Атака

– К бою!
Остатки чудом сохранившихся в живых красноармейцев с левого фланга переместились к рубежу правого края обороны. На этом куске обожжённой взрывами лесной прогалины защита, казавшаяся надёжной, трещала по швам.
Подошедшие на подмогу товарищи в спешном порядке занимали испоганенное кровью место грядущей схватки.
Бойцы зарывались в рыхлую землю, бесхитростно посыпали себя сверху жухлой травой, опавшими листьями. Наивные. Без всякой задней мысли по молодости годков молокососы считали, что так было меньше видно противнику. Невинная простосердечная безалаберность.
Знойный, смердящий воздух, как натянутая тетива, звенел от человеческого перенапряжения. По венам туда-сюда перекачивались тонны адреналина. Сердце готово было выпрыгнуть в холодные болотины, чтобы остудиться. Кипящая кровь не могла разогреть на кистях побелевшие костяшки пальцев, сжимающие цевьё трёхлинейки.
Пик противостояния близился к драматическому финалу. Место побоища опахнуло ледяным маревом.
Восемь секунд миновало... Тридцать семь... Четыре минуты... Одиннадцать минут пять секунд...
– Товарищи бойцы, всем внимание. Слушай мою команду. Изготовиться к атаке!
– Будем пехоту отсекать от танков. Соединить штыки. Приготовить гранаты.
– Как скажешь, командир. Типерича не сумлевайси, с одной лодки будем потрошить сучье племя.
– Не обессудьте, родненькие мои, не гневайтесь. Как мог, надрывался, воевал. Глядишь – уцелею.
– Ы-ы-ы!.. Свят, свят, свят… Ы-ы-ы!.. Ы-ы-ы!.. Можо вражий род сам испужаетси да по соседним кустам рассосётси?..
– Гады! Ублюдки! Выше крыши отмаз получите. Отстрелим бОшки, нашинкарим говённые кусочки, потроха из утробы на перегной спрессуем. Падлы!
– Тоска-а-а... В письме из дому сказывали, что сынок народился. Похож ли на батьку, сорванец? До погибели глянуть хочу на мальчонку.
– Товарищи! Не отдадим врагу ни пяди земли. За коммунистический интернационал, товарищи. Ура!
– Заткнись, комиссарская рожа! Не к месту головы морочишь. Ахинею гундосишь. Лучше прикрой, я подползу справа, из засады расстреляю гансов.
– Гоните на х…й эту желтуху. С маху дадим п…зды в хвалёные арийские почки.
– Дык, я о том же. В пердак завернём штык фрицам, как учили в сказках Пушкина о чудо-богатырях.
– У младшенького, Николашки, рахит. Перед войной на последние гроши корову купили. Излечить целительным парным молочком думали.
– Эх-х-х… Мамочка моя родная, жить-то как хоц-ца на белом свете. Спаси и сохрани!
– Детки мои, счастливо оставаться в подсолнечном мире, не взыщите строго. Буду жив – свидимся.
– Тут главное – испужать бестию. Чем громче орёшь – тем дальше будет слышно. Уж я-то постараюсь гаркнуть со всей моченьки. Обоссутся некрещёные лбы.
– Молю Тебя, Господи Преблагий и Всесильный, прими православных воинов, помяни в Царствии Твоем дерущихся за Отечество наше земное. Аминь.
– Ёшкина дребедень. Только договорился с Тамаркой-санитаркой, а тут погибать обязали. И кто ж теперь оприходует пригожее тело?
– Знамо дело. Теперь мармеладное место сладкой бабёнки для утехи политруку Фельдману достанется. Ха-ха-ха.
– Идиот. И над чем злорадствует?.. Ни себе, ни людям.
– Урою нехристей. Штыком секану мошонку иноверцев.
– Гансов парашу жрать на цугундере заставлю. Твари.
– Ой-ёй-ёй, людей убивать иду! Прости меня, Господи. Выживу – грех на алтаре у Боженьки вымолю. Свечку на родине Пресвятой Богородице поставлю.
– Что мясо в щах, что масло в каше, прикокошим лиходеев и сразу жизнь станет краше.
– Ядрёна мать, не хочу погибать раньше времени. Жить буду. Возьму в плен унтерштурмфюрера СС, медаль дадут. Героем вертаюсь до дома.
– Ну что, защитники Родины! Чего скисли? Пшли, задрочим насмерть узурпатора немца. Кто, если не мы, убьёт супостата? Умоется кровью изверг.
– В ата-а-а-ку-у-у! Впер-р-р-ё-ё-ёд, милаи-и-и!
– Ур-р-ра-а-а!
– Васька, сукин сын! Ты чего затаилси за кустами? Подлец! Застрелю, мразь! Вперёд, оторва!
– Максимка, не смей валять дурку. Не рванёшь в атаку, потом особист перед строем застрелит. Рискни, парень.
– Ату германца. Ату его. Ату-у-у-у!
– Сарынь на кичку-у-у! А-а-а-а-а!
– Устроим сволоте загробные рыдания. Вставим для измору в задницу чадящего фитиля размером с чёртову дюжину.
– Прощевайте, братцы. Не поминайте лихом.
– Во блин, в грудь рубануло наотмашь. Больно-то как, душу в кулак скукожило. Жаль, что для меня всё так быстро закончилось. Помираю... Эх, отомстите, братцы...
– А я невесту дома нецелованной оставил. Жениться хотел. Неужто не получится воротиться до родимой сторонки?
– Дурень стоеросовый. Куда денешься? Сам откроешь «калитку», сам же и прикроешь опосля войны, защитишь «ворота» под юбкой от постороннего доступа.
– Богу бы в уши.
– Письмо… В тряпице… У сердца… По… Поликарпыч… Домой… Лю… Любимой… Отпра… Э-х-х-х…
– Гликося, Рабинович-то не жилец. Нижнюю челюсть осколком разворотило. Кажица, зубья-то у него все золотые. Живым останусь – вертаюсь после атаки и шомполом повыковыриваю коронки с клыков-резцов. Не закапывать же цветняк в землю.
– Дельное гундосишь. Чего добру пропадать-то? Всё равно вечно пьяные похоронщики сусальное рыжевьё безжалостно пассатижами вырвут. Те ещё мародёры. Сволота.
– Прикрой веки Сергуньке, чтобы мёртвыми глазами не сверлил в спину. Грят же, что плохая примета, когда покойник позади пялится, якобы за собой в тартарары манит.
– Ура, мужики. Ура!
– Ур-р-ра-а-а! Ур-р-ра-а-а!
Из-за пригорка, окутанного ядовитым дымом от жжёной резины, пылающего лапника и чадящего отсыревшего сухостоя, выкатывались превосходящие части заклятого противника.
В окружении силуэтов в набыченных касках, чёрных шинелях с молниями в петлицах, на изготовку со шмайссерами от бедра неспешно выдвигался немецкий бронетанковый авангард 3-й панцердивизии СС «Мёртвая голова».
Атака…