберных рыбёшек. 
  Сделав на следующий день проверочный рейд, мы убедились, что разложенная возле гнезда полукругом снедь, съедена. Об этом доложил  Журавль. Так мы стали подкармливать "вдовца" и вскоре вся Фогелевка знала про лебедя. Рыбаки тащили кто щуку, кто чебаков, кто линьков. Крупную   рыбу мы нарезали кусками и возили на остров. Наш учитель биологии не подпускал нас к лебедю, потому что боялся: защищая гнездо, -он может клюнуть или укусить до крови. Поэтому мы наблюдали за  осторожными действиями педагога,  стоя у него  за спиной…
  И вот наступил день когда Журавль, чаще других бывавший на острове,  торжественно  сообщил :
-Лебедята уже плавают. Теперь главное, чтобы их не сожрала какая –нибудь гигантская щука,  коршун или канюк не уволок…
-Или этот…Гигантский ихтиозавр, -прибавил я легендарную версию происхождения названия  озера.
-Ну да!- хмыкнул Журавль.- Или «Наутилус» Жюля Верна в степях Казахстана…

И вот мы увидели как взобравшись на папину спину, как на палубу  белоснежного корабля, упрятавшись на «нижней палубе» между крылом и спиной серенькие , желтоклювые птенцы совершали путешествие по заливам Новой Зеландии. Временами лебедята плюхались в воду и проворно следовали за папашей кильватерным следом. По странному совпадению, имеющему, возможно, нумерологический смысл, лебедят было столько же сколько отделений в целинном совхозе-пять.

Лебедя и лебедят подкармливали и оберегали от хищников всей деревней. Кроме рыбы и мясца им подбрасывали на островок и варёных яиц и комбикорма. Установив на прогалине недалеко от гнезда небольшое корытце, складывали в него снедь –и ждали когда птицы насытятся. Это уже были не те годы , когда могли прокрутив для проформы через дознание и суд, отослать из Казахстана в Магадан из –за собранных в поле колосков. И папа всё реже плакал, хватив «шнапса» в варианте русской водочки, и скрипя зубами рассказывал про мешок картошки с залатанной дыркой, откуда выкатывались картофелины, про бабушку , которая выскакивала на станциях, чтобы развести костерок и сварить картохи в мундирах –для голодных киндеров. Про то,  как она замешкалась с варевом, когда тронулся состав -и отстала от поезда вместе с дедом.  Как опрокинув котелок, они бежали по шпалам, и не могли догнать. А когда вернулись в слезах не нашли ни котелка, ни варёных картофелин. Как, пока двое суток папины  родители догоняли состав со спецпереселенцами, папа успокаивал маленькую, просящую титьки малютку –сестрёнку , давая ей пососать свой язык. Успокаивать таким способом исходящую криком голодную малютку научила старая, знавшая что такое голодная смерть, немка…

Насытились и браконьеры-конкистадоры. Рыбаки рассказывали, что на противоположном берегу острова они оставили кострище, с припорошенными пеплом обглоданными костями. Ветерок нёс пух и перья ощипанной птицы по воде, как паруса отправившихся в дальнее плавание миниатюрных корабликов.

Наступило время когда лебеди встали на крыло и, сделав последний круг над Фогелевкой, исчезли из виду.

 Рыбаки рассказывали, что видели лебедя печально ступающего по размытому дождями пепелищу с костями его сваренной в охотничьем казане подруги. Воспроизводя подробности , фогелевские мужики описывали, как грозно раскидывал лебедь-вдовец крылья, как рыл он пепел перепончатыми лапами и издавал тоскующее -воинственные клики. Кто-то даже воспроизвёл за рюмкой водки байку о том, как однажды этот самый лебедь напал на становище явившихся на осеннюю охоту браконьеров и , упав камнем с неба, вырвал стрелявшему в его избранницу охотнику глаз. Это  скорее всего была одна из легенд, которыми стремительно обрастала вполне реальная история.
    Скорее всего это была страшилка, трансформировавшая табу, запрещавшее стрелять в лебедей! По крайней мере в западавшем вечерами  за урез воды солнце мне очень долго мерещился окровавленный глаз «конкистадора».

А когда по причине хронического недобора в нашей глубинке педагогических кадров преподававший нам кроме того ещё и астрономию с физикой  Иоган Фогель вынес осенней звёздной ночью на плоскую крышу нашей школы  телескоп, и я прильнул к окуляру, я увидел  Созвездие Лебедя. Сверкая контурами бриллиантового колье, по небу парил  длинношеий ангел. «Вот куда  она отлетела!»-подумал я, но не произнёс вслух, потому что стеснялся своих фантазии: Журавль только что объяснял на уроке законы Исаака Ньютона и Кеплера, хотя и сам-то , почитывая то Гёте, то Гоголя, то Бредбери  не был, конечно, закоренелым материалистом…