Мой Жванецкий

Заявление, подобное моему, может сделать каждый, кто его любит. Невозможно произнести «любил» в прошедшем времени. Любовь к нему и его творчеству не убывает, а только становится глубже и осмысленнее как при смаковании выдержанного коньяка. С каждым годом наследие, которое он нам оставил, приобретает новые оттенки  и дивное послевкусие.
Слушать и читать его стали даже больше и делают это, как я заметил, не спеша, наслаждаясь философией юмора. Михаил Михайлович был и остается настолько великим, что его хватает на всех так щедро, что каждый, кто его любит, может, как и я, произнести – мой Жванецкий. И дело даже не в том количестве произведений, которые он написал, многочисленных выступлениях по телевиденью и на концертах. Да, дело не в количественном проявлении, а в том языке, которым он себя выражал.
Автор своими удивительными и неповторимыми интонациями, сюжетными поворотами, четкими, рублеными предложениями формировал поразительную вибрацию звука, который носил уникальный характер. Слушатель ощущал, воспринимал слова Жванецкого, как абсолютно персональные, обращенные лично к нему. Характер, личность писателя и характер, личность  слушателя или читателя переплетались в ментальном, эмоциональном диалоге. Мы воспринимали его рассказы, как адресованные каждому индивидуально.
Казалось бы, абсурдный, незамысловатый рассказ про раков слушался так, словно это он с тобой делился доверительно этой курьезной историей. И было не понятно рассказчик больше огорчен, что не купил вчера больших раков по пять или радуется, что сегодня есть по три, но маленькие. А слушателю хочется то ли посочувствовать, то ли посоветовать, а то и послать непутевого рассказчика. Зрители хохотали и падали со стульев, смех колыхался  морской волной и каждый вносил в этот океан свое отношение, свою персональную капельку веселой жизненной энергии.  Некоторые при этом подталкивали соседа локтем, как бы говоря: «Ты представляешь, какую он мне историю рассказал. Умора. Не поверишь». А сосед, заливаясь от смеха, сам норовил поведать про олуха, который раков выбрать не может, а только рассказывает.
Моим Жванецкий мог бы стать в Одессе. И в этом случае я не был бы оригинален. Ведь так, по крайней мере, может заявить каждый одессит. Конечно же слушал я его задолго до того как оказался в этом дивном городе и провел в нем чудесные студенческие годы. Не один год с удовольствие вкушал его миниатюры в исполнении артистов и самого автора – было смешно, весело, остроумно, колко. Однако, все воспринималось и оценивалось мной больше умом даже в Одессе. Даже на концерте в одесской филармонии, когда выступала бесподобная троица и я от хохота свалился на пол, пролетев мимо откинувшейся сидушки кресла.
Согласитесь, сказать «мой» можно только приняв сердцем. По-настоящему влюбила меня в Жванецкого его книга, случайно попавшая мне в руки. Именно после неё Михаил Михайлович  занял особое место в моей душе, и я его полюбил сердечно, крепко, навсегда и по-настоящему. Только тогда он стал моим.
Книжечка небольшого формата под названием «Встречи на улицах», изданная в 1980 году оказалась она в моих руках уже в Киеве два года спустя. Я только приступил к работе в проектном институте. Книга была моего старшего коллеги, он ее читал в перерыве и с гордостью продемонстрировал, узнав, что я приехал из Одессы. «Тебе эти хохмочки хорошо знакомы», - сказал он, подавая книгу и многозначительно улыбаясь. Тогда для многих, а возможно и сейчас, было нормой ожидать веселого нрава и шуток от уроженца (или хотя бы выпускника ВУЗа) этого славного города.
Я попросил почитать. В книге вошла классика раннего Жванецкого – рассказы «Нормально, Григорий!», «Заседание на ликеро-водочном заводе», «Дефицит», «Специалист». Я их слышал неоднократно и знал, можно сказать, наизусть. Но не их присутствие меня покорило, а неизвестные мне доселе лирические и очень личные произведения - «Портрет», «Ожидание», рассказы посвященные женщинам и обращение к сыну, разговор с внуком. В них было столько души, искренности и тепла, столько личного, что я полюбил Жванецкого как очень родного и близкого человека.
Через оговоренное время книгу надо было возвращать, а вот сохранить понравившиеся, тронувшие за душу рассказы очень хотелось. Но как? В то время множительная техника вся была на учете и для того, что бы сделать копию требовалось разрешение. Сейчас этого, когда ксерокс (и не один) в каждом офисе и на каждом углу, представить себе невозможно. А вот тогда я всерьез подумывал переписать от руки то, что мне понравилось больше всего. Но выход нашелся!
Уж не припомню сейчас, за сколько бутылок (самая твердая жидкая валюта) я договорился и мне сделали, как тогда говорили «синьку» книжечки и переплели. Переплет оказался под стать этой плохонькой копии. Обложка из похожего на клеенку материала сиреневого цвета получилась со швом посредине. И радости моей не было предела.
Прошли, как говорят, годы в течение которых я изредка брал книгу в руки и перечитывал тот или иной рассказ. После этого однозначно улучшалось настроение. И вот дети, помятую про мою любовь к Жванецкому и в связи с его приездом в Киев, подарили мне с супругой билеты на его  выступление. Концерт был вскоре после даты моего рождения, которая, кстати, отличается всего на один день от даты рождения Жванецкого (ну, по годам разница больше). Это был март 2015 года.
Билеты покупались незадолго до концерта и места нам достались хоть и в партере, но далековато. Я с трепетным волнением предвкушал встречу с любимым автором. Гадал, что из старенького он прочитает и с какими новыми  произведениями познакомит. Настал долгожданный вечер.  Перед выходом из дома, в последний момент вопреки добродушному подтруниванию жены я взял с собой старую, в нелепом перелете подпольно скопированную книгу.
Концерт прошел на «Ура». Зал был заполнен до отказа и даже ложи для особых  гостей, обычно пустовавшие, в этот раз были заполнены. Зрители в едином порыве реагировал на шутки, быстро понимал тонкие намеки, игру слов. Поражал искрометный, неиссякаемый и неувядающий талант автора. Я не переставал удивляться, как он метко все подмечал и мог короткими фразами, буквально несколькими словами передать глубокую мысль, выразить чувства миллионов и еще при этом сделать все весело и не навязчиво, адресуя каждому лично. И если он смеялся над человеческими качествами, слабостями и стереотипами поведения, то получалось это без злости и высокомерия, по-отечески добро.  И еще приводило в восторг и вызывало недоумение то, что он больше двух часов без подтанцовки, один стоит перед многотысячным залом. И не просто стоит, а читает свои произведения и поднимает такую массу народа ввысь.
Концерт подходил к концу. Этому свидетельствовал и спадающий творческий накал и выстраивающиеся  по обеим сторонам сцены желающие вручить цветы, получить автограф. Из-за кулис появились дюжие охранники и их внушительный вид сдерживал ретивых зрителей. У меня засвербило и книга стала жесть ладони. Я повернулся к жене и произнес:
- Ну что ж я, пожалуй, пойду?
- Куда? В гардероб? – недоуменно произнесла она.
- Нет, к Михал Михалычу, - произнес я решительно.
- Да, куда же. Смотри,  что там творится, - выразила она обоснованное сомнение.
- Ничего, прорвемся. Включаем Одессу.
С этими словами я рванул с места. Идти было не очень близко с нашего, наверное, ряда двадцатого. Я понимал рискованность затеянного мероприятия. С другой стороны расстояние позволило принять план. План был прост – идти к цели уверенно с убеждением в своем праве дойти. Видя, как уплотняются страждущие у ступеней на сцену, я стремительно подошел чуть сбоку, вспрыгнул на третью ступень и уверенно поднялся на сцену. В это время Жванецкий закончил свой прощальный монолог, поклонился залу и  отправился за кулисы как раз с той стороны с которой продвигался я.
Охранник недоуменно, вопросительно посмотрел на меня, но не бросился хватать за руки и выдворять. Я на него вовсе не смотрел. И не потому, что он этого не заслуживал. Видимо мой решительный вид и уверенные действия его не обеспокоили. Скорее всего, он меня принял за представителя администрации или еще кого-то имеющего право вот так по-свойски выскочить на сцену. Это придало мне еще больше уверенности и, проходя мимо него за кулисы, я произнес доверительно:
- Еще немного задержи, пожалуйста, зрителей. Мне переговорить надо по -быстрому с Михал Михалычем.
Цель моего броска стоял неподалеку и вытирал платком лоб, переходящий в лысину. Я подошел, поздоровался, сказал что-то хорошее про концерт  и добавил:
- Я вас, думаю, удивлю сейчас.
- Меня? - и он с интересом, как мне показалось, посмотрел на самоуверенного нахала в моем лице.
Я молча протянул ему книгу. Он взял, пролистал, улыбнулся, крякнул. Потом пробурчал с улыбкой что-то себе под нос и опять посмотрел на меня. Пока он рассматривал книгу, я немного пришел в себя после пробежки и лихого проникновения за кулисы. Я смог отдышаться, успокоить волнение и оглядеться. Михаил Михайлович оказался еще меньше ростом, чем я себе представлял. Парадокс, но на сцене, с большого расстояния он смотрелся даже высоким. Талант возвышал. А вот рядом я увидел, что он прилично ниже меня ростом, хотя меня можно уверенно назвать невысоким. Я увидел, как он устал.
Подумалось, что вечер у него еще не окончен. Вот сейчас поклонники будут донимать, как и я. От этой мысли стало неловко, словно в гости пришел невпопад. «А потом еще и ужин ему предстоит торжественный. Не хилая нагрузочка для 80-летнего человека» - прилетело на ум. Мне оставался один шаг до смятения. Но разу уж здесь, то чего уж мяться в комплексах. Тем более за кулисами стали появляться зрители, которых стали пропускать охранники. Они стояли поодаль, не решаясь подходить, считая, что у нас идет глубоко личный или деловой разговор. «Какие воспитанные люди. Есть еще», - с удовлетворением подумалось в ожидании реакции автора на столь необычное издание его произведений. Жванецкий посмотрел на меня весело, в глазах промелькнула хорошо известная всем искорка:
-Да, признаюсь, удивил. Я такого и не видывал. Это как привет из прошлых времен. Ты-то кто?
- Да учились вместе неподалеку в Одессе, - выпалил я задорно. Откуда  взялся такой ответ, мне самому было невозможно понять.
- Как это? - с недоумением спросил он. И с подозрением подвоха взглянул на меня.
Было очевидно, что мы не могли учиться не только вместе, но и в одно время.
- Вы учились в ОИМФ, а я в строительном, через забор.
- А-а-а! - благодушно, успокоено произнес Михаил Михайлович, - ну, это многое теперь объясняет. Раритет у тебя знатный, это точно.
Я набрался смелости и попросил:
- Очень хочется, что бы этот экземпляр остался с памятной надписью от автора.
- Это можно. Зовут то тебя как?
Я ответил. Жванецкий достал ручку и написал что-то внутри. Протянул книгу и с улыбкой добавил:
- А аббревиатура твоего института на украинском (Одеській інженерно-будівельний інститут) мне больше нравится. Звучит как мантра. Как призыв.
Он озорно, по-пацански смотрел на меня, и мы понимающе улыбнулись друг другу.
Я взял протянутую книгу, и у меня мелькнула мысль: «А что если сфотографироваться вместе с ним?». И даже быстро оглянулся вокруг в поиске кого бы попросить. Люди в волнительном ожидании плотной группой стояли неподалеку, и я видел, что терпение у них на пределе. Мне стало неловко. Я тут же прогнал прочь эту затею, горячо выразил свою признательность Жванецкому. Мы обменялись рукопожатиями и распрощались.
К жене я шел… Сказать восторженным триумфатором, радостным победителем будет не точно. Все перечисленное где-то присутствовало, но отдаленно, очень незначительно, легким фоном. Основным было ощущение счастья и тихой радости. У меня осталась книга, которая несет мысли и чувства писателя. И самое дорогое - до сих пор хранит тепло рук Жванецкого.


Рецензии