От улыбки станет всем

      «Осторожно, двери закрываются!»  Мы с грохотом и смехом ввалились в вагон метро и плюхнулись на свободные места. Мы – это моя старшая сестра Людмила, приехавшая в отпуск с Дальнего Востока и мой шестилетний сын Олежка.  Мы с  Людой сели на одну сторону, где было два свободных сиденья. Олежка, джентльмен с рождения, стоя около нас, обозревал пространство на предмет присесть в поле нашего зрения. Точнее сказать, его зрения. У него, как у истинного мужчины, всё должно быть под контролем и его женщины в первую очередь. Место нашлось напротив.
      В метро шумно, говорить практически не возможно, а слушать и подавно. Нас с сестрой ничего не смущало, мы так редко виделись с ней и так сильно скучали, что с удовольствием орали друг другу на ухо, как только какая-нибудь мысль приходила нам  в голову. Настроение было и так  весёлое, но я всё время подбрасывала дровишек в костёр, что бы угольки радости не гасли. Мне очень нравилось смешить Людмилу, она так верила мне и так искренне по-детски на всё реагировала, тем самым ещё больше подогревая моё красноречие и разжигая юморное настроение. Мы смеялись громко, а иногда навзрыд, зато наш ребёнок был полностью нашей противоположностью. Он сидел напротив с серьёзным лицом, о которое я спотыкалась взглядом, и озабоченно о чём-то думал. Неожиданно я иссякла. Моё внимание блуждало по пустой голове в поисках хоть какой-нибудь мало-мальски весёлой мысли, но не найдя таковой, я переключилось на сына.  Пристально посмотрев на него, я почувствовала жужжание дурацкой идеи, и от предвкушения нового заряда смеха у меня напряглось под ложечкой. С совершенно серьёзным лицом, но проказливым взглядом я легонько толкнула сестру в бок:
— Хочешь увидеть улыбку на 25 долларов?
Заглядывая в мои глаза, где вовсю прыгали чертенята, она вспыхнула любопытством и удивлением. Людок знала, что я хулиганка и поняла, что есть подвох, но где, неизвестно. Я не могла её долго томить, саму уже распирало от предстоящего фейерверка.
— Смотрела фильм «Кудряшка Сью» с Белуши? – еле сдерживаясь, спросила я.
— Конечно, смотрела. Ещё вперёд тебя!
— Помнишь, как он говорил Сью: «Детка, улыбнись тёте на 25 долларов?»
 Людка засмеялась и закивала в такт вагону:
 – Ну и что?
Я взглядом показала на сына. Серьёзней был только Горбачёв на пленуме ЦК КПСС. И в кого он такой? Впрочем, в своём детстве я тоже проявляла чудеса не детской серьёзности, а его папу в семь лет, вообще, называли министром.
— Смотри, сейчас увидишь голливудский реплей! – с полным ощущением режиссёрского таланта внутри, пообещала сестре.
     Я внимательно посмотрела на сына  и внутренним посылом привлекла его внимание. Потом кивнула ему и улыбнулась, обнажая зубы от уха до уха. Я знала, что он мне ответит улыбкой, так происходило всегда. Но какой  не знала точно, у него их было несколько.

     Надо сказать с зубами мне повезло, они были крупные и крепкие от природы. Ещё года в двадцать два мне задали странный по моим меркам вопрос: «Это металлокерамика?» Я и словосочетаний таких тогда не знала, не то, что сами зубы. Не поверили, пришлось показывать все тридцать два. В глазах моих визави читалась неприкрытая зависть. Больше я ни с кем  на эту тему не спорила, но и в рот никого не пускала. Маме, глядя на её копну белокурых волос,  тоже не верили, что свои. Кто посмелее, подначивал её снять парик. Мама поначалу доказывала, дёргая себя за волосы, а потом просто стала всех отправлять, ну, вы знаете, куда Макар телят не гонял. А мне сказала:
— Дочк, не слушай никого. Это от зависти. Никому ничего больше не показывай. Пусть смотрят в свои рты.
       Моя мама не была воспитана, как «леди», она была  конкретной, смелой и хулиганистой. При этом сердце её было весёлым, добрым и нежным. Возможно, его она и защищала всю жизнь, даже от себя самой.
    Так вот. У меня была красивая улыбка, а у моего маленького сына ещё краше. Он улыбался от уха до уха, обнажая все свои крупнющие белоснежные зубки. Делал он это так искренне и от души, что улыбка, если держалась долго, переходила в смех. При этом он высоко поднимал брови, округляя удивлённые глаза. Они загорались, вспыхивая яркими искорками и в моём сердце, да и у всех, кто это видел, разливалось внутри тепло. Он улыбался и личиком, и сердцем, и душой.
      А была в его арсенале улыбочка и на «25 долларов». Это когда улыбка есть, широкая, красивая улыбка, а чувств нет. Но у него это получалось так комично, что когда я засекла это в первый раз, от смеха чуть со стула не упала. В этот момент про него  можно было сказать, что  он улыбался по долгу службы.  Мама улыбнулась – сын ответил. Всё, служба выполнена, можно улыбку снять и заняться своими делами. Где он подхватил этот голливудский стандарт, не знаю, но иногда мне не давала покоя эта дежурность. Тогда я дразнила его, а потом, чтобы вытащить чувства наружу, начинала щекотать. И смех, и улыбка, и наши драки с ним превращались в весёлый клубок, так как, были настоящими, подлинными.

      Метро громко стучало колёсами, а меня подмывало смешить сестру всё больше и больше, и я улыбнулась, сидящему напротив, сыну. Он был очень занят, ну просто очень.  Сосредоточенно вертел головой по сторонам и внимательно слушал остановки – главное учЕт и контрОл! С нами, хохотушками, только так, а то, не дай бог, остановку пропустим! Олежка заметил моё улыбающееся внимание, и тут же показал всему вагону улыбочку на «25 долларов», потом отвернулся в сторону и, как ни в чём не бывало, продолжил контролировать ситуацию. Мы с Людкой прикрыли лица ладонями, привалились друг к другу и тихо завыли.
— Давай ещё! – после не большой передышки предложила я.
— Перестань ребёнка мучить! – вытирая слёзы, слабо возразила Людка. Да куда, там. Меня уже было не остановить. После нескольких улыбочек за 25, я стала ему подмигивать, бровями показывать на Людку, и заговорщицки стряпать гримасы. В общем, я «заулыбала» сына до такой степени, что он расслабился, открыл свою настоящую, неподдельную улыбку, а потом и вовсе захохотал.  Но это же метро! Весь вагон наблюдал наш спектакль.

       Что может быть лучше и смешней, чем смеяться над собой? Мы с Людкой смеялись над Олежкой, Олежка со мной над Людкой, а я смеялась над собой и над, до ужаса серьёзным, вагоном. Мы же ещё замечания друг другу делали, сквозь слёзы, когда могли говорить, в смысле орать, вовлекая в наши игры окружающих. Остановить этот поток уже было невозможно. Вы знаете, что смех, по-настоящему искренний смех, заразен? А представьте, что делает заливистый детский смех?! Он включает в груди каждого свой хрустальный колокольчик детского смеха. Даже если мысленно качнуть такой у себя внутри, и вспомнить, как смеются дети, память тела напомнит ваш детский смех и улыбка, настоящая, искренняя улыбка, идущая от сердца, озарит ваше лицо.  Серьёзный вагон был недоволен, что его постоянно теребит и беспокоит детский смех, причём не только наш, но и их собственный, зажатый внутри. Сначала люди смотрели на нас, как на умалишённых, потом кое-кто заулыбался, а через десть минут, втянувшись в наш спектакль, уже ржал весь вагон. Та-да-мм! Концерт удался, зрители были довольны, участники тоже. Меня распирало от счастья, что я насмешила Людку до колик, подняла настроение сынульке, а заодно растрясла московское метро от чрезмерной серьёзности.

— А, ведь, это он в тебя такой, – сказала сестра про Олежку, когда мы выкатились из метро. – Стоило на тебя посмотреть, даже незнакомым людям, дольше десяти секунд, как ты начинала улыбаться.
Я задумалась, вспоминая свои детские приключения, и о том, какая разная реакция бывает у детей на улыбку незнакомого человека. Интересно почему?
— А помнишь «электричку»? – не унималась Людок, воспоминания захватили её в плен. Вирус смеха готовился к новой волне.
— Мам, какая электричка? – начал прыгать возле меня сын, – Ну, расскажи! Пожалуйста.
       Рассказать про «электричку» просто так, на ходу, было невозможно, это нужно жестикулировать, показывать в лицах и объяснять логику маленького ребёнка. Я пыталась сдержанно улыбаться, кто-то же должен в этой сумасшедшей компании соображать здраво? Людка периодически останавливалась и сгибалась пополам, видимо вспоминая мои детские выступления. Говорить она не могла. Я уже чувствовала, чем всё это закончиться и стала приглядывать уличное кафе. Таковое нашлось быстро, и мы, заказав «дитям – мороженное, бабам – кофе», уселись в центре Москвы со своими рассказками.
*****
     Было мне что-то между тремя и пятью годами. Точно не помню, потому, что концертов было много. Мы ехали из своего военного городка в большой город в гости к маминым сёстрам. За окном метелистая зима, автобус  тёплый, народу мало – нам повезло. Симпатичная тётенька сидела напротив нас. Я прижималась к маминому рукаву, дышала в него, отогревая нос, и украдкой поглядывала на красивую тётеньку. Про улыбочку «на 25 долларов» я ничего не знала, поэтому искренне и честно проживала свои чувства немедленно, как только они приходили. Тётенька мне нравилась – такое открытое, светлое, приветливое лицо. Она почувствовала  взгляд и безошибочно нашла меня глазами. Напряжение под ложечкой выскочило наружу, и я тут же улыбнулась. Интересно, что за механизм такой, распирающий, внутри меня? Нет никакого удержу скрыть, рвущуюся из меня радость, как будто моё тело мне не принадлежит. Когда смотрят пристально и открыто, я сразу начинаю улыбаться. Тётенька не устояла от моей обезоруживающей улыбки и улыбнулась в ответ. Всё, я поплыла, как свежий мёд. Ресницы задрожали, глаза захлопали, уши покраснели, за ними и щёки, от глаз до самой шеи. Счастье валило изо всех моих органов чувств. Если бы я была мужчиной, я бы тут же влюбилась в эту красивую тётеньку с добрым сердцем. Я ни секунды не сомневалась, что она добрая. Так бы мы и ловили улыбки друг друга, если бы она не пересела поближе и не познакомилась  с моей мамой.
— Надо же какой открытый и дружелюбный ребёнок, – сказала она маме, глядя на меня.
— Да уж… Это она умеет, – ответила мама, но распространяться на мой счёт не стала. Спасибо ей, что не выдала все мои активные и любознательные «способности» познавания мира. Просвещение не запрешь на замок, как и просвещающихся! Детская душа требует немедленного удовлетворения любопытства! Однако, маме было приятно. Всё же я была симпатичной, бесхитростной и, открытой к общению, зеленоглазкой, но со своим виденьем мира.
       Мама с тётей быстро познакомились и охотно проговорили всю дорогу, как мне казалось, ни о чём. Про погоду, про городок, про цены на колбасу, где купить ёлочные игрушки, как достать красную рыбу к празднику, про военторг, видно придётся ехать в «Людмилу» на Курский вокзал, и ещё про всякую дребедень. Ну, причём, причём здесь Курский вокзал и красная рыба?! Дорога же не вечная, въедем в город, и магия близости растает. Каждый побежит по своим «игрушкам» и «военторгам», а мне так хотелось узнать, какая она, это красивая тётенька. Поэтому, ничтоже сумняшеся, я вставляла свои пять копеек в каждый пробел их разговора и уже, на правах участницы,  серьёзно интересовалась её жизнью. Например, как она, такая красивая, попала в наш автобус? Или, есть ли у неё дети? Всегда ли она их любит? Сколько мороженого им можно съесть? А они её часто обнимают? Какую сказку сегодня любит её дочка? Можно ли детям смотреть поцелуи? Есть ли у неё холодок в груди, когда она смотрит кино про любовь? И главное, как она относится к электричкам и свиданиям? Список вопросов был бесконечный. Мама еле сдерживала смех и иногда от удивления высоко вскидывала  брови, глядя на меня.  С мамой понятно, я про неё всё знала. Она самая красивая, умная, смелая, всё умеет, а что не умеет, тому научится или придумает сама. У неё всё легко и быстро.  А ещё, она умеет мастерски нас с Людкой обманывать, то есть попросту, врать. Сестре доставалось больше, я же, наученная Людкиным опытом, попадалась реже. На строгий мамин вопрос: «Зачем ты лизала сосульки? Я тебя видела!» Людка, дурочка, сразу признавалась. Я же честно отвечала вопросом: «Где?», «У магазина!», «Когда?», «Вчера!» Я понимала, что она врёт, и мне было смешно. «Мама! Во-первых, у магазина сосульки сбиты давным-давно! Во-вторых, я гуляла у буфета. А там сосульки не вкусные, Ирка Дьякова сказала, поэтому мы с Ленкой просто ели снег». Странные эти взрослые, думают, что дети глупее их, честное слово! А вот тётенька в автобусе мне казалась более глубокой, с ней можно и о жизни поговорить, всё равно скоро выходить…

     Короткое путешествие оказалось интересным. Дааа, сколько людей мы встречаем за свою дорогу. Вот бы узнать, о чём все они думают, что чувствуют, где бывали,  что видели? Мир такой большой, разный и такой интересный. Одни электрички чего стоят!
     После летнего отпуска электропоезда не давали мне покоя. Если бы Людка меня тогда не уговорила, мы ни в какую Одессу не уехали бы. Да ещё эта песенка про последнюю электричку, которую все так весело напевают. Ну, полный кошмар! Никакой серьёзности в людях и ответственности.

     Мы с мамой вышли из автобуса на «Угличе», так красиво называлась остановка, купили торт «Полено» и, подстёгиваемые морозом, побежали в свои гости. Торт – это так, для детей, на самом деле у мамы была полная сумка всяких вкусностей. Дети, кстати, давно не ели эти сухие бисквиты с  маргариновыми розочками. Вот опять вопрос, для кого они тогда их покупают?
— Светик, какой тортик вам взять?
— Мороженое! – неизменно отвечает Светик. И мама покупает что-нибудь бисквитное с безумными розочками. Б-еее, отрава. У меня частые ангины, значит с мороженым опять в пролёте. Вырасту, куплю коробку и наемся на всю жизнь. Потом отболею один раз этой дурацкой ангиной и вырежу себе гланды. Может сначала вырезать, а потом наесться? Нет, а вдруг не заболею?! Ну, вот, люблю мороженое и всё тут. У нас в городке его не продают, надо ехать в большой город, и непременно, когда холодно. Какой ребёнок выдержит такие перерывы?
    Мы бежим, солнышко в глаза, мама мурлычет под нос что-то современное, а я не расстраиваюсь, я думаю, как подбить на мороженое сестёр или братьев, которые будут в гостях.
*****

    Самое скучное в гостях, это когда все едят и пьют. Нет, чтоб в прятки поиграть! Или ещё во что. Взрослые сами не играют и нам, детям, покоя не дают.
— Светка! Ты где? – это дядя Юра, муж тёти Зины, нащупал меня и за подол  тащит из-под стола, – Иди сюда! Петь когда будешь?
— Отпустите, некогда мне! – слабо отбиваюсь я. Нас под столом двоюродных трое, нет трое с половиной – я, сестра Светка и брат Женька, старше меня, Ленке два года, она не в счет. Хотя есть тоже будет, значит четверо.  Какие песни! Мы никак не можем решить, кто пойдёт за мороженым. С деньгами вопрос решен, я раздобыла у папы. Он приехал позже всех,  из Москвы и я прямо у входа на радостях, повиснув у него на шее, сразу выцыганила целый рубль. Условие было одно – доложить, кто пойдёт за мороженым, потому что я не должна идти одна.
— Светка! Фетюлина! Ну-ка, вылезай! Я ещё не слышал про электричку… – весело закричал Костя, муж другой маминой сестры. Я, между прочим, выговариваю все буквы, а меня так и дразнят Фетюлькой вместо Светульки. Родственники, уже давно наетые и напитые,  вспомнили про детей и затребовали концерта.  Вот ведь пристали! Опять ржать будут над серьёзными вещами. Не пойду. В эту  секунду я  зависла под столом в воздухе, слабо отбиваясь непонятно от кого. Только и успела, что сунуть своим напарникам деньгу, как любимое бордовое бархатное платье раздулось в полёте, как парашют. Это Костины крепкие руки, не спрашивая моего желания, выудили меня из-под стола на белый свет и с размаху поставили на табуретку. Вот ещё одна большая взрослая глупость – табуретка для выступлений. Надо ж думать головой! Я не на много выше этой самой табуретки, площадка у неё маленькая, мне страшно – ни тебе рукой махнуть, ни ногой топнуть. Я сердилась. Сдвинув брови и уткнув руки в бока, как делала мама, я принялась выговаривать родственникам и их знакомым.
— Где вы видели, чтоб артисты стояли на табуретках? И, потом, музыки нет, и слова я не все выучила. Людка осталась дома, кто мне подскажет? – совершенно справедливые и резонные вопросы, на мой взгляд.
— Светка, пой, я тебе подскажу! – выпендрилась  ещё одна двоюродная сестра, пятнадцатилетняя Ленка, пришедшая из соседней комнаты на всеобщее веселье. Вот, кто её звал? Теперь не отвертишься. И, вообще, у меня важное дело. Как им, этим взрослым, объяснить? Скоро уезжать, а я не успела поесть мороженого. Когда ещё в город попаду? Я встала на четвереньки и попыталась улизнуть от зрителей, сползая с табуретки. Да где, там! Поймали, создали условия на диване, прибежали даже те, кто мыл посуду на кухне. Ещё бы соседей позвали! Народу полно, ну хоть бы кто догадался детям мороженое купить! Я посмотрела под стол. Из-под скатерти на меня с надеждой смотрели сестра Светка с меленькой Ленкой. Интересно, а куда Женька сдымил?
— Давай электричку! – требовала публика, разгоряченная анекдотами и вином. Да не могу я петь, пока не решу свой вопрос, и ляпнула первое, что пришло в голову.
— Мне надо в туалет, – чёрт, неловко про туалет, при всех… –  Э, причесаться! – нашлась я.
Костя поплевал на руки и пригладил мне чёлку, тетя Валя зачем-то вытерла  нос. Как же выкарабкаться из их цепких рук?
— И так хорошо! Давай!
— Давай, давай… Нет, не хорошо, – закомандовала я, выворачиваясь и стремясь в коридор, где и  увидела Женьку, который застёгивал пальто. Так бы давно! А то не пойду, не пойду… Я тут же успокоилась и перед тем, как  вернуться  на импровизированные подмостки,  счастливо заорала ему:
— Мне шоколадное или крем-брюле!
Напрочь забыв про туалет, я тут же вернулась на диван. Ну, вот, теперь можно и спеть.
— Может что-нибудь про Ёлочку или Новый год? – попробовала я сменить тему.
— Нееее! – возмутился, томящийся в предвкушении, народ. Ладно, сами напросились.
— Значит так… Электричка… – серьёзно вступила я. Народ заржал.
— А чего вы смеётесь? Я ещё даже не начала петь? — бесполезно, у них видимо смешинка в рот попала. У меня тоже так бывает. Набрав в лёгкие побольше воздуха, я запела, не обращая внимания ни на мелодию, в которую не попадала, ни на хохот  присутствующих.
— Как всегда мы до ночи стояли с тобой
Как всегда было этого мало
Как всегда позвала тебя мама домой
Я метнулся к вокзалу…
Я остановилась передохнуть и заодно узнать причины столь странного поведения главного героя. Претенциозно выставив вперёд руку, я обратилась к уважаемой публике.
— Вот скажите мне, взрослый парень, он что, расписания не знает?  А если зима, так он же заболеть может? А мама её, что не могла пораньше позвать? Или оставить его у себя ночевать? Хотя бы чаем напоила, что ли….
Дальше шёл припев:
— Опять от меня сбежала, последняя электричка
И я по шпалам, опять по шпалам
Бегу домой по привычке.
Папарурарурарурра, е-ей!...

«Парура» и «е-ей» было моей коронкой. Здесь нужно было сопровождать танцем – сложить ручки в кулачки на талии и мелко трясти попой, двигаясь при этом в разные стороны. Вот как бы я  смогла такое сделать на табуретке? Это, между прочим, не просто, я вам доложу. После танца я спела припев ещё раз и опять решила узнать ответы на возникшие вопросы.
— Вот кто ему разрешил ходить по шпалам? Это же опасно. На станции висит плакат, я сама видела летом. Луч от паровоза, поймает его, как зайца, и всё! Правда, папа?
Воспринимая бурную реакцию зрителей, как само собой разумеющееся, я продолжала работать без остановки, иногда поглядывая на двоюродную  сестру Ленку за подсказкой. Говорила и пела я быстро и серьёзно, потом танцевала во время припева, рассуждала, потом опять пела. Публика, на поставленные мной вопросы, конечно, не отвечала. Не могла. Она рыдала и плакала.
— «Завтра снова с любимой до звёзд простою, и опять опоздаю-ю-ю…» Он что, жениться не может? А на работу каждый день из Загорска в Москву пешком бегать? Да ещё по шпалам. Ужас! Мама, у тебя тётя знакомая в загсе работает…
     Сколько это продолжалось я не помню, претензий к песне было много. Вот что весёлого? Она – верх взрослой безответственности и бесхарактерности. Народ отползал по-разному, тихо и громко, кто как мог и у кого как получалось. Меня уже давно не было слышно, за воем, хрюканьем, визгом, кашлем, и потоком слёз. Самым стойким был мой папа. Он тихо стонал, закрыл лицо руками и кивал, вытирая слёзы, поддакивая мне, когда я сама же отвечала на свои вопросы. За время, что я пела, брат Женька успел притащить долгожданное мороженое. Но сцена, есть сцена и я честно, как положено артистке,  довела свой концерт до конца. В финале, одновременно присев в реверансе, и поклонившись, я свалилась с подушек. Удовлетворение было полным. Овации были заслуженными.
— Всё! Конец! Где моё мороженое?
*****
     Москва шумела, бежала и кружила вокруг нас, а мы втроём зависли где-то в начале семидесятых.  Наш ребёнок искренне никак не мог понять, почему дети тогда не могли просто взять и купить мороженое. После рассказа и объяснений, что такое военный городок и в каком месте он был, Олежка перестал есть. Смятение читалось на  его детском личике.
— Мам, возьми моё мороженое, – жалостливо сказал мой сын, – Люд, и ты тоже!
Нам было приятно. Мы чмокнули его в щёчки с двух сторон и немедля заказали себе лакомство, так горячо любимое с детства. Ей – шоколадное, а мне – крем-брюле. Сын был доволен. И мы тоже.

        «Электричка» навсегда стала легендой нашей семьи, а родственники до сих пор вспоминают эту песню  именно в моём исполнении. Никто, кроме меня, толком уже не помнит, как там всё происходило, но при малейшем упоминании об этом у всех на устах расползаются широчайшие, настоящие, искренние улыбки. Наши сердца вечно хранят такие дорогие, такие родные и честные смешинки нашей жизни. Достаточно просто улыбнуться, качнуть хрустальный колокольчик у себя в груди и, быть может, вирус смеха, окажется сильнее вируса страха. Тогда от простой и тёплой улыбки достанет всем света и любви. Улыбайтесь, человеки, улыбайтесь! Чаще, больше, шире, искреннее.

Светлана Бойко, 17.01.2021 г.