Спасти париж 11

                Глава девятая
                ПЕРВЫЙ БОЙ С НЕМЦАМИ

     В первой половине августа 1914 года по обе стороны германо-российской границы по Восточной Пруссии интенсивно сосредотачивались и развёртывались войска противников. Немцы, сделав ставку на быстрый разгром Франции, прекрасно понимали, что две русские армии у Нема¬на и Нарева рано или поздно нанесут удар, стараясь оказать союзническую помощь французам. У русских был большой перевес в кавалерии — на целых семь дивизий. Зато у немцев было превосходство в артиллерии. Это касалось в первую очередь тяжёлых пушек: 156 орудий против 24 русских. Преимущество германцев было и во многом другом: хорошо развитая сеть железных дорог, своя знакомая территория, заселённая немцами, более технически оснащённая армия. Две же русские армии были разделены естественной природной преградой — Мазурскими озёрами и лесами.

     Командующий Восьмой германской армией генерал Макс фон Притвиц долго колебался, куда же направить главный удар: против Первой русской армии Павла Карловича Ренненкампфа на восток или против Второй армии Александра Васильевича Самсонова на юг. Притвиц, не зная русских планов, пока послал в обе стороны по одно¬му корпусу, надеясь, что вскоре военная ситуация прояснится. На восточный рубеж Восточной Пруссии был направлен Первый армейский корпус генерала Германа фон Франсуа — человека талантливого и самовлюблённого. Он был очень высокого мнения о себе, о своём корпусе, состоящем из местных пруссаков, и ни во что не ценившем русскую армию. Командование Восьмой германской армии знало о противнике мало, так лее как и Первая русская армия — о немцах. У Первого корпуса был приказ не переходить реку Ангерап и не задирать русских раньше времени. Но Франсуа решил, что по данным разведки против него стояли всего две пехотных бригады.

      На самом деле к германской границе подходила вся Первая армия. Ещё 13 августа русские войска генерала Павла Карловича Ренненкампфа вышли из своих лагерей и спешно шли на немцев. То была самая скорая помощь России союзнической Франции, взывающей о спасении. Авангард Первой армии, со¬стоявший из 76 эскадронов конницы хана Нахичиванского, уже на следующий день стоял у границ, а казачьи разъезды уже хозяйничали на сопредельной стороне. Германская конница тоже не дремала и проводила разведку боем, врываясь на русскую территорию силами нескольких эскадронов с пушками и пулемётами. Именно в результате этих вылазок германский генерал Франсуа узнал, что к немецкому городку Сталюпенену выходят целых шесть русских дивизий! Он слегка опешил: это уже было двенадцать бригад! А у него — в два раза меньше, но Франсуа хорошо помнил, что по огневой мощи идентичное германское подразделение сильнее русского на треть, а уж боевые качества своих солдат он ставил ещё выше. И пятнадцатого августа командующий Первым германским корпусом, закусив удила, приказал войскам, развёртывать¬ся в боевые порядки и наступать к границе...

     Но русские части 25-й дивизии, опередив немцев, уже к вечеру шестнадцатого вышли к государственной границе, и разогнав сторожевые посты противника, заняли не¬сколько прусских деревень. В панике местные жители оставили свои каменные дома и весь скот, и домашнюю птицу. Русские солдаты удивились: куда бы они не выходи¬ли, перед ними поднимались клубы чёрного дыма. Наиболее догадливые предположили:

- Немцы сигналят своим — чужие идут!
- Местных рук дело...

     Ближе к ночи на семнадцатое августа и русские казаки выяснили, кто против них: Первый армейский корпус генерала Франсуа состоял из кавалерийской дивизии и двух пехотных, расположившихся к югу от Сталтопенен. С утра па немецкий городок, стоявший в восьми километрах от границы, началось русское наступление тремя колоннами. Оно протекало медленно, но верно, и германский генерал Франсуа с тревогой следил с церковной вышки, как позиции его корпуса обходят с флангов. Генерал мнил себя Наполеоном, хотя походил на него только ростом и был сухощав и далеко не молод. Франсуа не подавал и повода к отступлению перед превосходящими силами русских, даже когда в его штаб явился присланный офицер от командующего Восьмой армии Притвица. Связной офицер, блестя моноклем, безапелляционно заявил:

—Немедленно прекратить бой и отойти к Гумбиннену, где сосредоточилась вся наша армия. Вы нарушаете приказы и планы Притвица!

       Герман фон Франсуа, хорошо понимал, что отступать всё равно придётся, посмотрел на своих офицеров и гордо заявил:
—Доложите генералу Притвицу, что генерал Франсуа не прекратит боя ранее, чем русские будут разбиты...

     Упёртый командующий добился-таки одиночного успеха для немцев южнее Сталюпенена: он сделал ставку на свои тяжёлые пушки, расположенные компактно и наносившие серьёзный ущерб русской пехоте и артиллерии, а в довершение германцы нанесли контрудар по 105-му русскому полку, который вынужденно отступил. Но то была локальная победа Франсуа, на всех остальных участках приграничного сражения Первый германский корпус ждали поражения. Севернее городка немецкой кавалерийской дивизии не повезло сразу: в неё со страшной силой врезалась русская конница хана Нахичиванского, и немецкие кавалеристы были с позором рассеяны, понеся огромные потери. В центре разыгравшегося сражения русские, ведя прицельный огонь из пушек и винтовок, заставили германцев отступать, уничтожив при этом артиллерийскую батарею. Казалось, ещё немного и германский корпус будет окружён, но наступил вечер кровавого боя и генерал Франсуа поспешил отдать приказ об отступлении к основным силам Восьмой германской армии, которая готовилась к решающему сражению под Гумбинненом.

     Русская армия Ренненкампфа, одержав первую трудную победу, с воодушевлением ринулась вглубь Восточной Пруссии, выполняя план русского генштаба на соединение со Второй армией Самсонова, наступающей с юга.



                Глава десятая
                ДОЛГИЙ ПУТЬ К ГРАНИЦЕ

     Четырнадцатого августа генерал Александр Васильевич Самсонов работал в своей штаб-квартире до самого позднего вечера. Командующий подписывал последние приказы по корпусам своей Второй армии о начале наступления на южные районы германской Восточной Пруссии. Чем дольше Александр Васильевич вживался в новую высокую должность, чем больше впитывал в себя информацию о противнике и состоянии наших войск, тем откровеннее не понимал, зачем вообще здесь, у Нарева, русский генштаб задумал атаковать немцев. Его Второй армии предстояло на¬ступать при полном бездорожии до самой германской границы, до которой некоторым воинским частям было 80 вёрст, а другим — все 100 и более. По тяжёлым песчаным дорогам до. германцев раньше трёх-четырёх дней не добраться, а остальным придётся пылить до Восточной Пруссии — неделю! Ведь были раньше в генштабе умные люди, тот же генерал Палицин, который не хотел наступать, потому и дороги к границе не строили. Первоначальный план войны России с центральными державами был таков: большими силами наступать на Австро-Венгрию и добиться скорой победы, а против Германии держать оборону. В частности, в районе Восточной Пруссии русские хотели опираться на мощную цепь приграничных крепостей и бездорожии. За несколько лет до Великой войны в столичном Петербурге всё переиграли, и вот теперь ему, Самсонову, предстоит расхлёбывать ту кашу, которую заварили Сухомлинов и Жилинский. Что ж, приказ есть приказ — будем наступать от Нарева, будем спасать Париж...

      Ранним утром драгунский ротмистр Алексей Васильевич Коряков выстроил перед штабом армии десяток своих кавалеристов — посыльных, оказавшихся в Остроленке.

Ротмистр держался с подчинёнными нарочито строго, обходя их и придирчиво осматривая, даже произнёс речь зычным голосом:

—Братцы! Мы с вами у границы Российской Империи, где вот-вот начнутся военные действия. Сейчас, как ни¬когда, штабу Второй армии необходима быстрая и точная доставка секретных документов в корпуса и обратно. Время наступает военное, и возможно вскоре ваши разъезды будут проходить по территории врага. И не дай Бог, если наши пакеты достанутся германцам — тогда это обернётся напрасно пролитой кровью ваших же товарищей по оружию. Потому объявляю: с этого дня вы будете ездить не в одиночку, а парами. В дальнейшем на территории противника доставка особо важных сведений будет осуществляться тремя или четырьмя драгунами.

       Алексей Васильевич с непривычки от своей тирады закашлялся, а драгуны, томившиеся в строе, не преминули при этой заминке подать голос:
—Ну, теперь мы в кампаниях ездим!

—А то летали раньше как сычи-одиночки. Сейчас — волчьей стаей.
—На весёлые дела идём...

—Молчать, сукины дети! — топнул сапогом бравый ротмистр. — Вас на войну посылает Отечество, а не на пикник! Ваши донесения ждут корпуса и дивизии Второй армии. От вас зависит жизнь или смерть тысяч русских солдат и офицеров. Марш по коням! Пакеты сейчас же будут розданы.

      Мигом рассыпался строй. Драгуны, звеня шпорами и бряцая саблями, разбежались, но уже через минуту вернулись, ведя под уздцы своих коней. Первым обернулся Иван Степанов, чем и заслужил у Корякова похвалы:
—Молодец, Иван! Вот это ефрейтер, сразу видно японскую войну не зря прошёл. Тебе путь-дорога с Глебом Загитовым предстоит не близкая — в дальний левофланговый Первый корпус...

      Степанов с Загитовым выехали ещё, когда августовское солнце только медленно поднималось от волнистого лесного горизонта. Молодой Глеб Загитов, жизнерадостный здоровяк с ребячьим выражением лица, скинув фуражку и покрутив крупной лысой головой, грустно усмехнулся:

—Судя по всему, жаркий день предстоит. Мы сегодня не только пропотеем, но и пыли наглотаемся.

      Он махнул плёткой вперёд, и Иван кивнул, видя поднимающееся к небу облако пыли от близкого обоза, а вдалеке так же пылило какое-то пехотное подразделение. Степанов ответно улыбнулся:
- Привыкай молодо-зелено. Теперь война, и пустых дорог мы вряд ли с тобой увидим.

- Хорошее дело пыль глотать от обозных, — фыркнул Глеб и подстегнул своего чёрного красавца скакуна.

- Да, ты прав; не тех лошадей и повозок в обоз набрали, — вздохнул Иван, присмотревшись опытным глазом. — Одноконные экипажи есть. И зачем взяли сюда городских лошадей — им лишь по мостовым барышень возить, а не по тяжёлым песчаным дорогам армейские грузы.

- Да, — соглашался Глеб и предложил: — Пойдём гало¬пом мимо них, а то наедимся пыли, так что мама не горюй...

     Кавалеристы, пришпорив коней, быстро промчались мимо пылящего обоза и только после этого вздохнули пол¬ной грудью. Они целыми днями наблюдали, как под палящим солнцем маршируют усталые колонны пеших русских войск. От вездесущей пыли и песка некуда было укрыться: песок был на зубах, а пыль покрывала солдат с ног до головы. Днёвок Второй армии штаб Северо-Западного фронта не давал, и русские воины, глотая пыль, мужественно шли с короткими привалами, где пили воду из фляжек и утоляли голод солдатскими сухарями. Армию Самсонова гнали вперёд телеграммы главнокомандующего Жилинского: «Энергично наступать... только в скорости наша победа!» И войска, преодолев за несколько дней безостановочного пути, где 80, а где и 100 вёрст, вовремя вышли к государственной границе, чтобы наказать взорвавшегося агрессора, чтобы спасти союзную Францию.




                Глава одиннадцатая
                БУДЕМ ВОДИТЬ ПРОТИВНИКА ЗА НОС

   В канун наступления на австрийском фронте генерал Алексей Алексеевич Брусилов безотлучно работал в штабе своей новой Восьмой армии, которую противник, всё ещё воспринимал как отдельный небольшой корпус. Шестидесятилетний командующий со штабными офицерами детально обсуждали план предстоящей наступательной операции, дорабатывали его, а потом доводили  до всех строевых частей армии. Брусилов в эту горячую пору отвлекался только на сон и еду. В одно тёплое августовское утро на завтрак командующий Восьмой армии получил от адьютанта не только пищу, но и неподписанную записку.

- Что за бумага? – недовольно спросил Брусилов.
- Мне её передала одна приятная дама. – заулыбался молодой офицер, - Она сказала, что будет ждать ответа у штаба армии.

    Алексей Алексеевич махнул рукой, отпуская  адьютанта, и углубился в чтение записки: «Обстоятельства сильно изменились. Надо поговорить. Жду на улице». Знакомый подчерк Статьницкой и волнительный текст, заставил его подняться и оставить завтрак. Он в раздражении порвал записку и вышел из кабинета. Генерал, нервно одёргивая китель, быстрыми шагами преодолел суетливый штабной коридор и с высокого крыльца, почти сразу, заметил свою графиню в белом платье. Елена медленно прогуливалась под белым зонтом от солнца, по тротуару на противоположной стороне улицы. Брусилов решительно перешёл дорогу и, сблизившись с Статьницкой, дежурно поцеловал протянутую руку.

- Как же ты посмела остаться здесь?! – возмутился он.
- Постой Алексей! – попросила Елена, покусывая губы. – Я уже собиралась уехать из России, но тут ко мне явился резидент немецкой разведки и сказал в отношении тебя такое…

   Графиня задохнулась, не решаясь сразу объявить русскому генералу о его незавидной участи, и он пожал плечами:

- Ну что? Ну что тут этот несчастный резидент мне может сделать?
- Пан Станислав Комаровский здесь не один! – предупредила Статьницкая и заявила: - Он сказал мне, что у него есть два варианта действий в отношении тебя, если ты перестаёшь давать мне важные сведения. Выбор тут небольшой: либо тебя застрелят, либо… я должна подбросить тебе яд…

- Недурно уйти из жизни с помощью такой красивой дамы! – засмеялся, было, Брусилов, но потом серьёзно сказал. – Жаль неподходящий момент для этого – мне Родину надо защищать. Пойми Елена. Я положил много лет и сил, ради вот этого августа четырнадцатого года и последующих месяцев Великой войны. Я обязан и хочу доказать всем и прежде всего себе самому, что чего-то стою как военачальник.
   Алексей Алексеевич выдав, что у него было на душе, замолчал, глядя в заплаканные глаза Елены. Её, несмотря на наступающий жаркий полдень, било мелкой дрожью, будто она выскочила на улицу в осеннюю непогоду. Она долго смотрела на него влюблёнными глазами, и наконец, тихо сказала:

- Я не могу сейчас тебя оставить. Немецкие и австрийские шпионы готовы убить тебя, если рядом не будет меня…

- И если я не буду тебе передавать ценные сведения – усмехнулся Брусилов.
- Да! – откровенно сказала Статьницкая и умоляюще тронула его рукав. – Ну, ты же, что-нибудь придумаешь, что-нибудь им выложишь. Алексей - ты же умница!

     Брусилов захохотав, поцеловал её в раскрасневшуюся щёчку и тихо ответил:
- Хорошо! Мы с тобой немного поработаем на благо России. Сделаем так…
      Алексей Алексеевич поднял голову к небу и, зажмурившись от яркого света, стал про себя размышлять: «Если передавать планы и действия моих войск с задержкой по времени, то враг не сможет положительно для себя отреагировать. Передам Елене в целом верные военные данные, но всё равно буду водить противника за нос…»

- Алексей, Алексей! – шептали близкие губы графини. – Ты со мной?
     Она заулыбалась, когда Брусилов засмеялся и неожиданно закрутил её вокруг себя.

- Ты, что? Люди кругом! – зашикала Статьницкая.
- Да, да! – остановился довольный Алексей Алексеевич и заговорил серьёзным тоном. – Для своего связника запоминай мои слова: «В ближайшие дни небольшие казачьи части перейдут австрийскую границу для разведки. Их цель -  захват языков. Если граница слабо защищена, то казаки её захватят, но дальше не пойдут, ввиду ограниченности русских сил».




   

 


                Глава двенадцатая
                ВТОРЖЕНИЕ КАЗАКОВ В ГАЛИЦИЮ

      К середине августа 1914 года Восьмая армия генерала Алексея Алексеевича Брусилова, выдвинув вперёд к австрийской границе две кавалерийские дивизии, изготовилась к наступлению. Сведения о противнике были крайне скупы из-за слабой авиации, и все надежды возлагались на агентуру за кордоном, но та знала немного, ибо была подготовлена плохо и наспех. Брусилов об австрийцах стоящих против него, знал мало. Их силы были не столь велики. Они сосредоточились в основном в долине реки Серет, а не на пограничном Збруче. Иногда выручала казачья разведка, в частности отличился разъезд хорунжего Хлебникова из Первого Оренбургского полка Десятой дивизии. Он внезапно ворвался на сопредельную сторону 10 августа, и оренбуржцы в конной атаке разогнали приграничную заставу, взяв пленных.

      Шестнадцатого августа Десятая дивизия, имея в авангарде лихой оренбургский полк казаков, вторглась в австрийскую Восточную Галицию в направлении города Збараж. Поначалу полк полковника Леонида Петровича Тимашова легко выгнал вражескую пехоту из приграничной деревни, но впереди было главное событие дня — взятие Збаража. Казакам предстояло проскочить целую версту открытой местности, насквозь пристреливаемую противником. Командир полка, выстроив свою конницу и тяжело вздохнув, громко приказал:
—Господа казаки! На молитву!

      Хмурые казаки, понимая серьёзность военной операции, сняли фуражки и истово зашептали молитву, в конце которой осенили себя крестным знамением. Полковник заметил, что воины перекрестились, выхватил свою шашку и зычно крикнул:
—Шашки наголо! Галопом марш, марш!

      Развернулась по зелёному полю оренбургская вольница. Грозная казачья лава под сильным ружейным огнём, блестя стальными клинками, понеслась па виднеющийся город. В эти несколько решающих минут оренбуржцев могла остановить только смерть. Тимашов, едва поспевая за своими, радостно повторял: «Слава Богу, пока не бьют пушки и пулемёты, а ружья не в счёт!.. Пуля-дура...»
      Многие казаки, благополучно проскочив смертоносное поле, услышали сзади приказ командира полка:
— Спешиться! Выкуривать австрийцев из домов!
Первый город был вскоре взят и шестеро оренбуржцев были награждены Георгиевскими крестами...

     Главное приграничное сражение выпало на долю другой кавалерийской дивизии Брусилова — Второй сводной казачьей дивизии генерал-майора Павлова. В её состав входили полки из Кубанского, Терского и Оренбургского казачьих войск. Оренбуржцы были представлены Первым Оренбургским артиллерийским дивизионом, который имел две шестиорудийные батареи под командованием войскового старшины Александра Николаевича Ончакова.

    К шестнадцатому августу Вторая казачья дивизия, выдвинувшись вперёд на левом фланге армии Брусилова, овладела местечком Городок. Против казаков расположились пехотные заставы австрийского одиннадцатого корпуса и венгерская кавалерийская дивизия. Вражеская кавалерия смело развернулась в боевые порядки и в конном строю атаковала Городок. Казачьей дивизии были приданы четыре роты пехоты, которая занимала околицу села и возвышенность. За стрелками расположилась Кавказская казачья бригада с пулемётами, а оренбургские артиллеристы с пушками укрылись за Городком.

     Венгры ломились скопом, без всякой разведки — за что и поплатились. Много мадьяр с лошадьми полегло перед позициями от меткого артиллерийского огня дивизиона Ончакова, а в самый решающий момент атаки, по врагу, с фланга, застрочили казачьи пулемёты. Часть венгерских кавалеристов, домчалась до села, но русские пехотинцы их мужественно встретили, а из-за засады на врага налетела Кавказская казачья бригада и обратила мадьяр в бегство, при котором было брошено два орудия. Потери среди русских были значительно меньше. Оренбуржцы заплатили за победу жизнью войскового старшины Сороки¬на, который храбро командовал артиллерийской батареей.

    Армия генерала Брусилова, взяв первый австрийский рубеж — долину реки Збруч, не задерживаясь ни на день, ринулась дальше, по-прежнему имея в авангарде лихую казачью конницу. Алексей Алексеевич Брусилов отдал по армии общий приказ: «Требую активности всегда и везде. Нужно не только своевременно и сообразно с обстоятельствами выбирать момент для перехода в наступление. Пассивную оборону раз и навсегда запрещаю не только выполнять, но и думать о ней...»
 
                Часть пятая

                ПОБЕДЫ РОССИИ, ИЗМЕНИВШИЕ ХОД ВОЙНЫ

«Очень немногие слышали о Гумбиннене, и почти никто не оценил ту замечательную роль, которую сыграла эта победа. Русская контратака Третьего корпуса и тяжёлые потери Макензена вызвали в Восьмой немецкой армии панику, она покинула поле сражения, оставив на нём своих убитых и раненых. Она признала факт, что была подавлена мощью России...»
                Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчиллъ.
 
                Глава первая
                БРЮССЕЛЬСКИЙ МАРШ

     Долго выжидавшая Англия, последней из блока Антанты присоединилась к борьбе с агрессивными центральными империями. Но и после этого англичане несколько дней подряд рядились, сколько же сил им выделить и послать воевать на континент, хотя в союзном договоре было чётко зафиксировано: английская экспедиционная армия состоит из шести дивизий. Кончилось тем, что хитрая Великобритания расщедрилась для бедствующей Франции помощью в четыре дивизии. Начиная с девятого августа, в портах Саутгемптона и Портсмута[1] развернулась погрузка восьмидесятитысячной армии фельдмаршала Джона Френча. Морской пролив до французского побережья со времён завоевания норманнами Англии и вторжения испанской «армады», не вмещал столько судов с войсками. Буквально через каждые десять минут отчаливал новый корабль от берега, и всю эту гигантскую переправу бдительно охранял Британский королевский флот. Военный министр лорд Герберт Китченер, провожал в порту Портсмута сэра Френча. Убеленный сединами шестидесятилетний лорд убеждал столь же пожилого командующего армией:
- Я уверен, что немцы начинают выполнять свой знаменитый план Шлиффена, и вы, сэр, с экспедиционной армией можете оказаться на их пути.

- Французы сильно ошибаются, — презрительно фыркнул Френч, — если думают, что я отдам свои дивизии на растерзание германским армиям.
      Лорд понимающе улыбнулся и напутственно сказал:

—Пусть пока наша армия постоит где-нибудь в Амьене у французского побережья. Зачем нам кидаться под немецкий «паровой каток», который наверняка будет направлен на Париж...

      Французский главнокомандующий Жоффр лучше других понимая, что от союзной Англии и терзаемой германцами Бельгии толку мало, сам начал давно задуманное наступление на Германию с целью освободить захваченные ранее две французские провинции Эльзас и Лотарингию. Лучше бы он этого не делал, а поберёг воинские силы для отражения намечающегося удара германцев с северо-запада. Но Жозеф Жак Жоффр был упрям и бросил армию на хорошо организованную оборону немцев на центральном направлении. Французские пехотинцы в своих красных штанах становились заметной мишенью при атаках, точно так же как и кирасирские полки со всадника¬ми, закованными в средневековые латы! Губительный огонь германских пулемётов и орудий принёс французам огромные потери живой силы. Чем могли ответить в бою лёгкие французские орудия, имея в оппонентах тяжёлую германскую артиллерию?

     Когда французское наступление только начиналось, в главный штаб к Жоффру прибыл с бельгийской границы генерал Шарль Ланрезак. Он, уже устав пугать военное руководство немецкой угрозой с севера, приехал в Витри сам. Ланрезак сначала объяснял штабистам свою непонятную роль во французском наступлении:
—Как моя Пятая армия будет атаковать Арденны, втягиваться в горы, когда севернее из Бельгии ко мне во фланг зайдут сотни тысяч германских солдат.
      С ним категорически не соглашались штабные генералы:

- Вы опять что-то выдумываете!
- Немцы блефуют, а вы и поверили...

- Меня точно обойдут слева! — не унимался Ланрезак. — Из бельгийского Льежа, захваченного немцами, приходит достоверная информация от местных жителей. Они насчитали семьсот тысяч германцев, прошедших через го¬род.

       Сам главнокомандующий Жоффр стал успокаивать Ланрезака:
—Страхи преждевременны. У нас сложилось впечатление, что у немцев там ничего не готово.

      Его в один голос поддержали штабные подчинённые:
- Всё произойдёт в центре франко-германского фронта!
- Нельзя сидеть в обороне — только в наступлении мы победим...

      Главный штаб Шарля Ланрезака не успокоил, а когда командующий Пятой армии вернулся в свой штаб, то увидел на своём столе свежие тревожные разведданные: в Бельгии сосредотачиваются восемь германских корпусов и несколько кавалерийских дивизий. Ланрезак тут же по¬слал эти сведения главнокомандующему, к которому и из других источников пришли точно такие же грозные известия. Только после этого главный штаб разрешил Пятой армии Ланрезака переместиться к северу, к бельгийской границе. Жоффр кроме того предложил Ланрезаку актив¬но взаимодействовать с бельгийской армией и английской экспедиционной Френча. При этом Жоффр не отказывался от наступления французов в центре, помогая Ланрезаку лишь небольшими подкреплениями.

      Две немецкие армии Александра Клука и Карла фон Бюлова вовсю маршировали через Бельгию, не встречая почти никакого сопротивления. Столица нейтральной страны была беззащитна, и Брюссель обречённо ждал агрессоров. Слабая бельгийская армия откатывалась к Северному морю, очищая немцам путь к французской границе, где во всеоружии оставалась лишь крепость Намюр.

      В эти тяжёлые дни для Франции её главнокомандующий, без успеха проводя собственное наступление в центре фронта, спешил на автомобиле на переговоры в английский штаб фельдмаршала Френча. Руководители союзных армий поздоровались и Жоффр, уважая независимость англичан, вежливо предложил:

—Я думаю, сэр, двадцать первого августа ваши войска смогут встать левее Пятой армии Ланрезака и вместе с бельгийцами составить единую линию фронта.

      Но фельдмаршал со значением помолчав, твёрдо заявил:
—Не ранее двадцать четвёртого мои экспедиционные силы будут готовы к бою.
       Французский главнокомандующий побагровел от возмущения:

- Я знаю, вы уже вели переговоры в Париже. Всё французское руководство возмущено вашей крайней медлительностью...

- Мне лучше знать, когда будут готовы мои войска, — оборвал француза англичанин.
       Жоффр ещё пытаясь уговорить своего собеседника, приводил последние аргументы:

—Сейчас решается судьба Франции и мне казалось, что англичане прибыли сюда, чтобы не дать Германии нас сломить. Вас французы встречали цветами, с такой радостью...

       Френч был непреклонен и не собирался вставать с четырьмя пехотными и одной кавалерийской дивизиями поперёк наступления мощных немецких армий: фон Клук подходил к Брюсселю, фон Бюлов — к Намюру, а фон Хаузен — к Данону.

       Хотя бельгийский король Альберт увёл свою маленькую армию к портовому Антверпену, но местные жители не собирались терпеть немецкую оккупацию. Патриоты взрыва¬ли железнодорожные мосты, перерезали телефонную связь и стреляли в германцев. В ответ немцы захватывали заложников и при дальнейшем сопротивлении франтирьеров[2] про¬изводили массовые расстрелы и сжигали дома противников оккупации. По городам и сёлам развешивались приказы германцев о том, что за малейшее сопротивление одного жителя, будет отвечать вся община, и обычным наказанием служила смерть. В одном только Динане было уничтожено 664 жителя. Германские командиры по своему усмотрению устраивали массовые расстрелы заложников: иногда убивали каждого десятого, а когда и всех сразу. Так устанавливался в Европе железный немецкий порядок...

      Девятнадцатого августа Германия решила показать миру свою мощь и устрашить Антанту: трое суток через Брюссель проходила непрерывным маршем 300-тысячная армия Клука. Бесконечным потоком на запад следовали эскадроны кавалерии, пехотные полки и артиллерия на кон¬ной тяге. Под барабанный бой тысячи глоток оглушительно кричали: «Хай дир!»[3] И это была лишь одна из трёх германских армий, рвавшихся к Парижу с северо-востока. Блестяще выполнялся план Шлиффсна — мечта двух поколений германского командования. Огромная серо-зелёная масса солдат двигалась по Бельгии в сторону легко¬мысленной Франции. Французский главный штаб до последнего времени верил, что чем больше немецких солдат будет сосредоточено в Бельгии, тем легче пройдёт наступление на Эльзас и Лотарингию, но там все атаки захлебнулись в немецкой обороне. А вот теперь на северном участке фронта над Францией нависла страшная угроза.

       Французское командование, наделав серьёзных ошибок и просчётов, все взоры обратило на Россию — толь¬ко она могла выручить Францию от надвигающейся беды. Главнокомандующий Жоффр сделал тогда примечательную запись: «Предвосхищая все наши ожидания, Россия начала борьбу одновременно с нами. За этот акт сотрудничества, которое особенно достойно, поскольку русские ещё далеко не закончили сосредоточение своих сил, армия царя и великого князя Николая Николаевича заслужили признательность Франции».

      Военный агент России Алексей Алексеевич Игнатьев был нарасхват у озабоченных французов. Он на один день заехал в затихший Париж и тут же был принят военным министром Франции Мессими. Высокопоставленный чиновник сухощавый и подвижный, встретил Игнатьева прямо у порога своего кабинета и торопливо заговорил:

—Я с нетерпеньем жду ваших военных успехов на Во¬сточном фронте!
       Алексей Алексеевич понимающе улыбнулся:

- Начало положено в Восточной Пруссии, а на днях ударим и па Австро-Венгрию.
- Я знаю, что готовится и прямой удар русских па Берлин со стороны Варшавы. Это так?

 - Это зависит от мобилизационных сроков, — аккурат¬но осаживал Игнатьев экспрессивного Мессими. — Ударить сразу на трёх фронтах пока невозможно.
- Но нашему послу Палеологу пообещали в Петрограде! — настаивал военный министр Франции. — Ведь речь идёт о судьбе нашей страны.

       Игнатьев вежливо, но твёрдо сказал, защищая интересы России:
—Сейчас решается судьба двух наших стран. Мы с вами в одной лодке и надо помогать друг другу. Дай Бог на русском фронте будут достигнуты значимые успехи и это выручит Францию, и остановит немцев...


                Глава вторая
                ЗНАКОВАЯ ПОБЕДА ПОД ГУМБИННЕНОМ

       Немецкое командование Восьмой армии в Восточной Пруссии не насторожила первая небольшая неудача корпуса Германа фон Франсуа в бою с русской Первой армией. Германские генералы указывали на численное преимущество противника в столкновении с их Первым корпусом. Теперь на 20 августа командующий Макс фон Притвиц сосредоточил значительную часть своей Восьмой армии под Гумбинненом и намеревался дать генеральное сражение русской армии Павла Карловича Ренненкампфа. В этот день немцы создали против русских ударную группировку в 120 батальонов, в которых было 74 тысячи солдат, а у Ренненкампфа оказалось только 104 батальона из 64 тысяч воинов. И артиллерии у немцев было на тот момент больше: 526 орудий против 420 русских. Только в кавалерии германцы уступали противнику, но немцы не придавали этому большого значения.

      К решительным действиям против русских в Восточной Пруссии призывал и начальник германского генерального штаба Мольтке, который писал Притвицу: «Когда русские придут — никакой обороны, а только наступление, наступление, наступление...» В такой обстановке начиналась битва, имевшая серьёзные последствия на судьбы Франции, Германии и России.

      Прусские генералы относились к русским войскам на¬столько презрительно после неудачной для России войны с Японией, что сочли ненужным произвести разведку. Они были целиком уверены в мощи своей тяжёлой артиллерии и боевых качеств немецких солдат. Едва забрезжил рассвет 20 августа, как на русские позиции под Гумбинненом обрушились снаряды германских орудий. Огненная вакханалия продолжалась ровно час, после чего немцы поднялись в атаку. По открытой местности смело шли густые цепи солдат в серо-зелёных шинелях. Они бодро пели военные песни под полковые оркестры, и казалось, никакая сила не остановит лучшую армию мира.

      Поначалу русская армия Ренненкампфа была застиг¬нута врасплох: накануне поступило распоряжение о днёвке и одна передовая дивизия, попав под массированный обстрел и натиск германского корпуса, оставила свои позиции. Немцы с удвоенной силой продолжали наступать, уже радуясь скорой окончательной победе. Но прошёл всего лишь час и перед хвалёными германскими корпусами развернулся кровавый ад: на открытой равнине их войска подверглись настолько плотному и точному огню из пушек, пулемётов и винтовок, что невидимая смерть валила рядами и целыми колоннами...

      Немецкие офицеры в замешательстве кричали подчинённым:
- Откуда же бьют русские пулемёты и артиллерия?!
- Немедленно найти их скрытые позиции!

      Они приказывали развёртывать свои батареи на возвышенностях и открывать ответный огонь, по едва немецкие пушки начинали стрелять, как тут же сметались точными попаданиями русской артиллерии...Не даром, не даром лилась русская кровь на полях далёкой Маньчжурии[4] в русско-японскую войну. Русские солдаты удивили Евро¬пу своим хладнокровием и маскировкой, слаженной и точной стрельбой из всех видов оружия.

      Под убийственным огнём немецкое наступление захлебнулось в крови. Хотя командование Восьмой германской армии ещё не раз пыталось возобновить атаки, но все по¬пытки пресекались русскими со скрытых позиций. Поля битвы были усеяны трупами немецких солдат и офицеров, разбитой артиллерии и над всем этим метались раненые кони...

      Русские части пошли в контратаку. Германские солдаты, отлично экипированные и обученные не просто встали, а побежали, увидев сверкающие штыками русские цепи и услышав громовое «Ура!» Командующий Восьмой армией Притвиц тучный шестидесятилетний генерал обычно безжалостный и спесивый при поражении вдруг обмяк. Его круглое красное лицо затряслось. Правда, моложавый адъютант принёс ему одну радостную весть:

- К месту сражения подходит наш корпус Отто фон Белова!
- Немедленно бросить свежий корпус в бой! — судорожно закричал Притвиц, хватаясь за последнюю возможность изменить ситуацию в свою пользу — Сейчас мы по¬кажем противнику силу германского оружия...

     Но не прошло и двух часов как русские в эйфории победы смяли и этот германский корпус. Штабные офицеры, боясь за свои жизни, уже кричали командующему:

- Надо быстрее эвакуировать штаб армии!
- Мы можем попасть в лапы русским казакам!

     Немцы в панике отступали целых двадцать километров, вплоть до реки Ангерапп. Самое интересное, что генералы Восьмой германской армии до последнего не при¬знавали своего сокрушительного поражения и слали в главный штаб Германии сплошь хвалебные телеграммы. Так фон Притвиц доносил: «Веду бой под Гумбиненном, который протекает вполне удачно... Настроение великолепное...» Но всех перещеголял генерал Франсуа со своим Первым корпусом: «Корпус одержал полную победу над противником...»

    На самом деле, в начале битвы немцы изрядно потрепали одну русскую дивизию, пользуясь внезапностью атаки, но потом было разгромлено четыре германских дивизии — ровно половину, сколько бросил Притвиц против Первой русской армии. Лишь в одном из трех корпусов Восьмой германской армии — Семнадцатом, потери достигали 8 тысяч солдат, двести офицеров и до тысячи воинов сдалось в плен вместе с 12 орудиями. Всего на поле боя только убитыми немцы оставили около 11 тысяч солдат.

    В тот же роковой день генералу Притвицу пришла телеграмма с южной границы Восточной Пруссии, которая его окончательно добила, и он впал в панику. Командующий Шестым корпусом Шульц донёс, что 20 августа Вторая русская армия Самсонова перешла границу и движется на север. Теперь дело принимало совсем дурной оборот: всё шло к полному окружению и разгрому Восьмой германской армии, сдаче Кенигсберга и всей Восточной Пруссии.

      Теперь в главную штаб-квартиру Германии в Кобленц пошли совсем другие телеграммы — вместо бравурных сплошь панические. Первое такое сообщение привело германский генералитет в шок. Командующий побитой Восьмой армии в ответ на приказ из Кобленца о возобновлении наступления 21 августа написал: «Перейти в наступление сегодня невозможно, так как Семнадцатый корпус больше не способен к атаке...

 Получены донесения о наступлении, по крайней мере трёх русских корпусов от Варшавы...» Но самая паническая телеграмма от Притвица пришла в главную штаб-квартиру к ночи двадцать первого августа: «Ввиду наступления крупных русских сил с линии Варшава-Пултуск, не могу использовать обстановку впереди моего фронта и уже ночью начинаю отход к Западной Пруссии[5]...» Тут уж задрожали за свои фамильные замки в Восточной Пруссии все прусские генералы, многие из которых занимали видные руководящие посты в германской армии. Именно в эту ночь у многих из них зародилась мысль перебросить часть ударной немецкой группировки, нацеленной на Париж, на восток, на русский фронт...