Про ишака и помидоры

Как-то так получилось, что каждый учебный этап моей жизни предварялся либо завершался отпуском. Семейным длинным отпуском, запоминавшимся на всю жизнь.
Когда я шла в первый класс, мы провели чудесное, невероятно длинное лето в Казахстане, на станции Луговая, в степи у подножия гор. Я уже об этом рассказывала в истории про кукси.

Потом я еще возвращалась в Среднюю Азию дважды.
Один раз в возрасте десяти лет, перед средней школой, второй - в возрасте восемнадцати, после выпускного.
Бабушка с дедушкой к тому времени уже переехали в Киргизию, в город Фрунзе, купив там дом, а следом за ними перебрались мои дяди и тети с семьями.

Мне было десять, я окончила начальных три класса, зимой много болела ангиной, и родители решили вывезти ребенка на чистый воздух степей и гор. Папа был в рейсе, должен был прилететь попозже, и мы поехали втроем, мама и мы с братом.

Пересадка в Ленинграде и целый день, проведенный в Петергофе.
Мама, счастливая возвращением в город своей студенческой юности, с гордостью показывала великолепные фонтаны, каскады, сияющих золотом Самсона и Льва, каналы, цветники, опять фонтаны.
День был солнечный, ослепительный.
Я и брат в стайке детей играли с фонтаном-шутихой, бегали по круглым камням, стараясь вычислить, от прыжка на какой камешек сработает механизм и обольет нас водой. А сбоку на лавочке сидел незаметный старичок в шляпе и с палочкой, время от времени поворачивая спрятанный под ногами вентиль. Взрослые видели это нехитрое волшебство, но старательно хранили секрет, пока дети со счастливым визгом прыгали по каменной дорожке и разбегались от струй воды, бьющих вдруг из-под булыжников.

Когда мы прилетели во Фрунзе, оказалось, что мой семилетний брат заболел ветрянкой, и маме пришлось остаться с ним в городе, а меня забрали на огород.
Там уже жили с родителями мои двоюродные братья, Сашок и Игорек.
Игорек был совсем юный, пять лет, мелочь пузатая, да еще и в очках, для такой взрослой барышни, как я, он был неинтересен, зато Сашок был старше на целый год! - огромное расстояние для того возраста. Он немедленно взял меня в свое подчинение, и у нас сложилось маленькое преступное сообщество, именуемое в просторечии банда. А поскольку банда была семейная, то можно было назвать ее мафией, но мы тогда еще не знали такого слова.
Банда занималась кражей помидоров с колхозного поля.
Рядом с огородом располагались бескрайние поля семенного колхоза, все овощи на полях росли не для еды, а исключительно для извлечения семян. Разумеется, помидоры были отборные, огромные, как дыни, горячие, с трещинами лопнувшей кожуры, с лоснящимися боками.

А у дедушки был ишак белой масти по кличке Мишка. К ишаку прилагалось деревянное седло с подпругой и деревянными же стременами, попона из вытертого коврика и настоящая уздечка с удилами.
Я быстро освоила науку седлания и взнуздывания скакуна, лихо затягивала подпругу, грубым голосом крича “Брюхо! Брюхо!” и хлопала ишака по животу. Мишка косил хитрым глазом в белесых ресницах, надувался, а когда я забиралась в седло, выдыхал, и я плавно съезжала вместе с седлом набок. После этого трюка подпругу удавалось уже затянуть как следует, и мы отправлялись объезжать владения. Владения были обширны.
Поля, арыки, большой канал с зарослями камыша по берегам. В канале водилась рыба. Если повезет, то можно было поймать здоровенного, сверкающего сазана с усатой пастью. На горизонте, в туманном мареве маячили горы. Мне казалось, что они близко, рукой подать, и однажды я было собралась съездить на ишаке до гор, собрав с собой сумку с припасами, но тетушка разочаровала меня, сообщив, что до гор несколько часов езды на машине. Пришлось расстаться с этой идеей.
Зато все остальное было мое. Бесконечные поля с подсолнухами, помидорами, кукурузой, бахчи с дынями, арбузами, тыквами. Выгоревшие добела чертополохи, пыльные дороги с арыками по бокам, редкие шеренги седых тополей с прозрачной, пятнистой от солнца тенью. Только на юге росли такие высоченные пирамидальные тополя с серебряными на изнанке листьями.

Обычно ишак трусил мелкой рысью, ровной и удобной для езды. Но мне хотелось скачек. Чтобы волосы развевались по ветру, чтобы степь гудела от копыт, чтобы нестись на мустанге через прерию и вот это вот все.
Правда, стрижка у меня была тогда экстремально короткая, под мальчика, развеваться там было нечему, но душа просила романтики. А Мишка моей страсти к романтизму не разделял.
Однажды мне все-таки удалось разогнать его в галоп, но этот ишачий аллюр оказался таким тряским, словно скачешь верхом на отбойном молотке. Романтика окончилась отбитой об седло задницей, на этом мы с ишаком решили в мустангов больше не играть.
Зато он умел прыгать через арыки и прыгал охотно. Скоро я освоила искусство брать препятствия. Первый раз после прыжка я благополучно вылетела из седла и благополучно приземлилась впереди удивленной ишачьей морды, но уже очень скоро мы перепрыгивали арыки, как заправские кавалеристы.

Утром мой брат, лидер преступного сообщества, бывал занят родительскими поручениями, и я исследовала мир самостоятельно, после обеда главарь банды получал увольнительную, являлся, здоровался с бабушкой и дедушкой и подмигивал мне - это был знак седлать коня.
Побеседовав со старшими на светские темы: огород, полив, перспективы на урожай, что ели на обед, - Сашок устремлял нас в сторону полевой дороги, настоящая цель - помидорные поля - оставались за нашей спиной, скрытые от посторонних глаз. Мы были конспираторы, заговорщики, похитители бриллиантов.
(На собственном огороде помидоров было завались, но нас манила жизнь авантюристов, пряный вкус риска и приключений).
Поля охранял сторож с берданкой. В основном, конечно, берданка служила для отпугивания ворон, всегда готовых расклевать урожай, но мы воображали ее боевым оружием, что придавало дополнительной остроты нашему рейду по тылам.
Удалившись на расстояние, откуда наши нас видеть не могли, я спешивалась и мы, пригнувшись и ведя за собой ишака в поводу, пробирались партизанскими тропами в обход, обратно к помидорным гектарам.

Потом я ехала на ишаке шагом, прикрывая брата, пока он рвал с кустов горячие, бокастые помидоры, пачкая руки и рубашку пахучей помидорной зеленью.
Набив полную пазуху, будущий журналист, будущий военный корреспондент, будущий полковник, будущий сотрудник Министерства Обороны одной независимой страны выбирался с поля, и мы несли добычу в безопасное место. У нас почему-то никогда не хватало соображения принести с собой соли и хлеба. Поэтому похищенные помидоры мы уплетали просто так, без ничего.
И какое же это было лакомство!
Берешь большой, как луна, бледно-красный, словно выгоревший под жарким солнцем помидор в обе руки, прижимаешь его на несколько секунд к носу и, закрыв глаза, вдыхаешь свежий, яркий запах, пока руки чувствуют тепло солнца, нагревшего этот сочный, тяжелый плод; потом, надавив большими пальцами на черенковую ямочку, с усилием разламываешь его на две половинки, а он на разломе искрится сахаристой плотью. И тут надо кусать его теплого, пока не остыло солнечное, сладкое, пышное его тело, и, набив полный рот, переглядываясь и смеясь одними глазами, жевать, глотать, объединять его с собой, с этим летом, этой удивительной свободой, этой чудесной беспечной жизнью.

Второй и последний раз я приехала в год Олимпиады, уже закончив среднюю школу и даже успев поработать после.
Опять я заболела, простудившись в сырой зиме Балтики, и докашлялась до воспаления легких. И опять на семейном совете было решено спасать ребенка горным воздухом.
В тот раз меня отправили наложенным платежом, восемнадцатилетнюю восторженную дуру, исполненную мечт и идей, наизусть знающую “Понедельник начинается в субботу”, напичканную фантастической смесью из мировоззрений (непонятно, каких) и микроскопического личного опыта.

Бабушка к тому времени уже умерла. Дедушка все еще пытался держать бразды в своих руках, но возмужавшая семья с выросшими и даже частично обсемеившимися внуками активно требовала независимости.
Даже мои молодые тетушки покинули отца ради мужей.
Тут очень вовремя подвернулась я. Дедушка, обревизовав меня во плоти и уточнив, на кого я желаю учиться, безапелляционно изрек: “Аптекарем будь!”
Я несколько опешила. Быть аптекарем в мои жизненные планы не входило.
Только намного позже оказалось, что дедушка под термином “аптекарь” имел в виду врача, медика, доктора медицинских наук, самого уважаемого и ценимого члена сообщества.
Но в любом случае карьера медика была не по мне. Меня тошнило от вида разбитой коленки, даже собственной. Хирургические операции я не могла смотреть даже в трансляции. Так что аптекаря из меня получиться не могло никак.

Сначала моя тетка попыталась приспособить меня в качестве няньки для ее младшей дочери. Это попытка тоже провалилась. В то время я и ребенок в одной вселенной совпасть не могли.
В конце концов меня оставили в покое.

Я жила в городском доме, кормила собаку, читала запоем найденные на чердаке книги, О Генри, Ильф и Петров, Есенин, Пушкин, Лермонтов и вся классическая литература.
Одним вечером в калитку постучался визитер.
Дедушка пребывал на огороде вместе с остальными членами семьи.
Так я познакомилась с моим младшим дядей Андреем, военным, живущим в Астрахани.
И на следующий год мы все отправились в отпуск в Астрахань.
Но об этом в следующий раз.