О Нюрнбергском процессе

20 ноября 1945 года начался Нюрнбергский процесс. Перед трибуналом предстали 24 обвиняемых, входивших в высшее руководство нацистской Германии. Как заметил президент России Владимир Путин, «долг всего мирового сообщества – стоять на страже решений суда народов, потому что речь идет о принципах, которые лежат в основе ценностей послевоенного миропорядка».

В самом деле, этот процесс сформировал (и продолжает формировать) современный мир, который построен на убеждении, что нацизм был предельным в человеческой истории злом, негативной точкой отсчета – и нравственное сознание человечества строится на безусловном отвержении этого зла.

Расшатывание этого убеждения связано с постепенным укреплением той точки зрения, что нацизм был злом лишь относительным, одним из зол ХХ века, которое вполне может быть поставлено в один ряд с советским тоталитаризмом. Можно ли с ней согласиться?

При том, что в адрес сталинского СССР можно высказать много справедливого негодования, говорить о том, что на востоке война была «столкновением двух тоталитаризмов» можно примерно с тем же основанием, с каким можно говорить о том, что столкновения на западе были борьбой двух расизмов.

И Британская империя, и США 1930–1940-х годов были обществами несомненно расистскими, разве что в унтерменши, браками с которыми никак нельзя осквернять высшую расу, зачисляли не славян, а цветных. Но отношение нацистов к «восточным народам» и весь нацистский колонизаторский проект явно вдохновлялся опытом Британской империи.
Сама расовая теория, доведенная германскими нацистами до логического предела, вызрела и приобрела респектабельность солидной академической науки – не столько в германском, сколько в англоязычном мире.

Как сказал подсудимый Риббентроп: «К чему весь этот шум относительно нарушенных нами договоров? Вы читали историю Британской империи? Она полна нарушенных договоров, угнетения меньшинств, массовых убийств, агрессивных войн и всего остального».

История Британской империи действительно полна преступлений, и индусы склонны оценивать Черчилля совсем не так, как британцы. Но это не значит, что Британская империя и Третий рейх равноценны, и адвокаты подсудимых, которые напоминают о грехах Британии, вряд ли производят на нас впечатление. О грехах Британии и США можно и поговорить – но не в этом контексте. Как и о грехах Советского Союза. Когда мы переходим от обобщенных описаний («расистский», «тоталитарный») к конкретным действиям нацистов, разница начинает бросаться в глаза.

При всех многих и тяжких грехах союзников, у Второй мировой войны был несомненный инициатор, и злодеяния национал-социалистов представляли собой уникально глубокую степень одичания – особенно учитывая то, что Германия была отнюдь не диким и отсталым племенем, а одной из самых развитых наций мира. Размывать разницу между теми, кто зажег печи Освенцима, и теми, кто сражался, чтобы их погасить, было бы жульничеством.

Приговор нацизму задал определенную нравственную планку. Осудив расизм и агрессивные войны в случае с Третьим рейхом, люди постепенно учились осуждать их везде. Нацизм стал восприниматься как полюс зла, отталкиваясь от которого человечество смогло сформулировать общие для всех нравственные и правовые принципы.
Как сказано в преамбуле Всеобщей декларации прав человека, принятой ООН в 1948 году, «принимая во внимание, что пренебрежение и презрение к правам человека привели к варварским актам, которые возмущают совесть человечества».

Размывание этой негативной точки отсчета под разговоры «А кто не варвар, господа присяжные заседатели?» может быть в кратковременных интересах некоторых узких групп. В частности, тех политических сил в Восточной Европе, в мифологии которых нацистским коллаборантам – причем не просто людям, сражавшимся на стороне нацистов, но и непосредственным участникам преступлений против гражданского населения – присваивается статус национальных героев и борцов за независимость. Эти коллаборанты нельзя сказать, чтобы идеологически близки глобальной либеральной элите – нет, конечно – но они полезны; больная, извращенная, с самого начала запятнанная версия национализма, как мы видим на украинском примере, идеально сочетается с самым полным подчинением глобальным центрам власти. Однако долговременным интересам человечества в целом такое размывание едва ли соответствует.

С другой стороны, Нюрнбергский процесс поставил вопрос о природе закона – и добра и зла вообще. Всем было очевидно, что нацисты совершили неслыханные злодеяния. Однако по какому закону их следовало судить?

Этот вопрос вызывал к жизни старую полемику между двумя подходами к закону: теории правового позитивизма, с одной стороны, и естественного закона – с другой.

Правовой позитивизм исходит из того, что обязательным к исполнению законом является воля суверена – существующие власти устанавливают законы, и граждане обязаны им повиноваться, не входя в рассмотрение того, нравственны они или нет.

Мораль и закон – принципиально отдельные понятия. Закон обязателен к исполнению не потому, что он сообразен какому-то стоящему над ним нравственному стандарту, а просто потому, что он отражает волю суверена – то есть властей данного общества. Конечно, лучше, когда требования закона и нравственности совпадают – но моральность закона не имеет отношения к его обязательности. Ссылки на индивидуальную совесть или религиозные убеждения не могут быть приняты, поскольку начни люди отвергать требования закона на основании своих личных убеждений, общество погрузится в хаос.

Как пишет об этом Цицерон, «истинный закон – это разумное положение, соответствующее природе, распространяющееся на всех людей, постоянное, вечное, которое призывает к исполнению долга, приказывая; запрещая, от преступления отпугивает... Предлагать полную или частичную отмену такого закона – кощунство; сколько-нибудь ограничивать его действие не дозволено; отменить его полностью невозможно, и мы ни постановлением сената, ни постановлением народа освободиться от этого закона не можем, ... и не будет одного закона в Риме, другого в Афинах, одного ныне, другого в будущем; нет, на все народы в любое время будет распространяться один извечный и неизменный закон, причем будет один общий как бы наставник и повелитель всех людей – Бог, создатель, судья, автор закона. Кто не покорится ему, тот будет беглецом от самого себя и, презрев человеческую природу, тем самым понесет величайшую кару, хотя и избегнет других мучений, которые таковыми считаются» (Марк Туллий Цицерон, «О Государстве», Книга III, глава XXII).

Теория естественного закона глубоко укоренилась в христианской Европе – Бог вложил нравственный закон в сердца людей, и установления государства не должны ему противоречить. Например, «нельзя убивать невинных людей» – это часть естественного закона, и государство не может его отменить. Человек может быть оправдан в непослушании властям и их установлениям, если они требуют от него поступать против этого закона.

Проблема, возникшая в Нюрнберге, состояла в том, что с точки зрения правового позитивизма нацистам невозможно было предъявить претензий: то, что они делали, было прямо предписано правившим на тот момент сувереном – Адольфом Гитлером – и находилось в полном согласии с его установлениями. Линия защиты «они просто выполняли приказы», к которой прибегали адвокаты на суде, была с точки зрения правового позитивизма безупречной.

Конечно, деяния подсудимых могли быть чудовищны с нравственной точки зрения; но юридически они не нарушали законов своего государства – а судить их по законам стран-победительниц было невозможно, потому что они никогда не были их гражданами. Более того, в рамках такого представления о законе осуждению подлежали как раз немецкие антифашисты, которые противились воле суверена и нарушали его законы.

Трибуналу пришлось прилагать большие и не всегда юридически несомненные усилия, чтобы утвердить то, чего требовала очевидная справедливость. Высокопоставленные нацисты – злодеи, и должны быть наказаны.

Таким образом трибунал утвердил – хотел он этого или нет – тезис о том, что над государством и над людьми вообще есть нравственный закон, который никто не может отменить. Человек, попирающий этот закон, виновен, даже если он повинуется законам своего государства; тот, кто соблюдает его – прав, даже если власти будут преследовать его за это.

Это особенно важно помнить сейчас, когда по миру ходит призрак нового тоталитаризма, который, как все тоталитарные движения, стремится к разрушению семьи и религии – но, кроме того, пытается отменить даже самые фундаментальные представления о человеческой природе. За этим движением стоит огромная политическая, финансовая и пропагандистская мощь, которая в состоянии перехватывать выборы в могущественных странах и переписывать под себя законы.

И тут самое время вспомнить, что естественный закон переписать нельзя, а установления, которые ему противоречат, не могут нас обязывать. Нюрнбергский процесс стоит помнить по множеству причин – в частности, по этой.

В связи с очередным юбилеем торжества международной юриспруденции – начала Нюрнбергского процесса – отчего-то возбудились идеологи оппозиции. Как всегда, они недовольны ролью СССР в нём и даже тем, что «в английском издании материалов гораздо больше томов, чем на русском». Ну, правда, отчего-то у идеологов оппозиции с английским примерно так же, как у боевиков оппозиции типа Любы Соболь, но возмущение стучит в сердца. Нехай стучит.

Несмотря на то, что большинство стран – участниц Нюрнбергского процесса постелило законодательной соломки с прямым запретом обсуждать итоги процесса, его итоги сегодня вызывают все больше и больше вопросов. Хотя бы потому, что одни и те же факты сегодня используются совершенно противоположными политическими силами в своей борьбе. Несмотря на то, что это был уникальный процесс, создавший формальное единение наций, у каждого найдутся к процессу удивленные вопросы.

У меня они, кстати, довольно простенькие – почему архитектора Шпеера, который практически поневоле оказался министром вооружений, усадили на двадцать лет (русские требовали его казнить, кстати), а вот штурмбаннфюрер СС Вернер фон Браун, чьи ракеты Фау-2 снесли треть Лондона, вообще не рассматривался на суде? Ответ – потому что он вместо тюрьмы получил должность главы американской космической программы. СС же признана была преступной организацией? Признана. А вот нет же – кому петля, а кому миллионы и почет.

В не слишком прозрачной воде Нюрнбергского процесса каждый ловил ту рыбку, которая ему приглянулась. Меньше всего рыбы, похоже, досталось именно русским. В основном – моральное удовлетворение.

Но у всех, кто изучает реальную, а не парадную историю Германии, Нюрнберг отдается в ушах в основном при взгляде на послевоенное устройство страны. Начиная с забавных странностей типа гросс-адмирала Эриха Редера, которого осудили на пожизненное, но выпустили уже в 1955 году и назначили ему адмиральскую пенсию от государства ФРГ. А гросс-адмирала Карла Дёница, отбывшего полный срок в «червонец», сочли достойным лишь капитанской пенсии. А могли бы и мичманскую.

Постнюрнбергские странности лишь плодятся со временем – так, в байопике про Шпеера «Он и Гитлер» красной нитью проходит момент: пока архитектор тянет свою двадцаточку, его соседи по тюрьме и камрады по службе один за другим выходят досрочно.

Более того – Нюрнберг очень связан с процессом «денацификации» Германии. Процессом, который заложил, пожалуй, все проблемы современной ФРГ, начиная с философской проблемы чудовищного исторического лицемерия этого общества. Потому что правительство и газеты втирали нации про денацификацию, а на деле видные деятели осужденного в Нюрнберге режима начали занимать отличные позиции в обществе.

Вот новой стране, освободившейся от пут нацизма, срочно понадобилась новая разведка. И было бы понятно, если бы это новое строительство начал такой человек, как адмирал Канарис, потому что он хотя бы сотрудничал с английской разведкой и спасал евреев, за что и был казнен в апреле 45-го. Но, видимо, у новой страны не оказалось никаких кадров, кроме генерал-лейтенанта Рейнхарда Гелена, руководителя гитлеровской разведки на Восточном фронте, имя которого отсутствовало и на главном процессе, и на последующих – локальных судах над нацистами. А все дело в том, что его сначала вывезли американцы, а потом со всей «Организацией Гелена» привезли обратно на родину и убедительно посоветовали назначить его главой того, что потом стало BND. Как выяснилось в прошлом году, в BND много лет трудилась дочь Гиммлера. А что такого? Девушка из приличной семьи. В новой России таких девушек обоего пола полно – особенно в оппозиционных медиа, в кого ни ткни – дедушка практически рулил ГУЛАГом.

Но если такие процессы происходили втихаря, то невыносимое количество бывших нацистских судей в судах федеральных земель было заметно всем. А ведь был же Нюрнбергский «Процесс по делу нацистских судей, юристов и прокуроров» – в 1947 году. Кстати, из пятнадцати подсудимых этого процесса только один умер в тюрьме и один покончил собой. Остальные – досрочно освобождены и добились себе прокурорской пенсии.

Возвращение на ключевые посты «бывших» нацистов стало триггером становления левого экстремизма в Германии – молодежь отказывалась понимать, почему все происходит так, как происходит, под лживыми лозунгами о денацификации. Вставал логичный вопрос – зачем тогда был этот распиаренный Нюрнбергский процесс?

Достаточно почитать статьи Ульрики Майнхоф в журнале Konkret, чтобы ощутить, насколько взрывной эта тема стала для ищущих справедливости молодых. Результат? Взрыв молодежного левого сопротивление и становление левого террора – RAF. И даже сегодняшние паразиты на левых идеях, немецкая Antifa отчасти питается славой того антифашистского движения, яркой участницей и идеологом которого была Майнхоф. То есть и Antifa, которую парламентские партии используют как боевиков против несогласных Германии – это тоже эхо Нюрнбергского процесса, как ни крути.

А лицемерие «денацификации» до сих пор приносит плоды, и их с каждым годом все больше. Это романтические представления русских – что немцы до сих пор посыпают себе голову пеплом из печей Биркенау. Во-первых, несколько поколений уже просто заявляют: «А мы-то тут при чем, почему мы должны чувствовать какую-то вину?» А предыдущие поколения... Ну, для иллюстрации расскажу историю, изложенную в заметке отечественного историка. Вот что он написал:

«Тут в Берлине пришлось общаться с одним пожилым руководителем крупной ассоциации. И, слово за слово, он с гордостью заявляет, что его отца убили в Сталинграде русские (нет, не «погиб», не «пал», а именно «убили русские» – er wurde ermordet), и смотрит с вызовом, как будто я должен в чем-то покаяться и извиниться за Дом Павлова.

На что я, естественно, говорю: «Прости, а что твой папа забыл в Сталинграде?» Он аж пятнами пошел от ярости. Больше мы с ним не разговаривали. И таких вполне упакованных и успешных людей в Германии, которые не признают, что немцы во всем виноваты сами – их гораздо больше, чем нужно для того, чтобы у нас были нормальные отношения.»