На темной стороне одиночества

     Медленно отпускает снотворное... Как морская волна, оно то выталкивает сознание на берег, то, отступая назад, тянет его за собой на глубину - в море снов, дальше - в океан сновидений, и уже вскоре - бликами на глади морской возникают и переливаются привычные и новые картины.
     Лежишь так : еще минуту...еще... То погружаешься в сон, то из него выплываешь на поверхность, где можно, теперь кажется, нормально жить, пока сон не проходит совершенно, и ты чувствуешь себя окончательно “на берегу”, имея под ногами еще вязкую, но уже вполне надежную почву.
     С новым днем…

     Сухонькая старушка восьмидесяти с чем-то лет, не глядя в зеркало, умывается, вытирает лицо не первой свежести полотенцем и, пробравшись в полумраке запущенной двушки на кухню, заваривает в кружке некрепкий, еле пахнущий индийским ароматом чай, а затем, согревая руки той же кружкой, пьет этот чай медленно вприкуску с белыми кубиками сахара так, как когда-то учила ее мать.
     Ее сын, она знает, пьёт чай без сахара, как это делают теперь многие, но заваривает его в чашке, совсем, как она. Еще он пьет кофе и всякие напитки, которых у нее нет, и ест то, что она уже приготовить не может.
Наверное, поэтому он давно перестал к ней приходить, или, возможно, не приходит, потому что она “все время ноет да ноет”... Ну так что ж, - он ведь и не обязан…
     После чая она  смотрит в окно через старый, в пыли, тюль и видит деревья и между ними - солнце и край соседнего двора. Весь, когда-то красивый, вид за окном теперь закрыли деревья, так что и видеть стало нечего, кроме иногда играющих у дома  детей.
     Прибираться нет сил и уже не очень хочется. Пакет с продуктами, если повезет, занесет соседка, а нет - так завтра за продуктами она, если будут силы, выберется как-нибудь сама.
     Зашел бы, хоть на минуту, сын, но ему - работать, да и семья - у него, самому - некогда. Он, похоже, уже и квартиру эту забыл, а ведь в ней - вырос. Ну и ладно : вот умрет она, и он еще будет сдавать эту квартиру кому-то внаем - она же для него и постаралась. Тогда уж все, как надо, - вспомнит...
     Незаметно ушло солнце. Слабая лампочка осветила тесную комнатку, где в беспорядке лежали одежда, какие-то использованные целлофановые кульки, старые книги... Едва прикрытая, с прошлой ночи, кровать ждала свою хозяйку - всегда готовая прислуживать ей, казалось, уже слишком долгие годы.
     Так заканчивался, едва лишь начавшись, еще один, дарованный ей Господом, день.
     Было уже очень поздно, когда в прихожей вдруг резко зазвенел звонок, и она, напуганная неожиданным гостем, сначала замерла на месте, а потом, когда звонок, как ей показалось, еще настойчивей и страшней зазвенел вновь, кинулась к двери и стала, сама не понимая что, отчаянно кричать, страшась одной лишь мысли об открытой кем-то в это время отделявшей её от чужого мира преграды.
Потом звонок, так же неожиданно, стих, и чьи-то шаги зашлепали по лестнице куда-то вверх, где, как она знала, жили другие люди.   
     Теперь она могла успокоиться, вернуться к себе и, подождав немного, улечься в кровать.

     А в это же время, этажом выше, целовала своего нового возлюбленного и заливалась смехом еще не знавшая своей собственной судьбы пухленькая хохотушка Лера :
     - Бежала к тебе, дорогой, но перепутала этаж и позвонила в чью-то квартиру...  А там какая-то ненормальная баба дико закричала : “Почему ко мне ?!.”

     Дом постепенно накрывала ночь, и тишина, как вечная её спутница, привычно обходя квартиры, зашла и в эту, где, согревшись в своей одинокой постели и успокоившись, наконец, как в саване, засыпала женщина.
Эта, еще живая, но давно забытая всеми - старуха теперь, похоже, видела свои новые и совсем не страшные сны, потому что маленькая таблетка снотворного, принятая ею, как оказалось, кстати перед сном, - в ней естественно и безусловно жила и необратимо, как обещал когда-то доктор, начинала действовать…