Учитель

Ленинградский Политех расстался со мной в 1975, а я, вот, не могу. Он всегда со мной, он как кожа…
Вступительные проходили гладко, экзамен по физике не предвещал неожиданностей.
- Вот последний вопрос, - было видно, что экзаменатору надоело, - а ты знаешь, что будет с маятником, подвешенным к потолку падающего лифта?
- Ну конечно знаю, - я решил, что уже можно вольничать, - то же, что и с будущим космонавтом в падающем самолете.
- Я ожидал, четкий ответ на вопрос, а не намеки, - экзаменатор раскрыл мою карточку и вкатал: «Удов.»
У меня набрался только полупроходной, непроходная половина перетянула, на дневной не приняли.
Вечернее обучение требовало немедленного устройства на работу. Перед входом в Главный корпус висело объявление: «Каф. Анал. Химии (Хим Корп.) требуется препаратор».
Я спустился в полуподвальный коридор Главного корпуса. Он плохо освещен, но суетится как маленький город, в котором бегут, стоят у стенки, курят, сидят на полу, перекусывают, целуются, ругаются, а Фрона Наумовна продает билеты в Филармонию…
Дальше по истоптанной лестнице на первый этаж, где установлен гигантский Калинин. Он повернулся спиной к библиотеке и устремил взгляд на центральный вход, который на моей памяти, никогда не открывался. Левой рукой Калинин крепко сжимал кепку, чтобы не сперли, а правую спрятал за спиной, ладонь закруглил, как если бы пламенный большевик ожидал взятку в виде страусиного яйца. Какое отношение козлобородый бездарь имел к техническим наукам, остается загадкой: он ведь так и не закончил курс «Ученик Токаря». Хотя одна деталь шедевра, пожалуй, приближала его к технике. По непонятной причине, скульптор расщедрился и одарил Калинина шестью пальцами на правой руке, превратив его «пятерню» в «шестерню».
По коридору первого этажа до конца, на улицу, а через 20 метров боковой вход в Хим корпус. Он как младший брат Главного, похож, но пока не вырос.
Кафедра Аналитической химии на втором этаже. Взлетаю.
- Я по объявлению, на работу…
- Ну это тебе в спектральную лабораторию, - женщина в белом халате показала рукой.
Распахнул дверь и, задыхаясь после бега, завопил:
- Примите меня на работу, я знаю, что такое серии Лаймана, Бальмера, Пашена…
- Ну наконец-то, дождались, а я уже и волноваться начала, - высокая, крупная женщина с пышной копной черных волос, забрызганных сединой пристраивала образец к прибору.
- А это спектральная лаборатория? - вдруг засомневался я.
- Совершенно верно, - вступил в разговор невысокий, худощавый мужчина с острыми чертами лица, - меня зовут Ефим Лазаревич Гринзайд, я доцент кафедры, - он поправил густые волнистые совершенно седые волосы, - а это Фаина Давыдовна Коробко, инженер. Мы вдвоем и все это железо, - он развел руками, - и есть лаборатория спектрального анализа.
Я вдруг почувствовал, что хочу остаться с этими людьми, делать все, что они скажут, учиться у них.
- А что ты умеешь делать? – поинтересовалась Фаина Давыдовна.
- Ничего не умею, - признался я.
- Тогда ты нам подходишь, - заключил Ефим Лазаревич.
Препаратор на кафедре – это просто мужик: баллоны с газом, дьюары с жидким азотом, бутыли с кислотой, ящики с посудой… А еще я затачивал на токарном станке графитовые электроды для спектрального анализа. Приспособил пылесос, но руки были безнадежно черны от графитовой пыли. Иногда мне доверяли готовить оборудование к лабораторным работам…
Так пролетел год. Меня перевели на очное обучение, с работой можно было расстаться…
- Я предлагаю тебе продолжать в качестве студента, - Ефим Лазаревич выглядел серьезным, - ты должен заняться исследованиями. Но у меня есть одно условие, - он смотрел мне прямо в глаза, - ты должен хорошо учиться.
Я согласно закивал как лошадь на манеже.
- Чтобы действительно хорошо учиться, -  продолжил Ефим Лазаревич,- надо полюбить то, чему тебя обучают.
- Обещаю ходить на все лекции и выполнять все задания, но вот любви, пожалуй, обещать не могу, - мне казалось, что шеф просто не в духе.
- Любовь к учебе появится, - Ефим Лазаревич продолжал, - по каждому предмету, в дополнение к лекциям и учебникам, ты прочитаешь хотя бы одну книгу. Не учебник или пособие, нет, монографию. С подбором книг я тебе помогу.
Это меня обескуражило, но я вошел во вкус, не вылезал из библиотеки: Борн, Калитиевский, Бокий, Порай-Кошиц, Фриш, Тамм, Славин, Гегузин, Франк-Каменецкий… По каждому предмету я находил и прочитывал 1 – 2 монографии. Уже не вспомню всех авторов, но остались ощущения. Я наслаждался. Предметы, которые мы проходили, повернулись ко мне лицом, и стали добрыми друзьями.
- Ну, вот, теперь я за тебя спокоен, - Ефим Лазаревич поздравил меня с окончанием института, - ты кое-чему научился. Но, чтобы стать профессионалом, ты должен все это помнить, пополнять и применять. Люди почему-то частенько забывают, что электричество в книжке то же, что и в розетке.
Мы встречались, перезванивались и переписывались в течение многих лет.
Я брал листок бумаги, ручку, размышлял над каждым словом, чтобы написать хорошее письмо, хоть и знал, что его прочтет только один человек, только один раз. Но ведь он этого достоин.
Низко кланяюсь моему учителю, Ефиму Лазаревичу Гринзайду.