Беглянка. Часть одиннадцатая. Рождение Охотки

Часть одиннадцатая. Рождение Охотки.

         Зима для  Голубы  закончилась также неожиданно быстро, как и началась. В счастливых хлопотах по хозяйству и приготовлению к рождению ребенка она потеряла счёт дням. Каждый день просыпалась с улыбкой и мыслью о ребенке и Мелехе: муже, любимом, добытчике и покровителе. У неё никогда не было ни дурного расположения духа, ни агрессивности, ни претензий по хоть каким-либо мелким вопросам: всё устраивало её в этой совместной жизни со своим любимым.   
Радость общения Голуба получала и от присутствия и игры со щенком Волчком, который вытянулся и взрослел день ото дня. Мелеха старательно обучал его различным командам, развивал работоспособность, умение находить зверя, упорство в преследовании. Волчок рос массивным, весёлым, игривым, бесстрашным и преданным помощником. Он уже не нуждался в опеке, сам добывал себе пропитание, устроил себе лежанку во дворе, под навесом, и не просился в избу. Волчок, не отвлекался от своих обычных собачьих дел, всегда держался рядом с Мелехой или, по его команде, с Голубой. Его серая неброская окраска и природная осторожность позволяли ему незаметно передвигаться по лесу в любое время года, подбираться близко к зверю и своей напористостью гнать его на Мехелу, гоняя из стороны в сторону, но всегда выдерживая направление на хозяина. Волчок уже гордился этим своим качеством, а Мелеха поощрял его, гладя на него, улыбаясь ему, угощая кусочком хлеба или кусочком сухого мяса. Волчок любил эту похвалу и всегда старался угодить хозяину.
Мелкую дичь для своего пропитания Волчок добывал сам. А иногда и радостно делился хозяином, показывая или предлагая ему часть своей добычи.  В таких случаях Мелеха подходил к предлагаемому угощению, смотрел на него, после чего любовно благодарил Волчка за подарок, поглаживая по голове между ушами и почёсывая ему шею.
Весна пришла криками разноголосого леса, яркими солнечными лучами и буйным ростом трав, цветов, кустарника и деревьев, соскучившихся по дневному теплу и ласковым ночам.
Речушка-ручеёк, протекающая в непосредственной близости от Порошинской заимки, легонько шуршала на перекатах, булькала в омутах прозрачной водой, предлагая для каждого желающего целые истории подводной жизни. Голуба нередко уходила на берег речки и пристально рассматривала с берега то плавающих на поверхности, почти стоящих стайками на одном месте, маленьких рыбешек; то придонную траву, причудливо изгибающуюся под напором течения; то стрекоз, угрожающих окружающим своими страшными глазами и лапками, челюстями, вооруженными зубами, летающих у самой воды, перелетающих с веточки на веточку либо парящих на месте, высматривающих для себя добычу: мух, комаров, личинок.
В один из таких дней раннего лета, Голуба особо сильно почувствовала нетерпимость своего будущего сына, его желание появления на свет и обретения свободы. В последнее время в неё вселилась уверенность, что у них будет сын. Она не говорила об этом Мелехе, но ждала именно сына. 
Утром Мелеха собирался на ближайшее озеро добыть рыбы. Он всё чаще беспокоился о состоянии жены, с нетерпением ждал ребенка и последнее время, не уходил далеко от дома, стараясь пораньше вернуться на заимку. Всё чаще и чаще оставлял Волчка с Голубой, отдавая команду охранять её. Волчок с неохотой выполнял эту команду, рвался в лес; охотничий азарт уже завладел им.
Мелеха собрал свои немудреные рыболовные снасти: удило с лесой, свитой из конского волоса; сеть, связанная из  крепкой конопляной нити, с деревянными поплавками и грузами из камней, завёрнутых в бересту. На озере у него стояло три  верши, сплетенных из ивовых тонких прутьев, которые он регулярно проверял, переставляя с места на место, ища и меняя рыбные места. Нередко он пользовался и острогой. Мелеха всегда имел гарантированный улов окуня и щуки и ряпушки.
И в этот раз Волчок также, с неохотой, остался  на заимке, обижено улегся на своем месте под навесом.
Мелеха не заметил, как пролетело время: рыбная удача шла ему в руки. Вдруг, знакомый лай Волчка насторожил его. Волчок кинулся к нему, завилял, забегал кругами, явно приглашая его с собой. Мелеха собрался быстро, поспешил, где бегом, где быстрым шагом, за собакой.
Заимка встретила его звенящей тишиной. Бросив свое снаряжение, вихрем ворвался в избу: Голуба, откинувшись, сидела на скамье с мягкой подстилкой и тихо постанывала, по-бабьи, вполголоса, читала молитву:
«О, пресвятая Матерь Божия, помилуй меня, рабу Твою, и приди ко мне на помощь во время болезней моих и опасностей, с которыми рожают чад все бедные дщери Евы…»  Когда боль была особенно сильной, завывала и голосила; крупные слезы капали с её глаз.
Мелаха бросился к ней:
-Что, Голуба? Что?
- Ох, Мелешка, не могу. Больно как! Сынок просится на волю. Наверное, скоро рожать начну. Беги в деревню за помощью, за бабкой повитухой. Помоги мне выйти из избы под навес. Душно здесь.
Мелеха помог подняться Голубе, поддержал, провожая во двор заимке, под навес, накрытый сухой травой. Там сохли различные заготовки для охоты и рыбалки: шесты, дуги, различная необходимая хозяйственная утварь. Все это раздвинул, бросил охапки сухого прошлогоднего сена, приготовив для Голубы мягкое лежбище.
Отдав команду Волчку быть с Голубой, как был, так и бросился в дорогу скорым шагом.
Когда Мелеха вернулся с Тарарюхой, повивальной бабкой, своим дядькой Несмеяном и его женой Достафьей, на их крестьянской подводе, Голуба ходила по заимке и читала молитву:
«… Вспомни, о Благословенная в женах, с какой радостью и любовию ты шла поспешно в горнюю страну посетить сродницу Твою Елисавету во время ее беременности, и какое чудесное действие произвело благодатное посещение Твое и в матери и в младенце…».
Бабка Тарарюха, уставшая от ухабистой  дороги, смело подхватила Голубу и повела её в избу, следом зашла Достафья. Через некоторое время повитуха вышла с кринкой, заполненной мутноватой жидкостью и объявила:
-Рожать Голуба будет вот в этой лесной роще, рядом с заимкой . Она уже подготовленная. Ты,  Мелешка, поможешь  дойти ей  туда. Поди-ка  сюда.
Когда Мелеха подошел к ней, она приказала отрезать ножом длинную прядь волос с его головы и забрала её с собой. 
    Голуба сидела на скамье, косы её были расплетены, все узелочки на одежде развязаны, кроме пояса на сарафане. Боль  изменила  Голубу. Она  виновато улыбнулась своему любимому. Мелеха помог подняться и, по распоряжению бабки, несколько раз перевел её через порог, взад и вперед, а затем повёл к месту в лесной роще, куда указала Тарарюха. Бабка показала жестом Мелехе, чтобы он развязал Голубе пояс на сарафане, потом приказала принести ему чистую воду, после чего уйти в избу и кричать там и стонать, заманивая злых духов к себе от Голубы и от будущего ребенка, который должен появиться на свет. Тарарюха сплела волосы Мелехи и Голубы с льняной ниткой и передала ее стоящей рядом Достафье.
Мелеха и его дядька Несмеян целую вечность провели в избе, в ожидании рождения нового человека. Мелеха стонал, кричал и страдал вместе со своей Голубой. Он слышал её стоны и крики, он чувствовал её муки. Силы и терпение уже покидали Мелеху, когда через проём открытой двери они услышали крик младенца:   яростный, требовательный, удивленный. Мелеха кинулся на этот родной зовущий к себе крик, увидел лежащую и обессиленную Голубу, около которой хлопотала Достафья. Рядом стояла и приплясывала бабка Тарарюха, с младенцем на руках, что-то напевающая, счастливая и веселая от знакомства с только что появившимся человеком, довольная от благополучного разрешения родов. 
Да, это был мальчик, это был его сын. Пуповина его уже была перевязана пучком их волос с льняной ниткой. Его сын орал во весь голос громко и требовательно, заявляя всему свету о своем появлении. Рядом счастливо и смущенно улыбалась  Голуба.
Мелеха несмело принял от Тарарюхи свою Частицу, своего сына, своего Охотку. Он уже любил его так же, как и Голубу.
Новорожденного быстро помыли водой, забеленной с молоком Голубы под тихое пение  повитухи: «Вода - в Земь, Дитя - в рост!», положили на вывернутый тулуп, а затем запеленали в отрезок материи. Тарарюха прошептала: «Чисто платьице на плечо, здоровье, баса и краса в телеса».
      Все - счастливые, измученные и уставшие направились в избу.
     Охотка тихо посапывал, иногда всхлипывая и шумно заглатывая такой незнакомый ему лесной воздух Порошинской заимки на руках счастливого отца, счастливого Мелехи.