Саша наш

     Конец марта. Я взрослею и до мурашек на коже  предчувствую приближение  любви. Другим,  добрым стало солнышко. Оно высоко, легко по утрам поднимается над горизонтом и подъедает снег. Снег отяжелел, обсел,  наполнился влагой. Скоро под ним начнет оттаивать земля, появятся первые ручьи. Холод и тепло   как будто девчонка на скакалке, легко перескакивают  через заветный нуль и на носу у деда Мороза пропадают последние сосульки.
     Мне семнадцать. Я чувствую напряженное движение времени, оно вокруг меня и во мне.  Я жду лета, счастья, радости, смеха.   Природа стремится освободиться от зимы, от холодных ветров, от долгих темных ночей, от сугробов, стряхнуть  с себя долгий зимний сон. Я уже не цыпленок, который вылупился их скорлупы,  набрали силу  крылья,  хочется  взлететь   высоко вверх как орел в поднебесье.
   Здесь вообще-то речь не обо мне. Именно в это время в нашей семье появился новый житель: это мой двоюродный брат, приехавший  из  глухой маленькой деревеньки. Это о нем. 

    Парень был старше меня на три года,  должен был  числиться уже в женихах.  Не было у  него уверенности в себе. Красивый, высокий, стройный, сероглазый, увы, он был  с  детства обделен жизнью: он с детства плохо слышал.  Он был   по-деревенски  застенчив  и чуточку  диковат. Мне тогда едва  ли  хватало жизненного опыта понять его. Заставили его жить у нас  обстоятельства.
    Саша,  так его звали,  мало учился в школе. Дотянули его  до четвертого класса, и что дальше? -  не мог он жить в интернате в чужом селе.  Он после смерти  матери  оказался  никому не нужным у себя  в деревне.  Теперь он у нас. Моя мама -  его тетя, - привезла  его к нам.
    Я оказался в странной ситуации: мой не просто друг, а близкий родственник был по годам  старше меня, но рассуждал как  пятиклассник, пойди, с ним разберись!

      Один мой приятель, Валерка, познакомившись с Сашей,  сказал мне: - Откуда у тебя это чудо? Это же настоящий Робинзон Крузо. Живет в прошлом веке. Ничего не знает. Похоже, ни одной книжки  не прочитал. 
        О жизни Робинзона я читал  еще в младших классах и относился  к  нему с большой долей иронии.   Наш Сашка тоже раритет, неужели он потомок того ископаемого англичанина?  И по возрасту с Робинзоном схож.
        У нас рабочий поселок. Не надо думать, что  живем мы иначе, чем в деревне. Наша жизнь тоже  лишена  ярких событий:  та же у нас нужда, такая же же  беспросветная тьма. Но у меня есть школа, книги, друзья.
     У  Саши  понятные обстоятельства,  Его   выбросили с  малообитаемого острова в широкий мир, но и здесь  он оказался ни с кем не связан,   он был как обсевок на краю поля. 
   Я никогда не слышал, чтобы он пел,  никогда и нигде  не повышал он голоса. Был до смешного разумный человек. Делал, что  скажут,  не отлынивая, любил домашнюю работу, даже обувь мыл.   Ему надо было чувствовать себя полезным.
      Он мне рассказывал, как он сидел перед учительницей в своей малокомплектной школе. Ему нравилось быть с ребятами.   Ребят в  классе немного, учительница занималась  с двумя классами сразу. К нему претензий не было, им не интересовались, его не спрашивали. Учительнице нравилось, что он сидит тихо, она изобрела свой метод,  давала ему книжки с картинками, и он потихоньку научился читать, но ни с письмом, ни с арифметикой у него не ладилось,  здесь успехов  он не добился.

     И  он -  мой брат.  Старший брат, и вместе с тем он был для меня младшеклассником, которого я обогнал  на шесть-семь лет. 
     Сашка о многом как будто впервые  услышал. Сложить и вычесть он мог в  пределах двух десятков,  таблицы умножения   не знал, и понятия о делении вроде бы не имел.   
    
    Я потерпел фиаско с дробями, когда пытался объяснить, что это такое.
  - Саш, смотри, вот пирог, сколько в нем долей?  - я провел две линии крест накрест.
-  На сколько надо,  на столь и разрежешь. Вот ты попытайся точно на три поделить. Глазомер хороший надо иметь.  Глупое это дело, дроби - сказал он. - Если уж точно хочется, то проще куски на весах взвесить или  каждому дать его часть, не обижая. Испекли бы пирожков побольше да дали каждому по пирожку. Безо всяких дробей.
    И  это было не последнее мое поражение. Он человек наблюдательный.  Мы пошли смотреть однажды   метеоритный дождь,  то ли это были  Леониды, то ли Персеиды,  Вдруг длинная яркая полоса разрезала небо пополам.
- Ох, грохнуло! Грохочет?  Что молчишь?   Не слышишь ничего? Что, тоже глухой?
- Саша, это частичка меньше спичечной головки, какой гром? - отвечаю я на все его вопросы сразу.
- А кто эту спичку  поджег?
- Это камешек маленький.
- А разве камни  горят?
    Наш разговор прерывается. Мы ждем новую  частичку космической пыли.

   У меня быстро кончился запал быть его учителем. Ему явно нравилось, что он понимает все лучше меня.

                ***
       И вот наступает кульминация моего рассказа.  Моя мама раз, поглядев на его густую шевелюру, сказала: - Сань, тебе надо в парикмахерскую пойти, постричься.
      И Санька вернулся домой  другим человеком. Что случилось, я узнал об этом сразу. Во-первых, на его  голове появилась челка. И улыбка, во-вторых, на его губах играла улыбка. Да, даже взгляд стал другим, ласковым, зовущим.   Он был счастлив.
      
      Он познакомился с Машей.  Он позвал меня на улицу, чтобы рассказать обо всем. Ему не терпелось поделиться своей радостью.
  -  Кто тебя подстригал?- прервал я его почти сразу,  – Эта вот Маша тебя стригла?
-   Нет-нет, она просто в парикмахерской работает. Прибирается в зале. Ты знаешь, как она меня разглядывала!  Она несколько раз подходила со щеткой, чтобы поглядеть на меня.  Улыбнулась, когда меня узнала, и сказала, что она на нашей улице живет.
-  Постой, значит, я ее знаю.
    Ах, как это я не сказал Сашке тогда, что это пустоголовая девчонка, что от нее доброго ждать? Можно ли парня разочаровывать? Чем она так интересна? С такой и  поговорить не о чем!
    Сашка не находил себе места,  постоянно смотрел на часы. Ждал, когда закончится смена. И ушел из дома уже  за час до того, как парикмахерскую закроют.  Вернулся поздно вечером, веселый и счастливый. Проводил ее до дома.
   
    И для меня он перестал быть Робинзоном Крузо.

                ***
      Дальше скажу кратко: скоро  была свадьба.  Он ушел жить к своей  Машеньке. Освободился из-под моей опеки. 
     Жизнь у него сразу как-то не слишком задалась. И жена,  и теща стали настаивать, что надо   начинать строить другой дом.  Это старый, маленький. Покосная избушка на два окна.
   Санька поступил на завод и стал хорошим работником в ремстройцехе. Глухота и недостаток образования ему, конечно, мешали. Ему нельзя было пользоваться станками, электроинструментом, но он незаменим был там, где нужна большая физическая сила: квадратное  таскать, круглое катать. Он и не рвался вверх, но уже через три года  без него было уже не обойтись.
      
      Потихоньку подымался дом. Друзья из цеха ему помогали, как могли,  дом скатали, крышу поставили, окна, двери установили.  Как лучшему работнику, Саше выписали доски для пола, струганые,   шпунтованные. Саша сам все время строгал, пилил, работал не покладая рук.  Через три года дом стоял готовый, новый, нарядный.
    
      И неожиданно  Александру выделили путевку в  санаторий. Он смог поехать на две недели в счет отпуска. 
      Мы уже не замечали его глухоты, неотесанности. Расцвел человек. Я его уже давно полюбил, как любят в семье своего родного человека. Все его снаряжали, купили новый костюм, рубашку, обувь. Всем хотелось, чтоб он выглядел красавцем.  Вообще-то я  часто к нему захаживал. Мы  говорили обо всем откровенно.  Уж не такой хороший, дрянной оказывается у Машеньки характер. Донимает его  по мелочам. Ребятишек вот нет.  То ревнует, то говорит, что  плохо, де, он ее одевает, что в доме праздников не бывает, и всякая  такая мура.  Вот у других мужья...
 
     С курорта он вернулся подавленным.  Взглянул не меня, сказал:- Пойдем,  поговорить надо.
     Он меня сразу огорошил, но мне хватило душевных сил понять его.   Появилась у него другая женщина. Такая, что вспыхнула любовь. Я был единственным, кто мог понять его. Я был все еще романтик.   Женщина отнеслась к нему как-то по–особенному, по-матерински,  что-ли.  Она была учительницей начальных классов, а он стал для нее  большой ребенок. Понимала она его. Она дала ему свой адрес и сказала что будет его ждать.
     Он вернулся действительно обаятельным мужчиной. С ним произошло то, что и должно было случиться, в нем пробудилось глубокое чувство. Они должны быть  вместе, они - две большие души.   Он достал из кармашка франтоватого пиджака  фотографию. Приятная женщина. Да что по фотографии разберешь...
     Он сказал: -  Она мне фотографию  дала. Вот ее адрес, на обороте. Не проболтайся, Николай,  не говори никому.
     За оставшееся от отпуска время он уволился,  и не говоря ничего,  неожиданно уехал. Оставил все и уехал. Я  должен был объявить после отъезда, что произошло.
   Перед отъездом я сказал:
– Сашка, все правильно,  ты и себе немного думай. Где тебе лучше будет? Не пожалеешь? 
- Не пожалею. Ничего не пожалею. Не вернусь. Помнишь, как звездочка небо пополам рассекла.    Вроде песчинка, а вот.  разделила небо пополам. Любовь и камень зажжет.
               
                ***
       Саша исчез с моего горизонта. Милый Сашка! За это время я сам повзрослел. Я понял и полюбил тебя,Саня!. Мы стали родные люди. Я понял твое чистое  сердце.
      
       Саша сам увидел свою ошибку. Жизнь заставила его понять, что есть любовь, которая может вдруг осветить все вокруг. И он оказался удивительно смелым  человеком.
      А на мою голову посыпались проклятья:  -  Почему я ничего не сказал? Надо было его отговорить. Ты чужую семью сломал.
    - Была ли  здесь любовь-то?  По мне любовь, так это дети и счастье. Он работал как ломовая лошадь, а слова доброго не слыхал.  Построил им дом, ну и будьте довольны. Не поминайте его лихом. Немало он  сделал.
      Меня записали во враги, даже наши близкие не понимали моего поступка. Это не мешало  мне чувствовать свою правоту.
      Где-то  через год  ко мне пришло письмо. Адрес, написанный четким учительским почерком. От  Саши и Натальи Владимировны.   Меня звали в гости. У них  родился сын. Назвали они его, как и меня, Николаем.