Божья коровка

            
     (сказка для подростков любого возраста)
                1.
– Божья коровка, лети на небеса. Там твои детки кушают котлетки. Всем по одной, а тебе  – ни одной. – Саша повернула ладонь таким образом, что божьей коровке пришлось  забираться на самую высокую точку указательного пальца, – Лети!
– Глупая какая-то прибаутка, – сказал Шурка, заехавший, как и договаривались  в 10.30 за Сашкой на её огород.
Два велосипеда стояли, прислонившись к забору, как два коня, готовые пуститься вскачь. Впрочем, на 100% это относилось только к мужскому велосипеду, а вот дамский «велик» вполне устраивало общение с огородным забором, он даже отвернулся в его сторону. Владелец мужского железного коня не знал, как ему не торопя,  поторопить свою одноклассницу с отъездом. Тем более, что она буквально только что извиняющимся тоном и, даже с некоторой грустью, конечно, если Шурке это не почудилось, объясняла мальчику, что мама с папой работают и на работе и дома, и поэтому у их дочери помимо учёбы тоже есть обязанности в семье. К тому же, сейчас лето... А что касается экстренного задания вскопать грядку, так папа ещё позавчера обещал это сделать, но его  два дня подряд задерживали на работе, а мама сегодня вечером, «кровь из носу», должна  в эту грядку посадить, что-то важное. Что именно, Саша не запомнила, да она и не стремилась. Дочка всегда охотно помогала маме и по дому и по огороду, но делала она это, не отвлекаясь от своих мыслей, а потому, не вникая в суть  «маминых» забот. Мама это видела, но про себя, а иногда и вслух, говорила: «Видно рано ей ещё, придёт время – приохотится». Папа подходил к этому вопросу более чётко, но высказывал свои мысли не навязчиво, а как бы в принципе:
– Человек должен думать о том, что он делает. А когда он делает одно, а думает о другом, то он и то и другое делает не качественно.
Дочь была благодарна своим родителям за такое «невмешательное воспитание». Она сама придумала этот термин. Он нравился девочке и своей новизной и своей точностью, но  она никому не рассказывала ни о нём, ни о том, что он означает.
Шурка, конечно,  с радостью стал помогать Саше, чтобы они быстрее смогли поехать на речку, но девочка никакой торопливости не проявляла. Она, то переводила внимание Шурки на обыкновенную бабочку капустницу,  находя её необычно красивой, то вот начала с божьей коровкой разговаривать…
– Ничего не глупая! – сказала Саша, подняв палец с божьей коровкой немного выше.  Насекомое, со странным названием, сделав на Сашином пальце несколько поворотов вокруг своей оси, вдруг остановилось, расправило свои крылья с чёрными пятнышками и, действительно, полетело. – Видишь? Полетела!      
Сашу нисколько не смутило то обстоятельство, что божья коровка пролетела всего полметра и села на черенок лопаты, но Шурка посчитал это аргументом для возражения, ведь мужчина должен иметь своё мнение, ему не к лицу соглашаться с женщиной:
– Ага, к деткам на небеса! Не успела крылья раскрыть, и – бац! Прямо на облако...
– А, может, у неё небеса начинаются сразу, как только она пускается в полёт?
– Как это? – Шурка был шокирован моментальной Сашиной реакцией на своё возражение, и потому даже не успел, как следует осмыслить сказанное.
– Ну, как только полетела, так сразу и – небеса… Ты во сне когда-нибудь летал?
– Л-летал. В детстве…
– Далеко?
– Не-а! – Шурка рассмеялся, видимо, в ответ на какие-то свои воспоминания, – От стены до стены…
– А я – до окна, – улыбнулась Сашка, – Ну, а ощущения как?
– Ощущения? Ощущения – классные! Я их до сих пор помню... Прямо – летишь! – Шурка помолчал и добавил, – Папа мне тогда сказал, что если летаешь, значит, растёшь.
– Мне тоже так говорили, – подтвердила Саша, – Слушай, а, может быть, это выражение не только к росту тела относится? Или – вообще не к телу, а к духовному росту, понимаешь?
– Не знаю. Я об этом как-то не думал, – откровенно сказал Шурка, но Сашина мысль ему сразу понравилась, и он, уже в который раз, поймал себя на том, что ему с ней интересно.
– А ты подумай, подумай! – вдруг затараторила Саша.
– Да я уже и подумал. Как ты только сказала, так сразу и подумал.
– Ну и… как? – удивилась Саша.
– Может, быть… Ты думаешь, что божья коровка растёт духовно?
– Нет! – сказала Саша, почти не задумываясь, – Это человек может расти духовно, когда он на божью коровку смотрит, и о чём-то хорошем думает.
– О чём? – искренне заинтересовался Шурка.
– Не знаю… Не важно о чём. Если о хорошем думаешь, значит, летишь… Хоть немножко, как эта коровка, А если летишь – значит, растёшь!
– Ну ты…  Прямо философ в юбке!
– Ага, есть немного, только не в юбке, а в спортивном костюме.
– И скромная такая!
– Да, этого мне не занимать.
Шурка на секунду погрузился в мысль о том, что ему с Сашей хоть и интересно, но… как-то сложно: он её как будто всё время догоняет, а она всё равно, впереди. Но другая мысль не дала ему закончить это своё наблюдение:
– А ты пробовала желание загадывать, пока божья коровка не приземлится?
– Нет. А ты пробовал?
– Тоже – нет. Давай, попробуем!
– Думаешь, это просто? – Саша неожиданно перешла на шёпот, – Это, наверное, так же, как ждать падающую звезду. Когда не ждёшь – она раз – и упала. А когда ждёшь и ждёшь, то она обязательно в другом месте падает, где-нибудь, сбоку… И ты опять ничего не успеваешь.
– Не-е, звезда прямо падает и быстро, а коровка – не так быстро и… не так прямо, – сказал Шурка, чтобы хоть что-то возразить Саше, хотя на самом деле он был с ней полностью согласен.
– Это, да, – неожиданно для Шурки согласилась Саша, ¬– к тому же звёзды падают ночью…
Саша уже успела пожалеть, что сказала такую глупость  и банальность. Она ждала, что сейчас  её «подцепят» и поправят, мол, звёзды падают постоянно, просто днём мы этого не видим, благодаря Солнцу. Но Шурка молчал, и Саша мысленно похвалила его за этот поступок.
– Смотри, смотри! – горячим шёпотом воскликнул вдруг Шурка. И Саша увидела, что по рукаву Шуркиной футболки медленно поднимается божья коровка. Саша, не раздумывая, аккуратно положила руку на плечо Шурки, перекрывая путь божьей коровке. Та ничего не заподозрила, а Шурка отчего-то замер, прямо – закаменел. Маленькая Сашина ладонь, к тому же плотно прижатая к плечу мальчика, не была для божьей коровки препятствием. Красивое насекомое легко вскарабкалось сначала на один Сашин палец, потом на другой… Шурка – не дышал. Саша медленно подняла ладонь с божьей коровкой на уровень своих глаз, оставив ей для подъёма, как и прошлый раз только один палец. Божья коровка поднялась на вершину пальца и начала выполнять тот же ритуал вращения, не дожидаясь, пока Саша расскажет ей про небо с котлетками. Саша и Шура едва успели почти скороговоркой произнести заветную фразу.
– … Всем по одной, а тебе – ни одной, – это они кричали уже глядя на то, как из-под жёстких пятнистых крыльев начинают появляться другие, тонюсенькие и прозрачные крылышки:
– Лети!
Если божья коровка и слышала ребят, то это команда застала её уже в полёте. Однако, на этот раз она полетела не в сторону лопаты, а в сторону самодельной деревянной теплицы, обтянутой синевато-зеленоватой плёнкой. Божья коровка резко повернула за угол сооружения и тут же пропала из поля зрения ребят.
– Она упала или села? – спросил мальчик.
–  Не знаю. А ты желание загадать успел?
Шурка молча покачал головой.
– А ты?
– Кажется.., да.
– Ты его заранее придумала? – спросил Шурка, удивляясь тому, что Саша как будто бы успела загадать желание, хотя она и сама не была в этом уверена. 
– Нет. Просто пришла в голову какая-то ерунда… Я хотела чего-то другое подумать, смотрю, а божьей коровки уже нет…
Шурке, конечно, хотелось узнать, что за «ерунда» пришла Саше в голову, но он моментально представил себе, как он будет выглядеть в ответ на Сашино молчание на свой вопрос, и даже не показал виду, что ему это интересно. А для убедительности решил проявить внимание к более серьёзному делу, типа «хорош уже» заниматься всякими глупостями:
– Ладно, потехе – час, а делу – время, – сказал мальчик тоном человека, шедшего к своей цели, но остановившегося для того, чтобы попить водички.  Шурка неизвестно для чего поплевал на руки, хотя раньше так никогда не делал, и взялся за лопату. Он не спрашивал у Саши, как глубоко следует вскапывать грядку, что делать с попадающимися под штык лопаты, корнями, нужно ли перекапывать борозды по краям грядки… И, это при том, что у родителей Шурки огорода не было, а, приезжая к бабушке в деревню, он никогда не обращал внимания на то, как кто-то копает грядки. Бабушка иногда давала ему большие холщовые рукавицы и просила нарвать крапивы на краю деревни для хрюшки Серафимы (лебеду можно было рвать и без рукавиц), и – всё: на этом познания Шурки в сельхоз/работах заканчивались. А тут – грядка! Вызвавшись помочь девочке, парнишка надеялся сначала подсмотреть, что и как делает опытный огородник, а потом повторить то же самое. Но теперь, когда он неожиданно для самого себя принял решение копать, спрашивать о том, как копать было не логично, да и не солидно как-то. А Саша тем временем  воткнула лопату в землю рядом с теплицей и сказала, что пойдёт, принесёт ведро для корней и грабли для того, чтобы потом вскопанную грядку «сделать, как стол» ровной. Ведро появилось в борозде почти сразу же. Для Шурки это было ответом на один из незаданных вопросов: борозды копать не надо. Но вот после этого Саша  исчезла надолго, видимо искала грабли... Шурке ничего не оставалось, как начинать работу самостоятельно. «Взялся за гуж, не говори, что не дюж» – папина поговорка была кстати. 
Мальчишка не разгибал спины минут 40,не меньше. Грядка была не длинная, да и корней в ней было не особенно много. Шурка сам догадался, что перекапывать надо не глубоко и не мелко, а примерно на штык лопаты и, что комки земли надо разбивать сразу, не дожидаясь, чтоб они подсыхали. Саша понравилось смотреть, как Шурка работает. Она ни разу даже не заподозрила, что он занимается таким экзотическим для него делом первый раз в жизни. Саша дважды молча, но с улыбкой протягивала Шурке бутылку с водой. Он дважды молча пил воду и оба раза благодарил Сашу улыбкой и лёгким кивком головы, после чего продолжал копать с неисчезающим энтузиазмом. Саша несколько раз пыталась встать рядом и помочь работнику своей лопатой, но она просто не успевала это сделать: Шуркина лопата была повсюду! Поэтому Саша, в конце концов, стала просто убирать корни.
Выровнять грядку граблями Шурке не удавалось долго. «Стол» был покатым сразу во все стороны и, к тому же – бугристым. Но, когда Шурка смог-таки это сделать, Саша от радости захлопала в ладоши, а потом с восхищением легонько погладила насквозь мокрую футболку на спине Шурки.
                2.
Народу на речке было мало. Прислонив велосипеды к большому камню, Шурка готов был, не раздеваясь плюхнуться в воду, а Саша никак не могла проглотить приставшую к ней смешинку. Шурке нравилось, как смеётся Саша, хотя он и понимал, что этот смех каким-то образом связан именно с ним.
– Какое-то смешное, однако, желание ты загадала божьей коровке, – наконец сказал Шурка, сам еле сдерживаясь от смеха, а Саша прыснула на это новым приступом своего весёлого хохота, и ничего не ответила.
После прохладной воды, горячая галька уже не была такой обжигающей, наоборот она приятно согревала тело, тем более, что недавно начавший усиливаться ветер, как будто сдувал солнечные лучи, не давая им погреть вылезших из воды, ребят. Шурка лежал на спине, повернув голову в сторону Саши, подставившей солнцу и ветру свою спину, но смотревшей на Шурку. Они разговаривали вполголоса, хотя рядом с ними никого не было.
–  Саш, а какое ты всё-таки желание загадала божьей коровке? – неожиданно для себя спросил Шурка.
– Я загадала.., – загадочным голосом начала Саша, но потом вдруг замолчала, даже не закрыв рот, как будто бы подыскивая слова или выражения, – Я загадала, чтобы ты с любовью и радостью вскопал грядку. Вот!
– Так это ты… Так это божья коровка… А я думал, что это я сам... – последние слова Шурка произнёс совсем тихо, и медленно повернул голову в другую сторону.
– Что ты думал..? – не расслышала Саша, а потом она приподнялась на локтях и добавила, –Ты всё правильно думал. Это ты – всё сам! Божья коровка тут ни при чём, и я ни при чём. Последние слова она произнесла шёпотом, и не знала: слышал их Шурка или не слышал. А ещё она не могла понять, чего ей больше хотеть в этом случае: чтобы он слышал или чтобы не слышал.
Шурка слышал шёпот Саши, и понимал его смысл, но виду не показывал, Он остался в той же позе и молчал. Саша истолковала это по-своему: «Не слышит? Ну и хорошо, что не слышит». Однако девочке очень хотелось высказаться, даже вполголоса, даже… хоть самой себе:
– Ты просто не понимаешь… И никто не понимает. Божья коровка здесь, правда, ни при чём, и звёзды падающие – ни при чём. Они просто… как перила у лестницы, чтобы держаться, когда поднимаешься. Но подниматься можно и без перил. А если хочется держаться, то держаться можно за что угодно: хоть за стену, хоть за ступеньки… Это не важно. Я вот, например, найду сейчас в этой гальке полосатый камень и брошу его в воду, а сама подумаю в это время о чём-то хорошем, и это случиться.
Саша именно так всё и сделала. Камень ещё не успел коснуться воды, как Шурка повернул голову в сторону Саши, и увидел, как та, вдруг, радостно захлопала в ладоши и с восторгом воскликнула:
– Получилось, получилось!..
«Интересно, что это у неё опять получилось?» – подумал Шурка. Он бросил короткий взгляд на речку: по воде расходились круги от упавшего в неё предмета. Но Сашу эти круги не интересовали, она сидела и смотрела на своего товарища. Шурка тоже сел, поджав под себя ноги.
«Так… – он продолжал рассуждать, – я повернулся для того, чтобы посмотреть, что же это у неё получилось, или раньше? Нет, – не раньше…»
– Саша, ты гипнотизёр? 
Девочка в ответ только рассмеялась, но уже меньше, чем через минуту она совершенно серьёзно ответила:
– Нет, что ты? Какой из меня гипнотизёр?
– Но твои желания исполняются. А желания эти касаются только живых людей, вернее, только одного живого человека… Это разве не гипноз?
– Нет. Всё дело только в сильном и хорошем желании.
– В сильном и хорошем?
– Да…
– …направленном на определённого человека, который при этом и сам готов сделать то, что ты загадываешь, так?
Саша молчала.
– Это, знаешь, очень похоже на то, как мы велели лететь божьей коровке, которая и сама собиралась это сделать.
Саша молчала.
«Это она умеет,  это мы знаем.  Это все в классе знают…», – Шурка вспомнил о той Сашиной особенности, о которой и действительно знал почти весь класс. Саша могла остановить любой спор, в котором участвовала, тем, что умела молча выслушивать любые возражения. Нет, она имела своё мнение, и не скрывала его. А наоборот – прямо и честно высказывала. Но если ей начинали эмоционально возражать, то она никогда никому ничего не доказывала. Спорящий с ней начинал думать, что его точка зрения была убедительней, и чувствовал себя победителем. Какое-то время. Так как умный человек при случае мог убедиться, что Саша переставала спорить независимо от того соглашалась она с собеседником или нет.
– У тебя на этот счёт другое мнение? – сообразил спросить Шура.
– В данном случае – да, – ответила Саша.
– А какое?
– …
– Нет, Саша! Ну, правда, скажи: какое? Я просто хочу понять...
– Но ведь я же уже говорила.
– Хорошо. Но в таком случае ты можешь прямо сейчас загадать что-то ещё и не связанное с человеком?
– Зачем? Тебе нужны доказательства?
– Ну-у, вообщем – да.
 Саша не отвечала. Казалось, что она была чем-то разочарована.
– А ты знаешь, кому нужны доказательства? – вдруг тихо и спокойно спросила Саша.
– Кому?
– Тому, кто не верит. Тому, кто верит, они не нужны, ведь так?
– Ты хочешь, чтобы я тебе верил? – Шурка сам понимал несуразность этого вопроса, и, всё равно, спрашивал. 
–  Ну, чтобы ему верили, на это надеется каждый человек. Правда? – Это был не вопрос, а скорее своеобразный мостик примирения и Саша продолжила, не сделав паузы, – Но я говорю не о том, чтобы ты верил мне, а о том, чтобы… в тебе было место для веры.
–    Во мне есть место для веры, – Шурка был рад, что у него появилась возможность как-то загладить ту неловкость в отношениях, которую он невольно спровоцировал, – Я вообще всем верю, а тебе – особенно. Но я не понимаю, почему ты не хочешь показать, что ты умеешь. Если я, например, умею плавать брасом или стоять на руках, то я тебе это покажу столько раз, сколько ты попросишь.      
– Шурик, я тоже тебе могу показать, как я умею петь или бегать. Но здесь-то ведь другое… Сильное желание приходит само собой. По заказу, наверное, не получится. 
 Сильный порыв ветра прервал не только разговор ребят, но даже ход их мыслей в данном направлении. Шурка едва успел прихлопнуть ладонью свою и Сашину одежду, чтобы её не сдуло ветром, но пакет из-под фруктов, который только что опустел и лежал ближе к Саше, слегка придавленный небольшим камнем, ветер всё-таки вырвал и понёс вдоль речки. Мимо Саши и Шурки, в том же направлении неслись по воздуху какие-то другие пакеты, пластиковая посуда и лёгкий туристический коврик…
 Восхищённые и азартные возгласы справа от ребят постепенно менялись на тревожные.  Послышался плач ребёнка, женские причитания и мужская ругань. Кто-то надрывно приказывал Вите немедленно выйти из воды. Слева, очевидно, всё было то же самое, но против ветра ничего не было слышно. Велосипеды не упали, они грохнулись на землю, вернее на камни, одновременно. Саша, поскольку она была ближе к тому месту, где стояли велосипеды, инстинктивно бросилась их поднимать. Шурка в это время ловил улетающие от людей вещи и раздавал их подбегающим к нему владельцам. Ветер стих так же неожиданно, как и начался. Шурка посмотрел по сторонам: Саши видно не было. 
Он нашёл её за большим камнем. Что здесь произошло, сказать было трудно. Может Саша запнулась за велосипеды и упала, может ветер бросил её на камни, может она сама, отворачиваясь от ветра, ударилась головой о выступ камня или просто оступилась, а потом упала и стукнулась… Факт тот, что она лежала на камнях, не двигаясь, а на той половине головы, что была скрыта волосами,  виднелась свежея, ещё не слипшаяся кровь. Картина была ужасная, у Шурки, казалось, заледенела сама душа. Надо было что-то делать, но он не понимал, что именно. А в голову лезли какие-то неуместные и неконструктивные воспоминания:
– Случайности бывают разные и, хотя негативные случаются чаще, человек всё время ждёт какого-то случайного чуда, которое улучшит его жизнь, – эту мысль однажды на рыбалке высказал папа, когда Шурка, в азарте от поклёвки, чуть было не выпал из лодки.
– Потому и говорят, что надежда умирает последней? – спросил тогда Шурка.
– Потому и говорят, что на Бога надейся, а сам не плошай, – ответил папа.
«Зачем мне сейчас эти случайности? Тут Сашку надо спасать, а не рассуждать…» – параллельно с воспоминаниями подумал Шурка. Его всё время удивляла способность мозга одновременно исследовать совершенно разные области внимания. «Вот если бы всю эту работу головного компьютера можно было бы взять под контроль!» – транзитом проскочила мысль в Шуркиной голове…
Мысли мыслями, а действия действиями: разумеется, Шурка всё это время не стоял, ничего не делая. Сашка уже была на его руках. Шурка бережно отодвинул испачканную в крови прядь волос, чтобы осмотреть рану и понял, что без воды у него ничего не получится. Тащить Сашу на берег и класть на камни, он не хотел, оставлять одну – тоже. Но при этом он не рассуждал, скорость его мысли, и скорость действий шли ноздря в ноздрю. Пластиковая велосипедная бутылка с остатками воды, до которой было дотянуться достаточно трудно, моментально оказалась в руках Шурки, а потом, невесть откуда взявшийся, носовой платок, смоченный в воде, протёр Сашино лицо, задевая волосы и рану, находящуюся между виском и глазом. Кровь, больше напоминавшая красную водичку, уже едва сочилась. «Слава Богу!» –¬ опять пронеслось в Шуркиной голове, и тут же холодный озноб пронзил парня: «Какая Слава? Я даже не знаю: жива ли она…»
 – И ещё запомни, сын: то, что для человека случайность – для Творца ¬– закономерность, – снова, совершенно не к месту, Шурка вспомнил другой эпизод из беседы с отцом.
¬– Я уже где-то слышал, что случайностей не существует.
– Вот-вот: случайность – это псевдоним Бога, когда тот не хочет подписываться собственным именем.
Шурка тогда, в ответ на такое заявление лишь вопросительно посмотрел на отца, и тот добавил, мол, это не он придумал, и даже назвал фамилию какого-то не русского  писателя, которая  Шурке ни о чём не говорила и потому он её тут же забыл. Но то, что сказал отец в конце того диалога Шурка запомнил:
– Наше дело – лишь благодарить Бога за все случайности. Да-да, если мы думаем, что когда машину трясёт – это плохо, то это вовсе не исключает того, что дорога, таким образом, спасает нас от глубокого кювета или пропасти. Понимаешь? На скоростных автострадах обочина дороги не случайно напоминает стиральную доску. В случае чего она быстро разбудит уставшего водителя, понимаешь? –¬ посмотрев на Шурку, папа привёл сыну другой пример, –¬ Или когда ты, допустим, перенесёшь улитку через велосипедную дорожку, по которой один за одним мчатся велосипеды, то она тебе тоже не будет благодарна за спасение жизни.
Произнеся эти слова, папа улыбнулся и добавил:
–¬ Если бы она могла, то она бы тебя ещё и выругала, как следует, за то, что ты нарушил её планы.
Тогда Шурка был поражён таким сравнением и таким выводом, но он согласился с ним практически безоговорочно. Но сейчас! Сейчас его сердце было далеко от благодарности, а какая-то часть ума вообще возмущалась тем, что другая часть серого вещества тратит такие дорогие сейчас секунды времени на никчемные воспоминания. Шурка едва ни сходил с ума от всей той сумятицы, что творилась в его голове.  Вдруг до его слуха донёсся не очень далёкий шум мотора: кто-то собирался уезжать с неудачного отдыха. Шурка с Сашей на руках рванулся было к машине, которую за камнями и деревьями не было видно, но тут же понял, что ему с такой ношей не добежать. Что делать: бежать самому, оставив Сашу? А если он всё равно не успеет и только потеряет драгоценное время? Шурка подумал, что мысль, про драгоценное время, пришла к нему не случайно, а наоборот, своевременно. Кто-то невидимый подсказывал, что время терять нельзя. Но что же он может сделать в это время, если не бежать за помощью? «Не бежать за помощью? Кто это сказал?» –¬ Шурка уже не знал чьи, мысли хозяйничают у него в голове: свои или чужие, каким мыслям следует доверять, а каким – нет.
– Главное – это сильное и хорошее желание, – Шурке показалось, что он слышит голос Саши, но он понимал, что это только игра воображения. Хотя… про сильное и хорошее желание говорила Саша, и у неё всё получалось.
– Сильное и хорошее желание, – чтобы не запутаться, Шурка начал сам себе нашёптывать свои мысли, – У меня есть сильное и хорошее желание, поэтому у меня тоже всё получится. Я хочу, я очень хочу, чтобы Саша была живая и чтобы она очнулась….
Шурка боялся смотреть на Сашу. Он и так чувствовал, что от его шёпота ровным счётом ничего не изменилось. «Это всё? Это всё, что я могу сделать? Нет, нет. Не может быть! Саша говорила про перила, да-да, перила, за которые можно держаться, когда поднимаешься вверх. Маленькие всегда держаться или за руку или за перила, чтобы не упасть. Я в этом деле ещё маленький, и мне нужны перила». Подумав так, Шурка действительно почувствовал себя маленьким  и беззащитным, и ему захотелось плакать.
– Да, я маленький, и в этом нет ничего обидного, – неизвестно кому, то шёпотом, то в полный голос доказывал Шурка, – Я маленький, и мне надо держаться за перила. Но, не ради себя, а ради… другого человека. Ради хорошего человека.
Шурка хорошо помнил, как Саша говорила о том, что какие именно будут перила – это неважно, и это его сбивало: инструкция была не точной. «Какие же перила мне выбрать? При помощи чего загадать желание? Чёрт побери! Да некогда же мне выбирать! Надо брать, в смысле использовать то, что я знаю. А что я знаю? …Божьей коровки нет, звёзд не видно. Камень… Я могу бросить в воду камень... Полосатый... Саша бросала полосатый и у неё получилось». Шурка судорожно перебирал одной рукой прибрежную гальку и продолжал рассуждать: «Это, наверное, не важно, можно и другой камень, но лучше уж, чтоб наверняка. Раз полосатый работает, то пусть будет полосатый».
Уже найдя подходящий камень и бросив его в воду, повторяя при этом, с комком в горле, своё желание, Шурка случайно взглянул на Сашу: её тело не подавало признаков жизни. «Боже! Какой же ерундой я занимаюсь? Человек умирает, а я… Умирает? Боже!!! Ужас, ужас.., а я тут камешки в воду бросаю…»
Шум мотора, отъезжающего автомобиля ворвался в Шуркино сознание, как будто бы из другого мира. «А ведь я бы успел до него добежать. И мы бы уже через несколько минут ехали с Сашей в больницу, не теряя драгоценных минут времени... Нет, нет, я всё сделал правильно! У Саши получилось и у меня получится», – неизвестно, себя или судьбу уговаривал Шурка.
Камень уже скрылся в воде, и, наверное, упал на дно; круги от места его падения уже растворились в речной воде, не дойдя даже до ближнего берега, а Шурка всё ещё боялся посмотреть на Сашу. Его левый локоть и колени уже затекли от непривычной тяжести. Вдруг Сашина рука скользнула по ноге Шурки, и мальчик быстро посмотрел на свою любимую девочку. Слёзы хлынули из глаз Шурки. Всё оставалось по-прежнему, только безжизненная рука Саши, упав вниз, раскачивалось из стороны в сторону в неестественной позе.
Шурка плакал, как ребёнок и он сам, в своих глазах становился всё меньше и меньше. «Боже, боже, какой же я маленький. А кому может помочь маленький человек, если он и сам нуждается в посторонней помощи? Надо, надо было мне использовать тот шанс и бежать за машиной. Дуралей! Вот дуралей…  Сильное и хорошее желание? Нет! Этого мало, мало. Должно быть что-то ещё…»
– Подсознание мыслит образами, – как-то раз прочитал  Шурка, открыв, завёрнутую в красивую бумагу, книгу на закладке, оставленной старшей сестрой. Сначала Шурка прочитал это выражение одними глазами, а потом уже повторил его вслух. Он попытался прочитать ещё несколько строк, но они показались ему трудными для понимания. Это было ещё пару лет назад, когда Шурка учился.., да – точно, в седьмом классе.
– Серьёзной литературой интересуетесь, молодой человек? – спросила Аська, войдя в комнату и увидев младшего брата со своей книгой в руках.
– Ась, скажи, что такое подсознание? Я про него много раз слышал, и вопросов у меня не было, но раз ты про это читаешь, то, наверное, лучше можешь объяснить…
Старшая сестра серьёзно посмотрела на брата, как бы изучая в каком ключе дать ему ответ на заданный вопрос. Детское имя, Аська, преследовало эту общительную и любознательную девушку до самого окончания школы, а потом успешно перекочевало вместе с ней и в общежитие, в котором стала жить Аська, учась тогда уже на втором курсе пединститута.
– Подсознание – это вся накопленная нами база данных, которой мы пользуемся. Так тебе понятно?
– То есть всё, что я когда-то и где-то узнал, оно никуда не пропало, а упало в подсознание и лежит там пока мне не понадобиться та или другая информация, так? – Шурке тогда показалось, что он очень умно выразился и поэтому ожидал одобрения своей сестры.
– Ну, примерно так, – без энтузиазма ответила Аська.
– Почему примерно? Почему примерно? А ты точно мне скажи, ты же учитель и должна уметь объяснять детям непонятный материал.
Аська улыбнулась:
– Хорошо. Я сделаю два небольших уточнения в твоём рассуждении, и мы на сегодня закроем эту тему. Идёт?
Шурке пришлось согласиться с этим условием, так как другого варианта всё равно, не было. Он молча кивнул.
– Подсознание – это не твоя или моя база данных. Она общая. Да, ты можешь при желании получить оттуда любое знание. Это – первое. И – второе: заметь, я сказала знание, а не информацию. Понял?
– Понял. Только не понял, в чём разница между знанием и информацией.
– Информация – это просто информация. В одно ухо влетело – в другое вылетело. Она ничему не учит. Она просто напитывает мозг и загружает память. Кстати, кто не ложиться спать в 22.00, у того не происходит перезагрузка.
– Какая перезагрузка?
– Обыкновенная. Мозг по-хорошему уже и в 9 вечера и даже в 8 не должен получать никакой новой информации. Ему уже пора заниматься обработкой того, что ему надавали в течение дня. У нас же не случайно два полушария. Они имеют совершенно разные функции. Левое полушарие получает информацию из внешнего мира, а ночью перекачивает её в правое полушарие, которое раскладывает всё по своим файлам.
– А знание?
– А знание, мой дорогой, это то, чем ты можешь воспользоваться. Знание это уже усвоенная и осмысленная тобой информация. Она больше похоже на приобретённый навык (хотя это ещё не навык), а не на то, что со свистом влетает в голову и со свистом – вылетает. Когда у тебя есть знание, то ты знаешь, как использовать полученную информацию. А навык приходит после практики, после опыта такого использования знаний. Вам ясно, дети?
Хотя у старшей сестры и были свои дела, и она куда-то спешила, но ей нравилось играть роль учителя.
– Ясно, учитель! – подыграл сестре Шурка.
– Ещё вопросы есть?¬ – Аська быстро сообразила, что этот вопрос был лишним.
– Есть. Что значит: мыслит образами?
– На сегодня, дети, это последний вопрос. Любое знание имеет чёткий образ. Если такого образа нет, то и знания нет, а есть только информация, которая заблудилась и ещё не успела вылететь. У подсознания не надо ничего просить словами, как и говорить ему какие-то слова. Обмен информацией идёт только посредством обмена  образами.  Но человек всё равно комментирует то, что посылает или запрашивает. Если слово соответствует образу – вопросов нет. Но если ты имеешь в виду чёткий образ чего-то, а говоришь при этом слова, к этому образу не относящиеся, то не удивляйся, что получишь не то, что представляешь. Уж лучше вообще не давай подсознанию никаких слов, не путай его. Хочешь получить аленький цветок – вот и держи этот образ в своём воображении. Когда-нибудь его получишь, или тебя к нему приведут, не сомневайся.
                3.
Шурка сидел на камнях с Сашей на руках и выл. Он выл от бессилия и от жалости: от жалости к Саше и самому себе. Хотя то, что он испытывал в отношении самого себя, трудно было назвать жалостью. Он ругал и ненавидел себя. Ему было стыдно за то, что он такой никакой, «никчемный», как сказала бы мама:
–¬ Мама, а никчемный – это какой?
–¬ Никчемный – он и есть никчемный: ни к чему не пригодный, а значит никому не нужный. Несчастный человек.
¬Шурке было стыдно за то, что он поверил в то, что он маленький и беспомощный… А Саше, милой Сашеньке сейчас нужна была помощь, его помощь. Никто в мире сейчас не мог помочь Саше, никто кроме него и Бога. Причём, Бог был далеко и, наверное, занят, а Шурка вот он, тут и занят только одной мыслью…
– Я хочу, чтобы в тебе было место для веры, но веры не в меня, понимаешь? Не в меня…  – в такое было трудно поверить, но это  сказал Шурке… воробей, причём Сашиным голосом.
Шурка аккуратно положил Сашу на землю, боясь выронить девочку из своих рук. «Я схожу с ума, – грустно усмехнулся Шурка, – И это, наверное, самое хорошее из того, что произошло в последнее время, это – к лучшему».
 – Всё к лучшему, – сказал воробей теперь уже голосом папы, – Главное – не забывать благодарить!
Маленькая, серая птица, не умеющая даже ходить, но прыгающая рядом с Шуркой, вращала головой так, что этот небольшой парень, всё время находился в поле её зрения. Шурке показалось, что воробей буквально с каждым прочириканным словом становился всё больше и больше.
– Саша будет жить? – слабым и бесцветным голосом спросил у воробья Шурка.
– Саша будет жить? – снова увеличиваясь в размерах, воробей передразнил мальчика его собственным голосом, от которого Шурке стало не просто неприятно, а даже противно, а воробей продолжил: – Я такой маленький и беспомощный, но я очень хочу, чтобы Сашенька жила и была счастлива. Это моё сильное и хорошее желание. Ради этого я готов сделать всё, что угодно, но ничего не делаю потому, что я такой маленький и беспомощный. 
«Что он болтает? Ну что он болтает? И вообще, почему какая-то птица надсмехается надо мной, над человеком?» Шурка захотел прогнать воробья, который был уже размерами с добрую курицу. Он замахал на него руками, но воробей-великан сделал только два ленивых прыжка в сторону и снова уставился на Шурку. Тогда мальчик решил бросить в него небольшим камешком, но под рукой, как назло, не оказалось ни одного подходящего камня, все были гораздо больше Шуркиного кулака.
«Что вообще происходит? Не может ведь быть, что я, действительно стал таким маленьким. Это невозможно. А что там воробей чирикал про веру? А… это не он, вернее, это кто-то через него напомнил мне слова Саши. Но зачем? Разве во мне нет места для веры? Но я же верю, верю! Я поверил, и… Поверил… и что? Господи! Я поверил в то, что я маленький, и я на самом деле стал маленьким...» –  от этого своего открытия, в которое Шурка до конца  ещё не поверил, парень замер и просто не мог пошевелиться.
– Маленькие биологические организмы являются источником питания для больших биологических организмов, – голос Аськи уже не удивил Шурку, он знал источник его происхождения. Дрожащими и влажными от волнения руками, Шурка закрыл своё лицо и стал мерно раскачиваться из стороны в сторону.
Сквозь воробьиное чириканье, которое отчего-то становилось всё громче и громче, до Шуркиных ушей ещё доносились голоса Саши, папы и Аськи, но смысла их Шурка уже не улавливал. Ему казалось, что от него отделилась какая-то часть и куда-то улетела, не заботясь о том, что осталось внизу. «Странно, ведь на Земле остался я – Шурка, по крайней мере, моё молодое тело, которое продолжает видеть, слышать и чувствовать. Правда оно отчего-то вдруг утратило некоторые способности. Это было неприятно. Но это не было больно. Странно, но тело не могло, как раньше оценивать всё, что с ним происходит, и не могло влиять на происходящее».   Шурка не мог понять, как это, какая-то второстепенная его часть вообще могла куда-то улететь, бросив на произвол судьбы своё тело. «А что означает произвол судьбы? Судьба – она для кого судьба: для того, что улетело, или для того, что осталось?»  Шурка, однако, не мог сказать, что эти две его части разделились окончательно и бесповоротно. То, что улетело, было где-то рядом с телом и готово было в любую секунду вернуться на своё место. Шурка недоумевал, зачем вообще было нужно такое неполноценное разъединение? «А может, у меня было неполноценное соединение? И оно просто нарушилось…» – продолжал рассуждать Шурка. Но он, ни за что на свете не мог бы сказать, в какой его части происходило это рассуждение: в той, что улетела, или в той, что осталась на камнях.
Воссоединение, неизвестно кем или чем нарушенной целостности, произошло достаточно быстро. Хотя для Шурки время не то, что остановилось – оно просто перестало существовать. Голос воробья-Аськи раздался откуда-то сверху:
– Однако не всё то, что меньше, годиться в пищу. Маленькое порой бывает невкусным и даже вредным… 
Шурка, пересилив себя, открыл глаза и увидел перед собой огромную ногу от избушки на курьей ножке. Он слегка повернул голову, и увидел ещё одну такую же ногу. «Нет, это не избушка – это Он, ещё недавно такой неприметный и безобидный, а теперь невероятно опасный для всех червяков вроде Шурки – воробей».
– Чтобы узнать вкус пищи, надо проглотить для начала её маленький кусочек. А для этого  её надо клюнуть и потрясти головой, так, чтобы в клюве остался только кусочек «этой вкуснятины», а всё остальное отлетело в сторону. Далеко не улетит, если понравиться  найду в три прыжка, – сказал воробей голосом директора школы, про которого ребята между собой шутили, что, мол, он ест маленьких детей. Директор в их школе вёл урок истории и был человеком рассудительным. Эта глупая шутка в отношении директора не имела под собой никакого основания, но над ней все смеялись, и Шурка тоже.
Но сейчас ему было не до смеха. Маленький мальчик вжался в землю, вернее в камень, и тут же понял, что это была плохая защита. Тогда Шурка, изо всех сил работая локтями, пополз по камню для того, чтобы спрятаться в щель между этим и другим камнем. Встать и бежать он побоялся, понимая, что активное передвижение чуть ли не под ногами воробья, привлечёт его внимание, за которым моментально произойдут три многократно отрепетированных движения хищника: шарнирный поворот головы для нацеливания одного из глаз людоеда на объект его внимания; возвращение головы в исходное положение и… клевок. Полсекунды, не больше… «Какой там институт! Институт? При чём тут вообще институт? Он даже Сашу спасти не успеет! Эх! Надо было бежать за машиной, тогда бы я спас Сашеньку».  При мысли о Саше, Шурка буквально окаменел: он замер, не окончив начатого движения, уже почти касаясь края камня. Ещё бы 2-3 движения руками и ногами, и – вот оно, спасительное укрытие, в котором можно было бы даже сидеть, а не только лежать. Если сидеть, не двигаясь, то глаз птицы вообще не увидел бы здесь для себя ничего привлекательного, не говоря уже о том, что её клюв в эту щель просто не поместился бы. Но никакой активности Шуркино тело не выражало, как будто бы это не оно ещё мгновения назад, извиваясь с таким упорством и завидным энтузиазмом, продвигалось к намеченной цели. Теперь это тело лежало, ничем не отличаясь от бездыханного. Однако, активность некоторой его части не просто сохранилась, но даже усилилась. В нём были активны мысли: «Что я делаю? Куда я ползу? Зачем мне куда-то прятаться и спасаться, если Сашка.., если Саша всё равно…» Шурка даже мысленно не мог произнести этого слова, осознавая, что если Саша не очнётся, то ему, Шурке и тем более нет никакого  смысла топтать землю, дышать воздухом и наслаждаться жизнью.  «Ну, как я смогу жить после смерти? И не чьей-то, а своей, моей смерти… Разве не говорил мне папа, что жить надо сейчас, а не в будущем и не в прошлом, объясняя на множестве примеров, что жизнь и выживание – это не одно и тоже?»
– Если кто-то собирается жить потом. А сейчас ему лишь бы выжить, то он уже умер и все его помыслы не просто напрасны, но и вредны, потому что телом он всё также похож на живого, и он сам верит, что он живой. Но жизнь – это творение, понимаешь? Или сотворение, как угодно от которого рождается новое, понимаешь? Такое, какого никогда не было. А выживающий ничего не творит, то есть абсолютно, понимаешь? Он просто хочет выжить, чтобы не умереть или не потерять нажитое, без разницы. Главное, на что направлено его внимание, потому что внимание человека – это магнит. О чём ты думаешь, то и зовёшь быть в твоей жизни. Выживающий о чём думает? – вдруг спросил папа.
– О чём думает? – словно эхо отозвался Шурка.
– Ну, о чём, о чём? – настаивал папа.
– Ну, о том, чтобы выжить…
– Чтобы выжить, говоришь… Ладно. Скажи, что движет выживающим, что даёт ему силы?
– Что? – вопросы были простые и понятные, но Шурку как будто бы заклинило, он никак не мог въехать в тему. Вернее, он в неё въезжал, но с некоторым запозданием.
– Ну что, что, – голос папы уже практически смеялся, – страх или интерес?
– Страх, конечно. Выживающим движет страх, – голос Шурки наконец-то из растерянного начал превращаться в уверенный.
– То-то и оно! А страх чего? В смысле, чего он, выживающий боится?
– Он боится умереть или потерять что-то важное. – Шурка отвечал так, как будто бы стоял в школе у доски и желал получить хорошую отметку. Это парню не понравилось, хотя в своём ответе он был уверен.
– Вот именно! – с каким-то облегчением вздохнул папа, –  Живущим движет интерес созидания, а выживающим ¬– страх смерти или потери. Человек творящий думает о разных проявлениях жизни, а выживающий думает о смерти. Ему не до творчества, понимаешь? В  нём для этого творчества даже места нет. Опасно то, что другие ему верят, они думают, что он настоящий живой. А он.., ну ты понял. А больше всех рискуют, знаешь кто?
– Кто?
– Те, кто его любит, потому что они ему верят.
– Те, кто любит, могут помочь своей любовью любому заблудшему! – Шурка верил в безграничное могущество любви, и готов был отстаивать своё убеждение перед кем угодно.
– Конечно, ты совершенно прав! – папа и не собирался спорить с сыном, он помолчал и как-то уж очень серьёзно добавил, – Только это не очень просто, сын. Для этого надо любить не свои мечты, связанные с другим человеком, а того человека, понимаешь? Даже если он ломает все твои планы и надежды.
Этот эпизод общения с папой во время подготовки Шурки к школьному диспуту, посвящённому предназначению человека, Шурка вспомнил неожиданно. Воспоминание проявилось мгновенно, как вспышка. В следующее мгновение Шурка успел дать оценку тому диалогу. Вернее даже две оценки: одна – тогдашняя, а другая – теперешняя. Если тогда Шурке всё было понятно, то теперь от той ясности и следа не осталось.
– Вот ты говоришь о помощи другому человеку, а всегда ли эта помощь полезна и эффективна? – спрашивал папа.
–  Ну, ситуации в жизни бывают разные… – начал отвечать Шурка, но запнулся в поисках более точного ответа.
–  Вот-вот, ситуации бывают разные, – пришёл на выручку папа, –  но чаще всего помощь – тогда помощь, когда тебя о ней попросили, а в других случаях – это вмешательство.
Вспышка этого воспоминания окончательно запутала Шурку: он уже не знал как относиться к этим играм памяти. Если воспоминания были помощью, то непрошенной, или… это его подсознание сделало такой запрос, который Шурка ещё не осознал. «А так, разве, бывает?» В любом случае, всё это было не случайно, Это уж точно. В этом Шурка был абсолютно уверен.   
–  Предназначение захватывает человека целиком, и само его несёт по жизни, – сказал папа, ставя этой фразой знак равенства между творческой жизнью и предназначением. Но Шурка понял это не сразу, его внимание привлекло слово «несёт», и сын неудачно пошутил: 
–  Как гуси-лебеди?
Но папа ответил серьёзно совершено серьёзно:
–  Разве я сказал: уносит или уносят? Я сказал: несёт. Гуси–лебеди унесли несмышлёныша, который ещё не осознал сам себя. Они унесли его для кого-то и для чего-то, понимаешь?
– Для чего?
– Для того, чтобы он служил чужому предназначению – вот для чего. Но если человек уже наполнен своим талантом и через него служит людям, то он – это сила, которую никакая другая сила уже не никуда не унесёт. Чувствуешь разницу?
Разговаривать с отцом было всегда интересно. Жаль, что такие беседы были не регулярными, а от случая к случаю. Шурка порой просто не мог ничего ответить своему собеседнику, даже если тот обращался с вполне понятным вопросом. Вместе со словами от отца исходила какая-то сила, которая и без аргументов убеждала других собеседников (по крайней мере, Шурку так уж точно) в правоте мыслей отца, и делала любой его вопрос просто риторическим. Но сейчас Шурка искал и не мог найти то полезное зёрнышко в высказываниях отца, которое осенило бы парня и решило бы его сегодняшнюю ситуацию.
И вдруг, Шурку действительно осенило! Однако, не по тому поводу, по которому он питал надежды. Нет, не случайно он вспомнил про пресловутых гусей-лебедей: какая-то независимая часть сознания направила некоторые незначительные, но достаточные ресурсы памяти и ресурсы мозга  на вспоминание всего сюжета этой сказки.
Перед Шуркой, как наяву возникла яблонька, увешенная мелкими лесными яблоками, потом река с берегами из пресного овсяного киселя, застывшего в виде студня и печка, которые уговаривали то ли его, то ли Шурку, то ли сестру похищенного братца отведать их простых угощений. «Как интересно, –  думал Шурка,  –  пока сестрица Алёнушка думала только о своей (хоть и благородной цели), она успешно отказывала и печке и яблоньке угоститься их подношением. Но когда от неё на обратном пути стала реально зависеть жизнь брата, она уже, не раздумывая ела то, что ей раньше не нравилось: и кислые яблоки и ржаной, а может даже – овсяный хлеб, не вспоминая при этом о своих чувствах и пристрастиях».
 И вывод! Самое главное, что Шурка сделал из этого вывод: «То есть, если она добровольно не захотела уважить печку и яблоньку,  то жизнь её всё рано заставила.., нет, она не заставила, она поставила сестрицу Алёнушку перед выбором и не дала времени на раздумье. Круто».
– Круто! – вслух сказал Шурка. Он произнёс это громко и очень бодро, наполняясь при этом какой-то неведомой ранее силой и решимостью. Шурка захотел тут же вскочить на ноги, но новые вспышки воспоминаний сделали его движения более медленными и плавными.   
–  В нашей жизни, как на эскалаторе: если не хочешь оказаться внизу раньше срока, то надо всё время шагать по ступеням вверх. А если хочешь подняться выше – надо бежать, – вновь раздался голос Шуркиного родителя.  Папины рассуждения накладывались на Шуркины размышления в одно и то же время и – не путались.
– Ага, вот так поскачешь по ступеням, устанешь, сядешь отдохнуть, и эскалатор увезёт тебя ещё ниже, чем ты был, – Шурка отчётливо вспомнил, как он во время этого разговора с папой представил себя бегущим по эскалатору метро.
Теперешний Шурка вновь переживал весь свой диалог с папой, годовалой давности. Но он одновременно продолжал свои рассуждения, прерванные этим воспоминанием. «Выходит, что печка, яблоня и все остальные препятствия на пути сестрицы Алёнушки – это сама судьба, или посланные судьбой испытания, от которых нельзя убежать, а можно..,  можно и нужно самому идти в судьбу навстречу этим испытаниям. Так и только так можно победить судьбу… Или, не победить, а сделать своим другом, то есть самому стать другом того, кого боялся и хотел убежать… Круто!» Тут Шурку снова осенило новым открытием, которое… он тут же забыл, переключившись на участие в воспоминании.
–  Да, воображение не всегда рисует нам верные образы, иногда оно может и запутать, – ответил тогда папа и тут же пояснил, – сравнение с эскалатором, конечно, очень грубое. Оттуда надо было взять только принцип, но не образ ступенек, которые неминуемо доставят тебя в самую нижнюю точку... Вспомни, мы же говорили о предназначении, которое само несёт человека. Когда занимаешься любимым делом, тогда не устаёшь. Я хотел тебе сказать только одно: человек не былинка в воздухе, которую несёт ветер. Предназначение – это поток ветра внутри человека, понимаешь? Внутри! Но судьба испытывает нас и подсовывает всякие искушения, отвлекаясь на которые, человек изменяет своему назначению в жизни…
– А если эскалатор идёт вверх? – спросил Шурка, не в силах преодолеть своё воображение.
– В материальном мире такого не бывает. В этом мире всё постепенно разрушается, даже Великая китайская стена.
– Потому что стена не живая, – возразил Шурка из воспоминания. А теперешний Шурка вновь и вновь прокручивал в голове эпизод из сказки «Гуси-лебеди», и мучительно пытался вспомнить, какое же новое открытие он сделал, рассуждая о преодолении судьбы. Вот, сейчас снова был проблеск этого открытия, и снова пропал.
– Человек тоже разрушается. Он стареет, – сказал папа, – однако, если он сумеет отдаться своему внутреннему ветру, а не искушениям, то процесс старения и разрушения станет незаметным не только для него, но и для окружающих.
–  Этот процесс замедлиться или просто станет менее заметным? – уточнил  Шурка.
– Он замедлиться, – уверенно сказал папа.
– И что, ты говоришь для этого надо делать?
– Жить без остановок, – улыбнулся папа, – Представь поток воды.
– Из крана?
– Из крана, из шланга или из родника – без разницы. Пускай будет из шланга. Представь, что ты из этого шланга поливаешь цветы в засушливое лето, а кто-то взял и перекрыл ток воды. Что произойдёт с не политыми цветами?
– Ну, теоретически, они могут засохнуть.
– А что будет, если в организме человека произойдёт остановка тока крови? – снова спросил папа.
– А такое разве может быть? – удивился подросток.
– Может, если возникают проблемы с сердцем, например.
– Тогда – это прямая угроза жизни,– согласился сын.
В это время теперешний Шурка, неожиданно для себя и уже согласившись с тем, что он так и не вспомнит о своём открытии, вдруг вспомнил ту мысль которая его взбудоражила при рассуждении о судьбе. «Витязь! Витязь на распутье тоже выбирал все самые сложные, из  предложенных судьбой, испытания. Выходит, у него на самом деле был только один путь. Остальные дороги были ловушками. Это были его собственные искушения, которые богатырь отринул раз и навсегда, приняв вызов судьбы и не пытаясь от него спрятаться! Здорово! Круто! И сестрица Аленушка тоже только тогда получила от своей судьбы желаемое, когда она перестала прятать свое тело и свои чувства от того, что ей не нравится, а начала есть то, что дают, дают с любовью... В сказке для маленьких все препятствия любят Алёнушку, они её просят.., а в жизни… А в жизни, наверное, тоже так, только не явно. Вот мы этого и не видим».
– Верно, – подтвердил папа, – Жизнь – это тоже поток. Только каналы её движения не видимы и потому для науки пока недоступны. Но раз жизнь течёт, то значит и каналы эти тоже есть! А как иначе?
– Я не понял, а что у нас течёт по этим каналам? – после некоторых колебаний, Шурка всё-таки решил, что лучше пускай он выглядит глупо, но узнает что-то новое, чем сохранит умное лицо и ничего при этом не узнает. Папа ликовал, он еле сдерживал свою радость от того, что сын решился задать такой вопрос:
– Мы говорим о жизни. Но сколько у неё этих каналов и что конкретно по ним течёт, человеку неведомо. Может быть, есть канал ума, канал совести, канал смелости… Во всяком случае, всё что по ним течёт – находится там не случайно. А раз так, то у всего есть своё предназначение. Согласен?
Шурка кивнул в знак согласия, поскольку он и в самом деле был согласен с тем, что разумный процесс жизни никак не походил на набор случайностей. «А раз всё не случайно, значит зачем-то… У каждого человека это «зачем» своё. Его люди и называют предназначением». Шурка не первый раз рассуждал на эту тему, но именно тогда он впервые вдруг осознал, что если что-то хорошо организовано, то значит должен быть и организатор. Именно тогда он впервые и высказал эту мысль папе: 
– В таком случае у кого-то в руках находятся и вентили от этих каналов. Так?
– Мысль понятна. Ты намекаешь на Бога. Это правильно.  Но справедливо ли на него перекладывать всю ответственность за наши поступки?
Этот вопрос Шурка посчитал риторическим и был прав. Папа тут же пояснил свою мысль:
– Бог дал человеку практически полную свободу действий и каждому по 24 часа в сутки. Куда я буду направлять свою силу, и как распределю своё время, от него уже не зависит. Если я сам и люди вокруг меня рады тому, что я делаю, то канал моего предназначения, скорее всего, открыт, а если я работаю без удовольствия или моя работа не приносит никому пользы – то закрыт. Выходит, у кого в руках вентиль? 
  Шурка медленно поднялся с колен на ноги и с шумом перевёл дыхание, абсолютно не боясь себя обнаружить. Но глаз он пока не открывал. Этого и не требовалось: он хорошо помнил, где и что находилось, и осознавал свою задачу в пространстве. Шурка уверенно пошёл в сторону воробья, но если сказать, что у него появился какой-то план действий, то это будет неправда. У Шурки была чёткая цель: спасти человека. Как он будет это делать, пока никому не было известно, и Шурке в первую очередь. Сейчас он знал одно: на пути у этой цели есть препятствие, маленькое серое препятствие, которое нужно было ликвидировать. Что будет делать крохотный человечек, подойдя вплотную к огромной птице, было не важно уже потому, что он был человеком. Человеком, имеющим своё, вернее, божественное предназначение, и убегать, а тем более уползать от маленькой серой птички, наделённой одними инстинктами, было просто не по-человечески. Правда, инстинкты у неразумного пернатого работали хорошо, и трёх-ходовый механизм добывания пищи, отработанный, наверное, миллион раз, был безотказным. Но Шурка об этом не думал ни одним атомом своего сознания. А вот о самом воробье, он действительно подумал, как о маленькой серой птичке. Осознав эту метаморфозу, Шурке вдруг стало легко и весело. Он даже разжал кулаки, которые были готовы, смешно сказать, к бою с воробушком.
И тут вдруг Шурка почувствовал, как в его голову ударилось что-то не очень тяжёлое, и поползло по волосам к макушке. Парень машинально протянул руку к голове, зажал в кулак ползучее существо и поднёс его к своему лицу. А когда он, открыв глаза и разжав кулак, увидел, то, что там находилось, то у Шурки отчего-то зачесались глаза, а кулак бережно закрылся сам по себе, не оставляя ни единой щёлочки для случайного исчезновения нежданной находки.
В кулаке была… божья коровка. Она, как тоненький мостик связывала мир сегодняшний с далёким безмятежным прошлым. Когда же он был, этот прошлый мир? Сколько времени прошло с той счастливой, как будто довоенной поры? Скорость Шуркиной мысли снова возросла многократно. Поэтому времени на эти рассуждения не тратилось нисколько. Скорость изменения внешнего мира оставалась неизменной: полу-мгновения сменяли другие полу-мгновения, а в недрах внутреннего хронометража всё было иначе: в один полу-миг там могли вместиться воспоминания о событиях, происходящих в течение многих дней, а в другой – размышления, для которых во внешнем мире потребовался бы час времени.
Молнией блеснула в сознании Шурки шокирующая мысль о размерах божьей коровки. И как только он сразу не заметил, что она была вовсе не гигантской, а совершенно обычной? Щурка окончательно открыл глаза и в прямом и в переносном смысле. Первое, что он увидел, был воробей: серый и маленький, который почему-то не улетал он надвигающегося на него человека, а лишь отпрыгивал назад и сторону. Причём, прыжки эти были какими-то неуклюжими, воробью мешало его собственное крыло, волочившееся по земле. «Видимо, он повредил его во время ураганного ветра» подумал Шурка. Парень присел на корточки и очень медленно протянул к воробью правую руку (в левой была зажата божья коровка). Воробей не улетел и не отпрыгнул, он ждал.
– Намаялся, бедненький! – тихо произнёс Шурка. Он аккуратно взял воробья и положил его себе на колено. Воробей больно вцепился в Шуркину ногу, его коготки легко проникли сквозь ткань тренировочных брюк. «Как же хорошо, что я и Саша успели одеться при самых первых порывах ветра», - подумал Шурка, и тут вторая молния прожгла сознание парня: «Это всё было в прошлом, но прошлое не было таким далёким: и велосипеды, и речка, и огород с божьей коровкой всё это было сегодня!» Про Сашу Шурка не забывал ни на секунду, но сейчас он занимался устранением препятствия на пути к своей главной цели. Занимался быстро и спокойно, да задача по устранению препятствия изменилась, но и что с того?
А Сашу он держал мысленно. Он не мог этого объяснить, но был уверен, что держит в руках, или не в руках.., а может быть, в духовных руках, если такие бывают, нить Сашиной жизни и будет держать её столько, сколько потребуется. «И духовные руки бывают. Если они пришли мне в голову, значит, бывают», – думал Шурка, разжимая кулак левой руки и выпуская оттуда божью коровку. Одной рукой вправлять воробью крыло было неудобно. Божья коровка, почувствовав свободу, сразу же проснулась и поползла по Шуркиной руке вверх. «Так она оказывается там  спала, поджала лапки и спала… Вот это самообладание!» – восхитился Шурка. Расставаться с божьей коровкой ему не хотелось,  и Шурка даже подумал удержать её силой своего сознания. Раз он об этом подумал –  значит, это возможно! Он же человек. В то же время, человек не захотел удерживать при себе насекомое насильно. «Улетит, значит, улетит», – легко подумал Шурка, принимаясь за врачевание воробья.
Каким образом вправлять птицам крылья Шурка не знал. Но он не стал об этом думать, как не стал думать и о том, что крыло может быть сломанным. Руки Шурки сами собой расправили на всю длину здоровое крыло птицы, как бы изучая, каким оно должно быть в идеале,  а пальцы прощупали то, что было скрыто оперением. Потом эту же операцию Шурка сделал и с другим крылом. Пальцы почти сразу же нащупали наслоение длинных жёстких и гибких частей крыла птицы друг на друга. Назвать их костями или косточками ум Шурки отказывался, он не представлял, с чем имеет дело. Наслоение было тройное, причём, между двумя соседними ниточками перьев, застряло одно дальнее. Разъединить их оказалось не очень сложно. Крыло при этом сразу же сложилось на спинке птицы, как только человеческие руки перестали его растягивать. Воробей, почувствовав себя здоровым, тут же вспорхнул и улетел, без тени благодарности человеку. 
Шурка тоже не терял времени даром: он встал, повернулся и пошёл к тому месту, где лежала Саша, которую из-за камней не было видно. По пути он проделал то же самое, что и его замечательная девочка несколько часов назад: он положил ладонь правой руки на своё левое плечо, преграждая путь, не успевшей улететь, божьей коровке. Такое же красивое насекомое, как и на огороде, выполнило все те же гимнастические упражнения, что и божья коровка за несколько километров отсюда: оно легко забралось на пальцы правой Шуркиной ладони. А когда Шурка поднёс ладонь к лицу пальцами вверх, и загнул все пальцы кроме того на котором была божья коровка, та забралась на верхнюю точку пальца и принялась вращаться вокруг своей оси. «Это – сигнал, – подумал Шурка, – это шанс!»
Все предыдущие Шуркины мысли о спасении Саши были так или иначе пропитаны сожалением об упущенной возможности догнать машину и отвезти Сашу в больницу. Эти мысли сильно наследили в Шуркином сознании, он в какой-то степени зациклился на больнице, сам того не понимая. Поэтому сейчас, проговаривая заклинание для божьей коровки, в последнее «Лети!», Шурка вложил всю силу своего желания стать большим, очень большим и сильным для того, чтобы как можно быстрее передать Сашу в руки медиков. Надеяться на попутку было бессмысленно: погода разогнала всех отдыхающих по домам, а никто другой сюда не ездил, так как дорога, по которой уехала последняя машина не была проезжей, она упиралась в тупик из завала, образованного заброшенными железобетонными блоками, которые лежали здесь столько, сколько Шурка себя помнил. Люди поговаривали, что все блоки были с браком, что их вывез сюда железобетонный завод «от греха подальше». Более-менее целые блоки постепенно исчезали из этого завала, но дорога так и оставалась тупиковой.
Шурка всё это знал и не думал об этом. Он просто посмотрел в сторону железобетонного завала, который из-за деревьев только слегка угадывался, да и то только тогда, когда ветер раздвинет ветки деревьев и сотворит на секунду-другую перемещающееся экскурсионное окошко. Но вдруг произошло что-то невероятное: дорога с завалом стала видна Шурке так, как будто бы он поднялся на какую-то возвышенность. К тому же, деревья вдоль дороги вдруг стали маленькими, как кустики, да и сама дорога как будто, сузилась. А камни? Огромные камни почти на берегу речки.., они тоже стали гораздо меньше. Рядом с одним из них валялись два игрушечных велосипеда, а чуть в стороне на камнях лежала кукла, одетая в спортивный костюм и очень похожая на человека. Шурка наконец понял на какого именно человека похожа эта кукла… Он бережно поднял Сашу и положил её на согнутую в локте левую руку. В правую руку он взял велосипеды и пошёл в сторону города, перешагивая придорожные канавы и кюветы, поскольку шёл не по дороге с её поворотами, а напрямик.
Вскоре совсем близко, при теперешнем Шуркином темпе ходьбы, показались крыши домов и заборы дачных участков, которые были расположены прямо по курсу движения Шурки в сторону города. Это был дачный посёлок «Васильковый букет». От него до города было километра два, два с половиной. Шурка подошёл ближе. Погода снова стала портиться, хотя хорошей после ураганного ветра она так и не стала. Один из дачных участков находился несколько на отшибе от остальных. Сверху это было хорошо видно. Людей на участке не было. Сразу за забором двумя стопками лежали знакомые железобетонные блоки. Причём, та стопка блоков, что была ближе к центру участка, по высоте была меньше той, что стояла возле забора. Шурка протянул руку с велосипедами через этот забор и аккуратно положил технику на маленькую железобетонную стопку. «Потом заберём», – подумал Шурка.
Теперь надо быстрее в город. Путь Шурки лежал прямо по дороге. Он шёл и одновременно пытался вспомнить, как ему лучше подойти к больнице. С этой стороны в город Шурка никогда не входил. На велосипедах они ездили другим путём: сначала по песчаной насыпи, а потом через лес. Сейчас Шурка старался обходить деревья стороной, боясь, как бы какая-то из веток не поранила Сашу. Как ему подойти к больнице, парень так и не придумал. «Ладно, если там не соображу, то спрошу. Язык до Киева…» И тут, только тут Шурка вспомнил про несопоставимость своего роста с ростом всех остальных людей. «Да они же все разбегутся со страху… Чего доброго, машины аварий наделают… Нет, нельзя мне в город в таком виде. Боже мой, да ведь я уже вышел на другую дорогу, по которой даже автобусы иногда ходят! Это просто счастье, что меня до сих пор никто не заметил... Вот бы я дел наделал: одного человека несу спасать, а сотни других подвергаю неизвестно какому риску».   
Шурка с Сашей на руках метнулся через дорогу в поле, на котором совсем рядом находилась приличного размера кочка, с деревом посередине. За считанные секунды ход Шуркиных мыслей изменился кардинально. Цель осталась прежней: вернуть Сашу к полноценной привычной жизни. Но задачи изменились: если раньше для этого Шурке требовался большой рост и помощь врачей, то сейчас ему нужен свой обычный рост: не хватало ещё очнувшуюся Сашу напугать своим видом, и помощь Бога.
– Запомни, дочь: у Бога нет рук кроме твоих, – такими словами папа напутствовал Аську, когда она первый раз уезжала в студенческое общежитие, поступив в институт.
– Я помню, папа, помню.
Этот разговор у папы с дочкой проходил наедине. Сын и брат услышал его случайно, и не очень понял смысл папиной фразы. Какое-то время Шурка даже думал, что папа этим выражением доказывал Аське, что никакого Бога нет, но вскоре начал сомневаться в своей догадке, а потом и вовсе забыл об этом думать. Зато сейчас, он готов был с благодарностью повторять вслед за Аськой её фразу:
– Я помню, папа, помню...
    Шурка положил Сашу рядом с деревом. Это был дуб. «Дуб на пригорке?» Шурка вспомнил это место! Ну, конечно, следующий за «Васильковым букетом» дачный посёлок назывался «Ромашковое поле», куда Шурка неоднократно ездил к своему другу Славке. В «Ромашковом поле» автобус делал одну остановку. А в «Васильковом букете» – две, поскольку кто-то из пассажиров непременно обращался к водителю с просьбой:
– Напротив дуба на пригорке остановите, пожалуйста.
«Вот уж никто бы сказал, что мне когда-то придётся прятаться за этим дубом, не будучи ни в чём виновным», – подумал Шурка, но не стал заострять на этом внимания, поскольку перед ним стояли две совсем другие задачи.
Итак, для выполнения первой задачи, Шурке надо было вызвать в своём воображении яркий и убедительный образ самого себя, имеющего свой обычный рост. Это простое с виду задание, неожиданно вызвало у Шурки большое затруднение. Он никак не мог создать для своего подсознания, которое мыслит, видите ли,  исключительно образами, образ самого себя. Шурка попробовал представить себя среди одноклассников, но это у него не получилось, вернее, получилось, но не совсем. Шурка вспоминал своих школьных друзей, и они действительно возникали перед ним, в виде образов. Серёга Васильев, как и следовало ожидать, возник в Шуркином воображении в образе русского богатыря. Ещё бы – чемпион школы по гиревому спорту и армреслингу! Потом Шурка вспомнил Федю Климова, и перед ним возник образ худощавого ботаника, то есть тот образ, как Федя и выглядел на самом деле. За глаза его все так и называли: наш Ботаник. Федя это знал и не обижался. Он был добрым парнем, у него всегда можно было перехватить тетрадь, чтобы списать «домашку» по математике или физике. Правда, Федя при этом всегда стремился объяснить, почему он решил задачу именно этим способом.
– Боже мой! – в сердцах воскликнул Шурка, – Да при чём тут мои одноклассники, если среди них я самого себя всё равно не вижу?
Потом Шурка решил перехитрить своё подсознание и представил школьную фотографию класса, на которой он стоял в третьем, верхнем ряду, а Саша сидела в нижнем. Образ был чётким и задача для подсознания понятная. Секунда – и фотография в воображении Шурки стала размером с почтовую марку.
– Да что же это такое? Что за шутки! – Шурка был в ярости и не мог скрыть этого состояния. Он взялся рукой за ветку дуба и потряс её. С ветки тут же посыпались недозрелые жёлуди. Шурка обессиленно сел на землю и зажал виски ладонями. Его мысли текли в том же русле, что и только произнесённые слова: «Это же – полный идиотизм. Я уговариваю своё подсознание поверить в образ самого себя, как в человека с ростом в 1 метр, 79 сантиметров, и у меня это не получается. Неужели здесь опять нужна божья коровка? Но ведь она выполняет только роль перил для тех людей, у которых в сердцах слишком мало веры. Но у меня-то, у меня! …А что – у меня? У меня – что?» 
Ответом Шурке была звенящая тишина.
– Лично у меня – ничего, – тихо, сам себе сказал Шурка, – Лично мне вообще ничего не надо. Я только хочу, чтобы Саша, когда она очнётся, увидела меня таким, каким всегда привыкла видеть. Не больше и не меньше.
Шурка лёг на землю и закрыл глаза. В его воображении тут же возник образ папы из далёкого детства. Он учил маленького Шурку умываться солнечным светом. Это было очень весело. Папа при этом что-то шептал, но на вопрос Шурки ответил, что это не обязательно, что это он так, для себя, а для Солнца и всей Природы слова человека не нужны, хотя она их и понимает. 
– Папа, а как правильно: Бог или Боги? – спросил вдруг маленький Шурка.
– Смотря, кого ты имеешь в виду, – ответил тогда папа и внимательно посмотрел на Шурку, который был ещё очень мал для серьёзного ответа на заданный вопрос – Говори «Бог», не ошибёшься.
 – А почему ты говоришь: Боги – предки наши? – похоже, что маленький Шурка решил не давать отцу шансов уйти от ответа.
– Потому, что так я обращаюсь к своим предкам.
– А они, разве Боги?
– Я имею в виду очень далёких предков. Тех, которые жили по несколько тысяч лет, и помнили не только своих отцов и дедов, но и прадедов и прапрадедов, которые по своему рождению были ближе к самому Богу. – папа присел перед сыном на корточки, чтобы попытаться понять по его реакции, что из сказанного ему понятно, а что нет. Однако, это оказалось не просто: сын тоже присел на корточки и опустил голову, чтобы внимательнее слушать папу.
– Ближе к Богу? – спросил не по годам любознательный, мальчуган. 
– Ну, конечно. Смотри! – при этих словах папа снял с головы мальчика кепку и положил её на речной песок, – Это у нас будет Бог, согласен?
– Согласен! – Шурка был рад, что его кепка, хоть и понарошку, заняла такое высокое служебное положение. 
– А это первые люди, которых сотворил Бог, – папа веером разложил рядом с кепкой свои и Шуркины тапочки. Шурка засмеялся. А папа нашёл в песке несколько камушков и положил их таким же веером за тапочками, – А это те люди, которые родились от людей, сотворённых Богом. Ты меня понимаешь?
– Понимаю, понимаю, не беспокойся, – сказал маленький Шурка, поразив таким ответом своего отца.
– А от тех людей родилось ещё одно поколение людей, – папа взял горсть песка и рассыпал её веером вслед за камушками.
– А от тех – ещё, а от тех – ещё, а от тех – ещё… – Шурка действительно всё понимал. Он сам насыпал, одну за другой, ещё три линии песка.
– Да, – сказал папа, – потом было ещё много-много поколений людей.
При последних словах папа пальцем провёл по песку несколько линий, и сказал, показывая на крайнюю:
– Вот тут, к примеру, мы. А теперь скажи мне: какое поколение людей ближе к Богу? 
Шурка, не задумываясь, показал на веер из камешков.
– Верно! – похвалил его папа, и добавил, – Вот я к ним и обращаюсь за помощью.
– А за какой помощью? – спросил папу его сын.
– За самой разной – ответил папа.
– А почему? – снова спросил маленький Шурка.
– Потому, что они старшие, и они… ближе к Богу, – папа понимал, что любой из его ответов не будет до конца понятен его маленькому сыну, но не отвечать он тоже не мог.
У Шурки же после папиных ответов появлялись всё новые вопросы, но ему было жалко папу, которому трудно было отвечать на вопросы сына, и мальчишка старался больше ничего не спрашивать. Но это было очень трудно, и удавалось не всегда. Так у Шурки появлялись некоторые вопросы, про которые можно сказать, что они были невпопад:
– А разве они тебя слышат?
– Раз помощь приходит, значит, слышат, – папа старался отвечать кратко, чтобы не перегружать сына информацией, но в то же время – и ёмко, чтобы избежать новых вопросов, – Те наши предки, которые родились от людей, сотворённых Богом, после жизни на Земле сами стали как Боги, понимаешь? Они ведь, как и сам Бог, всегда творили что-то новое и всегда делали это не для себя, а для Бога, то есть, для других людей, так как Бог сделал так, чтобы его частичка была в каждом, произошедшем от него человеке…
Теперешний Шурка, лежащий рядом с дубом, просматривая это воспоминание, как видеоролик, только в ускоренном темпе, никак не мог понять: как его подсознание могло запомнить то, что он не мог понять, будучи маленьким ребёнком. Лежащий на земле, Шурка сначала встряхивал головой, как бы помогая мыслям, выстроится друг за другом таким образом, чтобы из них получился этот, только что сформулированный вопрос.  Но, как только у него это получилось, на вопрос тут же пришёл ответ: Шурка вспомнил, что точно такая беседа с папой у него произошла повторно, лет через восемь, после первой. Конечно, сам Шурка из первой беседы ничего, кроме весёлого ощущения от умывания солнцем и эпизода с кепкой и тапочками, не помнил. Это всё напомнил ему папа, сотворя, так сказать, реконструкцию тематического диалога. А вспомнив это, Шурка стал удивляться тому, как он вообще мог забыть про то, как папа ему рассказывал, о его удивительной способности поддерживать взрослую беседу в слишком мелком, для этого дела, возрасте.   
– А ты помнишь, как я ещё лет восемь назад объяснял тебе, что Бог сделал так, чтобы его частичка была в каждом, произошедшем от него человеке?
– Нет, не помню, – сказал Шурка…
 Теперешний Шурка, мечтающий вернуть себя в параметры своего обычного тела и спасти Сашу, вдруг в мельчайших деталях вспомнил реконструкцию своей беседы с папой, просматривая её словно киноленту:
– А тапки, камешки и песок вокруг кепки помнишь?
– Это помню!
– Про частичку Бога, я говорил тебе, показывая как раз на это схематичное изображение поколений.
– Ты знаешь, мне кажется, что я что-то припоминаю..,– сказал Шурка.
 – А мне кажется, что ты тогда хотел у меня спросить: «В человеке каждого поколения?»
– Мне и самому кажется, что я хотел это  тогда спросить.
– Ну, считай, что спросил. А я ответил: «Конечно, каждого».
– В таком случае получается, что в людях, которые ближе к Богу, и частички Бога тоже больше, – спросил Шурка.
– Вовсе не обязательно. Если смотреть прямо на солнце и на отражение солнца в зеркале, то яркость света будет одна и та же. Количество Бога в каждом человеке одно и то же, а вот качество его может быть разным, – ответил папа.
– Как это? – не понял  Шурка.
– Просто. У одного человека фактор Бога, как и любой другой может быть в активном состоянии, а у другого – в пассивном, – пояснил папа. 
– А отчего это зависит? – опять не понял Шурка.
– Всё зависит от того на какую часть себя ты смотришь. На какую смотришь, та и растёт, понимаешь? А количество Бога у всех одинаковое. Только один вообще  забыл о том, что он может быть могущественным, а другой – помнит, и постоянно пользуется своим могуществом во благо других людей…
Шурка резко сел и открыл глаза. Его взгляд был устремлён в сторону леса, который, как ему показалось, несколько отодвинулся от ребят под дубом. Но это было не важно. В голове у Шурки пульсировала только одна мысль: он не должен отодвигать жизнь Саши на второе место, а свою внешность ставить на первое. Ему было ужасно стыдно, что раньше  он думал иначе. «Сначала я вдохну в Сашу жизнь, а потом скроюсь с её глаз и уже тогда займусь своим внешним видом… Вдохну жизнь? А это чья мысль? Кто это говорит? Я не умею вдыхать жизнь…»
Шурка встал на ноги и осмотрелся по сторонам, как будто бы желая найти своего незваного собеседника.
– Это говорит Бог, живущий внутри тебя. Ты умеешь вдыхать жизнь, потому, что я умею это делать, – Шурка впервые в жизни слышал голос, идущий из его собственного сердца, и откровенно наслаждался этим состоянием, – Иди и делай то, что должен был сделать уже давно.
– Иду и делаю, – сказал Шурка, поворачиваясь спиной к лесу. Он поднял руку вверх, чтобы опереться на ветку дуба, и чуть не упал от того, что рука не нашла в воздухе никакой опоры. Шурка поднял голову, на которой у него тут же зашевелились волосы: до ближайшей к земле мощной ветки дерева Шурка при всём своём желании не смог бы даже допрыгнуть. Парень посмотрел на лежащую под дубом девочку и всё сразу понял. Весь его организм моментально пришёл в рабочее сосредоточенное состояние.
– Боги, Предки мои, благодарю Вас за милосердие Ваше! – еле слышно сказал  Шурка. Он подошёл к Саше, присел возле неё на корточки и склонился над её лицом. Глаза он закрывать не стал. Но когда парень поднёс свой полуоткрытый рот к губам Саши и начал медленно вдыхать в неё жизнь, они закрылись сами. Жизнь текла в Сашу из того самого места, откуда совсем недавно звучал голос Бога. «Мне нужно сделать это три раза», – подумал  Шурка, заканчивая первую процедуру вдыхания. Он отвернулся от Саши, снова набрал в грудь воздуха и даже надул щёки, опять поворачиваясь к девочке лицом.
Саша лежала с открытыми глазами, и на лице её блуждала улыбка.
– Ой, а что это мы такие надутые? – спросила девочка, глядя на Шурку.
– Так, ничего… Жизнь в тебя вдыхаю, – ответил Шурка, выдыхая воздух.
– А, жизнь вдыхаете? – игривым голосом начала говорить и Саша и приняла сидячее положение, – А я подумала…
Поразительно, но после всего произошедшего, у девочки было прекрасное настроение, а следовательно, и самочувствие. Однако, что именно она подумала, Шурка так и не узнал. Хорошее настроение призывало Сашу смеяться, что она и делала. Тревожное выражение лица своего спутника ещё больше раззадоривало девочку. Но, в то же время, она не могла себе позволить быть источником долгого Шуркиного переживания. Поэтому Саша решила прекратить свой, наверняка, уже неуместный смех, опустив голову в ладони и зажав лицо руками. Но, как только она это сделала, резкая и неожиданная боль, вернула девочку в реальный мир и даже заставила её испугаться: 
– Ой! – Саша вскрикнула, и осталась сидеть, придерживая рукой голову в районе раны, – Что это такое? 
– Сейчас я тебе всё объясню, – сказал Шурка, ты ветер, ураганный такой, сильный, помнишь?
– Помню, конечно, – сказала Саша, – а где это мы?
После того, как Шурка вдохнул в Сашу жизнь, она впервые посмотрела по сторонам. До этого, ей было достаточно того главного, что она видела рядом с собой: заботливое Шуркино лицо. Саша с удивлением обнаружила под собой и везде рядом обильную и мягкую траву, вместо гладких приречных камней, а за своей спиной – огромный-преогромный дуб.
 – Мы находимся рядом с дачным посёлком «Васильковый букет». – Шурка понимал, что ему будет непросто объяснить Саше их необычное приключение, и старался заранее запастись терпением. 
 – «Васильковый букет», который в трёх километрах от города? Но он же совершенно с другой стороны от нашего маршрута. Как мы здесь оказались? Кстати, а где наши велосипеды? – вопросы сыпались один за одним. И это было понятно. 
– Тебе всё по порядку рассказывать, или отвечать на вопросы? – сдержанно спросил повзрослевший мальчик.
– Как угодно. Рассказывай по порядку и отвечай на вопросы, – похоже, что в Саше тоже начала просыпаться женщина.
– Во время ветра ты ушиблась и потеряла сознание, – Шурка принялся рассказывать всё подробно и последовательно, но…
– Ты скажи, как мы здесь оказались? Если нас везли на машине, то при чём тут дуб на пригорке? – Саше не терпелось узнать всё и сразу.
А Шурка подумал: «Боже мой! Предки мои милые, благодарность Вам огромная от меня лично и всего Рода моего, да вот от Саши и её Рода почтенного!» – Шурка отвесил глубокий земной поклон в сторону леса, удивляясь тому слогу, каким его сознание или подсознание сформулировали искреннюю Шуркину благодарность предкам. «Пусть, пусть будут эти взбалмошные вопросы с недослушиванием ответов и другие трудности в отношениях и просто в общении, лишь бы были и никуда не пропадали сами эти отношения, а не только воспоминания о них».  Шурка снова отвесил земной поклон, повернувшись в пол-оборота в другую сторону. Саша всё это время с удивлением смотрела на Шурку и чего-то, казалось, ждала. Перехватив Сашин взгляд, Шурка, тем не менее ничего не стал объяснять про свои поклоны. Он решил отвечать на любые Сашины вопросы, раз ей так хочется.   
– Нас не везли на машине, – сказал парень, – я принёс тебя сюда на руке.
– На руках, – машинально поправила его Саша, ещё не успев осознать слова Шурки.
– На руке, – не согласился Шурка, – потому, что другая рука у меня была занята велосипедами.
– Ты вёл два велосипеда по дороге и ещё умудрялся нести меня? – не поверила Саша.
– Нет, мы шли напрямик, – Шурка показал рукой направление их движения, – я тогда был большой, и мне сверху всё было видно.
  – Какой большой? – Саша внимательно посмотрела на Шурку. Но тот оставался серьезным и невозмутимым.
– Такой большой, чтобы на одной руке у меня могла лежать моя девочка… –  последние два слова вслух Шурка произнёс впервые, и у него от чего-то совсем некстати закружилась голова, и запершило горло. Шурка украдкой взглянул на Сашу, надеясь, что она этого не заметила. Но она – заметила. – А в другой руке я мог бы нести два велосипеда.
 – Угу! – возразила Саша, – пробираясь при этом через канавы и кустарник…
– Я же был большой. Я их просто перешагивал.
– Ну, Шурка!.. Ну, скажи правду. Грешно смеяться над больными людьми. – Саша, как могла, пыталась понять, где подвох, – Ну, Шурик! Ну, пожалуйста… При этом она, для большего эффекта выпрашивания, стала, как маленькая двумя руками дёргать Шуркину руку и трясти её.   
– Я говорю правду, девочка моя, – Шурка присел перед Сашей на корточки, как будто поверив в то, что она стала ребёнком. Он и слова «девочка моя» тоже произнёс не так, как в первый раз, а как бы тоже обращаясь к ребёнку. Этим Саша была окончательно сбита с толку.
– Ну, Шурик!.. – словно по инерции и без всякой надежды в голосе, тихо произнесла Саша.
 Шурка поднялся с корточек на ноги, нашёл своими руками Сашины руки, посмотрел ей в глаза и крепко сжал её ладони.
– Саша, Сашенька! Послушай меня: с нами действительно произошло очень необычное происшествие. Ты хочешь узнать всё, что было на самом деле?
– Конечно, конечно хочу!..
– Ты действительно этого хочешь? Правда, она не всегда такая, какую ждёшь. Подумай, не отвечай сразу, – Шурка говорил размеренно. Он как бы взвешивал на весах каждое слово. Саша не спешила с ответом, но не для того, чтобы сделать вид, что она думает, а просто ей было приятно так стоять. Приятно и...не стыдно, ведь они не просто так взялись за руки, а решают  серьёзную задачу.
– Да. – наконец коротко и тоже весомо ответила Саша.   
– Тогда садись и внимательно слушай. Я буду рассказывать тебе небылицы, а ты слушай, хочешь смеяться – смейся, появятся вопросы – задавай. Но главное – слушай,  и верь мне.   
При последних словах Шурки, тучи на небе вдруг раздвинулись, и на свободу из долгого плена вышло солнышко. Саша и Шурка, не сговариваясь, посмотрели в его сторону и улыбнулись сначала солнцу, а потом – друг другу.
– Как ты помнишь, всё у нас началось с божьей коровки. – начал свой рассказ Шурка, – Ты была права: главное – чтобы у человека было сильное и хорошее желание. Но мне на практике пришлось убедиться, что этого бывает маловато. Кроме этого, должно быть что-то ещё. Но, давай по порядку?
– Давай! – согласилась Саша, и села, прислонившись спиной к дубу. Шурка примостился напротив Саши.
Парень рассказывал девушке совершенно невероятные истории, в которые невозможно было поверить, в которые сам он поверил бы с большим трудом или не поверил бы вовсе. А она сидела, слушала, заслушивалась и…, и верила каждому его слову. Эта вера была для него самой главной наградой за всё, что ему пришлось сегодня испытать. Девушка верила парню – и у него вырастали крылья, под которыми от многих напастей могла бы укрыться не только сама эта девушка, но и весь её и его Род. Она верила ему – и у него не оставалось ни единого шанса, хоть в чём-то её обмануть.
Эпилог
– Следующая остановка дачный посёлок «Ромашковое поле», – объявил водитель автобуса, трогаясь с остановки дачного посёлка «Васильковый букет».
– Напротив дуба на пригорке остановите, пожалуйста, – в один голос сказали и Шурка и Саша. Все пассажиры автобуса посмотрели на эту красивую пару подростков и улыбнулись, а Саша и Шурка дружно засмеялись.
– Пожалуйста, – вскоре сказал водитель, – Остановка «Дуб на пригорке». 
В этот раз кроме Саши и Шурки из автобуса больше никто не вышел. Ребята подошли к краю дороги, и молча посмотрели в сторону приютившего их дуба несколько дней тому назад. Потом они перешли  на сторону дачных участков, и пошли по направлению к самому крайнему участку.
 – Это же дача Нины Ивановны, помнишь, она у нас географию вела в шестом классе? А теперь она на пенсии. Мы с девочками несколько раз ездили к ней. Она нам свою коллекцию бабочек и насекомых показывала. Ты представляешь, у неё в этой коллекции нет божьей коровки! Только рисунок, – с жаром говорила Саша.
– Почему? – Шурка, действительно, очень удивился.
– Нина Ивановна сказала, что у неё ни разу рука не поднялась пришпилить и засушить божью коровку.
– Интересно, – хмыкнул Шурка.
– Здесь? – спросила Саша, кода они подошли к калитке крайнего участка.
– Здесь. – сказал Шурка, после того, как посмотрел на забор, за которым возвышались железобетонные блоки. 
– Иду, иду! Кто там? – послышался голос Нины Ивановны после первого же звонка в дверь.   
– Здравствуйте, Нина Ивановна! – сказали Саша и Шурка, когда гостеприимная хозяйка открыла дверь.   
Пенсионерка практически сразу узнала Сашу. Шурку она вспомнила потом.
– Проходите, проходите, гости дорогие. Сашенька, ну-ка покажись! Вот ты, какая стала...
Нину Ивановну дети любили заслужено: она была очень добрым человеком.
– Нет, спасибо, Нина Ивановна! Извините, мы на минутку, – сказала Саша, – Нам бы только велосипеды забрать.
– Велосипеды? Так, это ваши? Забирайте! Как же они ко мне на участок попали?
– Их ураганный ветер сюда занёс. Люди видели, – сказал Шурка, – помните, три дня назад?
– Ураган? Помню. Чудно только… Но, всё одно – это больше похоже на правду, а то мне внучка сказку про великана рассказывала, представляете? Через забор, говорит, руку протянул… Она его, якобы, из окна видела. Еле убедила её, что это ей сон привиделся… Может, всё-таки, чайку?  Куда вам спешить-то? Уважьте уж пенсионерку…   
       Призыв уважить пенсионерку внезапно отозвался в Шуркином сердце каким-то щемящим воспоминанием: кто-то совсем недавно уже просил его оказать уважение, причём, не единожды. Или – не его? Сильный порыв ветра заставил зашуметь деревья над головами людей. Странно, но в этом шуме Шурке вдруг почудился… шёпот: кто-то пытался сказать ему что-то важное, но самих слов не было слышно. Парень посмотрел вверх, и всё понял: одно и шумевших деревьев оказалось яблоней…
– Яблонька? – одними губами, неслышно произнёс Шурка.
Но Саша уловила внезапные перемены в парне и исходящую от него радость. Она вопросительно посмотрела на своего спутника, но тот молча взял её за руку и развернулся в сторону дома Нины Ивановны, предлагая Саше принять предложение хозяйки. Эта его мысль действительно не нуждалась в словах. Но девушке вдруг показалось, что она при желании может слышать и другие Шуркины мысли. «Правильные поступки надо совершать не только в сказке, но и в реальной жизни, и тогда границы между реальностью и нереальностью исчезнут сами собой». Саша снова посмотрела на Шурку и вслух ответила на его мысль:
– Я полностью с тобой согласна, – а, чтобы Шурка не подумал о том, что эти слова относятся не только к его ответу на предложение Нины Ивановны, девушка тихонько добавила, – С каждым твоим словом.
Девчонка украдкой взглянула на юношу, чтобы полюбоваться его удивлением, но вдруг поняла, что никакого удивления не будет: Шурка откровенно улыбался Саше и думал: «Хоть я в тебе и не сомневался, но я очень рад! А ещё я …».
Чудеса продолжали жить своей жизнью!
От следующей прочитанной Сашей Шуркиной мысли у девочки закружилась голова, и она смущённо подумала, не смея оторвать глаза от земли: «А вот об этом лучше бы вслух! Но только не сейчас…».
Нина Ивановна уже давно поняла, что ей нужно делать  и радостно семенила к дому, чтобы поставить чайник, на ходу повторяя одно и то же:
–  Чудно! Чудно…      
                24.07.2020 г.