Анаэль. часть 1

…Ветрено, холодно. Ночь. На перроне неуютно, зябко. Сквозняк шуршит бумажками, крутит маленькими смерчами крупинки серого снега по скользкому бетону платформы. Фонари желтые, казенные, льют скупой свет среди, тоже казенных, механических голосов диспетчеров, на лязгающий буферами товарняк и отправляющийся пассажирский.
Народу немного. Всего-то, несколько провожающих. Приплясывают на морозе, машут рукавичками в окошки вагонов отходящего поезда. Внутри купе девочка. Дышит на стекло, чертит пальчиком – «амам».  А мама на улице стоит, смеется, на глазах слезки: неохота ей с дочкой расставаться. Рядом с ребенком, наверное, ее муж: утешает глазами, улыбается.
На платформе нервно курит хмурый грузчик, сердится: не удалось срубить деньжат. Пассажиров – раз, два и обчелся, и багаж таскают сами. Экономят. А всё пандемия, будь она неладна, виновата. Даже грузчиков в убыток вводит. Многое она сшибла с привычной колеи, кроме поезда.
Он живет своей жизнью, у него свои дела. Встречает народ, везет, провожает. И днем и ночью.
Поезд хорош и удобен многим: если человек голоден  - накормит. Желаете поспать – пожалуйста: уложим, укроем и разбудим на нужной остановке. Не сам, конечно, через проводника, чаще всего, проводницу.

- Постели…чай…берем постельки! Не задерживаемся… Граждане, проходим по местам! Отправляемся!  – монотонно выкрикивает поезд голосом  проводницы. 
Затем, обязательно лязгнет буферами,  рассадит, разложит пассажиров и багаж  по местам и полкам, лениво потянется  скрипучими суставами, и сопровождаемый длинным гудком, плавно тронется в путь. Покачивается, разминается после стоянки, совсем как заспавшийся человек. Входит в привычный режим,  деловито постукивает колесами по стыкам рельсов,  учащает скоростной ритм: едем, едем, едем…

Мчится в ночь, вонзается в темень глазами прожекторов, несет в своем теплом брюхе  тихие разговоры разомлевших в дреме пассажиров, проносится по путям, оставляя после себя запах горячего мазута и завихрения чумазой поземки. Изредка, торжественно гудит, приветствуя громыхающий навстречу товарняк, или собрата по ремеслу, пассажирский.

- Проходим, проходим! – вторит гудку женский голос.

В купе тепло, сидят двое мужчин, худой и толстяк. Худой уже в годах,  чернявый,  с большими залысинами на узком черепе. На висках прилизаны редкие волосы, обвислым носом  похож на унылого армянина.  Но глаз острый, движения энергичные, готовится к ужину: режет на бумаге хлебный батон, колбаску. Вынул из пакета копченую курицу, понюхал.

- Вроде как свежая, – отщипнул кусочек, пожевал: - Нормально! Хотя в купе тепло, но не испортилась. Нужно признаться,  сейчас в поездах гораздо комфортнее, чем при Союзе. Тогда, бывало, спишь, и волосы к подушке примерзают. Не всегда конечно, но случалось ехать в холоде.  Но все меняется, пожалуй, кроме проводниц. Слышите?

- Слышу, Юрий Аршулуисович! – с трудом выговаривая ужасное на его взгляд отчество, отозвался сосед.

Он обернулся к закрытой двери, прислушался.

- Где их штампуют? – поморщился Юрий, сердился и не понимал, что тяжелого в его имени. Налил в кружки чай из термоса, кивнул в сторону двери: - Все один в один, даже голоса одинаковые. Какие-то пустые, равнодушные. Пройдет мимо, скользнет глазом как по ровному месту.

- Ха-а! Мы для них, просто - работа! -  хохотнул сидевший напротив толстяк: - Сколько через вагон проходит нашего брата? Уйма!  Не обниматься же им с нами! А жаль. Я б, такую красавицу, согрел!

Довольный шуткой, наморщил круглый  нос, хитро смотрит  на товарища непомерно увеличенными  глазами через  узкие прямоугольники очков.  Стекла толстые, а оправа тонкая, дорогая, похоже,  из золота. На пальце массивный перстень с плоским верхом, тоже желтый. Под воротником рубахи рубиновое сердечко на серебреной цепочке: щёголь мужик. Щетина на румяном лице и та золотистая, на щеках глубокие ямки, полные губы сочно причмокивают. Взял пухлыми пальцами кружку, с  шумом втянул в себя чай, сладко прищурился. Редкое у него качество: не всякий умеет получать удовольствие даже от пустяков.
Ему, в отличие от ворчливого соседа, нравилось все, но больше всего проводница: низенькая, широкая в бедрах, с большой, едва вмещающейся в форменную рубаху, грудью.  Особенно его восхищал узкий галстук, лежавший на пышных формах  женщины почти горизонтально.

- Выйду, гляну! – не сдержался толстяк, зачем то дохнул на перстень, протер его о рубашку, бодро поднял свои семь пудов тела, вышел в коридор.

- Вы куда, Игорь?  А ужин? Наденьте маску! – запоздало окликнул его Юрий и засмеялся: - Ладно, подожду!

 Безнадежно махнул рукой и уставился в плывущий за окном вокзал, следил, как остаются на нем фигуры людей, разные, но в чем-то  схожие. Феномен дороги: вокзал, вагон,  они  делают людей похожими друг на друга. Поглощенный чемоданными хлопотами и вокзальной суетой, человек перестает быть собой и становится пассажиром.  Всех объединяет одно: дорога.  Она удивительным образом сливает разные характеры в некий, единый по сущности, стандарт. Вероятно поэтому, люди быстро сходятся в пути и также легко расстаются, даже не запоминая случайные лица и пустые разговоры. Разве что за редким исключением. Но теперь, пожалуй, исключения практически отпадают: коварная пандемия совсем обезличила народ, оставляя на виду только глаза и лбы, заботливо укрыв остальное под нелепыми масками. Юрий долго не мог привыкнуть к этому. Нервно оглядывал  на улицах и метро  одноликое течение народа, в волнах которого невидимой тенью колыхался крохотный убийца, отыскивающий бреши в обороне, вчера еще беспечных, людей. Но человек быстро адаптируется буквально ко всему. Частенько случается, то, что еще вчера считалось неприемлемым, сегодня воспринимается за норму жизни. Юрий не был исключением из этого правила, и понемногу перестал обращать внимание на вирусные неудобства. Он успел научиться определять по глазам настроение людей, особенно, когда они улыбаются.

…Игорь нацепил маску на подбородок, встал у окошка, делая вид что поглощен созерцанием быстро бегущей в морозную дымку лесополосы. Больше смотреть все равно не на что. На самом деле он ждал, когда проводница, открыв после стоянки туалет, будет возвращаться в свое купе.

- Чай, лимон… есть фрукты! Минералка, соки! – пел приближающийся голос, пока не остановился рядом: - Гражданин! Подвиньтесь, мне нужно пройти!

- Пожалста!  -  вкрадчивым баритоном ответил Игорь,  шустро обернулся, прижался спиной к окошку, подобострастно кивнул. В огромных, на все линзы, глазах, скачет плутовская смешинка.

Проводница  прикинула на  глазок его объемистое чрево, вздохнула  и скромно потупив карие глаза стала протискиваться в сузившийся больше чем на половину проход. На щетинистом лице мужика даже под маской угадывалась откровенная улыбка. Не хамства, тем более наглости, а, неприкрытое,  бессловесное приглашение пышечки проводницы к продолжению знакомства. Те, кто встречался с Игорем, чувствовали, что обижаться на толстяка нет смысла и причины. Он умел носить свое грузное тело с непередаваемым обаянием и даже шармом, и, несмотря на возраст, смотрел на мир радушно, с приоткрытым ртом и внешне наивным ребячеством. Голос дружелюбный, с приятной хрипотцой.
Безмятежные флюиды толстяка достигли цели. Сонный взгляд проводницы просветлел. Чуток приподняла скрытый маской подбородок,  протолкнулась через коварную западню плотным телом. Искоса стрельнула шоколадными глазками на ловеласа, поправила сбившийся галстук и пошла по проходу.

- Чай!  Кому чай с лимоном? – равнодушно и безлично, разве что чуть громче, выкрикнула хозяйка галстука.

Игорь вздохнул. Снял с лица, вместе с осточертевшей маской, уже не нужную медовую улыбку, вернулся в купе.

- Ну как успехи, обольститель проводниц? – ехидно спросил товарищ.

- Облом, коллега! Дама неприступна как скала! Шаркнула по душе и пузу, и все! Разошлись, как корабли в полете! – хрипло засмеялся толстяк, потер  пухлые как оладьи, покрытые веснушками, руки, плотоядно осмотрел накрытый другом столик: - Приступим!

- Корабли не летают, они – ходят по морю!

- Жаль! – пожалел морских пешеходов Игорь, потянулся к аппетитно пахнущей копченой курице, - Летящий корабль романтичнее.

Ел он аккуратно, неспешно. Вдумчиво  подавал в маленький рот кусочки еды, жевал неторопливо, с достоинством, вкусно. Смотреть на него, даже под завязку сытому  обжоре  не просто. Глянешь, как он ест, и рука сама потянется к закускам.

Юрий возился с ноутбуком, настраивал на телевизионный канал.

- Удивляюсь вам! – говорил он между делом, поднимая к узкому лбу черные брови: - Что еще надо? У вас жена – просто красавица! Вдумайтесь, сколько мужчин вам завидует, а вам все мало! Вы, Игорь – бабник!

- Перестаньте, Юрий Аршулуисович! – чуть поморщился Игорь: - На то мы и мужики. Вы же замечаете красивых женщин?

- А как же! И замечаю, и поглядываю! Почему не посмотреть, если это приятно?– согласился Юрий: - Но не забываю, что это – чужие женщины! Я не безгрешен, но гулял только до женитьбы. Мы с Натальей живем четвертый десяток, и меня в ней все устраивает. Чужая красота – это мимолетно, пришло и ушло. А жизнь остается.

- Красота не может быть чужой, она должна принадлежать народу! – цинично хохотнул Игорь, и, немного грустно, добавил: - Что и случается на деле! Эх-хе! Жизнь…

Съязвил и уставился на товарища,  ждал подтверждения своему тезису. Юрий заметил перемену в его интонации, нахмурился и перевел разговор на другую тему.

- Сегодня  в Штатах прошла инаугурация президента Байдена: посмотрим, что умные люди говорят об этом, - уклонился от  невысказанного вопроса  товарища: - Кончилось время Трампа! Как теперь будет?

- Хуже чем было, уже не будет! – резонно ответил насытившийся Игорь, поерзал на полке, плотнее пристраивая  к мягкой обивке купе широкую спину и слоистый загривок: -  Нас бьют, а мы крепчаем! Смотрите, потом расскажете. А я, с вашего позволения, всхрапну, пока никого нет. А может  повезет, и сами доедем?

Юрий хотел ответить, но Игорь уже спал. Феноменальная особенность: он мог засыпать везде и всегда, разве что не на ходу. Если под ним была постель то он вырубался в промежутке расстояния падения головы до подушки. Юрию казалось, что он отключается  примерно на половине пути, и в изголовье падает уже глубоко уснувшая голова.

И сразу, без прелюдий -  громкий храп, переходящий в заливистый свист и бульканье. Стесняясь своего порока, Игорь, прошедшую ночь почти не спал: с ними ехала женщина с подростком, приходилось контролировать себя. Кроме того, женщина, похоже, попалась мнительная, трепетная к здоровью, своему и сына: они практически не снимали синеватые маски. Пришлось следовать их правилам, хотя поветрие уже отступало и часть ограничений постепенно упразднялась. Но приходилось терпеть. А какой может быть сон с вечно потеющей тряпочкой на носу?  Одна маета! Но в полдень попутчики вышли на узловой станции, теперь друзья ехали одни, и пока, никого не предвиделось. По крайней мере, они на это надеялись.

Роман усмехнулся, добродушно покачал головой,  обернулся к ноутбуку. Экран обрисовал твердую глыбу ведущего в наглухо застегнутом  костюме, явно не гражданского покроя. Одежда больше походила на китель отставных военных, только коричневый,  без знаков различия  и с многочисленными пуговками. Твердокаменный ведущий  с видимым наслаждением  бравировал своим независимым и непреклонным видом, сцепил за спиной короткие руки, играл, перебирая воздух толстыми пальцами, выставил к собеседнику щекастое, ведерное лицо. На первый взгляд вполне приятный мужчина,  с маленькими заскоками крохотного императора, если бы не глаза: несоразмерные лицу, маленькие, под широким квадратом лба  в обрамлении мощных жвал челюстей. Они жили своей, отдельной от лица жизнью. Спектр выражения их чувств был очень богат. Начиная с умного и проницательного ,  до  тяжелого,  налитого  усмешкой и язвительностью,  взгляда, направленного на то с чем он не соглашался. Глазки мгновенно реагировали на ситуацию, поблескивали  настороженно и даже хищно, под широким лбом крупной головы.

Бычья шея, похоже, не умела гнуться. Ведущий вполоборота склонился массивным торсом, внимательно вслушивался в  патетическую речь пожилого эксперта, говорившего об основополагающей роли православной идеи в жизни страны. Ведущий соглашался с оратором.  Прикрыв глаза, приподнимал квадрат подбородка, вытягивал вперед тонкие губы, кивал, но искусно переводил тему в нужное ему направление. Юрий понял, сегодня объектом обсуждения было поздравительное послание Вселенского Патриарха Варфоломея к вновь избранному президенту США Байдену.

- О-о! Похоже, Варфоломей снова в немилости! Круто клеймят! Послушайте, как они его шерстят: наймит, предатель веры, разрушитель православия! Не фига себе, разошлась наша политика! Дела-а! – присвистнул изумленный Юрий, добавляя звук.

Но Игорю не было дела до страстей от веры и политики: он сочно храпел, вздрагивал во сне, покачивался в такт поезду тучным телом.

…Сладкий сон прервался шумом отодвигающейся двери. В светлом проеме встала  синяя проводница. Из-за ее плеча выглядывал чернявый парень в вязаной зимней шапке.

- Принимайте постояльца! – грозно рыкнула синяя тетка, пропуская парня вперед: - Постель берем, постельку…

- Мне не надо! – неуверенно ответил парень, смущенно обвел добрыми  глазами пассажиров и купе: - Я скоро сойду.

- Не положено!  Спать или не спать, это ваше дело. Но постель нужно брать! Ждите…принесу!  - маска сердито шевелилась там где находится рот, проводница резко развернулась, ушла, недовольная и непреклонная, совсем как ведущий популярной программы, которая транслировалась в планшете: тот громко кричал на съежившегося косматого мужичка в очках, гневно уличал его в измене русскому народу и других, каких то, нехороших деяниях…

Юрий, подведя итог нечаянному сравнению, поежился. Игорь встрепенулся, поднял вверх близорукие глаза, хрипло дышал, рассматривал нагрянувшего соседа.

- Вы извините меня, – совсем смутился парень, растерянно осмотрелся еще раз, положил руку на верхнюю полку: - Я ненадолго…

- Ничего! – кивнул удовлетворенный осмотром Игорь, потянулся, протяжно зевнул: - Все мы здесь ненадолго… транзитом…

- Это верно!  Транзит – это мера всему живущему, – успокоился парень, взял из рук пришедшей проводницы стопку сырого белья, неловко затоптался.

- Платить будем, или как, Спиноза ты мой? – желчно блеснула познаниями, поинтересовалась, хозяйка пахнущих  дождем простыней, измерив взглядом невысокую, но широкую в плечах фигуру пассажира.  Похоже, чернявый ей не нравился.

- Ах, да!  - парень сунул руку в нагрудный карман, вынул смятые купюры, виновато улыбнулся грозной женщине: - Хватит?

- Хватит! Чё, первый раз едешь? Расценок не знаешь?– смягчаясь пробурчала та, брезгливо расправляя деньги: - Сдачу принести?

- Спасибо, не надо!

- Ладно, миллионэр, спи не бойся! Разбужу…

Громко шухнула дверью и ушла. Игорь вздрогнул.

- Да! Хозяйка у нас с характером, почти как моя Наталья. Да вы не стесняйтесь, присаживайтесь, угощайтесь! – Юрий великодушно указал на столик с едой: - Хотите, я налью вам чаю? Хороший, горячий. Вам нужно согреться, на улице ветер, мороз…

- Да! Ветер сильный! – ответил парень, дохнул через ткань маски на кулаки, зябко растер  бледные пальцы.

Но от еды отказался. Снял волглое пальто из жесткой шерстяной ткани, прицепил петелькой на вешалку, аккуратно разулся. Бросил в головы полки пакет постельного белья, полез наверх. Игорь с завистью проследил как он легко подбросил свое плечистое  тело, вздохнул, но ничего не сказал. Снова откинулся на стенку, задремал. Но на самом деле внимательно разглядывал парня сквозь щелки  пухлых век.

- Давайте знакомиться! – не унимался вежливый по жизни Юрий: - Хоть и недолго, но нам придется общаться. Это Игорь Сергеевич, а я – Юрий Аршулуисович.  Отчество у меня непростое, поэтому, можно обращаться проще,  по имени.

- И просто Игорем! – обронил толстяк и снова затих.

- Анаэль!

- Как, простите? – переспросил Юрий.

- Анаэль! Так меня зовут те кто знает. Зовите и вы.

- Как, как?   Хорошо, запомню! Будем считать что познакомились! – справился с собой  Юрий: - Кстати, мы с товарищем прошли вакцинацию на вирус. А перед посадкой на поезд, на всякий случай, сдали тесты. Вы можете нас не опасаться.

Анаэль усмехнулся и не ответил.

Юрию стало неловко за заминку, но слишком уж необычным показалось ему имя молодого человека, аккуратно снимавшего отсыревшую с мороза в тепле маску. Хотя, если вглядеться пристальнее,  оно вполне соответствует его внешнему виду: смуглый,  лицо продолговатое, с вытянутым подбородком. Темные,  почти по плечи, волосы. Прямой нос, узкие губы и внимательные, коричневые, как незрелые оливы, глаза.  Очень похож на выходца из Востока, возможно, даже араб.

Но говорит чисто, на правильном русском, с чуть уловимым акцентом. Игорь, похоже, подумал о том же что и Юрий. Удовлетворенно хмыкнул и расслабился.

- Вам не мешает? Может убавить звук? – спросил Юрий, указывая на ноутбук.

- Нет! – качнул головой парень: - Если можно, я тоже, посмотрю.

- Ради бога! – расцвел Юрий и чуть повернул экран к свесившемуся с полки парню.

- Чудесно! – совсем по детски, наивно восхитился Анаэль: - Я уже видел эти вещицы, но не перестаю удивляться способностям человека.

- Вот как? – изумился подобной наивности Юрий: - Я полагал, что…

- О чем там сегодня лаются? – перебил его, вступил в беседу, окончательно проснувшийся Игорь, уставившись в красивую эффектную женщину со значком депутата на отвороте изящного жакета: - Ого! В бой с Варфоломеем вошла тяжелая артиллерия! Похоже, госпожа из самых верхов!

Ткнул пальцем в верхнюю полку, показывая, откуда на телевидение снизошла холеная дама, добродушно смеялся, слушал, как ухоженная брюнетка со страстным придыханием,  искусно играя трагическими интонациями хорошо поставленного голоса,  говорила о необходимости защиты традиционных ценностей связанных с религией на самых высоких уровнях власти, не исключая законы и суды. И также, не скупясь на резкие выражения, негодовала в адрес Константинопольского Патриарха, считая что тот способствует явным недругам страны.

- Выявился очередной православный диссидент и интервент. И где? В самой «альма матер» христианства! Лихо! Одним словом, кто не с нами тот враг, и имя ему – никто! – подвел итог Игорь: - Нормальная логика, житейская. А еще осуждают сталинские репрессии! – и обернулся к товарищу: - Охота вам эту ерунду смотреть?  Пусть сами свои рясы и значки делят.

- Откуда я знал, что они эту тему поднимут? – защищался Юрий, но переключаться не спешил: - Но реакция экспертов очень поучительная, хотя и  некрасивая. Гляньте, как яростно осуждают того, кого еще вчера почитали как первого среди всех! Почему?  Кто им дал на это право?

- Бросьте их! Лучше мультики включите. Там все честно, и знаешь: это сказка, тут не обманут! – последние слова Игорь почти пропел, смешно округлив глаза и губы. Весело глянул на свесившего голову парня.

- Кстати!  Э… Анаэль,– спохватился Юрий, вспомнив о попутчике: - Может мы вам мешаем, или вам неприятно то о чем мы говорим? Я сейчас переключусь на новости…

- Нет, нет! Не стоит! – запротестовал парень: - Меня это нисколько не огорчает.

- Гм… Ну и ладно! Только я все равно переключу на новости. Мне неприятны эти склоки и слова. Осуждать, оскорблять, не понимая кого, не зная за что, это глупо.

- Ну почему же?  Они правы со своей точки  видения. Разве есть за что их упрекать? – неожиданно вступился за негодующих экспертов парень.

- Вот как? – изумился Юрий: - Вы считаете это нормальным? Но я не вижу в студии теологов, только политиков. Разве это их компетенция?

 - Пусть осуждают! Не нужно этого бояться. Это непременно нужно делать, уверяю! Но при этом у человека должны быть чистые помыслы и непредвзятая, продуманная искренность, в которую можно поверить тем кого он осудил,  и тому кто его слышит. Без этого условия осуждение превратится в пустое злословие.

- Вот это номер! – хохотнул Игорь, и возбужденно засопел: - Странная речь! Ты случаем не актер? Роль репетируешь? Или читаешь Достоевского? Сейчас это модно.

Он незаметно перешел в разговоре с собеседником на ты, но парень не обиделся. Виновато улыбнулся. Воспринял  правильно. Навскидку, разница в возрасте между ними была небольшой.  Из-за полноты Игорь выглядел старше своих лет, на деле ему едва перевалило за тридцать.  Чернявому попутчику, можно было, смело дать лет двадцать пять, не больше.

- Игорь! Нельзя так беспардонно! – укорил толстяка Юрий: - Мало ли какие убеждения у человека! Главное, что, как я понял – они есть! – повернулся, с уважением посмотрел на парня: - Хотя, я тоже подметил странность в вашей речи. Так сейчас не говорят.

- Что же странного в моих словах? – удивился  Анаэль: - Или вас смутил смысл сказанного?

- И то и другое!  - пробормотал Юрий: - Но это очень интересно. Я человек старого формата, мне почти шестьдесят лет. И мне очень интересно ваше мнение по этому вопросу. Так сказать, взгляд от молодого поколения. Продолжайте, мне, правда, интересно. Так вы считаете, что осуждение это хорошо?

- Непременно хорошо! Даже очень, как хорошо! – вновь оживился Анаэль: - Судите сами: ведь, даже самое благое намерение способно переродиться, невесть во что, если оно не станет опасаться осуждения со стороны. И станет не благим! А это уже печально!  Для тех, кто доверился благому. Разочарование опустошает душу, она, в поисках утерянного, мучает человека. Страшно! Что может быть хуже обманутой души?

- Вы верите в душу человека? – спросил Юрий.

Но Анаэль промолчал.

- Не хотите отвечать?  Не смею настаивать, ваше право!

- Отчего же! Могу сказать. Душа у человека есть, и не только у него. Но беда в том, что ее невозможно увидеть, тем более показать тем, кто не желает ее знать. Но она не зависит от знания и незнания. Она – есть! Во всем и везде! Все пропитано ее действием,  потому как она и есть основа жизни. А пока, человеку доступно только одно: ощущать ее в себе и постараться понять. Это довольно просто: не нужно стеснять ее проявления, иначе, душа будет глуха и слепа, и человек ее не поймет и не услышит…

- Пусть так! – снова вмешался Игорь, похоже, возникшая беседа его забавляла: - А что вы скажете об этих? Они врут, или убеждены в своем? – он кивнул на экран.

- А как вы сами думаете? – вместо ответа спросил Анаэль.

- По разному! – пожал плечами Игорь: - Наверняка, как всегда: один врет и не краснеет. Другой – фанатик, он и не поймет что врет. Остальные – соглашатели, потому что им нечего сказать в противовес вруну и фанатику. Они умные, практичные, ищут выгоду. Может не для себя, но ищут…

- Вот видите! – оживился попутчик: - Вы сами подтвердили мои слова. Слушая их осуждения, вы открываете свое понимание вопроса. А это и есть – главное: осмысление! Как осуждаемых, так и тех, кто судит.

- Да-а! А если тебе врут, или – почти врут? – уперся Игорь: - Скрывают, обманывают, решают за тебя, чтобы, куда не занесло. Беспокоятся за тебя, берегут. Выходит, осуждение и ложь, во благо. Так понимать?

- Возможно! – Анаэль заметно загрустил: - Но ложь не является правдой. Хотя, бесспорно, иногда способствует благим намерениям. Люди разные, есть и такие, которые остро нуждаются в утешении, даже ложном. Или в осознанном неведении. И тогда, обязательно  найдутся те, кто воспользуется их слабостями и введет в заблуждение.

- Что в этом удивительного? – вмешался Юрий: - Лично я не могу осудить тех, о ком вы говорите, они правы. Обманывать, конечно, не хорошо. Но,  разве не лучше, оставить людям надежду, которую убьет правда? Или – покой, если не надежду…

- А ведь именно в этом и кроется самое важное заблуждение!  Простите меня, но тема очень серьезна. Ответьте мне, обманывающий понимает, какой ценой может быть оплачен этот благой обман?

- Что вы имеете в виду?

- Обман не должен переходить за грань разумного понимания, иначе, заблуждающийся человек перестанет быть самим собой. Ему будет проще верить и ждать, но не самому устраивать жизнь. Такой человек может спрятаться от забот, став обременительным для себя и других.  Пустая жизнь без радости и разума, разве это хорошо?

- А если его нет, разума? От слова – совсем? – добродушно засмеялся Игорь: - О чем ты говоришь, подумай сам? Убеждение, ответственность, разум! Большая часть народа и слов то, таких не знает, не то чтобы про это думать! Так, живут вперевалку, от дивана до кухни, плывут течением, как щепки по речке. Не пойму я тебя! Мутно ты говоришь,.. Анаэль! Кого осуждать, если врут тебе на пользу?

- Я хочу понять того, кто берет на себя ответственность за чужие судьбы! – серьезно ответил  Анаэль: - Случилось мне быть на проповеди одного священнослужителя. Он рассказал трогательную историю о семье, о жене, и ее заблудшем пьянице муже. Тот не захотел идти в церковь с верующей женой, и томимый жаждой похмелья прошел мимо храма в поисках зелья. Внезапно, проходя по берегу реки,  он увидел своих товарищей распивающих водку, но на самом дне.  Они смеялись, звали его, и он, не выдержав искушения, бросился в воду и утонул…

- Обычное дело: белая горячка! – хохотнул Игорь.

- Я понимаю это! Но вопрос не в утонувшем несчастном, а в священнике. Он рассказал, что видел человек за минуту до смерти, как горько сожалел погибающий в том, что не послушал свою жену, и раскаялся в своем поступке и неблаговидной жизни. С тем и умер! Проповедь очень понравилась прихожанам, особенно женщинам. Они благодарили пастыря за правду, за хорошие, понятные им слова. Нисколько не задумываясь о том, что тот их просто обманул. Священник говорил от имени умершего, а этого делать никак нельзя! Невозможно понять мысли умирающего, тем более, истолковывать их исходя из своего видения. После проповеди я спросил священника: зачем он так поступает с людьми? Ведь он укрепляет их веру, по сути – простым обманом…

- И батюшка все понял, но сказал тебе, что обманул во благо. Чтобы женщины рассказали обо всем своим мужьям алкашам, и те задумались о своей участи! Так?

- Именно! Вы, Игорь, угадали!

- А чё тут угадывать? – рассмеялся Игорь.

 -  Кто желает быть обманутым, обязательно будет им! – проворчал Юрий: - Но в проповеди есть смысл. Пьянство - это страшная беда. Женщины хватаются за все, что бы отвести ее от своих родных. За что их осуждать? Вы думаете,  они  не понимают,  что пастырь слукавил? И что он вам еще ответил?

- Что берет этот грех на себя! Вы правы, благой обман дарит надежду, которая может привести к исцелению, благополучию или отведет другую беду. А может, даже одарит счастьем! Тут уж как выйдет. Но он все равно останется обманом, а малая ложь несет в себе большую. И может, лучшим выходом будет оставить все таким, как происходит, или уже произошло! Отдав жизнь на волю самого человека. Ведь тот, кто вводит людей в осознанное заблуждение, считая это пользой, способен заблуждаться сам. Это очень большая ответственность. Человек возлагает ее на себя,  не зная главного.

- Да, это так! - согласился Юрий, поглядывая на раскрасневшегося товарища. Кажется, он  начинал понимать, что так заинтересовало сослуживца во внезапно возникшей теме разговора. Но смолчал. Смалодушничал. И уже не в первый раз.

- А что, по вашему – есть, это главное? – полюбопытствовал Игорь.

- Смерть! – серьезно ответил Анаэль.

- Фю-и-ть! – изумленно присвистнул толстяк, с недоверием и иронией всмотрелся в странного парня, явно сомневаясь в его адекватности: - Пожалста, начните с этого места и подробнее!

- Я не шучу! Тайна смерти! Она непременно подведет итог всему живущему. Вот почему, я говорил: не переходите в своем осуждении грани разумного. Живите соответственно своим убеждениям, не обманывая себя и других. А вы, пользуетесь тем, чего совсем не понимаете…

- Вы? Вы так сказали, словно не такой как все! – удивился его словам Юрий. Игорь тоже, запыхтел. Похоже, он чего-то недопонимал в самом Анаэле.

- Это я так…оговорился! – смутился Анаэль и замолчал, принужденно отвлекся, взбивая под собой жесткую подушку.

Неловкое молчание затянулось. Только поезду было все равно, о чем говорят его пассажиры. Он бежал вперед, азартно отстукивал пройденный путь.

- Так что вы не продолжаете? –  сконфуженно спросил Юрий: - Честно, я не ожидал такого поворота в разговоре. Продолжайте, прошу вас.

Анаэль вздохнул.

- Понимаете, никто из людей не может знать, что думает и видит человек в последние минуты жизни, тем более, после них. Ведь, его существование на этом этапе не заканчивается. То, что происходит в последние мгновения, способно перечеркнуть любое прижизненное убеждение. Я говорю, а что, если умирающий человек поймет, что его незаслуженно вводили в заблуждение? И это повлияет на дальнейшую участь души. Но человек жил по тем правилам, к которым его подвели другие. А расплачиваться – придется самому. Почему,  другой, должен определять убеждения человека, подменяя его разум и чувства, пусть благим, но заблуждением или открытым обманом? Вот и эти люди, на экране! Они настолько уверены в своей правоте, что считают возможным осуждать того, чье первенство признают очень многие. Они отказывают ему в его правде, потому что она не совпадает с их стремлениями. Они строят свое осуждение на своем неверии, нежелании слышать других. Если эти господа сильны, то будет  царить - их справедливость, но подтвержденная не убеждением,  а обманом или  принуждением.

- Эх, родной! – протянул Игорь: - Знать бы то, о чем ты говоришь! Зачем мне эти заморочки? Я сам не ангел, значит, мне не судьба, судить кого-то. А может, все это ерунда? Пусть судит закон, а мы рядом, по его черточке, топать будем.

- Не думаю! – мягко ответил Анаэль: - Осуждение, также необходимо, как и похвала. Но оно обязано быть честным и справедливым. Если муж не любит жену, но не хочет ей об этом сказать, то он упрекает ее за невкусный обед или что другое. Жена, напротив, любит мужа, принимает его упреки и старается исправиться. Но исправив одно, попадет под другое обвинение, и будет незаслуженно страдать, так как не понимает истинной причины негодования со стороны мужа, который поступает плохо, обманывает  ее,  лишая права на простое уважение и честность. Не будет ли лучше, если муж найдет в себе силы и уйдет? Конечно, жене будет плохо, но жизнь способна исправлять как ошибки, так и горе.

- Резонно! – угрюмо кивнул Игорь: - А как же – не суди и не судим будешь?

- Там еще есть дополнение, о нем обычно умалчивают! – скромно поправил его Анаэль: - Но все равно, не все что сказано, следует понимать дословно. Судить нужно обо всем. Иначе, не сможешь увидеть хорошее, в том, что кажется плохим. Или напротив, плохое в добром. То, о чем вы спросили, хорошо для того кто не желает, или боится осуждения к себе самому, принуждает человека принимать все таким, как оно есть. По сути – эта фраза призывает к не осуждению. Но что плохого, если тебя осудят в ответ, но справедливо? Бояться нельзя! Не осуждение позволяет оставить все прежним, таким как было. А разве это будет хорошо? Думающий человек не смирится с этим, иначе он потеряет веру в себя и справедливость, принудит себя жить в окружении того, что несет ему неприятности и непонятное, только потому, что так желают другие. Так не должно быть: человек рожден для радости и счастья, хотя бы в отмеренных ему  природой сроках и возможностях. Иначе, для чего тогда сама жизнь, если она будет только в тягость, и ему и другим? Я даже могу рассказать…

Игорь недослушал. Резко поднялся, пошел к двери. Немного постоял у окна, привыкая к ритму движений состава, и слегка покачиваясь, пошел в голову вагона. Остановился у открытого служебного купе.

- Чего пришел, не спится? – спросила его проводница, перевела взгляд на телефон, который держала в руках: - Это я не тебе, доча!

- Мам, кто это? – спросил телефон детским голоском.

- Так, никто…Просто пассажир. Ладно, доча, спокойной ночи, спи. Тебе рано вставать…

- Пока, мам…

- Пока! – проводница отключила связь, устало откинулась на стенку купе, поправила распушенный ворот рубахи без галстука, прикрыла глаза.

- Дочка? – кивнул на телефон Игорь.

- Дочка! Уже десять лет. С мамой живет, а я вот так…на колесах.

- А муж?

- Сто лет объелся груш! – огрызнулась женщина, и подозрительно покосилась на загородившего дверь толстяка: - А тебе зачем?

- Так! – уклончиво ответил Игорь.

- Так! Знаю я вас. У вас все, с этого – так, начинается. Говори, чего надо?

- Ничего! – глупо улыбнулся Игорь: - Пришел и пришел.

- Тогда не стой, садись.

Проводница подвинулась. Игорь присел на краешек смятой постели, не знал что сказать, молчал. Женщина искоса глянула на его румяное лицо, фыркнула смешком, но тоже, ничего не сказала. Так они просидели минут пять, переглядываясь, чему-то улыбались.

- Ну, все! Насиделись, хватит. Иди, скоро станция, работа у меня.

Игорь немного помялся в дверях, хотел что-то сказать, но только вздохнул.

- Хороший, ты, наверное, мужик! – грустновато сказала ему в след проводница, и потянулась к папке с документами и билетами пассажиров.

Мрачный как туча, Игорь вернулся в купе. Просверлил глазами притихшего Анаэла,  плюхнулся на свое место.

- Зря вы так! – с сожалением сказал Анаэл: - Поступите так, как считаете нужным. Зачем сшивать то, что давно разорвалось? И всем станет легче, поверьте мне…Я вижу, у вас впереди много счастья.

Игорь вскинул глаза на попутчика, часто задышал.

- Станция Новосвятская! Стоянка пять минут! – голос проводницы прервал Анаэля, дверь отодвинулась: - Молодой человек, выходим. Стоим пять минут…

Парень спрыгнул на пол, оделся.

- Мне пора! Спасибо вам!

- За что?  - изумился Юрий: - Это вам спасибо за интересную беседу. Конечно, я не могу согласиться со всем сказанным, но в целом…Ах да, вам пора выходить. Позвольте я вас провожу. Воздухом подышу. Засиделся…

Они вышли из купе. Игорь смотрел в окно. Юрий оживленно жестикулировал, говорил. Потом долго тряс руку смущенному попутчику. Сам не зная для чего, Игорь вынул из кармана висевшей на вешалке куртки сотовый телефон и начал снимать на видео сцену прощания. Юрий убежал в вагон. Поезд лязгнул буферами и мягко тронулся. Игорь продолжал снимать Анаэля. Тот одиноко стоял на заснеженном перроне и смотрел на уплывающие окна вагонов. Игорь уже тянул руку с телефоном в сторону, высматривая удаляющегося попутчика, и вдруг, громко охнул. Сильно побледнел, упал задом на сидение. С недоумением смотрел на экран телефона.

- Ух, мороз сегодня! – Юрий  яростно растирал замерзшие уши, потом пальцы: - В окошко смотришь, вроде зима как зима. А выскочил – градусов тридцать пять, не меньше. Как  там наш Анаэл? Пальтишко легкое, шапчонка на затылке.

- Не простудится, ваш друг, не бойтесь! – удивительно спокойно сказал Игорь, в очередной раз, просматривая видеозапись прощальной сцены.

- Почему ты уверен?

- А нечему там замерзать!

- Не понял! Поясни!

- Смотри сам!

Игорь протянул товарищу включенную запись. Юрий всмотрелся в нее, и тревожно взглянул на необычайно спокойного товарища. Была у Игоря еще одна особенность: в сложную минуту он становился удивительно вялым, но на самом деле, это всего лишь казалось. За внешним безразличием скрывалась четкая, лишенная эмоций мысль, просчитывающая сразу несколько вариантов необходимой развязки событий. Но в данном случае, он был - банально растерян, и только кивнул в ответ немому вопросу товарища.
Когда он уже почти прекратил съемку, произошло нечто невероятное. В темноте, там, где оставался Анаэль, появился бледный свет. Он колебался, вытянулся в зыбкую фигуру человека, и длинным языком, не дающего освещения пламени, втянулся в ночное небо и исчез.

- Что это значит? – озабоченно спросил практичный Юрий.

- Только то, что видно: наш странный философ – исчез! Тю-тю… Улетел! – ровно ответил Игорь, и развел руками, указывая глазами в потолок купе.

- Но это не возможно! – возмутился Юрий, снова и снова прокручивая запись: - Должно же быть объяснение! Может, отблеск, какой, вспышка, со стороны вокзала. Встречный поезд, наконец…

- Вспышек не было. А встречный товарняк мы пропустили до этого, - он кивнул на телефон в руках Юрия: - Станция не узловая, так что, уважаемый Юрий Аршулуисович, ваши версии - объявляются несостоятельными за недостаточностью доказательств.

- Но что тогда? Почему?

- Не знаю! – равнодушно пожал плечами Игорь: - Будем считать, что нам повезло. Столкнулись с паранормальным явлением в облике человека, и вышли из этой встречи без ощутимых пока потерь и ущерба здоровью. Непонятное воплощение энергии, сгусток. Или плазмоид! Круто, плазмоид – паразит учит жизни!

- Почему паразит?

- Он мне весь мозг выел своей правильностью! И еще – имя! Странное…что-то напоминает…

Юрий тоже, что-то заподозрил. Быстро пробежался по кнопкам ноутбука.

- Не может быть! – потрясенно пробормотал он: - Читай!

«Анаэль – один из семи ангелов Творения, князь Архангелов»

- Полная ерунда! – растерялся Юрий: - Ну, хорошо, пусть будет так! Но зачем он ездит на поездах? Почему вышел именно к нам? Вы что-нибудь понимаете? К чему эта ожившая мистика? Или все это полная случайность? К тому же, мне надо подумать. Этот тип столько наговорил всего…Странно…

- Не в бровь, а в глаз! – буркнул Игорь.

- Вы о чем?

Поезд постукивал на стыках рельсов. Игорь не ответил. Сложил руки на груди, закрыл глаза. Дремал и думал.