Плебс и Элита. Этикет контакта

Традиционно аристократия была отделена материальными, идеологическими, часто предрассудочными, перегородками от остальной части общества. Ее, элиту, за кичливость и гордую обособленность корили моральные лидеры общества. Образцом задирания хвоста считали Палату Лордов — вот уж сэры хреновы! Иногда этот исторический апартеид правомерен, и часто даже бывает необходим (в контексте поддержания порядка). Иногда — зашкаливает. Но плебс и элита непременно должны контактировать, обмениваться сигналами, устраивать минимальное перетекании в сообщающихся сосудах. Телефон и телевизор тут не инструменты - каждый видит и слышит, что он хочет. Тут - стена. Но эти две общественные страты имеют и другие каналы для сообщения. Например, в сфере искусства.
      Приведу на этот счет примеры из знакомой мне жизни музыкальных коллективов.
В Брежневские времена ресторанный музыкант был уважаемым для разночинной публики человеком. Это был для рядового ресторанного посетителя высокий специалист непостижимой игры на волшебном саксофоне. Его приглашали к столу, чтобы он снисходительно пропустил стопку. И отношение было, если не подобострастное, то демонстративно почтительное. Девушки млели перед джазменами. Телефоны раздавали несчетно. С фантастическими последствиями. Героиня Мэрилин Монро утверждала, что просто не в силах отказать тенор-саксофонистам. Своего рода амикошонство между публикой и артистами происходило и в том случае, когда клиентурой музыкантов были партийные управленцы.
          В капиталистические времена все изменилось. Допустим, артистов приглашают на корпоративную вечеринку или местно-олигархический юбилей. Всех приходящих музыкантов, певцов, чечеточников и престиджитаторов — охранники пускают на сцену под запись в кондуите и сквозь фейсконтроль. Выход тоже непременно через регистрацию. Чтобы сколько вошло рабов, столько и вышло. Не дай-то бог, кто останется,  выпьет дринки с фуршетного столика, сожрет канапешки, даму утанцует. Взглядом встречаться артисту с гостями нежелательно. Со сцены в зал сходить запрещено, даже хотя бы и в туалет. Упаси боже артисту смешаться с развлекающейся публикой! Догонят и выгонят. Чисто Алабама позапрошлого века: «Черные и собаки – через заднюю дверь».
     На моей памяти был случай на открытии нового фитнесс-центра, когда бригадир охранников с дубинкой без стука зашел в гримерку, где готовился к выступлению оркестр, и громко проинструктировал: "По залу не шляться. Увижу музыкантов на фуршете - дубинкой по башке без предупреждения!»). Так что речи о нежном единении талантов и поклонников за рюмочкой мартини уже быть не может. Прибежал, отдудел, получил гонорар - и не задерживайся. Обычно платят наличкой. Видимо, серой. Денежные пачки для артистов в этих кругах принято доставать из коробок из-под ксерокса.
     После расплаты нужно как можно быстро освободить помещение. Саксофон в руки – и бегом на выход. Программа вечера продолжается. Следующая бригада, цыгане с гитарами и бубнами уже заваливаются в гримерку.
     В позднесоветское время во властных верхах по отношению друг к другу и низам царило панибратство (все же — «товарищи»!). Обращение только на «ты» (помните величественное лигачевское: «Ты, Борис, неправ!?»). Привилось американское похлопывание по плечу. На людях принято быть простым «как Ленин». И только в кулуарах — мат и разносы. Бывало, из кабинета первого секретаря жертв нагоняя выносили в обмороке.
     Доступность, простоту и гуманность руководителя на партийных сборищах разного уровня демонстрировали с помощью детей. Пионеры быстро проговаривали сочиненную в недрах идеологического отдела стихотворную речевку – и бежали с цветами к Первому, который каждого крепко обнимал и целовал. Вот оно – почти физическое слияние элиты с миром простых людей! Даже песня была парадная «Цель нашей жизни – счастье простых людей». Подчеркну: «простых». А непростых счастье не касается. Пусть горят на работе. Вот каков был на самом деле этот внешний аскетизм советской элиты
      А теперешний вечный праздник чиновной и бизнес-элиты неистребим, при этом многострадальное общество наше продолжает неумолимо разделяться на страты непроницаемыми переборками. Которые, впрочем, периодически ломаются. И с большим треском, как в Алабаме.