Главы из романа голубые мундиры

УНТЕР-ДЕН-ЛИНДЕН

В. Андренов.

Расскажу о том, что говорил мне о своём пребывании в Германии филёр Святозар Петрович Ольновский по кличке Шест.
Ольновский годится только для того, чтобы вспугнуть врага, иначе нам необходимо, и его выдаёт рост. Так, наклонившись, чтобы не удариться о косяк, Ольновский стоял в дверях согнувшись, настолько он был высок. Я молча перебирал бумаги. Шест спросил:
- Можно мне идти, господа?
Сидевший в кабинете рядом со мной ротмистр Андрей Сарконов вдруг остановил его:
- Дорогой Святозар Петрович! Напомните, где вы вспугивали в Берлине нашего противника Осипа Пятницкого! Мы во внимании...
 Шест растерялся: он знал, что наш генерал А.В. Герасимов не приветствовал то, что «специально вспугивали врагов», думая, что это может подорвать службу... Тут мне как стрелой в голову ударило: ведь действительно Шест какое-то время был послан нашей службой в Берлин , чтобы «показать» большевику Пятницкому, как за ним следят.
Шест, немного сконфузясь, повёл плечами и начал рассказывать:
- Пятницкий, как я слышал, часто ходил по улице Берлина Унтер-ден-Линден. От горожан и от приезжих я знал, что это лучшая улица в Берлине. Да ещё вы послали меня заставить нервничать большевика Пятницкого! Он должен был знать, что за ним следят. Мне долго приходилось его выжидать на этой улице. Надоело страшно! Я уже хотел отказаться от такой слежки, как появился Пятницкий со своим товарищем. При свете фонаря мне удалось разглядеть его небритое лицо и тонкий нос. Сам же Пятницкий оживлённо разговаривал со своим при¬ятелем, пока не заметили меня. Они ускорили шаг, а я за ними! Так и шли до тех пор, пока мне не надоело, и я по¬нял, что своё решение выполнил... Вот так-то, господа.
- Спасибо за рассказ, Святозар Петрович! - пламенно поблагодарил и проводил Шеста Сарконов. Но следом за ним ко мне вошёл недовольный генерал А.В. Герасимов в штатском платье, с бородкой и мрачновато спросил:
- А зачем этот (Ольновский) здесь? Не наделает ли шуму та¬кой «брандер?»
- Я думаю, ваше превосходительство, что всё будет ладненько, -ответил я.
Герасимов молча помор¬щился и уходя сказал:
- Я рад, что все бумаги у вас целы. Всех благ!
После ухода Герасимова я разглядывал фотографии Пятницкого у себя на столе. Он хитёр и заслуживает вни¬мания, как и любой прожженный внутренний враг.

Яблоня Ивана Бунина

В. Андренов.

Из глубины России до меня дошли разговоры, что писатель Иван Бунин совсем недавно издал произведение «Антоновские яблоки». Почитать это произведение горит желание, но постоянная работа с бумагами, тревога на улице не дают мне свободно вздохнуть и почитать «Антоновские яблоки», которые душистые, сочные, кислые. А почитать Бунина хочется! И именно поэтому я вызвал к себе филёра Дмитрия Бартона по кличке Лорд.
- Вот, любезный Дмитрий Кондратиевич, прошу... нет, приказываю вам отыскать место проживания писателя Ивана Бунина и под предлогом, что вы читали «Антоновские яблоки», поговорить, узнать, не на сто¬роне ли большевиков стоит он. Устраивает?  -спросил я.
Филёр ответил, что поговорит с Буниным обязательно и инкогнито.
Воротился Дмитрий Бартон от поездки к Бунину через полторы недели. Говорил, что не только к писателю ездил, но и ещё в какие-то глухие места по личным вопросам.
- А что говорит Иван Бунин? - спросил я.
И филёр рассказал мне длиннющую историю поездки к Бунину, а я опишу его рас¬сказ по-художественному...
Дмитрий Кондратиевич в совершенно незнакомом для него месте. Соответственно и люди тут совсем чужие, на во¬прос филёра: «Любезнейшие, а по какому адресу проживает прозаик Иван Бунин?» отвечают молчанием или разводят руками: «Не знаем...»
Бартон начинал уже гневаться: никто не знает, где сейчас живёт Иван Бунин! И только старушка с клюкой догадалась, о ком спрашивал филёр:
- А, Иван Алексеевич? Он ныне на углу, костёр жжёт... Но зачем он вам, сынку?
- Потом скажу, - обрадовался Дмитрий Кондратиевич и в знак благодарности дал старушке гривенник серебром.
Худощавый мужчина в сером халате, с тонкими красивыми чертами липа и с бородкой то и дело кидал сухие дрючки в костер, а они и сгорали быстро, с треском, искрами, дымом.
Дмитрий Кондратиевич подошёл к костру поближе и спросил:
- Позвольте узнать, не вы ли Бунин Иван Алексеевич, автор знаменитого произведения «Антоновские яблоки»?»
- Допустим, я он и есть. А о чём ваш визит? - спросил писа¬тель и взгляд его остекленел, выжидая ответа.
- Я хочу по¬знакомиться с вашим творчеством, а разумеется, и с вами. Я ведь один из тысячи, кто не знает вас с глазу на глаз... - так начался разговор писателя с филёром, и вскоре Бунин уже сказал:
- Самовар бы поставить, да сладостей...
- Я, как заядлый книголюб, хочу расспросить вас: вы быстро пишете? На лету или всё продумываете до ниточки? - спросил Бар¬тон.
Бунин не ожидал такого вопроса, но разговор «прыгал» и далее.
- В том месте, где я бываю, мне доводилось видеть Горького, которого знает весь белый свет. Сначала, можно сказать, дружили, а теперь во многом наши взгляды расходятся. Разве что скрипит на бумаге перо у него и у меня, - так признавался Бунин своему новенькому знакомому.
Костёр на улице догорал, заполонив всё едким дымом... Дмитрий Кондратиевич как ни пытался узнать мнение Бунина о революции, ничего точного не выходило. Писатель рассказал своему новому знакомому историю писательского труда, и Бартон понял, что Бунин совсем не революционер, хотя его отдельные фразы были сомнительны: точно он не за большевиков? Точно!
- Желаю вам счастливого пути! - длинными пальцами жал руку Дмитрия Кондратиевича писатель.
- А вам новых успешных трудов! - так расставались филёр и Бунин.
Какая- то девица догнала Бартона и повесила на его руку авоську с грушами, пятью огурцами, четырьмя помидорами и шестью яблоками, возможно, антоновскими...
Так рассказал мне о своей поездке к Ивану Бунину филёр Д. Бартон. Он досконально объяснил мне, что писатель этот совсем не враг монархии и сомневаться в этом нет смысла.

Сумасшедший Петроград

В. Андренов.

Наш петровский город встанет скоро на дыбы, как «Медный всадник», его основавший, или как те люди, которые держат за узды коней на Аничковом мосту, или как пританцовывает Николай Первый работы Клодта перед Исаакиевским собором.
Я нервничаю страшно. Не меньше меня волнуются и остальные. Двери со страшным грохотом бахают, и появившийся филёр Дмитрий Кондратиевич, «клокоча», сообщает:
- На Невском сейчас будут стрелять, ваше высокоблагородие!
- Ничего, отобьёмся! - говорю я, положив руку на плечо «корешка» филёра, и сразу же слышаться выстрелы, хлопки.
Один офицер, вероятно, не понимающий последствий своего приказа, громко крикнул:
- Уже полегли из Кавалерийского полка! Стрелять! Приказываю стрелять!
Раздались трескучие выстрелы. Я видел, как несколько человек упало. Боясь ещё больше обозлить толпу, я приказал:
- Отставить стрельбу!
- И вы здесь? - раздался сзади знакомый голос.
Рыжеватые усы, лицо настоящего военного интеллигента, из-под фуражки виден тоже рыжеватый волос... В дымке узнаю генерала Александра Спиридовича. Он, прищурившись, смотрит в сторону толпы. С её стороны вроде бы шум приумолк.
- Отступили, поди... - только начал говорить Спиридович, как на углу Литейного прогремел взрыв, да такой длинный и шипучий, что мы со Спиридовичем почти хором сказали:
- Всё, самое меньшее из убитых - это человек десять...
Спиридович потом добавил:
- Завтра узнаем, сколько погибло на этом Литейном...
На фоне громоздкого здания с чёрными окнами показались изящные лошади с рядовыми жандармами в сёдлах. Я, натянув тетиву своей лошади, приказал ей скакать вперёд. В этом месте, где Аничков мост и Знаменская площадь, прямо под копыта моей лошади бросился армейский офицер и, поправляя головной убор, вытягивая саблю из ножен, задыхаясь выговорил:
- Народ не знает, что делает, все разбегаются в разные стороны. Что скажете, ваше высокоблагородие?
- Не сдаваться! Если мы отступим, то враг вконец обнаглеет, и смерть тогда России! - сказал я, очень волнуясь.
Но «дёргаться» как раз долго не пришлось: через полчаса всё стало тише. Однако кто-то из-за угла, вообразив себя героем, дважды выстрелил в нашу сторону и, к счастью, мимо...
На следующий день обстановка приутихла. Я вспомнил про взрыв, наведённый на отряд конных жандармов, думая: «Должно быть, полегли все!» И сразу встретил Спиридовича, бледного даже немножко утерявшего за эти часы ужаса в Питере свою всегда неизменную офицерскую выправку.
- Ну, много полегло на углу Литейного? - позволил первым делом спросить я у него.
- К нашему счастью, ни одного даже не задело. А вот пороха понюхать удалось по-настоящему, - ответил Спиридович.
Я тут же увидел в нём русского служаку, который носит мундир: его чуть согнутая спина вы¬ровнялась, как доска и он сказал:
- Ничего, правда возьмёт верх!
На следующий день мне удалось проехать по всем самым ярким точкам огромного Петрограда. От «жандарма Европы» Николая I до «Медного всадника» Петра Великого. Последний гордо и уверенно возвышался в серой мгле, и я, как когда-то, вновь обратился к нему, словно к живому:
- Если нынешний монарх Николай ничего толкового не умеет, так воскресни ты, Пётр Алексеевич. С тобой точно сломим врага!

Третий Новицкий

Г. Григоровин.

До меня доходили разговоры, что, кроме жандармского генерала В.Д. Новицкого, есть ещё брат его, тоже генерал, Николай Новицкий. Первый - с полным, чуть покрасневшим лицом, седоватыми волосами, длинными усами и недовольным взглядом. Второго Новицкого мне пока не доводилось видеть, только слышал о нём. А третьего Новицкого, Георгия Васильевича, я видел не так давно в кругу артиллеристов. И мне показалось, что он моего возраста: запавшие щёки, седые усы и усталый взор его небольших глаз сразу задели меня за живое. Наверное, ровеснику этого старого генерала никак не хотелось смотреться таким больным, как он. Плюс к тому для меня осталось загадкой его отношение к жандармерии...
Когда все разошлись, я позволил себе спросить у Новицкого:
- Ваше превосходительство, извините, что лезу не в свои дела: это правда, что вы участвовали в русско-турецкой войне двадцать восьмого - двадцать девятого годов на Кавказских горах против турок?
Новицкий весьма удивился: ему, генералу, задаёт, наверное, впервые такой вопрос и не генерал, а полковник из другого «фронта» - из жандармерии. Но, будучи тактичным человеком, он ответил:
- Да, я участвовал в русско-турецкой войне, когда граф Бенкендорф был уже шефом жандармов... Странно, что вы это спрашиваете...
Я почувствовал, что Новицкий или что-то скрывает, или у него просто нет желания вести разговор.
- Прошу прощения, ваше превосходительство, ошибся, - сказал я и, посмотрев на мундир Новицкого, на котором были не эполеты, а почему-то погоны, отдал ему честь и поспешил удалиться, так и не узнав об отношении генерала к жандармерии.
А расспрашивать всех и каждого об этом просто глупо...