Стёпка и Никанорыч

Никанорыч готовил себе завтрак, когда на кухню выбрался Стёпка.
- А, Гулён Иванович!- увидев его произнёс Никанорыч. И сложно было определить, чего больше было в его словах: сочувствия или порицания.
  Стёпка, щурясь заспанными глазами на яркий солнечный свет за окном, в нерешительности остановился у порога. Он уже представил всё, что сейчас услышит, учитывая свои ночные похождения. И, если бы только это было возможным, конечно же, уклонился бы от этого утреннего разбирательства. Спрятался, пересидел бы где-то, ну хотя бы притворился беспробудно спящим. Но вся беда была в том, что он всецело зависел от Никанорыча, а тот любил поучать и требовал при этом кротости и внимания. Не выслушаешь - может и голодным оставить, а то и из дому запретит выходить. Так что нужно было потерпеть, потупив очи. Между тем педагогический акт начинался.
- Ты что же это себе, стервец, позволяешь?!- со всей возможной укоризной в голосе произносил Никанорыч.- Ну, загулял. Бывает. Дело молодое. Так нет! Такую драку во дворе устроил! Всех перебаламутил! Чуть не весь дом на ноги поднял. А люди-то уже спать собирались. Хорошо ещё, что распугали вас там. Может ты и не виноват. Может от соседских охламонов оборонялся. Судя по твоему виду, ты не отступил. И пусть знают: наши не спасуют, если что.
   Стёпка замер от удивления. Это даже польстило. Всё же есть в нём что-то, поддерживающее семейное тщеславие. Эдак  можно на какое-нибудь снисхождение, а то и поощрение рассчитывать. Но последовавшее после паузы продолжение обвинительной речи Никанорыча развеяло все радужные иллюзии.
- Но вот скажи мне, разлюбезный друг Степан: трудно было тебе  после всех гуляний на лавочке у подъезда до утра подождать, пока добрые люди по зову будильника просыпаться не начнут? Ведь для честного труженика эти последние пара часов сна самые важные. Им, между прочим, потом целый день работать, семьи кормить. Не то, что тебе, бездельнику. Что, обязательно было под окнами в пять утра орать, как сумасшедшему, да ещё в железную дверь головой биться? Теперь соседи будут губы кривить да высказывать: опять из-за вашего не выспались...
   Об этом, в общем-то, можно было и поспорить. Если бы эти самые соседи не ругались и не смотрели телевизор первую половину ночи, то, как раз, успевали бы выспаться. А губы кривят они всегда. Или душа у них не добрая, или опохмелиться ищут. Но разве это кому докажешь. Тем более, со скамьи подсудимых. Стёпка крадучись прошёл к окошку и взгромоздился на табурет. Никанорыч в это время допил чай, последним глотком, по традиции, прополоскал рот, вытер губы салфеткой и продолжил.
- Ты не отворачивайся, когда с тобой старшие разговаривают. Слушай да на ус мотай. Я чай двоих сынов в уважении к родителю воспитал. И ты никуда не денешься. Раз живёшь теперь у меня - будешь вести себя прилично, как положено. А ещё раз такой переполох  устроишь - останешься без обеда. Понял? Так-то. А теперь, ладно, завтракай.
  "Ох и любят некоторые люди перед нами свою власть показать. Самого уже ни дети, ни жена слушать не могут. Донуделся. Теперь только меня воспитывать и осталось,- думал Стёпку, прильнув к миске. Он бы, может быть, сказал бы это вслух, но Никанорыч всё равно не понимал по-кошачьи. Да и вообще, слушал всегда только себя.