Вид смиренный

 Я как-то уже писал о мечтах, жизненных путях и прочем. Теперь ещё немного о том же. В начале девяностых я работал дизайнером в Нижнем Тагиле, в одной коммерческой фирме. Фирма эта пыталась «торговать всем и всем заниматься». В том числе и народными промыслами. И я в этой фирме то сидел, кроил туески, то рисовал рекламные листовки и плакаты, то ездил куда-то на какие-то согласования.

     В фирме я получал зарплату, хоть не регулярно, но всё-таки получал. И меня постоянно беспокоила мысль о том, где бы заработать ещё. Потому что именно в те годы я осознал, что мы с родителями живём бедно. Что мебель наша разваливается, коврики на полу вытерлись. А старый наш телевизор марки «Электрон» давно превратился в некий анахронизм, который пора выкинуть на свалку.

  И вот тут мне предложили сторожить по ночам недостроенный дом одного священника. Стены, крыша, двери и окна в этом доме уже были, только внутренняя отделка была не закончена. В доме лежали какие-то стройматериалы и инструменты, которые могли представлять интерес для воров, поэтому его и нужно было сторожить. Денег мне обещали в размере примерно половины моей дизайнерской зарплаты. Я согласился.

-Ты сиди тут посматривай, да печку топи. Хоть всю ночь. Вся ведь ночь твоя.
Набегавшись за день по всяким дизайнерским делам, я шёл в тот самый недостроенный дом. Садился у печки, раскочегаривал её пожарче. Потом что-нибудь рисовал, пил чай. Если было что поесть – ел. Иногда выходил на улицу, смотрел на звёзды и слушал, как гудит и ворочается перед сном рабочий уральский город Тагил. Естественно, на всю ночь меня не хватало, часа в два ночи усталость брала своё, и я ложился спать. Просыпался я рано, чтобы те, кто приходит мне на смену, не застали меня спящим. Дежурства мои проходили спокойно, никакие воры и наркоманы недостроенный дом не тревожили.

    Так я и ходил всю неделю. А в субботу я обычно ездил домой, в город Новоуральск, чтоб хоть день пожить домашней жизнью. И вот, как пришла суббота, я подумал, что ничего не случится страшного, если я одну ночь не пойду на свой пост, а съезжу домой и рано утром вернусь. И действительно, ничего страшного во время моего отсутствия не случилось. Потом я таким же образом прогулял ещё одну субботу.

    И когда оговоренный срок кончился, я пошёл за деньгами. Расчёт со мной должен был производиться в трапезной. Там же меня сначала и накормили. Я сидел за  столом с клеёнчатой скатертью и ел макароны с мясом. Не помню уж, кто разговаривал тогда со мной – то ли сам батюшка, то ли кто-то из его «приближённых». Мне просто сказали:
-А ведь ты не все ночи отдежурил.
Как уж они узнали, наверное, приходили меня проверять. Я не стал оправдываться, бить себя в грудь и врать, что «я как штык..». Я промолчал, многозначительно и печально. И подумал, а сколько ж мои работодатели вычтут из  моего заработка, они ведь имеют полное на это право.

     Мне отдали все деньги сполна, и не сказали ни одного слова в осуждение. Вместо этого мне было предложено:
- А переходи к нам. Ты нам понравился, у тебя вид смиренный.
Мне сказали, что вряд ли я на своей художнической работе стану Репиным или Суриковым. А тут сначала алтарником, потом дьяконом, а потом и священником.
-И в семинарию тебя направим, и невесту тебе найдём, девушку хорошую.
И нашли бы, и скорее всего, действительно хорошую. Разве у них в церкви плохие девушки бывают?

   Я призадумался. Во-первых, меня возмутило то, что я «не стану ни Репиным, ни Суриковым». Ну, им-то откуда знать, кем я стану? Как они могут быть обо мне столь низкого и определённого мнения? Я ж тогда верил в своё будущее, у меня ж тогда были какие-то амбиции. А во-вторых, мне ох как не хотелось  идти к ним в подчинение «в позиции виноватого». Был бы я перед ними чист – наверное и отнёсся бы к их предложению по–другому. А если раз провинился, то они и будт считать меня каким-то «неполноценным». Я сказал, что подумаю, спрошу родителей. И вышел.

   Я ехал в трамвае и думал. Это ж надо будет научиться есть капусту. А я с детства не мог терпеть ни капусту, ни всякие другие овощи. Меня от них тошнит. Когда-нибудь напишу о своих взаимоотношениях с этим прекрасным, полезным и вкусным продуктом. А как быть без капусты церковному человеку? Если почти полгода пост, а много дней ещё и строгий пост. И вообще, как примириться с этим церковным «ешь, что дают»? Я в армии уже наелся «того, что дают». Общая трапеза – обязательное условие церковной жизни. После службы все – священники, служители, певчие  и трудники садятся за один стол. И едят то, что приготовили для них повара. А я что, буду требовать для себя особой бескапустной диеты?

    И ещё бабушка Зоя. Хотя первые молитвы в жизни я услышал именно от неё, она не любила попов со всем жаром своей старообрядческой души. Как я ей-то скажу, что в попы собрался? Она ж проклянёт меня. Да и родители вряд ли будут рады столь экзотической карьере сына. Они ж всю жизнь на заводе, а я…

    А главное – я художник, не хухры-мухры!  И я обязательно стану хорошим дизайнером или мастером по бересте. Или ими обоими, но стану. Обязательно. Так я и не откликнулся на лестное предложение. А на свой «полуторный гонорар» я купил раскладной кухонный стол вместо нашего старого, расшатанного и колченогого. Этот стол был сделан филиалом Уралвагонзавода в городе Волчанске. Крепкая железная рама, столешница из ДВП, облицованная пластиком. Стол крепок, как танк, и стоит на нашей кухне уже почти тридцать лет. За ним очень удобно работать.

    Да уж. Не стал я ни Репиным, ни Суриковым. Даже дизайнером хорошим не стал. И стоит ли жалеть о том, что когда-то свернул не туда? Или всё же туда?