А ту ли жизнь я прожила

               
                *  18 *


               
                А потом пришло настоящее испытание.  После прекрасно проведённого вместе лета в ноябре Малыш улетел в командировку за рубеж до апреля.  Я отправляюсь на зимние праздники к сыну на Камчатку и узнаю, что у меня опухоль в груди.  Три с половиной месяца в больнице: операция, курс лечения и облучения.  Изредка он звонит, говорю, что всё хорошо.  А когда в январе лежала после операции, боялась, что по голосу поймёт, что не всё в порядке, и не отвечала на его звонки.  После нескольких безуспешных попыток до меня дозвониться, дал задание сестре, узнать, как у меня дела... Но я и ей не сказала, что со мной.  Она от него ничего не скрывает, и обязательно расскажет, а тот с ума сходить будет вдалеке. Предположила, что, видимо, перебои со связью...  Лондон не Москва.  А тут ещё объявили карантин по причине короновируса до мая.  Он остался в Лондоне.  Я даже довольна была, что встреча откладывается.  Успею восстановиться.  Надеялась, что всё пройдёт незамеченным. 

            Когда он позвонил уже из Москвы, я решила подготовить его и сказать правду.  Потому что всё уже позади. Шрам почти незаметен, но он такой дотошный, допытается о случившемся.  Намёками дала понять, что вырезали шишечку, что всё хорошо уже. Выслушал и замолчал. "Ну, вот и всё!" - думаю.  Сейчас услышу: "Спасибо, что ты была в моей жизни. Прощай. Вещи передам с курьером."  А он мрачным голосом произнёс: "Я чувствовал, что происходит что-то. Но что так серьёзно, не предполагал. К концу жизни ты меня точно с ума сведёшь! Каждый раз, возвращаясь на Родину, я знаю, что меня ждёт сюрприз. То замуж вышла... то сына родила... то в турне укатила... то телефон потеряла, мотайся, ищи её... то вот какая-то шишечка! Не зря мне так неспокойно было... И врала ещё!!!... Я сейчас сильно занят. Сможешь прилететь сразу? Если нет, прилечу я." -  "Да я ещё не знаю, летают ли самолёты, на когда есть билеты. Мне тут надо ещё на приём сходить, на учёт встать," - ляпнула я, не подумав.  "Чтооо?... Какой учёт!!! Немедленно вылетай! Вышлю номер электронного билета. Будь на связи."
 
               
                * * *
               
                В аэропорту, увидев меня, раскрыл объятья, но без радостной улыбки как обычно.  Прижал к себе, постояли, отодвинул, рассмотрел.  "Что, подурнела?" -  "Нисколько. Похудела только." -  "Врёёёшь," - недоверчиво сказала я.  "Нееет..." - в своей манере ответил он.  И всё это без улыбки.  Чувствуя его напряжение, и я молчала всю дорогу.  А дома рассвирепел.  Сначала ходил за мной по комнатам, пока я раскладывала свои вещи.  А когда на кухне стала закладывать в холодильник камчатские деликатесы, оторвал от этого занятия.  И началось!  "Как ты могла!... Как ты посмела!"...  И т.д... и т.п.  Что он там кричал, я не помню с перепуга.  Одно запомнилось: как могла, да как посмела!  Таким яростным я не видела его никогда.  Стало страшновато...  Налила воды в стакан, вышла на балкон, села за стеклянный столик, за которым обычно пьём по утрам кофе.  Сел напротив: "Что ты молчишь?!"  Молчу, пью маленькими глотками воду.  Как грохнет по столу кулаком: "Ответь хоть что-нибудь!"  Я от неожиданности плеснула ему в лицо остатки воды и ушла.  Зашла в святая святых - комнату его родителей.  Села в кресло мамы, локтями оперлась о колени, положила подбородок на кулачки, думаю, как его успокоить.  Потому что разбушевался он не шутку.  Глаза стали чёрными, горят, лицо покраснело.  Обычно, степенный, уверенный в себе, с продуманной правильно построенной речью.  Я его громкий голос слышала однажды.  В молодости ещё на Камчатке отдыхали на берегу океана.  Полазили по оставленным  военными дотам, которые были построены для защиты берега от возможного нападения.  И углубились в лесочек, обнаружив там грибы.  Потом  хохотали, рассказывая мне, что он носился по лесу как сохатый и кричал моё имя на разные лады, когда я выпала из поля его зрения.  Только я вышла на его крики, кинулся, выхватил корзинку из моих рук и не отходил больше...

             Я его громкого голоса и не слышала практически, а тут орёт просто!  Открывает дверь.  Мокрый, лохматый, но глаза уже светлеют: "Чего затаилась? Выходи... успокаивай меня!"  В глазах уже искорки проскальзывают.  Выхожу.  Стоит у стены, над ним картина с корзиной ландышей.  Я приобрела её в Феодосии у известной художницы.  Такой контраст!  Чёрный разъярённый Малыш и огромная корзина безмятежных белоснежных ландышей.  Подошла к нему вплотную, навалилась всем телом, прижала к стене.  "Чего беснуешься? Всё уже позади. Всё хорошо. А что было бы с тобой, узнай ты об этом далеко отсюда... Когда никто не знал, чем это всё кончится?!"  Глаза заискрились, расслабел, обмяк.  Положила руку на его первичный половой признак и, пристально глядя снизу ему в глаза, прошептала: "Или успокаивайся, или оторву всё..."  И побежала прочь.  В два шага догнал, схватил, прижал к груди, положил свою голову на мою.  "Если бы ты знала, как я испугался! Мне просто плохо стало. В голове помутилось. Спустился в медпункт. Сделали какой-то укол, полежал там. Врач предложила попозже подняться ко мне, проверить, я отказал. Ты же знаешь, я не люблю чужих людей в доме."  Тут я уже осмелела и ни с того ни с сего закричала сама на него: "И не смей на меня орать! Понял?" -  "Понял... Прости... Я на самом деле в шоке был. Всё так невероятно! И не нужно!" 
               
              И как всегда, я начала философствовать: "Есть независящие от нас вещи. Надо быть ко всему готовым, чтобы ничто не выбивало из колеи жизни. Мы уже в таком возрасте, что можно ожидать всего. Не надо впадать в такое отчаяние! А если бы всё было хуже? Что тогда?" -  "Тогда бы жизнь моя закончилась." -  "Вот как раз этого я и не хочу! И сына к этому готовлю. Ты взрослый уже мужчина, понимаешь, что всё будет так, как будет! Прекращай паниковать."  Хотела ещё добавить, что конец неизбежен, но сдержалась, чтобы не усугублять.  Пусть успокаивается окончательно.  "Хорошо прозвучало: "уже взрослый,"- наконец, заулыбался шестидесятипятилетний Малыш.  "И не смей меня пугать! Мне казалось, что хотел меня ударить," - продолжала я нападать.  "С ума сошла что ли... Как тебе такое в голову могло придти! Ты просто обижаешь меня. Да я быстрей с балкона спрыгну, чем смогу на тебя руку поднять." -  "Ещё лучше! Всё, прекращаем этот ужасный разговор! Всё хорошо! Ты рад меня видеть, я тебя очень люблю... Пойдём, проверим, столик не треснул от твоего кулака." -  "Небольшое уточнение: это я тебя очень люблю, а ты позволяешь мне это."  Столик выдержал такой яростный натиск, стоял цел и невредим.

               
                * * *
               
                Решили поужинать в кафе.  Малыш пошёл переодеваться.  Я приняла душ, одела новое платьице, привезённое из Англии.  Оно было такого сочного синего цвета, что требовались определённые аксессуары.  "Покопаюсь, поищу подходящее," - кинулась я к шкафу с сумками и побрякушками.  "А это не подойдёт?"- смеётся, протягивая сумочку и ожерелье в тон.  Завизжала от восторга, кинулась на шею, извазюкала всё его лицо помадой.  Довольный, даже не ворчал, когда я тоником стирала её и тут же непроизвольно снова целовала своего любимого кутёныша.  Когда начал отвечать на поцелуи и потянулся обнять, прервала это занятие и приказала: "Ужинать!" 
 
            Спустились вниз в кафе.  Выпили по бокалу красного вина.  Вкусно поели.  Посидели молча у окна.  Окончательно успокоились и поднялись домой.  "Ты что-нибудь ещё хочешь?"- спросил.  "Нет. На сегодня хватит впечатлений. Хочу напиться и забыться,"- пошутила я.  "Ну и за чем дело стало?"  Открыл бутылку шампанского, накрыл на многострадальном столике на балконе, зажёг свечу.  Стало так романтично, уютно, тепло, красиво.  Свет не зажигали.  Огни города и свеча освещали наши довольные лица.  Но разница во времени, долгая дорога и бурные события дня напомнили, что я уже далеко не девочка, и надо отдохнуть.  Малыш расстелил постель.  Вошёл за мной в душ, рассмотрел шов.  Похвалил хирурга.  Поинтересовался, не болит ли.  "Иди, поспи. А завтра я изучу твой диагноз и решим, что делать дальше и куда поедем отдыхать. " Я забралась под лёгкое одеяло и застонала от удовольствия.  Малыш тут же среагировал: "Только без этих призывов! Отдыхай!"  Посмеялись, он ушёл к себе.  Но уже через несколько минут появился в дверях.  "Томульчик, а можно я с краю полежу, не буду тебе мешать, обещаю." -  "Лежи," - пробормотала я, уже засыпая.
               
               
                * * *
               
                Утром проснулась от того, что он крепче прижал к себе.  "Ой! Извини, я разбудил тебя? Хотел только руку положить, проверить, здесь ли ты или это только сон. Но забылся и обнял. Поспи ещё, лялёнчик мой."  Какой тут уж сон!  Впереди целый день рядом с моим любимым мальчиком.  Сегодня выходной, и он весь мой!  Зашла в ванную комнату, чищу зубы.  Малыш лежит в большой квадратной ванне с пеной, мурлычет довольный.  Просит: "Посмотри, что это у меня на плече."  Подхожу, наклоняюсь, хватает в охапку и погружает в воду рядом с собой.  На пол выплёскивается вода с пеной.  В азарте хватает меня за все места, хохочет!  Выскакиваю, сбрасываю мокрую рубашку на пол и иду в душ.  "И кто это всё будет вытирать!?"- кричу я.  "Конечно, ты!"- хохочет.  Затем затихает, споласкивает ванну.  Отжал и повесил сушиться мою сорочку, вытер пол.  И всё поглядывает в мою сторону.  Подошёл, открыл дверцу душа, взглядом спросил, можно ли.  Я подвинулась, уступая место.  Скинул полотенце, накрывавшее его бёдра.  Обнял, прошептав: "Соскучился".  Прижался, убавил поток душа, вмонтированного в потолок, до мелких моросящих капель.  Приник к моим губам долгим поцелуем.  Охрипшим голосом пробормотал: "Тебе всё можно?"  Тихо смеясь, прошептала: "Всё..."  Глядя близко в глаза, приподнял меня, прижал ещё крепче, полностью заполнил меня собой, сжал так, что мы стали одним единым целым.  Сладкая волна любви была такой неожиданной и такой сильной, что заставила меня вскрикнуть.  Глаза его наполнились радостью.  Он отдался порыву страсти и зарычал вслед.  Мы долго стояли, не разжимая рук, не желая отдаляться друг от друга, ощущая пульсацию наших тел, соединившихся в единое целое.  Потом он усилил струи душа.  Потоки воды помогли нам  прийти в себя.
 
               
                * * *
               
                За чашкой кофе он сказал: "Слава богу, что обошлось всё этим.  А знаешь, у меня возникла идея.  Знаю одну старейшую церковь.  Давай съездим туда."  Спустились в кафе, покушали, потом ещё ниже в гараж.  И поехали куда-то за город.  Едва ступили на территорию церкви, у меня полились непроизвольно слёзы.  И всё время нахождения там, они не прекращались ни на минуту.  Текли и текли.  И такие это были лёгкие очищающие благодатные слёзы, что ни распухшего носа, ни красных глаз потом не было.  Малыш, видя, как я расчувствовалась, держал меня за руку.  Время от времени и его глаза увлажнялись.  Нас встретил батюшка, поговорили с ним.  Под его руководством прошли и сделали, что положено.  Он с нами рядом читал молитву.  Провожая за пределы церкви, сказал напутственное слово.  "Вижу, вы любящая пара, но почему в грехе живёте? Надо венчаться!"

                Дома Малыш сказал: "Посмотри, что я ещё нам привёз."  Это были пижамы, самые настоящие классические пижамы: длинные брюки, маленькие воротнички, по бокам кармашки.  У него нежно-голубая с синим воротничком и отворотами на брюках и рукавах, а у меня нежно-розовая с красной окантовкой.  Переоделись и весь вечер ходили в них и босиком.  Потом тихо лежали в постели, каждый думал о своём.  Малыш не выпускал мою руку, перебирая пальчики.  Я уже почти задрёмывала, когда он сказал решительно: "Будем венчаться!"  Я озадаченно произнесла: "И как ты это себе представляешь?"  Ответил: "Всё решаемо!... Спи, потом поговорим."