Чтимый кнут

Г. Григоровин.

О поэте Александре Полежаеве я узнал тогда, когда получил чин полковника и услышал о нём из уст своих сослуживцев.
- И что он из себя представляет? - спросил я.
- Бунтарь он. Автор поэмы «Сашка», которая была написана в двадцать пятом году, - ответили мне.
- Не читал... А что можете сказать ещё о нём? - допытывался я.
- Он армию не любит, Государя презирает, без разрешения убегал из полка и, разумеется, попадал под батоги и кнуты. Тем более у него есть стихотворение со словами «в России чтут царя и кнут». Ну, разве это справедливо? Нет, конечно, - рассказал мне вкратце о Полежаеве подошедший, к нам граф Бенкендорф.
- Ваше сиятельство, а как бы увидеть его лицо? Такое возможно? - спросил я у Бенкендорфа.
- Вряд ли… Если только по случайности, - закусив ус, ответил он.
Но сразу повёл меня в Третье отделение, где встретили генерала Дубельта с книгой Вальтера Скотта в руках. (Он был переводчик этого писателя.) В своём кабинете Бенкендорф показал мне рисунок на скорую руку, представлявший молодого человека с тонким носом и усами.
- Перед вами автор того, кто чтит кнут - Полежаев, - указал мне на рисунок шеф.
И мне, как в дымке воспоминаний, показалось, что я уже видел этого переводчика, поэта и сторонника бунта на вечной Руси... Впрочем, я могу ошибаться, поскольку у каждого человека есть двойник, и меня, как я уже много раз говорил, принимают порой за государя императора Николая Павловича...
В офицерском кругу говорили, что Бенкендорф начал писать свои воспоминания или только готовится написать их... Перед входом в здание Третьего отделения я увидел шефа с очень красивой молодой дамой, а поскольку Бенкендорф слывёт на всю жандармерию ловеласом, как и поэт Пушкин, то меня он не заметил.
...Отрешенный своими мыслями, я, проходя у ворот, увидел на копне сена кнут на длинном кнутовище сразу вспомнил Александра Полежаева, его крамольное выражение в стихах «в России чтут царя и кнут». И в тот же день кто-то из наших противников сравнивает Петра Великого, этого гениального реформатора, с царём Горохом. Я сразу поспешил донести об этом императору Николаю Павловичу, очень чтившему память Петра Великого, и возмущение того было выше шпиля здания Адмиралтейства».